на долю Дэви. Сейчас он решил и дальше действовать по возможности самостоятельно. Он свернул с площади и быстро пошел по Стейт-стрит к банку. Здесь тоже в мягком воздухе веяло весной. Письменный стол Брока помещался посреди обширного пустого зала. Границы кабинета отмечал широкий четырехугольник зеленого ковра. Когда Дэви вошел, у стола, склонясь к Броку, стояла секретарша с какими-то бумагами, но Брок, заметив Дэви, сделал ему знак подойти. Указав на стул возле стола, Брок снова принялся быстро проглядывать лежавшие перед ним бумаги, одну за другой передавая их секретарше и бросая краткое "да" или "нет" или называя какую-нибудь цифру. Наскоро переговорив с секретаршей, банкир повернулся к Дэви, и в его глазах блеснули смешливые искорки. - Ну, сынок, - протянул он, имитируя популярного комика, - что слышно насчет вдовы? Дэви слабо улыбнулся. - Она еще не вдова, мистер Брок, но уже бегает по городу, запасаясь траурной одеждой. Брок громко расхохотался. На нем был темно-серый костюм с белым кантом на жилете и черные лакированные штиблеты на шнурках, с серым замшевым верхом. Брок откинулся назад, скрестив ноги, и на его щиколотках Дэви увидел складки длинных, заправленных в шелковые носки теплых кальсон. - Направьте эту даму ко мне, - с лукавой галантностью сказал Брок, - здесь она может приобрести все самое лучшее. Между прочим, ее здесь ждет брачный контракт на пятьдесят тысяч долларов. - Что?. - О, сумма, как раз подходящая. Я просматривал ваши счета вместе с Чарли Стюартом; при темпах, какими вы тратите деньги, вам понадобится никак не меньше, а работа займет еще годика два. Вам не обойтись без поверенного для получения патента и без двух помощников, словом, это будет настоящее первоклассное предприятие, основанное на деловых принципах. Поймите, мальчик, вы вступаете в борьбу с великанами, которые засели там, на востоке страны. Библейский Давид еще мог идти на Голиафа с пращой, но сейчас у нас тысяча девятьсот двадцать шестой год от рождества Христова, и перед нынешними великанами Голиаф - просто креветка. - Вы говорите, вы обсуждали это с мистером Стюартом? - помедлив, спросил Дэви. - Он будет представителем компании, поскольку многие проблемы ему уже знакомы. Чарли - мой старый Друг, понимаете. Откровенно говоря, - понизив голос, добавил Брок, - он уже читал мне завещание покойного супруга. Чарли представлял интересы Бэннермена, но в конце концов не обязан же адвокат добывать деньги клиенту, если тот обанкротился. - В таком случае, почему вы не перекупите пай прямо у Бэннермена? - поинтересовался Дэви. - Брок пожал плечами. - Мне это не нужно. Насколько я понимаю, вам придется взять на себя небольшой труд отделаться от Бэннермена, и, кроме того, - подмигнул он, возвращаясь к полюбившейся ему шутке, - я же вам сказал - я никогда не встреваю между супругами. Это гиблое дело. Через десять дней после того, как Бэннермен принял ультиматум Дэви, документы о расторжении договора были готовы. И в сияющее майское утро, наполнившее контору Стюарта запахом цветов, Кен и Дэви подписали бумагу, дарующую им полную свободу. На губах Кена играла легкая довольная улыбка, и даже тайные опасения Дэви испарились окончательно. Братья шагали к банку по солнечным улицам, чувствуя, что в этом городишке, как и в жизни, для них открываются новые перспективы. Даже воздух, казалось, был напоен искрящейся жизнерадостностью. Вот эти дорогие магазины на центральной улице внезапно перестали быть недосягаемыми, так же как и расположенный по соседству магазин, торгующий гастрономией. В единственной маленькой витрине магазина под вывеской "Братья Доу - портные", между двумя пальмами в кадках, со спокойным достоинством красовался голубовато-серый в елочку костюм. Скромная, написанная от руки этикетка гласила: "75 долларов". До нынешнего дня Доу был так же далек от жизни братьев Мэллори, как какой-нибудь Английский банк, но сейчас Кен оглядел костюм с невозмутимым хладнокровием. - Если б у них нашелся такой коричневый, я бы, пожалуй, купил, - заметил он. Чудесное ощущение радостного подъема усилилось еще больше, когда Брок поспешно поднялся им навстречу. - Я уж думал, вы не придете. Пошли, мы завтракаем в клубе. Гражданский клуб, находившийся в двух шагах от Стейт-стрит, являлся своего рода местной достопримечательностью: это был старинный особняк с деревянными восьмиугольными башнями и бойницами, весь в лепных украшениях и кружевах из кованого железа. На лужайке перед домом стояли железные олени, всегда казавшиеся Дэви верхом аристократизма. При входе цветной слуга в белой куртке принял у них шляпы. В столовой сидели хорошо одетые мужчины, которые разговаривали гораздо бесцеремоннее и хохотали гораздо громче, чем преподаватели на Университетском холме. При этом они держались так уверенно, что каждый пришелец поневоле проникался почтительностью и проходил мимо них чуть не на цыпочках. Постоянный столик Брока стоял в