болтала и смеялась громко, как всегда, и радушно угощала всех своих знакомых, пока ее многочисленные корзины и бутылки не опустели, а слуги и форейторы не достигли того приподнятого состояния духа, какого слуги и форейторы обычно достигают в день дерби. Майор заметил, что кое-кто из подходивших к коляске бросал на ее владелицу странные, многозначительные взгляды. "Легко же она это принимает!" - шепнул один другому. "У бегум денег непочатый край", - отвечал тот. "Что это она легко принимает? - подумал старый Пенденнис. - Разве кто-нибудь проигрался? Леди Клеверинг говорила, что сэр Фрэнсис нынче утром ее порадовал - обещал не играть". Мистер Уэлбор, сосед Клеверингов по имению, прошел было мимо коляски, но бегум окликнула его и поддразнила, что он не хочет ее узнавать. И чего он не подошел к ним за весь день? Зачем не приходил завтракать? Миледи поделилась с ним своей радостью - рассказала ему, как рассказывала всем, что выиграла пять фунтов в лотерею. При этих ее словах на лице мистера Уэлбора изобразилось такое хитрое и вместе с тем печальное выражение, что майора Пенденниса кольнуло страшное предчувствие. Он сказал, что пойдет справиться насчет лошадей - на этих мерзавцев-форейторов надежда плохая. Когда он вернулся к коляске, от его улыбки не оставалось и следа, и вид у него был озабоченный. "Что это с вами?" - осведомилась добрая бегум. Майор сослался на головную боль - пересидел на солнце. Коляска свернула прочь от ипподрома и покатила к Лондону - один из самых блестящих экипажей в этой бесконечной живописной процессии. Пьяные кучера гнали во весь дух, под восхищенные возгласы пешеходов, насмешливые выкрики из тележек, запряженных ослами, и громкую ругань с козел почтовых карет, за которые лихие форейторы нет-нет да задевали колесами. Бегум сидела, благодушно развалясь на своих роскошных по- душках; прелестная Сильфида улыбалась томной улыбкой. Каждый скромный горожанин, ради праздника втиснувший свое семейство в двуколку, каждый дешевый франт, возвращавшийся домой верхом на усталой лошаденке, любовался этим блестящим выездом и, верно, вздыхал о счастливой доле богачей. Стронг по-прежнему сидел на козлах, властно покрикивая на форейторов и на прохожих. Юного Фрэнка спустили с козел в коляску, и он мирно посапывал под боком у майора, разгоняя сном последствия непрерывного завтрака с шампанским. А майор тем временем обдумывал новость, которая так его смутила. "Если сэр Фрэнсис Клеверинг не образумится, - размышлял он, - этот маленький пьянчужка будет банкротом, так же, как его отец и дед. Таких утечек состояние бегум не выдержит; их не выдержит никакое состояние; она уже раз десять платила его долги. Еще несколько лет на скачках, еще несколько таких проигрышей - и она разорится. - Как вы думаете, мама, не устроить ли нам скачки в Клеверинге? - спросила мисс Амори. - Право же, нужно возобновить их. В прежнее время, в доброе старое время, там бывали скачки. Это ведь национальная забава. А потом можно бы устроить бал, и танцы для арендаторов, и деревенские игры в парке... О, это будет очаровательно! - И то дело, - сказала леди Клеверинг. - Правда, майор? - Скачки - очень дорогая забава, миледи, - отвечал майор Пенденнис с таким трагическим видом, что бегум, подтрунивая над ним, спросила, уж не проиграл ли он нынче? И тут наследник, проспав часа полтора, стал обнаруживать признаки жизни - потягиваясь, заехал рукой майору в лицо и больно ударил ногой сестру, сидевшую напротив него. Пробудившись окончательно, этот милый юноша завязал непринужденную беседу. - Ma, - сказал он, - а я сегодня взял да и сделал что хотел. - Что ты взял да и сделал, Фрэнки? - спросила мать. - Сколько будет семнадцать полкрон? Два фунта и полкроны, так? В нашей лотерее я вытянул Боракса, а потом выменял у младшего Леггата Антилоха и Модиета на два пирога и бутылку лимонаду. - Ах ты гадкий мальчишка! С таких лет играть, да как ты смеешь? - вскричала мисс Амори. - Уж тебя-то я не спрошусь, так что можешь помолчать, - осадил ее брат. - Слушай, ма... - Ну что, Фрэнки? - Когда я буду уезжать в школу, ты мне все равно дашь... - Он вдруг рассмеялся. - Слушай, ма, рассказать тебе что-то? Бегум выразила желание послушать, и сынок продолжал: - Когда мы со Стронгом были у главной трибуны, уже после заезда, я разговаривал с младшим Леггатом, он там был со своим отцом, и вижу - стоит папа, злющий, как зверь. А младший Леггат сказал, что слышал, как его отец кому-то говорил, что папа ставил на фаворита и проиграл семь тысяч фунтов. Я, когда мне исполнится двадцать один год, никогда не буду ставить на фаворита, никогда, вот увидишь... да оставьте меня в покое, Стронг! - Капитан Стронг! Капитан Стронг! Это правда? - вскричала несчастная бегум. - Сэр Фрэнсис опять играл? Он же мне обещал, что не будет. Дал честное слово! Стронг со своего места на козлах услышал последние слова юного Клеверинга и тщетно