розы, турецкие гвоздики и прочее, украшая комнату со всем присущим ей уменьем. Она медлила в томном раздумье то над широкой чашей, то над кувшинчиком с драконом, тайком бросая робкие взгляды на юного кузена Генри, чей румянец пошел бы любой девушке, и вы могли бы предположить, что она замыслила дождаться ухода тетушки; однако баронесса и не думала подниматься с кресла: сжимая в руке палку с изогнутой черепаховой ручкой, она отдавала слугам властные распоряжения и строго выговаривала им - Джону за заплатку на чулке, Тому за чересчур щедро насаленные букли, и так далее, и тому подобное, держа их в страхе и трепете. Еще одно отступление касательно судьбы бедных Джеймсов прошлого века: Джеймсы спали по двое в одной кровати, по четверо в одной комнате - чаще всего каморке в подвале - и мылись в деревянных лоханях, каких в нашем Лондоне уже не увидишь - разве что в казармах пешей гвардии ее величества. Если Мария мечтала о разговоре наедине, ее нежному сердцу было суждено разочарование. - Где ты думаешь обедать, Гарри? - спросила госпожа де Бернштейн. - Нам с племянницей Марией подадут в малую гостиную цыпленка, а тебе следует столоваться в лучшей ресторации. В "Белом Коне" обед подают в три, и через минуту-другую мы услышим тамошний колокол. И запомните, сударь, вам не следует бояться расходов - ведите себя, как сын принцессы Покахонтас. Твой багаж отправлен на квартиру, которую я сняла для тебя. Молодому человеку незачем проводить все свое время в обществе двух старух. Не так ли, Мария? - Да, - ответила леди Мария, опуская кроткий взор, а в глазах баронессы вспыхнуло торжество. По-моему, последние пять-шесть дней дракон не щадил Андромеды, и если бы Персей отрубил его жестокую голову, это было бы извинительное драконоубийство. Но с ним не было ни меча, ни щита, и он лишь рассеянно следил, как лакеи в коричнево-голубых ливреях снуют по комнате, скрипя башмаками. - Когда в Танбридж-Уэлз съезжается избранное общество, сюда перебираются хорошие лондонские портные и торговцы материями. Тебе следует побывать у них, мой милый, потому что твой костюм не слишком моден. Чуточку кружев... - Я не могу снять траура, сударыня, - возразил молодой человек, поглядев на свой черный кафтан. - Вздор, сударь! - вскричала старуха, оперлась на трость и, зашуршав юбками, поднялась с кресла. - Носите траур по своему брату хоть до скончания века, если вам нравится. Я не собираюсь вам мешать. Я хочу только, чтобы вы одевались и вели себя, как принято, и были бы достойны своего имени. - Сударыня, - величественно ответил мистер Уорингтон. - Насколько мне известно, я его еще ничем не опозорил! Почему старая дама вдруг умолкла и вздрогнула, словно ее ударили? Пусть прошлое хоронит своих мертвецов. У нее с Гарри случалось немало таких стычек, когда шпаги скрещивались, нанося и парируя молниеносные удары. И Гарри нравился ей ничуть не меньше оттого, что у него хватало смелости ей перечить. - В том, что ты станешь носить рубашку из более тонкого полотна, право же, нет ничего позорного! - сказала она с принужденным смехом. Гарри поклонился и покраснел. Рубашка эта была одним из тех скромных подарков, которые он получил от своих окхерстовских друзей. Ему почему-то было приятно носить ее и с бесконечной нежностью вспоминать этих новых его друзей, таких хороших, чистых сердцем, простых и добрых; пока рубашка была на нем, он чувствовал, что никакое зло не может его коснуться. Он сказал, что пойдет к себе на квартиру и вернется, надев самое тонкое свое белье. - Возвращайтесь, возвращайтесь, сударь, - сказала госпожа Бернштейн. - И если наши гости еще не прибудут, мы с Марией подыщем для вас кружева! И баронесса отрядила одного из лакеев проводить молодого виргинца в его новое жилище. Оказалось, что Гарри ждали там не только обширные и прекрасно убранные комнаты, но и грум, желавший поступить на службу к его милости, а также лакей - на случай, если он захочет нанять камердинера для мистера Гамбо. Не успел он пробыть у себя и нескольких минут, как к нему явились посланцы лондонского портного и сапожника с карточками и почтительными приветствиями от своих хозяев господ Ренье и Тулла. Гамбо уже приготовил самый лучший костюм из всего его скромного гардероба и самое топкое белье, каким только бережливая виргинская мать снабдила своего сына. Перед глазами Гарри встала картина родного дома среди зимних снегов, когда в камине трещали огромные поленья, а у огня тихо и чинно склонялись над шитьем его мать, миссис Маунтин и маленькая Фанни. И юноше впервые пришло в голову, что сшитая дома одежда может быть недостаточно щегольской, а белье из домашнего полотна - недостаточно тонким. Неужели он может устыдиться того, что принадлежит ему, и того, что он привез из Каслвуда? Странно! Простодушные обитатели этого последнего были неизменно довольны и горды всем, что делалось, говорилось или изготовлялось