нише, возле окна-фонаря, выходившего на широкую лужайку; банкир сел лицом к залу. - Берите меню и заказывайте, - сказал он, протирая очки салфеткой. Без блестящей прозрачной брони, защищавшей его глаза, Брок казался добрее, проще и как бы уязвимее. Он обвел взглядом зал. - Люблю этот дом, - задумчиво проговорил он. - Я, видите ли, помню его еще с той поры, когда здесь жили Шефферы. Было время, я мечтал жить в этом доме. Но потом, когда я прочно стал на ноги, мы уже обосновались на холме, и миссис Брок не пожелала переезжать в этот район, даже ради шефферского дома. Кто-то вознамерился устроить здесь пансион, но я заставил муниципальный совет расширить зону отчуждения. А после того как меня выбрали председателем клуба, мы купили этот дом, и теперь я могу бывать здесь, когда захочу, так что в конце концов он стал моим. Несмотря на чуть смущенную улыбку, было видно, что это обстоятельство доставляет Броку истинное удовольствие. Ибо хотя давняя его мечта осуществилась весьма приблизил тельно, зато ему удалось сделать это за чужой счет, поэтому большего требовать не приходилось. - Попробуйте-ка этот бульон, - сказал он. - Дела у нас тут идут неплохо, но этот дом никогда уже не увидит такого зрелища, как свадьба Салли Шеффер. Какие тут были дамы! Знаете, может, у меня старомодные вкусы, но в девяностых годах дамы обладали чем-то таким, чего и в помине нет у нынешних женщин. Конечно, я горой стою за прогресс и тому подобное, но, на мой взгляд, теперешние полуголые, намазанные девчонки, дымящие сигаретами и дрыгающие ногами в чарльстоне, прежним барышням и в подметки не годятся. Мужчины и те раньше были крупнее, солиднее. Ей-богу, вы просто кожей чувствовали, что Макс Шеффер имеет миллион долларов и общается со всей европейской аристократией и высшим светом Нью-Йорка! - В тот вечер здесь был бал, - задумчиво продолжал Брок. - Французское шампанское, великолепные сигары, омары, специально привезенные с Востока, и тут же - я, желторотый птенец, только что окончивший школу. Этого вечера я никогда не забуду. Макс Шеффер стоял рядом с дочерью на этом самом месте, где я сижу. И вот я тут завтракаю, а он лежит на кладбище в Сан-Франциско, в городе, где в девяносто седьмом году он потерял все свое состояние. Брок замолчал и покрутил головой, как бы отгоняя мрачное видение. - Человек, наживший такое богатство и не сумевший его сохранить, на мой взгляд, попросту его не заслуживал. А все-таки в тот вечер старик выглядел грандиозно. Понимаете, это был первый по-настоящему богатый человек в моей жизни. - Брок сейчас походил на коллекционера, который с ласковой грустью вспоминает о маленькой, далеко не безупречной гемме, впервые пробудившей в нем страсть к подобным вещам. - Ну ладно. - Брок поднял бокал с водой. - Выпьем за завтрашних миллионеров, за то, чтобы вы получили свой миллион и сумели удержать его подольше! Когда завтрак подходил к концу, Брок заговорил о делах. - Наш договор будет готов на той неделе. Капитал найдется: я уже заручился согласием нескольких человек, кроме одного, который послезавтра приедет из Миннеаполиса. Это Арчи Тэрстон из "Уэстерн миллз". Слыхали о таком? Нет? Ну, конечно. Арчи Тэрстон - это не то, что старый Макс Шеффер. Должно быть, стиль миллионеров тоже изменился. У Арчи есть одна особенность - он целиком полагается на первое впечатление. Когда я приведу его к вам, постарайтесь как-нибудь устроить, чтоб вы работали таким же манером, как в тот день, когда я был у вас впервые. Очень внушительное зрелище для неспециалиста! - Но то, что вы видели, - уже пройденный этап, - сказал Дэви. - Дело в том, что мы собираемся разобрать весь прибор - в нем надо кое-что изменить. Кен бросил на Дэви быстрый взгляд. - Это не к спеху, мистер Брок. Мы устроим для него любопытное зрелище. - Но, позвольте, я не хочу, чтобы вы обманывали Арчи, - торопливо сказал Брок. Кен повернулся к нему. - Мы верим в свою работу, мистер Брок, поэтому, что бы мы ни делали, никакого обмана быть не может. - Вот это я и имел в виду, - благодарно улыбнулся Брок, и Дэви понял, что с этой минуты Кен стал его любимцем. По дороге домой Дэви заметил: - Если б с такой просьбой к нам обратился Карл Бэннермен, мы сказали бы, что он заставляет нас заманивать простака. - Да брось ты, - резко оборвал его Кен. Впрочем, и у него в душе остался неприятный осадок. - Мы должны добыть денег. Остальное неважно. Человек из Миннеаполиса прибыл в кремовом лимузине марки "пирс-эрроу", исполосованном горизонтальными брызгами грязи, как бывает при большой скорости. За рулем сидел шофер. Мистер Тэрстон, крупный, цветущий мужчина, угрюмо возвышался над головой Брока и дергался от нетерпения. У него были большие руки с наманикюренными ногтями и почти сердитое выражение лица. Он то и дело бормотал: "Э-э, спасибо... чрезвычайно интересно, знаете" - и упорно пятился к двери, но Брок крепко держал его за рукав, расспрашивая Кена с необычайным