кнула Джемми, передернувшись от ярости. - Коли женщина на этакое способна, поделом с ней этак и обращаться. - О да! Она играет прекрасно, - заметил наш друг его сиятельство, который, так же как и барон фон Понтер и Хламсброд, не упускал случая прийти к нам в ложу. - Может, мусье, она играет и распрекрасно, зато уж одевается - хуже некуда, и я очень рада, что в нее швыряли апельсиновой кожурой и всем прочим и что все махали, чтобы она убралась. Тут его сиятельство барон и Хламсброд оглушительно захохотали. - Дорогая миссис Коукс, - сказал Хламсброд моей жене, - это же знаменитые на весь мир артисты, мы кидаем им мирту, герань, лилии и розы в знак величайшего восхищения. - Подумайте только! - промолвила моя супруга, а бедняжка Джемайма Энн все старалась укрыться за пунцовой портьерой и сама стала почти такого же цвета. Танец сменялся танцем, но когда на сцену вдруг выскочила какая-то особа и ну прыгать, как резиновый мяч, подскакивая на шесть футов над сценой и отчаянно дрыгая ногами, мы и вовсе разинули рты. - Это Анатоль, - заметил один из наших гостей. - Анна... кто? - переспросила моя жена. Для такой ошибки у нее был резон, потому как у этого создания была шляпа с перьями, голая шея и руки, длиннющие черные локоны и коленкоровое платьишко дай бог по колено. - Анатоль! Разве скажешь, что ему уже шестьдесят три года? Он гибок, как двадцатилетний юноша. - Он? - взвизгнула моя супруга. - Так это мужчина? Стыдитесь, мусье! Джемайма Энн, возьми накидку, мы уходим. А ты, дорогой мой, будь любезен, вызови наших слуг. Мы едем домой. Кто мог представить себе, что моя Джемми, после того как этот самый, как его называют, балет, привел ее в такой ужас, когда-либо к нему притерпится? Однако ж ей нравилось слышать, как выкликают ее имя в фойе, и она высиживала представление до самого конца. И даю вам слово, через три недели с того самого дня она приучилась смотреть на балетное представление, все равно как на ученых собак на улице, и преспокойно подносить к глазам двойной лорнет, прямо как настоящая герцогиня. Что до меня, то я поступал по пословице: с волками жить - по волчьи выть... И, надо сказать, частенько превесело проводил время. Однажды мой друг барон уговорил меня пойти за кулисы, сказав, что я как съемщик ложи имею туда антре. Я и пошел туда. Знали бы вы, что это за неслыханное, невиданное место! Представьте себе светских джентльменов, старых и молодых, которые толпятся там и глазеют на танцовщиц, а те упражняются в разных выкрутасах. Представьте бледных, обсыпанных табаком иностранцев, от которых разит куревом и которые без умолку лопочут. Представьте скопище горбоносых иудеев, чернявых, с кольцами, цепочками, фальшивыми брильянтами, в золотистых жилетках. Представьте стариков в старых ночных рубахах и грязных нитяных чулках телесного цвета, с пятнами толченого кирпича на морщинистых физиях, в кудельных париках (вот так парики!) на лысинах, с длинными жестяными копьями, а то и с пастушьими посохами, с гирляндами искусственных цветов из красного и зеленого сукна. Представьте целое полчище девиц, которые хихикают, трещат, снуют взад-вперед среди старых почерневших полотнищ, готических залов, тронов, картона, купидонов, драконов и прочего в этаком роде. А грязь, темень, толкотня, суета и гомон на всевозможных языках - и вовсе несусветные. Если б вы могли хоть одним глазком поглядеть на мусье Анатоля. Куда там двадцать, ему можно было дать добрую тысячу лет! Старик был без парика, цирюльник щипцами подправлял его кудри, а сам мусье Анатоль тем временем нюхал табак. Подле него мальчик-посыльный держал кувшин пива из пивной, что на углу Чарльз-стрит. За те три четверти часа, что отведены для развлечения нас, светских господ, на сцене до поднятия занавеса и начала балета, покамест дамы в ложах глазеют по сторонам, а в партере топочут ногами и стучат палками об пол самым нахальным манером, будто уж нельзя малость и обождать, - со мной произошла маленькая неприятность. В ту самую минуту, когда должен звонить колокольчик и подняться занавес, а мы - шарахнуться за кулисы (потому как всегда остаемся там до крайнего срока), я стоял посреди сцены, разлюбезно беседуя с премиленькими фигаранточками, которые крутились и всяко выламывались вокруг меня, спрашивал, не озябли ли они, и выказывал прочие галантности как нельзя более снисходительным тоном, и вдруг что-то дернулось, и я бухнулся прямо в разверстый люк. По счастью, меня спасло какое-то сооружение - целая груда одеял и молодая особа, поднимавшаяся из волн морских в виде Венеры. Не упади я так мягко, уж и не знаю, что бы со мной сталось при этаком подвохе. От миссис Коукс я это происшествие утаил, ибо она и слышать не может даже о малейшем с моей стороны признаке внимания к прекрасному полу. Июнь. Сводим счеты Бок о бок с