жна такая, с которой можно было бы не думать об этом, которая просто понимала бы его, согревала бы своим теплом и служила как бы зеркалом, в котором он видел бы себя таким, каким ему хотелось быть. Повинуясь внезапному порыву, он позвонил жене своего шурина, женщине, которую, в сущности, едва знал. Завтрак с нею закончился для Дуга полным крахом, и он ушел еще более подавленный, чем прежде. Ему казалось, что он потерял какую-то опору и его шатает из стороны в сторону, как пьяного; он сидел в тишине своей огромной пустой гостиной, обхватив голову руками, закрыв глаза, и кричал про себя: "Стань человеком! Действуй!", стараясь пересилить и заглушить назойливый голос, с издевкой твердивший: "Ты только щепка на волнах прибоя" Прибой... нескончаемые зеленые волны катятся к берегу, вздымаются вверх, обрушиваются белой пеной, которая с шипением откатывается назад, а над ней неуклонно движутся и плещут новые волны, снова вздымаются и снова рушатся, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх... Дуг резко поднял голову. Поток сумбурных мыслей сразу замер, как звуки настраиваемого оркестра от взмаха дирижерской палочки; грызущий страх мгновенно исчез - новая мысль заставила его вздрогнуть, как от внезапного толчка. Дугом овладело такое волнение, что он еле дышал. Он нажил состояние, пользуясь взлетом биржевого курса, - он наживет в десять раз больше сейчас, когда курс рухнул вниз! Дуг взглянул на циферблат - три часа ночи. Он еле дождался утра. Дэви неподвижно сидел за столом в лаборатории, сосредоточенно уставясь на пустую стену, не смея ни шевельнуться, ни подумать о чем-то постороннем, ни прислушаться к вою ветра и грохоту грузовиков во дворе из страха отвлечься и упустить внезапное откровение, которого он ждал с минуты на минуту. Он инстинктивно чувствовал, что проблема будет разрешена сразу, в один миг. Все утро в мозгу его мелькали какие-то неясные идеи. Из густого тумана на него мчались призрачные всадники; что-то крикнув, они проносились мимо и, прежде чем он успевал рассмотреть их и разобрать брошенные на скаку слова, исчезали из виду, а он опять изнемогал от волнения и тревожного ожидания. Он был совсем один. За последние две недели Кен лишь забегал на минутку, входил в лабораторию веселым, беззаботным шагом и тут же исчезал, взглянув на Дэви блестящими глазами и рассеянно насвистывая какую-то песенку, в которой не было мелодии, а был лишь ритм; это могло означать только одно: у Кена появилась девушка. Две недели назад, когда Кен позвонил рано утром и сказал, что не придет сегодня в лабораторию, Дэви мгновенно понял, что он сейчас лежит в постели с девушкой, либо его постель еще хранит тепло женского тела, а девушка лишь минуту назад убежала к родителям, к мужу или просто чтобы соблюсти приличия и, наспех чмокнув его на прощание, пылко пообещала вернуться при первой возможности. Дэви понял это, но между ним и Кеном всегда существовал молчаливый уговор не выдавать ни друг друга, ни своих девушек. Считалось, что Дэви ничего не знает, если только Кен не находил нужным сказать ему правду; поэтому Дэви, уже обо всем догадавшись, спросил: - В чем дело? Ты нездоров? - Немножко переутомился, малыш, вот и все, - небрежно отвечал Кен с той обаятельной искренностью, которая даже самую явную ложь делала правдоподобной. - Может, если я поброжу немножко и потолкую сам с собой, мне и подвернется какая-нибудь идея. А ты еще ни на что не набрел? - Нет, - сказал Дэви. - Пока нет. Только ты, пожалуйста, не пропадай. - Ни в коем случае! - горячо заверил его Кен, однако Дэви не сомневался, что Кен, разговаривая с ним, не выпускает из объятий девушку. - Я позвоню тебе в полдень. Может, позавтракаем вместе. Но, как Дэви и предполагал, в полдень Кен позвонил и сказал, что он все еще ни к чему не пришел, и хоть в голосе его слышалось огорчение, он как бы молил оставить его в покое, и Дэви не настаивал на встрече. Кен мог напрягать мозг и предаваться отчаянию лишь до известного предела, а потом внезапно сбрасывал с себя тяжкий груз и, пробормотав: "А, к черту!", устремлялся прочь, ухватив под руку любую девчонку, которой стоило только улыбнуться ему. Через минуту он уже влюблялся в нее с таким же самозабвенным пылом, с каким, без всякой, впрочем, пользы, бился над разрешением проблемы. Он должен был все время видеть ее, чувствовать рядом, ласкать и ласкать, словно хотел, чтобы неутомимое тело послужило примером ослабевшему мозгу. Потом, когда он и девушка доходили до полного изнеможения, уже не соображали, чье обнаженное тело они чувствуют под рукой, свое или чужое, Кена охватывала умиротворенная нежность и он вдруг начинал понимать, что его мозг, о существовании которого он из злости старался забыть, все это время ни на минуту не переставал работать. Девушка, лежавшая в его объятиях, замечала, что несмотря на всю ее нежность он становился невнимательным и рассеянным, и тогда ничего