энтузиазмом. Наконец терпение Тэрстона лопнуло, и он настойчиво дернул Брока за локоть. - Фред, выйдем, пожалуйста, на минутку. Мне нужно кое-что вам сказать. И через боковую дверь донесся его жалобный голос: - Фред, я же вам говорил: меня такие вещи ни капли не интересуют... - Нет, вы послушайте меня, Арчи, - возразил Брок и, решительно взяв своего спутника под руку, отвел в сторону, откуда их уже не было слышно. Дэви и Кен стояли неподвижно и молчали. Вскоре снова послышался голос Брока - приятели, по-видимому, обошли вокруг сарая и опять прошли мимо двери. - И эта штука, что у них в мастерской, по сравнению с радио - то же самое, что автомобиль по сравнению с велосипедом. Арчи, дорогой, - проникновенно говорил он, приостанавливаясь у двери, - вряд ли вы найдете более консервативного человека, чем я, но я беру на себя смелость предсказать, что через десять лет средний американец будет иметь в кармане миллион долларов. И черт меня возьми, если вы не верите в будущее своей страны! - Я такой же хороший республиканец, как и вы, Фред Брок, и вы это знаете, но все остальное - чушь, и мне больно видеть, что вы клюнули на эту удочку. Прошло десять минут, а спор все еще продолжался. Брок просунул голову в дверь и сообщил, что они вчетвером сейчас поедут завтракать в клуб. Но и за столиком Тэрстон не перестал артачиться. - Знаете, Фред, вы меня извините, но я хочу поговорить с молодыми людьми абсолютно откровенно, - скороговоркой произнес он. - Я вижу, вы славные ребята и знаете толк в своем деле. Желаю вам всяческих успехов. Но эта затея не для меня. Все, что связано с зерном, - пожалуйста, это меня интересует. Но надо быть полным простофилей, чтоб соваться в незнакомое дело. И не тычьте мне в нос своим Билли Дюрантом! - рявкнул он вдруг на Брока. - Дюрант и прочие, кто выпускает моторы, раньше занимались всякой техникой, а до изобретения автомобиля - телегами и каретами. Кроме того, мальчики, я ведь тут только проездом в Милуоки - по делам, - добавил он, многозначительно глянув на Брока. - Вас бесполезно приглашать с собой, так ведь, Фред? Во взгляде Брока, который он бросил на своего приятеля, Дэви уловил сострадание. - Да, Арчи, - тихо сказал Брок. - Поезжайте уж один. На крупном розовом лице Тэрстона появилось робкое выражение. - На этот раз без нотаций, Фред? - Да, Арчи. Все равно толку не будет, правда? - Никакого. Брок глубоко втянул в себя воздух и опустил глаза. - Но если вам нужна компания, почему бы не взять с собой этих мальчиков? Насколько мне известно, ни у того, ни у другого нет особых привязанностей, и они еще достаточно молоды для таких прогулок. - Погодите минутку, мистер Брок, - вмешался Кен, начиная кое-что понимать. - Мы не желаем быть незваными гостями. Мистер Тэрстон... - Мистер Тэрстон едет вовсе не в гости, - с горечью сказал Тэрстон. - Мистер Тэрстон едет в Милуоки не потому, что ему этого хочется, и не потому, что его пригласили в гости, а потому, что ему дьявольски необходимо устроить себе встряску, дома же это делать неудобно. А, пропадай все пропадом, едем! Кен и Дэви молча обменялись взглядами через стол. Лицо Кена было суровым и упрямым. Он решил согласиться. - Делай как хочешь, - сказал Дэви. - Я лучше останусь дома. - Мы поедем _оба_, - объявил Кен. По дороге к машине Брок отвел Дэви в сторону. Дэви подумал, что Брок хочет избавить его от поездки, и преисполнился к нему благодарности за чуткость. - Хочу вам сказать, что вы мне оказываете огромную услугу. Теперь он будет обязан войти в наше дело. Только последите, чтоб он остался цел и невредим. - Брок потрепал Дэви по плечу. - Вы бросаетесь в омут в отличной компании, молодой человек. Громоздкая машина с ревом пронеслась через город и помчалась по шоссе. Внешний мир с убаюкивающим гулом пролетал мимо, обдавая запахом весенней зелени и полевых цветов. Некоторое время Тэрстон молчал, не зная, о чем говорить, и только потягивал виски, держа в одной руке бутылку, а в другой - серебряный стаканчик. - Может, это весна так действует, - задумчиво произнес он наконец. - Я тоже бывало съезжал на заду по двери погреба, как тот мальчишка, что мы только что видели! А теперь мне уже пятьдесят два. Мне! Черт, быть этого не может! Иногда у меня возникает такое чувство, что стоит мне на минутку зазеваться - и тотчас какой-то шутник вырывает из календаря сразу пять лет. Еще десять-двенадцать лет - и конец, но куда же девались эти годы? Куда, спрашивается? Всего десять лет назад я был в полной форме. Я верил во все. Если случалось что-нибудь хорошее, я приписывал это тому, что я такой умный и ловкий. Теперь-то мне известно, какая все это ерунда! Вот я вам сказал, что хочу держаться той области, которую знаю! Это тоже ерунда! Ничего я ни о чем не знаю, и - что меня смертельно пугает - никто ни о чем не знает. Никто! - Он в отчаянии стиснул руки. - Мне нужно хорошенько встряхнуться - вот и все. Тогда, может, я опять приду в