нами, на Портленд-Плейс, жил достопочтенный граф Килблейз, владелец замка Килмакрейзи в графстве Килдэр, вместе со своей матушкой, вдовствующей графиней. У леди Килблейз была дочь, леди Джулиана Матильда Мак-Турк, одногодка с нашей милочкой Джемаймой-Энн, а также сынок, достопочтенный Артур Веллингтон Англси Блюхер Бюлов Мак-Турк, всего на десять месяцев постарше нашего Тага. Моя душенька Джемми - женщина с характером - всеми силами старалась, как и подобает по ее рангу, завести знакомство с вдовствующей графиней Килблейз. Каковые попытки графиня (будучи в придачу дочерью министра, графа Пуншихереса, близкого друга принца Уэльского) сочла необходимым пресекать. Само собою понятно, что супруга моя люто разгневалась и с тех пор задалась целью во всем превзойти ее светлость. Имение графа Килблейза не так велико, как наш Таггериджвиль, годовой доход от него самое малое тысячи на две уступает нашему. А посему моя Джемми с полным правом держала трех лакеев, раз у соседей было только два. Она также взяла за правило, стоило показаться поблизости коляске семейства Килблейз, запряженной парой, немедля выезжать в ландо четверкой. В опере мы тоже соседствовали, только наша ложа была в два раза просторнее. Все учителя, которые ходили к леди Джулиане, обучали и нашу Джемайму Энн. И знаете ли, что еще отмочила моя Джемми? Переманила от них знаменитую гувернантку мадам де Фликфлак, пообещав ей двойное жалованье. Все говорили, что эта самая мадам Фликфлак просто клад. Ведь в прошлом она (зарабатывая на пропитание своего отца, графа, в годы эмиграции) была французской танцовщицей в итальянской опере. Стало быть, мы убивали разом двух зайцев: французские танцы и итальянский язык, и все высшего сорта. Мы только диву давались, как это она так быстро и ловко лопотала, особливо по-французски. Юный Артур Мак-Турк учился в знаменитой школе преподобного Клемента Кодлера, вкупе со ста десятью сыновьями из благородных семейств в возрасте от трех до пятнадцати лет. В это заведение Джемми отдала и нашего Тага, прибавив сорок гиней к ста двадцати гинеям ежегодной платы за пансион. Кажется, я догадался, по какой причине она это сделала. Как-то в беседе с общим знакомым, бывавшим у нас, а также у Килблейзов, она шепотком обмолвилась, что никогда бы не отпустила своего сыночка в школу за такие гроши, которые наскребли для своего сына ее ближайшие соседи. Она уверена, что их мальчуган голодает. Впрочем, при таких доходах бедняги делают все, что могут. Из всех школ вблизи Лондона школа Кодлера была самой лучшей. Ее директор был воспитателем герцога Бакминстера, который и поставил его во главе этой школы, и, как я уже упоминал, вся знать, а также наиболее уважаемые люди среднего сословия отдавали туда своих детей. В афишке (Кодлер называл ее как-то вроде "праспек") указывалось после перечня цен за учение и питание, за чрезвычайные расходы и так далее: "Каждый юный аристократ (или джентльмен) должен привезти с собой нож, вилку, ложку и стакан, серебряный (дабы не разбивался) - каковые вещи возвращению не подлежат; халат, домашние туфли; коробку туалетных принадлежностей, помаду, щипцы для завивки etc... etc... Ученику ни в коем случае не разрешается иметь более десяти гиней карманных денег, если только родители не настаивают на большей сумме или если воспитанник не старше пятнадцати лет. За вино взимается дополнительная плата, так же как за горячие или паровые ванны и душ. Прогулки в экипаже предоставляются за пятнадцать гиней поквартально. Настоятельная просьба к родителям не дозволять юному аристократу (или джентльмену) курить. В заведении, где пестуют изящную словесность, столь низменное занятие явилось бы кощунством. Клемент Кодлер М.-И. Капеллан и бывший наставник его светлости Герцога Бакминстера. Парнас, Ричмонд, Саррей". Вот в какое заведение был отдан наш Таг. - Помни, дорогой мой, - наставляла его маменька, - ты урожденный Таггеридж, и я верю, ты сумеешь заткнуть за пояс всех мальчишек в школе. Особливо этого Веллингтона Мак-Турка, хоть он и сын лорда, но все равно в сравнении с тобой, наследником Таггериджвиля, - пустое место. Наш Таг - мальчуган смекалистый, он научился стричь и завивать не хуже других подручных его возраста; и с париком управлялся, и брил преотлично, но все это - в прежние времена, когда мы еще не были знатными господами. Превратившись в джентльмена, он должен был засесть за латынь и греческий и в школе наверстывать упущенное время. Однако мы за него были спокойны, ибо преподобный мистер Кодлер ежемесячно уведомлял нас письменно об успехах своего воспитанника, и если уж нашего Тага не назвать чудом природы, то не знаю кого и назвать. Поведение - отлично. Английский язык - очень хорошо. Французский язык - tres bien. Латынь - optime. И все в этаком роде. Он отличался всяческими