даже не заподозрил о существовании этого поля деятельности Климрода. Реб без чьей-либо помощи приобрел здесь земли в частную собственность, и никто не забил тревогу, ни один член правительств заинтересованных стран ни разу не заявил протеста. Сеттиньяз не был наивным человеком; он догадывался, что должностные преступления, конечно, сыграли свою роль. Но только этим все не объяснишь. "Я создаю новую страну", ~ сказал Реб. Жоржи Сократес начал покупать для Климрода земли с 1954 года, но, утверждал он, Эмерсон Коэлью делал это и раньше. К тому времени было куплено уже 700 000 гектаров земли. Документы, хранящиеся у. Сеттиньяза, подтверждают, что первые приобретения амазонских земель были сделаны Климродом в 1950 году, то есть в то время, когда Клим- род вышел из леса, чтобы отправиться в Соединенные Штаты. Самые первые сделки заключал Убалду Роша, а деньги были заработаны на продаже алмазов. Но Убалду Роша молчит. И если умение молчать всегда считалось главной чертой Приближенных К&роля, то Роша, метис из Моры, в этой области побил все рекорды. Но в 1952 году Король еще не мечтал о королевстве. Его первые приобретения, конечно же, не имели иной цели, кроме обеспечения "себе и другим шаматари" официального и неоспоримого права на владение частью территории, на которой они жили. Эмерсон Коэлью -- кролик по-португальски -- стал агентом, когда началась вторая волна закупок. Родоначальником ее был почти легендарный персонаж, некий полковник бразильской гвардии, бывший рабочий с каучукового завода, позднее даже ставший сенатором, Жозе Жулиу ди Оливейра, не имеющий никакого отношения к Гомешу ди Оливейре. "Полковник Зе Жулиу" за последние годы XIX и первые тридцать лет XX века с помощью завидной энергии, жестокости, коррупции и бесспорной храбрости сумел "выкроить" для себя настоя- щую маленькую империю на северном берегу Амазонки. Но проказа не пощадила его; в 1948 году он продал все земли консорциуму бразильских и португальских торговцев. А Коэлью (умерший в 1966 году) перекупил у них за два миллиона двести тысяч долларов территорию в три миллиона гектаров. Если эта сделка, растянувшаяся во времени (чем и объясняется тот факт, что появившийся на сцене Сократес знал только о семистах тысячах гектаров), была самой крупной, она все же не была единственной: юрист из Сан-Паулу одновременно покупал для других компаний -- в общей сложности их станет тридцать восемь -- земли и фазенды на всей обширной территории, в основном охватывающей север Бразилии. Хайме Рохас, аргентинец из Буэнос-Айреса, с 1956 года занимался подобными сделками в двух соседних испано-язычных странах: Колумбии и Венесуэле. Жоржи Сократес к тому времени развернулся вовсю. Хотя наибольшую активность стал проявлять после 1956 года, когда Реб Климрод вышел из леса и начал Второе наступление. Кстати, Сократес был тем человеком, который скупил в Сармакору между Риу-Негру и Риу-Бранку огромную территорию в два миллиона шестьсот тысяч гектаров, -- первые документы на право владения этими землями были датированы 1893 годом. Рохас постепенно записал себе в актив Около миллиона восьмисот тысяч гектаров. Итак, начавшись в 1950 году, операция подходила к концу в 1969-м. Последние сделки должны были быть заключены не позднее чем через два года, и тогда растянувшееся на двадцать один год завоевание земель завершилось бы окончательно. А пока конторы Сократеса и Рохаса не прекращали своей деятельности, так же как группа в Сан-Паулу, хотя после смерти шефа она немного сократилась и сбавила активность. Сто одиннадцать компаний, по меньшей мере треть из которых были бразильскими (во всяком случае, с виду), использовали все возможности бразильского, венесуэльского, колумбийского и даже международного права для проведения упомянутых операций. Разумеется, в итоге, на взгляд стороннего наблюдателя -- другими словами, всех окружающих, -- не могло быть и речи о каком-то едином владении, поскольку собственников, никак не связанных между собой, оказалось сто одиннадцать. И между ними сложились /исключительно дружеские, добрососедские отношения... Взаимопонимание было поистине полным. Но ведь ни один закон этого не запрещает. В 1969 году и даже позже Сеттиньяз искренне верил, что Реб Климрод, подобно "полковнику Зе Жулио", не ставил перед собой иной цели, кроме создания для себя ко- ролевства. К тому же это предположение подкрепляли все внешние факторы, в том числе и высказывания самого Реба. "Сикорский" приземлился в центре площадки, которая, как сначала показалось Сеттиньязу, заросла травой. Даже с двадцатиметровой высоты этот участок земли был похож на обычную лесную поляну. Но то был всего лишь отголосок тех времен, когда построенный в глубине джунглей; аэродром пытались, кстати небезуспешно, замаскировать под лесные заросли. Но это было в прошлом. Теперь шел 1974 год, и Сеттиньяз уже в пятый раз посещал королевст-зо. Судя по зданиям, которые выросли вокруг, здесь работали совсем открыто. Между прочим, появилась и асфальтированная дорога, которой не было во время его предыдущего посещения. А также множество