бесхитростная девчушка! Интересно, что она нашла во мне, чем я сумел ее привлечь?" Мог ли Джордж сердиться на нее за то, что она так неудачно отдала предпочтение именно ему? Да и какой мужчина когда-либо сердился по такой причине? Впрочем, Джордж, вероятно, был бы уже не так доволен, знай он все - знай он, что является лишь одним из действующих лиц этой комедии, а отнюдь не главным ее героем, что он - Розенкранц и Гильдепстерн, а роль Гамлета исполняет кто-то другой. Как часто наше мелкое тщеславие получает такие щелчки и подвергается целебному уничижению! Не случалось ли вам возликовать оттого, что взор Люсинды с особой нежностью покоится на пас, и почти тут же приметить, что она самым убийственным образом строит глазки вашему соседу? Не случалось ли вам за обеденным столом обмениваться сладчайшими признаниями с Лалагой (о, этот упоительный шепот под звон бокалов и гул голосов!), а потом подслушать, как она шепчет те же сладостные слова старому Сурдусу в гостиной? Солнце сияет для всех, и для всех благоухают цветы, и трели соловья и Лалаги звучат для всех ушей, а не только для твоих, мой длинноухий брат! ^TГлава LXX,^U в которой видная роль отводится Купидону Теперь, прежде чем будет продолжен рассказ о мисс Лидии и ее проделках, долг повелевает нам дать объяснение некой фразе из письма Джорджа Уорингтона его брату - фразе, в которой упоминается леди Мария Эсмонд и которая кое-кому из наших простодушных читателей, вероятно, все еще кажется загадочной. Да и в самом деле, как могут подобные догадки прийти в голову благонамеренному читателю? Могут ли добронравные, неискушенные молодые люди предположить, что женщина благородного происхождения, весьма древнего рода, обогащенная жизненным опытом и без памяти влюбленная всего несколько месяцев назад, может настолько забыть себя (о, я краснею до кончиков пальцев, когда пишу эти строки!), чтобы не только полюбить человека безродного, к тому же много моложе ее годами, но и выйти за него замуж перед лицом всего света? Впрочем, правильнее будет сказать не перед лицом, а за его спиной, ибо пастор Сэмпсон тайно связал эту пару нерасторжимыми узами в своей часовне в Мэйфэре. Но помедлите и задумайтесь, прежде чем осудить ее бесповоротно. Если леди Мария была безрассудно увлечена своим молодым кузеном, а потом поборола эту слабость, дает ли это нам основание считать, что она не имела права полюбить кого-то другого? Почему только мужчинам дозволено искать новых утех, а женщины должны подвергаться осуждению, если они время от времени позволяют себе немного утешиться? Ни одна обличительная речь не кажется нам более грубой, вульгарной и философски несовершенной, чем, к примеру сказать, речь Гамлета, обращенная к матери по поводу ее второго брака. Ведь суть-то, по-видимому, заключалась в чем? Да в том, что этой нежной повилике необходимо было вокруг кого-нибудь обвиться, а поскольку старого короля уже убрали с дороги, она обвилась вокруг Клавдия. Да что там, мы знаем женщин, у которых эта потребность прилепиться к кому-нибудь столь сильна, что они обвиваются разом вокруг двух мужчин, и кто сказал, черт побери, что за поминками не может последовать свадебного пира? Если вчера вы возблагодарили бога за хороший обед, значит ли это, что сегодня вы уже не можете почувствовать голод? Если у вас от природы отменный аппетит и вы с удовольствием поглощаете сегодня свой ужин, то ведь это говорит лишь о том, что завтра часов в восемь вечера вы, по всей вероятности, захотите пообедать. Что до меня, то когда Кокетисса или Флиртилла были ко мне благосклонны (надеюсь, любезный читатель понимает, что здесь идет речь о неких особах самой что ни на есть ослепительной красоты и самого что ни на есть высокого происхождения), я всегда держал в уме, что придет время, и их благосклонностью будет пользоваться кто-нибудь другой. Нас сервируют a la Russe {На русский лад (франц.).} и заглатывают одного за другим, как в пещере Полифема. Как говорится, hodie mihi, cras tibi {Сегодня меня, завтра тебя (лат.).}. Есть и такие антропофаги, которые пожирают нас дюжинами - и старых, и молодых, и нежных, и жестких, и жирных, и костлявых, и красивых, и безобразных: пощады нет никому, и один за другим мы по воле судьбы исчезаем в их всеядной пасти. Поглядите на леди Каннибул! Все мы помним, как в прошедшем году она разделалась с бедным Томом Соплякусом! Как она вцепилась в него, насытилась им, обглодала его косточки и выплюнула. А теперь она заманила в свое логово Неда Профануса. Зачарованный и дрожащий, он распростерт перед ее величественным взором. Взгляните на это несчастное трепещущее создание, как он беспомощен перед этими дивными очами! Она подкрадывается к нему все ближе и ближе; он тянется к ней все сильнее и сильнее. Сейчас мы услышим жалобный визг, мольбу о пощаде, и ах!.. он исчезнет! Увы! Мне жаль его. К примеру сказать, мне известно, что Мария