но до сих пор встречался с ними только в кабинетах и лабораториях, и все они казались ему учеными, окруженными ореолом славы, которую приносят знания и успех. Сейчас он видел их в другом свете, такими, какими они бывают в повседневной жизни, и почти все они в его глазах как бы уменьшились и превратились в обыкновенных людей. И только профессор Фокс выделялся среди прочих - в нем было нечто такое, что не могло не привлечь к себе внимания. Он двигался медленно и размеренно; разговаривая с кем-нибудь, подолгу глядел собеседнику в лицо, но взгляд его постепенно затуманивался и становился рассеянным. Жены в противоположность мужьям очень отличались друг от друга. Одни были одеты безвкусно и крикливо, другие выглядели так, словно пришли на чаепитие, устроенное церковью для прихожанок, принеся с собой испеченные специально для этого случая пироги, иные сидели с ошеломленным видом, словно возможность отдохнуть от домашней возни и детского крика казалась им таким чудом, что их больше ровно ничего и не интересовало - лишь бы посидеть сложа руки в относительной тишине. Было и несколько довольно изящно одетых дам. Через несколько минут Эрик заметил, что в общем мужчины довольно молоды. Трудно определить, кто из них имеет звание профессора, кто просто преподаватель и кто аспирант. Максуэл в другом конце комнаты вел какой-то серьезный разговор с тремя молодыми людьми, по виду одного с ним возраста. Прислушиваясь к болтовне и звяканью фарфора, Эрик увидел нескольких знакомых и поклонился им издали. Фокс провел его по гостиной, на ходу представляя гостям, но Эрик еле успевал разобраться в потоке имен, так как эта процедура совершалась очень быстро. Ему приходилось то и дело напоминать себе, что эти мирно беседующие люди и есть тот синклит чародеев, которому герольд должен возвестить его имя. Совсем непохоже на то, что он ожидал, однако он старался поддерживать в себе радостное волнение. Ведь прием еще не кончился, а временами он слышал такие интересные разговоры, что совершенно забывал о себе. Маленький невзрачный человек, по фамилии Раби, который недавно вернулся из Германии, где пробыл несколько лет, рассказывал о Штерне. Как только Эрик понял, что речь идет о том самом Штерне, с именем которого связан знаменитый опыт Штерна - Герлаха, он навострил уши, терзаясь беспокойством, что, должно быть, многое упускает, так как не понимает всех намеков. Некий Квимби упомянул о том, что Принстонский университет собирает данные об умственном развитии людей различных профессий. - Да, я слышал об этом, - сказал профессор Уайт. - Выше всех по своему развитию стоят математики, потом физики. Профессора английской литературы - в самом конце, после врачей и дантистов и, представьте, даже после инженеров. Послушайте, почему это... - спросил он, как бы слегка удивляясь, но нисколько не возмущаясь этим вполне естественным явлением, - почему мы так скептически относимся к инженерам? - Я вам объясню, почему физики смотрят на инженеров свысока, - серьезно сказал Фокс. - Потому что мы снабжаем их знаниями. Мы не позволяем применять на практике ни одну теорию, ни один физический закон или принцип, пока они не будут абсолютно доказаны и проверены. Прежде чем передать инженерам наши идеи, мы так долго их пережевываем, что они уже кажутся нам старьем, и поскольку инженеров занимает то, что нам давно надоело, мы и считаем себя гораздо умнее их. Скажем так: наше отношение к инженерам очень напоминает то снисходительное презрение, с каким механик в гараже, получающий двадцать пять долларов в неделю, относится к миллионеру, который попросил его что-то поправить в своем роллс-ройсе. - Не очень-то лестное сравнение, - заметил Уайт. - Я думал, вы докажете, что мы действительно выше инженеров. Слушайте, если вы не научитесь говорить гостям лестные вещи, я к вам больше не приду. Пилить меня могут и дома. Фокс представил Эрика двум аспирантам, френчу и Ларкину, которые, усевшись в уголке, с увлечением беседовали о своей работе, и он с сожалением покинул общество старших. Но и аспиранты оказались интересными людьми. Они были даже серьезнее, чем остальные гости, и держались менее развязно, так как еще не завоевали себе прочного положения. Технический жаргон, на который во время разговора они то и дело непринужденно переходили, был недоступен пониманию Эрика. И оттого, что он стремился стать таким, как они, оттого, что эти молодые люди олицетворяли собою этап, который ему еще предстояло пройти, они произвели на него более сильное впечатление, чем старшие, достигшие, по его мнению, вершины своей карьеры. Позже, когда несколько пар уже ушли домой, в обществе вдруг произошло некоторое оживление - пришел новый гость, красивый, самоуверенный молодой человек лет тридцати. Видимо, его ждали. Профессор Фокс и его супруга встали ему навстречу. - Это Тони Хэвиленд, - сказал Эрику Максуэл. - Тот, о котором мы