истовой евангелистской секты. Шло молебствие. Работая на фермах в Кентукки и Южной Калифорнии, я часто посещал подобные собрания на открытом воздухе и знал многие гимны, редко звучащие в городских церквах. Да, гимны эти были в крови мальчиков и девочек, выросших в сельских районах Западной Виргинии, где радения - ось религиозной и общественной жизни, а также главное "развлечение". Алиса услышала гимн, который поют перед тем, как "вручают свою жизнь Христу": "Не поддавайся искушению - рядом Христос". Мы пошли вверх, к Спринг-стрит. Улица была пуста, я ускорил шаги, и нагнал Алису. Она плакала. Я взял ее крохотную руку в свою. - Жизнь тяжела, милая Алиса. - Тедди? - Да? - Вы верите в ад? - В какой ад, Алиса? - Что, если мы плохо поступаем, мы попадем в ад? Когда я была девочкой, я очень плохо себя вела. Когда я жила в Норфолке, мне приходилось плохо поступать. У меня был ребенок, теперь его нет. Еще до того, как я познакомилась с Джорджем, - но я ему рассказала. Когда я вышла за Джорджа, я больше не делала ничего плохого. Честное слово, Тедди. Я вам говорила: Джордж спас мне жизнь. - Джордж когда-нибудь вас ударил, Алиса? Она быстро взглянула на меня. - Сказать правду? Ладно, скажу. Когда он возвращается из долгого плавания, он напивается и бьет меня. Но злости у меня нет. У него есть причина. Он знает, что... что не может сделать ребенка. Он живет со мной, но дети не рождаются. Вас бы это не огорчало? - Продолжайте. - Я иногда думала, не родить ли от другого человека, чтобы Джордж не знал. По-моему, если изредка встречаешься с другим мужчиной, ничего тут особенного нет... Хоть это и обман, Джордж бы только радовался. Он хороший человек. Раз ему хочется стать отцом, это ведь не будет очень большой грех, правда? Прелюбодейство, как в Библии называется. Иногда мне кажется, я бы надолго отправилась в ад, чтобы сделать Джорджа счастливым. Я все время держал ее за руку. Очутившись на Вашингтон-сквер, мы перешли улицу и сели на скамейку, подальше от фонарей. Я сказал: - Алиса, мне стыдно за вас. Она быстро спросила: - Почему стыдно? - Вы - зная, что сердце Христа вмещает в себя целый мир, - вы думаете, что Христос отправит вас в ад за маленький грех, который сделал бы Джорджа счастливым или за маленький грех, который вам пришлось совершить, чтобы выжить в жестоком городе Норфолке. Она прислонилась головой к моему плечу. - Не стыдитесь меня, Тедди... Поговорите со мной... Когда я сбежала из дому, отец написал, что не желает меня видеть, покуда у меня на пальце не будет обручального кольца. Когда я написала ему, что вышла замуж, он опять передумал. Написал, что вообще не желает видеть потаскуху в своем доме. Не буду излагать здесь, что я сказал Алисе почти пятьдесят лет назад. Я напомнил ей кое-какие слова Христа - и, может быть, кое-какие выдумал. А потом сказал: - Я больше ничего говорить не буду. - Рука ее в моей руке немного успокоилась. Слышно было, как "перекатываются шарики". Она сказала: - Пойдемте к фонарю, я хочу вам что-то показать. Мы пересели на другую скамью. Она вынула что-то из сумочки, но мне не показывала. - Тедди, я всегда ношу медальон на цепочке, но сегодня, когда мы с Делией уходили, его сняла. Сами понимаете, кто мне его подарил. Я посмотрел на фотографию в медальоне. Она была сделана несколько лет назад. Матрос лет восемнадцати - он мог бы послужить моделью для любого плаката с приглашением во флот - смеялся в объектив, одной рукой обнимая Алису. Я представил себе, как это было: "Дамы и господа, подходите! Всего двадцать центов за снимок, и доллар за медальон с цепочкой. Вот вы, двое - молодость бывает только раз. Не упустите случай". Я смотрел на снимок. Она смотрела на снимок. Она опять прошептала мне на ухо: - Я хочу ребенка - для Джорджа. Мы встали и пошли ко мне. У лестницы я сказал: - Очень важно, чтобы Джордж не узнал. В этом весь смысл. Делия не проговорится? - Нет. - Вы уверены? - Да. Делия понимает, как это важно. Она мне сколько раз говорила. - Алиса, я не знаю вашей фамилии, и вы не знаете моей. Мы больше не будем встречаться. - Она кивнула. - Два раза за нынешний вечер вы были на волоске. Вы можете ходить к "Маме Карлотте" - меня там больше не будет. Через два часа мы вернулись на площадь. Она заглянула за угол, как будто мы ограбили банк. Шепнула: "Кино кончилось" - и захихикала. Я оставил ее в подъезде и пошел за такси. Я спросил шофера, сколько стоит доехать до Перекрестка первой мили. - Пятьдесят центов, - ответил он. Я вернулся и дал ей полдоллара и двадцать центов. - А что вы скажете - где вы были? - Как называется это место, где пели гимны? Я сказал ей. - Я постою здесь на углу, пока вы не уедете. Она поцеловала кончики пальцев и приложила к моей щеке. - Я, пожалуй, не возьму эту картинку Атлантик-Сити. Она отдала мне пресс-папье. Потом пошла было к такси, но вернулась и сказала: - Мне ведь больше не будет по ночам одиноко, правда? И уехала. Я вдруг подумал: "Конечно, с Пенелопой рядом все эти двадцать лет рос Телемах". 