Эсмонд не раз и не два теряла свое сердце, прежде чем его подобрал Гарри Уорингтон, но мне почему-то думалось, что Гарри навсегда останется его обладателем, что, сокрушаясь над своей незадачливой судьбой и распавшейся связью времен... я хотел сказать - возрастов, Мария сохранит до конца свою любовь и взлелеет ее в благонравном безбрачии. Если в припадке старческого слабоумия я вздумаю завтра влюбиться, то, как и прежде, буду думать, что мне принадлежит неотъемлемое право собственности на сердце моей чаровницы и что я - не просто кратковременный жилец видавших виды меблированных номеров, где расшатанные кушетки хранят следы грязных сапог последнего квартиранта, а винные бокалы - отпечатки многих губ. О, моя бесценная нимфа! Ты была прекрасна и любима! Допустим, у меня было мимолетное увлечение Гликерой (ее кожа и вправду ослепительна, как чистейший паросский мрамор!), допустим, ты была неравнодушна к Телефусу с его дурацкими отложными воротничками и нелепой длинной шеей. Все эти маленькие безрассудства забыты теперь, не так ли? Мы любим друг друга до могилы, разве нет? Да, да, до могилы, и пускай себе Гликера отправляется на воды в Бат, а Телефус со своей cervicem roseam {Красной шеей (лат.).} хоть на виселицу, n'est-ce pas? {Не так ли? (франц.).} О нет, мы не ищем перемен, моя дорогая. Как бы ни летело время, как бы ни ползли вперед стрелки часов, какие бы ни дули над нами ветра, угли в нашем очаге, которые сейчас горят так ярко, никогда не подернутся золой. В былое время мы позволяли себе слегка порезвиться, и, право же, о твоем увлечении Телефусом (не хмурься так, мое сокровище, ведь от этого морщинки у тебя на лбу залегают еще глубже), - право же, повторяю, о твоем увлечении Телефусом злословил весь город, а что до Гликеры, - то она преподло поступила со мной. Но теперь, когда мы понимаем друг друга, наши сердца соединены навеки, и плевать мы хотели на сэра Крессуэлла-Крессуэлла и на его напудренный парик. Но другое дело - леди Мария, жившая в прошлом веке, - у нее был неуравновешенный нрав. Ты, моя голубка, знаешь свет, и тебе понятно, что в жизни этой дамы было немало такого, что не следует выставлять на всеобщее обозрение, ибо это не слишком назидательно. Тебе известно (я не хочу сказать, мое сокровище, что тебе это известно по собственному опыту, но ты могла слышать, о чем толкуют люди, о чем толкует твоя маменька), - итак, тебе известно, что старая кокетка, излечившись от страсти к одному предмету, не угомонится, пока не найдет себе другого, что любовная игра - то же пьянство, и когда все вино выпито, ты... нет, не ты, не ты, я хотел сказать - Гликера... Ну, словом, Гликера, раз пристрастившись к бутылке, когда вино будет выпито, ухватится за джин. Короче говоря, если Мария Эсмонд нашла преемника Гарри Уорингтону и отдала империю своего сердца во власть новому султану, почему в конце концов это должно быть такой неожиданностью для нас? Ведь империя эта, подобно Нидерландам, привыкла переходить из рук в руки и всегда готова к иноземному вторжению. На сей раз завоевателем сердца Марии оказался не кто иной, как мистер Кьоухэган, или Хэган, молодой актер, исполнитель роли короля в трагедии Джорджа. Его голос звучал так проникновенно, его жесты были так благородны, его глаза так сверкали и он был так прекрасен и своих позолоченных кожаных доспехах и огромном завитом парике, когда произносил блистательные строки нашего поэта, что сердце леди Марии устремилось к нему, как сердце Ариадны к Бахусу, после того как ее интрижка с Тезеем пришла к концу. Молодой ирландец был глубоко тронут и очень горд благосклонностью этой знатной дамы. Возможно, он предпочел бы назвать своей женой особу более нежного возраста, но более нежное сердце ему трудно было бы сыскать. Леди Мария воистину прилепилась к нему душой и телом, и когда они были вынуждены обнародовать свой брак и разъяренные родственники отреклись от нее, она переселилась к нему, в его скромное жилище в Вестминстере. Генерал Ламберт, вернувшись домой из своего департамента в Уайтхолле, сообщил эту новость своим домашним, чем очень их всех позабавил. В те простодушные времена никто не чурался хорошей шутки, если даже она чуточку выходила за рамки приличия, и светская дама от души смеялась над веселыми страницами Фильдинга и плакала над письмом Клариссы, тогда как вас, миледи, то и другое повергло бы в ужас. Но наш жизнерадостный генерал позволил себе немало крепких шуточек по поводу этого брака, и той роли, которую сыграл в нем Джордж, и ревности Гарри, когда он будет об этом браке оповещен. Кузен Хэган, по совести, должен был бы попросить Джорджа быть шафером, а своего первенца назвать Карпезаном или Сибиллой, в честь великой Трагедии, говорил генерал и добавлял еще многое в том же духе. Нанять карету им, верно, будет не по карману, но они могут взять колесницу и картонных драконов из театрального