ромной
террасой...
     --  Нет, спасибо, Жоржи, --  невозмутимо ответил Реб, --  не вижу нужды. Я займусь этим.
Что еще?
     --  Миллиард проблем.
Диего ехал прямо по склонам Корковаду, неподалеку от забавного вагончика,
поднимавшегося по зубчатым рельсам. Въехал в великолепное родовое имение Сократесов
(настоящая их фамилия была намного длиннее), в тропический парк с обезьянами и
изумительными гигантскими бабочками черно-белой окраски размером сантиметров в
двадцать. Остановился перед белым портиком и выпустил пассажиров. Затем предоставил
автомобиль заботам слуг и отправился в кинозал, где привык проводить время. Теперь,
когда Реб вернулся, он был спокоен и счастлив. Он просмотрел "Безвозвратную реку",
затем "Некоторые любят погорячей" и уже досматривал "Ниагару", наполовину
насладившись своей полугодовой дозой Мэрилин Монро, как вдруг появился Реб.
На сей раз Климрод сел на переднее сиденье,
     --  Домой? --  спросил Диего.
     --  Домой.
     Они спустились по Ботафогу, окутавшая Рио ночь зажгла море сверкающих огней над
городом, который Диего предпочитал всем другим городам мира.
     --  Устал?
     --  Да, --  ответил Реб.
"Но он не успокоился. Ярость бушует в нем и нарастает. Вулкан просыпается", --  думал
Диего. Он надеялся, не очень веря в это, что ему удастся увидеть в деталях предстоящую
расправу с Андради и его тонтон-макутом.
     --  Не знаю, кого выбрать на сегодняшний вечер  --  Джину, Сандру или Мелиссу?
     --  И выбрал Мелиссу.
     --  Ты бы хоть сделал вид, что удивлен, черт возьми.
Они нырнули в Новый туннель и за проспектом Атлантика выехали на Леми и
Копакабану. Дом Диего находился в следующем квартале, Ипанеме, постройки здесь были
невысокими, но район уже конкурировал с Копакабаной. Небольшая вилла из двенадцати
комнат стояла на маленькой тихой улице, откуда была видна лагуна Родригу ди фрейтаса;
зеленая масса Корковаду глядела в проемы застекленных дверей.
Три смазливенькие веселые мулатки прислуживали им за столом в ритме самбы. Для
Диего они были "обычным блюдом", хотя он не отказывался и от лакомств.
И Реб, и Диего ночь провели спокойно. Мелисса была четвертой мулаткой, певицей; она
ждала в постели (что было ей не в новинку), пока в звуконепроницаемом кабинете на
первом этаже Реб выстреливал новую обойму телефонных звонков. На следующее утро оба
опять ехали вместе в сторону аэропорта.
     Реб хотел сам встретить Дэвида Сеттиньяза, впервые приезжавшего в Бразилию.
     --  Я  --  Джетро, --  представился мужчина Дэвиду Сет-тиньязу. --  По меньшей мере имя
мое вам известно.
     --  Не "по меньшей мере", --  ответил Сеттиньяз, --  а очень известно.
Он разглядывал собеседника с любопытством, которое даже не пытался скрыть. Так,
значит, именно этот человек более пятнадцати, даже почти шестнадцать лет, день и ночь не
спускал с него глаз, ни разу не причинив ему неудобства своей слежкой, не вызвав и тени
подозрений на этот счет. Сеттиньяз был несколько разочарован, он ожидал увидеть какое-
то особое лицо, но Джетро как раз и отличался тем, что внешне был ничем не
примечателен.
     Даже в его одежде не было ничего такого, на чем мог остановиться глаз.
     --  Я хотел бы задать вам один вопрос, --  сказал Сеттиньяз.
Карие глаза за стеклами очков стали совсем непроницаемыми:
     -- Какой?
     --  Два года назад я узнал, что вы прекратили наблюдение за моими поступками...
Он нарочно оборвал фразу, но эта нехитрая маленькая ловушка обернулась полным
фиаско: Джетро продолжал смотреть на него с ненавязчивым вниманием метрдотеля,
ожидающего, пока клиент выберет меню. Сеттиньязу пришлось опять заговорить самому:
     --  Реб... господин Климрод сообщил мне, что вы ничего не обнаружили на мой счет.
Или, как он выразился, "ничего существенного". Значит, что-то вы все-таки нашли.
Джетро добродушно улыбнулся:
     --  Господин Климрод... Реб предупредил меня, что вы зададите этот вопрос, и велел
ответить вам. Я назову вам двойное имя: Элизабет-Мэри, и дату: 28 июля 1941 года.
Озадаченный Сеттиньяз упорно рылся в своей памяти, и вдруг всплыло воспоминание:
это произошло в Бостоне, в Блэк Бей Фенсе, когда ему было восемнадцать лет. Фонарь
полицейского вдруг осветил кабину автомобиля, где юный Сеттиньяз в это время
"резвился" с Элизабет-Мэри, да еще бормотал что-то в экстазе... "Господи, я даже имя ее
уже забыл! " Совершенно обезумев, он не нашел ничего лучше, как через открытое окошко
(поза, в которой он находился, помогла сделать это) ногой ударить полицейского и разбить
фонарь. После чего, испугавшись, он включил мотор и уехал, по пути перевернув мотоцикл
представителя порядка. Последний, конечно, записал его номер и, конечно же, через два
часа поднял матушку Сеттиньяз с постели; она немедленно предупредила дядюшку
Арнольда (он был сенатором), который замял дело, и без всякого официального
разбирательства оно перекочевало затем в архив...
