руки, он встретился глазами с Дэви, который смотрел на него глубоким взглядом, с выражением твердой решимости на лице. Кен улыбнулся жалкой улыбкой. - Кажется, я одолел эту штуку. Темно-синие глаза Дэви скользнули по его лицу. - Дай-ка посмотреть, - сказал он задумчиво. Кен заколебался и глянул на дверь - за нею стояла тишина. Но Кен не пошевелился. - А у тебя-то что-нибудь получается? - спросил он. - Я уже кончил. Давай твое решение, Кен. Я хочу убедиться, что никто из нас не напорол глупостей. - Самая большая глупость будет, если нас застукает Бизли. Он нас погубит, малыш. Бога ради не надо, ведь с той недели мы начнем работать самостоятельно, и мне самому придется идти в банк за деньгами. Нельзя давать этому сукину сыну возможность отнять у нас степень! - Вот и я так думаю, поэтому покажи мне, как ты решил, - спокойно приказал Дэви. Протянув руку, он вытащил листки из влажных пальцев Кена. Одновременно он пододвинул свои бумаги Кену, который боязливо взял их. Сердце Кена стучало, но он жадно впился глазами в листки, ища подтверждения правильности своей работы. Как обычно, Дэви приступил к решению задачи с позиций чистой теории. Кен позавидовал тому, как была использована математика для построения логического пути от первоначальной предпосылки к желаемому результату. Кен же подошел к решению, придумав опыт и доказав, к какому результату он должен привести. Глаза его нервно перебегали с двери на листки, которые он держал в руках, и на лицо Дэви, углубленно изучавшего работу старшего брата. - Ну? - не выдержав, спросил Кен. Дэви рассеянно протянул ему листки и взял свои. - Не знаю, - сказал он. - Просто не знаю. Мы сделали это совсем по-разному. Остается только одно. Гибким движением он поднялся, быстро подошел к книжному шкафу и провел пальцем по корешкам, читая заглавия. Кен, вздрогнув, вскочил с места. - Не смей! - Кен говорил шепотом. - Он может войти с минуты на минуту! - Но ведь еще не вошел, - ответил Дэви. Он был спокоен. - Рискнем: вдруг он на несколько минут задержится. Но Кен подбежал к Дэви и дернул его за руку. - Дурак чертов! Когда я пробую рисковать, ты меня ругаешь на все корки, а разве я хоть когда-нибудь позволил себе такое? Дэви, не оборачиваясь, высвободил руку и взял книгу Джинса. - Тут игра стоит свеч. Сейчас нельзя не рискнуть. Слушай, - с неожиданной горячностью сказал он, обернувшись к брату, - неужели ты хочешь довериться надутому задаваке Бизли? Пошел он к черту! Степень значит для нас слишком много - что ж, мы позволим выкинуть нашу работу на помойку и даже не попытаемся спасти ее? - Если я не могу выдержать этот паршивый экзамен, как положено, то к черту степень! - Балда! - сказал Дэви. Глаза у него стали блестящие и злые. Он глядел на старшего брата с высоты своего роста, исполненный холодной силы, упорства и отваги. - Возьми себя в руки! Ты же сам знаешь, что ты хороший инженер. Тебе вовсе не нужно прыгать через обруч, чтобы доказать это Бизли. Раз он поступает, как последняя сволочь, то и с ним надо поступать, как с последней сволочью. Кен в смятении отошел в другой конец комнаты. При каждом звуке в коридоре сердце его замирало, а Дэви, превосходно владея собой, листал толстую книгу, пока не нашел то, что нужно. Он внимательно прочел четыре страницы, перечитал еще раз, потом захлопнул книгу и поставил на место. - Мы оба правы, - спокойно заявил он. - Давай собираться. Кен бессильно упал в кресло у стола, и страх сразу растворился в огромном облегчении и обуявшей его дикой радости. - Ах, нахал ты этакий! - восхищенно воскликнул он. - С тех пор как мы удрали от дяди Джорджа, ты еще не выкидывал такой штуки! Дэви складывал исписанные листки. Он взглянул на Кена, и глаза его казались темными, как лесной пруд среди ночи, тот самый пруд, покрытый тускло поблескивающей рябью, из которого двое промокших до нитки мальчишек ощупью выкарабкивались на берег. - Ты бы умер от страха, если б я не проверил ответ, - сказал Дэви; и, несмотря на шутливый тон, он в эту минуту как бы выполнял клятву, данную девять лет назад. - Я просто спас тебе жизнь, дурачина! 3 В страшных снах самое мучительное, самое ужасное - совершенная беспомощность. Сначала все полно коварной безмятежности - страшное подкрадывается незаметно. Добрый друг улыбается знакомой улыбкой, но он уже не друг, а враг; комната, которую знаешь как свои пять пальцев, неуловимо преображается, и вот уже некуда податься, потому что в ней на каждом шагу ловушки. И наконец все захлестывает леденящий ужас, ближе и ближе надвигается чудовищная катастрофа, и нет сил ни двинуться, ни крикнуть. В такие моменты постигаешь сущность безумия и просыпаешься вовремя, ибо муки, испытываемые в кошмаре, становятся невыносимыми. Утром в понедельник после экзамена Дэви пережил нечто похожее на страшный сон; в тот момент, когда. Кен вошел в гараж, оживленно беседуя с незнакомым толстяком, Дэви хотелось