пытался заткнуть ему рот. - К несчастью, это правда, сударыня, - отвечал он, перегнувшись с козел. - Я, как и вы, скорблю об этой потере. Он и мне дал слово, но игра для него, - слишком большой соблазн, он просто не может удержаться! Леди Клеверинг ударилась в слезы. Она кляла свою горькую участь, называла себя несчастнейшей из женщин, заявила, что разъедется с мужем и не будет больше платить долги этого неблагодарного создания. Захлебываясь слезами, она рассказала десяток историй - увы, правдивых - о том, как супруг обманывал ее и как она снова и снова его прощала. И пока она пребывала в столь жалком состоянии, пока подающий надежды юноша думал о двух выигранных гинеях, а майор сумрачно соображал, не лучше ли отказаться от неких планов, которые он в последнее время вынашивал, - роскошная коляска подкатила наконец к дому бегум на Гровнер-Плейс, где зеваки и мальчишки, собравшиеся поглазеть на завершение знаменательного дня, встретили ее приветственными кликами и липший раз позавидовали счастливцам, которые в ней приехали. - И ради сына этого человека я должна остаться нищей! - дрожа от ярости, сказала Бланш, поднимаясь с майором по лестнице. - Обманщик, лжец, шулер, грабит женщин! - Успокойтесь, дорогая мисс Бланш, - сказал старый дипломат. - Успокойтесь, прошу вас. С вами поступают жестоко, в высшей степени несправедливо. Но помните, во мне вы всегда найдете друга. Доверьтесь старику, который все сделает, чтобы вам услужить. И когда молодая леди и наследник процветающего дома Клеверингов ушли спать, остальные трое участников поездки в Эпсом еще долго сидели и совещались. Глава LIХ Необходимые разъяснения Как, вероятно, понял читатель, с печального события, описанного нами, прошло около года. Черный сюртук Артур скоро сменит на синий. Наружность нашего героя претерпела некоторые приятные изменения. Парик его отставлен, и волосы, правда, слегка поредевшие, снова открыты для обозрения. Недавно он удостоился великой чести - появился при дворе в мундире корнета Клеверингского взвода территориальной кавалерии ***шира и был представлен монархине маркизом Стайном. Этого шага настойчиво и громогласно добивался Артуров дядюшка. Майор и слышать не хотел о том, чтобы переждать год до этой церемонии посвящения в дворянство. Он считал также, что его племянник должен состоять членом более изысканного клуба, чем "Полиантус", и рассказывал во всех гостиных, что к великому его разочарованию молодой человек оказался не так богат, как он надеялся, и доход его не превышает полутора тысяч. В такой именно сумме состояние Пенденниса исчисляют в лондонском обществе, где издатели уважают его больше, чем прежде, и даже маменьки стали к нему куда как любезны. Ведь если для хорошеньких дочек он не слишком интересный жених, то для дурнушек - ничего, подойдет; если блестящая, обворожительная Майра непременно подцепит графа, то бедняжке Беатрисе, у которой одно плечо выше другого, все равно достанется какой-нибудь мужлан, так чем мистер Пенденнис хуже другого? В первую же зиму после того, как он вступил во владение материнским имуществом, миссис Хоксби, встретив его в каком-то загородном доме, велела своей Беатрисе поучиться у мистера Пенденниса играть на бильярде и ни с кем, кроме него, не желала ездить кататься - потому что он любит литературу и ее Беатриса тоже любит литературу, - а потом заявляла повсюду, что молодой человек, подстрекаемый своим противным старым дядюшкой, бесчестно насмеялся над чувствами Беатрисы. Дело в том, что майор, хорошо зная нрав миссис Хоксби и ее готовность вцепиться в любого зазевавшегося молодого человека, прикатил в этот самый загородный дом и увез Артура, чем вырвал племянника из ее когтей, однако не спас от ее языка. Старшему Пенденнису очень хотелось, чтобы на святках Артур пожил в Клеверинге, куда вернулось семейство сэра Фрэнсиса; но на это у Пена не хватило духу. Клеверинг был слишком близко от бедного старого Фэрокса; а Фэрокс - слишком полон грустных воспоминаний. Клеверингов мы тоже потеряли из виду и встретили вновь только на скачках; поэтому и о них должно сказать несколько слов. За истекший год свет не проявил благосклонности ни к одному из членов этого семейства. Добродушнейшая леди Клеверинг, эта великая любительница поесть и мастерица по части грамматических ошибок, едва не лишилась аппетита и добродушия от непрерывных семейных неполадок и ссор, при которых изделия лучшего французского повара становятся несъедобными, самая мягкая подушка не располагает ко сну. "Честное слово, Стронг, я бы лучше съела на десерт репу, чем этот ананас или мускатный виноград из Клеверинга, - жаловалась бедная леди Клеверинг, оглядывая свой обеденный стол, - если б на закуску мне дали хоть немножко покоя. Насколько же легче мне жилось, когда я была вдовой, до того как мне достались все эти капиталы!" Клеверинги, и правда, с самого начала не сумели себя поставить; при