добродетелями и ежемесячно писал нам, чтоб прислали денег. После первой четверти мы с Джемми решили его навестить. Когда мы туда приехали, мистер Кодлер, самый кроткий и улыбчивый человечек, каких мне когда-либо доводилось встречать, провел нас по столовым и спальням (он их называл "дыртуары"), которые показались нам благоустроенными - лучше нельзя. - Сегодня у нас день отдыха, - сообщил мистер Кодлер. И впрямь на то было похоже. В столовой с полдюжины юных джентльменов играли в карты. ("Все - первостатейная знать", - заметил мистер Кодлер.) В спальне был только один молодой джентльмен, он валялся на постели, читая роман и покуривая сигару. - Необычайный талант! - шепнул мистер Кодлер. - Достопочтенный Том Фиц-Уортер, кузен лорда Байрона!! Дни напролет курит. Пишет очаровательнейшие стихи. Таланту, сударыня, таланту нужно давать волю. - Ну, знаете, - ответствовала моя Джемми, - ежели это талант, то, по мне, - пускай лучше мистер Таггеридж Коукс Таггеридж останется бездарью. - Сударыня, это невозможно. Мистер Таггеридж Коукс Таггеридж не может быть бездарным, даже при всем старании. В эту минуту в спальне появился лорд Лоллипоп, третий сын маркиза Аликомпейна. Нас тотчас представили друг другу - лорд Клод Лоллипоп - мистер и миссис Коукс. Маленький лорд удостоил нас кивком, моя супруга отвесила глубокий поклон, так же как и мистер Кодлер; последний, видя, что милорд спешит на площадку для игр, попросил его отвести нас туда. - Пошли! - говорит милорд. Покамест он шагал впереди, да посвистывал, мы вволю налюбовались роскошными дырками на его локтях, а также на прочих местах. Около двух десятков юных аристократов (и джентльменов) собрались у будки пирожницы на краю лужайки. - Тут продают жратву, - сообщил милорд, - и мы, молодые джентльмены, кто при деньгах, покупаем тут сласти, а у кого пустой карман - те в долг. Потом мы прошли мимо младшего учителя - рыжего и жалкого, который одиноко сидел на скамье. - Это мистер Хикс, наш младший учитель, сударыня, - пояснил милорд. - Он нам бывает полезен: в него сподручно камешками кидать, а еще он парням куртки держит, когда дерутся или когда играем в крикет. Ну, Хикс, как твоя мамаша? Не знаешь, чего они шум подняли? - Кажется, милорд, - весьма смиренно отвечал младший учитель, - где-то неподалеку происходит встреча боксеров, достопочтенный мистер Мак... - А ну, ходу! - крикнул нам лорд Лоллипоп. - Пошли! Сюда, мэм. Да пошевеливайтесь, вы, калечные! И юный лорд самым дружеским и панибратским образом потянул мою дорогую Джемми за подол, и она трусцой побежала за ним, весьма довольная таким вниманием, а уж я поспешал следом. Мимо нас по зеленой лужайке пробегал какой-то мальчуган. - Кто там стыкнулся, Петитоуз? - завопил милорд. - Турок и Парикмахер, - пропищал в ответ Петитоуз и во всю прыть помчался к будке пирожницы. - Турок и Парикма... - захлебываясь от смеха, с трудом выговорил милорд, глянув на нас. - Ура! Сюда, мэм! И, свернув за угол дома, он отворил калитку в какой-то двор, где толпилась целая орава мальчиков и раздавались резкие, пронзительные возгласы. - Дай ему, Турок! - кричал один. - Двинь ему, Парикмахер! - кричал другой. - Вытряхни из него душу! - пуская петуха, надсаживался третий мальчуган в костюме, из которого он вырос на добрые пол-ярда. Представьте ужас, который охватил нас, когда толпа юнцов расступилась и мы увидели, как наш Таг дубасит достопочтенного Турка! Моя дорогая Джемми, ничего не смыслящая в такого рода делах, тотчас ринулась на обоих. Одной рукой оторвав сына от противника и толкнув его так, что он завертелся волчком и плюхнулся на руки секундантов, другой она вцепилась в рыжие вихры молодого Мак-Турка и освободившейся рукой тотчас принялась угощать его увесистыми оплеухами. - Ах ты драчун... ах ты пакостник... ах ты аристократишка паршивый... ах ты... (каждое слово - оплеуха). Ох-о-оо! - Тут ее фонтан иссяк, ибо волнение, материнское горе и мощный пинок под колено, - последним, стыжусь признаться, наградил ее молодой Мак-Турк, - одолели бедняжку, и моя дорогая Джемми без чувств рухнула в мои объятия. Июль. На празднике в Бьюла Хотя между нашим и соседским семейством продолжался полный разрыв, Таг и высокородный юный Мак-Турк поддерживали знакомство через садовую ограду позади дома или в конюшне, где они во время каникул с утра до вечера дрались, мирились и устраивали всевозможные проделки. От Мака-то мы и услышали про мадам де Флик-флак, которую моя Джемми, как я уже упоминал, сманила у леди Килблейз. Когда наш друг барон впервые встретился с мадам, они с великой нежностью приветствовали друг друга, потому что, оказывается, за границей их связывала старая дружба. - Sapristi! {Черт возьми! (франц.).