себя. Слушайте, перед девушками, пожалуйста, не называйте меня мистером Тэрстоном. Зовите просто Арчи. Тэрстон снял в отеле "Фаррингтон" номер из нескольких комнат с мебелью, обитой гобеленами. В окна глядела сиявшая над городом и озером золотистая синева. В лазурной дали крохотные пароходики пронзали синий бархат озера черными иглами дыма. Спустя час Тэрстон шумно и торопливо приветствовал трех вошедших девушек. Все они показались Дэви настолько прекрасными, что лицо его окаменело. Миниатюрная брюнетка тотчас же обвила руками шею Тэрстона. Она была тоненькая и изящная - Дэви казалось, что она может уместиться в его ладонях. Блондинка взглянула на Кена и неожиданно расхохоталась. - Господи помилуй, Фэнни! - Кен задержал ее руки в своих. - А я думал, ты подвизаешься в "Фоли" или порхаешь где-то на востоке! - Прежде всего, меня зовут Флер, а "Фоли" - это уже в прошлом. - Она сняла низко надвинутую на лоб шляпку из блесток и провела пальцами по мальчишеской, гладкой, будто покрытой золотым лаком, челке. - Уже полгода я пытаюсь выбраться домой, навестить стариков, но тут веселятся не хуже, чем в Нью-Йорке. В этих краях, куда ни приедешь, - всюду сплошной кутеж. Приглядевшись, Дэви смутно припомнил: эта девушка, Фэнни Инкермен, когда-то служила в магазине стандартных цен; но тут внимание его отвлекла высокая брюнетка, попросившая у него прикурить. У брюнетки был застенчивый взгляд. - Может, вы все-таки поздороваетесь? - обратилась она к Дэви. - Меня зовут Розалинда. Тэрстон суетился, громко выкрикивал распоряжения и понукал гостей. Обе руки его были заняты бутылками, но он успел потискать всех девушек по очереди - все они принадлежали ему. Лицо у него было красное, отчаянное и смеющееся, но глаза смотрели так, будто он вот-вот расплачется. - Давайте, давайте! - кричал Тэрстон. - Пошевеливайтесь, друзья! Устроим такое, чтоб небу стало жарко! Через два дня кремовый лимузин мчался сквозь серую пелену косого дождя обратно на север, и длинные брызги летели за ним из-под шин, как крылья. Лицо Тэрстона стало пепельно-серым и дряблым. Он съежился на переднем сиденье, рядом с шофером, словно стремясь спрятаться от всех и никого не видеть. Кен придвинулся к окну и смотрел на дорогу, крепко ухватившись за украшенную кисточкой петлю, "О господи", - время от времени бормотал он. Дэви сидел с закрытыми глазами. Его мутило, ему было стыдно за себя, стыдно вспомнить, что он видел и что вытворял сам, и все-таки о девушках он думал с нежностью. Он был даже чуточку влюблен в Розалинду, и ему хотелось повторить все сначала - сегодня же, сейчас. Всю дорогу до Уикершема никто не произнес ни слова, и, только выходя из машины у дверей гаража, братья промямлили: "Спасибо, мистер Тэрстон". Впрочем, на следующий день позвонил Брок и сказал: - Ну, ребятки, вы молодцы. Я получил чек от Арчи. Хочу поблагодарить вас обоих. Дэви не мог сдержать любопытства. - Сколько же он дал? - Восемь тысяч. Криво усмехнувшись, Дэви повесил трубку на рычажок. - Можем гордиться, Кен, - с горечью сказал он. - Мы с тобой ценимся дороже, чем самые хорошенькие потаскушки в Милуоки. Пятнадцатого июня 1926 года начала свое существование Уикершемская исследовательская корпорация с основным капиталом в двадцать пять тысяч долларов. Председателем корпорации был Кеннет Мэллори. Дэвид Мэллори был вице-председателем, а Фредерик Кинсмен Брок - секретарем-казначеем. Братья Мэллори владели пятьюдесятью одним процентом паев, и каждому было положено двести пятьдесят долларов ежемесячного жалованья. Пятнадцатое июня пришлось на вторник, теплый солнечный день, а шестнадцатого июня "Братья Доу - портные" записали в своей книге заказов: "Мистер Кеннет Мэллори - 1 выходной костюм, двубортный, в елочку, N 22058 - 75 долларов. К 20 июня. Коричневый". К началу июля кутеж с Тэрстоном превратился в смутное воспоминание, погребенное под тяжким грузом срочной работы. Деньги дали возможность приобрести оборудование, которое открывало новые пути для исследований. Впрочем, иногда в памяти Дэви всплывали воспоминания об этой экскурсии в неправдоподобный мир, где Тэрстон швырял деньгами с такой небрежностью, будто это были не двадцатидолларовые бумажки, а вырезанные из газет купоны. Дэви думал и о Розалинде, но уже равнодушно, словно припоминая обрывки фраз, прочитанных в развеваемых ветром рекламных афишах. Тем не менее однажды ночью он проснулся с таким ощущением, будто он опять в отеле "Фаррингтон", а рядом с ним - Розалинда. Почуяв еле уловимый сладкий запах ее духов, Дэви протянул к ней руку, но стукнулся костяшками пальцев о стену возле раскладушки. И в ту же секунду его потрясли за плечо. Дэви быстро приподнялся. В темноте над ним склонился Кен. - Что случилось? - невнятно пробормотал Дэви спросонья. - Который час? - Ничего не случилось, - ответил Кен. - Сейчас два часа. Он присел на кровать, и его фигура в облегающем новом костюме изящным силуэтом вырисовывалась