исступленно крикнуть: "Не надо!" - но он оцепенел, и крик замер в его горле. Незадолго до этого они с Кеном, как было задумано, поехали на своем стареньком "додже" в банк. Но в десять часов утра они уже возвращались обратно, совершенно ошеломленные, и каждый про себя размышлял о постигшей их неудаче. Держа на коленях ветхий кожаный портфель, Дэви недоумевал, почему он за все эти годы, живя мечтой о нынешнем утре, ни разу не представил себе, что они могут вернуться домой с пустыми руками. Кен давно уже заготовил список вещей, которые будут куплены в первую очередь, как только они договорятся с банком о деньгах. С тех пор из месяца в месяц заветный список изменялся и удлинялся. Кен добавлял еще один костюм или более мощную машину, а Дэви только посмеивался. Он тоже составил список, но там не было никаких личных вещей, кроме тех, которые потребовал вписать Кен. - Имей в виду, Дэви, я не потерплю, чтоб мой брат ходил оборванцем! - Ладно, - говорил Дэви. - Но сначала давай купим вакуум-насос и токарный станок - нам так нужен хороший станок, Кен!.. И вот долгожданная минута уже позади, а заветные списки превратились в перечень детски-наивных желаний. Кен по-прежнему будет ходить в обтрепанных костюмах, а Дэви по-прежнему будет без лаборатории. Подавленное молчание длилось всю дорогу. Машина подъехала к гаражу; Дэви молча вышел и отпер дверь, а Кен завел "додж" внутрь, в прохладную полутьму, насыщенную знакомыми запахами. Выйдя из машины, Кен стал развязывать галстук, избегая встречаться глазами с братом. - Ну ладно, Дэви, - негромко сказал он. - Нечего стоять с таким видом, словно жизнь уже кончена. На той неделе вернется Брок, и мы с ним договоримся. - Ты думаешь? - Конечно, договоримся. Будто ты сам не знаешь! - В голосе Кена послышались резкие нотки. - Я знаю, что не договоримся. Мы все испортили. Слушай, - сказал Дэви. - Раз уж было решено обратиться с предложением к самому директору банка, то какого черта выкладывать все его четвертому заместителю только потому, что директор в отъезде? Нашу идею надо было продавать только тому человеку, который может дать деньги, - Броку. Разве вчера, на пикнике, мы вместе с Марго не решили, как нам действовать? - Да, но... - Решили или нет? - Ну хорошо, решили, но как я, по-твоему, должен был поступить? - Никак, в том-то и дело! Просто никак. Надо было сказать - хорошо, мы придем на той неделе. Но где там! И кто тебя тянул за язык, скажи на милость? Ведь чем равнодушнее становился этот Люстиг, тем усерднее ты совал ему под нос чертежи и диаграммы! Ведь он, в сущности, дал нам коленкой под зад, или, может, ты и этого не заметил? - Ну ладно! - резко оборвал его Кен. - Значит, виноват во всем я! И как это вышло, дьявол его знает! Слушай, вы же с Марго и Вики вчера смеялись, когда я репетировал речь... - Мы смеялись не над тобой. - Хорошо, я тоже смеялся, хотя не так уж это было смешно. Эту проклятую речь я все время держал наготове, и, когда мы пришли в банк, она вырвалась сама собой, независимо от того, кто там сидел. - Почему ты прежде не позвонил и не условился о встрече? Кен растерянно уставился на брата. - Ах, черт! Ну, а ты-то почему об этом не подумал? - Потому, что ты решил добывать деньги сам. - Тогда добывай ты! Честное слово, Дэви, ты здорово умеешь критиковать, когда что-нибудь не так, а сам никогда палец о палец не ударишь! Дэви быстро обернулся и гневно взглянул на брата, но тут же опустил глаза. Расслабив тугой узел галстука, он снял пиджак. - Нет, Кен, - спокойно сказал он. - Это твое дело. И ты делай его сам. - Тогда не мешай мне поступать, как я найду нужным. Не Брок, так кто-нибудь другой даст деньги. Кен пошел в дальний угол гаража, где висел его рабочий комбинезон. Дэви следил за ним глазами. - У тебя есть какая-нибудь идея? - жестко спросил он. Кен обернулся, почуяв в голосе брата скрытое возмущение, потом щелкнул пальцами. - Деньги свалятся к нам с неба! - бросил он на ходу. Снаружи послышался гудок пришедшей на заправку машины, но Дэви не обратил на него внимания. Кен, успев переодеться, в эту минуту вернулся обратно. Гудок настойчиво вызывал кого-нибудь из них к колонке, и Кен, воспользовавшись этим, прошел через гараж молча. Дэви рассеянно переоделся и попробовал было взяться за работу, но все валилось у него из рук. Как мог Кен там, в банке, не заметить его безмолвных сигналов? И как мог он сам, недоумевал Дэви, сидеть, точно чурбан, видеть, что Кен поступает неправильно, и не вмешаться? "Чурбан безмозглый! - Дэви бичевал себя самыми обидными словами. - Нет, надо поговорить с Кеном начистоту, раз и навсегда!" Дэви взглянул на часы, и гнев его перешел в ярость: с тех пор как Кен вышел из гаража, прошло двадцать пять минут. Дэви поглядел в дверь. Машина все еще стояла у колонки. "Господи помилуй, - подумал Дэви, - не хватает еще, чтобы Кен завел там новую дружбу". И тотчас же на пороге появился Кен, облитый