Четверть века спустя у чопорного Сеттиньяза все еще 1 мурашки бегали по коже при
этом воспоминании. Тем не менее он спросил:
     --  И это все?
     --  Ничего другого нет, --  ответил Джетро. --  Вы мужчина без тайн, просто удивительно,
господин Сеттиньяз.
     --  Я, может быть, натворил что-нибудь похуже, только вы не знаете.
     --  Не думаю, --  вежливо ответил Джетро. --  Правда, не думаю.
Обитая дверь в комнату Реба открылась, и появился он сам:
     --  Дэвид, тысяча извинений, прошу вас подождать еще несколько минут.
Джетро встал, и дверь за ним захлопнулась. Подошла мулатка, спросила, не хочет ли
Сеттиньяз чего-нибудь выпить. Протокол о взаимопонимании был заключен с помощью
жестов, выбор пал на виски с содовой и зеленым лимоном. Невероятно полная девица
удалилась, шлепая голыми пятками по плиточному полу и пританцовывая. Было уже
примерно часа три, Сеттиньяз прибыл в Рио около одиннадцати, а осенью в Бразилии,
особенно в апреле, бывает очень влажно и жарко, около тридцати пяти градусов.
На пляже Копакабаны, где они с Ребом'н Диего Хаасом обедали втроем, Сеттиньяз
разволновался, увидев бесчисленное множество очень соблазнительных девушек в ма-
леньких черных купальниках, совершенно не закрывающих бедер до таких эмоций, на
великолепных футболистов, игравших босиком на песке, что напомнило ему детство во
Франции, когда и он гонял мяч со своими однокашниками из Жансон-де-Сайи.
Только с одной поправкой: между ним и этими сногсшибательными виртуозами была
такая же разница, как между танцовщицей стриптиза и балериной Павловой.
Он встал и вышел на террасу, откуда были видны лагуна и зеленая конусообразная
вершина с гигантской статуей Христа, раскинувшего руки, как на распятии. Корко-ваду, как
сказал Диего. Этот Диего, кстати, больше не показывался.
"Сеттиньяз ты не допил мартини за обедом в Ковпакябане... "
Он нервничал, даже паниковал. Полтора года назад в красном кирпичном доме на
Бруклин Хайте у художницы, похожей на Чармен, Реб начал ему рассказывать нечто
немыслимое и даже изложил фантастический план, который вынашивал. С тех пор прошло
полтора года, Реб почти не появлялся.
     За это время Сеттиньяз видел его два-три раза, но всего по нескольку часов.
Невероятная активность Черных Псов, особенно до 1966 года, вдруг поутихла.
В конце 1969-го Дэвид Сеттиньяз снова занялся оценками состояния и сфер
деятельности Короля, которые четырнадцать лет назад дали результат примерно в милли-
ард долларов, -- Вот его заметки, которыми он в конце концов не воспользовался, хотя и
намеревался сделать конкретную опись всей гигантской империи Климрода на этот год.
Тысяча шестьсот компаний "Яуа фуд" (включая дочерние компании). Оценивается в
полтора миллиарда долларов.
     Пресса, радио, телевидение (Роджер Дани): миллиард. Казино (Невада, Багамские
острова, Пуэрто-Рико, Атлантик-Сити). Управляющий: Генри К*.
Сети отелей --  три. Сети мотелей  --  шесть. Железнодорожные и авиационные компании.
Флот: водоизмещение шесть с половиной миллионов тонн. Судостроение: долевое участие
в предприятиях девяти стран + компании по фрахтованию.
Нефтеперерабатывающие заводы (Шотландия, Венесуэла). Долевое участие в
компаниях Калифорнии и Мексиканского залива. Акции на Ближнем и Среднем Востоке:
Несим Шахадзе. Банковский и финансовый сектор, страховые компании (Филип Ван-
денберг).
     Недвижимое имущество (США, Европа, Южная Африка). \ Шахты (Южная Африка).
Уголь (Австралия, Канада, Аргентина, Боливия)
Золотые и серебряные рудники (Скалистые горы).
Дэвиду Сеттиньязу было поручено управление всем этим "хозяйством"  --  если оно
вообще в этом нуждалось, так как организационная структура была столь надежной, что
ничего, кроме простого контроля, не требовалось.
Сеттиньяз считает, что состояние Короля к концу 1969 года достигло примерно десяти,
если не одиннадцати миллиардов долларов.
     Но механизм в целом работал далеко не на полную мощность. И если бы Реб Климрод,
вместо того чтобы жить, довольствуясь тем, что получалось, по-прежнему
* Странное мирное сосуществование между Чансом (то есть Климро-дом) и такими
людьми, как Мейер Ланский, Лу Честер, Майк Коппола и Уоллес Гроувз, шокировало
Сеттиньяза. Долгое время оно поддерживалось стараниями Эби Левина, в то время ему
оказывали частичную поддержку "финансисты", о которых ФБР и ЦРУ могли бы много
порассказать f прим. автора) заряжал Компании своими могучими импульсами, он заработал
бы фантастические деньги: двадцать, двадцать пять, даже тридцать миллиардов долларов.
Для сравнения: эта сумма, по расчетам финансистов, была бы равна государственному
бюджету Франции на 1967 год.
     Каждое, даже самое незаметное и скромное предприятие Короля из тысячи шестисот
его компаний было достаточно рентабельным для того, чтобы любой человек, им
владеющий, мог быть или считаться богатым по меркам соседей и банкиров с Парк-авеню
или из шестнадцатого парижского округа.