уже нельзя было поделать: он постепенно освобождался и от нее и от безумных обещаний, которые надавал, желая лишь одного - поскорее вернуться к работе. Год за годом происходило одно и то же; единственной девушкой, которая не пожелала подчиниться установленному Кеном порядку, была Вики. Кто его нынешняя девушка, Дэви не знал, да, впрочем, всю эту последнюю неделю ему было совсем не до того. С таким же безразличием он отнесся и к ссоре Кена с Дутом. Последнее время каждый из них отгородился от остальных непроницаемыми стенами своих забот: Кен был поглощен пока еще не известной девушкой; Дуг - биржей; Дэви - решением главной проблемы, которая держала его сейчас в напряженном ожидании. И хотя Дэви просидел так долгие годы, догадка осенила его столь внезапно, что он сначала даже растерялся. Потом он лихорадочно бросился записывать уравнения, торопливо, порою совсем неразборчиво, - он не хотел принимать на веру результаты сложной работы мысли, происходившей где-то в его подсознании, без наглядных и точных доказательств. Меньше чем за пять минут он исписал теоретическими выводами семь страниц и наконец нашел простую и убедительную формулу, указывавшую на то, какие изменения необходимо сделать в конструкции фотоэлектрической сетки в трубке. Но даже этому он отказывался верить, словно его неразборчивые каракули были следствием недостаточно четкой мысли. Пальцы его слегка дрожали; сделав почти физическое усилие, он с педантичным упорством учителя, показывающего приемы письма нестерпимо тупому ученику, постарался писать как можно четче. Снова тот же ответ, обещающий фантастический успех. Дэви глядел на бумагу, и по лицу его медленно расползалась мальчишеская улыбка. Его усталое тело сразу обмякло, он откинулся на спинку стула и уронил руки; карандаш выпал из его пальцев и покатился по полу. - Ах ты сукин сын! - радостно вздохнул он, обращаясь к потолку, к прибору, к первоначальной концепции, ко всему огромному, еще не видимому и не познанному миру физических явлений, который предстояло исследовать. - Трижды сукин сын! Тебе от меня никуда не уйти! - Через минуту он загорелся неудержимым желанием поскорее взяться за работу и впервые за все время остро ощутил отсутствие Кена. Он выпрямился и взял телефонную трубку, но ничего не достиг, разве что заставил звонить другой телефон в пустом гостиничном номере, в самом центре города; телефон звонил и звонил с тщетной настойчивостью, пока Дэви, медленно закипая от злости, не бросил трубку. Но злость только подхлестнула его, и через несколько минут он уже набрасывал новый чертеж фотоэлектрической сетки. Он с головой ушел в работу и тогда услышал, как хлопнула наружная дверь. Дэви вскочил, не выпуская из рук чертежей; он так обрадовался приходу Кена, что не только простил ему долгое отсутствие, но и выругал себя: как он мог рассердиться на него так сразу! Ведь Кен не подошел к телефону только потому, что был уже на пути в лабораторию. Но это оказался вовсе не Кен, а Ван Эпп. Дэви оставалось лишь пожать плечами. - Я тут надумал кое-что, от чего можно оттолкнуться, - спокойно сказал он. - Пойдемте в мастерскую, я покажу вам, что надо делать. И они вдвоем взялись за изготовление тончайших деталей для новой конструкции, однако работа подвигалась медленно, потому что ни один из них не обладал тем опытом и изощренным чутьем, какое было у Кена даже в пальцах. До самого вечера и почти весь следующий день трудились они над тонкой, как паутина, конструкцией, натыкаясь на одну неудачу за другой. И все это время телефон Кена не отвечал. В самом ли деле его не было дома или он лежал в постели на расстоянии вытянутой руки от аппарата, но рука эта обнимала девушку, и поэтому в ответ на настойчивые звонки он только досадливо морщился? "Пусть себе трезвонит, будь он проклят! - быть может, шептал он, смеясь, на ухо девушке. - Пусть весь мир стучится к нам в дверь! Я слышу только тебя!" На третий день Дэви и Ван Эппу удалось наконец сделать новую сетку без особых изъянов, и перед Дэви встала задача вскрыть одну из герметически запечатанных трубок. Он поглядел на большой грушеобразный стеклянный баллон со сложным переплетением металлических электродов, намечая ту линию на шейке трубки, где ее можно было бы разрезать с наименьшим риском - так, чтобы хлынувший внутрь воздух не испортил ее. Дэви точно знал, что надо делать, хотя сам давно уже не вскрывал трубок. Такая тонкая работа была специальностью Кена, но если Дэви сейчас не возьмет всю ответственность на себя, дело не двинется вперед. Риск был велик: малейшая ошибка могла испортить трубку так, что уже не поправишь, но иного выхода нет - надо рискнуть. Дэви снял со стены кислородную горелку и распрямил две питавшие ее длинные резиновые трубки, чтобы они не переплетались и не мешали ему. Затем он включил газ - на конце горелки затрепетал крошечный желтый флажок пламени. Дэви поглядел на него и с тайным