} - вскричал барон на своем языке. - Que fais-tu ici, Amenaide? - Et toi, mon pauvre Chicot, - отвечала она, - est-ce qu'on t'a mis a la retraite? Il parait que tu n'es plus general chez Franco... - Тс! - Барон приложил палец к губам. - Что они говорят, милочка? - спросила моя жена у Джемаймы Энн, которая уже изрядно выучилась по-французски. - Я не знаю, что такое "sapristi", мама; сперва барон спросил у мадам, что она здесь делает. А мадам спросила: а вы, Шико, вы больше не генерал у Франко... Правильно я перевела, мадам? - Oui, mon chou, mon ange! О да, мой ангел, мой маленький капуста, совсем правильно. Подумайте только, я знаю Шико почти двадцать лет. - Шико... так меня назвали при крещении, - пояснил барон. - Барон Шико де Понтер. - А генерал у Франко? - продолжала любопытствовать Джемми. - Это, как видно, означает французский генерал? - Да, да, - ответил барон. - Генерал барон де Понтер, - n'est-ce pas, Amenaide? {Не правда ли? (франц.).} - О да, - сказала мадам де Фликфлак и засмеялась, и мы с Джемми тоже засмеялись, из вежливости; для смеха оно и вправду был резон, как вы узнаете впоследствии. К этому времени моя Джемми стала одной из попечительниц достославного заведения "Приют для сирот прачек". Основала его леди де Садли, а директором его и капелланом был преподобный Сидни Слоппер. На оплату этой его должности, а также на жалованье доктора, приютского врача Лейтша (оба они были родней леди де Садли) утекало пятьсот из шестисот фунтов благотворительного фонда; и леди де Садли замыслила благотворительное празднество в Бьюла, дабы с помощью иностранных принцев, которые в прошлом году приезжали в Лондон, несколько пополнить казну приюта. По сему случаю было, как водится, составлено прочувствованное воззвание, которое опубликовали во всех газетах. ВОЗЗВАНИЕ  Приюта для сирот Британских прачек Со дня открытия "Приюта для сирот Британских прачек" прошло уже семь лет. И принесенная им польза - можно сказать с полной достоверностью - поистине неоценима. В его стенах нашли пристанище девяносто восемь сирот наших прачек. Ста двум британским прачкам была протянута рука помощи в тот час, когда они оказались на краю гибели. Сто девяносто восемь тысяч штук мужской и женской одежды здесь были выстираны, починены, снабжены пуговицами, выглажены и выкатаны. Помимо сего, по соглашению с советом Воспитательного дома, мы надеемся, что детское белье этого заведения будет поручено заботам "Приюта для сирот Британских прачек"! При столь блистательных видах на будущее ужели не печально, ужели не прискорбно, что попечительницы благотворительного общества были вынуждены отклонить прошения не менее трех тысяч восьмисот одной британской прачки из-за отсутствия средств для оказания им помощи. Женщины Англии! Матери Англии! Мы взываем к вам. Ужели хоть одна из вас останется глуха к этому зову и откажется поддержать сих достойных представительниц нашего пола? Дамы-патронессы приняли решение устроить праздник на водах Бьюла, который имеет состояться в четверг 25 июля; которому окажут честь своим посещением отечественные и иностранные таланты, отечественные и иностранные знатные гости и на который дамы-патронессы приглашают всех ДРУЗЕЙ ПРАЧКИ. Удостоить праздник своим посещением обещали ее высочество принцесса Шлоппенцоллерншвигмарингская, герцог Сакс-Туббингенский, его превосходительство барон Штрумпф, его превосходительство Луутф-Али-Кули-Бис-милла-Мохамед-Рашид-Алла, персидский посол; принц Футти-Джо, посланник короля Ауда; его превосходительство дон Алонсо ди Качачеро-и-Фанданго-и-Кастаньете, испанский посол; граф Равиоли из Милана, посланник республики Топинамбо и еще целое скопище знатных особ. Их имена в афишах произвели необычайный фурор. Кроме них, мы пригласили прославленный оркестр Московской музыки, семьдесят семь Трансильванских трубачей и знаменитых Богемских миннезингеров, а также самых известных артистов Лондона, Парижа, континента и всей Европы. Вам остается теперь только представить, какой это был блистательный триумф для "Приюта сирот прачек". В парке раскинули великолепный шатер, в котором надлежало собраться дамам-патронессам. Шатер был обвешан образцами мастерства питомцев приюта; для девяноста шести из них предполагалось устроить пиршество в саду, и прислуживать им должны были сами дамы-патронессы. Джемми с дочерью, мадам де Фликфлак, я, граф, барон Понтер, Таг и Хламсброд покатили туда в кабриолете и в ландо четверкой, напрочь затмив бедняжку леди Килб-лейз с ее парным выездом. Было устроено отличное угощение из холодных блюд, на которое пригласили друзей дам-патронесс, после чего мои дамы с кавалерами отправились гулять по аллеям. Хламсброд и Таг вели под руки Джемми, а барон предложил одну руку мадам де Фликфлак, другую - Джемайме Энн. Во время прогулки им встретился не кто иной, как бедняга Крамп, мой преемник по парикмахерскому и парфюмерному