избиратель [так начиналась листовка]  Тебе надоело слушать утомительные оправдания этого морального банкрота, кандидата Тори от округа Эшби-де-ла-Зух, сэра Арнольда Тафтона? Да! Надоело!  Ты считаешь его представления о гражданских свободах (предложение остановить вандалов, оснастив общественные туалеты телекамерами) отвратительными? Да! Считаю!  Ты согласен с сэром Арнольдом Тафтоном, что тех, кто пренебрегает лицензией на телевещание, нужно сажать в тюрьму минимум на пятнадцать лет? Нет! Не согласен!  Ты требуешь объяснить, почему на фотографии, снятой в Марбелье, сэр Арнольд Тафтон находится в компании с известным преступником Леном Фоксом? Ты хотел бы знать, что находилось внутри пакета, который Лен Фокс передал сэру Арнольду в баре "Эспаньол"? Да! Хотел бы!  Если 1 мая ты проголосуешь за меня, обещаю, что я, доктор Пандора Брейтуэйт, преподаватель Оксфорда, полиглот из лейстерширского рода, будто добросовестно, честно и бесстрашно представлять чаяния жителей Эшби-де-ла-Зух. В этой колыбели демократии! В праматери парламентов! Выбери меня в Палату общин!  В ЭТОМ ЕСТЬ СМЫСЛ!!! В девять часов я отнес отцу чашку "Нескафе". Он лежал на том же самом месте, в той же самой позе - лицом к стене, сложив руки, словно в страдальческой молитве. Он сказал, что слышал голос Тони Блэра, который что-то шептал из угла комнаты. На долю секунду я подумал, что отец сходит с ума и скоро его выведут из дома в смирительной рубашке, но затем понял, что таймер включил приемник, и по Радио-4 передают выдержки из речей Тони Блэра. Я выключил радио, и отец немного успокоился. Но я не смог уговорить его встать с кровати и пойти со мной и мамой на выборы. Я открыл его половину гардероба, зашелестел жалкой коллекцией брюк - гимн искусственному волокну и стилю "Элвис в Лас-Вегасе", и забраковал их все. Однако в ящике комода нашел пару 501-х "ливайсов", - обычно я джинсами брезгую - судя по всему, подарок матери к Рождеству 1989 года. Я напялил джинсы и долго рассматривал себя в гардеробном зеркале, тут моей макушки коснулся луч света, и я с ужасом увидел, что мои волосы ужасающе поредели, и свет проникает до самых волосяных мешочков. Я поспешил в ванную комнату и исследовал свой череп посредством увеличительного стекла. Сомнений не оставалось: у меня выпадали волосы. Даже пока я смотрел в увеличительное стекло, волосы отделялись от головы и планировали на дно раковины. С тяжестью в сердце я собрал их и положил в карман рубашки от Ральфа Лорана. Не спрашивайте, зачем я это сделал. После чего я отправился выгуливать Уильяма и Нового Пса по окрестностям. На улице, куда ни кинь взгляд, цвела вишня. Почему в Эшби-де-ла-Зух полагается сажать перед домом вишню? Неужели муниципалитет издал такое распоряжение? На тротуаре покоились останки опавших цветков. Уильям схватил горсть и высыпал на Нового Пса. Тот стал похож на плаксивую невесту. Как ни стараюсь, никак не могу привыкнуть к Новому Псу: у него такая несчастная мина вечно написана на морде - Старый Пес всегда улыбался. Кроме того, Новый Пес совершенно нелюбопытен: он не натягивает поводок и не волнуется. Но когда мимо проезжал белый фургон с синими воздушными шарами, оглашая окрестности песней "Край надежды и славы" (5), Новый Пес повернул косматую башку и оскалил зубы. Я ощутил к нему симпатию, чуть-чуть. Пока Уильям качался на качелях, я позвонил Найджелу в его фургон и отменил заказ на брюки. Он был очень краток - объявил, что лично ездил на склад, потратил кучу усилий и т. д. и т. п. И добавил, что он как раз сейчас везет их мне. Я объяснил насчет 501-х "ливайсов", но Найджел не желал ничего слышать. Мне не хотелось заканчивать разговор на неприятной ноте, поэтому я спросил, собирается ли он голосовать за Пандору. Найджел ответил, что уже проголосовал за кандидата зеленых, Лилиан Дейл, которая ездила агитировать на горном велосипеде, пока этот экологически чистый транспорт не украли. Судя по всему, Найджел теперь страстный велосипедист. Я указал ему, что чрезмерное давление велосипедного седла может отрицательно сказаться на сперме (согласно одному американскому докладу). Найджел ответил, по-моему, с сарказмом: - Ну да, а я как раз собирался завести четырех детей с той самой приличной девушкой, о которой все время талдычит моя мать. Я спросил, где бы мы могли встретиться и выпить, но он ответил, что у него нет с собой электронного органайзера, поэтому мы попрощались. Я стащил Уильяма с качелей, и мы пошли домой. Оставив Уильяма на попечении его депрессивного деда и сквернословящей тетки, мы с мамой отправились исполнять свой гражданский долг. У избирательного участка, разместившегося в скаутском сарае, гомонила толпа избирателей. Несколько ушлых скаутов постарше установили прилавок и торговали чипсами "Доритос" с привкусом красного перца и баночками с острым соусом. Из напитков имелся