реквизита мистера Рича, а у макбетовских ведьм попросить напрокат котел, чтобы окрестить в нем новорожденного, ну а восприемниками должны быть, конечно, Гарри и шут. - А почему, собственно, не выйти ей замуж, если она его любит? - спросила Этти. - И почему он не должен любить ее, даже если она чуточку старовата? Маменька ведь тоже чуточку старовата, но вы же любите ее от этого но меньше. Вы говорили, сэр, что были очень бедны, когда женились на маменьке, однако же вы были очень счастливы и над вами никто не смеялся! - Так рассуждала эта своенравная малютка, по причине своего нежного возраста и не подозревая о прежних увлечениях леди Марии Эсмонд. Значит, ее семейство отреклось от нее? Джордж рассказал, что они все в ярости, что леди Каслвуд облеклась в траур, что мистер Уилл поклялся задать трепку этому негодяю и что больше всех распалилась гневом донельзя возмущенная госпожа Бернштейн. - Конечно, она нанесла оскорбление своей семье, - не без высокомерия заметила крошка Этти, - и можно себе представить, как вознегодовали все эти знатные дамы, когда человек, занимающий такое низкое положение в обществе, как мистер Хэган, вдруг сделался их родственником. Но отречься от нее - это уже чересчур. - Право, дитя мое, ты говоришь о том, чего совершенно не понимаешь, - воскликнула маменька. - Ни один уважающий себя человек не может знаться с леди Марией после таких ее поступков. - Каких поступков, маменька? - Неважно! - отвечала маменька. - Маленьким девочкам не полагается знать о некоторых поступках леди Марии и проявлять к ним слишком большое любопытство! Достаточно сказать, что мне не следовало принимать ее здесь, и, повторяю, ни один приличный человек не должен поддерживать с ней знакомство! - В таком случае, тетушка Ламберт, меня следует выпороть и отправить в постель, - с напускной серьезностью заметил Джордж. - Должен признаться, что я нанес визит моему приятелю-актеру и его высокородной супруге, но не сообщил вам об этом, поскольку мне казалось, что это касается только их и меня. Я нашел мистера Хэгана в весьма неказистой квартирке в Вестминстере, где этот бедняга вынужден был поселить не только свою жену, но и старушку-мать и маленького брата, которого определил в школу. Итак, я посетил мистера Хэгана и покинул его, проникшись к нему симпатией и, я бы даже сказал, уважением, хотя он и заключил безрассудный брак. Но ведь многие заключают безрассудные браки, не правда ли, Тео? - Да, крайне безрассудные1 если выходят замуж за таких транжиров, как ты, - сказал генерал. - Мистер Джордж разыскал своих родственников, и пусть меня повесят, если он не оставил там свой кошелек. - Ну, нет, только не кошелек, сэр, - сказал Джордж и растроганно улыбнулся. - Ведь кошелек мне связала Тео. Однако не скрою, я унес его оттуда пустым. Мистер Рич рвет и мечет. Говорит, что он едва ли осмелится выпустить Хэгана на сцену - боится скандала, вроде того, какой был у мистера Гаррика из-за чужеземных танцоров. На этот раз скандал собираются учинить самые высокодоставленные господа. Все эти франты вне себя от бешенства и клянутся, что забросают мистера Хэгана гнилыми яблоками, а потом прикажут отдубасить его дубинками. Мой кузен Уилл тоже клялся в кофейне Артура задать трепку этому актеру. Ну а пока что бедняга сидит без роли, ему перестали платить жалованье, а без его жалованья этой злополучной парочке не на что купить даже хлеба с сыром. - И вы позаботились, чтобы они не остались без еды, сэр? Как это похоже на вас, Джордж! - воскликнула Тео, глядя на него с обожанием. - Но это сделал ваш кошелек, милая Тео, - отвечал Джордж. - Маменька, вы должны навестить их завтра же! - с мольбой воскликнула Тео. - Если она этого не сделает, я с ней разведусь, доченька! - вскричал папаша. - Подойди, поцелуй меня, плутовка... Ну, конечно, avec la bonne permission de monsieur mon beau-fils {С любезного разрешения моего уважаемого зятя (франц.).}. - Monsieur votre belle fantaisie, papa! {Вашего уважаемого вздора, папенька (франц.).} - воскликнула мисс Тео и, само собой разумеется, тут же выполнила отцовский приказ, а Джорджу Эсмонду-Уорингтону, эксвайру, почудилось, что его наименовали как-то странно. Даже теперь, в наше время, всякий, заключивший безрассудный брак, знает, что он тем самым бросает вызов своей семье, что он будет осыпан упреками и насмешками, испытает на себе гнев и соболезнование своих родственников. Если ваше почтенное семейство вопиет и стонет, потому что вы женились на одной из десяти очаровательных дочек викария или, скажем, обручились с молодым стряпчим, не имеющим других источников дохода, кроме писания кляуз, и вынужденным оплачивать свои оксфордские векселя из вашего крошечного приданого, - словом, если все ваши друзья уже подняли вопль по поводу подобного союза, вы легко можете себе представить, что испытали друзья леди Марии Хэган и даже самого мистера Хэгана, когда