м солнцем, а бетонные башни, казалось, были сделаны из блестящей слоновой кости и усыпаны переливающимися алмазами. Дэви стоял у раскрытого окна в гостиной отеля-небоскреба, бодрый, веселый, полный надежд. Мягкий летний воздух овевал его, как колышущиеся знамена триумфальной процессии. Глухо доносившийся снизу грохот уличного движения походил на радостный гул толпы, которая ждала, чтобы он присоединился к ней и возглавил чествование самого себя. Еще не было девяти, но Дэви уже оделся, выбрав все самое новое. Он обернулся, и при виде Вики, стоявшей на пороге спальни, в глазах его отразилась вся переполнявшая его радость. Вики, должно быть, только что поднялась с кровати: она завязывала пояс легкого халатика, составляющего часть ее приданого. Глаза у нее были озабоченные. - Я не слышала, как ты встал, - сказала она. - Я просто не мог лежать в кровати. Мне казалось, будто вот-вот во всем городе загудят гудки! Вики, давай выйдем! Наймем лошадь и экипаж или самолет, поедем на пляж или будем танцевать под оркестр в сто человек. Быстрей! - воскликнул он смеясь. - Позже мы встретимся с Кеном и Дугом, но сейчас я никого не хочу видеть, кроме тебя и города, полного незнакомых людей! Вики улыбнулась. - Я успею принять ванну, пока ты закажешь завтрак? - Пока я закажу завтрак? _Заказать_ завтрак? О господи! - расхохотался он. - Подумать только, до чего дошло! Все годы, пока мы работали с Кеном, это он, бывало, в разгаре какого-нибудь важного опыта бросал работу и начинал мечтать вслух о машинах, костюмах и деньгах, которые свалятся на нас, если наше дело выгорит, а мне было наплевать на все эти блага, но вот они есть - и это чудесно! - Он с изумлением оглядел комнату, свою молодую жену, себя. - Чудесно! - повторил он. - И вот уже десять дней я не смею поверить в это. Быть может, завтра они скажут "нет", и мы вернемся в гараж, в нашу мастерскую... - Он внезапно умолк, словно темная тень, преследовавшая его ночью, вновь повеяла на него смертным холодом. - Вики, собирайся скорее и поедем! В этот день город казался Вики и Дэви солнечным чудом, и, выбежав из отеля, они" вступили в него, как дети в сказочный мир. Переменчивые прихоти налетали на них, как мотыльки, и они метались на такси взад и вперед из одного конца города в другой. Если они шли пешком, они шли, как по воздуху; все, что они видели, оказывалось больше, ярче и красивее, чем они себе представляли. Даже завод, куда они помчались, потому что Дэви не мог устоять против неодолимой тяги взглянуть на то особое, единственное во всем мире место, где меньше чем через сутки будет решаться его судьба, - даже завод, казалось, поведал им по секрету, что победа Дэви уже предрешена. Только перед самым уходом оттуда, когда он узнал, кто этот сторож, чары были нарушены. Весь день в сердце его звучал веселый оркестр, рассыпающий, как конфетти, задорные и быстрые песенки и танцы, - и вдруг оборвался на середине такта заливистый голос флейты, смолк оркестр, и без всякого перехода зазвучали медленные мрачные аккорды, обдающие могильным холодом: только сейчас Дэви понял, что подсознательно ощущал этот холод весь день, с тех пор как проснулся от ужаса в незнакомой темноте гостиничного номера. Всю дорогу к дому, где жил брат, он сидел молча. Никакая музыка не звучала в этот день в сердцах Кена и Дуга. Оба сидели молча в большой, с дубовыми балками на потолке, гостиной Дуга, уткнувшись в воскресные газеты. Оба старались по возможности не замечать друг друга, но то и дело между ними перекатывались волны невысказанного возмущения, взаимных обид и злости. Прошло меньше часа, а знойную воскресную тишину уже в четвертый раз нарушили телефонные звонки, и в четвертый раз Артур, дворецкий Дуга, бесшумно вошел в гостиную и сказал: - Вас просят, мистер Волрат. И снова Кен сделал вид, будто не замечает, что Дуг уходит к телефону. Впрочем, как только он ушел, Кен рывком поднялся с большого глубокого кресла и подошел к раскрытому, выходившему на озеро окну, горько спрашивал себя: "Какого черта я тут делаю?" Он задумчиво стоял у окна, и солнце золотило его светлые прямые волосы; вот так же несколько часов назад, на другом краю города, стоял у окна его более высокий и темноволосый младший брат, еле сдерживая кипучую радость. Прохладный ветерок с озера теребил белую шелковую рубашку Кена, но крепко пришпиленный черный галстук оставался неподвижным, словно траур по сестре был слишком глубок, чтобы его могли затронуть такие пустяки. Слегка расставив ноги и сжав кулаки в карманах брюк, Кен весь напрягся от сдерживаемой ярости, но в эту минуту он ненавидел прежде всего себя. Потом он позволил себе прислушаться к рокочущему смеху Дуга, разговаривающего по телефону в соседней комнате, к довольному голосу мужчины, которому женщина говорит лестные слова, и злость его снова перекинулась туда, где давно уже находила себе обильную пищу. Много лет Кен мечтал о том дне, когда