выбор между кока-колой и диетической кока-колой. - А что случилось с чаем и лепешками домашней выпечки? - спросила мать у человека с наружностью скаутского лидера. - Мы должны идти в ногу со временем, - вежливо ответил он. - Люди сегодня хотят чипсов и кока-колы. - Баден-Поуэлл (6) перевернулся бы в могиле, - сказала мама. Человек покраснел, отвернулся и в смущении принялся теребить баночки с острым соусом. - Что я такого сказала? - спросила мама у меня, когда мы вошли в зловонный сарай. - Баден-Поуэлла разоблачили активисты организации "Мир в действии". Он чересчур сильно любил мальчиков, - ответил я. - Не осталось в этом мире больше героев, - вздохнула мама. - Кроме Тони Блэра. Женщина, которой срочно требовалось углубленное ортодонтическое лечение, широко улыбнулась и вручила нам избирательные бюллетени. Я затрепетал, увидев имя Пандоры, совсем забыл, что у нее есть еще два имени: Луиза-Элизабет. Пользовалась ли она когда-нибудь инициалами, спросил я себя, зашел в кабину для голосования, взял привязанный карандаш и замер, наслаждаясь моментом. Я, Адриан Моул, собираюсь осуществить свое демократическое право и сделать свой свободный выбор. Мои грезы прервал какой-то человек: - Сэр, с вами все в порядке? Я поставил жирный крест рядом с именем Пандоры Луизы Элизабет Брейтуэйт и покинул кабинку. Стоя перед избирательной урной, я складывал бюллетень в маленький квадратик и старался в полной мере осознать фантастическое значение этого исторического момента. Возможно, безвкусный антураж скаутского сарая - с потолка вяло свисают вымпелы, всюду громоздятся пирамиды из обшарпанных стульев, на стенах висят выцветшие фотографии летних лагерей - помешал мне испытать какие-то иные эмоции, кроме легкого разочарования. Несомненно, процедура голосования должна сопровождаться мелодией медных труб и массовым хоровым пением или, на худой конец, песнями свободы, исполняемыми под гитару. Мы должны прославлять наши демократические права. Возможно, на избирательных участках стоит подавать шампанское или пиво (строго по одному стакану на каждого избирателя) - разумеется, после того как бюллетени опущены в урну для голосования. Если сегодня вечером увижу Пандору, то расскажу ей о своей идее. По пути домой мама взяла меня под руку. Я не возражал, потому что она выглядит теперь такой старой (ей пятьдесят три), что никто уже не примет нас за любовников. Когда мы подошли к Глициниевой аллее, мама вонзила мне в руку ногти и сказала: - Не хочу идти домой. Она произнесла это с интонацией маленького ребенка. Когда я спросил почему, мама ответила: - Причины три: Джордж, Рози и Уильям. - Увидев мое лицо, она добавила: - С ними так тяжело, Адриан. - Она опустилась на низенький заборчик, на котором росло что-то подозрительно синее, и закурила. - Нет от них ни минуты покоя. А Новый Пес меня только раздражает. Я впустую трачу свою жизнь. Я поспешил ей возразить и сказал: - Нет, нет, не впустую. Но больше ничего придумать не смог. Пик маминой жизни пришелся, по-видимому, на 1982 год, когда она сбежала в Шеффилд с нашим соседом, гадом Лукасом. - Только посмотри, сколько букв понаставила Пандора перед своей фамилией и после нее. - Мама разгладила скомканную предвыборную листовку, и мы заглянули в нее. - Она доктор, бакалавр искусств, магистр искусств, доктор философии, а завтра она будет еще и ЧП. А после моей фамилии нет совсем ничего, а перед фамилией - лишь "миссис", - с горечью сказала мама. - И еще, - добавила она, - Пандора говорит на шести языках. А только и могу, что сказать на испанском "Два пива, пожалуйста". Тут из-за угла дома выползла старуха в инвалидном каркасе и заорала: - Вы помяли мои аубриэтии. Я понятия не имел, о чем она говорит, но извинился перед владелицей стены, и мы пошли дальше. Пока я ждал, когда разморозится в микроволновке лазанья из супермаркета "Сейнзбериз", зазвонил телефон. Это был Иван Брейтуэйт, отец Пандоры. Он спросил, дома ли мама. Я вежливо ответил: - Здравствуйте, Иван, это Адриан. - А, здравствуй, - сказал он без особого восторга. - Я думал, ты в Лондоне. Что-то читал про тебя в "Санди таймс", по поводу то ли еды, то ли бурды. Дорогой Дневник, неужели гнусный пасквиль А. А. Гилла всю оставшуюся жизнь будет следовать за мной по пятам? Может, мне связаться с Чарли Давкотом и попросить его написать А. А. Гиллу письмо с угрозой подать в суд, если упомянутый А. А. Гилл не заберет назад свое вздорное утверждение насчет сосисок? Я крикнул маме, чтобы взяла трубку. Она вошла на кухню с Уильямом, болтавшимся на уровне ее ляжек, и передала малыша мне: - Не опускай его на пол, он притворяется, будто тонет в открытом море. После чего сказала в телефонную трубку: - Иван, как чудесно, что ты позвонил. И замолчала, лишь время от времени кивая (Ивану Брейтуэту всегда нравился звук собственного голоса). Наконец маме удалось