делу. - Орландо! - вымолвила Джемайма Энн, красная как мак, и протянула ему руку. - Джемайма! - воскликнул он, протягивая свою, белый, как помада для волос. - Сэр?! - молвила Джемми тоном герцогини. - Сударыня, неужели ж вы забыли своего работника? - Маменька, разве вы не помните Орландо? - чуть не плача спросила Джемайма Энн, чью ручку Орландо успел схватить и не отпускал, - Мисс Таггеридж Коукс, вы меня удивляете. А вы, сэр, запомните: наше положение в обществе изменилось, и впредь я попрошу не докучать нам вашей фамильярностью. - Наглец! - сказал барон. - Кто есть этот канайль? - Канайте-ка сами отсюда, мусье, подобру-поздорову! - в ярости вскричал Орландо. Обезумев от гнева, он кинулся прочь и тут же смешался с толпой. После его ухода Джемайма Энн побледнела и, казалось, занемогла... Поэтому Джемми отвела ее в шатер и оставила там под надзором мадам де Фликфлак и барона, а сама удалилась с остальными джентльменами, чтобы присоединиться к нам. Как мы узнали позднее, вскоре после того, как они уселись в шатре, мадам де Фликфлак, радостно вскрикнув, вдруг сорвалась с места и кинулась догонять знакомую, которая якобы только что прошла мимо. Барон же остался наедине с Джемаймой Энн. То ли шампанское ударило ему в голову, то ли красота моей милочки, которая в тот день казалась еще привлекательнее, чем обычно, - но только не прошло и минуты после ухода мадам Фликфлак, как он бухнулся перед моей дочерью на колени и безо всяких признался ей в любви. Тем временем несчастный Орландо Крамп разыскал меня и, стоя рядом, с самым унылым видом слушал знаменитых Богемских миннезингеров, исполнявших прославленное сочинение Гете: Ich bin ya hupp lily lee, du bist ya hupp lily lee, Wir sind doch hupp lily lee, hupp la lily lee. Припев: Йо дл-одл-одл-одл-одл-о дл-хуп! Йодл-одл-одл-о-ооо! Они стояли, как обычно, заложив пальцы за проймы жилеток, и только хор затянул "о-оооо!" в конце сорок седьмого куплета, как Орландо вдруг встрепенулся. - Кто-то кричит! - сказал он. - Так и есть, - подтвердил я, - и уж больно надсадно, хоть нынче и мода на охи да ахи. Но тут опять раздался пронзительный крик, и Орландо стрелой метнулся вперед, успев воскликнуть: - Клянусь, это ее голос! - Чей голос? - спросил я. - Пойдемте посмотрим, что там за скандал, - предложил Таг. И мы пошли в сопровождении целой оравы любопытных, которые заметили, куда побежал Орландо. Мы застали бедняжку Джемайму Энн почти в обмороке; Джемми держала в руке флакон с нюхательной солью; барон сидел на земле, прижимая к носу платок, а Орландо наскакивал на него и вызывал драться, если у того достанет храбрости. Джемми гневно взирала на моего бывшего подручного. - Уведите этого малого, - приказала она. - Он оскорбил французского дворянина, на каторгу его! Несчастного Орландо увели. - Просто сладу нет с этой негодницей! - воскликнула Джемми, наградив свою дочь щипком. - Ей бы стать баронессой, а она крик поднимает из-за того, видите ли, что его сиятельство слегка пожал ей руку. - О мама, мама, - рыдала Джемайма Энн, - он же пья-а-а-а-ный! - Пья-а-а-ный! Тем паче, бесстыдница, нельзя обижаться на дворянина, когда он сам не знает, что делает! Август. Турнир - Послушай, Таг, - сказал однажды юный Мак-Турк вскоре после скандала на празднике в Бьюла. - Килблейз в октябре празднует совершеннолетие, увидишь тогда, какой мы вам натянем нос. Старуха парикмахерша, поди, лопнет от злости, как только узнает про нашу затею. Знаешь какую? Мы устраиваем турнир. - А что это такое? - спросил Таг, в точности как его маменька, когда прослышала об этой новости; но когда ей объяснили, что это значит, она и впрямь рассвирепела именно так, как предсказывал юный Мак-Турк, и дни напролет донимала нас. - Как! - возмущалась она. - Нацепить доспехи, будто комедианты, и кидаться друг на дружку с копьями? Эти Килблейзы просто с ума спятили! Я был того же мнения, но никак не думал, что Тагге-риджи тоже спятят с ума. Как только Джемми узнала, что празднество у Килблейзов покамест хранится в глубокой тайне, она отправила в газету "Морнинг пост" сногсшибательное объявление: "ТУРНИР В ТАГГЕРИДЖВИЛЕ  Дни рыцарства еще не канули в прошлое. Очаровательная хозяйка замка Т-гг-джвиль, прославившегося роскошными празднествами, неоднократно описанными в нашей газете, намерена устроить увеселение, превосходящее своим великолепием даже празднества средневековья. Мы не вправе сообщать публике никакие подробности, однако известно, что в программу сюрпризов, приготовленных леди Т-гг-виль для ее великосветских гостей, входят: турнир, в котором примут участие его сиятельство б-р-н де П-нт-р и Томас Хл-мсбр-д, эсквайр, старший сын сэра Т-са Хл-мстр-да, в роли рыцарей-зачинщиков против всех желающих с ними сразиться; Королева Красоты, чьи чары испытал на себе каждый завсегдатай светских