страхом, сковывавшим его движения, подошел к стальному баллону с кислородом, своего рода бомбе, поставленной торчком, и открыл первый клапан. Стрелка манометра мгновенно качнулась до сотни фунтов на квадратный дюйм, но Дэви удержал ее от дальнейшего скачка и заставил замереть на месте. Затем он стал осторожно поворачивать медную ручку точной регулировки клапана, пока прибор на выходе не показал десять фунтов на квадратный дюйм - гораздо больше, чем ему требовалось, но он все же пустил струю кислорода в горелку, чтобы проверить силу напора. Кислород ворвался в желтое пламя голубой струйкой - пламя вспыхнуло ярче, поголубело, потом посинело, становясь все темнее и гуще, пока наконец трепещущий флажок не сузился и не превратился в красивый синий вымпел, напрягшийся под напором дувшего сквозь него кислородного ветра. Дэви приоткрыл клапан чуть побольше - вымпел стал острой прозрачной голубой иглой, до того накаленной, что она могла бы расплавить сталь. Дэви все же не мог заставить себя притронуться к трубке, не попытавшись еще раз вызвать Кена. Он выключил кислород, и гудящая игла снова превратилась в желтый язычок, слегка загибающийся кверху от тока воздуха в комнате; пламя было снова спокойным и тихим, как огонек свечи. Телефон Кена по-прежнему не отвечал. Разозлившись, Дэви решил было послать ему телеграмму. Кен может не отвечать на телефонные звонки, но - хочет он этого или нет - посыльный просунет желтую бумажку под его дверь. "А впрочем, ну тебя к черту, - подумал Дэви. - Ты мне не нужен. Я тоже могу научиться всему, что умеешь ты!" В таком весьма воинственном настроении он вернулся в лабораторию и смело приступил к делу. Без всяких колебаний он взял острый напильник и провел черту вокруг шейки трубки, на дюйм выше того места, где начиналась выпуклость. Потом включил кислород. Сейчас он стал Кеном. И с ловкостью Кена он поднес острие стеклянной палочки к гудящему пламени и не отнимал, пока стекло не стало золотистым, потом красным и наконец не начало плавиться. С той же ловкостью, порожденной абсолютной уверенностью, он прижал раскаленное острие палочки к черте, проведенной на шейке трубки, и словно сам почувствовал его жгучее прикосновение. Кончиком пальца он провел по языку и легонько стряхнул капельку слюны на раскаленное стекло. Раздался негромкий, но резкий звук - нечто вроде быстрого "крак!". Еще секунда - и царапина на стекле превратилась в трещину, которая мгновенно обежала вокруг всей шейки по черте, проведенной напильником. Воздух, проникший сквозь трещину, бесшумно заполнил вакуум. Разрез был сделан ровно, трубка не повреждена; теперь Дэви мог вынуть ее основание, к которому была присоединена вся металлическая конструкция. Когда они заменят прежнюю сетку новой, обе части трубки можно будет снова сложить, запаять, и она опять станет такой, как была. И только когда все было кончено, Дэви понял, какого напряжения стоила ему эта операция, и чуть не засмеялся: до чего же это оказалось просто! Он увидел, что Ван Эпп смотрит на него с восхищением; должно быть, он сам так смотрит на Кена, подумал Дэви. Но эта мысль была ему сейчас неприятна, и он тут же выбросил ее из головы. Остаток дня они занимались монтированном новой сетки, запаивали трубку и снова создавали в ней вакуум. На следующее утро, придя в лабораторию, Дэви услышал в мастерской чьи-то деловитые шаги, а на вешалке в конторе увидел шляпу и пальто Кена. Дэви тотчас прошел по коридору и остановился в дверях мастерской, но Кен, возившийся с какой-то схемой, едва взглянул на него. - Нашел! - кратко бросил Кен, всем своим видом показывая, что он занят и ему не до разговоров. - Меня осенило в два часа ночи. - _Ты_ нашел? - переспросил Дэви. - Что ты хочешь сказать? Где ты пропадал, черт возьми? Это _я_ нашел. Я сконструировал новую сетку... - Какая там сетка! - нетерпеливо перебил его Кен. - Надо, чтобы сигнал усиливался сам собой, а помехи сами собой исчезали... - Вот как? - не без иронии осведомился Дэви. - И только-то? - И только-то. Слушай, Дэви, дай мне два часа, и я тебе покажу. Сам увидишь. - Ладно, если у тебя получится - покажи. А я тем временем займусь своим делом. - Валяй, - согласился Кен. - А когда застрянешь, приходи помогать мне. Куда это запропастился Ван Эпп? - Он работает со мной, - холодно сказал Дэви. - А где же еще он, по-твоему, должен быть? Он-то, по крайней мере, приходил сюда каждый день. Кен, наконец, поднял глаза на брата, но взгляд у него был простодушный и невинный до бесстыдства. Он улыбнулся и подмигнул. - Ладно уж, - мягко сказал он и рассмеялся. - Я, может быть, и не часто здесь показываюсь, но если прихожу, то недаром! Результаты своей работы Дэви мог проверить лишь через три-четыре дня, но он упрямо продолжал трудиться вместе с Ван Эппом. Он решил доказать, что его вычисления правильны, хотя каждую минуту ожидал, что Кен позовет его и похвастается легкостью, с какою