вставить слово: - Разумеется, мы с радостью поможем, встретимся через полчасика. Мама положила трубку, ее усталые глаза блестели от возбуждения. - Мы нужны, Адриан! - крикнула она. - Пандоре не хватает машин и водителей, чтобы доставить на избирательные участки пожилых избирателей. - Бензин оплатят? - поинтересовался я, как мне показалось, не без оснований. Мамино лицо помрачнело. - У нас есть шанс скинуть с нагретого места этот жирный мешок с дерьмом, Арнольда Тафтона, а ты мелочишься из-за нескольких галлонов бензина, - сказала она и взяла косметичку, которая от мамы всегда на расстоянии вытянутой руки. К тому времени, когда она закрасила свое лицо, было два часа дня. Я не спал уже восемнадцать часов. Свою временную штаб-квартиру лейбористская партия устроила в брошенной кондитерской, которая располагается в мрачном ряду старых лавчонок на окраине Эшби-де-ла-Зух. С одной стороны от кондитерской "Мадам Жоли" - парикмахерская, где под металлическими колпаками сидело несколько мадам, мало похожих на Жоли. С другой стороны от штаб-квартиры находится магазин футонов. Из окна футоновой лавки выглядывал господин с отвислыми усами, посетителей в магазине не было и, судя по безутешному лицу господина, не было никогда. Футоновая революция прошла мимо Эшби-де-ла-Зух. Пандора сидела спиной ко мне, ее затянутые в чулки ноги покоились на старом кондитерском прилавке. Туфли-лодочки из черной замши валялись на полу. На Пандоре был плотно облегающий ярко-алый костюм, над левой грудью приколота большая красная роза, а над правой прицеплена розетка. Хриплым голосом Пандора говорила в самый маленький на свете мобильный телефон. Другой рукой играла своими длинными золотистыми волосами - собирала их в пучок и затем роняла на плечи. Невзрачная женщина в расклешенной юбке и кардигане подала ей чашку чая. Пандора улыбнулась ей лучезарно и просипела: - Мейвис, ты прелесть. Мейвис рассиялась так, словно Ричард Гир признался ей в любви и предложил сбежать с ним на Малибу. Я приблизился к Пандоре и подождал, пока она закончит разговор с каким-то типом из "Дейли телеграф" по имени Борис. - Борис, дорогой мой, если меня сегодня изберут, обещаю, что праздничный обед состоится очень, очень скоро, а если я проиграю, то обед будет еще раньше. Пока, гадкий мой тори. Улыбку Пандора отключила вместе с телефоном, встала и надела туфли. - А что ты здесь делаешь? - осведомилась она. - Я думала, что ты в Лондоне готовишь дерьмо для А. А. Гилла. - Прибыл помочь, - ответил я, игнорируя ее издевательский смех. Пандора зажгла сигарету, и один из добровольцев, тощий тип с бородкой, кинулся к ней с пепельницей. - Крис, ты прелесть, - прохрипела Пандора. Крис пошатываясь убрался прочь - с таким видом, будто увидел рай. - Ты, как всегда, предпочитаешь окружать себя рабами, - заметил я, оглядывая добровольцев, которые деловито суетились с бумагой, чайными пакетиками и телефонами. - Они рады содействовать моему успеху, - ответила Пандора. - Поскольку знают, что сегодня я одержу победу. - В прошлый раз ты поносила лейбористскую партию, утверждая, что она предала социализм. - Пора взрослеть! - отрезала она. - Ты хочешь, чтобы эти чертовы тори остались или вылетели? - Вылетели, разумеется, - ответил я. - Тогда заткни пасть, - посоветовала Пандора. - Я живу в реальном мире. Я оглядел штаб-квартиру. Да, это был реальный мир. Иван Брейтуэйт прикалывал маме красную розетку на жилет. Его волосатая рука скользнула по маминой груди, и он извинился. Мама растянула напомаженные губы в улыбке и склонила голову набок - в позе покорности, недавно я видел такую позу в документальном фильме про животных (горилл). Кроме того, я видел такую позу и в мамином исполнении - как правило, это был знак, что грядут крупные неприятности. К нам подскочила Мейвис: - Пандора, последние опросы на выходе с участков ужас как расчудесны. Она протянула Пандоре лист бумаги, на который та мельком глянула и, смяв, швырнула в мусорную корзину. - Сгоняю-ка я домой, - сказала она, положила мне на плечо руку с длинными красными ногтями и добавила: - Чудненько, что повидались, прелесть моя. - Не смей называть меня "прелесть", Пандора, - отрезал я. - Мы знакомы с тринадцати с половиной лет. Я терзался в твоей кладовке, когда ты жила втроем с мужем-гомосексуалистом и культуристом-дислектиком. Мне известны все твои тайны. - Ах, прости, - сказала Пандора. - Из-за предвыборной кампании я превратилась в настоящее чудовище. Меня захватили амбиции, - грустно добавила она, словно амбиции - это смертельная болезнь. Замурлыкал мобильный телефон. Она нажала кнопку. - Манди! - выкрикнула Пандора и повернулась ко мне спиной. Я оттащил маму от Ивана Брейтуэйта и его дурацких, словно вылепленных их пластилина, бакенбард, и мы поехали к нашей первой клиентке: старухе, по имени Ида Пикок, чье жилище насквозь провоняло дохлыми