развлечений; банкет, в устройстве коего Гантер намерен превзойти сам себя, а также бал, на котором краски средневековой старины будут сочетаться с мягкими тонами Вейпперта и Коллинета". Душой всей затеи был барон. Он прямо-таки рвался в седло, и на поле в Таггериджвиле, где он, Хламсброд и остальные наши друзья готовились к турниру, барон лучше всех управлялся с копьем, вольтажировал и выделывал такие штуки, какие увидишь разве что у Дюкроу. Эх, будь в моем распоряжении двадцать страниц, а не такая коротенькая главка, как бы я живописал все чудеса этого праздника! От Астли прибыли двадцать четыре рыцаря, по две гинеи за штуку. Мы надеялись заполучить мисс Вулферд, для роли Жанны д'Арк, но она не приехала. Мы воздвигли шатер для рыцарей-зачинщиков, с обеих сторон его нацепили щиты вроде мрамориальных досок с гербами, что вывешивают, когда умирает какая-нибудь знатная особа. Под щитами сидели пажи, держа шлемы рыцарей до начала боя. Хламсброд облачился в медные доспехи (благодаря связям в Сити я сумел достать для него этот замечательный костюм), а на его превосходительстве бароне были блестящие, стальные. Голову моей супруги украшала маленькая корона, точь-в-точь как у королевы Екатерины в "Генрихе Пятом", стан ее великолепно обрисовывался шитым золотом жакетом, и вдобавок у нее был шлейф самое малое в сорок футов длиной. Моя милочка Джемайма Энн была во всем белом, с жемчужными украшениями в волосах. Мадам Фликфлак изображала королеву Елизавету, а леди Бланш Блюнос - турецкую принцессу. Лондонский олдермен с супругой; двое судей графства и самый цвет Кройдона; несколько польских дворян; два итальянских графа (кроме нашего собственного); сто десять молодых офицеров из Эдискомского училища в парадной форме под командой генерал-майора сэра Майлза Маллигатони К.О.Б. и его супруги; обе мисс Пиммини и четырнадцать молодых воспитанниц их пансиона, сплошь в белом; преподобный доктор Уошпот и под его надзором сорок девять молодых джентльменов из лучших семейств, - это только часть приглашенных. А посему вы можете себе представить, что если уж моя Джемми домогалась светского общества, то на сей раз его было вдоволь. Все хотели, чтобы я снова забрался в седло, но верховой езды на охоте с меня было предостаточно, да и ростом не вышел я для рыцаря. Но раз уж миссис Коукс настаивала, чтобы я открыл турнир, а перечить ей, как я знал, было бесполезно, то барон и Хламсброд взялись устроить все так, чтобы я вынес испытание с честью, если только меня самого не вынесут с поля. Они достали из театра на Стрэнде целый табун знаменитых деревянных лошадок, изготовленных для самого лорда Бейтмена. Я смутно представлял себе, что это за лошади, покуда их не привезли, но решил, что коли они предназначались для лорда, то, стало быть, хороши, и согласился. Оно и в самом деле оказалось, что это, пожалуй, лучший способ верховой езды: с виду вроде сидишь верхом, а в то же время преспокойно ходишь по земле на своих двоих. И свалиться с такого коня не свалишься, покамест ноги держат, и вдобавок можешь его стегать, пришпоривать и за поводья дергать, сколько душе угодно, - он все равно не лягнет и не укусит. Как распорядителю турнира мне вручили жезл, расписанный сине-золотой спиралью. И тут же мне вспомнился шест над дверьми моей парикмахерской, и меня даже потянуло туда, пока я лихо скакал к полю битвы в шлеме и латах под звуки фанфар и бой барабанов. Противником моим был капитан Хламсброд, и мы славно потыкали друг дружку копьями, пока я не зацепился ногой за юбку моей лошади; а падая наземь, я получил вдобавок удар копьем, который чуть было не перебил мне лопатку. - По рыцарскому уставу, - сказали мне, - этого довольно. - И я был радешенек, что счастливо отделался. Вслед за этим не менее семи всадников из числа приглашенных джентльменов, все в боевых доспехах, а также нанятые циркачи выехали на арену, и барон всех их превосходил в ловкости. - Как прелестно скачет наш милый барон! - сказала моя жена, которая не сводила с него нежного взора, умильно ему улыбалась и махала платочком. - Послушай, Сэм, - сказал один из наемных своему товарищу, после того как они, исполнив номер, встали подле беседки Джемми (как она величала навес). - Лопни мои глаза, если вон тот субчик в доспехах не из наших. От такого замечания Джемми и вовсе растаяла. Что и говорить, барон выбрал самый верный путь к руке Джемаймы Энн, начав ухаживать за ее матушкой. В первом круге барон был объявлен победителем, и Джемми вручила ему приз, - надев на его копье венок из белых роз. Он принял его, склоняясь в изящном поклоне, все ниже и ниже, покуда перья шлема не запутались в гриве коня, помаленьку пятившегося к противоположному краю арены, но тогда барон пустил его галопом к тому месту, где сидела Джемайма Энн, и попросил мою дочь