в Каслвуде, и госпожа Эсмонд, отправляя сына в Англию, полагала, что он экипирован не хуже любого молодого вельможи. Конечно, его платье могло быть более модным, да и сшито получше, однако, когда молодой человек, завершив свой туалет, вышел из дома, он выглядел вполне сносно. Гамбо подозвал портшез и важно зашагал рядом: и так они добрались до ресторации, где Гарри намеревался пообедать. Там он думал найти щеголя, с которым познакомился в этот день у тетушки, так как тот сообщил ему, что за табльдотом в "Белом Коне" собирается лучшее общество Танбриджа. Гарри поспешил назвать имя своего нового друга хозяину заведения, но хозяин и половые, улыбаясь и кланяясь, проводили его в залу, заверили его милость, что его милости не требуется никаких рекомендаций, кроме его собственной, помогли ему повесить плащ и шпагу на колышек, осведомились, желает ли он пить за обедом бургундское, понтак или шампанское, и подвели его к столу. Хотя "Белый Конь" и был самой модной ресторацией городка, в этот день зала пустовала, и хозяин заведения мосье Барбо уведомил Гарри, что нынче на Саммер-Хилле устраивается большое празднество и почти все посетители вод отбыли туда. И правда, за столом, кроме Гарри, сидело лишь четверо джентльменов. Двое из них уже кончили обедать и допивали вино, а остальные двое - люди совсем молодые - только приступили к трапезе, и хозяин, проходя мимо, вероятно, шепнул им имя новоприбывшего гостя, так как они поглядели на Гарри с видимым интересом и слегка ему поклонились через стол, когда улыбающийся хозяин упорхнул, чтобы заняться обедом молодого виргинца. Мистер Уорингтон поклонился в ответ на приветствие двух молодых людей, которые выразили свое удовольствие по поводу его приезда сюда и надежду, что Танбридж при ближайшем знакомстве ему понравится. Тут они усмехнулись и обменялись лукавыми взглядами, смысла которых Гарри не понял, как не понял и того, почему они многозначительно посмотрели на двух других посетителей, сидевших за вином. Один из этих последних носил несколько потрепанный бархатный кафтан с пышными кружевами и вышивками, а необычайно длинная косица его парика была уложена в кошелек. Его собеседник, которого он пронзительным голосом называл "ваше сиятельство" и "милорд", был низенький сутулый человек с мохнатыми бровями и крючковатым носом. Милорд, продолжая попивать вино, едва поглядел на Гарри, а потом повернулся к своему сотрапезнику. - Итак, вы знакомы с племянником старухи, с крезом, который только что приехал сюда? - Тут тебе и конец, Джек! - заметил один молодой джентльмен другому. - Да, я этого наречия так и не постиг, - согласился Джек. Дело в том, что те двое говорили по-французски. - Без сомнения, любезнейший милорд, - ответил господин с длинной косицей. - Вы показали редкостное проворство, любезный барон! Он ведь приехал не более двух часов назад. Слуги сказали мне об этом, только когда я сел обедать. - Но я был знаком с ним прежде! Я часто видел его в Лондоне у баронессы и его кузена графа, - возразил барон. Тут хозяин, сияя улыбками, подал Гарри благоухающий суп. - Отведайте, сударь! Сварено по моему собственному рецепту, - сказал он и шепотом сообщил Гарри знаменитое имя вельможи, сидевшего напротив. Гарри поблагодарил мосье Барбо на его родном языке, после чего иностранец обернулся, послал Гарри самую любезную улыбку и объявил: - Fous bossedez notre langue barfaidement, Monsieur {Вы прекрасно владеете нашим языком, мосье (франц. с немецким акцентом).}. Когда мистер Уорингтон был в Канаде, ему ни разу не доводилось слышать, чтобы французские слова произносились на такой лад. Он ответил иностранцу поклоном. - Расскажите мне еще что-нибудь про этого креза, милейший барон, - продолжал милорд, говоря со своим собеседником несколько сверху вниз и не обращая на Гарри ни малейшего внимания, что, пожалуй, сильно уязвило юношу. - Что вы хотели бы услышать от меня, милорд? Этот крез - молодой человек, как все молодые люди. Он высок, как все молодые люди. Он неловок, как все молодью люди. У него черные волосы, как у всех, кто приезжает из Индий. Квартиру ему здесь сняли над игрушечной лавкой миссис Роуз. "И я тоже живу там, - подумал мистер Уорингтон. - О каком крезе они говорят? А суп очень вкусный!" - Он путешествует с большой свитой, - продолжал барон, - четверо слуг, две дорожные коляски и двое форейторов. Его камердинер - негр, который спас ему жизнь, когда он в Америке попал в руки дикарей, а теперь и слышать не хочет, чтобы его отпустили на свободу. Он упорно носит траур по брате, от которого унаследовал свои владения. - А вас разве что-нибудь могло бы утешить, если бы ваш брат умер, милейший кавалер? - воскликнул пожилой джентльмен. - О, милорд! Его имение! - ответил иностранец. - Как вам известно, оно не так уж мало. - Ваш брат живет на доходы с родового имения, которое, как вы мне говорили, очень велико, а вы - своими трудами, дражайший кавалер. - Милорд! - вскричал иностранец, которого его собеседник стал теперь называть кавалером. - Своими трудами и умом, что гораздо благороднее! А вы будете нынче у баронессы? Она ведь, кажется, немного вам сродни? - Я вновь не понимаю вас, ваше сиятельство, - с досадой ответил его собеседник. - Но как же! Она - очень умная женщина, знатного происхождения, испытала невероятные приключения, почти без принципов (тут, к счастью, вы имеете перед ней преимущество). Но что до этого нам, людям света? Без сомнения, вы пойдете туда, чтобы играть с юным креолом и выиграть у него как можно больше. Между прочим, барон, а что, если этот юный креол на самом деле guet a pens? {Ловушка (франц.).