веем своем гостеприимстве они не добились ни признания, ни положения в свете, ни благодарности или дружбы тех, кого у себя принимали. Успех первого лондонского сезона был сомнительный; дальнейшие неудачи - бесспорны. "Сэр Фрэнсис Клеверинг кого угодно выведет из себя, - говорили люди, - его тупость, его низменные вкусы невыносимы. Да и все семейство какое-то подозрительное, а в чем дело - не поймешь. Кто такая эта бегум с ее деньгами и безграмотной речью, откуда она взялась? И что воображает о себе эта дочка с ее французскими ужимками и нескромным жеманством, - хорошо воспитанным английским девушкам лучше держаться от нее подальше. А какими странными людьми они себя окружают! Сэр Фрэнсис Клеверинг - игрок, водит дружбу с шулерами и проходимцами. Хэли Клинкер служил с ним в одном полку и рассказывает, что он не только в карты передергивал, но и показал себя трусом. О чем только думала леди Рокминстер, когда решила оказывать им покровительство?" А леди Рокминстер, нужно заметить, после первого сезона отступилась от леди Клеверинг. Знатные дамы не желали возить своих дочерей на ее вечера; молодые люди, бывавшие на этих вечерах, держались до неприличия вольно и развязно; и бедная леди Клеверинг сама признавалась, что вынуждена приглашать "всякий сброд", потому что порядочные люди к ней не ездят. Не то чтобы эта милая женщина питала к "сброду" неприязнь, или считала себя в чем-то выше и лучше своих ближних; просто она слепо слушалась указаний, которые давали ей вначале ее опекунши по светским делам, и готова была знаться с теми, с кем знались они, и приглашать тех, кого они приглашали. В сущности, "сброд" казался ей куда забавнее, чем так называемое "общество", но, как мы уже когда-то говорили, покинуть любовницу легко, а быть покинутым, напротив, очень тяжко; так же и от общества можно отказаться безболезненно и даже с облегчением, но очень унизительно и обидно бывает, когда общество отказывается от вас. Казалось бы, от одного из упоминавшихся нами светских молодых людей можно было ожидать, что он-то останется верным среди толпы изменников, - речь, разумеется, идет о Гарри Фокере. Но ему не хватило осмотрительности, и несчастная страсть, в которой он признался Пену, стала предметом пересудов и насмешен, достигла ушей его слабовольной и любящей матушки, а затем дошла и до сведения лысого и неумолимого Фокера-старшего. Когда мистер Фокер узнал эту неприятную новость, между ним и его сыном состоялось бурное и тягостное объяснение, закончившееся тем, что бедняга был на год изгнан из Англии с предупреждением, что по истечении этого срока он либо вернется и женится на своей кузине, либо пусть живет как хочет на триста фунтов в год, и тогда не видать ему больше ни родителя, ни пивоварни. Мистер Генри Фокер покинул родину, унося с собой сердечную муку, которую пропускают даже самые строгие таможни и которая, как известно, всюду сопровождает изгнанника; и сквозь этот креп даже парижские бульвары показались ему мрачными, а небо Италии - черным. Для сэра Фрэнсиса Клеверинга этот год сложился в высшей степени неудачно. События, описанные в предыдущей главе, завершили длинную цепь несчастий. То был год от Рождества Христова, когда, как, вероятно, помнят причастные к спорту читатели, лошадь лорда Харроухилла (сей молодой вельможа чтил Гомера и лошади своей дал кличку из "Илиады"), - когда Антилох выиграл дерби к отчаянию осведомленных людей, которые и кличку-то победителя не могли выговорить, а сами ставили на Боракса, пришедшего одним из последних. Сэр Фрэнсис Клеверинг, будучи на короткой ноге с самыми темными "жуками" и, как водится, получив "верные сведения", держал пари против победителя, а на фаворита поставил крупную сумму, и все эти операции, как правильно сообщил бедной леди Клеверинг его сын, привели к проигрышу в семь тысяч фунтов. Да, тяжкий это был удар для женщины, которая уже много раз платила долги своего мужа и столько же раз выслушивала его клятвенные заверения исправиться; которая рассчитывалась с его заимодавцами и барышниками; обставила его загородный дом и лондонский особняк; и которой теперь предстояло выложить эту огромную сумму в уплату за мотовство своего подлеца-супруга. Мы уже рассказывали о том, что старший Пенденнис сделался советчиком Клеверингов и, в качестве близкого друга дома, не раз обошел все его комнаты и даже заглядывал в тот темный чулан, где, как утверждают, у всех хранится под замком семейная тайна. Если майор не знал денежных дел баронета, то лишь потому, что Клеверинг и сам их не знал и скрывал от себя и других за таким необъятным нагромождением лжи, что ни ему самому, ни какому-либо советчику или доверенному лицу нечего было и мечтать докопаться до истины. Но о делах леди Клеверинг майор был осведомлен много лучше; а после злосчастного проигрыша на дерби он решил составить себе полное представление о всех источниках ее доходов и теперь