сегодня говорили. Эрик кивнул и ничего не сказал в ответ - он был слишком взволнован. В Хэвиленде, который переходил от группы к группе, пожимая руки гостям, было нечто такое, что вызвало в Эрике острую зависть, и потому восхищение в нем боролось с инстинктивной неприязнью. Во-первых, он думал, что Хэвиленд гораздо старше. Эрику всегда казалось, что успех неизбежно связан с пожилым возрастом, и он мог утешаться мыслью, что у него еще много времени впереди. Хэвиленд опроверг это убеждение и тем самым значительно сократил для Эрика расстояние, отделявшее его от конечной цели, а это было тревожно. Во-вторых, Эрику, довольно равнодушному к одежде, достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что по сравнению с Хэвилендом все мужчины казались неуклюжими и плохо одетыми. Более того, Хэвиленд держался так непринужденно и уверенно, что, конечно, никогда, ни в каком обществе и ни при каких обстоятельствах не мог попасть впросак. Он стоял среди окружавших его солидных людей и, слегка улыбаясь, объяснял, почему он пришел так поздно. Затем Уайт и Фокс вовлекли его в спор о расщеплении атомного ядра. - Над чем он работает в Кембридже? - спросил Эрик. - Собственно говоря, ни над чем, - объяснил Максуэл. - Просто шатается по разным лабораториям, иногда кому-нибудь помогает. Готов держать пари, что он живет в Лондоне, в отеле Ритц, и каждое утро приезжает оттуда в Кембридж. - Но он производит впечатление знающего человека. - А кто сказал, что нельзя жить в свое удовольствие и притом иметь умную голову на плечах? Эрик не мог отвести взгляда от светловолосой головы Хэвиленда. Он следил за тем, как тот все так же непринужденно переходил от группы к группе, и видел, что все встречают его с явным удовольствием и с интересом прислушиваются к каждому его слову. Немного погодя Хэвиленд подошел к Максуэлу. - Хэлло, Макс, - приветливо сказал он. - Вы, кажется, начинаете стареть! - Да нет, я просто готовлюсь к выпускным экзаменам, потом я опять расцвету. Как вам работается в Англии? - Чудесно! В этом году ядерная физика шагнет далеко вперед. В тридцать втором году, когда я вернусь сюда совсем, мы развернем большую работу. Жаль, что вас не будет, мы бы поработали вместе. Какого черта вы отсюда сбегаете, что вы будете делать в Вашингтоне? - Наслаждаться жизнью, пока вы будете ломать себе голову над всякими проблемами. Но вместо меня остается Горин. Познакомьтесь - Эрик Горин, доктор Хэвиленд. - Вам приходилось читать что-нибудь по ядерной физике, мистер Горин? - вежливо обратился к Эрику Хэвиленд. - Почти что ничего, - сознался Эрик. - Но я мечтаю работать в этой области. Как вы думаете, не могли бы вы использовать меня, когда вернетесь? Впереди еще целый год, за это время я успею многое одолеть. Я мог бы даже специально подготовиться. - Видите ли... - замялся Хэвиленд. - Пока что у меня нет определенных планов, и было бы нечестно связывать вас... - Другими словами, не напрашивайтесь, молодой человек, - перевел Максуэл Эрику. Затем, обращаясь к Хэвиленду, пояснил: - Напрасно вы стараетесь преподнести Горину отказ в вежливой форме. Горин не поймет. Он очень упрямый. Он играет в теннис с единственной целью - убить партнера. Он плавает так, будто стремится побить все рекорды. Отдыхая, он задает собеседнику десять тысяч вопросов в минуту. Если ему дать волю в лаборатории да если еще он будет знать, что надо делать, он может горы сдвинуть. Просто безопасности ради вам придется каждое утро выпускать из него сотню лошадиных сил, чтоб довести до нормального состояния. - А как _вы_ считаете, - спросил Эрик, - какие качества должны быть у вашего ассистента? Максуэл захохотал. - Тони, вы влипли! - Я ничего не имею против избытка энергии, - улыбнулся Хэвиленд, садясь в кресло. - Ладно, Горин. Пройдите обычный курс: сначала классическую физику, потом квантовую и статистическую механику. Если успеете, подучитесь лабораторной технике. - Вы это серьезно? - спросил Эрик. - Я охотно верю Максу, что через год-два вы можете стать полезным помощником. Со временем, когда вы получите разрешение Фокса, можете взять тему для докторской диссертации по моей работе. С одним только условием, и очень важным: когда я вернусь, вы должны будете доказать мне, что годитесь для этой работы. Он поднялся, так как гости уже расходились. Эрик тоже встал. - Знаете что, - сказал Эрик, - если к вашему возвращению я не буду достаточно подготовлен, я просто не покажусь вам на глаза. - Ладно, - улыбнулся Хэвиленд. - Но я все-таки обязательно приду к вам, - сказал Эрик. - Я буду встречать вас на пристани. Вечер, которого он так ждал и боялся, окончился восхитительно. На другой день Эрик думал только об этом вечере, о Хэвиленде и о том, что когда-нибудь непременно станет таким, как он, и имена знаменитых исследователей Хэвиленда и Горина будут произноситься с глубочайшим уважением. Эрик снова и снова припоминал