он выбьется из нищеты и у него будет вдоволь денег, когда он избавится от осточертевшей необходимости урезывать себя в каждой мелочи, когда деньги дадут ему возможность пойти куда вздумается и иметь все что захочется - еду, одежду, машины, женщин. Все эти унылые годы поисков и экспериментов он прожил как человек, страдающий от неразделенной любви. А Дэви - тот, казалось был вполне доволен такой жизнью, потому что его увлекала сама работа, она заполняла его чувства и будоражила мозг. Для Дэви процесс изобретения был своего рода необходимостью, способом удовлетворить некий инстинкт, а деньги, которые им предстояло получить, - не более как дополнительное удовольствие, приятный отголосок куда более важных свершений. Кен далеко не сразу понял это. Мечты Кена только начинали сбываться, и, не успев даже изведать вкуса денег, он чувствовал себя обманутым, разочарованным. В этом доме все, что он мечтал купить за свои деньги - вернее, деньги, которые он начнет получать с завтрашнего дня, - казалось жалким пустяком, ибо Волрат покупал такие вещи дюжинами. Живя с Дэви, Кен привык чувствовать себя старшим, вожаком непобедимого союза, главарем, призванным руководить; а сейчас, накануне исполнения его мечты, он должен был признать старшинство Дуга и стать, в свою очередь, младшим братом человека, с которым его не связывало ничто, кроме ненависти. Волрат вернулся в прохладную гостиную с высоким потолком, ни словом не обмолвившись о последнем телефонном звонке, как впрочем, и о трех предыдущих. Дугу исполнилось двадцать девять лет; коренастый и мускулистый, он был ниже и плотнее, чем оба его шурина. На нем была такая же белая рубашка, как на Кене, и почти такой же черный галстук, и, хотя брак его продолжался меньше года, он считал, что находится в более глубоком трауре, чем остальные, потому что Марго была его женой. Кен, не оборачиваясь, спросил: - Кто это звонил? - Имя вам ничего не скажет, - последовал краткий ответ. - Женщина? - Да. - И что же? - Ничего, - бросил Дуг, как бы предостерегая его от дальнейших расспросов, но Кен, услышав в его голосе нотки вызова, с улыбкой обернулся. - Почему вы не назначили ей свидание? - спросил он. - Вам это было бы полезно. Лицо Дуга помрачнело, он был уязвлен, но сдержался. - Если у вас на уме это, так почему не поговорить начистоту? Ваша сестра умерла три недели назад, и сколько бы вы ни ныли, что она была для вас самым близким человеком, вполне понятно, что вас уже тянет к женщинам. Вы хотите, чтобы я назначил свидание, а заодно пристроил бы и вас? Ну так мне вовсе незачем утруждать себя. Я в любое время могу предоставить вам лучшее, что есть здесь в Чикаго и даже во всей стране, стоит вам только пожелать. Итак, что бы вы предпочли? - резко спросил он. - Да заткнитесь вы! - равнодушно проговорил Кен, отворачиваясь к окну. - Мне просто любопытно, неужели телефон будет трезвонить весь день? - Мои друзья интересуются мною, - отрывисто сказал Дуг. - Впрочем, вы, кажется, дали мне неплохую идею: надо поставить вам отдельный телефон. - Дуг зашуршал газетой. - Вам нигде не попадался финансовый бюллетень? - Нет, не попадался. А насчет телефона - спасибо, не надо. Это ваш дом и... - Это _наш_ дом, - поправил его Дуг. - Он столько же ваш, сколько мой. - Вы прекрасно знаете, что я никогда не буду в состоянии оплачивать половину расходов. - А я вам еще раз повторяю: я не хочу, чтобы вы за что-либо платили. Так я решил и не понимаю, почему надо устраивать жизнь иначе. - Ну и устраивайте свою жизнь по-своему, - вдруг вспылил Кен. - А мне дайте жить по-моему. Только потому, что вам нужно плакаться кому-то в жилетку... - Кен ощутил прилив дикой злости и, уже не пытаясь сдерживаться, продолжал: - Иначе какого черта я здесь торчу? Потому что мне приятно жить с вами? Вы отлично знаете, как мне это неприятно. Вы заладили одно: раз Марго нет, ваш долг обеспечить мне и Дэви все то, о чем она для нас мечтала. Но слушайте, Дуг, даже вы должны понять что... На лице Дуга появилось жесткое выражение, холодным и властным тоном он перебил Кена: - Я вам уже говорил, как все должно быть. - То есть как _по-вашему_ должно быть, - таким же ровным голосом возразил Кен. - Чего хотела для нас Марго, я знаю с тех пор, как себя помню. Вы же - новый человек в нашей семье. Совсем новый. - Новый или старый, а все будет так, как я сказал. - Кое в чем - пожалуй. - Во всем. - Много на себя берете, - спокойно сказал Кен. - Мы с Дэви положили неплохое, крепкое начало делу еще до того, как вы появились. Мы отлично можем обойтись без вас и вашей поддержки. - Ради бога, перестаньте хвастать тем, как вы прекрасно жили до меня! - устало произнес Дуг. - Кто были эти ваши крупные финансисты? Разорившийся содержатель балагана, который раскошелился на пять тысяч. Провинциальный банкир, едва наскребший пятьдесят тысяч. - Было семьдесят до того, как мы от него откупились. - Ах, целых семьдесят! - с