он одержал победу. Как бы ни был уверен Дэви в своей правоте, интуиция Кена вызвала в нем такое уважение и восхищение, что, если бы Кен заявил о найденном им способе делать черное белым, Дэви принял бы это за непреложную истину. Тем не менее день прошел, а Кен так и не позвал его посмотреть на чудо. Вечером, когда они вместе выходили из лаборатории, Кен был все так же спокоен и уверен в себе. - Завтра увидишь, - пообещал он. Но на следующий день Дэви был настолько поглощен испытаниями своей сетки и так напряженно ловил все признаки неминуемого провала, что только к вечеру вспомнил о Кене, который не позвал его и сегодня. - Как дела? - спросил Дэви, когда они вместе ехали в город. - Да так себе, - процедил Кен. - Просто ума не приложу, почему ничего не получается. Либо один из элементов в схеме пошаливает - но вряд ли, - либо я чего-то не учел. Ну ничего, рано или поздно выйдет, - упрямо продолжал он. - Я в этом не сомневаюсь. А как у тебя? - спросил он, впервые проявляя какой-то интерес к работе Дэви. - Что-нибудь получается? - Еще рано говорить об этом, - коротко ответил Дэви. Его грызла тревога, но он продолжал надеяться, что, как только все переделки будут закончены, правильность вычислений подтвердится самым эффективным образом. После того как он заменил сетку, изображение стало раз в пять отчетливее, что и предсказывали его теоретические расчеты, но во столько же раз усилился и фон из крутящихся хлопьев снега. Весь следующий день он старался ослабить резкость фона и довести его хотя бы до прежнего состояния, но что бы он ни делал, отчетливое изображение креста заслоняли еще более отчетливые белые хлопья, так исступленно мелькавшие на экране, что порой казалось, будто все стало куда хуже прежнего. Дэви перепробовал все способы, приходившие ему на ум, даже то, что, казалось бы, не имело никакого отношения к его замыслу; затем в отчаянии он прибег уже к полной чертовщине: стал поворачивать выключатели в обратном порядке, вертел их так и этак, пока, наконец, преисполнившись отвращения к самому себе, не отправился к Кену за помощью. Кен сидел, положив ноги на стол и заложив руки за голову, а перед ним стояла забытая схема. - Я как раз собирался позвать тебя, - не оборачиваясь, сказал Кен. - Вышло? - спросил Дэви. - Черта с два! Полный крах. - Он медленно опустил ноги на пол, и только тут Дэви увидел, как он измучен. - Ну его к черту. Давай работать над твоей идеей. Дэви коротко рассмеялся. - Над какой идеей? Я до того запутался, что сигнал и фон усилились у меня на пятьсот процентов, а устранение помех стоит на огромном, жирном нуле. Кен медленно повернул к нему голову. - Как ты сказал? Ты усилил яркость изображения? - Я же тебе говорю: в пять раз. Кен поднялся со стула, посмотрел долгим взглядом на брата и торжественно поцеловал его в кончик носа. - Малыш, - сказал он, - ты всегда был жемчужиной моей души. Давай поженимся. Он схватил со стола схему, сунул ее подмышку и так стремительно бросился в комнату, где находилась передающая трубка, что когда Дэви нагнал его, Кен уже подсоединил свою схему к новой трубке. - Включи, и давай посмотрим, не получится ли из двух неудач одна удача, - сказал он. Дэви включил Дугу и всю остальную передающую аппаратуру. Через две минуты экран приемной трубки слабо засветился. Свечение становилось все сильнее, пока лунный диск не засиял ровным ярким светом; тогда вступили в строй остальные части схемы, и в центре экрана внезапно, точно кто-то сдернул с него покрывало, появился крест. Кен и Дэви, будто завороженные, смотрели на его четкие очертания. Снежных хлопьев не было и в помине. Вместо них лишь слегка кружились, как пушинки, еле заметные точечки, которые не могли идти ни в какое сравнение с тем, что было раньше. - Боже мой! - тихо промолвил Кен. - Вот оно! Дэви ничего не ответил - он был слишком взволнован. Это был самый большой, самый решающий шаг вперед, какой они сделали за все время работы, а ведь он уже давно распростился с надеждой достичь такого потрясающего успеха. Он ничего не добился бы без Кена, а Кен ничего не добился бы без него. В последние недели Кен, казалось, отдалился от него как никогда, и в то же время во всем, что касалось дела их жизни, они были ближе друг другу, чем когда-либо. Дэви оторвал взгляд от экрана и посмотрел на Кена - он был так потрясен, так околдован виденным, что на его лице появилось самозабвенное, восторженное выражение. И это тоже Кен, подумал Дэви, и, пожалуй, более настоящий Кен, чем тот другой, на первый взгляд способный ради мимолетного увлечения забыть о том, что является целью их жизни. Но Дэви тут же спохватился, что он, собственно, не имеет никакого права осуждать других, а особенно Кена, потому что, в конечном счете, Кен всегда выходит победителем... - Ты бы позвонил, - сказал, наконец, Дэви. - Кому это? - Дугу, конечно. - Как Дэви и ожидал, Кен широко улыбнулся. Дэви как бы предлагал мир Кену. - На этот раз мы имеем право звонить ему, потому что теперь покажем им такое, от чего у них глаза на лоб полезут. И можешь ему сказать, что это говорю я! ...