все подробности минувшего вечера, все оказанные ему знаки дружелюбия и внимания. Несколько минут он со страхом перебирал в памяти все, что говорил накануне, пытаясь сообразить, не казался ли он желторотым юнцом и не смеялись ли над ним потихоньку окружающие. Безмятежно и лениво тянулся воскресный день; обещание, данное Хэвилендом, озаряло его лучезарным светом, но Эрик не знал, что это его последний свободный день и что теперь у него долго не будет таких воскресений. На следующее утро начались занятия, и заработала огромная, превосходно налаженная университетская машина. Короткие, уплотненные дни быстро пролетали один за другим, седьмой день цеплялся за зубчик шестеренки - неделю, которая в свою очередь медленно вращала большое, постоянно движущееся колесо - месяцы. Механизм не останавливался ни на секунду, и только в редкие минуты Эрик оглядывался назад - на две чудесные недели перед началом занятий и удивлялся, как он был тогда слеп, не понимая, что обрекает себя на бесконечную и непрерывную работу. Ему никогда не приходило в голову сомневаться в словах Хэвиленда; он не допускал мысли, что Хэвиленд мог забыть о нем или дал согласие, только чтобы отвязаться. Эрик даже не задумывался над поставленным ему условием, которое можно было сформулировать так: "Если вы окажетесь подходящим для меня человеком, я вас, возможно, как-нибудь использую". А это, по существу, не значило ровно ничего. Но Эрику было вполне достаточно этого небрежно и наспех данного согласия - оно обязывало его ко многому. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 1 Первый курс физического факультета состоял из двух отделений. На первом отделении, где преподавал Эрик, учились студенты, готовившиеся стать инженерами, медиками или биологами. Иными словами, это были люди, обладавшие лишь самыми поверхностными сведениями о силах природы, действующих в окружающем их внешнем мире. Занимаясь со студентами, Эрик узнал о себе самом много нового. Он и не подозревал, что у него есть привычные словечки и жесты, пока не увидел, как его изображают студенты, которые были немногим моложе его самого. Но они передразнивали его с таким добродушием, что ему оставалось только смеяться вместе с ними и спрашивать: "Неужели я действительно так говорю?" Неожиданно он обнаружил, что обладает терпением и может совершенно спокойно, без всякого раздражения повторять то, что объяснял минуту назад. Помимо лабораторных занятий, на которые у него уходило пятнадцать часов в неделю, требовалось еще по меньшей мере пять часов на проверку письменных работ и заданий и еще три-четыре часа на подготовку демонстрационных опытов. Это уже само по себе являлось полной нагрузкой, но своим основным делом Эрик считал аспирантские занятия. Лекции отнимали у него еще пятнадцать часов в неделю и в свою очередь требовали дополнительных пятнадцати часов для подготовки. Его рабочий день начинался в восемь часов утра и кончался в полночь. Он ложился спать слишком усталый, чтобы читать, слишком отупелый, чтобы разговаривать, испытывая только смутное удовлетворение от того, что ему удалось выполнить хотя бы минимум намеченной работы. Если удавалось улучить свободную минутку, он читал научные журналы, стараясь вникнуть в смысл опытов и исследований, производившихся в Америке и за границей, но всегда увязал в них, как в трясине. Он еще слишком мало знал. Иногда он с отчаянием думал, что вообще никогда ничему не научится. В аспирантуре, где в этом году занимался Эрик, было человек по десять на каждом курсе. Это были молодые преподаватели колледжей из Нью-Йорка и его окрестностей, несколько физиков-практиков, работающих на предприятиях телефонной компании "Белл" и в Американской радиокорпорации и получивших отпуск для совершенствования своих знаний, и несколько счастливчиков, имеющих достаточно денег, чтобы без помех поработать над докторской диссертацией. Все это был народ серьезный, увлеченный своей работой, и если некоторые имели только смутное представление о том, что читают профессора, то другие, вроде Эрика, ходили с лекции на лекцию, впитывая в себя знания, как губка. Обещание Хэвиленда взять его к себе в лабораторию заставило Эрика несколько по-особому относиться к своим аспирантским занятиям. Он то и дело спрашивал себя: "Может ли это мне пригодиться? Как я могу это использовать?" Такое утилитарное отношение к занятиям имело свои преимущества - оно давало ему возможность предъявлять особые требования к каждому изучаемому предмету. В этот напряженный год жизнь Эрика была всецело поглощена работой и страстным желанием до приезда Хэвиленда набраться как можно больше знаний; кроме этого, для него не существовало почти ничего: только наспех проглоченная еда, мертвый сон и относительное одиночество. Единственным светлым пятном за все это время была вечеринка, устроенная Максуэлом в начале весны. 