машин, от которых отделилась группа мужчин и женщин, вышедших навстречу Ребу. Большинство этих людей были знакомы Сеттиньязу. Он узнал Эс-каланте, Собеского, Тражану да Силва и, конечно, Марни Оукс с ее неизменным блокнотом. Одна пара подошла к нему. -- Надеюсь, -- вы не забыли нас, -- сказала женщина. -- Вы Этель и Элиас Вайцман. Я вас прекрасно помню. Он познакомился с ними пять лет назад, в то время, когда узнал о проекте. Оба они были невысокого роста и уже не молоды: лет так пятьдесят пять -- шестьдесят. С учетом знаний обоих, они говорили по меньшей мере на двадцати языках. Начиная с 1946 года чета Вайцман много лет проработала сначала в Международном фонде помощи детству, затем в ЮНИСЕФ, а потом в Центре социальных проблем при ООН в Нью-Йорке. -- Как приятно, что вы нас не забыли! -- сказав Этель. -- А знаете, мы теперь очень важные люди! Что-то вроде министров у подданных Реба. Она улыбнулась, как застенчивая птичка, но смущение, конечно же, было обманчивым. Эта хрупкая женщина, весившая, наверное, сорок кило с небольшим, обладала совершенно феноменальной энергией, подвижностью и необыкновенной физической и моральной выносливостью (выжила в Берген-Бельзене и трех других лагерях, где ей пришлось побывать). Американец Вайцман познакомился с Этель после второй мировой войны. И до самой ее смерти в сентябре 1980 года она всегда была в прекрасном настроении, работала по двадцать часов кряду и забиралась в са мые непроходимые места серры Пакараймы. -- Реб попросил нас позаботиться о вас, * -- сказала она. -- Слово "министр" вас не удивляет? -- Немного, -- признался Сеттиньяз. -- Я не предполагал, что все зашло так далеко. О каком населении идет речь? -- Об индейцах и кабоклос, конечно. Кабоклос -- это метисы, они работают в джунглях, возделывают землю. Но мы занимаемся не только ими, в нашем ведении и им мигранты. -- И она засмеялась совершенно прелестным мелодичным смехом. -- Кажется, вы не перестаете удивляться, Дэвид. Мы будем вас так называть, а вы, разумеется, зовите нас просто Элиас и Этель. Элиас помалкивает. По правде говоря, он просто не успевает вставить слово из-за моей болтовни. Но говорить он все же умеет. Только иногда, когда меня нет. Кстати, он знает тринадцать языков. Сейчас изучает вьетнамский. И яномами, конечно. Что касается яномами, то он почти свободно изъясняется на нем, значительно лучше меня..., За руль села Этель, крутившая его, как штурвал корабля. Реб и остальной отряд встречающих уже тронулись в путь. Поехали по направлению к городу. Илья-Дорада, будущая столица королевства, за последние пять лет заметно разрослась. Сеттиньяз не был здесь три года и с трудом узнавал места: появилось несколько сотен различных зданий, самые высокие из них не превышали четырех этажей. Но побывав в одном из них, Сеттиньяз узнал, что каждая постройка уходила вниз еще на два-три этажа. -- Сколько людей живет здесь теперь? -- В самом Илья-Дорада? Если считать всех -- мужчин, женщин и детей, -- получится что-то около семи тысяч восьмисот человек. Вы хотите знать точную цифру? -- Нет, спасибо. Ну, а в других центрах? -- Шесть тысяч девятьсот -- в Вердинью, пять тысяч шестьсот пятьдесят -- в Сан-Жоан ди Бейрасал, тысяча восемьсот -- в Диамантине. Не считая других поселков и эксплуатационных центров в самых разных местах. И, разумеется, silvivilas -- лесных деревень. В среднем в деревне насчитывается около двух тысяч жителей, и на каждую приходится двадцать тысяч гектаров леса. Мы собираемся построить шестьдесят деревень; двадцать четыре на сегодняшний день уже полностью отстроены, девятнадцать -- почти закончены. Вы бывали там? -- Один раз Это происходило в 1971 году. Вертолет приземлился на футбольном поле. Глазам Сеттиньяза предстал поселок, целиком состоящий из выстроившихся в ряд индивидуальных домов и всего-навсего трех общественных зданий. Все постройки были исключительно из бетона и красотой не отличались. Чистые, функциональные, но довольно унылые дома. " Этель Вайцман улыбнулась: -- В этом одна из причин, заставивших нас принять предложение Реба, Дэвид. Инженеры и архитекторы слишком часто мыслят прагматически, хотят строить побыстрее и подешевле. Тридцать лет мы с Элиасом ездили по всему миру и сейчас продолжаем ездить, чтобы приостановить лавину человеческих бед. Здесь наша работа приобрела хотя бы конкретный смысл, мы можем видеть ее результаты, и теперь не все кажется совсем безнадежным. И, кроме того, разве устоишь, когда вас соблазняет Реб? Я, конечно, говорю не о деньгах... Сеттиньяз попытался подсчитать, сколько же людей живет здесь. Элиас Вайцман, видимо, догадался об этом и наконец-то смог вставить фразу: -- Не тратьте время, Дэвид, шестьдесят девять тысяч шестьсот двадцать четыре человека на сегодняшний день. Прибавьте изыскательские партии Яна Кольческу, Тра-жану Да Силвы и Уве Собеского, а также другие службы. В общей сложности получится семьдесят четыре тысячи триста человек. -- Не слушайте его, -- весело заметила Этель. -- Он всегда был бездарным математиком. Элиас -- врач, а не счетовод. На данную минуту точная