Вскоре приехал Дуг; он стоял перед экраном, бесстрастно разглядывая новое изображение. Лицо его было непроницаемо, но Дэви знал, что он обдумывает про себя десяток невысказанных вопросов. Наконец Дуг заговорил: - Это гораздо лучше. - Он словно рубил слова. - Но в таком виде прибор, конечно, нельзя показывать. - Почему же? - Потому что вы не показываете движения. А ведь это ваша главная цель, не так ли? - Мы покажем и движение, - сказал Дэви. - Назначьте время для демонстрации, а мы покажем на экране движущееся изображение. - Он ждал, что Дуг выскажет свои затаенные мысли, но тот промолчал. Дэви понимал, что Он думает о чем-то куда более важном, чем неподвижное изображение, и насторожился. - Значит, вы договорились о времени, - повторил он. - А мы постараемся, чтобы демонстрация прошла успешно. - Затем он умолк. О чем бы ни думал Дуг, это его дело, а у Дэви немало своих забот, над которыми приходится ломать голову. Дэви глядел в окно на косо летящий первый снег. Густые белые хлопья с жутким безмолвием, как бывает во сне, падали на город. В белесой мгле по заводскому двору сновали грузовики, мимо этих бесшумных черных призраков сквозь белый снегопад шли, спотыкаясь, члены правления, словно влекомые к дверям лаборатории той же волшебной силой, которая все утро, казалось, управляла последними приготовлениями к демонстрации. Сила эта была для Дэви такой реальной, что она заставляла трепетать даже воздух, и такой непреодолимой, что тянула, толкала, подгоняла все: и людей, и прибор, и происходившие в нем процессы, приближая их секунда за секундой к решающему часу; а когда все будет готово и станет на свои места в ожидании исторического события, внезапный, ослепительный успех заставит забыть прошлые разочарования и оправдает прошлые жертвы и отчаяние. Стрелки часов показывали одиннадцать; демонстрация была назначена на половину двенадцатого, а прибор безотказно работал с восьми часов утра с удивительной, ничем не нарушаемой легкостью, как бывает только в мечтах. Каждые несколько минут Кен выключал прибор. Он боялся, что они зря израсходуют свое редкостное везение и, когда начнется демонстрация, прибор перестанет работать. Но стоило ему повернуть выключатели, как Дэви, который не мог вынести вида мертвого пустого экрана, принимался уверять, что они только спугнут чары: раз прибор сразу повел себя хорошо, значит обязан и впредь вести себя так же. Все утро Кен и Дэви препирались с озорным юмором; им казалось, будто пальцы их стали гораздо проворнее, мысли живее и, что бы они теперь ни делали, никаких ошибок уже быть не может. Проблемы, возникавшие в последние минуты, разрешались с такой же легкостью, с какой игрок сдает скользящие карты из только что распечатанной колоды. За это утро они сумели придумать кое-какие усовершенствования, усилившие четкость изображения, которую еще несколько дней назад они считали предельной. Веселая возбужденность казалась им такой естественной, а близкий успех таким несомненным, что слова пришедшего раньше остальных Дуга прозвучали для них как гром среди ясного неба. - Допускаю, что эта ваша штука великолепна. Но сейчас не время, предупреждаю вас, не время для этого! - сказал он. - Акции продолжают падать, и этим людям наплевать на все, что не может возместить им убытки _немедленно_! Не через год, а _сегодня_! Дэви взглянул на Дуга, как на сумасшедшего. - Теперь уж ничего не поделаешь, - сказал он. - У нас все готово. Бросить свое дело мы не можем. Пусть сбудется то, что записано о нас в книге судеб. - А если они не пожелают заглянуть в эту книгу? - Значит, заглянет кто-нибудь другой, - упрямо сказал Дэви. - Мы готовы. Нельзя же просить ребенка, чтобы он появился на свет на несколько недель позже срока. - Роды не вызываются поворотом выключателя, - возразил Дуг. - Я прошу вас отложить демонстрацию на некоторое время, только и всего. Месяца на два. - А что изменится за два месяца? - спросил Дэви. - Через два месяца они будут плясать под мою дудку, - спокойно ответил Дуг. - В последние недели я скупил контрольные пакеты многих компаний буквально за бесценок. Акции продаются на бирже за гроши, но компании все же существуют и продолжают выпускать свою продукцию. Мне понадобится по крайней мере месяца два, чтобы упрочить свое положение, и тогда фирме "Стюарт - Джанни" останется либо сдаться, приняв _мои_ условия, либо бороться против меня. Если вы подождете, то сможете предложить ваш прибор прирученной фирме "Стюарт - Джанни", иди новой фирме Волрата "Средства связи", или уж не знаю, как она там будет называться. В любом случае вы добьетесь своего без борьбы. - Кен вдруг негромко рассмеялся. - Больше всего мне нравится ваше умение не договаривать. Если "Стюарт - Джанни" заключит с