2 Эрик пришел в самый разгар веселья. В квартирке на Морнингсайд-Драйв, такой маленькой, что любой человек казался в ней непомерно высоким и неуклюжим, царили шум и суета. В спальне были грудами навалены пальто и шляпы. Туда то и дело забегали девушки посмотреться в зеркало и на минутку передохнуть от гама, стоявшего в гостиной. Крохотная старомодная кухонька была заставлена бутылками и завалена закусками, которые то и дело кто-нибудь перекладывал из промасленных пакетов на тарелки. В ванне стоял бочонок с пивом. Мужчины, толпившиеся около него со стаканами в руках, расступались, чтобы пропустить девушек, которые не смогли протиснуться в спальню и должны были довольствоваться осколком зеркала, висевшим над умывальником. В гостиной те, кому посчастливилось усесться на кресло или на диван, поджимали под себя ноги, чтобы не мешать стоявшим. Почти все мужчины сбросили пиджаки, некоторые расстегнули воротники рубашек. Максуэл праздновал свадьбу, а заодно - окончание работы над своей темой и всех экзаменов. Через несколько месяцев, в июне, кончался его контракт с университетом и он возвращался в Вашингтон. Он был пьян уже от одного ощущения свободы. Эрику, чтобы прийти сюда, пришлось отложить до следующего дня массу работы, - сегодня он был совсем не расположен трудиться. За последние две недели он совершенно выдохся и терзался неудовлетворенностью, поэтому с радостью принял приглашение. Кроме Максуэла, Эрик никого здесь не знал, но это его не смущало - то, что он для всех был чужим и незнакомым, придавало вечеринке характер приключения. С самого начала Эрик стал наблюдать за темноволосой девушкой, сидевшей в углу гостиной. Он заметил ее сразу, как только вошел, и все время бессознательно старался стоять так, чтобы не терять ее из виду. У нее были длинные темные локоны, серые глаза и подвижной, смеющийся рот. Он заметил ее своеобразную манеру разговора то и дело внезапно оглядываться по сторонам, словно она желала убедиться, что ее не затолкают в этой толпе. Она сидела с двумя подругами, их окружала группа молодых людей; нельзя сказать, чтобы она была самой хорошенькой в этой шумной, битком набитой комнате, но Эрику казалось, что она чем-то выделяется среди всех остальных. Он узнал, что ее зовут Сабина. По-видимому, на нее имел права румяный молодой человек в строгом темном костюме. Звали его О'Хэйр; он явно чувствовал себя здесь неловко. Когда его толкали, он улыбался деланной кривой улыбкой, словно человек, случайно попавший в трущобу и опасающийся, что его по ошибке примут за одного из ее обитателей. В конце концов Эрик решил заговорить с девушкой. Он быстро освоился в этой толчее и вскоре, держа в руках два полных бокала и вежливо повторяя "простите", уже пробирался сквозь толпу, пока не очутился возле кресла, где сидела Сабина. - Заведующий отделом просто круглый идиот... - говорила она в это время, но вдруг умолкла и с любопытством взглянула на Эрика. Он снова отметил про себя ее глаза - удлиненные, светло-серые и неспокойные. - Вот, пожалуйста, - сказал он, протягивая бокал. - Простите, что заставил так долго ждать. - Но я что-то не помню, чтобы я просила об этом, - медленно сказала девушка. - Вам и незачем было просить. Я прочел ваши мысли. Попробуйте, может быть, слишком крепко или слишком слабо? Она окинула его испытующим взглядом и с подчеркнутым равнодушием отхлебнула из бокала. - В самый раз, - сказала она. Эрик кивнул. - Я так и знал. Если вам еще чего-нибудь захочется - не стесняйтесь, подумайте об этом про себя. Наступила пауза, может быть чуточку затянувшаяся; он повернулся и отошел. Одна из девушек засмеялась и сказала: "Какой славный!" Эти слова повисли в воздухе, затем их покрыл шум голосов. Но потом Эрик, переходя с места на место, несколько раз ловил на себе взгляд темноволосой девушки. В последнее время им иногда овладевало беспричинное волнение; он не находил себе места и, бросив работу, часами бродил один по Риверсайд-Драйв или по Бродвею. Он смотрел на парочки, сидящие на уединенных скамейках или шагающие под ветром, прижавшись друг к другу, и мечтал, что когда-нибудь встретит девушку, одиноко сидящую на скамейке; она повернет к нему голову, и ему станет ясно, что она ждет именно его. Глядя на Сабину, Эрик вспомнил о своем одиночестве, потому что в ней было то, чего он, сам не сознавая, искал в других. Обидно было только, что он встретил ее в такой толчее и давке; ему не хотелось знакомиться с ней под взглядами окружающих. Рано или поздно он найдет возможность заговорить с ней один на один. И если не сегодня, то, быть может, на следующий день произойдет чудо, которое так легко представить себе в мечтах: он встретит ее на улице. Его остановил Максуэл. - Ну как, Эрик? Все в порядке? - спросил он. Максуэл с тех пор, как женился, стал выглядеть гораздо моложе, но с Эриком он держался по-отечески, словно чувствовал себя ответственным за его моральное благополучие и хотел перед разлукой наградить его удвоенной дозой внимания. - Макс, кто эта девушка, вон там? Этот тип с брелоками на жилете, похожий на адвоката, действительно ее приятель? - Черт его знает, понятия не имею! Я здесь почти ни с кем не знаком. Да ты плюнь на него. Ступай к ней. Тут внимание Макса отвлекла сказанная кем-то фраза, и он присоединился к другому кружку - для этого ему пришлось только повернуть голову. 