цифра -- семьдесят пять тысяч сто восемнадцать. Через какое-то время, может быть, год, когда закончится предусмотренное строительство в Сан-Жоане и, главное, в Диамантине, а также в новом центре, еще ве имеющем названия, у нас будет жить намного больше ста тысяч человек. По генеральному плану через пять лет должно быть двести семьдесят пять тысяч жителей. Я лично думаю, что эта цифра будет возрастать, и довольно быстро. Сеттиньяз оторопело смотрел на нее. Этель взяла его за руку: -- Пойдемте, я приготовлю вам кофе. Кажется, он вам необходим. Генеральный план был реализован до мелочей и подтвердил правоту Этель Вайцман: в 1980 году в королевстве поселились триста шестнадцать тысяч человек, не считая индейцев и двух- трех тысяч непримиримых кабоклос, не пожелавших интегрироваться. Предполагалось, что объем инвестиций составит четыре миллиарда четыреста миллионов долларов. Разумеется, сумма была превышена, и намного. Вот как жило королевство в 1980 году: -- Все города были построены на неосвоенных землях, где испокон веков никто никогда не жил. Их было шесть. Число жителей ни в одном из городов не превышало двенадцати тысяч, дабы избежать излишней, антигуманной урбанизации. Илья-Дорада, расположенный почти на самом берегу Риу-Негру, был построен раньше других городов и потому стал столицей. Остальные пять были названы так: Сан-Жоан ди Бейрасал, Вердинью, Диамантина, Монте-Гросу и Куарента (в честь десятикилометровой столбовой отметки, установленной бригадами Тражану да Силвы, прокладывающими трассу). В каждом городе была термоэлектрическая станция, подававшая электроэнергию на расстояние в семь -- одиннадцать сотен километров, а также водопроводная, кана- лизационная и дорожная сеть. Кроме этого -- по меньшей мере одна больница на сто пятьдесят -- двести пятьдесят коек с полным хирургическим оборудованием. Больницу обслуживал персонал из ста шестидесяти врачей и дантистов, восьмисот медсестер и санитаров. В каждой деревне и каждом крупном шахтерском, сельскохозяйственном или промышленном центре был устроен диспансер с двумя врачами и шестью ассистентами; к 1980 году число их достигло семидесяти двух. Служба срочной эвакуации, располагающая двумя самолетами и четырьмя вертолетами, в случае тяжелых заболеваний доставляла пациентов в больницы Илья-Дорада и Вердинью, оборудованные лучшей медицинской техникой, в частности реанимационной аппаратурой, и, кроме того, могла осуществлять специальные санитарные рейсы в Белен или Рио и даже в Соединенные Штаты. Система образования включала семьдесят начальных и двенадцать средних школ. Преподавание велось на португальском, но с первого года обучения был введен английский язык. На 30 апреля 1980<года существовало пятьдесят два детских сада. Работало двадцать шесть центров добровольного обучения безграмотных. Помимо этого, в Илья- Дорада и Диамантине были открыты две международные школы, где обучение велось только на английском по программе, принятой в Соединенных Штатах; уровень выпускников соответствовал уровню подготовки учеников старших классов в американских школах. Жалованье учителей в три раза превышало средние бразильские ставки. Обучение было полностью бесплатным. К апрелю 1980 года число учеников достигло тридцати девяти тысяч. Жители городов и более или менее крупных центров покупали все необходимое в супермаркетах. Человек, состоящий на службе в какой-нибудь из ста одиннадцати компаний, официально владеющих территорией, автоматически получал карточку покупателя, предоставлявшую ему право приобретать в этих супермаркетах товары по цене, лишь на десять процентов превышающей себестоимость. В 1980 году торговая сеть продолжала расширяться, в лесных деревнях стали появляться магазины такого же типа, но поменьше размером. В каждом городе имелись свои почтовые отделения, банк, экуменическая церковь, библиотека, по меньшей мере два кинотеатра, гостиница (довольно небольшая и только с 1975 года, так как приезжих было мало, их редко допускали сюда), полицейский участок. К 1970 году телефонную сеть внутри королевства уже наладили, но связаться с внешним миром было нелегко; существовало только несколько линий, соединяющих с еленом, Манау-сом или Рио. Положение значительно улучшилось, когда был проложен первый кабель до Джорджтауна, столицы бывшей английской колонии Гайаны, затем второй -- до Парамарибо (Суринам). В 1976 году договор, заключенный с бразильской компанией "Эмбрател", в значительной мере восполнил пробел. Транспорт в основном был общественным, но с некогорыми исключениями, о которых позаботилась служба удивительной Марии Оукс. Ею была создана довольно любопытная система челночного транспортного обслуживания: тот, кому нужно куда-то поехать, должен был повесить у двери или в том месте, где он находился, флажок определенного цвета. Зеленый -- для поездки в супермаркет, желтый -- в центр города (на почту, в банк, библиотеку и т. д. ), синий -- на спортплощадку; клетчатый флажок означал, что нужно произвести какой-то ремонт... вплоть до того, что вывешивали черный флажок, предполагающий заказ на