нами договор сейчас, то через несколько месяцев она станет сильнее, и вам будет не так-то легко прибрать ее к рукам, не правда ли? - Да, - невозмутимо согласился Дуг, словно речь шла о сущих пустяках. - Вполне возможно. - А вам этого не очень хочется. Так что сейчас вы беспокоитесь не _о нас_, - продолжал Кен. - Вы гораздо больше беспокоитесь о себе. - Может быть, и так, - с тем же спокойствием ответил Дуг. - А может, вы напрасно толкуете мои слова иначе. Но пусть будет по-вашему. Показывайте свой прибор правлению. Увидите, что будет. Вам придется выдержать отчаянную борьбу, чтобы вырвать у них какие-то жалкие крохи. Они не увидят того, что вы им покажете. Они будут смотреть на экран, а видеть только биржевой бюллетень. - Погодите-ка, - сказал Дэви. - Вы предлагаете нам что-либо определенное? - Я только прошу вас подождать. - И ничего более внятного вы нам не скажете? - настаивал Дэви. - Сейчас я больше ничего не могу сказать, потому что еще точно не знаю, каково будет мое положение, когда развеется дым. Знаю только одно: сколько бы они не предложили вам _сегодня_ - если они вообще что-то предложат, - это будет значительно меньше того, что попозже смогут предложить вам они же или я. С другой стороны, если сегодня они откажут вам наотрез, что тоже вполне вероятно, вы потеряете всякую возможность торговаться в дальнейшем. - Чем вы и воспользуетесь, - вставил Кен. - Я этого вовсе не говорю, - упрямо возразил Дуг. - Я просто стараюсь объяснить вам ваше положение. - Нам не остается ничего другого, как идти вперед, - сказал Дэви. - Раньше могли решать мы сами, теперь за нас все решает прибор. Он работает, и демонстрация должна состояться через полчаса. И ничего уже нельзя поделать, разве что разнести его вдребезги. - Вы все еще уверены, что вам удастся поразить их воображение, - заметил Дуг. - Конечно, - сказал Дэви. - Они будут поражены, хотят они этого или нет, а вам, Дуг, я скажу вот что: ваше предложение или, вернее, совет произвел бы на меня куда большее впечатление, если б вы пришли с ним немножко раньше. Вы вот уже сколько времени вынашиваете свои замыслы, но ведь наши намерения были вам хорошо известны. Почему же вы нас не предупредили раньше? - Я был страшно занят, только и всего. Дэви покачал головой и улыбнулся. - Нет, - сказал он. - Дело далеко не так просто. Этого не может быть. Нам все же придется пойти на риск. Дуг пожал плечами и, бренча монетками в кармане, отошел в сторону. Однако в нем чувствовалась какая-то напряженность. Он точно выжидал чего-то. Дэви, не обращая на него внимания, снова взялся за работу. - Дэви, как называется та фирма, которая купила у вас первый патент? - вполголоса спросил Дуг. - Та, что заплатила вам пять с половиной тысяч. - "Электроматик", - ответил Дэви, слегка недоумевая, почему Дуг говорит почти шепотом. - Им понадобился наш патент на схемы управления. - Так я и думал. Я могу купить эту фирму за гроши, если не буду терять времени. Мне кажется, многие ваши идеи и схемы можно применить к управляющим механизмам, которые она производит. Перед вами может открыться совсем новая область для применения ваших идей. - Конечно, - рассеянно отозвался Дэви. Подняв глаза, он увидел, что остался наедине с Дугом. Кен и Ван Эпп ушли в соседнее помещение, где была мастерская, и сейчас работали вместе у токарного станка. По напряженному взгляду и пониженному голосу Дуга Дэви догадался, что он собирается вести с ним какой-то особо секретный разговор. Дэви похолодел от необъяснимого страха, словно столкнулся со смертельной опасностью. - У меня явилась мысль, - скороговоркой продолжал Дуг, подходя ближе и еще больше понижая голос, - заключить соглашение, по которому эта фирма перейдет в мои руки, а я отдам ее вам, чтобы _вы_ тоже имели свою личную долю в предприятии. - _Отдадите_? - переспросил Дэви. - "Электроматик" - фирма, заключающая сделки на миллион долларов в год, а вы хотите _отдать_ ее мне? - Мы выработаем соглашение о нашем совместном участии в деле, - небрежно сказал Дуг, глядя Дэви в лицо. - Только вы да я. Но вы можете вести дело, как вам заблагорассудится. Фирма приносит миллион долларов прибыли в год, но можно сделать так, что она будет приносить гораздо больше, - добавил он. - И вы как раз тот человек, который это сделает. - Вы да я? - спросил Дэви. - А Кен? Дуг опять пожал плечами. - Кен согласится на все. Если вас устраивает такая сделка... слушайте, ведь вы женаты, рано или поздно у вас будут дети. Вы должны подумать о них. Объясните это Кену или не объясняйте ничего. Ведь если вы скажете, даже сию минуту, что согласны отложить демонстрацию, он пойдет и на это. Дэви глядел своему зятю в глаза и не мог выговорить ни слова: его одолевали противоречивые порывы, в том числе и дикое желание тут же убить его, но среди хаоса мыслей самой отчетливой была одна: "Вот так же когда-нибудь Кен примет подобное предложение и продаст меня; и когда это случится, я буду знать, что он в это время думал". Дэви опустил глаза и, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее, сказал: - Мы поговорим об этом _после_ демонстрации. И если мы с Кеном решим, что нам пригодится такая компания, как "Электроматик", мы втроем разработаем соглашение о совместном с вами управлении ею. - Он заставил себя снова взглянуть на Дуга. - _После_ демонстрации. - Как вам угодно, - ответил Дуг таким тоном, словно речь шла о сущих пустяках, но скулы его порозовели, а глаза стали странными, почти больными. - И если к тому времени это не перестанет мне казаться целесообразным, мы что-нибудь придумаем. Однако помните: я предложил это сегодня, - резко подчеркнул он. - Сегодня утром. Одно дело принять предложение немедленно, так сказать, ковать железо, пока оно горячо, и совсем другое - отложить решение до следующего раза. Вы понимаете, что я хочу сказать? - Понимаю, - ответил Дэви. - И поэтому демонстрация состоится в назначенное время, пока прибор работает так, как сейчас. Он отвернулся, еще не веря, что этот разговор произошел наяву. Все это казалось ему бредом, и не только потому, что он услышал странное предложение совершить предательство, но и потому, что Дуг как бы нарочно не желал замечать того ощущения неминуемого успеха, которым, казалось, была пропитана атмосфера лаборатории. Тем не менее слова Дуга отравили воздух, точно зловонная струя. Кен и Ван Эпп вернулись из мастерской с какими-то деталями, которые они обработали на станке, чтобы точнее отрегулировать конденсаторы, и, к удивлению Дэви, Кен тут же принялся за работу, будто слова Дуга не оставили никакого следа. А в это время члены правления один за другим уже входили в дверь, словно влекомые к месту встречи все той же неведомой силой. За несколько минут ходьбы пальто их совсем побелели, они топали ногами, сбивая снег, и отряхивались, как птицы после полета. Кен, Дэви и Дуг встретили их в конторе, здороваясь за руку с теми, кто стоял поближе, и кивая остальным. - Ну, каково ваше мнение? - с озабоченным видом обратился к Дугу Констэбл. - Прибор скажет сам за себя, - сдержанно ответил Дуг. - _Прибор_? - с досадливым удивлением повторил Констэбл. - Я говорю о бирже, черт возьми! Когда же все, наконец, встанет на свои места? Кен внезапно покраснел. - В нашей лаборатории пять минут назад принят закон: никаких разговоров о биржевых делах, пока не кончится демонстрация. Констэбл похлопал его по плечу. - Конечно, сынок, конечно! Мы все знаем, зачем мы сюда пришли, и не меньше вашего хотим, чтобы все сошло хорошо. Дэви прервал разговор, предложив пройти к прибору. Толки о бирже, толки о деньгах были такими незначительными и ненужными по сравнению с тем восторженным удивлением, которое сейчас вызовет у них небывалое достижение техники! Дэви повел молчаливых гостей в комнату, где стояла передающая аппаратура, объясняя им функции электрической дуги, подвижного изображения, установленного напротив передающей трубки, и различных каскадов передающей схемы. Он сразу понял, что они совершенно не знают, что к чему. И только заканчивая объяснения, он заметил, что Дуг и Кен, отделившись от всех, стоят в коридоре. Дуг что-то быстро говорил Кену; тот слушал, напряженно сдвинув брови. О чем бы у них ни шла речь. Дуг, по-видимому, говорил напористо и без обиняков. Он подчеркивал свои слова быстрыми и резкими жестами, как жестикулируют люди, которые знают, что у них есть лишь несколько минут, чтобы изложить важное дело. Впервые за все утро ликующая уверенность Дэви вдруг поколебалась. У него защемило сердце от неясного страха. Он понял, что Дуг твердо решил выполнить свое намерение; и если для того, чтобы настоять на своем, нужно вынудить одного из братьев - Кена или Дэви - предать другого, он будет неустанно добиваться этого. Голос Дэви звучал ровно, но глаза его были устремлены поверх всех голов на две фигуры, стоявшие возле двери в полутемном коридоре. Наконец он увидел, что Кен тоже смотрит на него поверх голов. Взгляды их встретились, и Кен что-то ответил Дугу. По лицу его было невозможно угадать смысл ответа; и так же невозможно было догадаться по лицу Дуга, стоявшего вполоборота, какое впечатление произвели на него слова Кена. Дуг снова что-то сказал, на этот раз очень кратко. Кен слушал его, не сводя серьезного взгляда с Дэви, и, наконец, кивнул. Разговор был окончен; оба вошли в комнату и присоединились к остальным. Судя по их лицам, после того как Кен кивнул, говорить уже было не о чем - они поняли друг друга. Но что означал этот кивок - "Я все сказал, и можете убираться к черту" или "Считайте, что мы договорились, я сделаю все, что смогу", - Дэви не знал. Он задыхался от волнения. Впервые за всю свою жизнь он не был абсолютно уверен, что Кен не предал его; и впервые с тех пор, как он вышел из детского возраста, испытал настоящий ужас. Раньше, думая о возможности разрыва с