на фоне озаренного луной окна; запах духов, от которого сон показался Дэви явью, исходил от костюма Кена. - Дэви, слушай. Вики не заходила и не звонила вечером? - Нет. А что? - Ты точно знаешь, что она не звонила? Ты никуда не уходил? - Я весь вечер чинил диффузионный насос. Ради бога, Кен, что стряслось? С кем ты был? От тебя разит духами. - Я был с Фэнни-Флер. Она оказалась в городе и позвонила мне. Тебя не было, и я не успел тебе сказать. - Где же ты взял денег? - Говорю тебе, она сама приехала сюда, - раздраженно сказал Кен и встал. - Вики видела нас. Она, очевидно, задержалась на работе и переходила улицу прямо перед нашей машиной. Она взглянула на машину и явно узнала ее. Потом заметила Фэн. Она посмотрела на меня в упор и пошла дальше как ни в чем не бывало. - Ну? - Ну, к счастью, верх был спущен, так что она не могла меня сразу узнать. Ведь за рулем мог сидеть и ты, Дэви. И, конечно, это был ты! Завтра ты ей так и скажешь. - Ох, боже мой, - с отвращением поморщился Дэви. - И ты из-за этого будишь меня среди ночи? Что из того, если даже она тебя узнала? Ведь тебе решительно все равно. - Нет, не все равно, - в отчаянии воскликнул Кен. - Клянусь, мне не все равно. Правда, последние две недели я не слишком много думал о ней, но она посмотрела на меня так, что у меня душа перевернулась. Я весь вечер места себе не находил. - Оно и видно - насквозь пропах духами. - Господи, до чего ты глуп! - обиделся Кен. - Чем больше я злился на себя за Вики, тем скорее все произошло с Фэн. И, пожалуйста, не говори, что это вздор. - Нет, я скажу, что, по-моему, не вздор. Вики тебе уже совершенно безразлична, и ты должен сказать ей всю правду. - И вдруг в Дэви вспыхнула бешеная злоба. - Иди к черту и не мешай мне спать! - закричал он. - Дэви, слушай... - Кен сел на раскладушку, сразу присмирев. Его красивый профиль четко обозначился на фоне окна; лунный свет лежал тусклыми бликами у него на щеке. - Я не могу порвать с Вики. Если мы расстанемся, со мной случится что-то ужасное - не знаю что, но я боюсь. Из всех девушек, которых я знал, только с ней одной я чувствовал себя легко и свободно. Вики сейчас еще девочка, но ведь станет же она взрослой, и если я на ней не женюсь, это будет для меня все равно, что самоубийство. Я это знаю. - Ты на ней женишься? - грубо спросил Дэви, приподнявшись, чтоб заглянуть брату в лицо. - Что ты плетешь! - Я серьезно говорю. Клянусь тебе. - Так я и поверил. - А я тебе докажу. И Марго тоже докажу. - При чем тут Марго? - медленно произнес Дэви. - Знаешь, что ты за человек? - Дэви сбросил простыню и сел на край раскладушки. Он готов был высказать всю жестокую, интуитивно угаданную им правду о Кене, но вместо того вздохнул и заговорил мирно, почти ласково: - Кен, с самого рождества ты постепенно катишься под гору. С самого рождества. Ты это знаешь? - Почему именно с рождества? - В сочельник ты крепко поссорился с Марго. Кен нехотя поднял глаза. Он не понимал, о чем говорит Дэви. - Ну, ладно, я был неправ. - Нет, - сказал Дэви, - дело вовсе не в том, прав ты или неправ. - Тогда к чему же ты клонишь? - Кен не хитрил и не увертывался. Он просто ничего не понимал. Дэви вздохнул. - Пожалуй, ни к чему. Ладно, Кен, успокойся. Если будут неприятности с Вики, я постараюсь все уладить. - Что ж, ты будешь ждать, пока начнутся неприятности?! - взорвался Кен. - Завтра же займись этим. Скажи, что это ты был в машине с Фэн. - Хорошо, я был в машине с Фэн. - И вдруг он резко спросил: - А ты и дальше намерен встречаться с Фэн? Кен аккуратно снимал пиджак; его движения на фоне слабо озаренного окна казались странными и смешными. - Я не буду с ней встречаться, - отозвался он наконец. - Если ты все уладишь с Вики, не буду. - Значит, договорились, - сказал Дэви, и в нем шевельнулась глухая, беспомощная злость, ибо, не сомневаясь в искренности Кена, он все же понимал, что тот не сдержит своего слова. И был убежден, что Кен подсознательно тоже понимает это. Сразу же после завтрака Дэви отправился к Вики. Несмотря на ранний час, июльское утро дышало зноем. Не заходя в мастерскую Уоллиса, Дэви обошел дом и направился к входной двери. Вики как раз спускалась по ступенькам. - Черный ход почему-то не открывается, - сказал Дэви. - Или вы стали запираться на ночь? - Нет, там не заперто, - удивленно ответила Вики, останавливаясь. В своем тщательно выглаженном летнем платьице она была похожа на девочку, идущую в школу. - Вы стучали? - спросила она. - Я не хотел его беспокоить. Почему вы вчера так поздно кончили работу? Вики бросила на него пронизывающий взгляд; в глазах ее светилось столько ума и насмешливости, что Дэви почувствовал уже не жалость, а страх. - Откуда вы знаете, что я поздно кончила работу? - спросила она. - Я подумал, что вы идете из магазина. - Где же вы меня видели? - (Девочка, идущая в школу одна по задворкам, вдруг насторожилась, увидев поджидающих ее мальчишек, но на их грубые