одежду: если клиент отправлялся в церковь... или на кладбище. Постоянно кружившие по городу микроавтобусы отвозили пассажира бесплатно. Местным peoes* начисляли жалованье, равное средней бразильской зарплате, плюс сорок процентов. Инженеры получали в 1980 году примерно три тысячи долларов в месяц. Установленная плата за жилье в среднем равнялась одному доллару пятидесяти центам, но немного менялась в зависимости от категории дома. Рестораны были открыты для всех владельцев карточек независимо от социального положения. Отличался только тариф: шесть долларов в месяц для peoes, шестьдесят для служащих -- плата за трехразовое питание. При крайне незначительном количестве личных автомобилей число машин общественного пользования было значительным. Маршруты охватывали пять тысяч четыреста километров дорог, пригодных для проезда в любое время года, и девять тысяч километров -- труднопроходимых. По ходу трасс было построено семнадцать тысяч пятьдесят мостов и дорожных сооружений. *Peoes -- батраки в Южной Америке. 412 Досуг: к апрелю 1980 года из ста двадцати пяти бассейнов, намеченных по программе, был открыт девяносто один. Теннисные корты, залы для игры в ручной мяч и гимнастики, площадки для занятий легкой атлетикой являлись основными центрами активного отдыха. И, конечно, к ним надо добавить волейбольные, баскетбольные и футбольные площадки. В каждой деревне и тем более в городе существовала по крайней мере одна, а иногда и не- сколько команд по этим трем видам спорта. В королевстве были представлены тридцать девять национальностей. Преобладали -- и значительно -- бразильцы, а среди иностранных колоний самой многочисленной была американская, из США. По утверждению Сеттинья-за, число его соотечественников приближалось к девяти тысячам шестистам человек. Две телевизионные станции работали круглосуточно, одна -- на португальском, другая -- на английском, к ним следует добавить четыре радиостанции. Две ежедневные и одна еженедельная газеты выходили с июня 1968 года по апрель 1980-го. Вплоть до 5 мая 1980 года отношение бразильского, венесуэльского и колумбийского правительств к королевству характеризовалось полным отсутствием какой бы то ни было реакции. -- Нам надо решить немало проблем, -- сказала Этель Вайцман. -- Но больше всего нас беспокоят gatos, а также так называемый город Порту-Негру. Сеттиньяз понятия не имел, кто такие эти gatos. Что же касается Порту-Негру... -- Gatos значит кошка. Прозвище. И не очень приятное. Речь идет о торговцах рабочей силой, если не сказать -- торговцах живым товаром. До нашего с Элиасом приезда компании набирали людей через частные агентства по найму. Тогда было много других сложностей, и никто не подумал о системе контроля. Результат: эти агентства стали наживаться и до сих пор наживаются на peoes. Некоторые gatos отбирают до пятидесяти процентов заработка людей с северо-запада, которым предоставили право въезда к дам и в кредит оплатили дорожные расходы -- Вы сказали об этом Ребу? -- Да. Он предоставил нам карт-бланш. И правильно! сделал, мы ведь все равно занялись бы этим делом. Сейчас наша задача -- обойти, этих gatos. Уже создано агентство| по найму в Белене, другое -- в Сан-Луисе, в штате Мараньян, к югу от Белена. Еще два скоро откроются в Рио и Сан-Паулу -- для инженерно-технических кадров, которые мы набираем. Там будут работать люди, в которых мы уверены и которых будем контролировать, не сомневайтесь в этом. Но проблема Порту-Негру казалась неразрешимой. Это было связано с существованием там трущоб, уже насчитывающих пятнадцать тысяч обитателей, число которых постоянно возрастало. -- И об этом мы говорили с Ребом, Дэвид. Но он ничего! не хочет делать. Говорит -- и, признаться, он прав, -- что* Порту-Негру находится за пределами наших территорий, географически... и политически, если можно так выразиться, но в любом случае -- экономически; и это не имеет никакого отношения к его проекту. Нам не удалось его убедить... Трущобы возникли стихийно вследствие скопления нищих переселенцев из северо- восточных районов Бразилии, тех, кого агентства по найму не приняли на работу из-за недостаточной квалификации или по какой-то другой причине. Эти люди разместились в кое-как выстроенных на сваях хижинах почти напротив Илья-Дорада, но на другом берегу Риу-Негру, километрах в пятнадцати. Они осели там в надежде когда-нибудь проникнуть в новое Эльдорадо, где можно найти работу или по меньшей мере хоть какие-то заработки. -- Дэвид, это проказа, и скоро она. станет омерзительной, уже стала, мы повидали мир, знаем,, как и что происходит и во что выливается. Через три года произойдет нечто немыслимое. Но ничего не поделаешь, Реб не хочет и слышать об этом. Он считает, что за Порту-Негру несет ответственность не только бразильский флот -- ведь район расположен на прибрежной полосе, -- но и бразильское правительство. Сделай он хоть что-нибудь, говорит Реб, завтра его щедрость привлечет сто тысяч человек, миллион и больше. А он не может взять на себя заботу обо всех ниших планеты. Дэвид, Реб изменился, что-то в нем