} Что, если наша почтенная дама попросту сочинила его в Лондоне и приписала ему сказочные богатства, чтобы он мог обирать здешних простаков? J'y a souvent pense {Я часто об этом думал (франц.).}, милорд, - ответил барон, многозначительно прижимая палец к носу. - Ведь баронесса способна на что угодно. - Барон, баронесса - que voulez-vous {Что вы хотите (франц.).}, друг мой? Я имею в виду покойного супруга. Вы его знали? - Близко. Более законченный негодяй еще не садился за карточный стол. В Венеции, в Брюсселе, в Спа, в Вене - ему были хорошо известны тюрьмы всех этих городов. Да, я его знал, милорд. - Я так и полагал. Я видел его в Гааге, где имел честь познакомиться и с вами, - столь отъявленный мошенник не часто переступал мой порог. Но послу приходится открывать свои двери самым разным людям, барон, - шпионам, шулерам, злодеям и всяким мерзавцам. - Parbleu {Черт побери (франц.).}, милорд! Как вы их трактуете! - заметил собеседник милорда. - Человек моего ранга, милейший, - моего тогдашнего ранга, - разумеется, обязан принимать всевозможных людей - в том числе и вашего друга. Зачем его жене могло понадобиться подобное имя, я, право, не могу понять. - По-видимому, оно было лучше ее собственного. - Вот как? Мне приходилось слышать про ирландца, который обменялся одеждой с огородным пугалом. Не берусь судить, какое имя более благородно - английского епископа или немецкого барона. - Милорд! - покричал его собеседник, вскакивая и прижимая руку к большой звезде у себя на груди. - Вы забываете, что я тоже барон и кавалер ордена... - Шпоры Священной Римской Империи! Ничуть не забываю, любезный кавалер и барон! Вы не хотите еще вина? Так мы встретимся сегодня вечером у госпожи Бернштейн. Кавалер ордена Шпоры и барон встал из-за стола, пошарил в вышитом кармане, словно в поисках монеты для полового, который подал ему большую, отделанную галуном шляпу, затем, взмахнув кружевной манжетой и рукой в сверкающих перстнях, сделал ему знак посторониться и величественно вышел из залы. Только когда тот, кого называли милордом, заговорил о вдове епископа и супруге немецкого барона, Гарри Уорингтон наконец понял, что предметом беседы этих двух джентльменов служат его тетушка и он сам. Однако прежде, чем он окончательно в этом уверился, один из них покинул залу, а другой повернулся к двум молодым джентльменам и сказал: - Какой пройдоха! Все, что я говорил о Бернштейне, относится raulato nomine {С заменой имени (лат.).} и к нему. Он всегда был шпионом и плутом. Он менял веру уж не помню сколько раз. По моему настоянию его выслали из Гааги, когда я был там послом, и мне известно, что в Вене он был бит тростью. - Не понимаю, как может лорд Честерфилд поддерживать знакомство с подобным негодяем! - воскликнул Гарри. Молодые люди оглянулись на него, но, к его удивлению, вельможа, которого он столь резко перебил, и не подумал прервать свою речь. - Второго такого fieffe coquin {Отъявленного негодяя (франц.).}, как Польниц, не отыскать. Благодарение небу, он оставил мне мою табакерку! Вы смеетесь? Мошенник вполне способен украсть ее. - Милорд не сомневался, что молодые люди смеются его шутке. - Вы совершенно правы, - сказал один из обедающих, поворачиваясь к мистеру Уорингтону, - хотя я и не знаю, какое вам, прошу прощения, до этого дело. Милорд будет играть с любым, кто его пригласит. Не тревожьтесь - он глух как пень и не слышал ни одного вашего слова: вот почему милорд будет играть с любым, кто положит перед ним колоду карт, и вот почему он не брезгует обществом этого мошенника. - Черт побери, я знаю и других вельмож, которые не слишком-то разборчивы в знакомствах, - заметил мистер Джек. - Ты имеешь в виду меня и мое знакомство с тобой? Видишь ли, мой милый, я всегда знаю, с кем имею дело, и никому не удастся меня провести. Не обратив ни малейшего внимания на гневную вспышку мистера Уорингтона, милорд разговаривал теперь с мосье Барбо на своем любимом французском языке и милостиво хвалил обед. Хозяин отвешивал поклон за поклоном; он был в восторге, что его превосходительство доволен и что он сам еще не забыл искусства, которое постигал в молодости в Ирландском