кошками. Ида Пикок ковыляла, опираясь на палочку. Она поведала мне, что Тони Блэр подарит ей две новых шейки бедра. Второй клиенткой была Мейбел Д'Арси, чей прапрадед служил офицером на "Титанике" и выжил. Мейбел Д'Арси похвалялась своим происхождением, пока Ида Пикок не сказала: - Офицер, как истинный джентльмен, обязан был пойти ко дну вместе с кораблем. Больше они друг с другом не разговаривали. Последним нашим пенсионером оказался старичок по имени Гарри Уортингтон. Он известил нас, что уже неделю не выходил из дома. А мама посочувствовала, что бедняжка так одинок. Мистер Уортингтон надменно ответствовал, что он вовсе не одинок, недавно влюбился и теперь большую часть времени проводит в кровати вместе с новой подружкой Алисой Поуп. Ида Пикок и Мейбел Д'Арси хихикали, как девчонки, и бросали на Гарри восхищенные взгляды. Старикану семьдесят девять, а ведет себя так, точно он Хью Грант. Впрочем, волосы у него густые, а усы пушистые. Я спросил его, почему его подружка Алиса не голосует, и старый ловелас ответил, что она анархистка и не верит в институт власти. Я заинтересовался и уточнил, кто станет чинить канализацию в том крайне маловероятном случае, если победят анархисты Алисы Поуп. Старикан ответил, что Алиса Поуп не верит и в канализацию. А я указал ему, что канализация - важнейшее достижение цивилизации. Не удивительно, что Гарри Уортингтон неделю не вылезал из постели. Судя по его словам, эта Алиса Поуп - настоящее животное. У избирательного участка, расположенного в школе Рози, я помог Мейбел вылезти из машины, и тут выяснилось, что она поддерживает сэра Арнольда Тафтона. - Он был так душечка, когда мой дом ограбили, - пролепетала она. - Неужели поймал грабителя и вернул украденное? - спросил я с напускной наивностью. - Нет-нет, но сэр Арнольд сказал, что если бы был министром внутренних дел, то отрубал бы ворам руки, - ласково ответила Мейбел. - Доктор Пандора Брейтуэйт весьма сильна по части преступления и наказания, - заметил я. Я не солгал. Пандора изучала шедевр Достоевского, готовясь к школьному экзамену повышенного уровня, и получила высшую оценку. Пока Мейбел ковыляла по дорожке, ведущей к школе, я пытался промыть ей мозги, чтобы она изменила свои недостойные политические пристрастия. Пришлось даже пойти на явную ложь: сказал, будто Пандора - кровная родственница Уинстона Черчилля и является членом аристократического охотничьего клуба "Куорн". Более того, наврал, что Пандора тяжким трудом зарабатывает себе на хлеб насущный. Уж не знаю, был ли толк от моих стараний - за кого проголосовала старая ведьма, не имею ни малейшего представления. Гарри Уортингтон оказался ярым поклонником Пандоры; больше всего его восхищали "шаловливые губки, восхитительные грудки" и ножки, "как у Сид Чарисс". Ида Пикок голосовала за Пэдди Эшдауна, потому что "он военный". - Разве вас не смущает его предполагаемый адюльтер? - спросил я. Ида улыбнулась, показав восьмидесятиоднолетние зубы. - Все красотки любят моряков! - пропела она скрипуче. Гарри Уортингтон подхватил песенку, а на всем обратном пути к своему пенсионерскому домику распевал отвратные куплеты "Я снова тебя увижу". Отвратность куплетов усиливалась дребезжащим вибрато и нелепым акцентом в духе Ноэля Кауарда (7). Я был рад распрощаться с ними всеми. Когда-то мне уже портил кровь один пенсионер, звали его Берт Бакстер. Берт был вонючим коммунякой, держал восточноевропейскую овчарку по кличке Штык и питал омерзительное пристрастие к свекле (Берт, не псина). Он вынуждал меня на такие неприглядные труды, как стрижка окаменевших ногтей на его гнусных ногах или закапывание разложившегося собачьего трупа в спекшуюся землю посредством совка для угля. Берт умер два года назад. Глубина моего горя весьма поразила меня, хотя должен признаться, что в первый момент я испытал чувство непомерного облегчения оттого, что больше мне не придется стричь жуткие бертовы ногти. Берт Бакстер был самым старым и самым скандальным жителем Лестера. Мы с Пандорой присутствовали на его 105-м дне рождения, когда у него брали интервью в богадельне "Солнечный дом". Рядом с Бертом тогда толпились лорд-мэр, супруга лорд-мэра, старичье из богадельни, обслуга из богадельни и друзья. Репортерша, некая Лиза Барроуфилд - молодая особа в розовом костюме, попыталась пресечь хвалебные замечания Берта по поводу ее грудей (насколько мне помнится, в действительности груди ее не были такими уж выдающимися: чуть больше апельсинов сорта "джаффа", но гораздо меньше грейпфрутов из супермаркета "Маркс и Спенсер".) Лиза Барроуфилд тогда спросила: - Берт, вам исполнилось 105 лет. Чему вы обязаны столь долгой жизнью? Бедной Лизе пришлось задать этот вопрос четырнадцать раз, но каждый раз в ответ она слышала нечто невообразимое. Когда лорд-мэр и супруга лорд-мэра незаметно ретировались, бедная Лиза позвонила