т, - сказал он. - Он должен быть именно таким. Эрик понимал беспокойство Тернбала. Ни одна из фирм Американской машиностроительной компании не выпускала ничего похожего на запроектированный им резец. Когда он будет утвержден, Тернбалу придется подумать о создании совершенно новой фирмы для производства этого станка. И, по расчетам Эрика, во главе этой фирмы должен стать не кто иной, как сам изобретатель. Он понимал, что его расчеты могут осуществиться лишь в далеком будущем, но игра, безусловно, стоила свеч. Наконец-то ему удалось сделать первый шаг к намеченной цели. Рассказывая вечером Сабине о разговоре с Тернбалом, он старался не слишком подчеркивать свое торжество, великодушно прощая ей обидное неверие. Но она смотрела на него очень серьезно, и в глазах ее был немой и настойчивый вопрос, для выражения которого она не могла найти слов. Нет, черт возьми, он не станет ее убеждать. В конце концов, он делает все это только из любви к своей семье. Он не хотел, чтобы Сабина и Джоди прозябали в этих грязных, прокопченных лачугах по соседству с заводом фирмы "Гаскон" или перебивались с хлеба на воду на десять долларов в неделю. Такая жизнь не для него - физика, ученого, и не для них - его семьи. А если Сабина не может этого понять, тем хуже для нее! И Эрик невольно подумал, что Мэри отнеслась бы к его поступкам совсем по-другому. 3 Хьюго Фабермахер охотно согласился просмотреть расчеты Эрика. Он удивился, однако, внезапному посещению старого товарища и в первую минуту даже не узнал его. Такая манера одеваться, такая энергичная, деловитая походка, напряженная целеустремленность и уверенность во взгляде были, по мнению Фабермахера, присущи только людям определенного типа. Даже здесь, в Научно-исследовательском институте имени Дженифера, где сотрудничали наиболее преуспевающие и популярные ученые-биологи, люди такого типа встречались редко. В резком дневном свете лицо Эрика напоминало изображение на только что Отчеканенной серебряной монете. - Понимаете, мне просто необходимо, чтобы мои расчеты проверил посторонний, беспристрастный человек, - начал Эрик. - Все данные здесь, - он похлопал рукой по рукописи, которую положил на стол перед Фабермахером. - Проверьте мои расчеты и посмотрите, правильно ли я их использовал в проекте. - После паузы он добавил: - Я прошу вас, Хьюго, о дружеской услуге, но вместе с тем хотел бы договориться с вами вот о чем: вы мой консультант и должны принять соответствующее вознаграждение. Хьюго удивленно посмотрел на него через стол. Он не видел ничего предосудительного в денежном вознаграждении, но в данном случае это показалось ему совсем неуместным. Но он никогда не мог всерьез сердиться на Эрика. - Нет, я могу это сделать только в виде дружеской услуги, - сказал Хьюго. Он заметил, что Эрик покраснел, и, сжалившись над ним, добавил: - По правилам института сотрудники не имеют права брать платные работы со стороны. Я лично не вижу в этом ничего плохого. Я бы с радостью взял ваш миллион долларов, но просто не хочу подавать дурной пример: к сожалению, у нас слишком много физиологов и биохимиков соблазняются коммерческой работой для фармацевтических фирм... Эрик улыбнулся: - Ваш гонорар не составит миллиона, Хьюго. Разве только половину. - Хотя бы и так. При моей бедности я согласился бы и на полмиллиона. Ну, ладно, посидите у окна и полюбуйтесь видом, пока я просмотрю вашу рукопись, а если мне понадобятся объяснения, я вас спрошу. Фабермахеру было очень любопытно узнать, что это за работа, которая могла так изменить весь облик Эрика. К тому же ему приятно было в этом институте, где он чувствовал себя чужим, поговорить о проблемах физики с настоящим физиком. Ему дали здесь временную работу и приняли в число членов института, главным образом чтобы создать прецедент. Институт в основном занимался медицинскими исследованиями, но биологи задумали расширить штат за счет физиков и математиков и постепенно свести число медиков до незначительного меньшинства. И первым шагом в этом направлении был отпуск средств для приглашения нескольких безобидных, не участвующих ни в каких интригах ученых-физиков. Фабермахер отлично понимал, что играет роль своего рода приманки, но это его не беспокоило. Работа в институте означала для него спасение от гнетущей опеки Эрла Фокса. Он держался в стороне от