королевстве его превосходительства. Сальми понравилось милорду? Он только что подал сальми молодому знатному американцу напротив, джентльмену из Виргинии... - Кому?! - Бледное лицо милорда на миг покраснело, когда он задал этот вопрос и посмотрел на Гарри Уорингтона, сидевшего напротив. - Молодому джентльмену из Виргинии, который только что прибыл в Танбридж и в совершенстве владеет нашим прекрасным языком, - сказал мосье Барбо, надеясь с помощью этого комплимента убить двух зайцев. - И которому ваше сиятельство ответит за выражения, оскорбительные для моей семьи и произнесенные в присутствии этих джентльменов, - прокричал мистер Уорингтон громовым голосом, твердо решив, что на этот раз обидчик его услышит. - Подойдите и крикните ему прямо в ухо - тогда он, быть может, вас услышит, - посоветовал один из молодых людей. - Я постараюсь, чтобы его сиятельство так или иначе меня понял, - с достоинством произнес мистер Уорингтон. - И не потерплю, чтобы он или кто-нибудь иной чернил моих родственников в моем присутствии! Низенький вельможа напротив Гарри не слышал пи единого его слова, но воспользовался этим временем, чтобы подготовить собственную речь. Он встал, раза два провел платком по губам и оперся о стол изящными тонкими пальцами. - Милостивый государь, - сказал он, - даю вам слово джентльмена, что я не знал, в чьем присутствии я говорю, и, очевидно, мой собеседник, мосье де Польниц, также не знаком с вами. Знай же я, кто вы такой, то, поверьте, я ни в коем случае не произнес бы ни единого слова, которое могло бы задеть вас. Я приношу вам мои оправдания и извинения перед присутствующими здесь лордом Марчем и мистером Моррисом. На это мистер Уорингтон мог только поклониться и пробормотать несколько вежливых слов, после чего милорд, сделав вид, будто прекрасно их расслышал, отвесил Гарри еще один глубокий поклон, сказал, что будет иметь честь посетить мистера Уорингтона, и, кивнув молодым людям, покинул залу. ^TГлава XXVI,^U в которой мы оказались очень далеко от Окхерста В пределах владений трактира "Белый Конь", под самым окном большой залы, простиралась лужайка для игры в шары, где стояло несколько столиков, за которыми можно было выпить пуншу или чаю. Когда трое молодых джентльменов почти одновременно кончили обедать, мистер Моррис предложил выйти на лужайку, чтобы в прохладе распить бутылочку. - Джек Моррис готов отправиться в тартарары, лишь бы придраться к случаю, чтобы еще раз выпить, - заметил милорд. После чего Джек заявил, что каждый джентльмен идет к погибели своим путем. И он не отрицает, что его слабость - вино. - Путь лорда Честерфилда устлан зеленым сукном, - отозвался лорд Марч. - Его сиятельство жить не может без карт и костей. - Милорда Марча одолевает не один бес, а несколько. Он любит карты, он любит скачки, он любит пари, он любит пить, он любит есть, он любит деньги, он любит женщин, - познакомившись с его сиятельством, вы попали в дурное общество, мистер Уорингтон. Он сыграет с вами на каждый акр, который есть у вас в Виргинии. - С величайшим удовольствием, мистер Уорингтон, - вмешался милорд. - И на весь ваш табак, и на все ваши пряности, и на всех ваших рабов, и волов, и ослов, и на все, что только у вас есть. - Не начать ли нам сейчас? Джек, вы никогда не выходите из дома без стаканчика с костями и пробочника. Я сыграю с мистером Уорингтоном, на что он пожелает. - К сожалению, милорд, табак, рыба и ослы и волы мне не принадлежат. Я только что достиг совершеннолетия, а моя матушка старше меня лет на двадцать, не больше, и, без сомнения, может прожить дольше, чем я. - Держу пари, что вы ее переживете. Я уплачу вам сейчас, а после ее смерти вы вернете мне эту сумму в четырехкратном размере. И я готов сейчас же поставить хорошие деньги против вашего виргинского поместья, когда оно перейдет к вам после кончины вашей матушки. Как оно называется? - Каслвуд. - Говорят, настоящее княжество. Держу пари, что здешние сплетники преувеличили его богатства в десять раз, не меньше. А почему вашему имению дали такое название? Или вы в родстве с лордом Каслвудом? Постойте-постойте, я знаю... миледи ваша матушка - дочь истинного главы рода. В пятнадцатом году он поставил на битую карту. Я десятки раз слышал его историю от моей старушки герцогини. Она знавала вашего деда. Он был приятелем Аддисона, и Стиля, и Попа, и, наверное, Мильтона, и всех прочих умников. Жаль, что он не остался дома и не отправил на плантации младшую ветвь семьи. - Я только что гостил в Каслвуде у моего кузена, - заметил мистер Уорингтон. - Гм! А вы с ним играли? Он любит и карты и кости. - Нет. Только с дамами, по шесть пенсов. - Тем лучше для вас обоих. Но с Уиллом Эсмондом, если он был дома, вы играли. Ставлю десять против одного, что с Уиллом Эсмондом вы играли! Гарри покраснел и признался, что по вечерам они с кузеном иногда играли в карты. - А Том Сэмпсон, их капеллан? - воскликнул Джек. - Он тоже был там? Бьюсь об заклад, что Том был у вас третьим, а если вы играли против Тома и Уилла Эсмонда вместе, то да помилует вас бог! - По правде говоря, я обыграл их обоих, - сказал мистер Уорингтон. - И они расплатились? Бывают же в мире чудеса! - О чудесах я ничего не говорил, - ответил мистер Гарри, улыбнувшись и прихлебывая вино. - А вы умеете молчать - volto sciolto {С безразличным видом (итал.).