... Ведь все Приближенные Короля, каждый в отдельности, были официально
признанными мультимиллионерами или очень известными миллиардерами, о жизни и делах
которых писала пресса.
     Дэвид! Я понимаю, что Корковаду может любого заворожить, но теперь я к вашим
услугам...
     В спокойном голосе Реба звучали веселые нотки. Сеттиньяз оторвался от своих
подсчетов и обернулся. На пороге в плавках и с полотенцем под мышкой стоял Реб, я?
Джетро растворился, как тень, эта их встреча с Ситиньязом была первой и последней.
     --  Извините меня, я размечтался, --  довольно глупо ответил Сеттиньяз.
     --  Предлагаю вам искупаться в Атлантическом океане^ хочется побарахтаться в волнах.
И не берите на пляж ничего ценного, украдут.
     --  Мы пойдем по улицам в таком виде?
     --  Это же Рио, --  с улыбкой сказал Реб. --  Без плавок нас арестовали бы. Галстук
можно не надевать, он не подойдет к вашему купальному костюму.
Через час он разложил на столе карту, представлявшую собой удивительную мозаику,
на которой будто бы потускнели, наполовину стерлись прежние русла рек, границы между
провинциями (хотя Бразилия была федерацией Штатов) или другими государствами,
города, поселки и деревни, официальные магистрали.
Сверху на карту положили разноцветные пластиковые кусочки, которые складывались
как в игрушечной мозаике.
     Всего таких кусочков было примерно четыреста.
     --  Какого масштаба карта? --  спросил Сеттиньяз.
     --  Один к пятнадцати тысячам. Но у меня есть и больший масштаб, конечно.
     --  Такие карты поступают в продажу?
     --  Официально подобных карт не существует, Дэвид. Даже у правительства этих стран
их нет. Я могу продолжать? --  Большая загорелая рука передвинулась. --  Здесь  --  Перу...
На этом месте находится большая деревня под названием Бенжамин Констан. Не
спрашивайте меня, какое отношение имеет автор "Адольфа" к джунглям Амазонки, я этого
не знаю. А вот границы: Перу  --  Колумбия  --  Бразилия. Поднимаемся на север...
Венесуэла. Это Риу-Негру, а это  --  Риу-Бранку... Итак, Дэвид, мы на экваторе,
обозначенном вот этой серой линией. Справа  --  Республика Гайана, бывшая английская
колония, получившая независимость в прошлом году... Поднимаемся к горам Тумук Умак  --
они великолепны, я все там излазил, их мы перелетаем... Суринам, бывшая голландская
колония, в настоящее время имеет статус автономии, но рано или поздно получит
независимость... И, наконец, Французская Гвиана; вот здесь, в Куру, ваши братья-французы
в следующем году, кажется, собираются построить ракетный полигон...
Кусочки пластика были пяти цветов  --  красные, синие, фиолетовые, желтые и зеленые,
     --  Это совсем просто, Дэвид: зеленый цвет означает, что документы на право
собственности уже получены и их практически никто не оспаривает; желтые указывают на
то, что участок приобретен, но окончательно проблема еще не решена по разным причинам;
фиолетовый цвет  --  переговоры о закупке ведутся и не должно возникнуть непреодолимых
препятствий; синий  --  закупки происходят, но иногда возникают некоторые трудности,
поэтому они потребуют времени и денег; красный цвет  --  это территории, в принципе
нерасчленимые и не подлежащие продаже по разным причинам. Но это вовсе не означает,
что мы отказались от попыток приобрести их.
     Точные слова Реба всплыли в памяти Дэвида Сеттинья-за. В маленьком белом кабинете
с окнами, выходящими на Баст-Ривер и Манхэттен, полтора года назад он сказал:
"Недавно я купил там кое-какие земли".
     Кое-какие земли!
     --  Реб, вы хотите сказать, что действительно купили все это?
     -- Да. Серые зрачкя были непроницаемы. И никакого намека на иронию или подобие
улыбки.
     --  И сделали это обычным путем, используя подставных лиц?
     -- Да.
     --  И никто, кроме тех, кого вы облекли доверием, не знает, что за всеми этими сделками
стоит один и тот же человек?
     --  Никто.
     --  Даже члены правительств упомянутых стран?
     -- Даже они.
     --  Вы использовали доверенных лиц?
     --  Сто одиннадцать человек.
     --  И их, в свою очередь, контролировали владельцы
компаний?
     --  Да, их трое или было трое: Эмерсон Коэлью, Жоржи;
Сократес, бразильцы, и Хайме Рохас, аргентинец. Эмерсон недавно умер, его сменил
сын. Жоржи  --  самый главный из троих, он руководит всеми операциями.
"Значит, здесь Приближенным Короля является человек по имени Жоржи Сократес,
однако у меня нет никакого досье на него".
     --  Вы скоро встретите, то есть увидите по возвращении из Нью-Йорка посланца Джетро,
который передаст вам досье на этих людей, в частности досье Жоржи. Кстати, они почти так
же чисты, как ваше.
     Он говорил, как всегда, спокойно и дружелюбно, но сомнений не оставалось: в Ребе уже
не было той сдержанности, той немного лукавой отстраненности, с которой начиная с 1950
годов он вел свои дела и сообщал о новых компаниях.
Одного лишь этого открытия было вполне достаточно, чтобы поразить Сеттиньяза, если
учесть, что, помимо Джорджа Тарраса, и Хааса, он знал больше всех о человеке, сидящем
напротив него. А тут  --  новый сюрприз: удивительный набор разноцветных кусочков в
мозаике, ще явно преобладал зеленый цвет.
     И, разумеется, Сеттиньяз спросил:
     --  Реб, какова площадь всего этого?