12. "ОЛЕНИЙ ПАРК" Эту главу можно было бы назвать "Шаман, или Le Medecin malgre lui" [лекарь поневоле (фр.)]. Однажды я нашел в моем ящике на почте записку с просьбой позвонить по телефону некоей миссис Йене Скил по такому-то номеру, в любой день с трех до четырех. - Миссис Скил, с вами говорит мистер Норт. - Добрый день, мистер Норт. Спасибо, что позвонили. Друзья с большой похвалой отзывались о том, как вы читаете детям и взрослым. Не найдется ли у вас время почитать по-французски с моей дочерью Элспет и сыном Артуром? Элспет семнадцать лет, она милая, умная девочка. Нам пришлось забрать ее из школы, потому что она страдает мигренями. Она скучает по школе и особенно по урокам французской литературы. Мои дети учились в Нормандии и в Женеве. Оба хорошо говорят и читают по-французски. Они обожают басни Лафонтена и хотят прочесть с вами всю книгу... Да, у нас есть несколько экземпляров... Да, в начале дня нам очень удобно... С одиннадцати до половины первого, понедельник, среда и пятница - да. Можно послать за вами машину?.. Ах, вы предпочитаете на велосипеде... Мы живем в "Оленьем парке" - вы знаете, где это?.. Хорошо! Значит, можно сказать детям, что завтра вы будете?.. Благодарю вас. "Олений парк" знали все. Отец нынешнего мистера Скила, датчанин, был судовладельцем. Он создал свой "Олений парк" не в подражание знаменитому копенгагенскому, а как любовное напоминание о нем. Я часто слезал с велосипеда перед высокой чугунной решеткой, охватывавшей широкий луг, который упирался в низкий утес над морем. Под роскошными ньюпортскими деревьями мелькнет, бывало, то олень, то кролик, то павлин - но, увы, Лафонтен! - ни лисицы, ни волка, ни даже осла. Миссис Скил встретила меня в холле. "Элегантность" - слишком пышное слово для такого совершенства. Она была в сером шелковом платье, с серыми жемчугами на шее и в ушах. Изысканность, прелесть - но и что-то еще: мука, скрытая под стоическим самообладанием. - Вы найдете мою дочь на веранде. По-моему, ей будет приятнее, если вы представитесь сами... Мистер Норт, если вы вдруг заметите, что она утомилась, вы не могли бы под каким-нибудь предлогом прекратить урок? Артур вам поможет. Дочь - вся в мать; только там было страдание, а здесь - еще и крайняя бледность. Я обратился к ней по-французски. - Мистер Норт, можно мы будем только читать по-французски? Говорить я устаю. - Она слегка прикоснулась к левой стороне лба. - Смотрите! Вон мой брат. Я обернулся и увидел вдалеке мальчика лет одиннадцати, карабкавшегося по утесу. Я часто встречал его на кортах, хотя занимался он не у меня. Это был живой веснушчатый американский мальчик, каких часто изображают на бакалейных календарях рядом со стихотворением Уиттьера. Его звали Галопом, потому что второе имя у него было Гэллоп и потому что он очень быстро говорил и никогда не ходил шагом, если можно было побежать. Он подлетел к нам и резко остановился. Нас представили, и мы важно обменялись рукопожатиями. - Мы ведь уже знакомы, Галоп, - сказал я. - Да, сэр. - Тебя и здесь так зовут? - Да, сэр. Элспет зовет. - Мне нравится. Можно и мне тебя так звать? - Да, сэр. - Ты тоже любишь басни? - Мы с ним очень увлекаемся животными. Галоп часами наблюдает за приливным озерком. Он уже знает там некоторых рыбок и рачков и дал им прозвища. Мы с ним все обсуждаем вместе. - Я очень рад, мисс Скил, что вы хотите читать басни. Я довольно давно их не перечитывал, но помню, как восхищался ими в свое время. Они хоть и коротки, но значительны; скромны, но совершенны. Попробуем разобраться, как Лафонтен этого добивается. Однако прежде, чем начнем, будьте добры, позвольте мне немного освоиться в вашем красивом парке - и с вашими друзьями, которых я успел увидеть. Вас не утомит небольшая прогулка? Она обернулась к медицинской сестре, которая как раз подошла: - Мисс Чалмерс, можно мне сейчас пойти на утреннюю прогулку? - Да, мисс Элспет. Оленям был предоставлен павильон справа, под деревьями; кроличьи клетки образовали небольшой поселок; павлины владели вольером, часть которого служила и зимним убежищем. - Может, нам захватить печенья? - Смотритель кормит их несколько раз в день. От нас им ничего не надо. Лучше - так. Олени следили за нашим приближением, потом медленно подошли поближе. - Лучше не протягивать руки, пока они первые до нас не дотронутся. - Вскоре олени очутились перед нами, рядом с нами, между нами и позади нас. Мы прогуливались вместе. Даже оленята, лежавшие в тени дерева, поднялись на ноги и присоединились к шествию. Старые начали нас задевать и чуть-чуть подталкивать. - Больше всего они любят, когда с ними разговаривают. По-моему, в их жизни главное - глаза, уши и нос. _Какая у тебя красивая дочка, Жаклина_. Я помню тебя такой же маленькой. Смотри, чтобы она не упала со скалы, как ты. _Помнишь, тебе пришлось ходить в лубках и как они тебе не нравились?.. А-а, мсье Байяр, рога у вас растут быстро_. Они любят, когда их гладят по рожкам. Рожки, наверно, чешутся, когда обрастают бархатом. Кролики тоже ждут, когда мы к ним зайдем. Они держатся подальше от оленей. Копыт не любят. _Фигаро, какой ты красавчик!