солнечным светом, как броней, защищавшей его от гнева Дэви. За ним шел незнакомец, коротенький, круглый человечек лет под пятьдесят, с широким лицом, по типу - городской житель, привыкший толкаться в вестибюлях гостиниц и разъезжать в вагонах для курящих. У него были хитрые светлые глаза и маленький рот, сложенный в веселую, но скептическую и скрытую усмешку. Прежде чем было произнесено хоть слово, в сердце Дэви вспыхнула тревога, потому что незнакомец смотрел на него с веселым и фамильярным любопытством, будто знал о Дэви гораздо больше, чем Дэви о нем. - Мистер Бэннермен, - официальным тоном произнес Кен, - это мой брат и компаньон по работе Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Бэннермен, заведующий рекламным отделом цирка. - Кен сделал паузу, и в голове Дэви мелькнула ужасная догадка о том, как провел Кен эти двадцать пять минут. - Мистер Бэннермен согласен обсудить вопрос о вложении капитала в наше изобретение. Бэннермен закинул голову, чтобы разглядеть Дэви, и, слегка кивнув, пробормотал: - Черт побери, еще один безупречный тип! Не знаю, может, я и простофиля, но меня все это здорово интригует! - Потирая пухлые руки, он повернулся к Кену. - Ну, так что вы там хотели мне показать? Дэви облизал пересохшие губы. - Кен, - сказал он, - Кен, можно тебя на минутку? - Да, малыш! - отозвался Кен, но, как и тогда в банке, охваченный одним стремлением - убедить, он был уже словно во сне. И как тогда, в банке, Дэви опять не мог заставить себя нарушить закон, придуманный и навязанный им самому себе девять лет назад, закон, который запрещал поправлять Кена или спорить с ним в присутствии посторонних. Дэви замотал головой, показывая, что не намерен продолжать разговор. Кен посмотрел на него невидящими глазами, потом, открыв лежавший на столе портфель, вытащил толстую папку с чертежами. Папка тяжело шлепнулась на руки Бэннермену. - Тут вся наша затея, мистер Бэннермен, - сказал Кен. - Все, о чем я вам наспех рассказал, у колонки, находится здесь, - все, до последней цифры. Бэннермен перелистал чертежи, бормоча себе под нос заглавия: - Конструкция нити накала... Геометрия сетки... Анодный потенциал! С чем его едят, этот анодный потенциал? Амплитуда на сетке - бог ты мой! - хихикнул он, забавляясь непонятными словами. - Сейчас я покажу вам специальную электронную лампу, о которой я говорил. - Кен взял Бэннермена за локоть и подвел к рабочему столу. Дэви хотел было запротестовать, но его сковало оцепенение. Кен поставил на стол большую коробку, которую они недавно перенесли сюда из студенческой лаборатории. И когда Кен, подняв крышку, достал двенадцатидюймовую стеклянную трубку конической формы, Дэви показалось, что он взял в руки его сердце. От шейки лампы отходили лучами семь маленьких пальцев, чувствительный кончик каждого пальца переходил в тоненькую проволочку, загибавшуюся назад и соединенную с блестящим металлическим элементом внутри лампы. На каждый электрод ушло несколько недель труда. Дэви вспомнил, с какой одержимостью работали они оба. Думал ли он, что лампа впервые будет продемонстрирована в такой обстановке, как сейчас? Как это непохоже на раскрытие чудесной тайны: просто вынули, показали - и все! Он опустил глаза на свои стиснутые руки, изо всех сил сдерживаясь, пока Бэннермен не уйдет. - Вот это и есть та лампа. - Кен поднял лампу, давая Бэннермену рассмотреть ее. - Плоский конец представляет собой экран, на котором появляется изображение. Бэннермен вгляделся в лампу. - И сколько такая штука стоит? - Купить ее нельзя, мистер Бэннермен, - ответил Кен, а Дэви жадно прислушивался, оценивая каждое слово, готовый разразиться горьким негодованием при малейшем намеке на пошлый торг. "Кен, будь осторожнее", - умолял он про себя. - Вряд ли во всем мире найдется тридцать таких ламп. В лабораториях эту лампу применяют для сотни различных целей, но, насколько нам известно, никто еще не додумался использовать ее так, как мы. Примерно в тысяча девятьсот девятом году у одного русского по фамилии Розинг возникла верная идея, но то было еще до появления электронных радиоламп [русский ученый профессор Петербургского технологического института Б.Л.