в точности знал, какими крупными суммами вдова Амори неоднократно жертвовала ради своего второго супруга. Он не скрывал своего мнения (чем сильно повысил себя в глазах мисс Бланш), что дочь леди Клеверинг обездолена в угоду ее сыну от второго брака, и довольно прозрачно намекал леди Клеверинг, что ей следовало бы обеспечить мисс Бланш получше. Как было сказано, он уже дал вдове понять, что ему известны все обстоятельства ее несчастливой молодости, поскольку он был в Индии, когда... когда произошли неприятные события, после которых ей пришлось расстаться с первым мужем. Он выразил готовность показать ей калькуттскую газету с отчетом о суде над Амори, и заслужил благодарность бегум, напомнив ей, что хотя с самого начала знал о постигшем ее несчастье, он никому ни словом не проговорился и всегда был другом ее семьи. - Возможно, дорогая леди Клеверинг, что мною руководили корыстные побуждения, - сказал он. - Всеми нами руководят корыстные побуждения, а я, не скрою, мечтал устроить брак между вашей дочерью и моим племянником. Леди Клеверинг, возможно, удивило, что майору вздумалось породниться с ее семейством, однако же она ответила, что готова хоть сейчас дать согласие. Но тут майор заговорил более откровенно. - Дорогая моя, у моего мальчика всего пятьсот фунтов годового дохода, и десять тысяч, взятые за женой, мало ему помогут. Мы, не взыщите, можем найти и получше; он малый не глупый и осторожный; он теперь остепенился, способности у него - лучше некуда, и честолюбие есть, так что брак для него - это прежде всего средство улучшить свое положение в обществе. Если бы вы и сэр Фрэнсис захотели - а сэр Фрэнсис, поверьте, ни в чем вам не откажет, - вы могли бы помочь Артуру выдвинуться и показать, на что он способен. Зачем Клеверингу это место в парламенте? Ведь он и на заседаниях-то почти не показывается. А мой мальчик - так мне говорили люди, знавшие его в Оксбридже, - прославился там как оратор, ей-богу! Стоит только вдеть ему ногу в стремя и подсадить его, и он, я в том не сомневаюсь, отличится в любом бою. Я его проверял и, думается, хорошо его знаю. Продвигаться вперед не спеша, достигнуть цели только на склоне дней, как то сплошь и рядом бывает с юристами, - для этого он слишком ленив, беспечен, неустойчив. Но дайте ему первый толчок и возможность выбрать себе друзей - и, верьте моему слову, он составит себе имя, которым будут гордиться его сыновья. Для человека его склада я не вижу иной возможности parvenir {Добиться успеха, выйти в люди (франц.).}, кроме разумной женитьбы - не на бесприданнице, с которой он вею жизнь будет прозябать на полторы тысячи в год, а на девушке, которой он может быть полезен, как она будет полезна ему, которой он может дать имя и видное положение в обмен за те преимущества, что она даст ему. И вам интереснее иметь зятя с весом, чем без конца держать мужа в парламенте, где от него никакого проку ни ему самому, ни другим. Теперь вам понятно, почему я принимаю в вас такое участие и предлагаю вам сделку, выгодную, как мне кажется, для обеих сторон. - Вы же знаете, я и сейчас смотрю на Артура почти как на члена семьи, - сказала добрая бегум. - Он бывает у нас запросто. А я чем больше думаю о его покойной матери, тем больше понимаю, какая это была редкостная женщина, а уж ко мне-то никто не был добрее. Я даже заплакала, как узнала, что она скончалась, и траур бы надела, да только мне черное не к лицу. Мать-то, я знаю, мечтала женить его на Лоре. Ее вот и старая леди Рокминстер как родную любит, да оно и понятно - она хорошая девушка, лучше моей дочки. Я их обеих знаю. От моей Бетси... фу ты, Бланш... я мало вижу радости. Лучше Пену жениться на Лоре. - Жениться от пятиста фунтов в год? Да вы с ума сошли, милейшая, - возразил майор Пенденнис. - Вы обдумайте то, что я вам сказал. Насчет своего злосчастного супруга ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мною; и помните, что старый Пенденнис всегда вам друг. Незадолго до того у майора состоялся примерно такой же разговор с мисс Амори. Он разъяснял ей все преимущества задуманного им союза, высказал свое твердое убеждение, что лучшая, можно сказать, единственная прочная основа для брака - это взаимная выгода. - Вы только посмотрите на все эти браки по любви, милая мисс Амори! Те, кто женился по любви, потом больше всего ссорятся, это уж известно; и если девушка сбежала с Джеком в Гретна-Грин, можно не сомневаться, что через некоторое время она сбежит с Томом в Швейцарию. Для вступающих в брак самое главное - договориться о взаимной поддержке. Она имеет средства, он их обращает на пользу. Жена моего мальчика подводит лошадь, а Пен скачет вперед и выигрывает приз. Вот это я называю разумным браком. Таким супругам есть о чем поговорить при встрече. А если единственный предмет разговора - это чувства, то будь вашим собеседником хоть сам Амур, - будь Бланш и Пен Амуром и Психеей, - они