}, э, мистер Уорингтон? - сказал милорд. - Прошу прощения, - заявил прямолинейный Гарри. - Кроме родного языка, я еще немного знаю французский, и только. - Лорд Марч изучал итальянский язык в Опере, и уроки обошлись ему недешево, - объяснил Джек Моррис. - Нам надо показать ему Оперу, верно, Марч? - А надо ли, Моррис? - спросил милорд, словно ему не слишком понравилась такая фамильярность. На обоих джентльменах были одинаковые маленькие парики без пудры, синие сюртуки с серебряными пуговицами, лосины, сапоги для верховой езды и маленькие шляпы с узким галуном, - ничто не выдавало в них щеголей. - Опера меня не очень манит, милорд, - сказал Гарри, все больше оживляясь от вина. - Но мне хотелось бы побывать в Ньюмаркете и посмотреть хорошую английскую охоту. - Мы покажем вам и Ньюмаркет и охоту, сэр. Вы хороший наездник? - По-моему, недурной, - ответил Гарри. - Кроме того, я неплохо стреляю, и прыгаю тоже, - А сколько вы весите? Держу цари, что мы весим одинаково или я больше. Держу пари, что Джек Моррис побьет вас в стрельбе по птицам и по мишени с двадцати пяти шагов. Держу пари, что я прыгну дальше вас на ровной земле... вот здесь, на лужайке! - Я не знаю, как стреляет мистер Моррис - ведь я никогда вас не видел, господа, - но я принимаю ваши пари по вашим ставкам, милорд! - воскликнул Гарри, который к этому времени совсем оживился от бургундского. - По двадцать пять фунтов каждое! - объявил милорд. - Идет! - воскликнули оба. Молодой виргинец считал, что ради чести родного края не должен отказываться ни от одного пари, которое ему предлагают. - Последнее пари мы можем разыграть сейчас же, если вы еще твердо держитесь на ногах, - сказал милорд, вскочил со стула, потянулся и посмотрел на сухую пыльную траву. Он снял сапоги, сбросил сюртук и жилет и, швырнув их на землю, застегнул пояс потуже. Гарри относился к своей одежде с гораздо большим уважением. На нем был его лучший костюм. Он снял свой бархатный кафтан и камзол, тщательно их сложил и, заметив, что все столики вокруг залиты вином, через открытую дверь вернулся в залу, намереваясь положить свою одежду на чистый стол. Там уже обедал новый посетитель. Это был не кто иной, как мистер Вулф, перед которым стоял цыпленок с салатом и скромная пинта пива. Гарри был в превосходнейшем расположении духа. Он сообщил полковнику, что держит пари с лордом Марчем - не хочет ли полковник Вулф войти с ним в долю? Полковник Вулф ответил, что он слишком беден, чтобы держать пари. Но, может быть, он выйдет на лужайку и будет свидетелем? С большим удовольствием. И, поставив стакан, полковник Вулф вышел на лужайку вслед за своим юным другом. - Что это за рыжий мужлан с постной физиономией? - осведомился Джек Моррис, который также испытывал живящее влияние бургундского. Мистер Уорингтои сообщил, что это полковник двадцатого полка Вулф. - Ваш покорный слуга, господа, - сказал полковник с сухим военным поклоном. - Впервые в жизни вижу такую фигуру! - воскликнул Джек Моррис. - А вы, Марч? - Прошу прощения, вы, кажется, сказали "Марч"? - спросил полковник с очень удивленным видом. - Я граф Марч, к вашим услугам, полковник Вулф, - сказал молодой вельможа с поклоном. - Мой друг, мистер Моррис, так накоротке со мной, что после обеда мы делаемся точно братья. "Почему этого не слышит весь Танбридж-Уэлз!" - подумал Моррис и пришел в такое восхищение, что воскликнул: - Держу два против одного за милорда! - Идет! - отозвался мистер Уорингтон, и восторженному Джеку пришлось повторить "идет!". - Примите его пари, полковник, - шепнул Гарри своему другу. Но полковник ответил, что его средства не позволяют ему проигрывать, а поэтому он не должен рассчитывать и на выигрыш. - Я вижу, что вы уже выиграли одно из наших пари, мистер Уорингтон, - заметил лорд Марч. - Я выше вас дюйма на два, но вы шире в плечах. - Вздор, милейший Уилл! Готов держать с вами пари, что вы весите вдвое больше него, - воскликнул Джек Моррис. - Идет, Джек! - со смехом ответил милорд. - Все пари по двадцать пять фунтов. Вы принимаете это его пари, мистер Уорингтон? - Нет, мой милый... хватит и одного, - сказал Джек. - Прекрасно, мой милый, - ответил милорд. - А сейчас мы займемся нашим последним пари. Гарри, облаченный в лучшие свои шелковые чулки, черные атласные штаны и изящные гетры, в отличие от своего противника, не решился спять башмаки, - впрочем, тяжелые сапоги со шпорами, которые были на том, меньше всего