Розинг 25 июня 1907 года получил патент на предложение использовать электронно-лучевую трубку для приема изображений]. Мы первые наткнулись на описание работы Розинга в журнале "Попьюлер мекэникс" лет шесть тому назад. И с тех пор мы над этим работаем. - Значит, дело на мази. Для чего же вам деньги? Кен покачал головой и засмеялся. Дэви проницательно взглянул на него, но смех был искренним. - Нам еще нужно сделать лампу, которая посылала бы изображение с передающей станции, - нечто вроде электрического фотоаппарата. Эта лампа будет как бы разглядывать передаваемый предмет так, как вы читаете печатную страницу. Ваш глаз никогда не видит страницу целиком - он читает букву за буквой в горизонтальном направлении, потом строчку за строчкой сверху вниз. Это называется у нас разложением изображения. Бэннермен, отдавая Кену чертежи, покрутил головой; все это уже не забавляло его, а скорее внушало почтение, но все же он опять хихикнул. - Сказать по правде, это здорово смахивает на жульничество высшей марки. Но не может же быть, чтобы вы каждый год в июне месяце оканчивали университет и выдумывали какое-нибудь изобретение только для приманки наивных прохожих, не правда ли? Это было бы некрасиво, сами понимаете. - Он перевел зоркий взгляд с Дэви на Кена и захохотал. - Нет, это, наверно, товар настоящий. Я ни черта не смыслю в вашем деле, и вы знаете, что я не смыслю. Но похоже, что эта штуковина может оказаться тем кладом, который я разыскиваю вот уже сколько лет. Слова-то у вас подходящие, красивые слова, ничего не скажешь: анодный потенциал, - голубчики мои!.. - Он захлебнулся от восторга и тут же весело затараторил: - Приходите сегодня в цирк в половине четвертого. Вот вам два пропуска. Спросите там меня. Между прочим, кто вас в городе знает? - В том-то и беда, что нас здесь все знают, - усмехнулся Кен. - Люди не могут поверить, что те, кого они знают всю жизнь, способны сделать что-нибудь выдающееся. Впрочем, можете навести справки в университете или у Нортона Уоллиса. - Это тот самый, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде? Кен улыбнулся. - Ну, не совсем так. Бэннермен окинул его взглядом знатока. - Что за улыбка! Ей-богу, мальчик мой, вы меня интригуете! Вот она, Америка! Отмахать вслед за цирком пять тысяч миль и остановиться без капли горючего прямо у золотых россыпей, у потенциальных золотых россыпей!.. Господи боже мой, до чего я люблю этот мир! - пылко воскликнул Бэннермен. - Он меня интригует. Ну ладно, ребятки! Значит, сегодня увидимся. Пока! Бэннермен торопливо выбежал. Кен и Дэви проводили его глазами, потом медленно повернулись друг к другу. - Ну, как ты на это смотришь? - благоговейно замирающим голосом спросил Кен. Лицо его пылало. - Что я тебе говорил? Деньги свалятся с неба! - Дурак! - тихо сказал Дэви, вновь обретя способность говорить. Глаза его блестели жестким блеском. - Что ты опять натворил? Распустил язык перед этим клоуном... - Да обожди ты... - Обождать? _Обождать_? А что мы, по-твоему, все это время делали? Кроме старика, мы ни одному человеку не проговорились о нашей идее. Разве в университете кто-нибудь об этом знает? Мы же решили, что ни одна душа не узнает, пока мы не найдем подходящего человека. Обождать? Черт тебя возьми! Да разве мы не ждали? А ты выбалтываешь все первому попавшемуся сукину сыну. Ты и в банке вел себя безобразно, но сейчас!.. А, чтоб тебя!.. Ты отбил у меня вкус к работе. Ты ее опошлил! Для тебя это просто средство выдвинуться. Тебе ничего не дорого, вот и все! - Дэви глубоко перевел дух. - Скажи мне только одно: как случилось, что из всех людей ты решил открыться именно ему? - М-да, - медленно произнес Кен. Он был бледен и очень спокоен. - Я и сам не понимаю. Мы разговорились, и, уж не помню к чему, он произнес слово "оригинальный". И что-то во мне прорвалось. Наверное, я был очень расстроен из-за банка и из-за тебя, если хочешь знать. Помню, я ему сказал, что он не понимает настоящего значения этого слова. Я стал рассказывать, и он заинтересовался. И чем больше он заинтересовывался, тем больше я ему рассказывал. - Кен взглянул на Дэви и вдруг разразился хохотом. - Из-за чего мы с тобой воюем, скажи пожалуйста? Послушать тебя, так выходит самое ужасное это то, что он захочет дать нам денег. Разве это так оскорбительно? Слушай, Дэви, а ты знаешь, ведь мы с тобой сроду не, бывали в цирке? А ну их всех к черту, вот что! Брось, Дэви, не огорчайся, малыш! Тебе повезло: у тебя есть старший брат, который о тебе заботится, - и сегодня твой старший брат поведет тебя в цирк! Дэви поглядел на Кена, и на лице его медленно проступила улыбка, хотя в глазах еще стояли злые слезы. Он беспомощно покачал головой, ибо, как всегда, был полностью обезоружен. - "Мальчик мой, вы меня интригуете!" - пробормотал Дэви. Голос его дрожал от отчаяния. - И это истинная правда, старый ты пес! Он улыбался, но в глазах его затаилась глубокая, тоскливая тревога. Карл Бэннермен был не менее осторожен, не менее напряженно внимателен и не менее сосредоточен, чем два молодых человека, сидевших напротив. Но если Кен и Дэви были ему абсолютно ясны, сам он прятался под маской туповато-скептического дружелюбия. Он чувствовал, что стоит у порога золотого сна, интуиция подсказывала ему: "Скажи: да, да, да!" Ему пришлось сделать над собой усилие и заглушить этот голос, чтобы расслышать то, что говорят молодые люди. Единственным признаком внутреннего смятения была необычайная молчаливость, с какой он выслушивал своих юных посетителей, ибо если одним из высших удовольствий жизни считать бурную активность, то можно сказать, что Карл Бэннермен жил в полное свое