нескрываемым презрением усмехнулся Дуг. - Сейчас вам с Дэви должно быть ясно, что для начала понадобится по крайней мере в десять раз больше! В соседней комнате слабо зазвонил телефон, и через секунду вошел Артур. Кен быстро вскинул на него глаза, пламенно надеясь, что ему, наконец, звонит Дэви, и от нетерпения чуть не крикнул дворецкому: "Говорите же скорее!" - Мистер Волрат, - сказал Артур, - вас просит мисс Фоусет. Вы подойдете к телефону? - Да, конечно, - ответил Дуг и вышел. Кен поглядел ему вслед, стиснув зубы. Потом он снова отвернулся к окну, крепко сцепив руки за спиной; теперь он понял, откуда в нем такая боль. Долго ли придется привыкать к мысли, спросил он себя, что Дэви больше в нем не нуждается? Жизнь его теперь заполнена женой, а нерушимая братская близость бывает, очевидно, только у мальчишек, но не у взрослых мужчин. "Привыкай же, - крикнул он про себя. - Все ушли от тебя - и Марго, и Дэви, и Вики. Ты сам дал им уйти. Ты выгнал их из своей жизни, так терпи же!" Но терпеть он не мог. Никогда еще он не чувствовал такого одиночества. Оно было слишком мучительно. Кен расцепил руки и крепко прижал их к лицу, словно стараясь сдержать то, что рвалось наружу; но это не помогло, и через минуту Кен быстро вышел из комнаты. Вернувшись в гостиную и не застав там Кена, Дуг был сначала удивлен, потом разозлился. Он хотел было пойти в комнату Кена и позвать его, но передумал и снова принялся листать газеты, всем своим видом как бы говоря: "Ну и черт с ним!" Никогда в жизни он ни за кем не бегал, не побежит и сейчас. Газеты сердито шелестели в его руках, но вскоре он не выдержал, швырнул их на пол и вышел. С нарастающим нетерпением он заглядывал во все спальни, в кабинет, столовую, стучался в двери ванных и наконец прошел через буфетную в кухню. Там Артур, сняв пиджак, чистил серебро. - Мистера Мэллори здесь не было? - отрывисто спросил Дуг. - Нет, сэр! - Вы его не видели? Не знаете, где он? - Нет, сэр. - Может быть, он вышел? Вы не слышали стука наружной двери? - Боюсь, что нет. Но если он закрыл ее тихо, я мог и не слышать. - Ну ладно, - вздохнул Дуг. - Он будет обедать дома, сэр? - Не знаю, - сказал Дуг, направляясь к двери. - Ничего я не знаю. Кен никогда не говорил: "Пойду поброжу и подумаю". Он мог думать аналитически только о своей работе, в остальном он был человеком импульсивным. В нем бушевали вихри, и ему оставалось только следовать туда, куда они его влекли. Когда на него, как шквал, налетала злоба, Кен очертя голову бежал от мужчины, женщины или вещи, приводивших его в бешенство, на свежий воздух, потому что только необъятное небо могло вместить кипевшее в нем чувство. Он шел, гордо откинув белокурую голову и так глубоко запрятав кипевшую в нем ярость, что взгляд его серых глаз казался просто рассеянным; пружинистым шагом он шел все вперед и вперед, ничего не видя вокруг, как человек, едва не совершивший убийство. Так он шагал, пока не избывал свою ярость в ходьбе, потом наступал такое момент, когда ему становилось ясно, что дальше идти, собственно, незачем. Сегодня, когда наступил этот момент, Кен понял, что единственное его желание - вернуться к Дугу, уложить свои вещи и уйти из его дома. Все равно куда - в любой отель. Но на обратном пути гневная решимость его сникла, как флаг на замирающем ветру, и перешла в грусть: нет, ему далеко те все равно, куда перебраться, - он не смог бы жить под одной крышей с Дэви и Вики. Ему не хотелось снова и снова, день за днем убеждаться, что они вытолкнули его из своей жизни. Они ушли от него, держась за руки, отгородились стеной и, как бы лихорадочно он их бился об эту стену, сколько бы ни звал их, они не впустят его и даже не дадут себе труда оторваться от нескончаемой беседы, которая, казалось, состоит из любовного шепота и приглушенного смеха. "Ну и черт с ними!" - крикнул он про себя, в в этом крике было столько же возмущения, сколько тоскливого одиночества. К черту их обоих, к черту Дуга и всех прочих! Раньше у него были друзья; он снова заведет их. Было время, когда от желающих хотя бы пройтись с ним не было отбоя, когда девушки, чьи имена он даже не помнит, обрывали ему телефон и говорили: "Но ты же _обещал_, Кен, и я не хочу идти ни с кем другим!" Было время, когда Дэви таскался за нам по пятам, застенчивый и робкий, не участвуя в веселье и дожидаясь где-нибудь в сторонке, пока старшему брату наскучат остальные и они вместе пойдут домой; когда даже гордая Вики плакала от его равнодушия; а он шел своим путем, безучастный ко всем притязаниям на его благосклонность. Что ж, он теперь снова пойдет по этому пути. Он свободен, он может начать новую жизнь с новыми людьми - даже здесь, в этом городе, где его пока не знает ни одна душа, у него найдутся сотни новых друзей; жизнерадостных мужчин и прелестных женщин, которые только и ждут его появления, и вместе с ними он заживет жизнью, которая будет сплошным