эта парочка объявила о своем браке. Прежде всего следует взять в соображение старую миссис Хэган. Ее почтительный сын, покинув после смерти отца Тринити-колледж и начав выступать в роли Ромео в Дублинском театре, обеспечил ей относительно безбедное существование. Его жалованья в последние годы хватало на то, чтобы содержать брата-школьника, помогать сестре, поступившей в компаньонки, и обеспечить едой, питьем, одеждой, топливом и самыми необходимыми удобствами вдову старого священника, свою мать. И вот теперь, - слыханное ли это дело, - знатная дама со всякими капризами и причудами вторгается в их скромное жилище, начинает в нем хозяйничать и участвует в их и без того скудной трапезе! Не будь Хэган таким горячим малым, которого побаивалась даже его матушка, леди Мария могла бы почувствовать себя не слишком уютно в своей вестминстерской квартирке. И в самом деле, разве не было это проявлением чудовищного эгоизма - занять место за скромным столом и на узком ложе бедного мистера Хэгана? Но разве романтические и страстные натуры задумываются над последствиями или ищут удобств, когда их сердцами владеет Любовь? Кто не знавал таких порывов? Какая бережливая супруга не сокрушалась при виде супруга, когда он с разрумянившимися щеками и бесшабашной улыбкой приходит домой и объявляет, что на субботу пригласил к обеду человек двадцать гостей? Кого именно, он уже не помнит. Но ему, без сомнения, известно, что за их столом нельзя разместить более шестнадцати персон? Велика важность! Двух самых хорошеньких девушек можно посадить на колени к кому-нибудь из молодых людей, а потом кто-то не придет, и места наверняка всем хватит! В любовном опьянении многие позволяют себе такие отчаянные выходки, не умеют рассчитать ресурсы своего обеденного стола и забывают о неотвратимых счетах из мясных и рыбных лавок, которые начнут поступать к перепуганной экономке в первых числах месяца. Вот так-то. И, конечно, леди Мария поступила несколько эгоистично, позволив себе сесть за хэгановский стол, и снимать сливки с молока, и уплетать крылышко цыпленка и лучшую половину всех кушаний, которых и так едва хватало, и не удивительно, что бедная старушка-свекровь склонна была поворчать. Но чего стоят ее жалобы по сравнению с тем воем, который поднялся в благородном семействе леди Марии в Кенсингтоне! Вы только подумайте, какие пойдут сплетни, ведь это же скандал на весь город! Вы слышите, как перешептываются и хихикают фрейлины при дворе принцессы? А ведь среди них находится и леди Фанни! Какие шутки отпускают офицеры - товарищи мистера Уилла! Как злословят газеты и журналы! Какой приговор выносят возмущенные блюстители нравов, как ухмыляются в клубах разные негодники! Узнав о случившемся, госпожа Бернштейн закатила припадок и скрывалась от глаз на своих любимых Танбриджских водах, где ни на один из карточных вечеров не пригласила более сорока человек. Граф не пожелал посетить сестру, а графиня, надев, как мы уже сообщали, траур, отправилась к своей доброй покровительнице - принцессе, которая соблаговолила выразить ей соболезнование по поводу несчастья и позора, обрушившегося на столь почтенный дом. Скандал этот волновал и забавлял город целых трое суток; затем начали поступать другие новости: о победе, одержанной в Германии; о смутном положении дел в Америке; о том, что генерал возвращается на родину и предстанет перед военным судом; о новом восхитительном сопрано из Италии, - и общество забыло про леди Марию, уплетавшую в своей каморке на чердаке скудную пищу, добытую нелегким актерским трудом. Ниже мы приводим извлечение из письма мистера Джорджа Уорингтона брату, в котором он наряду с другими делами личного свойства описывает свой визит к новобрачным. "Моя дорогая крошка Тео, - писал он, - ужасно рвалась сопровождать свою матушку в этом визите милосердия, но я считал, что при сложившихся обстоятельствах тетушке Ламберт лучше на этот раз обойтись без своего маленького aide-de-camp {Адъютанта (франц.).} в юбке. Кузена Хэгана мы не застали дома. Миледи в легком капоте и не слишком аккуратных папильотках играла в криббидж с соседкой с третьего этажа, а добрая миссис Хэган восседала по другую сторону камина со стаканом пунша и "Долгом человека". Мария, некогда твоя Мария, слегка всплакнула при виде нас, и тетушка Ламберт, как ты понимаешь, не замешкалась с изъявлением сочувствия, а я тем временем расточал все, какие только приходили мне на ум, комплименты почтенной старушке. Когда разговор между тетушкой Ламберт и новобрачной начал иссякать, я принял в нем участие, и мы совместными усилиями постарались, сделать это унылое посещение более приятным. Мы говорили о тебе, о Вулфе, о войне. Теперь ты уже, вероятно, сражаешься с французами, и я молю бога, чтобы он даровал победу моему бесценному брату и вывел его целым и невредимым из схватки! Будь уверен, мы с тревогой следуем за тобой: мы