го мечте строить железные дороги, как ее отец. Для богатого она - единственная, кто сочувствует его мечте стать великим художником, хотя его родители презирают художников и хотят, чтобы он продолжал фамильное дело. В ней сочетается как бы два разных характера, понятно? И вот она порхает то туда, то сюда - совсем как прелестная цирковая наездница... Между прочим, она и есть цирковая наездница! - Может получиться отличная роль, - нехотя согласился писатель. - Только никакая здешняя актриса не сумеет в один день изобразить на лице два разных выражения. Вам придется снимать каждую часть ее роли отдельно - сначала с одним героем, потом с другим. - Ну, план съемок... - начал было седовласый режиссер. Но Карл заметил, что Дуг и Бэрли погрузились в угрюмое молчание. Они поглядывали друг на друга с явным недружелюбием. Вновь обретенная самоуверенность Карла мгновенно растворилась в страхе, однако тут же его озарила догадка. Господи Иисусе, они же завидуют друг другу! - Но девушка умирает, - быстро заговорил он. - И неизвестно, которого же из двух она любила. - Вы хотите сказать, что каждый воображал, будто она любит только его? - осведомился Бэрли. Такое решение задевало его самолюбие. - О нет, нет, - заверил его Карл. - Как раз наоборот. Каждый думает, что она любит другого. Но они узнают правду только в эпилоге... - Карлу очень нравились мягко, словно через дымку снятые эпилоги, которые как бы заменяют слова: "И так они жили до самой смерти в счастье и довольстве". Эпилог развертывается в поместье бедного мальчика, ставшего миллионером; у него красавица-жена. Богатый мальчик, теперь знаменитый художник, приезжает к нему в гости и тоже с красавицей-женой. Старые друзья любуются закатом. Инженер-миллионер уходит в дом и приносит фотографию умершей девушки. Он протягивает ее художнику. "Вот, - говорит он. - Я хотел отдать, ее тебе много лет назад. Она любила тебя". Художник грустно качает головой и открывает крышку часов. Там портрет девушки. "Нет, она любила не меня, а тебя. Я понял это под конец". Они грустно улыбаются, и обоим становится легче на душе. Оба обмениваются фотографиями, и мы знаем, что девушка всегда будет жить в их сердцах. - Нельзя ли сделать все это чуточку сентиментальнее? - сухо спросил писатель. - Нет, мне нравится именно так, - сказал Бэрли. - А вам. Дуг? Конечно, любой дурак мог бы найти тысячу недостатков в этом сценарии, но я говорю об общем настроении. Дуг медлил с ответом, и Карл внезапно понял, что и сценарий, который обсуждался вначале, и этого драматурга выдвигал Дуг. По сути дела, подумал Карл, он подложил Дугу порядочную свинью. - Что ж, мистер Бэрли, - сказал Дуг, - я уважаю ваше мнение, и мне нравятся идеи Карла. Однако мне хотелось бы увидеть более разработанный сценарий. Что вы скажете, Уилбер? - обратился он к писателю. - Не взялись бы вы сделать из этого законченное либретто? - Надо подумать, - холодно сказал писатель. - Может быть, у мистера... э-э... - Бэннермена, - подсказал Карл. - ...у мистера Бэннермена есть еще какие-либо предложения? - Нет, - ответил Карл. - Я же вам сказал, что я не писатель. Я - зазывала. - Но вы будете работать с Уилбером, не правда ли, Карл? Карл, улыбаясь, затряс головой. - Нет, но я охотно просмотрю готовый сценарий - в качестве своего рода инспектора, - с хорошо разыгранной наивностью заявил он, и Бэрли кивнул. Совещание закончилось; Волрат остался чрезвычайно доволен Карлом, но Карл изнемогал - и не столько от напряжения, сколько от ощущения холодной пустоты. Больше всего его угнетало сознание, что он надул и Бэрли и Волрата. Да, он нашел место, где сумел показать "высший класс", но и это было основано на надувательстве. И нет такого места на земле, где его успех был бы вполне законным, - нет и не будет, он теперь убедился в этом. Карл понял, что он, как те, ставшие рабами своей мечты простаки, над которыми он издевался всю жизнь, тоже является блаженно-одурманенной жертвой своей глупой фантазии. А сейчас он очнулся и с тоской вспоминал о пролетевшем сне. Он улыбался, прислушиваясь к разговору этих влиятельных господ; он с серьезной важностью кивал, когда они обращались к нему за советом, - но все это было безрадостно. Ему захотелось поскорее узнать, где идет какая-нибудь картина с участием Нормы Ширер. Сейчас у него было самое подходящее настроение, чтобы посмотреть душещипательный фильм. Дуг считал, что совещание прошло необыкновенно удачно. Вначале его раздражала нагловатая самоуверенность Карла, тем более, что вытащить Уилберфорса на побережье оказалось поистине мучительным делом. Ежедневные телефонные переговоры с Коннектикутом, где жил писатель, стоили Дугу больших усилий - приходилось не показывать виду, как его бесят то легкомысленные, то плаксивые отнекивания Уилберфорса. Уилберфорс был бесспорно талантлив, но в его упорных отказах Дугу чудился вызов. Дуг отлично знал, что каждый разговор с ним