     --  Всего вместе? Сеттиньяз покачал головой:
     --  Я запутался в цветах...
     --  Зеленое, --  ответил Реб, --  если брать только зеленое, это сорок семь тысяч
квадратных километров. К ним надо добавить желтое: двадцать семь тысяч. Что касается
фиолетового, то здесь, даже при сорока процентах успеха, что маловероятно, можно
рассчитывать еще на четырнадцать тысяч. Семь с половиной тысяч приходится на синий
цвет. А поскольку я верю в невозможное, Дэвид, я прибавил бы еще две-три тысячи
квадратных километров в красной зоне. В целом это составит девяносто восемь тысяч
квадратных километров.
     Отвыкший от французской системы мер, Сеттиньяз пытался перевести названные
цифры в квадратные мили или, хотя это была совсем безумная задача, в акры.
Реб улыбнулся:
     --  Дэвид, мне кажется, вам нужна сравнительная таблица мер. Не тратьте время на
подсчеты, которыми вы сейчас заняты, я могу вам сказать, что площадь этой территории
примерно будет равна штатам Массачусетс, Вермонт, Нью-Хэмпшир, Род-Айленд и Нью-
Джерси вместе взятым. Если хоть немного повезет, я смогу добавить к ним Делавэр и
Гавайи. В европейском или международном масштабе эта территория превысит по
размерам Португалию или Австрию и почти равна Тунису. Последнее сравнение: она сейчас
ничуть не меньше, а года через два станет больше территории Швейцарии, Бельгии и
Голландии вместе взятых.
     В разговоре Реба с Жоржи Сократесом, который случайно услышал Диего Хаас, были
названы имена ди Андпади и его дяди Гомеша ди Оливейры. Диего хотел стать свидетелем
"экзекуции"  --  так в переносном смысле он называл расправу с этими двумя людьми. Но
все произошло иначе, Диего почти ничего не узнал, и, помимо Сокра-теса, главным
свидетелем операции оказался лишь Дэвид Сеттиньяз.
Все началось с фотографий, которые однажды утром через четыре дня после приезда в
Рио Дэвид Сеттиньяз увидел на столе у Реба. То, что хозяин оставил их на виду, было само
по себе знаменательно, но он сказал:
     --  Дэвид, взгляните на них, пожалуйста.
Фотографий размером тридцать на сорок оказалось не меньше шестидесяти, это были
снимки индейцев: мужчин,, женщин и детей, мертвых или зверски, с неслыханной и
изощренной жестокостью изуродованных.
     Нью-йоркский гость побледнел:
     --  Какой ужас!
     --  У вас^за спиной  --  другие фотографии. Знаю, Дэвид, смотреть на это не очень
приятно, но мне хотелось, чтобы вы хотя бы бегло просмотрели их.
Следующие фотографии оказались того же размера, но не такие невыносимые, как
предыдущие. И все же. Несколько кадров запечатлели картину резни: трупы десятками
свалены в общую кучу  --  мужчины, женщины и дети соединились в смерти. Но это было не
самое страшное: на других снимках были изображены те же груды трупов, но на сей раз
вокруг стояло несколько мужчин, некоторые из них явно веселились, обливая мертвецов
бензином из канистр...
... а затем бросали туда факелы, красуясь перед объективом.
     --  Третья серия, --  сказал Реб. --  Правая полка в металлическом шкафу. Дэвид, прошу
вас, я показываю это вам не случайно...
     "Третья серия" была посвящена индейцам, изуродованным проказой. На них страшно
было смотреть.
     --  Скажите, Дэвид, фотографии вам ничего не напоминают? --  Маутхаузен.
     --  За исключением проказы, да? Дэвид, с 1906 года это называется Службой защиты
индейцев. Я, конечно, не утверждаю, что все мужчины и женщины, работавшие в этой
организации, --  такие же мерзавцы и палачи, как те, что совершили все, что вы видели. Я
просто говорю, что под крылом этого учреждения собралось неестественно большое, то
есть превышающее среднедопустимую норму число мерзавцев и палачей, которые
встречаются в любом людском сообществе независимо от цвета кожи, языка, религии,
которую они исповедуют или нет, от политической системы, за которую выступают или
просто терпят. Я употребил слова "мерзавцы и палачи", потому что ни на одном из
известных мне языков не могу до конца выразить весь мой гнев...
И он горько улыбнулся, глядя в пространство...
     --  Я не люблю говорить, Дэвид. Ни о чем, кроме конкретных вещей, когда, например,
надо поручить кому-то купить что-то для меня или продать. Нет, не люблю говорить...
Он замолчал и снова улыбнулся:
     --  Извините меня, я вовсе не хочу вас обидеть, но... Вы нормальны сверх всякой нормы.
Даже Джетро вынужден это признать. Я доверил вам свое состояние и ни на одну секунду
не пожалел об этом. Вы блестяще выполнили задание и, вот уже более года возложив на
себя финансовое руководство почти всеми моими компаниями, сумели заслужить особую
признательность с моей стороны. Но вы, Дэвид, помогаете мне и в другом. Ваше
"нормальное" от-гЖошение к вещам... действует отрезвляюще на мои фантазии или на мое
безумие. Я вовсе не собираюсь философствовать. Одного из двоих зовут ди Андради. Он по
своей наивности попытался шантажировать нас. Я мог бы избавиться от него обычным
путем, как поступал с другими. Жо он пустил в ход тот единственный аргумент; который  мог
привести меня в бешенство. Он пригрозил Жоржи Со-кратесу вмешательством одного из
своих дядюшек, это второй человек, и зовут его ди Оливейра. Дядюшка занимает высокий
пост в Службе защиты индейцев. Я запросил информацию о нем и только что получил ее.