праздником, полным веселья и задушевного тепла. Кен ускорил шаги, горя нетерпением порвать со всеми, кто обидел его или заставил разочароваться. Он уже не мог дождаться вечера, когда выйдет из дому и станет бродить по улицам, пока не найдет такое место, где будет музыка и праздничные огни, где все ждут, чтобы именно такой человек, как он, улыбаясь, непринужденно вошел в их круг. Пробродив часа два, Кен вернулся в надменную тишину волратовского особняка и прошел через темные залы прямо в комнату, где он жил. Он вынул из стенного шкафа чемоданы и выдвинул ящики письменного стола, затем какое-то внутреннее побуждение заставило его прекратить сборы, пока он не повидается с Дугом и не сообщит ему о своем намерении. Уйти, не сказав ему ни слова, - это было бы просто бегством, а Кен настойчиво повторял себе, что ни от кого и ни от чего не бежит - он идет к своей цели, и только. С чуть заметной усмешкой он направился через неосвещенный зал к гостиной, откуда не доносилось ни звука, но, дойдя до арки, отделявшей гостиную от зала, остановился, и лицо его застыло. В его отсутствие пришли Дэви и Вики. Сейчас они сидели с Дугом, пили, позвякивая бокалами, и не заметили, как он вошел. Сердце Кена вдруг болезненно сжалось, словно то, что они сидели здесь втроем, было лишним подтверждением их предательства. Ему хотелось повернуться и тихонько уйти, но вместо этого он изобразил на лице веселую улыбку, вскинул голову и решительно вошел в гостиную. - Добрый день, - небрежно поздоровался он. - Я и не знал, что здесь гости. Все головы разом повернулись к нему. Дуг сердито хмурился. Дэви смотрел на брата задумчивым взглядом. Только Вики явно обрадовалась ему, и его вдруг охватило чувство благодарности. - Ну, наконец! - сказала она. - Наконец-то явился! - И сразу приступаю к делу, - объявил Кен и налил себе виски. - Каждому дается слово для предложений. Где будет новая резиденция молодого инженера Кеннета Мэллори? Какой отель подложит подушку под его юную золотистую голову, укроет в шкафу его отлично сшитые костюмы и будет отвечать на звонки преданных друзей в его отсутствие? Какой отель во всем Чикаго достоин того, чтобы Кеннет Мэллори осчастливил его своим присутствием? - Вы переезжаете? - холодно спросил Дуг. - Переезжаю. - О господи, - вздохнул Дуг. - Милая старая песенка! Ну, раз уж вы так настроены, переезжайте, ради бога! Назовите мое имя, и вас примут, где угодно. - Достаточно и _моего_ имени, - сказал Кен, поднимая бокал. - Перестаньте, - вмешалась Вики. - Где ты был? - Гулял. А где были _вы_? - Мы с Дэви провели совершенно чудесный день, - вздохнула Вики. Она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и, мечтательно улыбаясь, продолжала: - Я не знаю, как называются все эти места, но... - Мы побывали на заводе "Стюарт - Джанни", - спокойно перебил ее Дэви. - И случилось так, что я нанял на работу одного человека. - Что? - переспросил Дуг. - Я нанял на работу одного человека, - повторил Дэви. Он смотрел на Кена в упор. - Человека по имени Бен Ван Эпп. - А кто такой этот Бен Ван Эпп? - спросил Дуг. - Кен знает. Кен чувствовал на себе взгляд Дэви, ожидавшего от него какого-то отклика, и оба знали, что с этим именем связано только одно воспоминание. Кен опустил глаза и негромко рассмеялся. - Ты рассказал ему, что мы собрали детекторный приемник, первый в Уикершеме, да и во всем этом паршивом штате, потому что прочли о его работе? - Нет, не рассказал, - ответил Дэви. - Я всегда думал, что мы это сделали благодаря Марго. При этом имени тонкое худое лицо Кена мгновенно погрустнело. - По-моему, все, что мы делали, было так или иначе благодаря и ради Марго, - сказал он. - Это подразумевалось само собой. - Но тут же он спросил совсем другим тоном: - Постой, _нанял_ его, ты говоришь? Что это значит? - А вот что: Бен Ван Эпп в конце концов дошел до того, что служит сторожем на заводе "Стюарт - Джанни". Когда я узнал, кто он такой, у меня словно все внутри перевернулось, мне стало как-то нехорошо - нехорошо и жутко. Он как бы похоронен заживо. Не знаю, почему мне вдруг стало так страшно. - Мне кажется, мы очень-очень долго будем помнить, что такое похороны, - медленно произнес Кен. - Я рад, что ты поговорил с ним. - И еще одна новость, - продолжал Дэви. - Нам уже отвели отдельную лабораторию... - Я же вас предупреждал, - вмешался Дуг. - Как только вы приехали, я сказал, чтобы вы не очень полагались на это. Они всего-навсего повесили табличку с вашей фамилией на дверях пустующего корпуса, чтобы иметь возможность сделать красивый жест, в случае если мы завтра заключим с ними договор. Я и сам проделывал такие штуки. Чтобы повесить табличку, требуется каких-нибудь десять минут, а чтобы снять - и того меньше! - Но я все-таки не понимаю, почему они пошли на это, не уведомив вас, - с беспокойством заговорил Дэви. - Вы единственный член правления, который поддерживает наше дело... - Может, они