происходит, он все больше и больше отдаляется, становится для нас почти недоступным. Он просто одержим своей мечтой. Хотите знать наше мнение? Нам кажется, что ему не так уж и неприятно видеть, как без конца разрастается и распухает этот раковый нарост напротив его земель. Ибо тогда весь мир сможет сравнивать, видеть разницу между тем, что сделал он, и тем, что другие не пожелали или не смогли сделать... После 1974 года Дэвид Сеттиньяз очень часто встречался с супругами Вайцман. Иногда даже в их крохотной нью-йоркской квартире, заваленной фотографиями детей всех цветов кожи (у них самих было два сына и три дочери и, конечно, множество внуков и внучек). Насколько ему бы-, ло известно, Этель и Элиас Вайцман были единственными в мире людьми, которые. Зная Реба Климрода и то, как безгранично он богат, ценя его гений, тем не менее имели свои независимые суждения о нем и даже ставили под сомнение принцип его вечной непогрешимости. Все другие Приближенные Короля в глубине души боялись его, но были ему фанатически преданны. Ничем другим нельзя объяснить их невероятную, неистовую активность, между 1967 и 1980 годами, когда создавалось и почти было построено королевство; Дэвид Сеттиньяз имел уникальную возможность наблюдать все это. С 1950 по 1980 год в амазонский проект было вложено в целом девять миллиардов сто пятьдесят миллионов долларов. Эту цифру называет Дэвид Сеттиньяз. Он, кстати, единственный человек (неизвестно, занимался ли такими точными подсчетами Климрод), кто может оценить размеры затрат. Шесть миллиардов были вложены самим Ребом, остальное получено за счет самофинансирования, так как королевство использовало собственные ресурсы по мере того, как их обнаруживали. Сумма более или менее правдоподобная. Однажды Король сказал Сеттиньязу и Таррасу, что его основная идея, за которой последовали дальнейшие шаги, состояла в следующем: Реб понял, что бум средств массовой информации во всем мире неизбежно повлечет за собой бумажный кризис, и это произойдет в восьмидесятых годах, если не раньше. Значит, лесоразработки, позволяющие наладить производство целлюлозы, были бы уникальным решением проблемы при условии, что это будет сделано в крупных масштабах. Дальнейшее подтвердило его правоту, предвидение оправдалось. В пятидесятых годах стремление Реба завоевать мир и желание помочь индейцам выжить столкнулись. Тем не | меаее он будет параллельно добиваться противоречащих! друг другу целей: чтобы найти нужные ему леса, затем | землю для создания собственного мира, он устремится в леса и на земли, являющиеся естественной средой обитания индейцев, которых он решил защищать. Как он мог жить, нося в себе это противоречие? Загадка. Страсть к сотворению нового мира победила в нем гуманное чувство. С 1953 года инженер-лесовод Энрике Эскаланте разыскивал быстрорастующие деревья. Теоретически все было просто: в амазонских джунглях произрастает несколько сотен пород деревьев, в основном мало пригодных для производства целлюлозы, из них делают бумажную массу. Кроме того, эти деревья первобытного периода растут пол- а века и больше. Завершив поисковую экспедицию, Эскаланте и его группа отобрали карибскую сосну, которая растет в Гондурасе, эвкалипт (eucalyptus deglupta) и, главное, Gmelina arborea, азиатское дерево, распространенное в Нигерии и Панаме; последнюю породу они исследовали в серии опытов. Темпы роста деревьев были более чем удовлетворительными: двадцать лет у эвкалипта, шестнадцать -- у карибской сосны и самое главное -- шесть-семь у гмелины. Освоение земель началось в 1954 году Ся распашки ста тысяч гектаров (это были участки, купленные Убалду Рошой за алмазы), а примерно через четверть века площадь лесоразработок достигла почти миллиона гектаров, две трети которых были заняты исключительно! гмелиной. Вначале фабрики по изготовлению бумажной массы и термоэлектрические станции, обеспечивающие их энергией, создавались по принципу помельче и побольше. Выстроили четырнадцать объектов. Но в 1978 году Уве Собе-ский стал достраивать их и даже заменять огромными сооружениями, которые привлекли внимание общественности и международных средств информации, правда, в меньшей степени: речь шла о четырех гигантских комп- лексах, включающих целлюлозные фабрики и электростанции; размеры сооружений приблизительно были таковы: двести сорок метров в длину, сорок пять в ширину и почти пятьдесят семь в высоту -- объем, соответствующий двенадцатиэтажному зданию, занимающему площадь в два с половиной футбольных поля. Строительство финансировали три компании во главе с Полем Субизом, Ханем и Тадеушем Тепфлером; монтировали конструкции в Японии на верфи в Куре, той самой верфи, с которой Джордж Таррас завязывал контакты еще в 1951 году. Японцы возводили эти громадины прямо на плавучих платформах... и поскольку эти платформы нельзя было провести через Панамский канал, чтобы избежать "ревущих сороковых"* у мыса Горн, Ник Петридис, на которого была возложена задача перегнать их к устью Амазонки, выбрал трехмесячный маршрут в двадцать шесть тысяч километров, через Внутреннее Японское