     --  От Джетро.
     --  В каком-то смысле. Материалы частично у вас перед глазами, Дэвид. Люди,
поджигающие трупы  --  вы их видели на фотографиях, --  это garimpeiros, искатели алмазов.
Когда-то один из них и мне причинил зло, но я решил ему не мстить: ведь они жалкие твари.
В данном случае меня лично никто не задел. И все же я в ярости, просто вне себя, Дэвид...
Какой контраст между тем, что он говорил, и спокойным, мягким тоном, улыбкой...
Мы выяснили, кто изображен на этих фотографиях, знаем их имена, возраст, города, где
они родились, и, главное, нам известно, кто обеспечил их снаряжением, кто финансировал
их путешествие от Белена до реки Та-пажос. Мы нашли даже счета. Их нанял человек,
работавший в одной из компаний Рио. Среди основных акционеров компании оказался
Жоан Гомеш ди Оливейра, тот самый важный чиновник Службы защиты индейцев, который
восемь месяцев назад перевел восемьсот семьдесят пять тысяч долларов на счет в банке
Нассау, что на Багам-ских островах. Итак, нам известен номер счета. Так же, как и все
остальное, что касается этого господина ди Оли-вейры. А он далеко не так чист, как вы,
Дэвид. Далеко не так.
     --  Как вы собираетесь поступить с ним?
     --  Служба защиты индейцев была создана в начале века человеком по имени Мариану
да Силва Рондон, искренним и добрым идеалистом. В том же ведомстве работают его
потомки, среди которых есть замечательные люди. Но я не идеалист. Во всяком случае,
такого рода. Тридцать восемь "гаримпейрос" образовали дьявольскую команду. Поначалу
они убивали индейцев, раздавая им отравленную муку и сахар. Затем группа медиков  --
медиков, Дэвид, потому что в этой команде было два врача, --  провела вакцинацию и
заразила проказой девятьсот туземцев. Тех, кто выжил, расстреливали из пулемета, жгли
напалмом и травили газом. Я ничего не придумываю, у меня имеются все доказательства, и
вы сами можете убедиться в этом. По правде говоря, мне хотелось бы, чтобы вы это
сделали. Я же сказал вам, что на вас я проверяю свои ощущения.
     --  Ну какой из меня судья?
     --  Я вас и не прошу судить. Достаточно, если вы будете беспристрастным свидетелем
того, что произойдет.
     Жоржи Сократес говорит, что это был танец смерти. Сеттиньяз проследил все его
стадии. И действительно, после первого путешествия в Бразилию в апреле 1969 года он
приезжал туда очень часто, по четыре-пять раз ежегодно.
И так до самого конца,
     Более шестнадцати лет он был всего лишь "банком информации", которая к нему
поступала. Его общение с Климродом ограничивалось короткими встречами. Иногда по
нескольку недель он не получал от него никаких вестей, и неоднократно ему в голову
приходила мысль, что Климрод исчез совсем, удалился по собственной воле либо умер...
Ни одна газета, радио или телевидение не подумали бы сообщать о смерти совершенно
неизвестного человека по имени Климрод. А от кого еще мог узнать он эту новость? От
Хааса? Да, если бы тот остался живой после смерти Ре-ба, что сомнительно. К тому же
Король вряд ли отдал бы какое-то особое распоряжение на этот счет, значит, Хаас не
оповестил бы никого.
     Приближенные Короля испытывали то же беспокойство, что и Сеттиньяз. Однажды,
заехав в Нью-Йорк, Несим Шахадзе поделился с ним своей тревогой: он не виделся с Ребом
уже пять месяцев. Сеттиньяз успокоил его, сообщив, что видел Климрода на прошлой
неделе. Но он говорил неправду: последняя его встреча с Климродом произошла несколько
недель назад.
     Эти проблемы не волновали только одного человека --  Джорджа Тарраса. Он смеялся
над опасениями Сеттинья-за. Видимо, считал Реба бессмертным...
После 1967 года все изменилось.
     Сеттиньяз стал играть иную роль. Из "писаря" он превратился в полномочного
представителя Реба. Ему приходилось не только управлять всем его хозяйством, но и при-
нимать решения. Что предполагало более тесные, а главное, более регулярные контакты с
Климродом. Была разработана новая система общения, исключающая тот "вынужденный
пропускной пункт", тот фильтр, которым всегда являлся Диего Хаас.
Как ни странно, их личные взаимоотношения в последнее время стали менее теплыми.
Это могло быть связано с незаживающей раной Маутхаузена, холодной, граничащей с
ненавистью суровостью, которая теперь обнаружилась в Ребе. Только индейцев он любил
безгранично. Ведь именно у них Король нашел приют после Боготы. "Он остался бы
одиноким, --  считает Таррас, --  даже если бы Чармен не умерла. Моменты подлинного
покоя Реб испытывал только с шаматари, да и сам он стал шаматари. Всегда возвращался к
ним, когда испытывал потребность прикоснуться к земле".