подходили для состязания в прыжках. Перед ними была ровная полоса дерна ярдов в тридцать в длину, так что места хватало и для разбега и для прыжка. Лужайку окаймляла усыпанная песком дорожка, за которой находилась ограда и ворота с вывеской - на лазурном поле между двумя кеглями ганноверский белый копь в прыжке, а вместо девиза фамилия хозяина и название вышеупомянутого животного. Друг лорда Марча положил на землю платок, указывавший место, откуда соперники должны были прыгать, а мистер Вулф встал по другую сторону лужайки, чтобы отмечать длину их прыжков. "Милорд прыгал первым, - сообщил мистер Уорингтон в письме, адресованном миссис Маунтин, Каслвуд, Виргиния, которое сохранилось до наших дней. - Он хотел, чтобы начал я, но я вспомнил историю про сражение при Фантенуа, которую часто рассказывал мой любимый Джордж, и сказал: "Monseigneur le Comte, tirez le premier, s'il voua play {Господин граф, стреляйте первым, пожалуйста (франц.).}. И он прыгнул в одних чулках, а я в честь Старой Виргинии имел удавольстие побить его сиятельство больше, чем на два фута, и имено на два фута девять дюймов, потому, что я прыгнул на двадцать один фут три дюйма по мерке троктирщика, а его сиятельство только на восемнадцать футов шесть дюймов. Я уже до этого выиграл у него парри по поводу нашего веса (я ведь сразу увидел, что он весит меньше). Так что он и мистер Джек заплатили мне свои два проигрыша. Передай матушке мой самый почтительный поклон - она на меня не рассердится, потому что я держал парри ради чести Старого Доминиона, а мой противник был знатный вельможа; у него у самого есть два граффства, а после смерти отца он будет герцогом. Парри тут в большой моде, и все молодые арестакраты и светские люди держат парри с утра до вечера. Я сказал им, - может быть, напрасно, - что у нас в Виргинии есть джентльмен, который прыгает дальше меня на добрый фут, а когда они спросили, кто это, и я ответил, что полковник Дж. Вашингтон, - это же правда, ты знаешь, и побить меня может он один и в своем граффстве и в моем, - то мистер Вулф стал меня без конца расспрашивать про полковника Дж. В. и сказал, что слышал о нем, и говорил про неудачную прошлогоднюю икспидицию так, словно знал там каждый дюйм земли, и еще он знал названия всех наших рек, только Потомак назвал "Потамаком", и мы все очень смеялись. Лорд Марч - другой его титул лорд Раглен - совсем не агарчился из-за проигрыша, и он с его приятелем отдали мне деньги из своих кошельков, что пришлось очень кстати, потому что мой совсем опустел после того, как я одарил слуг кузена Каслвуда и купил лошадь в Окхерсте, и мне иначе пришлось бы снова обратиться за деньгами к лондонскому или бристольскому агенту моей досточтимой матушки". Когда состязание окончилось, четверо джентльменов вышли из сада "Белого Коня" на Променад, где к этому времени собралось немало гуляющих, по чьему адресу мистер Джек, человек непосредственный и откровенный и к тому же наделенный весьма громким голосом, принялся отпускать замечания, далеко не всегда лестные. Когда же шутил лорд Марч, - а его сиятельство на шутки не скупился, - мистер Джек гомерически хохотал. - Ха-ха-ха! О, господи! Милейший граф, ваше сиятельство, дорогой мой, вы меня убьете! "Прямо казалось, будто он хочет, - писал проницательный Гарри миссис Маунтин, - чтобы все знали, что его друг и собеседник - графф!" Мимо них, надо сказать, дефилировало самое разнообразное общество. Мосье Польниц, одетый не более пышно, чем за обедом, улыбнулся им и взмахнул огромной шляпой, отделанной позументом и грязноватыми перьями. Затем молодым людям поклонился лорд Честерфилд в кафтане жемчужного цвета, при синей ленте и звезде. - Готов поставить на старикана против всего королевства, да и Франции тоже, что в умении снимать шляпу с ним не сравнится никто! - заметил лорд Марч. - Он не менял ее фасона уже лет двадцать. Вон поглядите! Опять снята! А видите этого неуклюжего рябого мужлана с табачной физиономией, который в ответ только прикоснулся к своей касторовой шляпе? Черт бы побрал его наглость! Вы знаете, кто он? - Нет, чтоб он провалился ко всем чертям! А кто это, Марч? - с проклятием осведомился Джек. - Некий Джонсон, составитель словаря, о котором лорд Честерфилд, когда этот лексикон должен был выйти, написал несколько превосходных заметок, - он покровительствовал этому невеже. Я знаю, что заметки были превосходные. Так говорит Хорри Уолпол, а он в таких вещах разбирается. Черт бы побрал этого наглого учителишку! - Таких надо сажать в колодки и выставлять у позорного столба! - загремел Джек. - А толстяк, с которым он прогуливается, тоже один из этих писак - печатник по фамилии Ричардсон, он написал "Клариссу". - Боже великий! Неужели, милорд, это великий Ричардсон? Автор "Клариссы"? - в один голос воскликнули полковник Вулф и мистер Уорингтон. Гарри бросился вперед, чтобы получше рассмотреть