писатель представляет в лицах своим приятелям, изображая Волрата типичным для Голливуда меднолобым дельцом; и это еще больше укрепило Дуга в его решении во что бы то ни стало вынудить у этого человека согласие. Более того, престиж Уилберфорса мог разжечь интерес Бэрли, а Дуг нуждался в Бэрли, потому что тот обладал возможностями распространения кинокартин. И только в последнюю минуту Дуг, спохватившись, вызвал Карла. Он полагал, что Карл будет на все отвечать одобрительными кивками и беседа плавно потечет по намеченному руслу. Неожиданный оборот дела понравился Дугу гораздо больше, чем ему показалось вначале. Бэрли, делец до кончика ногтей, терпеть не мог бойких импресарио и бурные темпераменты. Однако, несмотря на свойственную Карлу манеру держаться - смесь напыщенности и развязности, граничащей с грубостью, - он сумел целиком завладеть своей аудиторией, и это придало ему цену в глазах Бэрли. Но больше всего Дуг был доволен тем, что с писателя сбили спесь, хотя Дуг должен был признаться себе, что это несправедливо, потому что первоначальный вариант сценария отличался гораздо большим вкусом и тонкостью, чем нелепая стряпня Карла; а впрочем, какого черта - если писателю это не по душе, пусть убирается к себе в Коннектикут и прибавит этот эпизод к своей коллекции анекдотов о нравах Голливуда. Но Дуг знал, что писатель не уедет. Ему, по всей вероятности, нужны деньги - что ж, пусть этот индюк заработает их ценой своего попранного самолюбия! Дугу стало весело при мысли, что этот случай является еще одним доказательством его почти сверхъестественного везенья. Он покачал головой и рассмеялся - какие бы планы он ни строил, всегда случается что-то такое, в результате чего итоги превосходят все его ожидания. Взять хотя бы эту затею с авиазаводом. Дуг готов был поклясться на целой кипе библий, что, покупая захудалый заводишко, он меньше всего рассчитывал получить огромную прибыль. Он честно намеревался выпускать самые лучшие самолеты, какие только возможно. И ему это удалось. Вся страна убедилась в том, что ему это удалось. Но завод ему надоел, вот и все; а если человеку надоедает дело, в которое он вложил свои собственные деньги, то разве он не имеет права поддаться порыву и плюнуть на все? Право же, не было никаких оснований к тому, чтобы акции поднялись так высоко. Это, черт возьми, наверно, было подстроено в конторе какого-нибудь воротилы там, на востоке страны. Он опять-таки готов поклясться, что не представлял себе, какую магическую силу приобрело его имя после авиасостязаний и что его уход из дела вызовет катастрофу. Ну что ж, тем хуже для молокососов, которые толпами валили к нему на завод. Все это представлялось Волрату ясным как день - ему надоело возиться с заводом, и благодаря этому он сорвал куш в шесть миллионов долларов. Можно ли было упустить такой случай? Дуг закрыл дверь в коридор и с довольным видом обернулся, раскинув руки, но поздравлять его было некому. Марго распахнула настежь все окна и теперь вытряхивала из пепельниц окурки. Другая девушка, которую он до сих пор почти не замечал, склонясь над своими записями, делала какие-то пометки. Почувствовав рядом с собой Дуга, она робко подняла глаза. - Сколько вам нужно экземпляров, мистер Волрат? - Спросите мисс Мэллори. Она здесь хозяйка, - засмеялся Дуг. Но Марго не была расположена к шуткам, и Дуг поморщился - по ее быстрым, точным движениям он догадался, что ссоры не миновать. - Один экземпляр для нас, один для мистера Бэрли, - сказала Марго, постукивая пепельницей о край корзинки для бумаг. - Уилберфорсу вы тоже, наверно, захотите дать экземпляр? - Конечно, - согласился Дуг. - И, пожалуй, хватит. Что вам заказать на завтрак. Марго? - Ничего, - ответила она, как бы не замечая его стараний отвести надвигающуюся грозу. - Мисс Норс, можете взять это все в мою комнату и там перепечатать. - Почему ей нельзя печатать здесь? Марго вскинула на него глаза. - Потому что вы всегда говорите, что вас раздражает стук машинки, особенно после совещания. - О, ну ладно. Ладно. - Дуг вздохнул: она поймала его на слове. Впрочем, сцены, которые устраивала Марго, значили для него все меньше и меньше. Трата времени - вот что его удручало. - Что ж, дел у меня сейчас больше нет, - оживленно заговорил он. - Пожалуй, пойду завтракать. - Ну и прекрасно. Марго догадалась, что он хочет сбежать. Дуг понял это, и инстинкт подсказал ему, что надо уходить немедленно. Но вопреки внутреннему голосу он остановился у двери и шутливым тоном спросил: - С каких пор в нашем маленьком хозяйстве появилась эта крошка? - Мисс Норс? - Марго замялась, потом взглянула ему прямо в глаза. Сердце Дуга замерло: черт его дернул задержаться. Он взялся было за ручку двери, но слова Марго заставили его остановиться. - Я готовлю ее взамен себя. - О господи, ты опять собираешься уходить? - еле сдерживаясь, спросил он. Им вдруг овладело бешенство. - Не