своему шефу и спросила, что же ей делать. Шеф велел бедной Лизе записать всю болтовню Берта, а уж они потом "хорошенько отредактируют". Следующим вечером меня постигло глубочайшее разочарование в отечественном телевидении. Берта отредактировали в безобидного и даже приятного старичка. Привожу для истории один из настоящих ответов Бакстера. ЛИЗА: Берт, вам исполнилось 105 лет. В чем ваш секрет? БЕРТ БАКСТЕР: А то, курю-то я с детства! Шестьдесят папиросин "Вудбайнз" за день небось оздоровили мои легкие. И трусцой я отродясь не бегал, и всяким этим хреновым спортом не занимался, и ни разу не лег спать трезвым, поэтому и спал всегда хорошо. А в войну тыщи баб оттрахал по всей Европе. Жру я в основном свекольные сандвичи, "Пятнистую колбаску" и заварной крем. Но секрет здоровой жизни, - и я говорю об этом всем молодым - в том, чтобы не давать сперме застаиваться в яйцах, спускайте ее почаще! (Смех) Спускайте ее всю до капли! (Кашель) Ну-ка, зажги мне сигаретку, Пандора, ты же хорошая девочка. А вот что передали по телевизору - яркий пример черной редакторской магии: БЕРТ БАКСТЕР: Свекольные сандвичи - секрет здоровой жизни. Спал я всегда хорошо и молодым занимался спортом. Я не курю и бегал трусцой по всей Европе. Берт пришел в ужас, когда увидел передачу "Страна сегодня", которую перед тем весь день анонсировали. - Смотрите в шесть тридцать "Страну сегодня", - призывал диктор, - лестерский пенсионер расскажет, как бег трусцой по всей Европе позволил ему дожить до 105 лет. Не знаю, почему они сделали ударение на слове "позволил". Разве были какие-то сомнения? Вряд ли. Я был рад, что Берт погиб из-за несчастного случая на лестничном подъемнике за день до своего 106 дня рождения. Еще одного столь же скверного празднования дня рождения я бы не вынес. И мне достоверно известно, что мэр Лестера с супругой забронировали себе на этот самый день отпуск на Тенерифе. Думаю, Берт порадовался бы если не содержанию, то хотя бы размеру заголовка в "Лестер меркури". ТРАГЕДИЯ НА ЛЕСТНИЧНОМ ПОДЪЕМНИКЕ: СМЕРТЬ СТАРЕЙШЕГО БЕГУНА ТРУСЦОЙ. Старейший житель Лестера Бертрам Бакстер скончался сегодня утром в результате несчастного случая, ставшего следствием связи пояса халата и механизма лестничного подъемника в пансионате "Солнечный дом" на Брук-лейн, где Бертрам Бакстер проживал последние годы. Старшая сиделка миссис Лоретта Харви назвала мистера Бакстера, чья супруга Квини умерла в 1982 году, "большим оригиналом, не выносившим дебилов". Миссис Харви вспомнила время, когда мистер Бакстер подал в суд на "Солнечный дом" с требованием возместить моральный ущерб: мистер Бакстер утверждал, что ему не обеспечивают его диетические потребности. Мистер Бакстер ест только свекольные сандвичи, консервированный пудинг "Пятнистая колбаска" и заварной крем. Дело приобрело скандальный оттенок, когда мистер Бакстер объявил голодовку и прославился по всей стране под прозвищем "Свекольный Берти". Его победа над администрацией пансионата получила широкое одобрение как триумф здравого смысла, хотя, по словам миссис Харви, персоналу кухни решение суда причинило "большие неудобства". Ничуть не огорчусь, если за оставшуюся жизнь больше не увижу ни одного престарелого хрыча. Не выношу их медлительности, плохо подогнанных вставных челюстей и маниакальной страсти к маринованным овощам. Маме быстро наскучило таскаться с пенсионерами, и она объявила, что желает быть "в центре событий", поэтому я высадил ее у штаба Лейбористкой партии. Дальше трудился один. Следующим на очереди был старик по имени Арчи Тейт. Он забирался в машину так медленно, что едва не довел меня до бешенства. Старый хрен харкал и кашлял в большой белый платок, а когда я с сарказмом осведомился, все ли с ним в порядке, он ответил, что не все, у него пневмония. Речь его отличалась изысканностью, что редкость для выходца из рабочего квартала. - Не лучше ли вам соблюдать постельный режим? - спросил я. - Нет, - ответил он, - я социалист и хочу проголосовать. - Мистеру Блэру вряд ли хочется, чтобы вы скончались на избирательном участке, - заметил я. - Мистер Блэр? - презрительно прохрипел он. - Не слышали разве, что я социалист, я голосую за Социалистическую рабочую партию, за партию Артура. - Артура? - удивился я. - Артура Скаргилла, - ответил старый хрен таким тоном, будто я законченный идиот. Я попытался убедить его проголосовать за Пандору. Сказал, что Пандора поддержала мистера Скаргилла во время забастовки шахтеров, провела в школе лотерею и отправила собранные средства (19,76 фунта, насколько я помню) в Забастовочный фонд, но старый чахоточник остался непреклонен. - Я потерял в Арнеме (8) левое легкое и правую ногу, - сообщил он, навалившись на меня со своего заднего сиденья. - И вовсе не для того, чтобы англичане превратились в этих тупиц с материка, хлебающих жидкий капуччино. В попытке хоть