3 Пробираясь сквозь толпу, девушка очутилась рядом с Эриком. Она была на голову ниже его и стояла так близко, что ему ничего не стоило поцеловать ее. Толпа сдавила их со всех сторон, и рука Эрика уже лежала на ее стройной талии. - Знаете, вы обманщик, - сказала она. - Из-за вас я могла бы умереть с голоду. Я уже десять минут думаю только о сандвиче. Я ведь поверила, что вы умеете читать мысли. - Конечно, умею, - настаивал он. - Клянусь вам, умею. А сандвичи я вам не принес, так как знал, что еще через десять минут вы захотите вафель, вот я и решил подождать, пока вы выйдете в кухню, и добыть вам все сразу. Сабина засмеялась. - Я не могу выйти, - сказала она. - Пробивайтесь вы, а я за вами. Эрик взял ее за руку и повел. Протискиваясь сквозь толпу, он почти не замечал толкотни, говора и мелькавших перед ним лиц, остро ощущая легкое пожатие ее прохладных пальцев. В кухне было пусто, и он с сожалением отпустил ее руку. Голоса, доносившиеся из гостиной, как бы подчеркивали их уединение. - Я и вам сделаю сандвич, - сказала Сабина, и Эрику показалось, что она немного смущена и избегает встречаться с ним взглядом. - Вам с ростбифом или с языком? - С ростбифом. Меня зовут Эрик. Эрик Горин. А вас - Сабина, правда? - Верно. Маслом намазать? - Пожалуйста. А кто этот молодой человек в темном костюме? - Арни О'Хэйр. А горчицей? - И горчицей. Что это за имя - Сабина? - Оно часто встречается в Новой Англии, но я-то итальянка. Меня зовут Сабина Вольтерра. Сабина протянула ему сандвич и, прислонясь к буфету, стала есть, а Эрик, вылив остатки из бутылок, сделал два коктейля. - У вас это очень ловко выходит, - заметила она. - Признайтесь, вы до кризиса служили в богатом доме дворецким? Он стоял перед нею и в первый раз мог рассмотреть ее с головы до ног. Сабина была стройна и хорошо сложена; на ней было темно-синее платье с красными пуговицами и красным гофрированным воротничком. Эрик очень внимательно рассматривал ее всю, но больше всего его привлекало лицо Сабины. В ее взгляде то и дело мелькали какие-то неспокойные искорки, - Эрик сразу определил, что природная сдержанность борется в ней с жадной пытливостью. Он догадался об этом по той причине, что такой внутренний конфликт был хорошо знаком ему самому. Заложив руки в карманы, Эрик прислонился к плите и сказал с той простотою, которая вызывает на откровенность: - Без шуток, Сабина, я целый вечер жду случая поговорить с вами. - Ну что ж, - сказала она. - Давайте поговорим о вас. Я не люблю пустой болтовни. Чем вы занимаетесь? - Я физик. - Это звучит очень гордо, - в голосе ее снова послышалась насмешка. - Разве я произнес это слово с большой буквы? - спросил он. - Вы выделили его курсивом. А что, собственно, такое физик? Я в первый раз вижу физика. Я знаю, что такое химия и химики, биология и биологи. Но физик - это мне непонятно, потому что я не знаю, что такое физика. Кроме того, мне всегда казалось, что физики - это маленькие худосочные человечки с огромными лысыми головами. Или же они обязательно должны быть похожи на Эйнштейна. Вы уверены, что вы действительно физик? - Сразу видно, что вы не любите пустой болтовни. - О, это просто такая манера. Не обращайте внимания. В магазине невольно привыкаешь к этому. - Вы работаете продавщицей? - Да, в универсальном магазине Мэйси. Перед рождеством на время предпраздничной торговли туда наняли несколько человек, и мне удалось там зацепиться. В нашем отделе отличный подбор продавцов, - сухо добавила она. - Адвокат, две учительницы, инженер и я. Мы продаем кухонную утварь. Кстати, это очень утешительно - встретить человека, который работает по своей специальности. Услышав, что кто-то вошел в кухню, они быстро, почти виновато обернулись. На пороге стоял плотный молодой человек в темном костюме. - Хэлло, Арни, - сказала Сабина. - Хочешь съесть что-нибудь? - Нет, спасибо, - сказал тот. У него оказался удивительно звучный басок. Он был ниже Эрика, но шире в плечах и гораздо массивнее. "Ему, наверное, уже лет двадцать семь", - подумал Эрик. У Арни были круглые, красные щеки, черные и блестящие, как агат, волосы и холодные светло-голубые глаза, придававшие его лицу жесткое выражение. Он выглядел очень нарядным. На нем был темно-синий костюм, голубая рубашка и белый крахмальный воротничок, благодаря которому его толстая шея не казалась слишком короткой. Он держался надменно и напряженно, отчего вся его фигура походила на поднятый кверху большой палец. - Арни, познакомься, это