всех институтских интриг; эта борьба страстей волновала его не больше, чем воинственные крики мальчишек, доносящиеся с детской площадки. И все же, несмотря на это новое ощущение независимости, ему казалось, что его жизнь уперлась в непроходимый тупик. Он переживал период мучительной усталости и глубокого отчаяния, и только какая-то внутренняя стойкость еще связывала его с жизнью. Все это время Хьюго регулярно посещал клинику Маунт-Синаи, где его лечили рентгеном. Там его укладывали ничком на черный, покрытый каучуком стол и в течение нескольких минут пропускали через его тело невидимый очищающий поток мощных лучей. Хьюго относился к своей болезни философски. Он сравнивал таинственного микроба, порождающего в его крови враждебные клетки, с кровожадным тираном, которого в открытой схватке удавалось перехитрить и на время смирить; но после каждой такой схватки организм Хьюго становился еще чувствительнее к следующему приступу. Когда он уехал из Кемберленда в Чикаго, чтобы встретиться с Эдной, новый приступ болезни поразил спинной мозг и вызвал паралич, но через несколько месяцев в результате облучения его здоровье снова временно восстановилось. Хьюго столько раз в своей жизни смотрел смерти в глаза, что ни мучения, ни сама смерть уже не пугали его. Единственное, чего он не мог вынести, - это страдания в глазах Эдны, когда она ухаживала за ним. Беспомощный, обреченный на полную неподвижность, он подолгу смотрел на Эдну и в сотый раз давал себе клятву никогда не жениться на ней. Лучше уж насильно вытолкнуть ее из своей жизни, чем доставлять ей такие мучения. Более или менее поправившись, Хьюго по приглашению Фокса приехал в Нью-Йорк - сам он был слишком апатичен, чтобы искать себе работу в другом месте. Он снял маленькую комнату, очень похожую на ту, в которой жил много лет назад, и снова, как тогда, почти все время стал проводить в физической библиотеке, где мог забыться и уйти от жизни в мир, созданный его разумом. Фокс навестил его всего один раз, он зашел, чтобы сообщить о вакансии, открывшейся в одном научно-исследовательском институте. Фокс не сказал ничего ни за, ни против этой работы, но, насколько можно было судить по его грустному безучастному лицу, не сомневался в том, что Фабермахер примет это предложение. Перейдя на другую работу, Фабермахер внезапно ощутил потребность в дружбе и человеческом участии. Эдна должна была приехать не раньше чем через два месяца. Поселившись в Нью-Йорке, Хьюго с первого же дня подавлял в себе желание повидать Горинов и только теперь позвонил к ним и попросил позволения зайти. Он застал Сабину одну, но в этой нью-йоркской квартире ему сразу стало не по себе. В Америке он привык к скромному уединению и всегда находил у Горинов обстановку, мало чем отличавшуюся от его собственного жилья, если не считать уюта и жизнерадостности, которые вносила в свой дом Сабина. Но нынешняя их квартира была похожа на роскошный орнамент, вылепленный на пышном фасаде американского процветания. Тут все говорило о том, что обитатели ее идут в гору. На Сабине было простое черное платье, по-видимому такое же дорогое, как и платья, присылаемые Эдне ее матерью. Но мать Эдны принадлежала к чужому, далекому миру и обладала, по представлениям Хьюго, сказочным богатством, а Горины всегда были для него своими, близкими людьми. Эрик работает в лаборатории, объяснила Сабина. Она не сумела рассказать Хьюго, в чем состоит работа Эрика, и он вызвал ее на разговор о самой себе. Он понял, что она счастлива. Она говорила о себе и об Эрике так, словно никогда и ни в чем не отделяла себя от мужа. И то, как она рассказывала о "нашей" квартире, "нашей" обстановке, "нашей" работе, все больше и больше отдаляло ее от Хьюго. Тщетно старался он уловить в ее голосе, в выражении ее лица хоть что-то, кроме радости от встречи со старым другом. Он уже раскаивался, что пришел, и, выждав удобную минуту, встал, чтобы распрощаться. Сабина протянула ему руку, и он на минуту задержал ее в своей, разглядывая тонкие пальцы, лежавшие на его ладони. Ощущение гладкой кожи этих белых пальцев, прильнувших к его руке, создавало иллюзию близости, их прикосновение было похоже на ласку. Потеряв самообладание, Хьюго умоляюще произнес ее имя и вдруг увидел в ее глазах внезапно вспыхнувшую нежность. Нет, она ничего не забыла. Весь вечер