забыли, какая важная шишка Дуг, - вкрадчиво проговорил Кен. - Во-первых, я состою членом правления меньше месяца, - сдержанно сказал Дуг, не обращая ни малейшего внимания на Кена. - И потом, разве у меня было время ходить на их заседания? Я не могу быть в двух местах одновременно, а в качестве защитника интересов Мэллори мне было важнее находиться в Нью-Йорке. Или вы считаете, что если договоритесь со "Стюарт - Джанни", то поддержка фирмы "Кун-Леб" вам уже не нужна? Я сделал все, что мог, чтобы заранее расположить фирму "Стюарт - Джанни" в вашу пользу, но успех или провал дела все-таки целиком зависит от того, как вы оба будете вести себя завтра. Кен смерил его холодным взглядом. - Нам уже приходилось представлять свою работу, и у нас ни разу не было осечки. Мы всегда добивались поддержки нужного нам лица. - Да, я знаю, - спокойно заметил Дуг. - Единственная история, которую вы недурно - и довольно часто - рассказываете, это про то, как вы выудили у Бэннермена целых пять тысяч... - Восемь, - поправил Кен. - Ну, восемь, - произнес Дуг усталым тоном. - А у Брока - пятьдесят... - Семьдесят. - Семьдесят, - вежливо согласился Дуг. - Но завтра вам придется просить ни больше ни меньше, как миллион, и... - Не мне, - перебил Кен, который не мог упустить случая лишний раз поиздеваться над Дугом. - Дэви. - Ну, Дэви. Какая разница? - Разница в том, что я буду делать это в первый раз, - медленно произнес Дэви. - Ты это хотел сказать, Кен? - Я хочу сказать, что ты великолепно справишься, малыш, - искренне ответил Кен. - И больше ничего. Дэви покачал головой. - Нет, ты сделал бы это гораздо лучше. Я буду говорить о том, что волнует _меня_, о _своем_ отношении к делу, потому что - чего уж тут себя обманывать - идея и работа меня интересуют куда больше, чем деньги. А ты, Кен, всегда очень точно чувствуешь, на что они клюнут, и разговариваешь с ними на их языке. - Дэви! - с удивлением и сочувствием воскликнула Вики. - Неужели ты боишься, что у тебя может не выйти? - Нет, я не то чтобы боюсь. Я просто знаю, что я могу и чего не могу. Кен, если ты завтра увидишь, что они ускользают от меня, ты должен прийти мне на выручку. Кен взглянул на младшего брата и нахмурился. Что-то тайно тревожит Дэви. "Я ему действительно нужен, - подумал Кен со смутным удивлением. - Он вовсе не вычеркивает меня из своей жизни!" Значит, напрасно он сегодня так страдал от сознания своего одиночества и так жалел себя. Его на мгновение охватила дрожь при мысли, что эта пытка длилась бы до сих пор, если бы он случайно не заглянул в гостиную. Страшно подумать, как близок он был к тому, чтобы так и не узнать правду! Он боялся самого себя. Сколько раз в прошлом, ослепленный гневом, он проходил мимо того, к чему стремился! Должно быть, вот так же он однажды прошел и мимо Вики. Он взглянул на нее, на единственную девушку, которая была ему дорога, - и внезапно снова увидел ее такой, как прежде, будто и не было всех этих лет, и он только на мгновение отвел от нее глаза. Но она любит другого, принадлежит другому, а он даже не может припомнить, почему и как он оттолкнул ее от себя. И опять на него надвигалась грусть, которая, как темный туман, окружала его в последние недели. Лишь однажды он немного оживился, ощутив прилив энергии, - и это было во время ссоры с Дутом. - Я сделаю все, что смогу, - сказал он устало, - но не рассчитывай на меня. Быть может, мы поступаем неправильно, стараясь выполнить наши планы так, будто ничего и не случилось. Нет, случилось! - закричал он, стукнув бокалом о стол. - Нечего притворяться! Мы теперь стали другими. Все стало другим! Сейчас мне абсолютно наплевать, справимся мы завтра или нет. Я знаю, это пройдет, но не могу же я действовать, исходя из того, что я буду чувствовать через полгода. Я слишком полон тем, что чувствую теперь! - И мы все тоже, - сказал Дэви, но Кен только нетерпеливо передернул плечами, повернулся спиной и стал у окна, гладя в сгущающиеся сумерки. Дэви взглядом и кивком попросил Дуга и Вики оставить его наедине с Кеном. Дуг заколебался, но Вики взяла его под руку и, не говоря ни слова, увела из гостиной. Дэви несколько минут молчал, потом подошел к брату. - Слушай, Кен, - мягко сказал он. - С тех пор как мы сюда приехали, у нас не было случая поговорить, поэтому мы немного отдалились друг от друга... Кен весь напрягся, услышав задушевные нотки в голосе Дэви, и сдвинул брови, словно предостерегая брата от такого разговора в присутствии остальных: но не слышал, как они вышли. Но, обернувшись, он увидел пустые кресла, и плечи его слегка поникли. - Не стоит об этом, малыш, - проговорил он. - Ты занят, я тоже. Так уж случилось, вот и все. - Это только пока мы не устроимся, - сказал Дэви. - Кен, я хочу, чтобы завтра мы добились своего. Я хочу, чтобы они подписали договор. Я хочу получить эту лабораторию. Хочу доказать, как важно то, чего мы достигли, и продолжать работу, сколько