Сеттиньяз вспоминает с болью: "Индейцы  --  единственная тема, где я никогда не
находил общего языка с Климродом. Потому что не мог разделить его позиции по
отношению к ним. Я, как и сотни других людей, был околдован Климродом, восхищался им,
признавал его превосходство; но часто он приводил меня в отчаяние, и иногда, правда
очень редко, я чуть ли не ненавидел его. Такие крайности в восприятии Климрода были
естественны именно потому, что этот человек и сам ни в чем не знал меры. А истинная
причина заключалась в том, что с самого начала его мучило трагическое и, видимо,
неизбежное несоответствие между тем, что он хотел сделать для индейцев, и тем, что
действительно получалось. Но, как бы то ни было, в его любви к ним не может быть никаких
сомнений; именно этим и объясняется его беспощадная жестокость по отношению к ди
Оливейре. Я, конечно, далек от того, чтобы оплакивать участь последнего, он был дья-
вольским отродьем, тут не может быть никаких сомнении... Но все же... "
Как утверждают Сократес и Сеттиньяз, чье мнение здесь совпадает, операцию проводил
человек по имени Проссер, правда, неизвестно, настоящее это имя или нет. Сеттиньяз
считает, что Проссер был руководителем службы "Действие", выполнявшей
разведывательные функции по заданию группы Джетро. Сеттиньяз абсолютно убежден в
существовании такой организации со сложной структурой. Как иначе объяснить, что'среди
подставных владельцев компаний и доверенных Климрода было так мало злоупотреблений.
Биржевого маклера звали Масейю. Его приметил  --  и подкупил, лучше не скажешь, --
Проссер в начале мая 1969 года. В течение пятнадцати лет Масейю был советником Жоана
Гомеша ди Оливейры по вопросам капиталов-
     ложений. Расследование, проведенное Джетро, показало, что на международном
финансовом рынке Масейю сотрудничал с нью-йоркской, а также лондонской фирмами и по-
средническим агентством Цюриха.
     То же расследование, подобное рентгеновскому просвечиванию, позволило получить
первый "снимок" состояния ди Оливейры. Основным источником его доходов была по-
средническая деятельность в торговле бриллиантами; однако по наследству к нему
перешла и недвижимость  --  особняк в квартале Ларанжейрас в Рио, загородный дом
неподалеку от леса в Тижуке, фазенда с чайными плантациями в триста пятьдесят гектаров
в штате Сан-Паулу, наконец, две большие квартиры  --  он сдавал их внаем  --  в новом доме
на проспекте Атлантика, то есть непосредственно на пляже Копакабаны. И это только
официально зарегистрированная на его имя собственность. Но помимо всего
вышеупомянутого, около миллиона долларов лежало у него на счету в банке Нассау, кроме
того, два. дома в Соединенных Штатах, записанные на одну багамскую фирму, в
действительности принадлежали ему.
     Первый этап операции предусматривал завоевание доверия. Маклер Масейю,
встретившись с ди Оливейрой, сообщил, что его иностранные корреспонденты по секрет-
ным каналам только что передали ему информацию о предстоящей спекулятивной
операции на бирже, и она представляет большой интерес.
     --  Фирма называется "Интернешнл электрик", вы ее, конечно, знаете. Я подготовил для
вас обычную справку. Дело чистое, великолепно подготовленное и абсолютно надежное.
Мои информаторы убеждены, что очень скоро фирма будет продавать свои акции на бирже.
Их цена поднимется. Я сам прослежу на месте. Предлагаю вам воспользоваться
секретными сведениями: речь идет о краткосрочной операции, месяца на три...
Ди Оливейра согласился. И был рад этому. Хотя сделки по покупке контрольного пакета
акций не произошло, акции "Интернешнл электрик" в течение следующих недель заметно
подскочили в цене под давлением могущественных финансовых групп, скупавших их.
Вторая стадия  --  вложение капиталов.
     --  Послушайте, --  убеждал его Масейю по указке Про-ссера, --  вы уже заработали
около ста пятидесяти тысяч долларов. Можете на этом остановиться. Но на вашем месте я
бы этого не делал. Начал бы снова. Все мои информаторы из Нью-Йорка, Лондона и
Цюриха убеждены: операция еще не закончена, цены. на акции снова поползут вверх и
чертовски быстро, финансовые группы еще не сказали последнего слова. И я полагаю,
настало время развернуться. Хотите знать мое мнение? За шесть месяцев вы сможете
заработать два, а может, и три миллиона долларов. Да, за полгода. Необходимое и
достаточное условие для этого: вы должны в течение шести месяцев приобрести
значительное количество акций "Интернешнл электрик" и взять на себя обязательство
оплатить их.
     --  Каков риск?
     --  Риск обычный, --  отреагировал Масейю. --  Только тот, что связан с опционом, потому
что на конечной стадии никакого риска нет, можете мне поверить. Я вам уже объяснял, что
такое опцион: например, вы хотите заключить срочный контракт-сделку, скажем, на десять
миллионов долларов, и необходимо, чтобы маклер заинтересовался вашим предложением;
для этого достаточно выплатить ему гарантийный депозит. Я надеюсь добиться, чтобы для
вас этот депозит не превышал десяти процентов реальной суммы, которой вы оперируете.
Следовательно, вам придется заплатить, в сущности, лишь один миллион, благодаря
которому на полгода вы получите право купить акции на сумму в десять миллионов; но в
действительности они будут стоить уже двенадцать, тринадцать, если не четырнадцать
миллионов. И через шесть месяцев простой росчерк пера позволит вам практически в один
день продать акции, которые вы скупили, за эти двенадцать, тринадцать или четырнадцать
миллионов. Таким образом их покупку вы оплатите деньгами, заработанными на их же
продаже. Прибыль: два, три и даже четыре миллиона. Все очень просто.
     --  Но если они потребуют заплатить все сразу?