заскучают после первых же нескольких вечеров. Что до мисс Амори, то она, за неимением лучшего, была согласна и на Пена. И разве девиц, подобных ей, так уж мало? И многие ли браки по любви оказывались счастливыми и прочными? Много ли фирм, учрежденных на чувствах, не кончают банкротством? Часто ли героическая страсть не вырождается в жалкое равнодушие, не терпит позорного поражения? Такого рода философские взгляды майор упорно старался внушить и Пену, а Пен по складу своего ума умел видеть обе стороны вопроса и, отдавая должное чувствам, совершенно непостижимым для нашего милого майора, в то же время принимал в расчет и практическую жизнь и умел - или думал, что умеет, - к ней приспосабливаться. Так случилось, что в первую весну после смерти матери он находился под сильным влиянием дядюшкиных советов, стал своим человеком в доме леди Клеверинг и, еще не сделав предложения мисс Амори, в какой-то мере получил ее согласие: не будучи обрученным, считался почти женихом. Молодые люди держались между собой скорее по-приятельски, нежели как влюбленные, встречались и расставались одинаково беспечально. "Неужели я тот же человек, - думал Пенденнис, - который восемь лет назад испытал большую страсть, а в прошлом году сходил с ума по Бризеиде!" Да, это был тот же Пенденнис, но Время принесло ему, как и всем нам, свои обычные дары, утешения, поправки. В сущности, мы меняемся очень мало. Когда мы говорим, что какой-нибудь человек уже не тот, каким мы его помним в молодости, и отмечаем в наших друзьях перемены (разумеется, к худшему), мы, возможно, забываем о том, что новые обстоятельства только выявляют ранее скрытые недостатки или достоинства, а не создают их. Сегодняшняя себялюбивая леность и равнодушие - следствие вчерашней себялюбивой страстности; высокомерие и усталость, восклицающие vanitas vanitatum {Суета сует (лат.).}, - всего лишь угасание больного аппетита, пресыщенного удовольствиями; наглость удачливого parvenu {Выскочка (франц.).} - естественный венец отчаянной борьбы за существование. Наши внутренние перемены, подобно седине и морщинам, лишь отражают предначертанный рост и распад всего, что смертно: белоснежные пряди были когда-то черными кудрями; вялая тучность несколько лет назад была пышущим, румяным здоровьем; спокойная усталость, беззлобная, безропотная, во всем изверившаяся, была честолюбием, неуемным и пылким, и лишь после многих битв и поражений обернулась покоем и покорностью судьбе. Счастлив тот, кто способен великодушно принимать ее удары и протянуть победительнице свой сломанный меч мужественно и смиренно! Друг читатель! Не объемлет ли тебя ужас, когда, взяв книгу, чтобы развлечься, ты откладываешь ее, чтобы подумать, - не объемлет ли тебя ужас при мысли, что ты, который уже пережил свой успех или падение, уже занял высокое место над толпой или безнадежно затерялся в толпе, - который прошел через горнило тебе одному ведомых неудач, успехов, преступлений, раскаяния - сколько раз любил и разлюбил, плакал и снова смеялся, - что ты - тот же, кого ты помнишь ребенком, еще не пустившимся в плавание по жизни? Рейс был счастливым, корабль входит в порт, палят пушки и народ ликует - а удачливый капитан раскланивается, стоя у борта, но под звездой на его груди притаилась забота, о которой никто не знает; а не то - ты потерпел крушение и, привязав себя к обломку мачты, ждешь гибели в открытом море. И, скорее всего, погибающий и торжествующий одинаково вспоминают родной дом и пору детства, - одинокий на утлом плоту, что вот-вот захлестнет волнами; одинокий среди рукоплещущей толпы. Глава LX Разговоры В этот раз добрая бегум так разгневалась на двуличие и безрассудство своего супруга, что сперва наотрез отказалась помочь ему заплатить долг чести и заявила, что разъедется с ним и пусть сам, как знает, расплачивается за свое неисправимое слабоволие и мотовство. После рокового проигрыша на дерби этот незадачливый игрок был в таком состоянии духа, что старался никому не попадаться на глаза - ни своим приятелям по скачкам, ибо трепетал, что ему нечем будет заплатить им долги, ни жене, своему многострадальному банкиру, ибо не без оснований сомневался, позволено ли ему будет снова получить ссуду. Когда наутро леди Клеверинг спросила, дома ли сэр Фрэнсис, ей отвечали, что он дома не ночевал, но присылал человека с запиской к своему лакею и велел передать подателю почту и кое-что из платья. Стронг был уверен, что он не сегодня-завтра даст о себе знать, и действительно получил письмо с настоятельной просьбой приехать к своему убитому горем другу Ф. К. в гостиницу Шорта, что в Блекфрайерс, и спросить там мистера Фрэнсиса. Так уж по-особенному был устроен этот баронет, что врал даже когда в этом не было нужды, и каждую новую схватку с судьбой начинал с того, что удирал и скрывался. Коридорный из заведения мистера Шорта, который носил письмо Клеверинга на Гровнер-Плейс и доставил