будет нужно. Наша идея возникла у нас почти десять лет назад и за это время не потеряла своей новизны. До сих пор никто, к кому мы обращались, не отказывал нам в поддержке. И до сих пор всегда во главе был ты. Теперь пришла моя очередь. Поддержи меня, ладно? Кен легонько ущипнул брата за руку пониже плеча. - Да ну тебя, малыш, ты же сам знаешь, что я тебя не брошу. И не смотри на меня так жалостно. Иногда я впадаю в уныние, вот и все. - А насчет Дуга... - Да ну его к черту, - сказал Кен. - Вполне могу потерпеть еще немножко. Меня, собственно, никуда особенно и не тянет отсюда. И пока я не найду места, где бы мне хотелось жить, я останусь здесь. - Тогда пойдем в столовую и пообедаем все вместе. Впервые за то время, что они были наедине, у Кена больно сжалось сердце. "Нет, нет, не хочу быть вместе с Вики!" - запротестовал он про себя, но вслух спокойно сказал: - Почему бы тебе с Вики не пообедать где-нибудь вдвоем? - Нет, - возразил Дэви. - Попробуй-ка оставь вас с Дугом наедине - вы сейчас же броситесь друг на друга с кулаками. - Я буду вести себя хорошо, - пообещал Кен. - Мы еще должны дочитать воскресные газеты. Нам будет некогда ссориться. А завтрашний день мы отпразднуем все вместе. - Ты обещаешь? - Конечно, - ответил Кен, притворяясь усталым, чтобы скрыть отчаяние. - Забирай ее и бегите. Через десять минут Дуг вошел в гостиную, избегая встречаться глазами с Кеном и как бы желая этим показать, что слова, которые они наговорили друг другу сегодня утром, не имеют ни малейшего значения и что все осталось так, как было до ссоры. - Дети ушли обедать одни, - обложившись газетами, сказал Дуг, словно почтенный старец, беседующий с таким же старцем. Кен хотел было ответить, что он это знает, но Дуг добавил тем же тоном главы семьи: - Я велел им идти без нас. Мы можем пообедать и дома. Дуг читал, а Кен сидел, уставившись в пространство. Тишину нарушил телефонный звонок, оба старались не глядеть друг на друга. Через секунду появился Артур. - Вас, мистер Волрат. - Кто там? - Мисс Кэмпбелл, сэр. Дуг перевернул страницу и, не выпуская газеты из рук, сказал: - Скажите, что меня нет дома, Артур. Кен понял, что ему косвенно предлагают идти на мировую, но ничего не ответил, - грусть обволакивала его плотным туманом. Ветерок с озера стал прохладнее, небо поседело от сумерек, из буфетной доносилось звяканье тарелок и серебра - в столовой накрывали к обеду. Наконец Дуг уронил газету на колени: оба уставились в темнеющие окна, лица у них были напряженные и тоскующие, и каждый вспоминал и мечтал о чем-то своем. Часы и минуты ожидания медленно тянулись для Дэви, а в это время маятник часов мерно отстукивал их далеко, на другом конце города, в тишине пышно обставленной комнаты, какой Дэви еще ни разу не приходилось видеть. Комната ждала его, как освещенная сцена актера, который должен стать на положенное место и принять надлежащую позу, после чего можно подымать занавес. Стены во всех комнатах и коридорах завода "Стюарт - Джанни" в те дни были выкрашены в светло-серый цвет, но дверь, ведущая в эту комнату, точно клапан сердца, открывалась в сочную темно-красную глубину. - А это зал совещаний, - говорилось посетителям, осматривавшим завод. Цветные стекла трех высоких окон переливались синим, зеленым и красным блеском и придавали красной комнате смутное сходство с часовней; но самое внушительное впечатление производили стены, обшитые массивными панелями темно-красного ореха, красные кожаные кресла, стоявшие ручка к ручке вокруг длинного темно-красного орехового стола, и жестокая борьба за существование, осторожно проглядывавшая в каждой гравюре Одюбона. Посетителям показывали эту комнату, когда она бывала пуста и воздух в ней стоял неподвижный, тяжелый, мертвенный. Но когда сюда вереницей входила люди, усаживались за длинный стол и наполняли комнату табачным дымом и разговорами о деньгах, она приобретала ярко-красный оттенок и словно заливалась живым горячим румянцем. - У этой комнаты любопытная история, - говорилось посетителям, но рассказанная история была лишь бледным отражением, того, что происходило здесь в последние сорок лет, ибо никто не знал о тех, кто приходил и уходил, о приступах отчаяния, о молящем шепоте и громких проклятиях, свидетелем которых был этот уголок на этом этаже здания. Задолго до того, как здесь был устроен зал заседаний, в этом уголке помещалась контора маленькой электротехнической фирмы, которой руководили два компаньона - Эбнер Джанни, длинный, тощий, нелюдимый человек, начавший свою карьеру в качестве мальчишки-подручного у Эдисона в Менло-парке, и Уолдо Тимон Стюарт, преподававший когда-то физику в Институте Кэйза и с тех пор известный под кличкой Док, маленький, хрупкий, с очень розовой кожей, облысевший уже в тридцать лет. Почти целое, десятилетие Эбнер и Док сидели возле Углового окна (тогда еще с простыми, а не цветными стеклами) - каждый за своим