беспокойся, - сказала Марго. - Это в последний раз. - Ах, так? Отлично. Тогда пусть это произойдет сейчас же. - Это произошло уже две недели назад, - ответила Марго. - С тех пор я не брала у вас ни цента. Рука Дуга, лежавшая на ручке двери, бессильно упала. С чего он взял, что может хладнокровно относиться к таким сценам, смутно удивился он. Ничего на свете ему так не хотелось, как иметь силы послать ее к черту и тут же уйти из комнаты, а заодно и из ее жизни. Он вспомнил тот день, когда впервые увидел Марго, и свое необъяснимое внутреннее сопротивление ее обаянию. Чутье тогда подсказывало ему, что дело тут не кончится обычной связью, но у него, к сожалению, не хватило рассудка прислушаться к внутреннему голосу. Но как бы сильно Марго ни волновала его когда-то, теперь все прошло - она ему надоела. Никогда он уже не услышит от нее ничего неожиданного, никогда ее восхищение не будет радовать его, как прежде, и близость уже не принесет им новых радостей. Ни в душевных, ни в физических ее свойствах - в ее ласках, в ее запахе, ее уме - он не откроет для себя ничего нового. И все же, будь оно все проклято, он не может прогнать ее или даже позволить ей уйти, пока эта давно минувшая буря не замрет совсем, перейдя в полный штиль. - Чего ты хочешь от меня. Марго? - взмолился он. - Мне, наверно, полагается спросить "почему", или "что еще случилось на этот раз", или "чем я провинился"? Черт, мне до смерти опротивели всякие извинения и оправдания. Да и к чему они? Я такой, как есть - хороший или дурной. Я поступаю так, как поступаю - хорошо или плохо. Я не могу перемениться, даже если б захотел. - Я знаю, - спокойно сказала Марго, и он понял - его горячность ошеломила ее до того, что она даже перестала злиться. - Я все это знаю, Дуг. И потому я ухожу. Мне больше нечего тебе предложить. Даже на уловки я уже неспособна. - Да никаких уловок и не было, Марго. - Были, Дуг, - твердо сказала Марго, не глядя на него. Голос ее звучал глухо. - Я могла довести тебя до бешенства, или завлечь тебя, или мучить так, что тебе на время начинало казаться, будто ты без меня жить не можешь. Мне все это удавалось потому, что я достаточно хорошо тебя знаю. Я не оставляла тебя в покое... я хотела, чтобы ты женился на мне. Должно быть, такая мысль засела у меня в голове с самого начала. Разумеется, тогда я была влюблена в тебя, а ты в меня... Ведь когда-то ты был влюблен в меня, правда? - Ты сама знаешь, что да. А теперь - я и сам не могу понять, но только... - Я вовсе не собираюсь тебя осуждать, - искренно сказала Марго. - И если я злилась, то не на тебя. Просто я устала придумывать одну пошлую уловку за другой и уверять себя, что поскольку это делаю я, то никакой пошлости тут нет. Вот почему я вычеркнула себя из платежной ведомости, - добавила она и насмешливо улыбнулась. - Особа, которая столько раз грозилась уйти, не заслуживает уведомления за две недели вперед. - Ты получила телеграмму во время совещания, - вдруг вспомнил он. - Это как-нибудь связано с твоим решением? - Никак. Я пришла к этому решению две недели назад, а телеграмма получена сегодня. Это от Кена и Дэви. Они давно ничего не получали от меня и беспокоятся, вот и все. А дела у них идут отлично, просто отлично! - Марго! - отчаянно выкрикнул он ее имя в страшной тревоге, которая нападала на него каждый раз, когда кто-нибудь хотел уйти от него прежде, чем он сам предлагал расстаться. - Неужели нельзя ничего придумать, чтобы ты осталась со мной? Неужели из всех существующих способов ладить друг с другом для нас с тобой не годится ни один? Ведь ты мне нужна как помощница! - Тебе никто не нужен. Дуг, - возразила Марго. - Обыкновенная картотека тебе вполне может заменить мои услуги. Тебе нужен только один человек - ты сам, и всегда и всюду он у тебя на первом плане. - Марго! - предостерегающим тоном произнес Дуг. - Ты сказала, что не будешь меня осуждать. - Я и не осуждаю. Ведь ты сам заявил, что не можешь быть иным. И все-таки ты не такой, каким тебе хочется быть. По-моему, ты даже сам толком не знаешь, каким хочешь быть! - Никаким. Меня устраивает то, что есть, - бросил Дуг. Он отошел к окну, но томительность ожидания, как невидимая ниточка, тянула его к Марго, - как будто он когда-то давно совершил тайное, до сих пор не раскрытое преступление и теперь убедился, что кому-то все время было об этом известно. Что это было за преступление, он не знал и сам, но сейчас с трепетом ждал неведомой и страшной кары. Ему страстно хотелось услышать, что она еще скажет: быть может, он поймет из ее дальнейших слов, что эти намеки - только совпадение; и в то же время ему не менее сильно хотелось, чтобы этот шантажирующий его голос умолк навсегда. - Меня устраивает то, что есть, - повторил он. - Ладно, - вяло произнесла Марго. - Пусть будет так. Дуг стоял у окна и делал вид, будто смотрит на залитую солнцем улицу; наконец он почувствовал, что больше не может