надеть венок ему на шлем. Бедняжка, вся зардевшись, выполнила его просьбу. Раздались громовые рукоплескания публики, но тут к барону подскакал Хламсброд, положил ему руку на плечо и что-то шепнул на ухо, после чего барон ужасно рассердился, потому что сразу отпихнул Хламсброда. "Chacun pour soi, - ответил он, - мсье де Ламсбро", - что, как мне пояснили, означает: "Каждый за себя", - и с этим помчался прочь, на скаку подбрасывая и ловя копье и заставляя своего коня выделывать прыжки да разные фортели, к всеобщему восторгу зрителей. А потом начался самый турнир. Барон и Хламсброд выходили на бой с другими рыцарями, и каждый сшиб наземь по паре, после чего трое оставшихся отказались сражаться, ну и мы все, понятно же, всласть над ними посмеялись. - А уж теперь наш черед, мистер Шико! - сказал Хламсброд и погрозил барону кулаком. - Берегись, гнусный фигляр, клянусь Юпитером, я тебе покажу! Мы так и ахнули, и не успела Джемми или кто-либо из нас вымолвить хоть слово, как оба приятеля ринулись в бой с копьями наперевес, готовые прикончить друг друга. Напрасны были вопли Джемми. Напрасно я кинул наземь свой жезл. Не успел я и рта раскрыть, а противники уже сломали свои палки и кинулись друг на друга с новыми. В первом бою барону крепко досталось, Хламсброд едва не выбил его из седла. - Смотри, Шико! - гремел Хламсброд. - Теперь береги башку! В следующем бою оба и впрямь все время норовили угодить друг другу по голове. Копье Хламсброда попало в цель - сшибло баронов шлем вместе с перьями и венком из роз. Однако бросок его сиятельства пришелся еще точнее - копье стукнуло Хламсброда по шее, и тот камнем свалился наземь. - Он победил! Он победил! - вскричала Джемми, махая платочком; Джемайма Энн упала в обморок, леди Бланш завопила, а мне стало так худо, что я едва устоял на ногах. Все зрители волновались, кричали, только сам барон сохранял полное спокойствие, отвесил изящный поклон и, глядя на Джемми, поднес к губам свою руку. И тут вдруг откуда ни возьмись какой-то иудейского вида незнакомец перепрыгивает через барьер и в сопровождении еще троих бросается к барону. - Стань у ворот, Боб! - кричит он. - Барон, я арестую вас по иску Сэмюела Левисона за... Но он так и не успел сказать за что. Выкрикнув: "А!" и "Saprrrristi!" - и еще что-то непонятное, его сиятельство обнажил меч, пришпорил коня, перемахнул через бейлифа и был таков. Мистер Стабз, помощник бейлифа, убрался с дороги, потому что барон пригрозил, что проткнет его копьем. А когда мы подхватили бейлифа и привели в чувство с помощью глотка бренди, он нам все рассказал. - У меня бумага на его арешт, миштер Кокш, но я не хотел портить вам удовольштвие, да и ужнал я его, только когда с него шбили шлем! . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вот так история! Сентябрь. За бортом и на крюке Хвалиться нашим турниром в Таггериджвиле нам было не резон, а все ж он удался куда лучше, чем праздник у Килблейзов, на котором бедняга лорд Гейдуйдерри расхаживал в черном бархатном халате, а император Наплевон Бонапарт появился в рыцарских доспехах и в шелковых чулках, вроде как у друга мистера Пелла из Пиквика. Мы-то хоть, нанявши актеров из Антитеатра Астли, поразвлеклись за свои денежки. От барона мы не получали ни весточки, после того как он показал себя столь прекрасным наездником, а потом сшиб бейлифа мистера Цаппа (поделом ему!) и его помощника мистера Стабза, которые хотели его арестовать. Моя душенька Джемми после исчезновения барона пребывала в скверном расположении духа, а это, скажу вам, весьма печальное зрелище. В такие дни ей ничего не стоит закатить пощечину Джемайме Энн или швырнуть блюдо с тартинками в мою горемычную особу. Как я уже сказал, моя Джемми все время хандрила, но однажды (помнится, после визита капитана Хиггинса, который обмолвился, что видел барона в Булони) она объявила, что единственное для нее спасение - это перемена климата и что она помрет, если не поедет на побережье Франции. Я понимал, к чему она клонит и что возражать ей все равно, что возражать ее королевскому величеству во время тронной речи. А потому я велел слугам укладывать вещи и заказал четыре билета на пакетбот "Турецкий султан", отправлявшийся в Булонь. Дорожный экипаж с тридцатью семью чемоданами Джемми и моим ковровым саквояжем был доверху нагружен и отправлен на пароход накануне вечером. А мы, позавтракав в нашем городском доме на Портленд-Плейс (ох, не думал я тогда, что... впрочем, не стоит об этом...), поехали во втором экипаже к Таможне, а следом в наемной карете и кебе катили слуги, а также четырнадцать картонок и чемоданов, которые могли понадобиться моей душеньке во время путешествия. Дорогу по Чипсайд и Темз-стрит описывать не стоит. Мы видели Монумент, который поставили в память устроенной католиками страшной