что-нибудь противопоставить столь нелепому фанатизму, я заметил: - Капуччино - совершенно безвредный напиток с приятным вкусом. Я пью шесть чашек в день. - Чертовски мало кофе и чертовски много пены, - ответил хрыч. Он пожал мне руку и поблагодарил, что я его подбросил. А я сказал, что подожду, когда он проголосует, и доставлю домой. Хотя имел полное моральное право оставить его вместе с правым легким и левой ногой в здании начальной школы на Картс-лейн. Я чувствовал себя слегка обманутым - этот тип хитростью вынудил доставить себя на выборы; представился сторонником лейбористов, хотя на самом деле является прожженным социалистом. Когда мы ехали обратно, старик извинился за свои чертыхания. Я ответил, что давно уже не обращаю внимания на вульгаризмы. Объяснил, что работаю в ресторане в Сохо, где производные от неприличных слов используются в качестве существительных, прилагательных и глаголов - в Сохо ругательства являются основным элементом речи английского языка. Когда мы остановились рядом с маленьким домиком, Арчи Тейта одолел такой сильный кашель, что лицо его налилось кровью, а из глаз хлынули слезы. Он долго не мог перевести дух, поэтому я помог ему выбраться из машины и дойти до входной двери. На крыльце старикан достал из кармана связку ключей и протянул мне, а сам, тяжело хрипя, привалился к стене. Я открыл входную дверь и увидел полки, плотно забитые книгами. В глаза мне бросились "Капитал", "Улисс" и "Дневники" Харольда Николсона (9). У окна, смотревшего на улицу, стояла узкая кушетка. Рядом находился низенький столик, заставленный лекарствами и банками. В очаге мерцали раскаленные угли. На коврике сидел жирный кот. Арчи Тейт упал на кровать и закрыл глаза. Он был высокого роста, ноги (точнее, нога) свисали с кушетки. Пройдя в крохотную кухню, чтобы поставить чайник, я проклял Бога и социализм за то, что они подсунули мне очередного пенсионера. Неужели мне никогда от них не освободиться? Неужели пенсионеры - это мой крест? Неужели мне на роду написано, что их покрытые пигментными пятнами руки всю жизнь будут цепляться за мою шею? Я сделал все, чтобы Арчи Тейт почувствовал себя получше - если, конечно, одноногий и однолегочный старик, страдающий пневмонией, вообще может почувствовать себя лучше. После чего записал номер его телефона. Выяснилось, что у него нет ни родственников (кто бы сомневался), ни друзей (naturellement (10)), он поссорился с соседями (mais oui (11)) и угадайте, что еще? Quelle surprise! (12) Он один на всем белом свете. Если не считать рыжего кота по кличке Эндрю. Я восхитился котом, сказав, что никогда не видел таких толстых животных. Затем записал номер своего мобильного телефона, сунул листок под банку с маринованными овощами, стоявшую на низеньком столике у кровати, и предложил Арчи Тейту звонить, если ему сегодня понадобится помощь. Старый хрыч заверил меня, что чувствует себя нормально, и попросил немедленно оставить его в покое. Я знал, что чай, который я налил большую фарфоровую чашку с розой и золотым ободком, останется нетронутым. Судя по виду старика, у него не оставалось сил даже оторвать голову от подушки. Возвращаясь в штаб-квартиру, я с сожалением размышлял, почему люди старше пятидесяти лет не совершают массового самоубийства. Конечно, в этом случае развалятся некоторые "серые" производства - например, изготовители садовых шпалер и теплого нижнего белья. Но преимущества такого исхода очевидны: не надо выплачивать пенсии, не надо строить богадельни, и, по крайней мере, половина парковочных мест перед универмагом "Марк и Спенсер" отойдет к молодым и трудоспособным членам общества. Я вновь возблагодарил Пеписа (13), бога всех ведущих дневники, за то, что записи при моей жизни никто не прочтет. Не хотелось бы, чтобы меня считали жестокосердным истребителем старичья. Про себя я точно знаю: когда мне стукнет пятьдесят, я с радостью пожертвую своей жизнью ради цветущей юности. Хотя, если подумать, пятьдесят, возможно, и рановато. Более разумная граница - пятьдесят пять (для тех, кто обладает хорошим здоровьем, или некурящих), но шестьдесят - это абсолютный предел. Какой смысл кому-то жить дальше? Sans (14) зубов, sans мышц et sans секса? В десять вечера, перед самым закрытием избирательного участка, мне поручили забрать в тупике Беван района Беверидж некую миссис Клаф. К моему ужасу, при миссис Клаф обнаружилось трое детей. - Придется взять их с собой, - заявила она. - Приходящей няни у меня нет. Миссис Клаф была в восторге от предстоящей победы лейбористов. Он уверяла, что Тони Блэр "поддержит матерей-одиночек". Миссис Клаф слышала, как он объявил об этом в программе Джимми Янга, так что она точно знала - это святая правда. Я заверил ее, что мистеру Блэру можно доверять, это совестливый и честный человек, который посвятил свою жизнь исправлению недостатков нашего неправедного