мистер Горин. Мистер О'Хэйр. Молодые люди, не подав друг Другу руки, обменялись кивками. О'Хэйр, не поворачивая головы, взглянул на Сабину. - Через полчаса я собираюсь уходить, - сказал он отрывисто. - Нам ведь нужно еще в одно место. - Да, я знаю, Арни. Ты в самом деле ничего не хочешь съесть? - Нет, не хочу. Он снова кивнул Эрику и вышел так же внезапно, как и вошел. Эрик и Сабина с минуту молчали. - Вы так и не сказали, что приобрел в вашем лице отдел кухонной утвари, - заметил он. Она пожала плечами. - Ничего, разве только общую культуру. Я училась на английском отделении в колледже Барнарда. А вы не сказали мне, что такое физика. - Это слишком долго, и тут чересчур шумно. Завтра суббота. Я вам скажу об этом завтра вечером. - Я буду занята. - Тогда в воскресенье. - Тоже, вероятно, буду занята. - И все мистер О'Хэйр? - Да, все Арни. - Вы с ним часто встречаетесь? Она окинула Эрика холодным взглядом, но постепенно выражение ее глаз изменилось. - Более или менее, - сказала она. - Все-таки можно вам позвонить? А вдруг ваш мистер О'Хэйр сломает себе завтра ногу или его продует ветром, который поднимает брелоки, что болтаются у него на животе? Сабина невольно улыбнулась. - Ничего не выйдет, - сказала она. - У него железное здоровье. - Как знать! Какой ваш номер телефона? - Вы уже съели сандвич? Может быть, вернемся туда? - Вы не скажете? Она нетерпеливо повела головой, но голос ее прозвучал мягко, почти виновато: - К чему? Все равно встретиться с вами я не смогу. - Мне хочется просто поговорить с вами. В его голосе послышалась грусть, и глаза девушки стали совсем прозрачными; она поглядела на него, как бы прося сказать ей что-то такое, что может оценить только она одна, затем отвела взгляд и пошла к двери. На пороге она обернулась. - Мой телефон: Одюбон, пять-пять-один шесть-два, - сказала она. - Я прихожу домой около шести. Она вышла, а Эрик так и остался стоять у плиты, не замечая, что его со всех сторон толкают нахлынувшие в кухню гости. Тихая радость охватила его. Ему хотелось улыбаться, хотелось поделиться с кем-нибудь своей чудесной новостью, но тут же он вспомнил, что, кроме Макса, не знает ни души, а Максу сейчас не до него. Так и не сказав никому ни слова и улыбаясь про себя, Эрик разыскал шляпу, пальто и вышел. Мартовская ночь обдала его холодом, он плотнее запахнул пальто. Перед ним вздымались массивные громады университетских корпусов; в северном углу университетского городка виднелось здание физического факультета. На самом верхнем этаже, где помещались лаборатории, светилось несколько окон. Эрик не знал, кто там работает, но вдруг почувствовал зависть и угрызения совести - как он мог позволить себе хоть на время забыть о своем деле! 4 На следующий день мысли о Сабине то и дело отвлекали его от работы. Он позвонил ей в шесть пятнадцать - ему не терпелось позвонить как можно скорее, но он допускал, что она может задержаться на работе, поэтому в качестве компромисса выждал четверть часа. Сабина ответила после первого же звонка. - Сабина? Это говорит Эрик. Как поживаете? - Отлично. А вы? По ее голосу он чувствовал, что она улыбается. - Ужасно. Весь день страшно скучал по вас. Мы увидимся сегодня? - Нет, сегодня я не могу. Я же вам сказала. - Знаю. Но я все-таки надеялся... - Эрик остановился, но так как она молчала, он продолжал: - Приятный у вас сегодня был день? - О, как обычно. - В самом деле? И вы не испытывали никакого нетерпения? Со мной творилось бог знает что. А с вами? - Видите ли... Он почувствовал в ее тоне напряжение: - Вы не одна? Вам неудобно говорить? - Да, - ответила она благодарно. - Тогда отвечайте просто "да" или "нет". Думали ли вы сегодня обо мне? Когда я говорю "думали", я подразумеваю очень много. Преследовал ли вас мой светлый образ? Сабина засмеялась; она так близко держала трубку у рта, что он слышал ее дыхание. - Да, - сказала она. Эрик заметил, что сам тоже почти касается губами трубки. У него было такое ощущение, что он вот-вот поцелует Сабину. - Можно вас увидеть завтра? - спросил он. - Еще не знаю. Мне должны позвонить. - Мистер О'Хэйр? - Да. - В голосе ее прозвучал насмешливый вызов. - Тогда я вам позвоню еще раз. - Нет, - сказала она, - я вам сама позвоню. Дайте мне ваш номер, а то я не знаю, когда он мне позвонит. - Вы не обманываете? Может быть, вы просто хотите от меня отделаться? Она опять засмеялась. - А зачем мне это? - Ну, это как раз понятно. Потому что вас преследует мой образ, а вы этого не хотите. Сабина снова мягко рассмеялась, и Эрик взволнованно коснулся щекою телефонной трубки. - Вы правы, - призналась она. - Но что мне делать? Полчаса он слонялся вокруг столика с телефоном, пока дождался ее звонка. Когда зазвонил телефон, сердце его дрогнуло. - Давайте встретимся завтра, - сказала Сабина. - Завтра я смогу. В два часа на платформе метро на Сто шестнадцатой улице. - Хорошо, - медленно сказал Эрик. - А утром вы заняты? Мы могли бы встретиться утром и провести вместе весь день. - Что вы называете утром? - засмеялась она. - Шесть-семь часов утра - лучшее время для встречи. - Ну, нет! - со смехом сказала она. - Но мы можем встретиться в одиннадцать. До свидания. - Голос ее звучал очень мягко. Эрик помолчал. Он вдруг понял, что сейчас придется повесить трубку, и ему стало грустно. Он подумал о сегодняшнем вечере - она будет с кем-то другим, а он один. Но эта мысль быстро исчезла, словно их и не разделяли шестнадцать часов. Все равно он счастливейший человек на свете. - До свидания... дорогая, - пробормотал он и повесил трубку. 