Варфоломеевской ночи, только почему его тут поставили - в толк не возьму, раз церковь св. Варфоломея находится в Смитфильде. Мельком глянули мы и на Биллингсгет, и на дом лорд-мэра с двадцатидвухшиллинговым угольным дымом из труб и, наконец, благополучно добрались до Таможни. Мне стало грустно при мысли, что теперь нам придется якшаться с жуликами, каковыми слывут все французы, и что, не зная ихнего языка, мы покидаем родину и честных своих соотечественников. Навстречу нам вышли четырнадцать носильщиков, и каждый с отменной готовностью подхватил какую-нибудь поклажу, то и дело называя Джемми "миледи", а меня "ваша честь", и этак миледили они и честили даже моего лакея и горничную в кебе. Тут мне и вовсе взгрустнулось, как я подумал, что уезжаю на чужбину. - Возьми, любезный, - сказал я кучеру наемной кареты, который с самым почтительным видом стоял передо мной, держа в одной руке шляпу, а в другой Джеммину шкатулку с драгоценностями. - Вот тебе, милый мой, шесть шиллингов, - говорю ему, потому как я не мелочный. - Шесть чего? - спрашивает он. - Шесть шиллингов! - заверещала Джемми. - Вдвое больше, чем тебе причитается. - Причитается, мэм?! - повторяет грубиян. - Вот и причитайте на здоровье! Выходит, я должен коней гробить, шею ломать, коляску корежить, тащить вас, и ваших ребятишек, и ваши пожитки, и за все про все - шесть монет? С этими словами громила швырнул шляпу вместе с моими шиллингами наземь и подсунул мне кулачище под самый нос, так что я было решил, что он пустит из него Кровь. - Восемнадцать шиллингов - вот сколько мне положено! - объявил он. - Поняли? Спросите любого из вон тех джентльменов. - Ну по правде-то - семнадцать шиллингов шесть рейсов, - молвил один из четырнадцати носильщиков, - но коли джентльмен и впрямь джентльмен, само собой - отвалит не меньше соверена. Я собрался было возражать, а Джемми завизжала, как турок, но тут один из них гаркнул: "Э-эй!", другой подхватил: "Что за шум, а драки нет?", третий зыкнул: "А ну всыпь им!" - и я, по совести признаться, до того струхнул, что вынул целый соверен и отдал кучеру. Тем временем мой лакей и горничная куда-то скрылись: они всегда исчезают, как только начинается грабеж или скандал. Я пошел было их искать. - Постойте-ка, мистер Фергюсон! - подал голос юный джентльмен лет тринадцати от роду, в красном ливрейном жилете до самых пят и с целым набором булавок, пуговиц и тесемок, скреплявших его борта. - Постойте, мистер Фе, - говорит он, вынув изо рта трубку. - Не забывайте хозяина кеба. - А тебе сколько следует, милейший? - спрашиваю я. - Мне?.. Гм... Сейчас прикинем... Ага! Аккурат тридцать семь шиллингов да еще восемь пенсов. Четырнадцать джентльменов с багажом в руках прыснули и давай гоготать очень наглым манером. Одна только физиономия кучера выражала досаду. - Ах ты поганец! - вскричала Джемми, ухватив мальчишку. - Заломил дороже, чем за карету! - Вы меня не поганьте, мэм! - взвился малый. - Что мне до кареты? Езжали бы омнибусом за шесть пенсов! Что ж не поехали! Чего наняли мой кеб? На что я отмахал сорок миль от Скарлот-стрит на Портленд-стрит да на Портленд-Плейс - и все задарма? Ну-ка, выкладывайте полтора соверена, нечего моего коня томить целый день! Всю эту речь, на запись которой ушло немало времени, он выпалил за пятую долю секунды, а под самый конец ее отшвырнул трубку и, сжав кулаки, стал наступать на Джемми, будто вызывал ее на драку. Моя душенька из пунцовой стала белой, как виндзорское мыло, и рухнула в мои объятия. Что мне было делать? Я закричал: "Полиция!" - но ни один полисмен не заглянет на Темз-стрит, там грабеж среди бела дня узаконен. Что же мне было делать? О, с какой отцовской благодарностью бьется мое сердце, когда я вспоминаю, как поступил наш Таг! Только юнец принял стойку, младший Таггеридж Коукс, который все время заливался смехом, на мой взгляд очень даже непочтительным, вдруг метнул куртку прямо в лицо своей матушки (от соприкосновения с медными пуговицами она вздрогнула и более или менее пришла в себя; и не успели мы рта раскрыть, как он уже очутился в центре крута, который образовали носильщики, девять продавцов и продавщиц апельсинов, несчетное множество мальчишек-газетчиков, зевак и старьевщиков, присунул два маленьких белых кулака к лицу джентльмена в красном жилете, выставившего на врага два черных больших, и тут же начал бой. Будьте покойны! Наш Таг не зря обучался в Ричмондской школе! Мой маленький герой молотил кулаками вовсю - раз! раз! правой! левой! - не уступая в лихости своей дорогой матушке. Сперва что-то треснуло, и высоченная грязно-белая шляпа с черной креповой тряпкой вокруг тульи, походившая на сырой глубокий колодец, - сперва, стало быть, что-то треснуло, эта белая шляпа перемахнула через кеб, и на толпу посыпалось множество различных вещей, к