море, пролив Кии, Тихий, затем Индийский океаны, мыс Доброй; Надежды и, наконец. Южную Атлантику И вот платформы были установлены недалеко от Риу-Негру в специально вырытых бригадами да Силвы бассей-, нах и закреплены на семи тысячах пятистах сваях из macarenduba, чрезвычайно прочного и почти не гниющего дерева, что растет в бассейне Амазонки. Специально построенные шлюзы позволяли спускать воду, а затем за-; поднять ею эти искусственные бассейны и в случае необходимости спускать платформы на воду, перемещать их ai переправлять в любую точку земного шара? Для перевозки леса к 1967 году построили железную', дорогу; бревна доставляли к путям на грузовиках. Длина железнодорожной сети на 1 мая 1980 года: четыреста восемьдесят километров, а генеральный план предусматривал тысячу. Тюки с целлюлозой грузили, естественно, на суда, принадлежащие компаниям, состоящим в ведении Петридиса; сырье экспортировали в Европу, Соединенные Штаты, * "Ревущие сороковые" -- название 40-х и 50-х широт Южного полушария, где над океаном дуют сильные и устойчивые западные ветры, вызывающие частые штормы. Японию и Венесуэлу. Производственная мощность фабрик: две тысячи двести тонн в день, или восемьсот тысяч в год. Первые лесопильные заводы появились уже в 1954 году. Но самый современный, с лазерным оборудованием, был построен к февралю 1979-го, и один лишь этот завод выпускал сорок тысяч тонн обычных и спрессованных досок в год. Фабрика печатной бумаги на двести пятьдесят тысяч тонн начала работать в 1976-м. Что же касается разработок полезных ископаемых, то в 1972 году вошел в эксплуатацию завод по производству каолина, который был рассчитан на выпуск двухсот пятидесяти тысяч тонн продукции в год; запасы ресурсов, на базе которых работало предприятие, оценивались в шестьдесят миллионов тонн, а может быть, и на сто миллионов больше. По мере того как геологические партии Яна Кольческу открывали все новые месторождения, налаживалась и их добыча. Были найдены: фосфат, флюорит, никель, торий, цирконий, редкоземельные элементы и уран. И, разумеется, золото, алмазы, изумруды и полудрагоценные камни. Но это была секретная сфера деятельности Короля, и Кольческу сообщал данные одному лишь Ребу Климроду. " Последний, видимо, хранил их в своей персональной Жак говорил Сеттиньяз, "шкатулке". В сельскохозяйственной области восемнадцать компаний, за которые отвечали Эскаланте и Унь Шень, а руководили ими бразильские доверенные лица (в свою очередь подчиняющиеся Жоржи Сократесу и Себастиану Коэлью, сыну Эмерсона), отлично наладили дело. Рис, который вначале выращивали только для нужд королевства, в скором времени стал источником прибыли. Генеральный план предусматривал обработку двухсот двадцати тысяч орошенных или предназначенных для орошения земель, ще можно было собирать до пяти тонн зерна с гектара два раза в год, -- расчеты Уня оказались точными. К маю 1980 года эта ошеломительная программа была уже наполовину реализована; сто сорок силосных башен на двадцать тысяч тонн каждая и два завода по очистке зерна, рассчитанных на обработку тридцати тонн в час, функционировали в этой сфере с 1969 года. Животноводство -- сто двадцать тысяч голов на 1980 год -- развивалось во всех районах; крупный рогатый скот разводили в местах, где высаживали карибскую сосну; южнее, по краю амазонских территорий -- свиней и птицу. В 1972 году внутренний рынок был обеспечен, а со следующего года начался экспорт продукции. В 1966 году Эскаланте и выдающийся бразильский ученый Мадейра создали экспериментальный сельскохозяйственный центр. Основное внимание здесь уделялось какао (было установлено, что его можно выращивать среди посадок гмелины), традиционной гевее, каштанам Пары, цитрусовым, масличным пальмам, сахарному тростнику, маниоке и сое. Научно-исследовательский центр был создан в 1974 году. Здесь с 1975 года начали разработку карбохимического соединения на основе древесины, горючего для автомобилей, из смеси сахарного тростника и маниоки и, наконец, изучали различные способы получения метанола и метана. При этом основополагающим принципом исследований был принцип полного самообеспечения, в том числе и нефтью, и главное -- очень рациональное использование ресурсов. Первый пятилетний план, разработанный для этих целей, был выполнен до мелочей к 1962 году. К маю 1980-го задачи пятого но счету пятилетнего пж-на на шестьдесят процентов были реализованы. В тот момент, а именно в мае 1980 года, никто, за исключением Тарраса, Сеттиньяза и Приближенных Короля, да еще, пожалуй, человек шестидесяти инженеров очень высокого ранга, пилотов и радистов, не знал, что же на самом деле представляет собой Реб Климрод. Ни в одной газете, ни в одной публикации не упоминалось его имя и тем более не публиковались его фотографии. Тудор Ангел, адвокат из Лос-Анджелеса, румын по происхождению и Приближенный Короля, занимавшийся многими проблемами, но в основном золотыми приисками, умер в июне 1976 года за рулем своего автомобиля на бульваре Кахыоэнга в Санта-Монике, Калифорния. Шерли Таррас скончалась спустя девять дней, 