выдержать ее молчания. - Ну что ж, продолжай! - вдруг крикнул он, резко обернувшись к ней. - Или это еще одна пошлая уловка, чтобы выбить у меня землю из-под ног? Марго подняла голову и с искренним удивлением взглянула ему в лицо. - О чем ты говоришь? - О себе. Ты сказала... - Но ты же не хотел слушать. - Я хочу, чтобы ты все сказала! - Он стукнул кулаком по спинке кресла. - Говори, Марго! Говори! Марго покачала головой, и он впервые увидел в ее серых глазах неподдельное, безграничное сочувствие. Так могла бы смотреть женщина много старше его, женщина, которой понятны все терзавшие его страхи. - Ты считаешь меня неудачником, - настаивал он. - Я этого не говорила, Дуг. - Но ты так думаешь. И это правда. Марго, это правда! - простонал Дуг. Наконец-то он сбросил стальные латы, которые давно, сколько он себя помнил, стискивали ему грудь. - Каждое утро я встаю с таким чувством, будто за мной гонятся. Среди ночи я вдруг просыпаюсь, как от толчка. Я должен спешить, спешить, спешить, потому что, если я чего-то не сделаю, я умру. Но что, Марго, что я должен сделать? И почему, если мне это не удастся, я погибну? Скажи мне, ради бога! - крикнул он. - Я непохож на других людей. Я лучше их. Но как мне доказать это другим, чтобы убедить и самого себя? Всюду вокруг я вижу людей, в которых есть нечто такое, что делает их особенными. Мэл Торн знает самолеты так, как мне никогда в жизни их не знать. Возьми хоть этого болвана Уилберфорса, возьми Карла или даже твоих братьев... То, что в них есть, - это как медаль, которую видно каждому. А у меня нет никакой медали, Марго. - Неправда, Дуг, есть! - Она подошла к опустившемуся на стул Волрату и прижала к груди его поникшую голову. - У тебя есть талант, и очень редкий. Ты умеешь угадывать способности в людях. Для любого другого Мэл Тори - просто опустившийся ветеран войны, несчастный забулдыга. И один только ты распознал, что в нем что-то есть, и вытащил на свет его способности, хотя он и ненавидит тебя за это. Ты вдохнул в него волю, которой он никогда бы не нашел в себе, если б не ты. Карл - ты же знаешь, что представлял собой Карл: ничтожество, жалкий бродяга, - но у него есть одна-единственная способность, и ты поставил его на такое место, где он может быть полезен и будет полезен! Волрат прижался головой к груди Марго и обнял ее за талию. Знакомое тепло ее тела дало ему такую блаженную уверенность в себе, что никакие слова не шли ему на ум - он весь отдался ощущению этой уверенности, он наслаждался ею и набирался новых сил для борьбы с самим собой. Ему захотелось навсегда удержать Марго при себе. Ему хотелось, чтобы она всегда была возле него по утрам, когда он просыпается, - при ней его не мучила бы эта потребность куда-то спешить. Ему хотелось ощущать ее рядом с собой в темноте, чтобы ее сочувственные руки возвращали ему покой. Она - единственный человек, которому он вслух признался в чем-то сокровенном, и она, его судья, оправдала его, а страшное преступление оказалось вовсе не преступлением - по крайней мере, по ее законам. - Останься со мной, девочка, - прошептал он. - Останься. - Нет, Дуг, - мягко сказала Марго. - Это только сейчас ты так настроен. А через Неделю... - Через неделю будет то же самое. Давай поженимся, детка. Нам давно следовало бы это сделать. Прошу тебя... - Не проси... - голос ее оборвался; еле сдерживая слезы, она отошла от него. - Слишком поздно... ах, боже мой, слишком поздно!.. Дуг быстро встал, вспыхнув от досады: в такой момент, когда ему необходимо сочувствие, она навязывает ему свои горести! Но нежность к ней все-таки пересилила, и ему удалось успокоить Марго - теперь она снова станет на страже, не подпуская к нему никаких страхов. Без нее он никогда не будет чувствовать себя спокойно. Он прижал Марго к себе и шептал ей какие-то слова, порожденные долгой близостью, и он был очень терпелив с нею, потому что действительно обладал способностью заставлять людей делать то, что удавалось им лучше всего, - если видел в этом выгоду для себя. Деньги, о которых Дэви намекнул Марго, были высланы ему по телеграфу почти немедленно, без объяснения причин задержки. На следующей неделе деньги пришли вовремя, а через несколько дней была получена телеграмма: "Мы с Дугом обвенчались сегодня утром. Медовый месяц на Гавайях. Скоро напишу. Целую. Марго". Дэви держал телеграмму двумя пальцами - руки его были влажны от пота, потому что снова пришло лето и наступила жара. Июльское утро вливалось снаружи волнами монотонных, то нарастающих, то замирающих звуков - мимо по булыжной мостовой с грохотом проносились машины. Дэви положил паяльник и вытер вспотевшее лицо тыльной стороной руки. Он хотел было улыбнуться, но тут же ощутил глухую и необъяснимую печаль, как будто кто-то шепнул ему, что он никогда больше не увидит сестру. Но ведь глупо же огорчаться, сказал он себе; об этом браке так мечтала Марго, да и он сам хотел, чтобы она