видим тебя у Кейп-Бретон. Мы рассматриваем план Квебека и карту реки Святого Лаврентия. Могу ли я забыть, какая радость отразилась на твоем лице, когда ты увидел, что я вернулся целым и невредимым с тогдашнего пустякового поединка с французиком. Я верю, что и мой Гарри вернется с поля битвы целехонек. Я ни секунды в этом не сомневаюсь, заранее радуюсь твоему успеху и заразил здесь всех моей бодростью. Мы говорим о войне так, как если бы исход ее был предрешен и капитан Уорингтон уже получил новый чин. Молю небо, чтобы скорее настал тот день, когда все эти надежды сбудутся. Не странно ли, что тебе, такому горячему малому (ты сам знаешь, какой ты вспыльчивый), удавалось до сих пор избегать ссор, а я, миролюбивый по натуре, никому не желающий зла, вечно ввязываюсь в драки по чьей-нибудь злой воле! Что ты скажешь, узнав, что твой негодный брат снова попал в переделку, и как ты думаешь, с кем? Ни более пи менее, как с твоим старым недругом, нашим родичем мистером Уиллом, Диву даюсь, что восстановило его против меня или кто мог его натравить! Спенсер (который был моим секундантом, - дело, как видишь, зашло далеко, но не путайся, все уже позади, и никто не получил ни царапины), так вот, Спенсер уверен, что кто-то науськал Уилла на меня, но кто же, спрашивается, кто? Он вел себя крайне загадочно и совершенно непозволительно. В последнее время мы довольно часто встречались с ним в доме добрейшего Ван ден Босха, чью прелестную внучку наша драгоценная маменька прочила в жены нам обоим. Ах, дорогая маменька, могли ли вы предположить, что эта крошка станет causa belli {Поводом к войне (лат.).}, что из-за нее будут обнажены шпаги и две молодые жизни подвергнутся смертельной опасности? Но так случилось. То ли желая показать свою храбрость, то ли по какой-то причине сомневаясь в моей, но только всякий раз, когда мы с Уиллом встречались в их доме, - а он вечно торчит там, - наш кузен вел себя со мной столь грубо, что мне стоило немалого труда и выдержки сохранять спокойствие. Не раз и не два он в присутствии всей семьи старался вызвать меня на спор и, как мне казалось, - из чистой неприязни и злобы. Возможно, он приволакивается за мисс Лидией и за кораблями, неграми и сорока тысячами фунтов ее дедушки? Сдается мне, что так. Старик вечно бахвалится своими деньгами и обожает внучку, а так как эта малютка и в самом деле прелестна, то у нас тут куча народа готова обожать ее. Неужели Уилл так низок, что мог вообразить, будто я променяю мою Тео на миллион гиней и орду чернокожих с этой юной Венерой в придачу? Неужели подобная гнусность может зародиться в уме человека? Эдак он способен обвинить меня в том, что я стянул у Ван ден Босха с обеденного стола серебряные ложки и бокалы и вообще промышляю грабежом на большой дороге... Словом, по той или иной причине ему угодно было проникнуться ко мне ревностью, и возможно, что я, отвечая на его наглые выходки несколько язвительным тоном (хотя, разумеется, абсолютно в рамках приличия, поскольку это происходило в обществе), раз-другой задел его за живое. А наша малютка Лидия тоже невольно подливала масла в огонь - особенно вчера, когда разговор зашел о твоей милости. "Ах! - неосторожно сказала эта невинная крошка, когда мы сидели за десертом. - Ваше счастье, мистер Эсмонд, что капитана Гарри нет здесь". "Это почему же, мисс?" - спрашивает тот с добавлением одного из своих излюбленных словесных украшений. Не иначе, как он обидел в детстве ту самую фею, по воле которой у скверной девочки при каждом слове выскакивала изо рта лягушка или жаба; ну, а у Уилла что ни слово, то изо рта вылетает брань. (Я, между прочим, знаю одну особу, из нежных уст которой сыплются только чистые перлы и бриллианты.) "Это еще почему?" - повторяет мистер Уилл и тут же разражается залпом проклятий. "Ой, срам какой! - говорит мисс Лидия, прикладывая прелестные пальчики к самым прелестным розовым ушкам на свете. - Ой, какой срам, сэр! Какие гадкие вы употребляете слова. Ваше счастье, что капитана здесь нет, иначе он поссорился бы с вами. А у мистера Джорджа нрав тихий, миролюбивый, и он не станет ссориться. Есть ли у вас вести от капитана, мистер Джордж?" "Есть, с Кейп-Бретон, - отвечаю я. - Он чувствует себя превосходно, благодарю вас, но я хотел бы сказать..." Тут я, не договорив, умолкаю на полуслове, так как задыхаюсь от гнева и не могу больше сдерживаться. "Этот капитан, как вы его называете, мисс Лидия, - говорит Уилл, - еще отличится там так, как он отличился при Сен-Ка. Ха-ха-ха!" "Насколько мне известно, он там действительно отличился, сэр", - говорю я. "Отличился? - восклицает наш дорогой кузен. - А я всегда считал, что он попросту удрал. Его там окунули в воду, и он пустился наутек, так, словно бейлиф снова гнался за ним по пятам". "Вот как! - говорит мисс. - Разве бейлиф когда-нибудь охотился за капитаном?" "А то нет! Ха, ха, ха!" - потешается мистер