она выдерживала непринужденный, почти безразличный тон, но сейчас в ней, помимо воли, вдруг прорвалось теплое чувство. Все еще не отпуская ее руки, он привлек ее к себе и поцеловал в полураскрытые губы. На мгновение она отдалась порыву, и от ее прежней выдержки не осталось и следа. Ее мягкие губы прижались к его губам. Хьюго помнил жадность, властность, требовательность поцелуев Эдны. В поцелуе Сабины он почувствовал нежность, ласку, она как бы покорно отдавала ему всю себя. Когда она с мучительным усилием оторвалась от него, ее лицо пылало, а серые глаза расширились. - Спасибо, - сказал он тихо, - за доброту. - Это просто какой-то странный порыв, - сказала она с досадой, словно отвергая его объяснение. - Я сама не понимаю, как это могло случиться. - Это я виноват, ведь я так сильно и так давно вас люблю. Вы же знаете. Вы всегда это знали. - Тем хуже. Выходит, что я играю вами. - Играете? - слабо улыбнулся Хьюго. - Нет, это была не игра. Сабина принужденно улыбнулась. - Мы придаем слишком большое значение одному поцелую. - Значит, он этого стоит, - ласково ответил он. - Не корите себя. Сабина, обещаю вам запомнить, что ваша доброта на меня не распространяется. - Не надо насмехаться, - взмолилась она. - Зачем вы надо мной смеетесь? - Я был бы последним болваном, если бы вздумал над этим смеяться. Спокойной ночи, Сабина. И все-таки она была права. Этот поцелуй был вызван случайным порывом, а не любовью, ее толкнула к нему жалость и, быть может, минутное влечение. В первый раз со времени своего приезда в Нью-Йорк Хьюго вдруг затосковал об Эдне. Но как только она приехала, он снова почувствовал, что задыхается в ее присутствии. В последние две недели Хьюго стал замечать симптомы приближающегося приступа и тотчас же стал решительно отстранять от себя Эдну. Он не хотел обрекать ее на очередной подвиг, хотя и знал, что она никогда не бросит его больного. Он нарочно старался изводить ее, чтобы она ушла сама, но Эдна была упряма. Наконец только накануне встречи Хьюго с Эриком она уехала, оставив его в состоянии полного изнеможения. Перевертывая страницу за страницей, Хьюго читал рукопись Эрика, и ему казалось, что он издалека, бесстрастно наблюдает работу чьей-то мысли. Все это было для него чуждым и далеким, но вместе с тем рукопись произвела на него большое впечатление, он был поражен не содержанием ее, а манерой мыслить и рассуждать. Как большинство экспериментаторов, Эрик до сих пор был не слишком силен в теоретических рассуждениях, но тут, в той простоте, с какою он подходил к решению задачи, явно чувствовались зрелая мысль и уверенность в себе. Хьюго Фабермахеру даже стало обидно, что такой талант тратит силы на какую-то незначительную и очень узкую проблему. Эрик смотрел вниз, на реку, поставив ногу на низкий подоконник. Его профиль показался Хьюго неправдоподобно красивым, как у героев в кинофильмах, пожалуй, даже пошловато-красивым. Но в то же время по лицу Эрика было видно, что он сильно волнуется, что тревожное ожидание привело в смятение все его мысли и чувства, такие же честные и чистые, как и его ум, разрешивший эту сложную, хотя и мелкую проблему. Фабермахер иронически подумал, что Эрик похож сейчас на первоклассного скульптора, в волнении ожидающего оценки вылепленной им снежной бабы. Задумчиво закрыв папку, Хьюго сказал: - По-моему, все в порядке; есть, правда, кое-какие технические мелочи, о которых я не могу судить. Если хотите, давайте посмотрим вместе. - Его очень интересовал один вопрос, но деликатность не позволяла спросить прямо; больше всего Хьюго боялся задеть больное место Эрика. Поэтому он сказал: - Вам нравится работать в этой фирме, Эрик? - Да. - Эрик обернулся к нему и, словно желая предупредить дальнейшие расспросы, добавил: - Очень нравится. - Должно быть, вам хорошо платят? Эрик невольно посмотрел на свой костюм, как мальчик, уличенный в проказах и уверенный, что его поймут и простят. Спокойно и чуть виновато улыбнувшись, он ответил: - Да. Что верно, то верно - платят они много. Фабермахер снова взялся за рукопись, чувствуя, что не может задать Эрику интересующий его вопрос. Да, и в конце концов, не все ли равно! - Я только не могу понять одного, - сказал Хьюго, переводя разговор на другую тему. - Яне понимаю, почему вы выбрали для вашего станка такую необычную форму? Или, может