28-го числа того же месяца, после десятилетней борьбы с разъедавшим ее раком. Дэвид Сеттиньяз узнал об этом от Короля. -- Когда это случилось? -- спросил он, потрясенный известием. -- Три часа назад. Голос Реба звучал довольно странно, и Сеттиньязу понадобилось некоторое время, чтобы понять, почему. -- Вы на самолете? -- Да. Мы вылетели из Рио два часа назад. Я немедленно отправляюсь в Бостон, Дэвид, -- Хотите присоединиться ко мне? Наверное, именно это больше всего тронуло Дэвида Сеттиньяза. Смерть Шерли Таррас, которую он знал более тридцати лет и любил почти как мать, глубоко его опечалила, хотя случившееся не было большой неожиданностью: четыре года назад Сеттиньяз уже знал, что она обречена. Неожиданной новостью оказалось другое: сам Король собрался ехать на похороны. "До этого мы с ним не виделись год и три месяца. Выполняя четко сформулированное Ребом распоряжение, я передавал Марни Оукс документы, которые хотел ему показать (сообщал о финансовых трудностях, возникших в нашей казне в связи с бесконечными изъятиями денег по его требованию). Бумаги возвращались ко мне через три дня, -- в собственные -- руки -- совершенно секретно, -- их привозил один из безымянных курьеров Джетро. Короткая записка гласила: "Я знаю. Делайте, что возможно". Помню, что в такие моменты я представлял себе его голым, на лбу -- зеленая повязка из змеиной кожи, а вокруг -- непроходимые, бесприютные джунгли, где он среди этих безграмотных индейцев чувствует себя как дома, питается Бог знает чем и при этом отдает мне приказы". Джордж Таррас тоже вспоминает. Шерли умерла около девяти часов утра. По-своему это было облегчением. До этого шесть недель она лежала без сознания, оглушенная морфием, который без конца кололи ей в огромных дозах. В последнее время она весила не больше тридцати кило- граммов, и Таррас наблюдал, как в ее замутненном сознании странным образом оживали тени Дахау и Маутхаузена. Коща все было кончено, он не заплакал, внешне никак не выдал своих переживаний, которые были за пределами слез. Джордж Таррас уже давно и определенно решил для себя, как поступит в случае смерти жены: он никому не сообщит об этом. Слишком хорошо представлял он себе, что произойдет потом: примчатся его студенты и коллеги по Гарварду, не считая бесчисленного множества друзей самой Шерл из журналистских и издательских кругов. Несколько ныне известных авторов, которых она то неистово защищала, то весело пощипывала в своих заметках, почли бы своим долгом приехать в Новую Англию. Был только один человек, по поводу которого у него возникли сомнения: Дэвид Сеттиньяз. "Шерл относилась к нему, как к сыну". Он уже снял было телефонную трубку, но в последнюю секунду передумал, несмотря на горе и обрушившееся на него убийственное чувство одиночества. "Ну какого черта... Великий Боже... я же знал, что она скоро умрет, ведь, в сущности Шерл, уже несколько месяцев мертва", -- так, несмотря на тяжелое душевное состояние он еще подтрунивал над собой и, не утратив способности иронизировать даже в такой момент, совершенно не мог себе представить, как будет говорить о ее смерти по телефону: "Ты же можешь разрыдаться, Таррас, вот смеху-то будет! " Чтобы как-то продержаться, он занялся неотложными практическими делами: заказал самолет и катафалк к их прибытию в Бангор и сам выполнил все формальности, не- обходимые для перевозки тела из одного штата в другой. До Мэна он добрался к двум часам дня, еще два часа утрясал кое-какие детали, связанные с похоронами, которые должны были состояться на следующий день. Около пяти часов вошел в опустевший и, как никогда, одинокий дом на высоком мысу между Блу Бей Хиллом и Пенобскотом. И тут, заваривая чай, Таррас ненадолго сломался. В течение двадцати довольно тяжелых минут он никак не мог до конца прогнать из головы мысль о таблетках, лежащих в шкафчике ванной комнаты, и все бродил и бродил по пустому дому. В конце концов верх одержало острое чувство юмора: мадам Каванаф принесет ему завтра булочки, которые печет три раза в неделю, бедную женщину может удар хватить, коща она увидит его отошедшим в мир иной, да еще в среду, в тот день, когда булочки получались особенно вкусными по никому неизвестной причине. Он вышел на улицу. Два баклана, Адольф и Бенита, два идиота, восседали на крыше их гибнущего корабля, и были они так же печальны и не смешны, как бывают порой все живые существа. Они прилетали каждый год и неизменно проводили здесь лето. Скорее всего, это были уже не те Адольф и Бенита, что в сороковые годы, но наверняка -- их прямые потомки. Ну разве могут так глупо выглядеть бакланы из другого семейства? -- Никогда не видел таких тупых животных, -- вдруг произнес тихий и спокойный голос. -- Я сдал им жилище на девяносто девять лет, -- ответил Таррас. -- Но договор будет действовать и после окончания срока. Он почувствовал, что рядом с Ребом Климродом стоит еще кто-то. Обернувшись, в нескольких метрах от него Таррас увидел Дэвида. И только тогда -- что поделаешь -- разрыдался по-настоящему. На следующий день после погребения, на котором они присутствовали