общества. - Вы знаете мистера Блэра? - потрясенно вопросила миссис Клаф. Глянув в зеркальце заднего вида, я сменил выражение лица с уверенного на загадочное и спросил: - Разве кто-нибудь знает Тони Блэра по-настоящему? Думаю, даже Чери скажет, что она не знает Тони по-настоящему. Миссис Клаф приструнила детей, которые теребили флакончик с сосновым освежителем воздуха, и слегка раздраженно вопросила: - Но вы с ним встречались и разговаривали? Ему известно ваше имя? Я был вынужден признаться, что нет, я никогда не встречался с Тони Блэром; нет, никогда не разговаривал с Тони Блэром; и нет, Тони Блэр не знает моего имени. Остаток пути мы проехали в молчании. Мисс Клаф следует поступить в лестерширскую полицию - она принесет много пользы в отделе уголовного розыска. Вернувшись домой, я обнаружил у двери найджеловский фургон от магазина "Некст". Найджел сидел на кухне и пил чай с матерью и Иваном Брейтуэйтом. Мама дефилировала между кухонным и разделочным столами в новом ярко-красном брючном костюме, который (по моему мнению) кошмарно не сочетается с рыжими волосами. Однако Иван Брейтуэйт (пятьдесят пять лет, самое время пустить в расход) бубнил: - Необычайно элегантный костюм, Полин, но его нужно носить с туфлями на шпильках. Как смеет этот Брейтуэйт советовать моей матери, какую ей носить обувь! Этот человек - портняжная катастрофа. Он просто Помпея мужской одежды в своих джинсах "Роэн" и в комплекте из сандалет и белых носков "Биркенсток". Я заметил Ивану, что меня удивляет, как он нашел время на чаепитие - разве ему не положено помогать Пандоре общаться с местной прессой? Он ответил, что уже написал сообщения для печати. Одно на случай победы Пандоры и одно на случай поражения. Еще Иван сообщил, что к Пандоре проявляет большой интерес общенациональная пресса, потому что она исключительно красива и у нее длинные волосы. У прочих кандидаток от Лейбористской партии короткие стрижки и слишком маленькие лифчики. Кроме того, несмотря на уроки макияжа, они накладывают косметику, словно двухлетки, дорвавшиеся до косметического отдела аптеки "Бутс". Меня потрясло легкомысленное отношение Брейтуэйта к демократическому процессу. Я так и не услышал от него слов об убеждениях, принципах и политическом кредо дочери. Пришлось самому произнести речь на эту тему, а заодно напомнить Ивану, что однажды он покинул Лейбористкую партию по принципиальным соображениям (кто-то мухлевал с деньгами на общественные чаепития). Найджел - наверняка чтобы только заполнить паузу в разговоре - сказал, что ему жаль слышать о крахе моего брака. Я прожег мать испепеляющим взглядом, у которой все-таки хватило совести покраснеть и отвернуться (еще один малосочетающийся оттенок красного). Найджелу я ответил, что, напротив, очень рад был покончить с этим браком. А мама сказала: - Напротив, это Жожо была рада с ним покончить. Я сказал, что не понимаю, почему она развелась со мной. На основании какого такого безрассудного поведения? Мама ответила: - Да будет тебе! А как же ссора в Котсволде из-за чихания? Это три дня продолжалось, между прочим. Речь о том случае, когда я обвинил Жожо, что она чихает напоказ, делая чрезмерное ударение на "чхи!" в слове "Ап-чхи!" Более того, "чхи" длится дольше, чем требует того заурядный физиологический акт. В конечно счете, я предъявил Жожо обвинение в том, что своим выразительным "чхи!" она желает привлечь к себе внимание толпы. А Жожо в ответ указала, что она беременная на последнем месяце чернокожая ростом метр восемьдесят, на голове у нее тысяча косичек с бисером, и в данный момент она идет по улице английского провинциального городка, население которого состоит исключительно из белых европеоидов. Так что нет ничего удивительного в том, что аборигены пялится на нее, разинув рты. - Мне много чего не достает, Адриан, но во внимании я недостатка не испытываю! - заявила Жожо. И снова чихнула, неприлично растянув "чхи". Мужчины, между прочим, и не за такое убивали. Я так и сказал ей. Мама и папа, которых я по глупости пригласил пожить в нашем домике, подло приняли сторону Жожо. И меня практически бойкотировали. Тем временем эксгибиционизм Жожо все усиливался. Теперь она не только растягивала "чхи!", но и делала совершенно неприличное ударение на "ап!" Я неизбывно страдал. Когда мы вернулись домой в Сохо, доктору Нг, моему личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием прозак. Вскоре после котсволдской катастрофы, родился Уильям, по моей настоятельной просьбе - в лягушатнике Королевского лестерского роддома. Он присоединился к династии Моулов, сделавших здесь свой первый вдох (в родильном доме, а не в родильном бассейне). Я лично пожелал, чтобы Уильям попал в этом мир через теплую воду при мерцании свечей и под музыку Баха, как предлагалось в листовке Общества Радикального Акушерства. Однако Жожо почему-то