оттуда чемодан, мигом смекнул, кто владелец этого чемодана, и сообщил об этом лакею, накрывавшему стол к завтраку, а тот принес эту новость в людскую, а оттуда ее передали миссис Боннер, экономке и доверенной горничной леди Клеверинг, а та сообщила ее самой миледи. Так все до одного обитатели дома на Гровнер-Плейс узнали, что сэр Фрэнсис, под фамилией Фрэнсис, скрывается в трактире на Блекфрайерс-роуд. И кучер сэра Фрэнсиса рассказал об этом кучерам других джентльменов, а те сообщили эту новость своим господам и в близлежащие конюшни Тэттерсола, где сразу же поползли зловещие слухи, что сэр Фрэнсис Клеверинг собирается совершить поездку по странам Леванта. Просто поразительно, какое множество писем, адресованных "сэру Фрэнсису Клеверингу, баронету", скопилось в тот день у него на столе. А миледи со своей стороны получила счет от повара-француза; от торговцев, поставлявших провизию для ее стола; от господ Лент и Мишур - "Шелка, бархат, перья" и от известной модистки мадам Кринолин, причем к каждому из двух последних был приложен отдельный, весьма чувствительный счет на имя мисс Амори. К вечеру следующего после дерби дня, когда Строю (повидавшись у Шорта со своим патроном, которого он застал в слезах за бутылкой кюрасо) приехал, по своему обыкновению, заняться делами на Гровнер-Плейс, он увидел эти неприятные документы, сложенные стопкой в кабинете у Клеверинга, и, недовольно сдвинув брови, стал их изучать. За этим занятием его и застала миссис Боннер, экономка и горничная миледи. Миссис Боннер, почти член семьи и лицо, столь же необходимое своей хозяйке, как Стронг - сэру Фрэнсису, в ссоре между супругами держала, разумеется, сторону жены и разгневана была еще больше, чем сама леди Клеверинг. - Не станет она платить, если послушает моего совета! - сказала миссис Боннер. - Поезжайте к сэру Фрэнсису, капитан... а он-то хорош, прячется по трактирам, жене и на глаза показаться не смеет... и передайте, что больше мы его долгов платить не будем. Мы из него человека сделали, вызволили его из тюрьмы (может, и не только его), сколько раз платили его долги, мы его в парламент пристроили, и дом ему завели в городе и в деревне, а он и на порог ступить боится, слизняк несчастный! Мы ему и лошадь подарили, и кормили его, и одевали, ну, а теперь хватит, довольно. Наше состояние, сколько от него осталось, останется нам, не будем мы больше его растрачивать на этого неблагодарного. Дадим ему сколько нужно на пропитание - и скатертью дорожка, сэр Фрэнсис! Так и передайте ему от Сьюзен Боннер. Тут хозяйка Сьюзен Боннер, узнав, что Стронг в доме, послала за ним, и шевалье поднялся в ее покои, тая в душе надежду, что она окажется сговорчивее, чем ее фактотум миссис Боннер. Уже сколько раз он ходатайствовал перед ней за своего патрона, и она сменяла гнев на милость. Он снова попытал счастья. Самыми мрачными красками он расписал, в каком состоянии нашел сэра Фрэнсиса, и добавил, что не ручается за последствия, если баронет не добудет средств, чтобы ублаготворить своих кредиторов. - Думаете, он себя жизни лишит? - засмеялась миссис Боннер. - Что ж, туда и дорога. Стронг поклялся, что на столе перед баронетом лежала бритва, но тут леди Клеверинг в свой черед невесело рассмеялась. - Ничего он с собой не сделает, пока остается хоть шиллинг, который можно отобрать у бедной женщины. За его жизнь можете не опасаться, капитан. Ох, и зачем только я его встретила! - Первый - и то был лучше! - воскликнула ее наперсница. - Тот хоть был мужчина, - отчаянный, правда, но зато храбрый... а этот... миледи и долги его платит, и брильянты продает, и прощает его, а что толку? Горбатого могила исправит. Как представится случай, он опять ее начнет обманывать да грабить; и еще будет на ее деньги содержать всяких воров и мошенников... это я не про вас, капитан, вы-то наш друг, хоть лучше б мы вас отроду не видывали. Из оброненных экономкой слов о брильянтах Стронг понял, что добрая бегум склонна смилостивиться, хотя бы еще один раз, и, стало быть, не все потеряно. - Клянусь честью, сударыня, - сказал он, искренне сочувствуя леди Клеверинг, восхищаясь ее неиссякаемой добротой и напустив на себя покаянный -вид, чем немало повысил шансы своего бессовестного шефа, - все, в чем вы упрекаете Клеверинга и за что миссис Боннер честит меня, - все это мы заслужили, и верно, что лучше бы вам было не встречать нас обоих. Он поступил с вами жестоко; не будь вы самой великодушной женщиной на свете, ему не на что было бы надеяться, это я понимаю. Но разве можете вы допустить, чтобы отец вашего сына был опозорен, чтобы маленький Фрэнк вступил в жизнь с таким пятном на имени? Свяжите его любыми обязательствами, я вам ручаюсь, что он их подпишет. - И нарушит, - вставила миссис Боннер. - И сдержит! - воскликнул Стронг. - На этот раз не может не сдержать. Если бы вы видели, сударыня, как он плакал! "Ах, Стронг, - так он мне