_ Олени скоро отойдут от нас - общество людей их утомляет... Видите, уже отходят... А четвертого июля на них смотреть жалко. Конечно, в них никто не стрелял, но у них, наверно, в крови память об охотниках - как вы думаете, может так быть?.. Еще рано, мы не увидим, как играют кролики. Когда восходит луна, они носятся как сумасшедшие. - Мадемуазель, почему олени нас подталкивают? - Мне кажется... может быть... Вы меня извините, если я на минутку присяду? Садитесь, пожалуйста, тоже. Галоп вам расскажет, что мы об этом думаем. Я уже заметил, что по всему лугу расставлены парами бамбуковые кресла с широкими подлокотниками - в детстве я видел такие в Китае. Мы сели. Галоп ответил за сестру: - Мы думаем, что надо вспомнить их врагов. У нас в передней есть картина... - По-моему, это Ландсир. - ...Олени и лани сбились в кучу, а их окружают волки. До того как на земле появились люди с ружьями, врагами оленей были волки и, может, люди с копьями и дубинами. Олени, конечно, теряли своих, но защищались, как там - вроде стеной из рогов. Они не любят, когда их ласкают и гладят; они любят держаться вместе. У кроликов по-другому. Заяц стучал по земле - предупреждал, что мы идем. Но если рядом нет укрытия, они застывают - "прикидываются мертвыми". У них и на земле есть враги, но больше всего они боятся ястребов. А ястребы охотятся в одиночку. И так, и так, олени и кролики теряют своих... - То, что я называю "заложники судьбы". - Но они делают что могут для своего народа. Элспет посмотрела на меня. - Как вам кажется, правильно мы думаем? Я посмотрел на нее с улыбкой: - Я ваш ученик. Я хочу вас послушать. - Ну, я только начинаю, пробую думать. Я стараюсь понять, почему природа такая жестокая и все же такая чудесная. Галоп, расскажи мистеру Норту, что ты видишь в озерке. Галоп ответил с неохотой: - Каждый день война. Это... это ужасно. - Мистер Норт, - сказала Элспет, - почему должно быть так? Разве Бог не любит мир? - Нет, он, конечно, любит. Но поговорим об этом позже. - Вы не забудете? - Нет... Мадемуазель, вы когда-нибудь видели оленей в диком - ну, в естественном - состоянии? - Как же! У моей тети Венедикты есть домик в Адирондакских горах. Она всегда нас приглашает летом. Там можно встретить оленей, и лис, и даже медведей. И никаких заборов и клеток. Они на воле! И такие красивые! - Этим летом вы поедете? - Нет... Отец не любит, чтобы мы туда ездили. Кроме того, я не... я не совсем здорова. - А что еще вы обсуждаете из жизни животных? - Вчера мы долго говорили, почему у птиц природа поместила глаза по сторонам головы. - И почему, - добавил Галоп, - у многих зверей голова пригнута к земле. - Мы любим всякие ПОЧЕМУ, - сказала его сестра. - И что вы решили? Галоп, взглянув на сестру, избавил ее от труда отвечать: - Мы знаем, что травоядным животным надо смотреть под ноги, на растения, а птицам надо бояться врагов со всех сторон; но мы удивляемся, почему природа не могла устроить лучше - ну, как глаза у рачков в моем озерке. - Думать потому трудно, - промолвила его сестра, - что надо думать о многих вещах сразу. У нее была с собой книга басен. Книга упала с широкого подлокотника. (Или она ее столкнула?) Мы оба наклонились за ней. Наши руки встретились, и каждая потянула в свою сторону. Элспет судорожно вздохнула и зажмурила глаза. Потом открыла и, заглянув в мои, сказала с необычайной прямотой: - Галоп говорит, что ваши ученики в казино говорят, будто у вас электрические руки. Я, наверное, вспыхнул - и разозлился на себя за это. - Это чепуха, конечно. Совершенная бессмыслица. Чертовщина! Проклятье! В Ньюпорте время от времени идет дождь. Случался он и в те два утренних часа, когда я обучал детей теннису в казино. Я никогда не занимался больше чем с четырьмя сразу - остальные ученики играли друг с другом на соседних кортах. Мы прятались от дождя в комнатах за галереей для зрителей. Ученики мои, в возрасте от восьми до четырнадцати лет, являли собой очень приятное зрелище - все в чистом, белом, воспитанные, брызжущие молодостью и энергией. Они окружали меня с криками: "Мистер Норт, расскажите нам еще о Китае!" или: "Расскажите нам еще что-нибудь вроде "Ожерелья" - я помню, как они примолкли и огорчались, слушая этот рассказ Мопассана. Зоркий Билл Уэнтворт - сам отец и дед - прекрасно знал, что дети в этом возрасте обожают сидеть на полу. Он расстилал парусину вокруг "учительского кресла". Галоп, хоть и не был моим учеником, присоединялся к кружку, и даже игроки старшего возраста нерешительно придвигали свои стулья. Именно там я впервые узрел Элоизу Фенвик и ради ее прекрасных глаз и ушек пересказал рассказ Чосера о соколе. А для Галопа я рассказал об открытии Фабра: как оса парализует личинку или гусеницу, а потом откладывает в нее яйца, чтобы она вскармливала будущее насекомое. Не Руссо ли заметил, что главная задача раннего образования - развить в ребенке способность удивляться? Я не испытывал потребности ласкать окружавших меня детей. Я сам не люблю, когда меня трогают, но детям непременно надо гладить, трепать, щекотать и даже стукать старшего, который завоевал их доверие. Когда ливень кончался, меня тащили в разные стороны: кто на корты, кто назад - остаться и рассказать еще одну историю, потому что "трава мокрая". И один ребенок за другим объявлял, что у меня "электрические" руки, что с моих рук слетают искры. Я относился к этому строго. Я запрещал такие разговоры. "Глупости! Я больше не желаю это слышать". В один прекрасный день это перешло всякие границы. Когда они толпой ринулись на корт, девятилетнюю Аду Николс отбросили в сторону; она ударилась головой о столб и потеряла сознание. Я наклонился над ней, раздвинул волосы на том месте, где была шишка, и несколько раз произнес ее имя. Она открыла глаза, потом снова закрыла. Вся компания смотрела на нее с тревогой. Бормоча: "Еще! Еще!" - она притянула мои руки к своему лбу. Она бессмысленно улыбалась. Наконец она радостно проговорила: "Меня загипностизировади" - и затем: "Я - ангел". Я поднял ее и перенес в кабинет Билла Уэнтворта, который часто служил пунктом первой помощи. С этого часа я стал гораздо более строгим и деловитым тренером. Никаких рассказов "дядюшки Теофила". Никакого месмеризма. Но слухи про Аду распространились. В первой главе я уже говорил читателю, что обладаю неким даром, который не желаю признавать. Я неоднократно разнимал рассвирепевших собак; я мог успокоить обезумевшую лошадь. Во время войны, да и в мирной жизни, в барах и тавернах мне достаточно было положить руки на плечи задиристых людей и прошептать им несколько слов, чтобы установился мир. Иррациональное, необъяснимое меня не интересует. Я не мистик. Кроме того, я уже понял, что этот дар - "подлинный" он или нет - неизменно вынуждает меня выступать в роли, попахивающей мошенничеством и самозванством. Читатель знает, что я не чужд самозванства, но я желаю прибегать к обману тогда, когда мне хочется, а не тогда, когда меня вынуждают. Я хочу вносить в жизнь дух игры, а не верховодить другими. Не делать их смешными в моих собственных глазах. И вот злосчастная басня о моих "электрических руках" опять всплыла в "Оленьем парке", в присутствии необыкновенной страдающей девушки и мальчика с острым умом. ЧЕРТОВЩИНА! ПРОКЛЯТЬЕ! Два урока мы читали "Басни" и разбирали их по французской системе, называемой l'explication de texte [разбор текста (фр.)]. Я готовился к занятиям до полуночи. Припомнил все литературоведческие банальности: с каким искусством автор возвышает обыденную речь до поэзии; какой энергии добивается, вставляя короткий стих между длинными (многие выдающиеся современники Лафонтена это осуждали); сколько иронии несет здесь героический александрийский стих; как выразительна простота концовок, где поэт выводит мораль. Перед третьим уроком меня встретил один Галоп и сказал, что у сестры сегодня мигрень и она не сможет спуститься. - Ну, а мы, Галоп, будем заниматься? - Сэр, когда Элспет плохо... я не могу думать о книжках и всяких вещах. Мама просила передать, что мы заплатим, как всегда. Я пристально посмотрел на него. Он действительно был очень огорчен. - Галоп, может быть, тебя немного развлечет, если ты уделишь мне полчаса и покажешь свое озерко? - Конечно, сэр. Элспет тоже хотела, чтобы я вам показал... сэр... - Он оглянулся на дом, что-то прикидывая. - Надо спуститься со скалы за домом смотрителя. Отец у себя, а он не хочет, чтобы я занимался озерком. Он... он хочет, чтобы я занимался делом, - ну, стал судовладельцем. Мы пошли окольным путем, чуть ли не крадучись. Спускаясь к воде, я спросил его: - Галоп, ты учишься в военной школе? - Нет, сэр. - Тогда почему ты величаешь меня "сэром"? - Отец любит, чтобы я его так звал. Его отец был датским графом. Сам он не граф, потому что он американец, но он любит, когда важные люди зовут его "граф". И он хочет, чтобы мы с Элспет были похожи на его отца и мать. - А, так вы должны быть настоящими леди и джентльменом? - Да, с... с... - У тебя бывают головные боли?.. Нет?.. Извини, что задаю столько вопросов. Сейчас ты мне все расскажешь про это озерко. А твоя тетя Бенедикта тоже - настоящая графиня? - Ну, нет уж. Она нам все позволяет. Мы встали на колени у озерка. Мы видели, как раскрываются, встречая прилив, анемоны; видели, как зловеще притаились в своих пещерах раки. Он показал мне чудеса защитной окраски: утонувшие палочки - не палочки, гальку - не гальку. Он показал мне, с какой яростью крохотная рыбка бьется за свою икру с хищниками во много раз больше ее. Я тоже воспрял духом от этого