заваленным бумагами столом с крышкой на роликах, оба в рубашках с рукавами, подхваченными резинками, и в целлулоидных зеленых козырьках - и управляли довольно скромной фирмой, производившей индукционные катушки и мощные реостаты. В девяностые годы фирма потихоньку преуспевала. Весь штат служащих состоял из сестры Эбнера Коры, цветущей девицы, которая была умна как бес во всем, что касалось цифр. Просиживая целые дни в конторе рядом с Доком, чья большая розовая плешь полностью искупалась жесткими усиками, при улыбке загибавшимися кверху и открывавшими прекрасные ровные зубы, она не замедлила в него влюбиться. Сначала он не обращал на нее никакого внимания. Она же не могла удержаться, чтобы не задеть его мимоходом, коснуться его руки или низко наклониться над его плечом, почти теряя сознание от ощущения его близости. Дока стало это беспокоить все больше и больше. Наконец однажды вечером Кора осталась с ним наедине под предлогом проверки каких-то инвентарных списков; они просмотрели всего две страницы, потом она вдруг захлопнула книгу - терпение ее иссякло. - Ну ладно, Док, - сказала она. Голос у нее был злой, но ее трясла дрожь. - Как нам с вами быть дальше? - Нам с _вами_? - спросил он так, словно боялся услышать какое-то чудовищное обвинение. - Вам и мне, - многозначительно произнесла Кора. - Вам и _мне_? - растерянно переспросил он. - Да, вам и мне. Вы же знаете, как я к вам отношусь. - Я... - неуверенно произнес Док. Лицо его стало малиновым. - Что - я? - крикнула на него Кора. Вконец разъяренная, она притянула его к себе, поцеловала в губы, потом толкнула в мягкое кресло, стоявшее под третьим окном, и села к нему на колени. Они ушли из конторы довольно нескоро; Кора успокоилась и словно переродилась. У Дока же был несколько ошеломленный вид. Через три недели они поженились и жили очень счастливо, хотя и остались бездетными. Эбнер Джанни, брат Коры, был в восторге от этого брака. Целых пятнадцать лет у него тянулась связь с худосочной нервной учительницей, которая не соглашалась оставить больную мать, хотя дело кончилось тем, что больная мать, пережила свою дочь. Но к тому времени Эбнер решил, что и холостяком жить неплохо. Так он никогда и не женился. Однажды в ясное майское утро 1905 года, когда оба компаньона сидели за своими столами, в конторе появился представитель министерства морского флота Соединенных Штатов и от имени правительства предложил им сделать некое приспособление для беспроволочного телеграфа. Эбнер заколебался и взглянул на Дока; тот, секунду подумав, ответил, что они согласны. Док знал, что Кора мечтала завести автомобиль, прекрасный, зеленый, с медной отделкой "пирлео" и, если это дело выгорит, он сможет преподнести ей великолепный подарок к десятой годовщине их свадьбы. Кора иногда заглядывала в контору, главным образом чтобы проверить, следует ли новый бухгалтер (по ее настоянию это был мужчина) заведенной ею системе. Заказ морского министерства был выполнен с успехом. За ним посыпались новые заказы; фирма начала расти и решила занять нижний этаж, как только удастся вынудить агентство по найму и фирму, занимающуюся производством клеенки, подыскать себе другое помещение. Контора оставалась на прежнем месте до 1914 года - до тех пор, пока доктору Стюарту и мистеру Джанни, преуспевающим дельцам средних лет, не нанесли визита сначала три англичанина, потом четыре француза, а вскоре и три русских, причем один из них был настоящий князь. Каждая из трех делегаций дала фирме заказы, которые подлежали выполнению в трехмесячный срок и превышали ее годовую продукцию на пятьсот процентов. И каждый раз, когда Док любезно соглашался, Эбнер бледнел и начинал заикаться. - Ты что, с ума сошел? - набросился Эбнер на Дока, когда они остались одни. - Разве делать деньги - сумасшествие? - Но ты же хочешь перевернуть все вверх дном, а война, быть может, кончится раньше, чем мы успеем выполнить хоть половину заказов! Док все же настоял на своем и перекупил у компании по производству оконных штор аренду на верхний этаж, куда и перебралась контора. В прежней же конторе разместился склад, которым заведовал Клайд Беттертон, суховатый старик, хромающий от раны, полученной им сорок пять лет назад под Чанселорсвилем. В комнате появились полки и лари, занявшие все стены и пространство между окнами. Все содержалось в образцовом порядке, так как Клайд, ничего не понимавший в радио и электричестве, отлично знал складское дело, которому научился в Пулман-сити, - он был уволен после забастовки и попал в черный список. Тринадцать лет он кое-как перебивался, иногда получая временную работу; потом его нашел Док, пославший тех, кто занес его в черный список, к чертям в пекло. Это было единственный раз, когда Док на глазах у служащих почти лишился языка от бешенства; впрочем, поговаривали, будто Док всегда был радикалом - не то социалистом, не то сторонником Брайана. Кора не скрывала