только втроем, Реб сказал, что хотел бы провести день-два в красном доме. -- Цвет, конечно, не имеет значения. Будем считать, что я навязываюсь. -- Предупреждаю, что буду храпеть, -- ответил Таррас. -- Ведь не так, как ягуар у моих друзей. Да и усы у вас покороче. Дэвид Сеттиньяз вернулся в Нью-Йорк. Оставшись одни, двое мужчин долго ходили вокруг дома. Несмотря на июнь, было очень свежо, дождь еще не начался, но было очевидно, что польет через несколько минут. Реб дрожал в белой хлопчатобумажной майке. -- Холодно? -- Перемена климата. Это пройдет. -- Или легкая лихорадка. -- Нас, шаматари, лихорадка не берет. Но они вернулись в дом и даже развели огонь. Поговорили о Монтене, Стайроне, Ба Цзине, Найполе, о живописи и многих других вещах, но Таррас, конечно, заметил, что Реб затрагивал все темы, за исключением тех, что имели непосредственное отношение к нему самому. Даже слово Амазонка, казалось, стерлось из его памяти. Мадам Каванаф приехала к половине четвертого на своей машине и привезла свежие булочки. Приготовила им чай и сказала, что это безумие разводить огонь в такую хорошую, пусть и немного сырую погоду (в этот момент дождь лил как из ведра), как в ее родной Ирландии. Она хотела остаться до обеда, но Реб поблагодарил ее, сказав, что. это не нужно, он сам обо всем позаботится. Ирландка уехала. -- Вы позаботитесь обо всем! -- воскликнул Таррас. -- Будто мне сто лет! -- Вам семьдесят пять. Кабинет с алыми стенами освещал только дневной свет. из окна и огонь. В полумраке худое лицо Реба Климрода приобретало волнующие очертания. "Он практически не изменился после Маутхаузена. Таким и умрет. Шерл часто говорила мне, что это самый поразительный и самый отрешенный человек из всех, кто когда-либо ходил по земле, а может быть, это просто существо с другой планеты". И он спросил громким голосом: -- Как вы узнали, что она умерла, Реб? От Джетро? -- Неважно. Но если вы, действительно, хотите знать, -- Вы правы: это не имеет значения. -- Расскажите мне о книге, которую вы пишете. -- Расскажите мне об Амазонии. -- -- Я не для этого приехал. -- Я прекрасно знаю, почему вы приехали. И именно поэтому... в связи с этим я хотел бы... -- Тш-ш-ш, -- улыбаясь, остановил его Реб. Он поставил на стол чашку с чаем, встал, сходил куда-то за своей холщовой сумкой и достал из нее три или четыре бутылки. -- Вы действительной собираетесь лить этот китайский чай? -- Я не пил водки больше пятнадцати лет. -- А мне приходилось, раза два-три в жизни. Они откупорили первую бутылку, и Реб заговорил о себе, о далеком забытом прошлом, Сицилии, куда он при- ехал с Довом Лазарусом, который на его глазах убил двух человек, Лангена и Де Гроота. В этот же день он рассказал историю о том, как с маяка на мысе Малабата в Танжере Дов 'стрелял по пролетающим чайкам и уговаривал его убивать, и" мести. Реб, конечно, не был пьян, он лишь смочил губы в грузинской -- водке, и явно не алкоголь пробуждал в нем воспоминания. Но Таррасу все было понятно: "Он никогда особенно не умел выражать в словах свою любовь или дружбу; какое-то очень сильное и целомудренное чувство жило в нем и парализовывало красноречие. Но я уверен, что именно так, делясь воспоминаниями, он проявлял своя дружеские чувства ко мне". -- Не пытайтесь напоить меня, -- сказал Таррас, один опустошивший к этому моменту три четверти бутылки. -- Я -- грузин по национальности, значит, почти русский или по крайней мере советский человек. И хотя я американец до мозга костей, в моих жилах течет грузинская и украинская кровь. И какой бы крепкой ни была ваша грузинская водка... -- Несим Привез ее из Тбилиси. -- Великолепная водка. -- Я не хочу надоедать вам своими историями. -- Не будьте ослом, студент Климрод. Вы же прекрасно знаете, с каким интересом и даже волнением я слушаю их. Как, вы сказали, зовут того человека из Нюрнберга, который хотел уничтожить триста или четыреста тысяч нацистов? -- Буним Аниелевич. Он умер. В один прекрасный день в восточных странах ему не нашлось места, и он уехал в Израиль. Его убили в Иордании во время шестидневной войны. Кстати, имя он носил уже другое. Настала ночь, в десять часов с чем-то Реб сказал, что проголодался. Таррас попытался было встать, но, сделав несколько шагов, почувствовал, что его дом и, видимо, весь скалистый мыс, уткнувшийся в Атлантику, накренился. Поэтому он снова сел в кресло с подушками, подумав, что в данный момент у него самый богатый в мире слуга. Дождь перестал -- слава Богу, хоть океан успокоился, стало тихо, только легкие звуки, похожие на урчание спящей собаки, еле слышно доносились с моря. Реб принес омлет с салом и базиликом, который сам приготовил. Они разделили его и съели, запивая водкой; Джордж Таррас открыл вторую бутылку. -- Рассказывать другие истории, Джордж? -- Если надо, то можете даже сочинить их. -- Но я их и сочиняю, Джордж, а как вы думали? Затем пошли рассказы об охоте в Австрии, о визите х Симону Визенталю, о погоне между Зальцбургом и Мертвыми горами, озере под Топлицем, смерти Дова Лазаруса, вплоть до встречи с запуганным человеком, у которог