потока чудес. И одним из них был маленький профессор. Через полчаса я попросил его проводить меня к выходу. Когда мы встали, я сказал: - Спасибо, сэр. Меня давно так не волновало соприкосновение с наукой - с тех пор, как я читал "Путешествие на корабле "Бигль". - Мы считаем, что это самая лучшая книга на свете. На лугу олени окружили нас, как будто все время нас дожидались. Они подталкивали меня и даже пихали из стороны в сторону. Я остановился и поговорил с ними по-французски. Галоп стоял в стороне и наблюдал. Когда мы пошли дальше, он сказал: - Со мной они так не делают, и даже со смотрителем - то есть гораздо меньше. Только с вами и с Элспет... Они знают, что у вас электрические руки. - Галоп! Галоп! Ты же ученый. Ты же знаешь, что этого не бывает. - Сэр, у природы много тайн, правда? Я не ответил. У выхода я спросил, не кажется ли ему, что сестре стало немного лучше. Он посмотрел на меня. Он старался не заплакать: - Они говорят, что ей скоро ехать в Бостон на операцию. Я попрощался с ним за руку, потом положил ему руку на плечо. - Да... Да... У природы много тайн. Спасибо за напоминание. - Я наклонился к нему и сказал: - Одну ты скоро увидишь. Твоей сестре станет лучше. Зарубите себе на носу, доктор Скил: зрение у вашей сестры в полном порядке и она может спуститься со ступенек вашей веранды, не теряя равновесия. На следующем занятии Элспет выглядела гораздо лучше. Она вызвалась продекламировать басню, которую выучила наизусть. Я взглянул на брата - понял ли он значение этого успеха. Он понял. Она сказала: - Галоп, скажешь мистеру Норту, о чем мы вчера решили попросить? - Мы с сестрой решили, что нам больше неохота читать басни... Нет, они нам очень нравятся, но теперь нам неохота... Нам кажется, они на самом деле не про животных; они про людей, а нам с сестрой не нравится, когда на животных... Он посмотрел на нее. Она сказала: - ...Смотрят как на людей. Мы перечли десять самых знаменитых басен и подчеркнули места, где Лафонтен на самом деле присматривается к лисице, к голубю и вороне... и оказалось, их очень мало. Нет, он замечательный, но вы велели Галопу читать Фабра. И мама выписала книги из Нью-Йорка - не знаю, читали ли мы что-нибудь лучше. Наступило молчание. С легким жестом, намекающим на самоустранение, я сказал: - Ну, чтобы читать Фабра, я вам не нужен. - Мистер Норт, мы с вами поступили не совсем честно. Галоп убедил маму попросить вас, чтобы вы с нами читали. Галоп хотел, чтобы я с вами познакомилась. Вообще-то мы хотим, чтобы вы просто приходили и разговаривали с нами. Вы не откажетесь? Мы будем делать вид, будто читаем Лафонтена. Я серьезно смотрел на них, по-прежнему с таким видом, как будто собираюсь встать. Она храбро добавила: - И он хочет, чтобы вы положили руки мне на голову. Он рассказал мне про Аду Николс. А у меня почти все время - такая боль... Вы положите мне руки на лоб? Галоп смотрел на меня еще напряженней, еще настойчивей. - Мисс Элспет, не годится мне это делать без разрешения вашей медицинской сестры. Как и прежде, она поманила мисс Чалмерс, и та подошла. Я встал и спустился с веранды на несколько ступенек. Я услышал слова мисс Чалмерс о том, что... "даме неприлично... не могу взять на себя ответственность за такое неподобающее поведение... Вы моя пациентка, и я не хочу, чтобы вы возбуждались... Но если вы настаиваете, вы должны спросить у своей матери. Если она спросит меня, я должна сказать, что решительно не одобряю... Мне кажется, эти занятия вам очень вредят, мисс Элспет". Мисс Чалмерс удалилась, кипя негодованием. Галоп встал и ушел в дом. Он долго отсутствовал. Я решил, что маме впервые рассказывают о происшествии с Адой Николс. Пока мы ждали, я спросил Элспет, в какой школе она училась и нравилось ли ей там. Она назвала один из самых знаменитых пансионов. - Все время надо помнить, как ты должна себя вести. Все равно что в клетке - дрессируют, чтобы ты стала дамой... как лошадей вальсу учат... В горах у тети Бенедикты можно встретить настоящего оленя, на воле. Когда олень прыгает, нет ничего на свете красивей, а эти олени никогда по-настоящему и не прыгали. Тут ни места, ни причины нет, чтобы прыгать, правда?.. Мистер Норт, вам когда-нибудь снится, что вы в тюрьме? - Да, снится. Хуже сна не придумаешь. - На будущий год отец хочет, чтобы меня, как у них говорится, "вывезли в свет". По-моему, это - не вывезти, а увезти от него. Девочки в школе рассказывали про рождественские и пасхальные каникулы - три бала в вечер и чаепития с танцами... молодые люди стоят стеной и все время на тебя смотрят. Как в зоопарке - правда? Только подумаешь об этом, и голова начинает болеть. А отец хочет, чтобы я звалась "графиней Скил". - А вы не пробовали о чем-нибудь думать, чтобы отогнать эти кошмары? - Я пробовала - о музыке... а потом о книгах, которые мы с Галопом читали, но... - Она приложила ладонь ко лбу. - Мисс Элспет, я не буду дожидаться