вышла замуж. Однако до сих пор он не понимал, что, желая счастья Марго, он бессознательно считал, что брак ее совершится, только когда они с Кеном достигнут настоящего успеха и разница между ними и Волратом не будет такой огромной, как сейчас. Без всяких предисловий он протянул телеграмму Кену. Тот стал читать; на мгновение наступила тишина, и звуки лета опять ворвались в полутемную мастерскую, которая, с тех пор как отсюда ушли техники, стала походить на пустынную пещеру. - Спасибо, что хоть удосужилась известить, - глухо сказал Кен и скомкал телеграмму. - Ну что ты, Кен, будь же справедливым. Она занята по горло и все-таки не забывает аккуратно высылать нам деньги. - Она просто откупается от нас, - сказал Кен. - Вот так же иногда звонишь девушке, которая тебе давно безразлична, для того чтобы она не считала тебя свиньей. Мне от Марго нужно только одно - чтобы она высылала нам деньги, пока мы не заплатим долг Броку. А на все остальное мне наплевать. - Чего же ты, собственно, сердишься? Признаться, мне тоже как-то не по себе, но какое мы имеем право? Разве мы ждали, что она выпишет нас к себе на свадьбу? Разве мы вообще чего-нибудь ждали? Кен передернул плечами и нагнулся к своим инструментам. - Я уже давно ничего от нее не жду. - Он поднял на Дэви очень спокойный взгляд. - Слушай, Дэви. Ты, Марго и я были крепко дружны между собой; мы были по-настоящему близки. И никакие ее возлюбленные не мешали нашей дружбе. Но появился Волрат - и все кончилось. С тех пор мы с тобой брошены. - Нет, она все еще с нами. - А ты все еще обманываешь себя! - Кен швырнул на стол скомканную телеграмму. - У нас больше нет сестры, малыш, и ты еще вспомнишь мои слова. "Скоро напишу!" Как же, дожидайся! Дэви позвонил Вики и сообщил ей новость. Вики заволновалась. - Дэви, - воскликнула она, - мне пришла в голову замечательная мысль... Дэви обернулся к Кену. - Вики предлагает пойти куда-нибудь вечером и отпраздновать свадьбу Марго. Кен презрительно хмыкнул. - Кен, ну перестань... - Никуда я не пойду. - Послушай... - Я сказал - не пойду! - Губы Кена были твердо сжаты. - Я помню, как я приглашал тебя пойти со мной и Вики, когда мы с ней ходили по вечерам гулять, - ты тогда злился, как черт. Оставьте меня в покое, прошу вас! - вдруг закричал он. - Сегодня вечером я хочу быть один! Дэви грустно поглядел на брата, потом, прикрыв трубку рукой, чтобы не слышала Вики, сказал: - Тогда и я никуда не пойду, и давай будем весь вечер работать. - По его голосу трудно было догадаться, чего ему это стоило. - У меня есть одна идея. - Ты же назначил свиданье, - бросил Кен. - Ну и иди себе. - Я предпочитаю остаться с тобой дома, - настаивал Дэви, и когда Кен ничего ему не ответил и даже знаком не выразил ни согласия, ни отказа, он понял, что это будет самым разумным. - Хелло, Вики, - сказал он. - Это ты здорово придумала, но нам с Кеном сегодня нужно работать. - Это Кен так хочет? - не сразу спросила она. - Я тоже могу прийти поработать. - Видишь ли, мы будем обсуждать одну идею... - А я буду печатать, - сказала Вики. - Я не буду разговаривать. - Я позвоню тебе завтра, - докончил он, словно не расслышав обиды в ее голосе. Он повесил трубку, ненавидя себя за беспомощность, и, обернувшись, увидел, что Кен сидит неподвижно. - Я роюсь в памяти, - медленно произнес Кен, - и не могу припомнить случая, чтобы я из-за тебя не пошел на свидание. О черт, прости меня, Дэви. - Ну ладно, оставь. Нам с тобой нужно обмозговать одну идею. - Какую там идею? - Кен сделал такую скептическую гримасу, что Дэви рассмеялся. - Поговорим о нашей трубке, - сказал он. - У нас с тобой в голове ведь ничего другого нет, не так ли? Они отметили свадьбу Марго, пообедав за прилавком кафетерия, вместо того чтобы готовить обед дома. Дэви все время надеялся, что вот-вот войдет Вики. Он скучал по ней. Нехорошо, что он позволил отстранить ее. - Я, пожалуй, сознаюсь тебе, - наконец сказал Кен. - С меня довольно. Пора нам взяться за ум. Если через шесть месяцев мы не найдем решения, то к черту всю эту затею! Шесть месяцев, Дэви, а потом мы либо ищем себе работу, либо всерьез беремся за радиоустановки для самолетов. Кругом полно выгодных дел, и нечего нам с тобой перебиваться кое-как, словно у нас нет выбора. - Как ты можешь так говорить - ведь еще немного, и наш прибор будет работать! - Черта с два! - Нам только надо додуматься, почему в этот раз трубка работала отлично всего одну минуту. Я все-таки могу поклясться, что все дело в вакууме. - Это и есть та гениальная идея, о которой ты говорил? - холодно спросил Кен. - Не смейся, Кен, подумай об этом. Мы выкачали весь воздух внутри трубки, включая и тонкий слой молекул воздуха, которые обязательно оседают на всякой внутренней поверхности. Мы запаяли трубку, и все-таки, черт возьми, во время испытания она действовала так, будто внутрь попал воздух. А проникнуть он мог только одним путем. - Воздух не мог