поддразнивания ответила полным презрением.) - То есть как "где"? Мы с вами даже кивнули друг другу вчера на Стейт-стрит, часов около девяти вечера. По крайней мере мне показалось, что и вы мне кивнули. - Так же, как вам _показалось_, что вы там были? Я-то была там, Дэви. А вот вас не было. - Нет, был, и со мной в машине сидела Фэнни Инкермен. Вики очень медленно пошла вниз по ступенькам. Дэви, забыв обо всем, в это мгновение желал только одного: чтобы она ему верила, - и глаза его стали молящими. Но в следующую же секунду ему захотелось, чтобы она увидела его насквозь, поняла, что он лжет, а главное - почему он лжет. - О Дэви, какой же вы глупый! Ведь я знаю, что с этой девушкой был Кен. - Вики сошла с последней ступеньки и остановилась на дорожке рядом с ним; теперь он смотрел на нее сверху вниз. - Я знала, что это Кен, и мне было решительно все равно: я уже давно ожидала чего-нибудь в этом роде. А вы со своей дурацкой ложью превратили все в пошлость и дешевку. Вы не оказали мне услугу, Дэви, а если вы думаете, что выручаете Кена, то очень ошибаетесь. И кто вам сказал, что вы умеете врать? - вдруг вспыхнула она. - Да такая девушка на вас и смотреть не стала бы! - Спасибо. Какой же тип девушек вы считаете подходящим для меня? - Я даже не хочу сейчас говорить о вас, Дэви. Вы сваляли такого дурака! И, пожалуйста, не корчите унылой физиономии! - добавила она. - Если уж решили врать, так имейте мужество врать посмелее! - Вики! - Я знаю, что я - Вики. Ох, да уйдите вы наконец! Вы мне надоели! И вы, и Кен. Во всем, что не касается вашей работы, вы ведете себя, как абсолютные кретины. Идите вы оба к черту! - устало проговорила она и пошла через палисадник. Дэви догнал ее и взял за прохладную обнаженную руку выше локтя. - Вики, не сердитесь. Если все было в порядке, пока я не ввязался в эту историю, то забудьте, что я сказал. Во всем виноват я один. - Неправда. Это придумали вы с Кеном, иначе откуда бы вы узнали? Я злюсь на вас только за одно, Дэви: за то, что вы все знаете. А Кен меня в самом деле сильно обидел. И дело вовсе не в ней. Я понимаю, как это могло случиться. Конечно, мне больно, но так как я всегда знала, что я не та девушка, которая может завладеть им целиком, то, по правде говоря, для меня это не такой уж удар. С меня хватит и того, что я имею, но когда мне лгут, я чувствую себя словно оплеванной. Дэви шел рядом с нею под палящим утренним солнцем. Он был истерзан презрением Вики, подавлен сознанием своей вины, но сильнее всего его поразил контраст между ее великодушной любовью к Кену и тем, как относился к ней Кен. Вики оказалась настолько благороднее, чем он и его брат, что Дэви охватил гневный стыд. Отныне в ее представлении он навсегда останется таким, как сейчас: рохлей, лжецом и дураком. Однако с какой стати он будет отдуваться за все, когда Вики - сейчас это стало ему совершенно ясно - виновата в происшедшем не меньше, чем Кен! Дэви остановился и выпустил ее руку. - Знаете, что я вам скажу: я устал от вас обоих. Вы и Кен с двух сторон колотитесь о меня, как о каменную стенку, но ведь я же не каменный. Больше никогда не смейте изливать передо мной душу - ни вы, ни Кен! - крикнул Дэви. Сейчас он невыносимо страдал. - Только я один и принимаю все это близко к сердцу... К черту, довольно! Пусть Кен получает по заслугам, да и вы, Вики, тоже. Весь день Дэви почти не разговаривал с Кеном, который заметно помрачнел, выслушав его краткий горький рассказ о случившемся. В половине шестого Кен ушел из мастерской и поехал в город. Длинные прохладные тени уже протянулись на улицах, освещенных косыми лучами солнца. Кен остановил свой "додж" неподалеку от книжной лавки, откуда через несколько минут должна была выйти Вики. Здесь, в центре города, улицы были запружены машинами и пешеходами, спешившими домой. Наконец появилась Вики. Заперев дверь на ключ, она быстро повернулась, и от этого движения чуть взметнулся подол ее легкого платья. Кен сидел за рулем спокойно, неподвижно, мысленно внушая Вики, чтоб она разглядела его в этой суетливой толпе, веря, что связывавшие их узы еще крепки и все пройдет бесследно, как пылинки сквозь солнечный луч. Вики сошла со ступенек и вдруг резко повернула голову, будто повинуясь инстинкту, настойчиво подсказывавшему, что в привычной уличной толчее она сегодня найдет нечто необычайное, если догадается, где искать. Увидев Кена, она приостановилась. И ничто не дрогнуло в ее лице, когда она пошла прямо к машине. Она шла, высоко держа голову, и ни один человек в этой толпе, кроме нее и Кена, не знал, что она избегает встречаться с ним взглядом. Кен, перегнувшись вбок, открыл дверцу, и Вики молча села рядом, но ни у нее, ни у Кена не возникло ощущения знакомой близости. Маленький "додж" влился в поток машин. Кен искоса поглядывал на ее руки, спокойно сложенные на коленях. Руки лежали недвижно, будто и не они когда-то гладили его по лицу, не ими Вики прижимала его