старика, который, переваливаясь, шел по аллее в сопровождении роя восхищенных дам. - Ах, любезный сэр! - говорила одна из них. - Вы слишком велики и хороши для этого мира; но, конечно, вы были посланы наставить его в добродетели! - О дражайшая мисс Мулсо! Но кто наставит наставника? - спросил добросердечный старый толстячок, поднимая к небу ласковое круглое лицо. - И у него есть свои недостатки и заблуждения. Даже возраст и опытность не мешают ему споты.... Боже мой, мистер Джонсон! Прошу прощения, я, кажется, наступил вам на мозоль! - Совершенно верно, сударь: вы наступили мне на мозоль и получили прощение, - ответил мистер Джонсон и продолжал бормотать какие-то стихи, уставясь в землю, заложив руки за спину и раскачиваясь так, что по временам его внушительная трость оказывалась в опасной близости от честных кротких глаз его собрата по перу. - Они видят не слишком хорошо, милейшая мисс Мулсо, - сказал тот, вновь обращаясь к молодой девице, - но все же я предпочту держать плеть моих ресниц подальше от обуха мистера Джонсона. Ваш слуга, сударь! - Тут он снял шляпу и отвесил низкий поклон мистеру Уорингтону, который, залившись румянцем, приветствовал прославленного писателя и поспешил скрыться в толпе. Прославленный писатель привык к поклонению. Еще никогда человеческое тщеславие не раздувалось столь нежным ветерком. Восхищенные старые девы осыпали его чаинками и кадили ему кофейниками. Матроны лобызали туфли, которые вышивали для него. Вокруг его ночного колпака сиял ореол добродетели. Было время, когда вся Европа волновалась, вздыхала, восторгалась, трепетала и лила слезы над страницами этого бессмертного, низенького, доброго человека с круглым животиком. Гарри вернулся к своим спутникам, весь сияя и полный гордости, потому что великий человек ответил на его приветствие. - Ах! - сказал он. - Я очень рад, милорд, что увидел его. - Увидели его? Да, черт побери, вы, наверное, можете его видеть хоть каждый день у него в печатне, - заметил Джек со смехом. - Мой брат говорил, что он и мистер Фильдинг, если я не перепутал фамилию, - самые великие гении Англии, и часто повторял, что первое свое паломничество, когда мы приедем в Европу, он совершит к мистеру Ричардсону! - воскликнул Гарри, всегда готовый горячо встать на защиту мнения своего самого любимого друга. - Ваш брат говорил, как подобает мужчине! - воскликнул и полковник Вулф, чье бледное лицо также вспыхнуло. - Я скорее предпочел бы стать гением, чем пэром королевства! - У всякого свой вкус, полковник, - ответил милорд, которого все это чрезвычайно позабавило. - Ваша пылкость - я не хочу сказать ничего обидного! - так освежающа! Даю вам слово чести. - Она освежила и меня, черт побери! Удивительно освежила! - подхватил Джек. - Ну, вот видите - и Джека тоже. Она освежила и Джека. Послушай, Джек, кем ты предпочел бы стать - стариком-печатником, который написал историю про какую-то дуру и ее соблазнителя, или пэром с десятью тысячами дохода? - Марч... милорд Марч, вы считаете меня болваном? - осведомился Джек плаксивым голосом. - Чем я заслужил от вас такое поношение? - Я же предпочту честь почестям и талант - богатству. Я предпочту сам заслужить громкое имя, а не унаследовать его от отца, хотя, благодарение богу, мой отец носит честное, ничем не запятнанное имя, - ответил молодой полковник. - Но прошу извинить меня, господа! - И, поспешно им поклонившись, он бросился навстречу двум дамам - старой и молодой, которых сопровождал пожилой джентльмен. - Это красавица мисс Лоутер. Теперь я вспомнил! - сказал милорд. - Глядите, он взял ее под руку! По слухам, они помолвлены. - Неужто этот мужлан помолвлен с девицей из рода Лоутеров? - вскричал Джек. - Черт побери, к чему мы идем со всеми этими печатниками, отставными прапорщиками, учителишками и прочим сбродом! В эту минуту автор лексикона, не выказавший никакого желания поклониться лорду Честерфилду, когда этот знаменитый вельможа учтиво его приветствовал, почтительно склонился почти до земли перед краснолицым толстяком в большой круглой шляпе и в мантии, который теперь появился на Променаде. Это был милорд епископ Солсбервйский, не без самодовольства выставлявший напоказ синюю ленту и звезду Подвязки, какового благородного ордена он был прелатом. Доктор Джонсон держал шляпу в руках все время, пока беседовал с доктором Гилбертом, а тот наговорил много весьма лестных и похвальных слов мистеру Ричардсону, утверждая, что он - столп добродетели, проповедник истинной нравственности и оплот религии, в чем честный печатник и сам нимало не сомневался. Пусть ни одна юная барышня, наслушавшись этих похвал, не торопится к книжному шкафу дедушки и опрометчиво не снимает с полки "Клариссу". Ей не доставят удовольствия эти тома, хотя сто лет назад над ними трепетали и плакали ее прелестные прабабушки, священники рекомендовали их с кафедр своим прихожанам и они