проникнуть снаружи. Ты нигде не найдешь даже самого крохотного отверстия. - Вот об этом я и говорю. Должно быть, мельчайшие пузырьки воздуха попали внутрь стекла и металла в процессе работы, когда материал был расплавлен. Может, наши рабочие температуры настолько высоки, что могут протолкнуть эти оставшиеся пузырьки сквозь твердую поверхность, вроде того как в нагретой воде подымаются пузырьки воздуха. Надо подумать, как это проверить. - Ладно, - согласился Кен. - Можно заняться этой штукой, только помни, Дэви, шесть месяцев - это крайний срок. Я говорю всерьез. Они пошли домой, и, еще не успев открыть дверь, Дэви услышал стук пишущей машинки. Вики сидела в конторе одна, за машинкой; рядом на столе, как всегда, высилась стопка бумаг. Когда они вошли. Вики не прервала работы и не подняла головы. Дэви и Кен переглянулись; Кен первый отвел глаза. Он ничего не сказал, задумчиво прошел к своему рабочему столу, снял пиджак и шляпу и надел комбинезон. Дэви вошел в контору. Вики с минуту молчала, видимо, поглощенная своей работой. - Я пришла потому, что мне захотелось поработать, - сказала она наконец. И только тогда подняла на него глаза. - Это ничего? - Конечно, - ответил Дэви. - Я рад, что ты все-таки пришла. Это было сказано таким тоном, что Вики бросила на него благодарный взгляд. - Где вы обедали? - грустно спросила она. - В кафетерии. Мне было тоскливо без тебя. - И мне без тебя было тоскливо. Без вас обоих. Я чувствовала себя так, будто передо мной захлопнули дверь. - Мне ужасно неприятно, Вики. Ты ведь знаешь. - Знаю, Дэви. Как ты думаешь, Кен очень сердится, что я пришла? - Сердится? Нет. Должно быть, ему стыдно. - Что мне ему сказать, чтобы как-то уладить все это? - Боюсь, будет еще хуже. - Нет, надо что-то придумать. К двери подошел Кен. - Я готов, Дэви. - Кен, - сказала Вики. - Я... - Не надо ничего говорить. Вики, хорошо? Мне только жаль, что у вас не хватило ума сразу пойти с нами. - А мне жаль, что у вас не хватило ума пригласить меня. Кен криво усмехнулся. - Знаете, если б у меня хватало ума, я не был бы таким, какой я есть. Вики засмеялась, и мир был восстановлен. Она повернулась к Дэви. - Сегодня не будешь заниматься патентами? - Нет, - сказал Дэви. - Мы хотим еще раз вскрыть трубку. Вики протестующе подняла обе руки. - Я не могу этого видеть. Каждый раз, когда вы беретесь за трубку, у меня останавливается сердце. Ну что ж, вскрывайте, только я пристроюсь с машинкой где-нибудь подальше, чтобы не видеть вас. Стекло было специальностью Кена, и в его движениях чувствовалась ловкость искусного мастера. Он взял треугольный напильник и быстрым движением прочертил круг по стеклянному отростку трубки, служившему для откачки воздуха. Потом чрезвычайно осторожно сделал надлом. И вот наступил критический момент: легкое шипение, струйка пара и тихое "крак" - четкая трещина поползла по стеклу вдоль круговой наметки и замкнулась - в эту секунду братья затаили дыхание, ибо если бы стекло треснуло неровно, вся трубка разлетелась бы вдребезги. Но трещина оказалась ровной, воздух с легким вздохом устремился внутрь, и трубка была благополучно вскрыта - теперь ее можно снова запаять под вакуумным насосом. Вдруг в тишине раздался нарастающий стук пишущей машинки, и Дэви понял - Вики все это время сидела не шевелясь, пока не убедилась, что вскрытие трубки прошло благополучно. Он улыбнулся про себя, тронутый ее беспокойством. Потом послышалось тяжелое прерывистое постукивание насоса, выкачивающего воздух, - унылый дергающий звук, который мог бы вызвать инстинктивный ужас у человека, обладающего сильным воображением и представившего себя внутри этого маленького стеклянного легкого. Когда давление упало почти до одной миллионной доли атмосферы, была пущена в ход печь высокочастотного нагрева. Целый час в трубку поступало тепло за счет теплопроводности и излучения. Теперь давление в трубке было сведено к одной десятимиллионной атмосферы, и им приходилось делать измерения таким же способом, каким астрономы измеряют вакуум межзвездного пространства. - Что теперь? - спросил Кен. - Закрой трубку и присоедини электроды, как при включении. Через час или около того мы снова измерим давление. - И что же мы тогда узнаем? - То, что будет через час. Твой шестимесячный срок еще только начинается. Через час с четвертью, измерив давление, они обнаружили в трубке присутствие воздуха - правда, еле уловимое, но все же несомненное, - однако он никак не мог просочиться снаружи. И это бесконечно малое количество воздуха мешало четкости изображения и делало трубку непригодной. - Ты победил, - сказал Кен. - Воздуху там больше, чем могло остаться на внутренних поверхностях. Давай пропускать в нее тепло целый день - посмотрим, что получится. - Давай уж поджаривать ее целую неделю, - отозвался Дэви. - Лучше перебрать, чем недобрать. - Ну что ж, - с горечью согласился Кен. - Время - это единственное, чего