к себе, когда он обнимал ее. Кен с облегчением вздохнул - он понял, что любит ее по-прежнему. Сейчас, когда Вики стала недоступной, все в ней вызывало у него особенную нежность. Он было испугался, что разлюбил ее, что ему придется вновь ощущать ту серую пустоту, которая овладевает душой, когда уходит любовь, когда прикосновение к руке возлюбленной волнует не больше, чем поглаживание собственного запястья. И сейчас для него было гораздо важнее не утерять, своей влюбленности, чем сохранить ее любовь. - Давай немного прокатимся и поговорим? Мне много нужно тебе сказать. - Кен выжидал, но Вики ответила упорным молчанием. - Дэви рассказал мне о вашем утреннем разговоре. Я сделал страшную глупость, Вики. - Она по-прежнему молчала, и в нем зашевелилось глухое раздражение, но вместе с тем усилилась и влюбленность. - Ты не хочешь со мной разговаривать? Ты ведь знаешь, я люблю тебя. - Кен, - сказала Вики, и по звуку ее голоса он понял, что она отвернулась, то ли изнемогая от усталости, то ли просто заинтересовавшись витринами. - Нельзя ли немножко помолчать? Кен опустил голову, но про себя улыбался от гордости за нее. Уладив ссору, он непременно повезет ее куда-нибудь закусить. Он миновал северную окраину города и свернул с шоссе на грязную проселочную дорогу, ведущую к высоким скалам. Сюда обычно ездили только по вечерам; автомобильные шины и колеса двуколок из года в год приминали траву на поляне. Позади высились темные сосны, окутанные синей вечерней тишиной. Кен выключил мотор и повернулся на сиденье так, чтобы видеть ее лицо. - Можешь ты поверить только одному? - умоляюще сказал он. - Можешь ты поверить, что та девушка для меня ничто? Вики по-прежнему старалась не смотреть на него, устремив взгляд вниз, на неподвижную гладь озера, освещенного закатным солнцем. В профиле ее была благородная гордость, и, как бы став на мгновение старше и мудрее, Кен вдруг увидел ее совсем иными глазами. Неизвестно откуда взявшаяся инстинктивная мудрость позволила ему понять, что с годами черты лица Вики будут становиться все красивее и значительнее. Его переполнило ощущение ликующей гордости за то, что он полюбил именно ее. Потом он заметил, что подбородок ее уже не так надменно вздернут, как раньше, и решил еще раз попытать счастья. - Ты должна мне ответить, - убедительным тоном сказал он. - Рано или поздно нам все равно придется поговорить. Вики, ты веришь, что та девушка ровно ничего для меня не значит? Смутное видение, придававшее Вики силу сопротивляться, окончательно растаяло в воздухе где-то у дальнего берега, и ресницы ее дрогнули. Она опустила голову и стала рассматривать свои руки. - Ну, хорошо, - внезапно охрипнув, прошептала она. - Предположим, я верю. - И ты веришь, что я люблю только тебя одну? Ты веришь, я знаю, - сказал Кен. - Ты в этом никогда не сомневалась, как и я в том, что ты любишь меня. - Кен остановился: ее потупленное молчание казалось ему осязаемым, как легкая ткань. - Ну, ответь же. Вики. Ведь правда, у нас с тобой одинаковое чувство друг к другу? Он положил руку ей на плечо, и сердце его затрепетало от жалости - так невинно и так целомудренно было ее тело. Но Вики отодвинулась. - Не трогай меня, - тихо сказала она, и в глазах ее вдруг заблестели слезы. - Не трогай. Давай просто поговорим. - Но ты же со мной не разговариваешь. Ты не сказала ни слова, и я знаю, почему. Все, что ты можешь сказать, мне известно в сто раз лучше, чем тебе. Тебе кажется, что ты меня ненавидишь - так я ненавижу себя гораздо сильнее. Я готов вырвать себе все внутренности за то, что я натворил. Но все равно я ни на секунду не переставал тебя любить, и ты это знаешь. Сказать тебе нечего, потому что тут уж ничего не поделаешь. Это прошло и никогда больше не повторится. Я даже не спрашиваю, веришь ли ты мне, так как ты знаешь, что это правда. Ведь я вижу, что ты это знаешь! - Перестань меня урезонивать! - с горечью вырвалось у нее. Слезы, поразившие Кена, хлынули не от душевной боли, не от жалости к себе, а от сознания, что все ее надежды обмануты. И вдруг Вики закатила ему такую пощечину, что лицо его на мгновение перекосилось от боли. Она ударила его еще раз. - Негодяй! - сказала она дрогнувшим голосом и умолкла, как бы прислушиваясь к хрусту ломающихся где-то внутри нее льдинок. В ее расширившихся глазах появилось выражение смиренного отчаяния. - О Кен! Кен, милый, я так тебя люблю! Вики обвила руками его шею, прижалась головой к его лицу и безудержно зарыдала, уже не пытаясь сохранить внешнее достоинство и не зная, сколько настоящего достоинства было в ее чистом и искреннем горе. Но Кен вздрогнул, будто от удара кулаком: эта сдавшаяся наконец Вики уже не вызывала в нем нежности, и он испугался. - Вики, маленькая моя, - шептал он в ее волосы. - Ради бога, не плачь. Но Вики не могла остановиться. - Кен... Кен... - только и могла выговорить она. Наконец она прерывисто вздохнула и еще крепче прижалась к