удовольствие. Он метался по поверхности жизни от одного занятия к другому, от города к городу, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одних друзей на всю жизнь к другим друзьям - и тоже на всю жизнь, неизменно следуя порывам и никогда не оглядываясь назад. Он не мог высидеть спокойно и пяти минут, не вскакивая с места; он не умел разговаривать, не перебивая себя и собеседника. В пятьдесят лет он был подвижен, как двадцатилетний юноша. Он неизменно верил, что не позже как через час, завернув за угол, он найдет на тротуаре миллион долларов или встретит самую прекрасную на свете женщину. Они полюбят друг Друга с первого взгляда - и это будет настоящая любовь, понимаете, настоящая страсть и нежность, а не какие-нибудь там шуры-муры; так вот, значит, они полюбят друг друга и будут счастливы на всю жизнь. В 1892 году, восемнадцати лет от роду, он добрался в отцовском фургоне до железнодорожной станции Уотертаун в штате Нью-Йорк, а оттуда перекочевал в город Итаку, где шесть месяцев прожил над водами озера Кеюка [в городе Итака над озером Кеюка находится Корнеллский университет]. "Дружище, когда я слышу слово "Корнелл", у меня застревает комок в горле. Только отъявленный негодяй может забыть свою alma mater". Шесть месяцев были минимальным испытательным сроком, а так как Бэннермен за это время не посетил ни одной лекции, его тут же отчислили. Увязавшись за лектором из Чатаюки, он прибыл в Литл-Рок, где нашел себе работу в редакции местной газеты, которую бросил в 1898 году, отправившись на Кубу в качестве корреспондента газеты "Сент-Луис интеллидженсер". "Да, голубчик мой, это была прелесть, а не газета. Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на груди, когда она закрылась! Бедный Дик!" Он вернулся в Литл-Рок и здесь, завернув за пресловутый волшебный угол, встретил первую красавицу из серии самых прекрасных женщин на свете - Адель Рейли ("Из-за нее застрелился в Монте-Карло настоящий русский великий князь!") - акробатку из Международного цирка Уленбека и паноптикума братьев Фоке - женщину с роскошными формами, крашеными соломенными волосами, невероятной физической силой и умом мангусты. "Она готова была съесть меня живьем, но, клянусь богом, я обожал ее, даже когда она вгрызалась зубами в мое тело!" И уже в зрелом возрасте, когда Бэннермен, казалось, мог бы понять, что в те времена он был просто назойливым юнцом, надоедавшим своей любовью заурядной бабенке, которая в нем вовсе не нуждалась, он изображал этот эпизод как одну из великих трагедий в романтическом вкусе. Он подвизался в цирках и на карнавалах в самых разнообразных качествах, в том числе пять лет был подручным знаменитого афериста Чарли Хэнда по прозвищу "Руки-в-брюки", который в то время держал скромный магазин боксерских перчаток. ("Глубочайший философский ум, какой я когда-либо встречал, но с простаками обходился жестоко, ненавидел их за бесчестность"). Бэннермен влюблялся поочередно в целую вереницу "самых прекрасных женщин на свете", бережно сохраняя воспоминания о каждом, даже постыдно неудачном, романе как о пережитой им неземной страсти. О каждой возлюбленной он с чувством говорил: "Голубчик, от взглядов, которые мы кидали друг на друга, звенели люстры на потолке! Клянусь богом, они так и тряслись!" У него было три желания: быть богатым, как Джон Д.Рокфеллер, тратить деньги, как Брильянтовый Джим Брэди, и жить, как Эдуард VII, но пока что он не сделал ничего для осуществления хоть бы одного из этих желаний. И все же, отлично зная подоплеку жизни своего мирка, построенного на притворстве, обмане и мелком жульничестве, Бэннермен лелеял в душе возвышенно романтическую мечту о том, что если он добьется богатства, так только благородным путем. Тут должен быть _высокий класс_. Он разглядывал через стол двух юношей из гаража, явно чувствовавших себя неловко в этой маленькой лачужке на колесах, которая служила ему кабинетом. Один из них - тот, что говорил и за себя, и за брата, - явно умен, легко приходит в азарт и только внешне прост, ибо принадлежит к числу людей, которые любят нравиться. Но и второй, смуглый паренек, тоже себе на уме. Чтобы поладить с ними, решил Бэннермен, надо подружиться с одним и воздействовать на разум другого. Оба ему нравились. Он еще раз взглянул на Дэви и понял, что вовсе не видит его насквозь, как это показалось ему сначала. Юноши сидели чистенькие, аккуратно одетые, немного смущенные тем, что им приходилось делать усилия, чтобы то и дело не отвлекаться. Мимо открытой двери грузно протопали семь слонов, направляясь на арену; издали доносились пронзительные и зловещие звуки настраиваемого оркестриона. Бэннермен слушал юношей с необычным для него интересом и чувством, близким к отчаянию, потому что собственная жизнь, такая бессмысленная и нечистая, с жалкими, третьесортными удовольствиями, вдруг показалась ему невероятно противной. Ему захотелось, чтобы