разрешения вашей матери. Мисс Чалмерс живет в очень тесной клетке. Я положу вам руку на лоб. - И я встал. В этот миг появился Галоп. Он направился прямо к мисс Чалмерс и что-то ей сообщил; потом подошел к нашему столу: - Мама сказала, что вы можете приложить руки ко лбу Элспет на несколько минут. Что делать? Изображать шарлатана. Элспет закрыла глаза и опустила голову. Я поднялся и деловито сказал: - Пожалуйста, смотрите на небо, мисс Элспет, и не закрывайте глаза. Галоп, ты можешь приложить руки к правой стороне ее лба. - Сам я осторожно приложил ладони к левой стороне. Заглянув сверху в ее раскрытые глаза, я улыбнулся и сделал одновременно две вещи: усилием воли направил в кончики пальцев "некую энергию" и самым невыразительным тоном стал произносить: - Смотрите на облако... Постарайтесь почувствовать, как земля медленно поворачивается под нами... Ее руки потянулись к моим запястьям. Глаза у нее сами собой закрывались. Она улыбалась. Она прошептала: - Так умирают, да? Я умираю? - Нет, вы ощущаете, как поворачивается земля. Теперь говорите все, что придет на ум... Дайте мне правую руку. - Я сжал ее руку между ладонями. - Говорите все, что взбредет на ум. - О, mon professeur. Давайте уедем втроем. У меня есть деньги и украшения, которые мне подарили. У тети Бенедикты дом в Адирондакских горах. Она звала приезжать в любое время. Мы убежим тайком от всех. Галоп говорит, что не знает, как это устроить, но вдвоем вы бы придумали. Если меня отвезут в Бостон, меня там убьют. Я не боюсь умереть, но не хочу умирать по их правилам. Мистер Норт, я хочу умереть по-вашему. Разве нет у человека права умереть так, как он хочет? Я прервал ее, сжав ее руку посильнее: - Вы поедете в Бостон, но операцию отложат. Головные боли постепенно будут проходить. Остаток лета вы проведете в доме вашей тети Бенедикты. - Затем я заговорил по-французски: - Скажите, пожалуйста, только медленно: "Да, господин учитель". Помните: вас слушают облака, океан и деревья. Медленно: "Oui, monsieur le professeur". Затем громче: "Oui, monsieur le professeur!" Мы не шевелились целую минуту. Меня охватила непреодолимая слабость. Я сомневался, донесут ли меня ноги до двери и до велосипеда. Я снял руки с головы Элспет. Я сделал Галопу знак оставаться на месте и, шатаясь, побрел к выходу. Я мельком увидел мисс Чалмерс - она смотрела на свою пациентку, не двигаясь с места. Дворецкий и слуги смотрели из окна гостиной. Они проводили меня взглядом. Я два раза упал с велосипеда. На дороге мне трудно было держаться правой стороны. Прошли суббота и воскресенье. В понедельник, в одиннадцать часов утра я позвонил в дверь "Оленьего парка". Я был готов отказаться от работы, но хотел, чтобы меня уволили. В дверях дворецкий сообщил мне, что миссис Скил ждет меня на веранде. Я поклонился ей. Она протянула мне руку со словами: - Присядьте, пожалуйста, мистер Норт. Я сел, не сводя глаз с ее лица. - Мистер Норт, в первый раз, когда я вам звонила по телефону, я была не совсем откровенна. Я не сказала вам всей правды. Моя дочь Элспет тяжело больна. Последние месяцы мы каждые две недели возим ее в Бостон, к доктору Боско, на осмотр и рентген. Доктор опасается, что у нее опухоль в мозгу, но некоторые симптомы его озадачивают. Вы, наверно, заметили, что расстройства речи у нее нет, хотя ей больно, если она повышает голос. На зрение, ни чувство равновесия у нее не нарушены. У нее бывают выпадения памяти, но это можно объяснить бессонницей и лекарствами, которые ей дают. - Она держалась за подлокотники, словно за спасательный круг. - Доктор Боско решил оперировать ее на следующей неделе. Он хочет, чтобы в четверг она легла в больницу... Дочери кажется, что в этом нет нужды. Она убеждена, что вы способны ее вылечить... Конечно, ассистент доктора мог бы сделать ей укол и ее бы увезли в Бостон... как... как "мумию", по ее выражению. Она говорит, что будет сражаться с ним "как с драконом". Можете себе представить, какое это огорчение для всего дома. Я хмуро слушал ее. - Мистер Норт, я хочу обратиться к вам с просьбой не как наниматель, но как страдающая мать страдающего ребенка. Элспет говорит, что согласится поехать в Бостон "миром", если операцию отложат на две недели и если вы дадите обещание навестить ее там два раза. - Конечно, мадам, если врач разрешит. - Спасибо. Я уверена, что смогу это устроить; я должна это устроить. В вашем распоряжении будет машина с шофером - оба раза вас привезут и увезут. - Это лишнее. Я сумею сам добраться до Бостона и до больницы. Пожалуйста, запишите мне часы посещений и дайте письмо, чтобы меня пустили в больницу. Я пришлю вам отчет о моих расходах, включая оплату занятий, которые мне придется отменить. Кроме этих основных расходов, я никакого вознаграждения не хочу. Мне кажется, нам будет легче разговаривать, если с нами будет ваш сын Артур. - Да, можете на него рассчитывать. - Миссис Скил, после моего прошлого