Кеном, Дэви не представлял себе, что он будет чувствовать в тот день, когда брат уйдет от него. Этот день настал, и Дэви почувствовал, что изнемогает от страшного ощущения беспомощности. Пока они не перебрались в Чикаго, единственное, в чем Дэви был твердо уверен - это в Кене; что бы ни случилось, они всегда будут вместе и никто из них никогда не узнает пытки человеческого одиночества. Теперь этой уверенности не стало, и тяжкая, глубокая тоска парализовала все его существо. Надо было продолжать объяснения, и Дэви делал отчаянные усилия, чтобы шевелить губами, так бывает в кошмаре, когда хочешь позвать на помощь. Однако он не мог оторвать взгляда от Кена, который с минуту постоял у двери и ушел в соседнюю комнату. "Значит, он не может смотреть мне в глаза?" - задыхаясь от муки, подумал Дэви, но вслух произнес ровно и спокойно: - ...сигнал, соответствующий движущемуся предмету, передается по этому кабелю в соседнюю комнату, где приемное устройство воссоздает изображение. Дуг, стоявший позади всех, наблюдал за ним с бесстрастным лицом. "Может быть, он смеется надо мной?" - мелькнуло в голове у Дэви. Ему хотелось крикнуть: "Что ты сделал со мной, мерзавец?" - но голос его был так же спокоен, как и прежде: - Во время нашей первой встречи мы договорились о демонстрации прибора, устроенного по нашему принципу. Теперь мы может показать его вам! Он провел всех в соседнюю комнату, где стоял прибор; Кен уже потушил здесь свет. Гости, входившие гуськом вслед за Дэви, выделялись черными силуэтами на фоне ослепительного света дуги, которую Ван Эпп включил вместе с передатчиком. Когда все вошли, Дэви закрыл дверь, и в темной комнате сразу стало тесно; на лица падал слабый зеленоватый отсвет лунного диска приемной трубки. В течение нескольких секунд экран напоминал круглое отверстие в бассейне, наполненном проточной водой, которая светилась изнутри. По экрану струился мерцающий ручей; на нем появлялась то мелкая рябь, то извилистые волны. И вдруг, в центре диска, словно выплыв из далеких темных глубин, стало вырисовываться черное колесо с шестью отчетливо видными спицами. Дэви взял микрофон, стоявший рядом с экраном, и что-то сказал Ван Эппу. И тотчас колесо начало вращаться, сначала медленно, так что видно было, как движется каждая спица, потом вдруг с такой быстротой, что спицы слились в одно неясное пятно и уже невозможно было различить какие-либо детали, кроме очертания круга. Дэви опять сказал что-то в микрофон, и колесо завертелось медленнее, и снова стали видны спицы, бегущие то вправо, то влево, в зависимости от того, совпадали или не совпадали-скорости развертки и вращения. Наконец колесо совсем замедлило ход, и отчетливо выступили все спицы, хотя они ничуть не походили на настоящие и при движении как будто роняли черные капли. Дэви только дивился тому, как невероятно далеко они продвинулись вперед со времени приезда в Чикаго. Он смотрел на грубое изображение, движущееся на экране, восхищаясь не Кеном, не собой, а тем удивительным соотношением неодушевленных сил, которое привело к чуду. Прибор был своего рода маленькой обособленной вселенной, без людей, без воздуха и света, где хаотические противодействующие силы были приведены в равновесие с точностью до десятимиллионной доли секунды. Пусть он сейчас примитивен по сравнению с тем, каким должен быть, - все равно Дэви он казался изумительным достижением человеческой мысли. Он уже не был творением его иди Кена. Они внесли в работу много своего, но в тысячу раз больше унаследовали от своих предшественников; черное колесо, вертевшееся на зеленоватом диске экрана, как бы символизировало собою близкое осуществление того, о чем мечтали сотни людей на протяжении сотен лет. Дэви взглянул на лица, белевшие в зеленоватой темноте. Эти люди никогда не видели ничего подобного, и он старался угадать, какие мысли скрываются за их молчанием. Они тоже были свидетелями свершившегося чуда, и Дэви неожиданно ощутил прилив теплого товарищеского чувства. Враждебность и взаимное недоверие растаяли бесследно. Глаза этих людей видели то же, что глаза Кена и его собственные, они все вместе заглянули в будущее и испытывали одинаковый восторженный трепет при виде творения человеческой мысли. Кен откашлялся, встал и выключил прибор, потом зажег свет. - Ну вот, - мягко произнес он. Все молчали, переглядываясь между собой, посматривая на Констэбла, потом на Дуга, в ожидании, что кто-то найдет нужные слова; мечты Дэви в этой тишине вознеслись еще выше, стали еще сладостнее и горделивее. Вдруг чей-то голос вяло спросил: - И это все? - И к изумлению Дэви, никто не обратил этого человека в камень за святотатство. - Что значит "все"? - медленно спросил он, мгновенно бледнея. - Разве вы не понимаете, что вы сейчас видели? - Разумеется, это очень интересно, - быстро вмешался Констэбл. - Без сомнения, все согласятся со мной, что это чрезвычайно интересно. Чрезвыча