Уилл. Должно быть, у меня был очень рассерженный вид, потому что обедавший с нами мистер Спенсер наступил мне под столом на ногу. "Не хохочите так громко, кузен, - говорю я самым мягким тоном, - вы разбудите почтенного мистера Ван ден Босха". Старик тем временем уже спал в глубоком кресле, в котором он любит вздремнуть после обеда. "Полноте, кузен, - говорит Уилл и, обернувшись, подмигивает своему приятелю капитану Дьюсэйсу, а какая у этого субъекта и у его супруги репутация, ты, я думаю, когда посещал клубы, слышал. Уилл же ввел его в это скромное семейство и представил как человека из самого высшего общества. - Не пугайтесь, мисс. - говорит мистер Уилл, - да и мой кузен зря так пугается". "Вот и прекрасно! - восклицает мисс Лидия. - Ведите себя смирно, господа, не ссорьтесь и приходите ко мне, когда я пришлю сказать, что чай готов". И, сделав очаровательный реверанс, малютка Лидди исчезает. "К черту, Джек, давай сюда бутылку, только не разбуди старика! - говорит мистер Уилл. - А вы не хотите приложиться, кузен?" - добавляет он, как-то презрительно подчеркивая слово "кузен". "Да, я хочу приложиться, - говорю я, - только не к бутылке. И если вы немножко помолчите, кузен, я сейчас скажу вам, что я намерен сделать". (Тут Спенсер отчаянно брыкает меня под столом.) "А на черта мне знать, что вы намерены сделать?" - говорит Уилл, заметно побледнев. "Я намерен запустить этим стаканом вам в физиономию", - говорю я и тут же осуществляю свое намерение. "Вот это да, черт побери!" - восклицает мистер Дьюсэйс, и под гром их проклятий старик Ван ден Босх просыпается и, скинув носовой платок с лица, спрашивает, что тут произошло. "Да просто стакан вина был использован не по назначению", - объясняю я ему, и старик говорит: "Не беда, у нас в запасе еще есть! Велите дворецкому подать то вино, что вам больше по вкусу, молодые люди!" И он снова погружается в свое кресло и в дремоту. "В шесть часов утра из сада, что позади Монтегью-Хаус, открывается очень красивый вид на Хемстед, и статуя короля на церкви святого Георгия считается очень благородным произведением искусства, кузен", - говорю я, возобновляя разговор. "К черту статую!" - выкрикнул было Уилл, но я его прерываю: "Не орите, кузен, не то вы опять разбудите нашего хозяина. Не лучше ли нам подняться наверх, к чайному столу мисс Лидии?" Мы условились встретиться на следующее утро, и сегодня днем следователь мог бы уже вести дознание над трупом одного из нас или даже обоих, но, поверишь ли, в ту минуту, когда мы готовились привести наш план в исполнение, появились трое подручных сэра Джона Фильдинга, отвели нас на Бау-стрит и принудили самым постыдным образом дать слово не нарушать общественного порядка и спокойствия. Кто донес на нас? Не я и не Спенсер - за него я ручаюсь. Впрочем, признаться, я отчасти даже обрадовался, увидав бегущих к нам констеблей с дубинками, так как у меня не было ни малейшего желания ни проливать кровь Уилла, ни жертвовать своей в угоду этому негодяю. Ну, что скажете, сэр, - сомневаюсь, чтобы вы могли описать мне баталию', подобную этой, - без единого выстрела, без запаха пороха, со шпагами, не больше окрашенными кровью, чем на театральных подмостках? А я исписал всю бумагу, так и не закончив своего рассказа о леди Марии и мистере Хэгане. Конец этой истории приплывет к тебе со следующим кораблем. Дело в том, что ссора с Уиллом произошла только вчера, вскоре после того, как я написал первые две-три фразы письма. До обеда я просто слонялся без дела, вечером просматривал кое-какие счета, глядел на письмо и мрачно прикидывал, удастся ли мне его закончить, а сегодня эта ссора занимала меня уже куда больше, чем любовные перипетии бедной Молли, и я, повествуя о ней, исписал все листки! Но я знаю, когда бы и где бы ни прочитал мой дорогой Гарри это послание, сердце его всегда будет с любящим его братом. Дж. Э.-У". ^TГлава LXXI^U Проделки Гименея Маленькая стычка между Джорджем и его кузеном привела к тому, что Джордж стал значительно реже наведываться в Блумсбери, ибо мистер Уилл в своих ухаживаниях сделался еще более усердным, чем прежде, и, поскольку оба они обязались не нарушать общественного порядка и спокойствия, стал вести себя столь вызывающе, что Джорджу нередко стоило большого труда не пустить в ход кулаки. А поведение бесхитростной крошки Лидии по отношению к своим друзьям могло поставить в тупик кого угодно. Если месяца полтора назад она была вне себя от того, что Джордж предпочел ей другую, то теперь пользовалась каждым случаем, чтобы похвалить Тео. Мисс Тео такое нежное, кроткое создание! Мисс Лидия уверена, что ей нужен именно такой муж, как Джордж. Какое счастье, что эту ужасную дуэль удалось предотвратить! Констебли подоспели как раз вовремя. А как уморительно кричал и бранился мистер Эсмонд, в каком он был бешенстве оттого, что ему не дали подраться! - Но прибытие констеблей