визита, в пятницу, у мисс Элспет повторялись приступы мигрени? - Ей стало гораздо лучше. Она говорит, что проспала всю ночь "как ангел". У нее улучшился аппетит. Но вчера ночью - в воскресенье - опять началась боль. Это было ужасно. Мне так хотелось позвонить вам. Но тут были мисс Чалмерс и наш ньюпортский врач. Они считают, что во всем виноваты вы. Они забывают, что это происходило множество раз, еще до того, как вы появились. И ее отец был здесь. Скилы из поколения в поколение почти не болели. Я думаю, что он мучается больше меня - ведь я выросла... среди... таких болезней. - Мы будем сегодня заниматься? - Она спит. Слава богу, уснула. - Когда она едет в Бостон? - Даже если операцию отложат - а я буду на этом настаивать, - она уедет в четверг. - Пожалуйста, передайте мисс Элспет, что я приду в среду и что навещу ее в Бостоне, когда вы скажете... Миссис Скил, звоните мне в любой час дня и ночи без колебаний. Днем меня трудно поймать, но я оставлю вам свое расписание с номерами телефонов, где меня можно найти. Вы и мисс Элспет должны набраться смелости не уступать тем, кто возражает против моих посещений. - Спасибо. - Мадам, хочу сказать еще одно. Артур - просто замечательный молодой человек. - Правда ведь? Правда? И мы рассмеялись, удивляясь самим себе. Тут в дверях появился джентльмен. Без сомнения - бывший граф Йене Скил Скилский. Он сказал: - Мэри, будь добра, перейди в библиотеку. Всякой глупости должен быть конец. Это - последний визит французского учителя в наш дом. Не соблаговолит ли французский учитель послать мне как можно скорее счет? Всего хорошего, сэр. Я лучезарно улыбнулся в лицо разгневанному хозяину. - Спасибо, - сказал я, поклонившись с видом служащего, которому предоставили долгожданный отпуск. - Всего хорошего, миссис Скил. Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет вашим детям. - Я опять улыбнулся хозяину и поднял руку, как бы говоря: "Не трудитесь меня провожать. Я знаю дорогу". Только первоклассный актер, будучи выгнан из дома, может покинуть его так, как будто ему оказали великую милость - Джон Дрю, например; Сирил Мод; Уильям Жилетт. Я ожидал ночного звонка, поэтому сидел с книгой. Звонок раздался около половины второго. - Мистер Норт, вы сказали, что я могу вам позвонить в любой час. - Ну конечно, миссис Скил. - Элспет очень огорчена. Она хочет вас видеть. Ее отец разрешил. Я покатил к ним. Свет горел во всех окнах. Меня привели в комнату больной. Слуги, в крайнем смятении, но одетые так, как будто это был полдень, притаились в темных углах и за полуоткрытыми дверьми. Миссис Скил стояла в верхнем холле с врачом. Меня представили ему. Он был очень сердит и холодно пожал мне руку. - Доктор Эглстон разрешил мне вас вызвать. В отдалении я увидел мистера Скила, очень красивого и взбешенного. Миссис Скил приоткрыла дверь и сказала: - Элспет, милая, мистер Норт пришел тебя проведать. Элспет сидела в постели. В глазах ее горела ярость - должно быть, после долгой схватки с отцом и врачом. Я одарил улыбкой всех присутствующих. Мисс Чалмерс не было видно. - Bonsoir, chere mademoiselle [добрый вечер, дорогая барышня (фр.)]. - Bonsoir, monsieur le professeur [добрый вечер, господин учитель (фр.)]. Я обернулся и сказал деловитым тоном: - Я хочу, чтобы Галоп был с нами. Я знал, что где бы он ни был, он меня услышит. Он появился тут же. Поверх пижамы на нем был толстый халат с гербом его школы. На виду у зрителей я вынул часы и положил на столик возле кровати. По моему знаку Галоп распахнул дверь в холл и другую - в следующую комнату, где, наверное, кипела мисс Чалмерс. - Вам было плохо, мисс Элспет? - Да, немного. Я не позволила сделать мне это. Я повернулся к двери и спокойно сказал: - Все желающие могут войти. Я пробуду здесь пять минут. Я прошу только оставить за дверью свой гнев и страх. Вошла миссис Скил и села на стул в ногах у Элспет. Пожилая женщина, перебиравшая четки - должно быть, няня Элспет, - вошла с видом человека, бросившего вызов порядкам. По-прежнему перебирая четки, она стала в углу на колени. Я продолжал улыбаться во все стороны, словно это самый обыкновенный визит, а я - старый друг дома. Случай же был настолько из ряда вон выходящий, что слуги толпились у дверей и никто им не выговаривал. Некоторые даже вошли в комнату и остались стоять. - Мисс Элспет, когда я ехал на велосипеде по авеню, там не было ни души. Точно лунный пейзаж. Очень красиво. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Я был слегка exalte [в восторженном состоянии (фр.)] и неожиданно для себя запел старую песню, которую вы должны знать: "Каменные стены - еще не темница, железные прутья - не клетка" [Р.