эти мальчики оказались правы. Он желал им успеха с такой же пылкой страстностью, с какой когда-то впервые влюбился в женщину. Но когда Бэннермен заговорил, то, несмотря на всю его порывистость, интуиция подсказала ему, что, адресуясь к Кену, он на самом деле разговаривает только с Дэви. - Вот я сидел и слушал вас, - начал он. - Конечно, мне далеко не все ясно, но кое-что я понял, а именно: тот русский, о котором вы говорили утром, - Розинг, что ли, - он так и не смог доделать эту штуку, потому что с тех пор, как он получил патент, появилось много новых изобретений... - Создана новая область техники - электронные лампы, - сказал Кен. - Новая область техники - электронные лампы, - повторил Бэннермен, как бы затверживая урок. - Без которых он не мог добиться самого главного. А вся ваша система построена - на чем? - На электронике. - На электронике, а его система - нет. Хорошо. Но вот о чем я думаю, - прервал Бэннермен собственную лекцию. - Вы уверены, что где-нибудь там, в Европе, крупные электрические компании не нащупали эту штуковину? - Представьте - еще не нащупали. Мы с Дэви просматриваем все научно-исследовательские журналы, какие только можем разыскать. И нигде и признака нет, что кто-то пошел по нашему пути. Все они уперлись в тупик, так как старались достичь цели механическим путем, а это можно сделать лишь посредством электроники. - Электроники... Но все-таки мне что-то не верится. В замешательстве Бэннермен инстинктивно повернулся к Дэви, но ответил ему Кен. - Ну хорошо, объясните мне, почему такая крупная компания, как эдисоновская, не открыла радио в те времена, когда этим занимался только Маркони? - Ладно, ладно. Где уж мне спорить с вами. Но я знаю одно: если у вас что-нибудь получится, то эта штука переплюнет кино и переплюнет радио; вы, ребятки, зажмете в кулак всю промышленность, поставляющую развлечения... - Развлечения? - недоверчиво переспросил Кен и взглянул на Дэви. Тот промолчал. "Значит, я был прав, - подумал Бэннермен. - Главный из них - Дэви". - Конечно, развлечения, - повторил Бэннермен. - А вы как же думали? - Но ведь мы инженеры. Пожалуй, мы представляли себе это как средство связи. - Ерунда! - фыркнул Бэннермен. - Разве радио пустили в ход не для того, чтобы сорвать монополию кабельного телеграфа? А потом какой-то тип стал запускать танцевальные пластинки через самодельный передатчик. И посмотрите, что вышло из радио - вся страна превратилась в большой мюзик-холл. Вы, инженеры и изобретатели, никогда ничего не знаете наперед. Преподнесите людям любое новшество, и они рано или поздно ухитрятся приспособить его для развлечения. Если я скажу "паровой двигатель", что вы прежде всего вспомните - силовую установку? Нет, пароходики для приятных экскурсий. Что вы хотите, люди - это люди, им хочется повеселиться. Посмотрите, как они ломятся в этот не бог весть какой цирк; что ни город, что ни год - одно и то же: люди просят, вымаливают хоть немного ярких красок, немного шума, немного иллюзий. Что вам, жаль, если они лишний раз повеселятся? Кен засмеялся. - Нам не жаль. Мы просто об этом не думали. Бэннермен покачал головой. - Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческие потребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да, даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека... Так, случайное знакомство, - поторопился добавить Бэннермен; это было довольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен с мальчуганами. - Этот человек сделал своей профессией потворство скрытой тяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, что можно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимые средства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшно глядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты, чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тот человек смывался, и это сходило ему с рук - не мог же честный коммерсант заявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман. А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентов не было отбою - люди валили к нему со своими долларами, как они валят в этот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть - и вы будете купаться в золоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине и слава, и богатство, и райская жизнь - все вместе! Он увидел, как загорелись глаза Кена. "Ага, - подумал. Бэннермен, - вот его слабая струнка. А что другой?" А другой смотрел на него серьезно и угрюмо. Снова Бэннермен попытался разгадать выражение глаз Дэви и вдруг понял: в них чувствовалась такая настороженность, словно Дэви готов был сорваться с места и убить Бэннермена, если тот протянет свои грязные лапы хоть на дюйм ближе к чему-то, что было бесконечно дорого юноше. Бэннермен придержал дыхание, сознавая, что еще никогда в жизни он так не боялся сказать что-нибудь невпопад. "Слушай, мальчик, - взмолился он про себя, - клянусь