сказал, - я не за себя страдаю. Я страдаю за своего сына, страдаю за лучшую в Англии женщину, с которой я обошелся гнусно, просто гнусно". Ведь он не хотел ставить на эту скачку, право же, не хотел. Его обманом втянули: вся их компания попалась на удочку. Он думал, что играет наверняка, без малейшего риска. Теперь это ему урок на всю жизнь. Видеть, как мужчина плачет, - о, это ужасно! - А когда из-за него моя дорогая барыня плачет, это ему ничего? - сказала миссис Боннер. - Если у вас есть хоть капля совести, - сказал Стронг, передавая содержание этой беседы своему патрону, - то теперь уж вы сдержите слово. А не то, клянусь честью, я от вас отступлюсь и все расскажу. - Что - все? - воскликнул сэр Фрэнсис, которого Стронг, воротившись от бегум, снова застал в слезах и за бутылкой кюрасо. - Тьфу! За дурака вы меня, что ли, считаете? - взорвался Стронг. - Думаете, я совсем уж ничего не соображаю, Фрэнк Клеверинг? Да стоит мне открыть рот, и вы завтра же будете нищим. И не я один знаю вашу тайну. - А кто еще? - пролепетал Клеверинг. - Старый Пенденнис, или я очень ошибаюсь. Он узнал его в первый же вечер, как увидел, - когда тот пьяный вломился к вам в дом. - Ах, так он знает? - взвизгнул Клеверинг. - Проклятье! Убить его мало. - Вам бы нас всех убить, то-то была бы радость,съязвил Стронг, затягиваясь сигарой. Баронет хлопнул себя по лбу вялой ладонью, - возможно, шевалье угадал его желание. - Ах, Стронг! - вскричал он. - Я бы и с собой покончил, да боюсь. Я самая разнесчастная собака во всей Англии. Ведь я потому и безумствую. Потому и запил. (И он дрожащей рукой поднес к губам стакан своего лекарства - кюрасо.) Потому и вожу дружбу с этими разбойниками... я ведь знаю, что они разбойники, черт их побери, все до одного разбойники. Ну что я могу поделать? Я же не знал... Я же, честное слово, не виноват... пока я не увидел этого мерзавца, я понятия ни о чем не имел... Нет, я сбегу, уеду за границу, подальше от этих притонов... зароюсь в лесной глуши... повешусь на дереве... разнесчастный я человек! Так, со слезами, божбой и визгом, этот жалкий болтун изливал свое горе, оплакивал свою участь и среди стонов и ругательств бормотал слова покаяния. Заслуженная поговорка, гласящая, что нет худа без добра, подтвердилась на примере сэра Фрэнсиса Клеверинга и второго обитателя квартиры мистера Стронга в Подворье Шепхерда. По счастливой случайности человек, по совету которого полковник Алтамонт делал ставку на дерби, не ошибся, и в день расчетов, - когда капитан Клинкер, уполномоченный действовать за сэра Фрэнсиса Клеверинга, расплатился с его многочисленными кредиторами (ибо леди Клеверинг, послушавшись майора, не разрешила баронету самому улаживать свои денежные дела) - в тот же день полковник Алтамонт, игравший против фаворита, имел удовольствие получить выдачу в тридцати к одному за каждый из поставленных им пятидесяти фунтов. Поздравить полковника явилось немало его друзей: вся его компания и чуть не все, с кем он встречался у гостеприимного Уилера, хозяина "Головы Арлекина", пожелали быть свидетелями его торжества и великодушно разделить его успех. Том Дайвер предложил полковнику поднять со дна Мексиканского залива тот галлеон, что затонул, имея на борту триста восемьдесят тысяч долларов, не считая слитков и дублонов; мистер Кейт ли намекнул, что сейчас самое время покупать акции, - "Тредидлум" стоят очень низко - можно купить за бесценок; Джек Холт напомнил о своем плане контрабандного ввоза табака, и эта спекуляция своей дерзостью приглянулась полковнику больше других. Джек Ракстро, один из завсегдатаев "Головы Арлекина", предлагал сторговать для полковника отличную пару лошадей; Тому Флинту требовалось всего двести фунтов капитала, чтобы его сатирический листок "Франт" начал давать тысячу в год чистой прибыли, - "и к тому же власть и влияние, полковник, и доступ за кулисы всех лондонских театров"; а маленький Мосс Абраме умолял полковника не слушать этих людишек, этих темных спекуляторов, и вложить деньги в надежные векселя, которые он, Мосс, может ему достать и с которых он будет получать пятьдесят процентов верно, как в Английском банке. Однако у полковника достало твердости отмахнуться от этих разнообразных соблазнов, упрятать деньги в карман сюртука и, воротившись домой, к Стронгу, накрепко запереть дверь квартиры. Стронг уже давно открыл своему квартиранту глаза на его приятелей; и хотя сам, уступая просьбам полковника, взял себе двадцать фунтов из его выигрыша, но, как честный человек, не мог допустить, чтобы другие его ограбили. А этот Алтамонт, разжившись деньгами, показал себя с наилучшей стороны. Он заказал для Грэди шикарную ливрею; заставил беднягу Костигана пролить слезы благодарности, быстро, впрочем, высохшие, подарив ему бумажку в пять фунтов после сытного обеда в Черной Кухне; купил зеленую шаль для миссис Болтон и желтую для Фанни - самые яркие