вызывали восторг всей Европы. Хотел бы я знать, добродетельнее ли ваши женщины своих бабушек или просто чопорнее их? Если верно первое, то в этом случае мисс Смит из Нью-Йорка, несомненно, более скромна и благовоспитанна, чем мисс Смит из Лондона, ибо последняя еще же смущается, говоря, что у столов, роялей и жареной птицы есть ножки. О мой верный, добрый старый Сэмюел Ричардсон! Ведомо ли тебе в Аиде, что твои превосходные романы пылятся в дальних углах и нашим дочерям так же не дозволяется читать "Клариссу", как и "Тома Джонса"? Восстань, Сэмюел, и примирись со своим собратом, которого при жизни ты так горячо ненавидел. Кто знает, через сто лет, возможно, нынешние романы будут храниться под замком и вызывать краску на хорошеньких щечках юных девиц. - А что это за странная особа в высоком головном уборе времен моей бабушки разговаривает сейчас с мистером Ричардсоном? - осведомился Гарри, когда вычурно одетая дама подошла к склонившемуся в поклоне печатнику и, сделав реверанс, сказала ему какой-то комплимент. Джек Моррис тревожно ткнул Гарри в бок рукояткой своего хлыста. Лорд Марч засмеялся. - Эта странная особа - моя досточтимая родственница Катарина герцогиня Дуврская, герцогиня Куинсберри, к вашим услугам, мистер Уорингтон. Когда-то она была знаменитой красавицей! С, тех пор она сильно изменилась, не правда ли? Настоящая дряхлая горгона! Она большая покровительница всяких писак, и когда эта карга была молода, они даже воспевали ее в стихах. Граф оставил своих друзей и направился к старой герцогине, а Джек Моррис объяснил мистеру Уорингтону, что после смерти герцога лорд Марч и Рагяен унаследует титулы своего родственника. - Наверное, - сказал Гарри простодушно, - его сиятельство приехал сюда, сопровождая свою родственницу? Джек громко расхохотался. - А, да! Вот именно! Без всяких сомнений! - сказал он. - Неужели, мой милый, вы ничего не слышали про малютку-танцовщицу из Оперы? - Я совсем недавно приехал в Англию, мистер Моррис, - с улыбкой ответил Гарри. - А в Виргинии, признаюсь, мы редко получаем новости о малютках-танцовщицах из Оперы. К счастью для нас, тайна малютки-танцовщицы так и не была раскрыта, ибо разговор молодых людей прервало появление дамы в алом плаще с капюшоном и в шляпе, весьма похожей на те очаровательные головные уборы, которые вновь вошли в моду сто лет спустя после описываемых нами событий. Дама эта сделала реверанс обоим джентльменам, и они поклонились в ответ. Подойдя к Гарри, она, к его удивлению, протянула ему руку. - Неужели вы уже успели забыть меня, мистер Уорингтон? - спросила она. И шляпа Гарри тотчас слетела с его головы. Он вздрогнул, покраснел и воскликнул "боже великий!" так, словно силы небесные сотворили какое-то чудо. Это была леди Мария, которая вышла прогуляться. А он совсем забыл про нее! Она, сказать по правде, настолько полно изгладилась из памяти молодого джентльмена, что ее внезапное возвращение туда и появление перед ним во плоти совсем ошеломило мистера Уорингтона и вызвало на его щеках виноватую краску. Да. Он совсем про нее не вспоминал! Неделю назад - год, сто лет назад, как казалось ему теперь, - он не удивлялся, где бы ее ни встречал. Тогда она возникала из-за темной купы кустов, проходила по зеленым лужайкам, медлила на лестницах и в коридорах, реяла в его снах - и днем и ночью, и наяву и в грезах он привык постоянно видеть ее. Неделю назад его сердце билось при мысли о ней. Неделю назад он не успевал проснуться, как ему уже улыбался ее образ. Его любовь была безжалостно убита всего лишь в прошлый вторник, а он не только перестал ее оплакивать, но и совсем о ней забыл! - Может быть, вы немного пройдетесь со мной? - спросила леди Мария. - Или вы предпочтете слушать музыку? Наверное, музыка вам будет приятнее. - Вы знаете, - сказал Гарри, - что я не очень люблю музыку и она мне нравится, только когда... (он вспомнил вечерний псалом)... когда играете вы. При этих словах он опять багрово покраснел, чувствуя, что гнусно лжет. Бедная леди Мария сама взволновалась, заметив трепет и волнение своего юного собеседника. Боже милостивый! Неужели эта робость, это смущение означают, что она ошиблась и юноша по-прежнему ей верен? - Дайте я обопрусь о вашу руку, и погуляем, - сказала она, делая реверанс его спутникам. - Тетушка после обеда уснула. Гарри оставалось только предложить ей руку и прижать к сердцу ручку, легко коснувшуюся его локтя. Мария сделала еще один реверанс спутникам Гарри, склонившимся в поклоне, и удалилась со своим призом. И в горе, и в бешенстве, и в страдании, и в ревнивых муках женщина, даже безжалостно покинутая, не забывает улыбаться, делать реверансы, любезничать, притворяться. С какой решимостью соблюдают они правила хорошего тона - у них всегда найдется приветливое слово, кивок, ласковый вопрос или ответ для случайного знакомого, который, ни о чем не подозревая, врывается