Кену. - Делай что хочешь, мне все равно, - зашептала она. - Ты для меня все, о чем я могла только мечтать и никогда не надеялась иметь. Я недостойна такого, как ты. Я не имею права сердиться. Ведь я же всегда знала: ты когда-нибудь очнешься и поймешь, что тебе нужна не такая, как я. - Ты с ума сошла, - пробормотал Кен, ему неистово хотелось заставить ее замолчать, ибо у него появилось ощущение, будто трепещущее сердце, которое он все время держал в ладонях, начинает биться тише и вот-вот замрет навсегда. Он еле сдерживался - ему хотелось грубо встряхнуть ее за плечи и прекратить это отчаянное самоуничижение. "Рассердись на меня снова. Вики, - мысленно взмолился он. - Только гордой я и могу любить тебя". - Каждая девушка мечтает о таком, как ты, - продолжала Вики. - О таком красивом, таком умном... И когда проходит еще неделя, а ты по-прежнему со мной, я знаю, что это чудо. - Не думай так. Вики. Это неправда! - Он целовал ее лоб, глаза, но страстная убежденность в его голосе шла уже не от сердца, в котором постепенно воцарялась серая пустота. Им овладел панический страх, потому что прикосновение к ее спине волновало его сейчас не больше, чем если бы он погладил собственное запястье; руки, обвившиеся вокруг его шеи, утратили свою колдовскую прелесть - они стали просто горячими и цепкими. Ему хотелось отшвырнуть ее от себя - сейчас она еще и не того заслуживала, - но он продолжал тупо глядеть поверх ее головы. Лучше, чем кто-либо другой, он знал, как бесполезны попытки возродить любовь, раз она умерла. Сжимая Вики в объятиях, выдавливая из себя слова любви и придумывая маленькие ласки, он уже строил планы бегства к своей работе, которая надолго поглотит его целиком, но зато не даст запутаться в тонких сетях человеческих чувств, - бегства в тот мир, где вовсе не нужно разбираться в чьих-то душевных движениях, а меньше всего - в своих собственных. - Ну, Вики, успокойся же, - в отчаянии шептал он. - Дэви ждет меня в мастерской, нам нужно работать. Жаркие летние дни медленно катились один за другим над старым сараем, и каждый день был наполнен своим особым солнечным светом и тенью от облаков, своими ветерками, звуками, доносившимися с полей, и вечерними запахами, но ничто из внешнего мира, казалось, не проникало в мастерскую. Мимо запертых дверей по булыжной мостовой с грохотом проносились машины, увозя отпускников на север любоваться озерами в сумеречном освещении. На другом конце города, в Пейдж-парке, горящие фонари еженощно стояли на вахте над случайными любовниками. С авиационного завода Волрата на соседний аэродром стали поступать первые зеленые бипланы; они совершали пробные полеты, жужжа в летнем небе, как стрекозы. Нортон Уоллис упаковал свой двигатель и вместе с ним в душном товарном вагоне проделал путь до какого-то городка в Аризоне, где некий молодой профессор производил опыты с гигантскими ракетами. В Милуоки Фэн Инкермен по-прежнему проводила время в своеобразных развлечениях. В августе она случайно встретилась с очень забавным маленьким толстячком по имени Карл Бэннермен и кутила с ним напропалую. К счастью, им не представилось случая установить, что в Уикершеме у них имеется общий знакомый по фамилии Мэллори - Кен Мэллори, - иначе дело могло бы дойти до драки. А в Уикершеме Кен позволял себе выходить из мастерской только по субботним вечерам - на свидания с Вики, которые назначались раз в неделю. Кен бывал ласков, но рассеян, ибо настоящая его жизнь протекала не здесь. Все это лето он жил в далеком мире, среди нереальных скал и горных пиков, в мире, где расстояния измерялись не милями, а вольтами, скорость же стремительных потоков - амперами. Этот мир был заключен в двенадцатидюймовом стеклянном цилиндре, размером и формой походившем на сложенную подзорную трубу; внутри него в безвоздушном пространстве находились замысловато расположенные кусочки металла и изогнутой проволоки. Кен обитал в этом мире вместе со своим братом Дэви. Кроме них, здесь не было ни одного человеческого существа, и для Кена наступил период бесстрастной удовлетворенности и блаженного спокойствия. А Дэви это лето представлялось цепочкой коротких, непреклонно размеренных дней, в течение которых успехи в работе становились все зримее, как постепенный рост виноградной лозы. Он знал, что не только интерес к разрабатываемой ими проблеме заставляет Кена с головой погружаться в работу. Слишком часто Дэви приходилось наблюдать, как ведет себя Кен, когда остывают его любовные увлечения. И хотя роман с Вики был серьезнее и продолжительнее всех предыдущих, кончился он тем же самым - отчаянным и длительным погружением в глубины, куда не могли проникнуть ни сожаления, ни слезы, ни отблески чувств. Дэви все понимал, но помалкивал. Он, так сказать, умыл руки, решив не думать о Кене и Вики; и теперь к кончикам его пальцев уже не липли их горести, а ладони больше не влажнели от сострадания. В конце августа Брок, вернувшис