образцы, выставленные на дешевой распродаже в витрине на Риджент-стрит. Вскоре после этого мисс Амори, в день своего рождения, приходившийся в июне, получила "от друга" пакет, в котором оказался огромный пюпитр с бронзовыми инкрустациями, а в нем аметистовый гарнитур, на редкость безобразный; музыкальная табакерка, два позапрошлогодних календаря с картинками и несколько отрезов на платья самых поразительных расцветок. Разглядывая этот подарок, Сильфида без конца смеялась и дивилась, от кого бы он мог быть. Между тем известно, что примерно в это время полковник Алтамонт покупал у каких-то разносчиков на Флит-стрит сигары и французские шелка; а Стронг однажды застал его на аукционе, где он приобрел два пюпитра, несколько пар подсвечников накладного серебра, вазу для фруктов и доску для настольного бильярда. Ваза осталась в Подворье Шепхерда и служила украшением обедов, которые, не скупясь, давал полковник. Он безмерно ею восхищался до того дня, когда Джек Холт сказал, что она, похоже, принята в оплату долга. А уж Холту ли было не звать! Обеды следовали один за другим, и сэр Клеверинг очень часто удостаивал их своим присутствием. Собственный его дом был закрыт; преемник Мироболана, так поторопившийся с докладом о расходах по кухне, - получил расчет от возмущенной леди Клеверинг; и это было только начало. Одного из великанов-лакеев уволили, и тогда второй тоже заявил, что уходит, не пожелав остаться без товарища и служить в доме, где держат всего одного лакея. Из-за расточительности своего бессовестного мужа бегум предприняла множество хозяйственных реформ во имя строжайшей экономии. Майор в качестве друга миледи; Стронг как представитель несчастного баронета; поверенный леди Клеверинг и сама бегум провели эти реформы быстро и решительно. Уплатив долги баронета (операция эта вызвала много пересудов и баронет еще ниже упал в глазах общества), негодующая леди Клеверинг отбыла из Лондона в Танбридж-Уэлз, наотрез отказавшись увидеться со своим нечестивым супругом, которого никто, впрочем, и не жалел. Клеверинг покорно остался в Лондоне, подальше от праведного гнева жены; иногда прокрадывался в палату общин, а оттуда в компании капитана Раффа и мистера Маркера шел сыграть партию в бильярд и выкурить сигару; либо сидел в кабаках с боксерами; либо тащился в Линкольнс-Инн к своим адвокатам, а те заставляли его часами дожидаться в приемной, и клерки перемигивались, глядя на него. Не удивительно, что обеды в Подворье Шепхерда были для него праздником и он не брезговал ими. Не брезговал? Да он нигде не чувствовал себя лучше; среди людей своего круга, презиравших его, он не знал куда деваться, а здесь он был почетным гостем, здесь он все время слышал почтительное "да, сэр Фрэнсис" и "нет, сэр Фрэнсис", здесь он мог отпускать свои жалкие шутки и дребезжащим голоском исполнять свои унылые французские куплеты, когда смолкали застольные песни Стронга и ирландские напевы старого Костигана. Эта веселая квартира, где Грэди стряпал ирландское рагу, а шевалье после обеда варил пунш по особому рецепту, хоть кого могла бы привлечь, не то что Клеверинга, до смерти боявшегося своего огромного пустого особняка, где ему прислуживали только старуха, сторожившая дом, да его личный слуга, который над ним же издевался. - Просто несчастье, - жаловался он своим друзьям в Подворье Шепхерда. - Давно бы нужно рассчитать этого малого, да я ему должен жалованье за два года, черт бы его побрал, а у миледи просить не могу - не даст. Чай мне утром подает холодный, и с какой-то железной ложкой - говорит, что серебро миледи отослала в банк, для сохранности. Даже чайной ложки не могла мне доверить. Ну согласитесь, Алтамонт, нехорошо это с ее стороны, не по-джентльменски! Вы ведь знаете, миледи - низкого происхождения... то есть... прошу прощенья... гм... вот это в ней хуже всего - никакого доверия. Надо мной уже и слуги стали смеяться, мерзавцы этакие! Всем им переломаю кости, будь они прокляты. Звонишь - не приходят. А вчера вечером в Воксхолле вижу своего лакея, и на нем моя манишка и мой бархатный жилет, я их сразу узнал, а он, наглец этакий, продолжал отплясывать как ни в чем не бывало, прямо у меня на глазах. Дождется он виселицы, и поделом ему будет - мерзавцы они, все эти слуги! С Алтамонтом баронет был теперь кроток, как ягненок: покорно слушал, когда полковник расписывал свои приключения - как он и его товарищи, добираясь на родину из Новой Зеландии, куда он плавал на ловлю китов, были вынуждены удрать на корабль среди ночи, спасаясь от своих жен, а те, бедняги, как увидели, что корабль поднял паруса, так прыг в свои челны и давай грести вдогонку, ей богу! И как он однажды три месяца проплутал в зарослях в Новом Южном Уэльсе, когда находился там по торговым делам; и как он видел Бонапарта на острове Святой Елены и был ему представлен вместе с остальными офицерами корабля, на котором он служил старшим помощ