спасло вашу драгоценную жизнь, дорогой мистер Джордж, и мне кажется, мисс Тео должна благословлять их до конца дней своих, - нежно улыбаясь, говорит Лидия. - Вы не хотите остаться отобедать с нами? У нас сегодня обедает мистер Эсмонд. Его общество вам не по душе? Право же, он вас не обидит, - и вы его, надо думать, тоже! Не приходится удивляться, что после таких любезных речей, произнесенных к тому же по какой-то странной оплошности в присутствии посторонних лиц, мистер Уорингтон не проявлял особого стремления почаще бывать в доме юной американки. Весть о поединке Джорджа с мистером Уиллом не сразу долетела до Дин-стрит, ибо Джорджу отнюдь не хотелось попусту волновать своих добрых друзей, но когда об этом происшествии все же стало известно, вы легко можете себе представить, в какое волнение пришли дамы и какой подняли они переполох. - Вы намеревались лишить жизни одного из ваших ближних и, явившись к нам, не обмолвились об этом ни словом! О Джордж, это ужасно! - заявила Тео. - Но, моя дорогая, он же оскорбил меня и моего брата)- взмолился Джордж. - По-вашему, значит, он может обзывать нас обоих трусами, и я должен сидеть смирно и говорить "мерси"? Генерал молча слушал их перепалку. Лицо его было серьезно. - Вы ведь тоже считаете, папенька, что это дурной обычай, что это не по-христиански, вы же сами не раз говорили: настоящие джентльмены должны бы иметь мужество отказываться от дуэли! - Отказываться? Да, конечно, - соглашается мистер Ламберт - по-прежнему с весьма мрачным видом. - Надобно обладать просто нечеловеческой силой духа, чтобы отказаться от дуэли, - говорит Джек Ламберт, и вид у него не менее мрачный, чем у генерала. - Если кто-нибудь осмелился бы назвать меня трусом, мне кажется, я мог бы забыть про свой сан. - Вот видите, братец Джек на моей стороне! - восклицает Джордж. - Обстоятельства не позволяют мне быть против вас, мистер Уорингтон, - говорит Джек Ламберт. - Мистер Уорингтон? - густо покраснев, восклицает Джордж. - Как, неужели ты, священник, хотел бы, чтобы Джордж нарушил заповедь и совершил убийство? - спрашивает ошеломленная Тео. - Я - сын солдата, сестра, - сухо отвечает молодой священнослужитель. - К тому же мистер Уорингтон и не совершил, ведь никакого убийства. Скоро мы получим вести из Канады, отец. Сейчас там решается великий спор о том, какая из двух наций имеет право на господство. - И, говоря это, он повернулся спиной к Джорджу, а тот с изумлением на него воззрился. При этих неожиданных словах брата Этти сильно побледнела, и Тео под каким-то предлогом увела ее из комнаты. Джордж вскочил, проводил их до двери и тотчас вернулся. - Боже милостивый! - воскликнул он. - Да вы, господа, никак, заподозрили меня в том, что я намеренно уклонился от этой дуэли с мистером Эсмондом! Отец и сын переглянулись. - Воистину самые близкие и дорогие нам люди всегда первыми наносят нам обиду! - запальчиво воскликнул Джордж. - Ты хочешь сказать, что совсем в этом неповинен? Слава тебе господи, как я рад, мой мальчик! - вскричал генерал. - Что я тебе говорил, Джек! - И, покраснев, он что есть силы сжимает руку Джорджа, а затем утирает глаза. - Да скажите мне, во имя неба, в чем это я неповинен? - спрашивает мистер Уорингтон. - Тут мистер Джек, изволите ли видеть, рассказал нам одну историю, - отвечает генерал. - Так пусть сам теперь и повторит. А я от всего сердца готов поверить, что это... э... мерзкое вранье. - И, высказавшись столь решительно, он покидает комнату. Его преподобие Джек Ламберт смущен и выглядит на редкость глупо. - Так что же это, черт побери, за история?.. Какая клевета распространяется обо мне? - спрашивает Джордж, с сердитой усмешкой глядя на молодого священника. - Когда храбрость мужчины подвергается сомнению - это всегда оскорбительно для него, - говорит мистер Ламберт, - и я рад, что на вас, выходит, возвели напраслину. - А кто же оболгал меня, чью клевету вы повторили, сэр? - загремел мистер Уорингтон. - Я требую, чтобы вы назвали его имя. - Вы забываете, что дали слово не нарушать общественного порядка и спокойствия, - говорит Джек. - К черту спокойствие! Мы можем уехать в Голландию и драться там. Кто он, назовите мне его, я требую! - Потише, потише, мистер Уорингтон, я не глухой! - говорит молодой священник. - Эту историю, которую я, не отпираюсь, сообщил моему отцу, рассказал мне не мужчина. - Что такое? - спрашивает Джордж, и его внезапно осеняет догадка. - Неужели эта хитрая, коварная чертовка с Блумсбери-сквер наплела вам что-то на меня? - Не пристало употреблять такое слово, как "чертовка", по отношению к молодой девице, Джордж Уорингтон! - негодует мистер Ламберт-младший. - А тем более - по отношению к такому очаровательному созданию, как мисс Лидия. Это она-то хитрая? Самое невинное из всех божьих творений! Это она-то коварная - этот ангел? Сколь непритворно радовалась она, сообщая о том, что ссора