тебе, для меня все это значит не меньше, чем для тебя. Я не хочу никакой дешевки. Я тоже хочу, чтоб это был высший класс!" - Как вы считаете? - обратился к Дэви Бэннермен. - Что скажет Кен, то и я, - спокойно ответил Дэви и, помолчав, добавил: - Только вы еще не сообщили, каковы _ваши_ намерения. - Вопрос прямой и заслуживает прямого ответа, - сказал Бэннермен, стараясь выгадать время. - Я навел о вас справки, ребята. Я был у Нортона Уоллиса. Почему вы мне не сказали, что он дает тысячу долларов? - Дело в том, мистер Бэннермен, - поспешил ответить Кен, - что наша работа должна говорить сама за себя. Мы хотим, чтобы люди поверили в нас, в нашу идею, а не в чьи-то деловые расчеты. Бэннермен лукаво и одобрительно подмигнул ему. - Иными словами, вы не знали, что он хочет вложить деньги? Кен засмеялся. - Вы ведь еще не сказали, каковы же ваши намерения, - напомнил он Бэннермену. - А вы еще не сказали, сколько вам нужно. - Пять тысяч долларов, - быстро проговорил Дэви. Бэннермен поджал губы. "Им нужно тысячи три, а то и меньше, - подумал он. - Мальчишка просто хочет меня отпугнуть". - Сумма большая, - медленно произнес он. - И что дадут вам эти деньги? - Возможность восемь месяцев работать, не отрываясь, и приобрести оборудование, чтобы сделать годную для эксплуатации лампу-экран, - сказал Дэви. - Большая часть денег уйдет на испытательный прибор и насосное оборудование для работ, требующих высокого вакуума. Жалованья мы возьмем себе ровно столько, сколько нужно на еду. - Восемь месяцев - значит будущей весной. К производству, следовательно, мы можем приступить через год, считая с нынешнего дня. Отлично, но прежде всего надо установить, стоящая ли штука эта ваша идея, или нет. Сам я не могу судить. Что если я соберу несколько авторитетных специалистов, которым вы все это объясните? Кен насторожился. - Ладно, если только и _мы_ признаем их достаточно авторитетными. "Он сейчас смотрит на меня точь-в-точь, как его брат, - подумал Бэннермен. - Дьявольски любопытно, как работает эта парочка?" - Что ж, - сказал Бэннермен, - в этом городе есть крупные специалисты, профессора инженерного факультета. Я по опыту знаю: любой профессор за плату согласится рассмотреть идею, касающуюся его специальности, и дать свое авторитетное заключение. Точно так же, как адвокат или врач. Что вы скажете, если я на днях соберу нечто вроде комиссии и попрошу ее уделить вам часика два? - Ничего не имею против, - ответил Кен. - А ты, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это не годится, Дэви. Давай будем откровенны. Нехорошо обижать мистера Бэннермена. - Дело в том, - сказал Дэви, - что если нам придется раскрыть свои замыслы, то мы имеем право принять меры защиты. - Он прав, - сказал Кен, поворачиваясь к Бэннермену. - У нас нет заявки на патент. Мы сильно рискуем, соглашаясь обнародовать свое изобретение. Единственное, чем мы можем себя защитить, - это немедленно взяться за работу. А чтобы взяться за работу, нам нужны деньги. Мистер Бэннермен, если профессора найдут наш план годным, беретесь ли вы достать нам эти пять тысяч долларов? - И прежде чем Бэннермен успел ответить, Кен повернулся к брату. - Это тебя устраивает, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это тебя устраивает? - настаивал Кен. - Вполне, - ответил Дэви. - Итак, мы задали вам прямой вопрос, мистер Бэннермен, - сказал Кен. - Что вы на это ответите? - Отвечу "да". - Интуиция подсказала Бэннермену, что надо соглашаться быстрее. - Берусь. Дэви встал и улыбнулся, а Кен сказал: - Значит, договорились. Устраивайте экспертизу, мистер Бэннермен. Бэннермен сидел неподвижно, потрясенный тем, что он сделал. Он мог бы хоть сейчас подписать чек на две тысячи долларов и остаться не только без гроша, но еще с долгом в тысячу шестьсот долларов - долгом, который следовало выплатить много месяцев назад. Но лицо Бэннермена было безмятежно спокойным. Он просто подлаживался под настроение этих мальчуганов и старался подобрать на их настороженные вопросы такие ответы, которые заглушили бы всякие подозрения. Это тоже один из способов сделать бизнес: тут надо быть не азартным игроком, не прожектером, а чем-то средним между жуликом, играющим на доверии простаков, и мессией. Впрочем, он рисковал немногим, по правде сказать, вообще ничем не рисковал, ибо если дело обернется худо, то всегда можно вызвать Чарли "Руки-в-брюки", ныне полковника Шиффера, проживающего на Палм-Бич, и они вдвоем, мигом состряпав какую-нибудь аферу, вернут все свои деньги и даже с лихвой. Конечно, Бэннермену до смерти не хотелось бы поступать так с этими славными мальчуганами, но какого черта... "Нет, - он сердито отбросил эту мысль, недостойную его мечты о "высшем классе". - Все будет хорошо", - уверял он себя. Но как Бэннермен ни был потрясен сделанным, он заметил, что молодые люди были потрясены не меньше. Они вышли в дверь осторожной, скованной