долго противилась, уверяя, что во время родов предпочла бы находиться в бессознательном состоянии. Когда же я выразил удивление, сказав: - Мне жаль слышать эти прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать, что ты, будучи африканкой, исповедуешь естественный подход к деторождению. Но к моему крайнему изумлению, Жожо сначала расплакалась, потом рассердилась и, немотивированно повысив голос, закричала: - Почему бы тебе, когда у меня отойдут воды, не подыскать мне поле, где бы я могла работать во время родов? И на этом поле обязательно должно быть баобаб, потому что я, будучи африканкой, буду естественно рожать под его ветвями. И как только я рожу, то сразу привяжу ребенка к спине и вернусь к полевым трудам! Так получилось, что родильный бассейн оказался сплошным разочарованием. Акушерка поручила мне поймать послед Жожо детским сачком. Последний раз я пользовался таким сачком в восьмилетнем возрасте, и ловил я тогда головастиков, которых потом подкладывал в банки с вареньем. Вследствие трагического стечения обстоятельств сачок мне не пригодился, ибо я упустил момент рождения сына, потому что моя легкомысленная мать именно в этот сакральный момент решила позвонить в роддом и поинтересоваться, как дела. Никогда ей этого не прощу. Иван Брейтуэйт пригласил нас с мамой, Найджела и его друга Норберта на оглашение результатов выборов в городскую управу. После оного мероприятия должно было последовать праздничное веселье в гостинице "Красный лев". Моего отца и миссис Таню Брейтуэйт он даже не упомянул. Их уже вычеркнули из истории, как Сталина или Аниту Харрис (15). После отвратительного ужина, приготовленного мамой на скорую руку и без всякого желания (кусочки омара и восточный сыр от "Анкл Бенз"), я отправился наверх и попытался уговорить отца встать с кровати. Сказал ему, что опрос избирателей на выходе с участков благоприятен для Пандоры. - Мне наплевать, Адриан, - ответил он. - Мне на все наплевать. Моя жизнь прошла впустую, я ничего не сделал и нигде не был. Мое имя неизвестно никому, кроме семьи и комитета отопительных систем. У меня не было даже пятнадцати минут славы, обещанных этим долбаным Энди Уорхолом. - Это сказал Маршалл Маклюэн (16). - Вот видишь, - простонал отец и уткнулся в стену. Я пустил в ход иронию, напомнив, что он все-таки был знаменитым, пусть не пятнадцать минут, но пять уж точно. Когда мы отдыхали на приморском курорте Уэллс, отнесло в море на надувном матраце, имитировавшем вставные челюсти. Он проплыл две мили, прежде чем его лебедкой выловили летчики из Королевских ВВС. Это событие попало в региональный выпуск теленовостей "Страна сегодня" и на первую страницу "Лестер меркьюри". Даже "Дейли телеграф" опубликовала такую вот заметку. ЧЕЛОВЕК НА ВОЛОСКЕ ОТ ГИБЕЛИ! Житель Лестера, которого сняли с надувного матраца в форме вставных челюстей, был назван капитаном Ричардом Брауном из Вертолетной спасательной службы Королевских ВВС "распоследним дебилом". - В районе левого нижнего моляра имелась небольшая течь, - сообщил нашему корреспонденту капитан Браун, - и дебил долго бы не продержался. Капитан Браун призвал законодателей запретить гражданским лицам заходить в море. "Море - не игрушка", - сказал он нашему корреспонденту. Я допустил промашку. Папу захлестнули воспоминания. - Волны были такие огромные, - прошептал он, и глаза его наполнились ужасом. - А на мне были лишь ласты. И мне до смерти хотелось курить. Я поспешил утешить его, сунув ему в рот сигарету "Ротманс". Мы с мамой собрались уходить, но Уильям заплакал и повис на моих ногах. Рози, которая должна была сидеть с ребенком, пялилась на "Шоу Джерри Спрингера" - в телевизоре непомерно жирная негритянка поносила мужа за склонность к трансвестизму. Я отнес мальчика в отцовскую комнату и сказал: - Дедушке плохо. Хочешь поиграть в доктора? После чего зашел в ванную и достал из шкафчика медицинскую аптечку. Я вытащил из нее таблетки и лекарства с истекшим сроком годности (тюбик с глазной мазью следовало использовать до февраля 1989 года) и вручил аптечку Уильяму со словами: - Ты врач, Уильям, будь хорошим мальчиком, полечи дедушку. Отец лежал на подушках с безразличным видом, Уильям принялся наматывать бинт на его левую руку. Спускаясь по лестнице, я услышал причитания: - Черт, не так туго! Ты же мне сосуды пережмешь, черт тебя дери! Я уже закрывал дверь, когда услышал крик Уильяма: - Дедушка, нельзя говорить плохие слова, а то я посажу тебя в тюрьму. Во всем, что касается закона и порядка, мой ребенок определенно придерживается крайне правых взглядов. Пока я заводил машину, в динамиках жужжало Радио-4 - группа писателей обсуждала, какое влияние окажет на литературу победа лейбористов. Какая-то старая тетка сдавленным голосом несла вздор о Гарольде Вильсоне, о какой-то Дженни Ли (17), и о Совете по культуре. Затем ее перебил Барри