     --  Такая возможность не исключена, --  спокойно сказал Масейю. --  Теоретически. Если
колебания цен на рынке в этом шестимесячном промежутке будут таковы, что риск окажется
большим, чем сумма вашего депозита, маклер может потребовать полной выплаты. Но,
положа руку на сердце, Жоан, я в это не верю. Подобные вещи случаются не чаще одного
раза в двадцать лет. Я лично знаком с Носимом Шахадзе; это он вместе с американцем
Ванденбергом и нашим соотечественником Сократесом объявит о продаже акций
"Интернешнл электрик". Ша-хадзе  --  ливанец и, главное, очень крупный финансист, он
может спокойно выложить вам на стол пять, шесть, если не больше, миллионов долларов;
ведь за его спиной стоят нефтяные короли, эмиры. Делайте, что хотите, но я не упущу
такого случая.
     --  Но у меня нет миллиона.
     --  Жаль. Я, например, поставил на карту все. Судите сами: заложил даже свой дом в
Нитерои. Почему бы и вам не поступить так же? У вас есть чайная плантация недалеко от
Сан-Паулу. И квартиры. Не считая того, что наверняка припрятано, жмот вы этакий. Жоан,
время не терпит, хотите, я вам подыщу банк, который согласится помочь. Каждый день на
счету. Первым придешь, первым и получишь.
     Ипотечный банк, находился в Сан-Паулу. В качестве посредника в этой сделке
выступала крупнейшая в городе контора ныне покойного Эмерсона Коэлью.
По совету Масейю ди Оливейра подписал контракт на миллион шестьсот тысяч
долларов с нью-йоркским маклерским агентством, которое даже отдаленно не имело ни-
какого отношения к Ребу Климроду.
     Третий этап разворачивался совсем в иной сфере. Дэвид Сеттиньяз и Жоржи Сократес
не могут сказать, какую роль играл здесь Король и вообще воспользовался ли он своим
могуществом. Бразилец, как ни странно, склоняется к тому, что это так и было, однако не
может привести никаких доказательств: "Более десяти лет назад этнологи, представители
других отраслей науки и священнослужители забили тревогу по поводу деятельности
Службы защиты индейцев. Но эти протесты до последнего времени не находили отклика в
правительственных кругах. Теперь нам известно, что бразильское правительство именно
тоща начало создавать комиссию по расследованию, которая придет к выводу о
необходимости роспуска Службы защиты индейцев и замены ее Национальным индейским
фондом.
     Известно также, что сотни чиновников среднего уровня были уволены или отданы под
суд, а сотни других понижены в должности или переведены на другую работу.
Жоан Гомеш ди Оливейра ушел в отставку, не дожидаясь, пока С. З. И. перестанет
существовать. Перед тем как оставить свой пост, он даже счел необходимым выступить в
прессе с заявлением, в котором выражал свое "возмущение, гнев и стыд по поводу того, что
своим честным именем  --  гордым именем семьи, с незапамятных времен прославленной в
истории страны, --  прикрывал, хотя и невольно, постыдные деяния, о которых, разумеется,
вовсе не подозревал. В противном случае он искоренял бы беспощадно... ".
Между тем Сеттиньяз вернулся в Нью-Йорк. Летом без единого сопроводительного
слова ему были присланы переводы и фотокопии газетных вырезок, в которых благородный
гнев ди Оливейры отразился достаточно ярко. Сеттиньяз вспоминает, как его поразила эта
подборка: все шло к тому, что пресловутый ди Оливейра в конце концов элегантно
выпутается из щекотливой ситуации.
     Ареной четвертого этапа стал Лондон. Именно в Лондоне "Сентрл селлинг
организейшн", коммерческий центр фирмы Де Бирс, заключает сделки по продаже
необработанных алмазов. В этой сфере торговли С. С. О. контролирует семьдесят процентов
мирового оборота. Необработанные алмазы, которые она продает, поступают из Южной
Африки или других алмазодобывающих стран: СССР и Центральной Африки; торговый
оборот фирмы в то время превышал два миллиарда долларов в год. Ритуал торгов всегда
был незыблем и торжествен; со всего мира приезжали посредники: их было немного, и
отбирали их в самом С. С. О.; только эта организация открывала доступ к сделкам; репутация
посредников должна была быть безупречной. Они садились за крутящийся стол; им
партиями предлагали необработанные алмазы по цене сто -- двести тысяч долларов.
Никаких дискуссий не допускалось, посредник имел право лишь выбирать товар, не больше.
Каждый обязан был купить хотя бы одну партию. Ди Оливейра входил в число таких
посредников.
     Неизвестно кем посланные курьеры доставили досье но шести адресам. На всех папках-
имелись хорошо знакомы; Сеттиньязу надписи: "Строго секретно  --  Передать в соб-
ственные руки". Содержимое было везде одинаковым: три из тех фотографий, что Реб
Климрод показывал Дэвиду Сеттиньязу, затем еще три, на которых глава гаримпейрос стоял
рядом с ди Оливейрой. Несколько фотокопий документов подтверждало следующее:
головорез работал на ди Оливейру в течение четырнадцати лет; двое врачей, проводивших
"вакцинацию", получали от него деньги, а после этой операции он сам сажал их в самолет
на Ла-Пас; авиабилеты были выданы агентством Белена и занесены  на счет ди Оливейры;
того же гаримпейрос ежегодно зачисляли на службу управляющим фазендой в штате Сан-
Паулу, где его никто никогда не видел, хотя он получал  непомерно высокое жалованье  --
двенадцать тысяч долларов в год или соответствующую сумму в бразильских купюрах; тот
же ди Оливейра дважды на небольшом туристском самолете пролетал над районами резни
и, долго кружа над ними, задавал своему подручному вопросы, касающиеся "операции", как
он это называл ("свидетельские показания пилота, записанные следователем из Беле-1 на,
прилагаются"); ди Оливейра вел переписку с, одной| европейской компанией, штаб-квартира
которой находилась в Швейцарии, и в одном из писем через четыре дня после резни
бразилец писал: "Теперь путь свободен".