своей гордости за мужа, потому что, повторяла она, нет ничего ужаснее несправедливости. В 1915 году от обилия военных заказов фирма "Стюарт - Джанни" стала расти, как на дрожжах, и заполнила собой все здание. Клайда Беттертона вместе с его кладом вытеснили на другой этаж, а известная нам комната стала прибежищем сборочных столов, за которыми девушки собирали радиоприемники для британского правительства. Хихиканье и вздохи раздавались в этой комнате каждый раз, когда с инспекционным визитом являлся молодой английский офицер, который, несмотря на кавалерийские сапоги, бриджи и офицерский щегольской стек, был на самом деле инженером из Манчестера. Кора, уже седовласая дама, любившая тратить деньги на туалеты и разъезжать на новом "пирс-эрроу", которым управлял шофер, тоже находила офицера очень милым и не раз говорила ему, что он напоминает ее мужа в молодости. Так как Док к тому времени нажил солидное брюшко и совершенно облысел, молодому инженеру не слишком льстило такое сравнение и он не преминул при случае сказать Коре, что дома его ждет невеста. Прошла целая минута, прежде чем Кора сообразила, до чего неправильно ее поняли, - ведь она относилась к мальчику только как к славному племяннику или вроде того! Она долго смеялась и со смехом рассказала об этом Доку. В 1916 году фирма превратилась в акционерное общество; вскоре Эбнер, в пятьдесят пять лет выглядевший на двадцать лет старше, отошел в лучший мир, оставив горько оплакивавшую его Кору своей единственной наследницей. Док дожил до 1922 года, успев организовать новое отделение фирмы, выпускавшее только радиовещательные приемники - "Кор - Док", так он назвал этот приемник. Кора, кругленькая пятидесятишестилетняя вдова, меняла одного управляющего за другим, пока, наконец, не нашла подходящего человека, которому дала десять процентов акций. Должно быть, он оказался настолько дельным, что через три года, в 1925 году, потребовал еще тридцать процентов; Кора договорилась с ним о двадцати, втайне удивляясь, что так дешево отделалась. В тот год уборные, расположенные возле известной нам комнаты на третьем этаже, были перенесены в другое помещение вместе со всем безымянным творчеством, запечатленным карандашом на мраморной облицовке, а сюда переехала бухгалтерия со своим стуком и трескотней. В 1927 году началось объединение крупных радиокомпаний; Кора делала вид, будто недовольна этим, на самом же деле была в восторге от того, что сможет прибавить лишние двенадцать процентов к пятнадцати миллионам в ценных бумагах. Тем не менее она сохранила в душе нежность к некой комнате, где когда-то пережила то, что вспоминалось ей теперь, как необычайно романтическое ухаживание, поэтому бухгалтеров перевели куда-то еще, а здесь был устроен зал заседаний, который Кора обставила сама. Том Констэбл, маленький, хрупкий, лысый человек лет под сорок, с колючими усиками, которые, когда он улыбался, загибались кверху, в настоящее время пользовался ее доверием до известной степени: он мог распоряжаться ее акциями в мелких делах, но важные решения она всегда оставляла за собой. Том Констэбл, конечно, не Док, но, с другой стороны, она сомневалась согласился ли бы Док финансировать работу над новым изобретением, которую, быть может, придется оплачивать несколько лет, хотя, как убеждал ее Том Констэбл, по логике вещей это и есть будущее всей радиотехники. Американская радиокорпорация, Филадельфийская корпорация и Ассоциация фирм, поставляющих электрооборудование, уже пытаются осуществить у себя такое изобретение, и, если "Стюарт - Джанни" не хочет отставать от других, ей следует тоже заняться этим. Том принялся старательно объяснять, в чем состоит принцип изобретения Мэллори, но Кора ничего не поняла заподозрила, что он и сам понимает не больше ее. Техническая сторона меня не интересует, - сказала Кора. Они были одни в зале заседаний. Несмотря на то, что Том регулярно приходил к ней домой каждую пятницу, она не могла преодолеть своей привычки неожиданно "заглядывать" на Завод - разумеется, не для деловых разговоров, а просто, чтобы вручить подарок по случаю дня рождения какого-нибудь служащего или чек для новорожденного ребенка. И визиты ее неизменно кончались тем, что они с Томом оказывались в зале заседаний, ибо Том был достаточно хитер и каждый раз приветствовал ее словами: "Как хорошо, что вы зашли, миссис Стюарт! Мне необходимо посоветоваться с вами..." - Не все ли равно, знаю я, как действует эта штука, или нет, - продолжала Кора. - Ведь я до сих пор так и не знаю, как работает обыкновенное радио. Меня интересует одно - сколько это будет стоить. - Может обойтись в миллион. Главное - мы должны будем решить задолго до того, как запахнет миллионом, намерены мы доводить это дело до конца или нет. Поначалу это обойдется недорого. Братья хотят по десяти тысяч в год каждый и оплату расходов по лаборатории, пока они будут разрабатывать свой принцип.