походкой, как ходят люди, ошеломленные до крайности. Так они шли молча несколько минут, не замечая ни шума, ни занятных сценок, ни бьющей в глаза пестроты. - Что ты об этом думаешь, Дэви? - немного погодя спросил Кен. Голос его звучал глухо. - Ей-богу, не знаю. - Тебе все это не по душе. Я вижу. Давай плюнем на это, малыш, и пошлем его к черту. - Потому что мне это не по душе? - Но ведь так оно и есть, Дэви. Утром ты сказал, что мне наплевать на нашу работу, что я ею не дорожу. Ведь это неправда, ты же знаешь! - Я просто был очень огорчен, Кен. Забудь об этом. Но в чем дело? Ты себя неважно чувствуешь? - Признаться, да. Вот тут как-то, под ложечкой... - Знаешь, что я тебе скажу, - медленно произнес Дэви. - По-моему, нас с тобой вовсе не Бэннермен беспокоит. Понимаешь, нам вроде бросили вызов. И мы не должны ударить лицом в грязь. Кен обернулся. - Ты думаешь, в этом дело? Ну, уж не знаю почему, - он глубоко вздохнул, как бы стараясь преодолеть стеснение в груди, - только мне что-то здорово не по себе. Они ушли с территории цирка, ощущая грызущую тревогу, и ни молчание, ни отрывистые фразы, которыми они перебрасывались на ходу, не приносили успокоения. Им была обещана возможность осуществить свою мечту, но они не радовались - слишком уж все это было не похоже на то, чего они ожидали. Они сели в машину и бесцельно поехали по залитой предвечерними лучами солнца проселочной дороге, ожидая, что пройдет это глухое смятение и наступит ясность, но сомнение точило их по-прежнему. Вдруг Кен вспомнил, что за весь день никому из них не пришло в голову позвонить Марго. Очень уж быстро развертывались события. Они повернули назад, в город, и Остановились у первого же телефона-автомата, но Марго ушла из магазина. Время перевалило за половину шестого. Они помчались домой, но и там Марго не оказалось. Дэви первый увидел записку от Вики. Он прочел свое имя, написанное ее рукой, и его охватил приятный трепет, как будто Вики была тут же, за его спиной, и стоит только обернуться, чтобы ее увидеть. - Она пишет, что нас ждут там к ужину, - сказал он Кену. - Что за чудеса! Старик никогда никого не приглашает к столу. Дэви подошел к телефону и назвал номер Уоллиса, держа перед собой записку, чтобы видеть почерк Вики, вызывавший в нем ощущение чудесной интимности. Вики сняла трубку прежде, чем отзвенел звонок. - Куда же вы пропали? Ваша сестра без конца звонила сюда, все ждала, что вы объявитесь. - Мы были в городе, - сказал Дэви. Он не вспоминал о Вики целый день, а она, оказывается, думала и беспокоилась о нем. Он ясно представил себе ее темные выразительные глаза, устремленные прямо на него, ее нетерпеливо приоткрывшиеся губы, словно она хочет перебить его не дослушав. Дэви захотелось потрогать ее волосы и убедиться, так ли мягки и шелковисты эти завитки на ощупь, как кажутся с виду. - Слушайте, - продолжал он, - ваша записка... Что-нибудь случилось? - Нет, а что? - Это до того приятная неожиданность, понимаете. Такого еще никогда не бывало; он ведь, знаете, как жил... - Ну, теперь он живет иначе, - засмеялась Вики. - Постойте, с вами хочет говорить ваша сестра. В трубке послышался взволнованный голос Марго: - Что произошло в банке? Почему вы не позвонили? И кто такой Бэннермен, который звонил сюда? Но в глазах Дэви еще стоял образ Вики и ее устремленный на него взгляд. - Это длинная история, - сказал он. - Мы сейчас приедем. - Только скажи, все хорошо или плохо? - Кажется, хорошо. Мы, вероятно, получим деньги. - И тебе только кажется? О, приходи скорей, оба приходите! Нортона Уоллиса они застали на веранде одного, в напряженно неподвижной позе, как сидят слепцы; впрочем, это объяснялось не только его подслеповатостью, но и тем, что на нем был высокий крахмальный воротничок и узкий, в обтяжку, костюм из альпага, какие носили лет десять назад. Вид у старика был такой, будто ему предстояло выполнить особо важное задание. По молчанию братьев он догадался, что они поражены. - В чем дело? - сварливо спросил Уоллис. - Неужели мне нельзя хоть раз одеться прилично? Это все ее выдумки, - проворчал он, кивнув через плечо. - С первого же дня она перевернула все в доме вверх дном: чистит, моет, выбивает пыль - бог знает что! Перерыла все шкафы и вытащила вот это. Говорит, костюм надо проветрить. - Он встал с качалки, неуклюже выпрямился и одернул на себе пиджак. - Шил на заказ в Чикаго лет десять-двенадцать назад. Как железо. На веранду выбежала Марго, за ней - Вики. Обе были в передниках. Дэви уставился на Вики, а Кен сразу же принялся рассказывать о происшедшем. Дэви нежно поглаживал пальцем записку, лежавшую у него в кармане. Он уже представлял себе, как будет хранить ее долго-долго, а потом, как-нибудь вечером, когда они с Вики заспорят, кто из них влюбился раньше, он докажет, что первым был он, показав записку, которую хранил все это время. - Я сказал ему, что даю тысячу долларов, - заяви