     Первое требование о внесении дополнительного гарантийного депозита стало пятым
этапом. Речь шла о двухстах пятидесяти тысячах долларов, востребованных нью-йоркским
маклерским агентством. Подавленный тем, что с ведома С. С. О. фирмы Де Бирс его
бесцеремонно исключили из крайне ограниченного контингента посредников в торговле
алмазами, ди Оливейра воспринял этот новый удар, как полную катастрофу. Масейю
пришлось долго уговаривать своего клиента/пока тот не согласился в течение нескольких
часов распродать по дешевке часть своего недвижимого имущества, чтобы собрать нужную
сумму.
     Первое требование о выплатах поступило 14 ноября 1969 года, второе  --  на десять
процентов, то есть сто тысяч долларов  --  24 числа того же месяца. Третье  --  в канун
Рождества, четвертое  --  об очередной выплате двадцати
пяти процентов  --  19 января 1970 года. Все деньги, хранившиеся на Багамах, были
изъяты для этой цели, а Ма-. сейю уговаривал: "Жоан, вы либо заплатите, либо совсем
разоритесь, потеряв все, что вложили до сих пор. Наверное, вы допустили какую-то
оплошность, иначе откуда бы нью-йоркским маклерам знать, что у вас есть недвижимость
на американской территории? Но что ни говори, я и сам не в лучшем положении. Если бы не
дядюшка из Ма-науса, который готов мне помогать, я бы давно лопнул. Но уже виден свет в
конце туннеля, мы выпутаемся; Несим Шахадзе  --  настоящий дьявол, он нарочно сбивает
курс, чтобы скупить побольше акций. Надо только продержаться какое-то время, несмотря
ни на что, мы выиграем...
     Между тем гонконгское финансовое представительство в лице китайского миллиардера
по имени Хань распродало все имеющиеся у них акции "Интернешнл электрик". Ев-
ропейская группа, возглавляемая французом по имени Субиз, сделала то же самое. Их
примеру последовали крупные мексиканские держатели акций, объединившиеся вокруг
Сантаны...
     --  Жоан, нужно держаться. Посмотрите, американская группа Ванденберга начинает
покупать акции. Покупает по дешевой цене, но покупает. Они тоже верят в "Интернешнл
электрик". Это лишь вопрос времени...
     Пятый удар был нанесен 30 января, речь шла о тридцати процентах.
На шестой стадии вмешалась пресса. Газеты охотно воспроизвели на одной и той же
полосе и добродетельные заявления ди Оливейры по поводу его ухода из С. 3. И., и
результаты расследования, проведенного журналистами. Бразильские репортеры  --  а все
агентства мира подхватили информацию  --  без особых комментариев опубликовали те же
документы, что были адресованы фирме Де Бирс и ее коммерческому центру.
На седьмом этапе подключились международные юридические службы: обстоятельства
сложились так, что заботу обо всех индейцах, избежавших резни, взяла на себя
американская организация, возглавляемая бывшим профессором Гарварда Джорджем
Таррасом. Несмотря на медицинскую помощь, оказанную несчастным, многие из кото-
рых умерли от ужасных ран. Эвакуировавшие их санитарные самолеты садились не
только в Бразилии, но и в других странах, в частности в Соединенных Штатах. Случаи
смерти, зарегистрированные вне Бразилии и свидетельствующие, что на бразильской земле
происходит планомерное истребление индейцев, подтвердили, что Жоан Гомеш ди
Оливейра  --  убийца и по законам международного права подлежит суду за "преступления
против человечества". У него отобрали паспорт до завершения следствия.
Но необходимости в этом уже не было. Всего за несколько дней он приобрел почти
такую же "славу", как Менгеле. И если бы и был еще платежеспособным, то даже шофер
такси отказался бы везти его.
     Восьмой, и последний, этап больше всего ужаснул Дэвида Сеттиньяза беспощадной и
холодной жестокостью.
     Первые индейцы появились в апреле 1970 года. Сначала их было не более двадцати;
они ничего не делали, только неподвижно и молча стояли перед Домом ди Андради,
племянника ди Оливейры, приютившего его. Ди Андради тоже потерял все деньги, которые
одолжил дяде для его неудавшихся спекуляций. Индейцы дежурили здесь день и ночь,
сменяя друг друга, но не покидая своего необычного поста.
Постепенно их становилось все больше. Вскоре собралось уже человек сто; дважды
полиция пыталась разогнать их, но индейцы покорно позволяли себя арестовывать и шли в
тюрьму. Однако на их место приходили другие. И всякий раз, когда ди Оливейра пытался
сбить их со своего следа, вплоть до того, что однажды уехал в южную деревню под
Куритибой, что в тысяче километров от Рио, часть из них последовала за ним, видимо,
располагая для этого необходимыми средствами.
Ди Оливейра пустил себе в рот пулю одиннадцатимиллиметрового калибра.
Только тогда индейцы ушли.
     1969 год был особенно знаменателен для Сеттиньяза Наконец-то он понял, что создает
Реб в бассейне Амазов ки. Ему и так нелегко была прийти в себя от изумлени
при виде грандиозных преобразований. Но больше всего он был потрясен тем, что Реб
сумел так организовать и осуществить свой проект, что он, Сеттиньяз, знавший почти все о
нем,