5 На следующее утро в одиннадцать часов Эрик шагал по платформе метро на 116-й улице; через пять минут приехала Сабина. На ней была шляпа в виде большого плоского диска, надвинутая на один глаз; манжеты и стоячий воротник ее серого пальто были отделаны узкой полоской черного каракуля. Она улыбалась, но он сразу же заметил, что она испытующе оглядывает его. - Ну и что же, так же я выгляжу, как вам показалось в пятницу вечером, или нет? - спросил он. - Более или менее, - ответила Сабина. - Откуда вы знаете, что я об этом подумала? Или вы думали то же самое обо мне? - Я же вам сказал, что могу читать ваши мысли. - Он поглядел на нее сверху вниз. - А что, сильно преследовал вас вчера мой образ? - Нет, не очень, - сказала она. - Видимо, я начинаю это преодолевать. - Очень жаль. Куда бы вы хотели пойти? - спросил он. В кармане у него было пятнадцать долларов - половину этой суммы он взял взаймы. - Ведь это вы предложили встретиться так рано, - ответила Сабина. - Я думала, что у вас есть какой-то план. - Я хотел вас видеть, вот и все. Безразлично где. Давайте пройдемся по Риверсайд-Драйв, а потом сядем в автобус и проедемся к центру. Подымаясь по лестнице, он взял ее под руку и не отпустил, когда они вышли на улицу. Стоял чудесный ясный и ветреный день. Дома по ту сторону реки казались игрушечными макетами с четкими очертаниями и превосходно соблюденными пропорциями; даже темные баржи и буксиры на голубой реке выглядели живописными в ярком солнечном свете. Дорожки на Риверсайд-Драйв были почти пусты, только несколько папаш прогуливались там со своими детьми, и по тому, как они смотрели на играющих ребятишек, можно было безошибочно определить, у кого из них есть работа и кто безработный. Эрик и Сабина некоторое время шли молча. - Прежде чем вы что-нибудь скажете, я хотела бы кое-что объяснить, - начала Сабина. - Я ни о чем вас не спрашивал. - Но собирались спросить. Знаете, я ведь тоже умею читать чужие мысли. - Ручаюсь, что вы не сумеете прочесть мыслей О'Хэйра, - сказал он. - Для этого надо быть влюбленной в него. - Значит, вместо того чтобы спрашивать, вы намерены подсказывать мне ответы? - Не слишком ли скоро мы начинаем ссориться? - Мы и не подумаем ссориться, если вы дадите мне сказать то, что я хочу. - Ладно, говорите. Вы собираетесь за него замуж? - Да, собираюсь. - Это правда? - спросил он. В этом огромном городе для него не существовало никого, кроме нее, и вот она преспокойно говорит, что уйдет навсегда, оставив его в одиночестве. Он почувствовал себя глубоко обиженным и разозлился. - Если вы выходите за него замуж, зачем же вы назначили мне свиданье? - Вот этого-то я как раз и не могу объяснить. Но я знаю одно - больше мы с вами не увидимся. Первый и последний раз, а затем - прощайте. Я с самого начала хочу вам это сказать. - Не думаю, чтоб это было честно с вашей стороны - как по-вашему? Не знаю, как смотрит на это О'Хэйр, но по отношению ко мне это нечестно. - Во-первых, Арни ничего не знает, а во-вторых, если вы хотите, чтобы я сейчас же ушла, я уйду. Эрик смотрел на нее сбоку и видел, как напряглись мускулы ее лица от еле сдерживаемых слез; он знал, что если дать ей уйти, она расплачется, но ей станет гораздо легче. - Нет, - мрачно сказал он, - никуда вы не уйдете, и все будет, как мы условились. Правда, это не то, чего я ждал, но мы постараемся, чтобы нам было как можно веселее. - И не будем больше говорить об Арни? - Не будем. Только еще один вопрос: вы живете с ним вместе? - Нет, - холодно сказала она. - Я живу у отца и матери. Недавно к нам переехала моя сестра со своим мужем Джо. Он очень славный. Мы все очень славные, только у нас немножко тесно. Поэтому мне не хотелось вчера много говорить по телефону. Иначе мы бы обсуждали это всей семьей месяца два. - Значит, вы выходите за него из-за денег. Она повернулась к Эрику и грустно рассмеялась. - Знаете, Эрик, вы такое дитя! Вы говорите мне в лицо ужасные гадости, а вчера по телефону были таким милым. У Арни О'Хэйра нет денег. Он мне очень нравится, он как раз такой человек, какого я хотела бы иметь своим мужем. Он не даст завести себя в тупик, как папа или Джо, а в наши дни самое главное - иметь характер, вот что. Арни никогда не останется без работы. И