уладилась! Сколь благочестиво возблагодарила небо за то, что оно не допустило пролиться крови в этом братоубийственном поединке! Какие высокие воздавала вам хвалы и какую глубокую симпатию выражала за то, что вы выполнили столь тяжкий долг и отвратили этот поединок, хотя и неприятным, но единственно возможным способом. - Каким способом? - спрашивает Джордж, яростно топнув ногой. - Как каким? Сообщив куда следует, конечно! - отвечает мистер Джек, и Джордж выражает свой гнев в словах, слишком несдержанных, чтобы воспроизводить их здесь, и крайне нелестных для мисс Лидии. - Не произносите подобных слов, сэр! - восклицает священник, как видно, тоже рассердившись не на шутку. - Я не позволю вам оскорблять в моем присутствии самую очаровательную, самую невинную из всех представительниц слабого пола! Если она была введена в заблуждение и усомнилась в вашей готовности совершить то, что в конце концов является не чем иным, как преступлением, ибо человекоубийство - преступление, и притом одно из самых тяжких, это еще не дает вам права, сэр, чернить этого ангела, да еще в столь мерзких выражениях. Раз вы сами ни в чем не повинны, вы тем более должны уважать невинность самой невинной, как и самой прелестной, из женщин. О, Джордж, вы же должны стать моим братом? - Я надеюсь, что буду иметь эту честь, - отвечал Джордж с улыбкой. Он начинал понимать, куда клонит Джек. - Тогда подумайте, что, если... хотя как может такой грешник, как я, помыслить о подобном блаженстве!.. Подумайте, что, если в один прекрасный день она станет вашей сестрой? Кто может увидеть ее и не стать рабом ее чар? Не скрою, я им стал. Не скрою, что сапфические строфы, напечатанные в сентябрьском номере "Журнала для джентльменов" и начинающиеся словами Lidiae quondam cecinit venustae {Некогда пел прелестную Лидию (лат.).} (их перевел на английский мой университетский товарищ), принадлежат мне. Я сообщил матушке о нашей взаимной склонности, и миссис Ламберт тоже полагает, что я имею основания надеяться на расположение этой прелестнейшей из дев. Я написал Лидии письмо, и матушка написала тоже. Она намерена сегодня же нанести визит дедушке мисс Лидии и принести мне ответ, который сделает меня либо счастливейшим, либо несчастнейшим из смертных. И вот во время этой семейной беседы мне и случилось ненароком сообщить отцу кое-какие слова, оброненные моей дорогой девочкой. Возможно, я позволил себе недостаточно уважительно отозваться о вашей храбрости, в коей я ни секунды не сомневаюсь, клянусь богом, а быть может, и она заблуждалась в своих суждениях о вас. Быть может, червь ревности точил мою душу, и - сколь ужасное подозрение! - мне казалось, что нареченный моей сестры пользуется слишком большим расположением у той, которая должна принадлежать только мне одному. Ах, дорогой Джордж, кто знает всю бездну своих прегрешений? Я подобен тем,, обезумевшим от любви... Проклятье! Почему вы смеетесь, сэр? Я вам покажу, что risu inepto... {Неуместный смех (лат.).} - Ну как, мальчики, вы, я вижу, уже помирились, - воскликнул генерал, входя в комнату и видя, что Джордж покатывается со смеху. - Я пытался объяснить мистеру Уорингтону, что я думаю по поводу неуместного смеха вообще и по поводу его смеха в частности! - пылая гневом, говорит Джек Ламберт. - Полно, Джек! Джордж ведь дал слово - сохранять спокойствие, и ты не можешь вызвать его на дуэль раньше чем через два года, а к тому времени, я надеюсь, вы сумеете как-нибудь поладить. Пошли обедать, мальчики! Выпьем за здоровье наших отсутствующих друзей, за окончание войны и за то, чтобы оружие обнажали только на поле боя! По окончании обеда Джордж поспешил откланяться, сославшись на некую условленную встречу, а Джек, по видимому, покинул дом вскоре после него, ибо, когда Джордж, закончив кое-какие дела у себя дома, появился на Блумсбери-сквер перед домом мистера Ван ден Босха, он увидел, что молодой священник уже прибыл туда раньше него и разговаривает со слугой. Хозяин и хозяйка уехали из города еще вчера, сообщил слуга. - Мой бедный Джек! А письмо, которое должно решить вашу судьбу, лежит, вероятно, у вас в кармане? - спросил Джордж своего будущего шурина. - Ну да... - Джек не стал отрицать, что этот важный документ у него с собой. - И маменька уже приказала подать портшез и готовится нанести визит мисс Лидии, - жалобно шепнул он, стоя на ступеньках крыльца. В кармане у Джорджа тоже лежала записочка, адресованная той же особе, но он не нашел нужным сообщать об этом Джеку. По правде говоря, он затем и забегал домой, чтобы настрочить едкое послание мисс Лидий с особой припиской для джентльмена, сообщившего ей забавную историю о том, как он, Джордж, донес якобы куда следует о предстоящей дуэли! Но поскольку хозяев не оказалось дома, Джордж, как и Джек, предпочел не оставлять записки. "Если распространитель клеветы - кузен Уилл, я заставлю его об этом пожалеть", - подумал