у нас вдоволь, малыш. Однако он был неправ. Никогда и нигде во всей вселенной время не бывает прямой, бесконечной полоской, тянущейся без извивов из маленьких тикающих машинок, которые носят с собой люди; время - это вьючное животное, которое имеет шпоры и пришпоривает самого себя. В беспредельном пространстве, где царят мрак, взрывы и безмолвие, время движется спиралями и зигзагами, то и дело возвращаясь обратно и следуя путями, еще более запутанными, чем космический хаос. И в человеческой жизни время тоже представляет собой поток, в котором есть стремнины, водовороты и даже притоки, так что человек может жить не в одном только ритме - в чем-то время для него бежит быстро и бурно, а другая часть его жизни протекает медленно и безмятежно. Ритмы эти можно различать только ретроспективно. В каждый данный момент человек слышит только ровное тиканье зубцов, движущихся в механизме, где тугая пружинка, разворачиваясь, заставляет крохотные зубчатые шестеренки с обманчивой точностью отщелкивать одну секунду за другой. Почти полгода Кену и Дэви казалось, будто время движется с плавной медлительностью. Но, подобно реке, которая незаметно ускоряет свое течение задолго до крутого порога, ход жизни приближал их к новому повороту судьбы, который был определен далеко отсюда - в одном из вашингтонских правительственных учреждений и в технической конторе на двадцатом этаже чикагского административного здания. И первой приметой, вроде плывущего по воде листка, который течение начинает нести все быстрее, явилось сообщение от Чарлза Стюарта, адвоката, - Административное здание штата, Кэпитол-сквер, Уикершем. Со своими клиентами в городе Уикершеме, а также с адвокатами противных сторон Чарли Стюарт разговаривал холодным скрипучим голосом, и даже когда он машинально впадал в свой "перекрестно-допросный" тон, то и в грубой, придирчивой прямоте чувствовалось надменное презрение культурного человека, который старается добиться толку от прирожденного болвана, сидящего на свидетельской скамье. Но когда Чарли случалось встретить какого-нибудь своего бывшего однокашника, ныне практикующего в Чикаго, Миннеаполисе или даже в Милуоки, он начинал говорить врастяжку, как говорят в простонародье. Даже выражение "мне сдается" с непривычной легкостью слетало у него с языка в обществе подтянутых столичных жителей. - Так вот, - говорил он, произнося это, как "тык-вот", - сдается мне, что в такой дыре, как Уикершем, живешь вроде более независимо. У нас есть свои богачи и свои бедняки, как в больших городах, но наши бедняки не так бедны, чтобы приставать к вам на улицах, а наши богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту. И каждый раз, высказывая это утверждение, он почти верил своим словам, ибо вдали от Уикершема им овладевало тревожное ощущение, что он не властен над своим другим "я", у которого был такой громкий голос и манеры, словно у какого-нибудь мужлана. Порой он впадал в Другую крайность и становился чопорным, сухим и молчаливым. Разъезжая по незнакомым городам, он испытывал приятное возбуждение и часто лежал без сна в номере какой-нибудь недорогой гостиницы, глядя на темный потолок, где, как и в его мозгу, мелькали отсветы жизни, бурлящей снаружи, на невидимой улице. Однако с некоторых пор Чарли Стюарт уже не доверял себе ведение каких-либо дел далеко от дома. Дома он знал свое место и никогда не обольщался - разве только позволял себе тешиться невинной мечтой, что в один прекрасный день станет губернатором штата. Дома он никогда не говорил вслух и даже не думал о том, что "богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту". Все дела велись для Брока, а если они не имели прямого отношения к интересам банкира, то велись с его разрешения. Ни один человек в городе, кроме служащих банка, не мог общаться с Броком непосредственно и ежедневно; но, по крайней мере, раз в две недели можно было встретиться с ним в клубе или заглянуть к нему в кабинет, потолковать о том, что делается на белом свете, и в дружеской беседе выведать у Брока, что произошло со времени последней такой встречи. Разумеется, среди жителей городка были такие, что гордились своей независимостью, но рано или поздно наступал день, когда каждый из них являлся в банк в качестве просителя, и там, несмотря на всю свою независимость, долго-долго ждал на виду у всех, пока мистер Брок занимался более срочными делами. Нет, Чарли Стюарт никогда не пошлет Брока к черту, потому что Чарли держал ухо востро и никогда не пытался прыгнуть выше своей головы. Он, как большинство его сограждан, покупал себе черные костюмы фабричного пошива. Он ездил в черном шестицилиндровом "бьюике". Он носил черные ботинки на шнурках и плотные длинные зимние кальсоны. Он имел недурную практику и не нуждался в средствах. Его первой серьезной ошибкой в жизни было то, что он согласился взять в клиенты Дэви Мэллори и его брата после того, как они