никогда не пострадает из-за предрассудков, как наш Джо. Знаете, ведь в Америке к ирландцам относятся так же скверно, как и к итальянцам. О, я что-то не то говорю, но понимаете, Эрик, все шло прекрасно до позавчерашнего дня. - Сколько он зарабатывает? - с расстановкой спросил Эрик. - Шестьдесят пять долларов в неделю, - таким же тоном отвечала Сабина. - Он работает в одной крупной юридической фирме, и как только получит в другой фирме место, которого ждет, мы поженимся. - Поздравляю! Шестьдесят пять долларов в неделю! Столько же зарабатывает рядовой университетский профессор, но пока Эрик станет профессором, ему придется быть просто преподавателем, а прежде надо еще получить докторскую степень; для этого надо заниматься исследовательской работой, но он даже не может к ней приступить до возвращения Хэвиленда. - Ладно, - сердито сказал он, - больше не будем об этом говорить. Произошло недоразумение, и виноват в этом только я. Но я рад, что вы мне все объяснили, и рад, что вы пришли. Это очень великодушно с вашей стороны. - О, Эрик! - взмолилась Сабина. - Нет, серьезно. Я считаю, что с вашей стороны было очень мило прийти и объяснить все, как есть. А теперь давайте сядем в автобус, поедем в центр и будем веселиться. - Но у вас такой сердитый голос! Он круто повернул ее к себе. - Конечно, я сержусь. Я сейчас мог бы вас поколотить. Но раз уж свиданье наше состоялось, то не будем говорить о посторонних вещах. Идем, вон остановился автобус! Почти всю дорогу до Пятой авеню они молчали, обменявшись только двумя-тремя ничего не значащими фразами. Наконец, Эрик вынул сигареты и предложил закурить. Они сидели, почти прижавшись друг к другу, хотя на втором этаже автобуса не было никого, кроме них. Наконец, он обнял ее за плечи. - Слушайте, давайте не будем злиться, - сказал Эрик. - Я уже не сержусь. Будьте моей девушкой хотя бы только на сегодня, хорошо? - Да. - Опустив голову, она смотрела вниз, на витрины магазинов, но он догадался, что она улыбается. - Нет, скажите это как следует, - настаивал он. - Скажите: "Я, Сабина, буду твоей девушкой, Эрик, только на один сегодняшний день". Вы должны сказать это. Затянутой в перчатку рукой Сабина сжала его руку, и это прикосновение напомнило Эрику позавчерашний вечер, когда он вел ее в кухню. - Страшно глупые слова. Кроме того, слишком длинно. - Тогда пустите мою руку. - Он попытался высвободить пальцы, но она, смеясь, не выпускала их. - Как не стыдно цепляться за руку постороннего мужчины, ведь вы даже не его девушка! - Я же сказала, что буду вашей девушкой. - Это я сказал, а не вы. Вы еще так неразвиты, что у вас не могло хватить на это соображения. - Идите к черту, - расхохоталась она. - Скажите: "Я, Сабина, велю тебе, Эрику, идти к черту". Она быстро обернулась и хотела что-то сказать, но вдруг загляделась на его тонкое, юное лицо. Он был тщательно выбрит, но кожа на его подбородке была совсем гладкая и нежная, точно он никогда не употреблял бритвы. Она смотрела на его рот и устремленные на нее глаза. Ей захотелось поцеловать его. - Подите ко мне, - сказал он, внезапно охрипшим голосом. - Подите ко мне, я вас поцелую. - Не сейчас, - ответила она, отодвигаясь, но не выпуская его руки. - Не сейчас. Потом. Обещаю вам. Они позавтракали в дешевом ресторанчике Чайлдса, и Сабина обнаружила, что Эрик еще не видел ни Статуи свободы, ни Аквариума, ни нью-йоркских музеев, ни театров, и вообще ничего, кроме университета и еще нескольких мест, связанных с его работой. - А вы что видели из всего этого? - спросил он. - Все, и по сотне раз, особенно в то время, когда я была безработной. Давайте поедем в Бэттери-парк и прокатимся на катере. Покатавшись на катере, они долго гуляли по Уолл-стрит. Стало темнеть, и стук каблуков Сабины гулко отдавался на пустынной улице. Эрик увлек ее в подъезд какого-то большого банка, и там они поцеловались. Он сказал, что любит ее, но Сабина промолчала и только потерлась щекой о его щеку. Они вышли на темную улицу и еще дважды останавливались, чтобы поцеловаться. Сабина обвивала руками его шею, тесно прижимаясь к нему стройным телом. Они закусили в ресторане на Юнион-сквер и, наконец, устав от ходьбы, зашли в кино на 53-й улице. После сеанса он пересчитал деньги под уличным фонарем и решил, что хватит, чтобы довезти ее домой на такси. Она пыталась было протестовать против такого мотовства, но, сев в машину, сразу же очутилась в его объятиях. С каждым новым поцелуем ее губы казались ему вся мягче и податливее. Машина остановилась на 155-й улице, между Бродвеем и Амстердам-стрит, но Сабина не позволила Эрику отпустить такси. - Нет, Эрик, пожалуйста, не надо. Ведь потом нам будет только труднее... - Неужели то, что вы сказали утром, остается в силе? Вы не передумали? - печально спросил Эрик. Он стоял рядом на тротуаре, без шляпы. С реки дул сильный ветер, но Эрик по-прежнему остро ощущал запах ее п