Лавлейс (1618-1658); "Алфее; из тюрьмы"]. Эти строки, написанные почти триста лет назад, служили утешением тысячам мужчин и женщин - и вот мне тоже. А сейчас я вам что-то скажу по-китайски. Вы ведь помните, я вырос в Китае. Потом я переведу. И эл сань - с падающей интонацией. Сы. Цзи-дань-гао - с повышением. У - понижение тона - ли ту бэй. Ну ци фо нью. И так далее. - Первые семь слов - все, что я знаю по-китайски. Означают они: "Раз, два, три, четыре, курица - яйцо - пирожок". Мадемуазель, это значит: "Вся природа едина. Каждое живое существо тесно связано со всеми другими живыми существами. Природа хочет, чтобы каждое существо было совершенным представителем своего рода и радовалось дару жизни". Это относится и к рыбке Галопа, и к Жаклине, и к Байяру, и ко всем присутствующим, включая вас, Галопа и меня. - Это были не слова Конфуция или Мэн-цзы, а парафраза чего-то из Гете. Я наклонился к ней и заговорил тихим голосом: - Пусть вас отвезут в Бостон. Операцию будут откладывать и откладывать. Я приеду в Бостон не только навестить вас - я повидаюсь с доктором Боско. Он когда-нибудь был здесь, видел "Олений парк"? - Да. Видел. - Я скажу ему, что вы - как прекрасный олень в "Оленьем парке", но вам хочется выйти за железную ограду. Ваши головные боли - протест против этих прутьев. Я скажу доктору Боско, чтобы вас отправили к тете Бенедикте, где олени никогда не знали, что такое клетка. - Скажете? - О, да. - Конечно, скажете! А туда вы ко мне приедете? - Постараюсь. Но вокруг тридцатилетнего человека - клетки и клетки. Так помните: я приеду к вам в Бостон не один раз и все лето буду часто вам писать. У меня осталась одна минута. Я положу вам руку на лоб... всю дорогу домой мои мысли будут над вами, как рука, и вы уснете. Все стихло... Минута безмолвия на сцене - большой срок. - Dormez bien, mademoiselle [спокойной ночи, мадемуазель (фр.)]. - Dormez bien, monsieur le professeur [спокойной ночи, господин учитель (фр.)]. Руки у меня, возможно, не электрические, но публику наэлектризовать я могу. На этот раз я взял за образец Отиса Скиннера в "Семейной чести" по рассказу Бальзака. Двинувшись к выходу, я властно улыбнулся тем, кто был в комнате и за дверью: заплаканной миссис Скил, греческому хору слуг, объятых трепетом, рассерженному и уязвленному мистеру Скилу, доктору Эглстону и мисс Чалмерс, которая к ним присоединилась. Я вырос дюйма на два, на голове у меня возник щеголевато сдвинутый цилиндр. В руке появился короткий хлыст, которым я хлопнул по дверному косяку. Я был сама уверенность на грани наглости - полковник Филипп Бридо. - Всего доброго, леди и джентльмены. Всего доброго, Галоп, - Чарльз Дарвин надеется, что каждый из нас выполнит свой долг. - Да, сэр. - Всего вам доброго. - Я крикнул в комнату: - Всего доброго, мисс Элспет. "Каменные стены - еще не темница, железные прутья - не клетка". Пожалуйста, скажите: "Нет, не клетка!" - Non, monsieur le professeur! [Нет, господин учитель! (фр.)] - прозвенел ее голос. Я вышел, кланяясь налево и направо, и сбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки и напевая "Хор солдат" из "Фауста". Надежда - продукт воображения. Отчаяние - тоже. Отчаянию слишком живо рисуются возможные беды; надежда - это энергия, и она побуждает ум испробовать все способы борьбы с ними. Пока я ехал на велосипеде в "Олений парк" - сквозь этот таинственный лунный ландшафт, - у меня возникла идея. Мы условились, что я приеду в больницу в следующую пятницу, в четыре часа. Я написал доктору Боско и попросил принять меня для пятиминутного разговора о его пациентке, мисс Элспет Скил. Я написал, что не раз имел счастье беседовать с его выдающимся коллегой и другом доктором де Мартелем из Американского госпиталя в Нейи под Парижем. Доктор де Мартель тоже был одним из трех величайших хирургов современности. Я никогда не встречался с этим знаменитым человеком, но надежда перепрыгивает препятствия. Впрочем, он оперировал одного моего друга - в возрасте шести дней. Кроме того, он был сыном романистки Жип (графини де Мартель), острой и наблюдательной писательницы. Доктор Боско встретил меня с радушием, которое тут же сменилось профессиональной бесстрастностью. На протяжении всего разговора за его спиной стояла секретарша с раскрытым блокнотом. - Ваша профессия, мистер Норт? - Я преподаю английский, французский, немецкий и латынь и обучаю детей теннису в ньюпортском казино. Не буду отнимать у вас время, доктор. Мисс Скил призналась мне, что боится уснуть: ее одолевают кошмары, будто она в клетке. Она погибает от культурного затворничества. - Простите? - Она незаурядная личность, с пытливым и смелым умом. Но на каждом шагу ее встречают табу и вето великосветского общества. Ее отец - ее тюремщик. Если бы я сейчас разговаривал с вашим другом, доктором де Мартелем, я бы сказал: "Доктор де Мартель, ваша замечательная мать не раз описывала эту историю. Она была за эмансипацию молодых женщин". - Вывод? - Доктор Боско, можно обратиться к вам с просьбой? - Только короче. - У Элспет Скил есть тетя Бенедикта - бывшая датская графиня Скил, - и у нее есть дом в Адирондакских горах, где олени бродят на свободе и д