порвали с Броком. В клубе или во время игры в гольф, в банке или в своей квартире при каждом удобном случае Чарли Стюарт пространно объяснял, что он и понятия не имел, какую свинью подложили ему эти юные ловкачи. Дэви просил его взяться за ведение кое-каких дел, связанных с получением патентов, и договорился насчет гонорара; и что же, черт возьми, Дэви сразу же так завалил его работой, что если б не данное им слово, он бы отослал назад по почте весь этот ворох бумаг. Вот, ей-богу, какие бывают случаи! В течение нескольких недель, потребовавшихся на то, чтобы превратить описания изобретений в заявки на патент, Чарли казалось, что в его контору вторглись два заговорщика, которые и его самого безжалостно превратили в инструмент для осуществления своего плана завладеть всем миром. Дэви и Кен усаживались по обе стороны его письменного стола и проверяли каждое написанное им слово. Особенно Дэви, обнаруживший поразительную способность улавливать все юридические тонкости. И Чарли подолгу сидел, держа карандаш в руке, пока Дэви и Кен обсуждали между собой какую-нибудь фразу, стремясь добиться большей точности. Мысли юношей приобрели такую же ясную подвижность, как и их исхудалые лица, - оба они производили впечатление вечно голодных, озлобленных и одержимых людей. Когда последняя заявка была готова, они наконец оставили Чарли в покое - словно заговорщики уже начинили минами замедленного действия всю землю вокруг и теперь сосредоточили свою лихорадочную деятельность где-то в другом месте. Чарли пришлось оправдываться перед Броком. Ведь он дал слово, а они каждую неделю аккуратно уплачивают ему гонорар. Что же ему остается делать? Его худое очкастое лицо выражало неподдельное отчаяние. Брок просто пожал плечами - из самолюбия банкир никогда не выказывал недовольства, - но Чарли Стюарт понимал, что он вне себя от злости на братьев Мэллори, и особенно на Дэви, потому что они не сдались ему и вдобавок без всякой помощи с его стороны получили заказ от авиационной компании Волрата, которая после финансовых потрясений как-то ухитрилась стать на ноги. Чарли очень тяготился своими клиентами. Он разговаривал с ними не иначе, как грубоватым, чуть ли не оскорбительным тоном, словно каждую минуту ожидал, что Брок случайно заглянет в его контору и воочию убедится, как относится ко всему этому Чарли Стюарт. Узнав из местных газет, что Марго Мэллори обвенчалась в Калифорнии с Волратом, Чарли на какое-то время заколебался, но длилось это недолго. И не только он, даже Брок стал отзываться о братьях Мэллори несколько мягче; но неделя шла за неделей, а по братьям Мэллори не видно было, чтобы Волрат снабжал их деньгами. Дэви - одевался так же, как и прежде, питался так же, как и прежде, и так же работал - и Кен тоже. В конце концов в городе больше всего стали судачить о том, что Кен не желает признавать этот брак. Многим это нравилось, особенно тем, кого Волрат уволил с работы, и тем, кто потерял деньги, вложенные в акции его предприятия. И вдруг, только Чарли начал было привыкать к мысли, что братья перестали-посягать на его контору, как вся эта проклятая история началась сначала. Вернувшись из четырехдневной поездки по штату, Чарли с трудом открыл свою дверь - она была буквально забаррикадирована изнутри пакетами из Бюро патентов, наваленными грудой дюймов в десять вышиной. Он тотчас же подошел к телефону и вызвал Дэви. - Зайдите ко мне, - сказал он. - Большая часть материала возвращена для доработки. Основное ваше изобретете признано годным, и, насколько я понимаю, вам выдано два патента. В трубке наступило мертвое молчание, и Чарли даже подумал, что их разъединили. - Вы говорите, по двум заявкам из последней огромной кучи выдано два патента? - Голос Дэви звучал глухо и удивленно. - Только не спрашивайте меня, по которым: в одной что-то насчет колебательного контура - помню, вы говорили, что это идея Кена, - а в другой... сейчас... ага, вот... она называется "Параллельные схемы многоэлементных трубок как метод наблюдения за синхронным действием разнообразных приборов". Это вам что-нибудь говорит? - Не валяйте дурака, - еле слышно отозвался Дэви. - А что, собственно, вас удивляет? - возмутился Чарли. - Зачем же вы тратили мое время и свои деньги, если не надеялись на нечто подобное? Голос Дэви был очень тихим и словно издали доносился в трубку, но вдруг жестокий заговорщик, ловкий следопыт, рыщущий в дебрях юридической фразеологии, закричал, как растерявшийся от радости мальчишка: - Кен, слушай! Мы - настоящие профессиональные изобретатели! Мы наконец добились!.. Однако через неделю Чарли уже держался так, словно не осмеливался беспокоить братьев Мэллори такой мелочью, как телефонный звонок. Он приехал к ним без всякого предупреждения, и, когда он вышел из "бьюика" и перешагнул порог мастерской, манеры его стали совершенно иными. Дэви писал что-то в рабочей тетради, а Кен на другом конце мас