быть, таково было задание? Эрик покачал головой и усмехнулся. - Неужели это так бросается в глаза? Фабермахер понял, что он все-таки нечаянно коснулся больного места. - Вы, по-видимому, и сами считаете, что это - далеко не самая целесообразная форма для станка. Почему же вы делаете вид, что уверены в обратном? - Все зависит от того, что вы понимаете под целесообразностью. - Грустная усмешка не сходила с лица Эрика, пока он объяснял Хьюго свои соображения. - Видите ли, Хьюго, я хочу быть главою фирмы. И само собой, - продолжал он, - как только будет создана такая фирма, я, чтобы сохранить за собой права на изобретение, сейчас же запатентую все виды станков, устроенных по этому принципу, какие только смогу придумать. Но это, конечно, будет не скоро. Фабермахер удивленно глядел на Эрика и наконец задал вопрос, давно вертевшийся у него на языке: - Но зачем это вам? Эрик нетерпеливо развел руками. - Зачем! Если это не ясно само по себе, то объяснить просто невозможно. Вот Сабина до сих пор не может понять, хотя, казалось бы, ей-то должно быть всего виднее. Могу только сказать, что этим пропитан самый воздух вокруг нас, людей, работающих в промышленности. Это страх, который, словно едкая пыль, проникает вам в ноздри, независимо от того, что вы собой представляете. И вы либо медленно погибаете от этой своеобразной формы силикоза, либо должны найти себе защитную маску. Так вот, моя идея и будет моей защитной маской. Я не дамся им на съедение. Слушайте, Хьюго, - продолжал он взволнованно, - вы же знаете, почему мы потерпели поражение в Кемберленде. Кто дал Ригану такую власть? Кто, как вы думаете, стоит за его спиной? - Значит, для вас еще существует и Кемберленд, и Риган? - медленно спросил Хьюго. - Вы все еще обороняетесь от Ригана? - Он устало махнул рукой. - Ведь жертвой-то был я, а вы как будто испуганы гораздо больше меня. Вы до сих пор ощущаете этот гнет, словно еще связаны с Кемберлендом и должны ходить на задних лапках перед Риганом и попечителями. - Просто я извлек из этого хороший урок. А вы - нет, и Траскер тоже. Что ждет Траскера, который сейчас спит и видит, как бы ему опять получить такое место, какое было у него в Мичигане? Или Хэвиленда, вообразившего себя персонажем из романов Уэллса? - И вы уверены, что эти люди вас не обведут вокруг пальца? Что они спокойно позволят постороннему человеку, вроде вас, класть себе в карман их деньги? Вы думаете, если вы одеваетесь, как они, то вы уже стали одним из них? - Хьюго замолчал, устав от спора. - Знаете, Эрик, поступайте, как вам угодно. Живите, как знаете. И давайте вернемся к вашей рукописи. - Он чуть было не добавил: "В конце концов, какое все это имеет значение", но внезапно почувствовал в этой фразе мертвенно безразличную интонацию Эрла Фокса. Он весь похолодел при мысли, что, должно быть, многое из того, что он теперь делает, говорит или думает, в точности напоминает Фокса. - Вот увидите, - сказал Эрик. - Увидите! Хьюго покачал головой. - Нет уж, избавьте меня от этого зрелища. Эрик чуть было не ответил ему резкостью, но сдержался и сердито зашагал вокруг стола, потом оба молча нагнулись над рукописью, в которой блестящая научная мысль была использована в целях... усовершенствования фрезерного станка. 4 После разговора с Фабермахером Эрика долго не покидало чувство обиды, словно Хьюго каким-то образом обманул его доверие. Упорно работая над своим проектом, он мысленно повторял все те доводы, которыми собирался поразить Хьюго, когда они встретятся в следующий раз, однако ничего не делал, чтобы ускорить эту встречу. Затем Эрик узнал от Тони Хэвиленда, что у Хьюго начался новый приступ. Он взял отпуск за свой счет и сейчас находится в небольшой клинике в Нью-Джерси, где его лечат каким-то новым способом. Значит, виновато подумал Эрик, пока он сидел в лаборатории и дулся на Хьюго, тот, тяжелобольной, лежал в клинике. - Эдна все-таки уговорила его лечь в клинику, - сказал Тони. Они с Эриком завтракали в клубе Колумбийского университета; - Он обещал ей это перед тем, как они разошлись. Эрик положил вилку на стол. - Как разошлись? - спросил он. - Когда? - Да уж порядочно, еще зимой. - Тони с недоумением взглянул на него. - Эдна решила, что с нее довольно. Как ваша работа? - спросил он. - Ничего, - ответил Эрик, глядя в сторону. - А ваша? - Очень хорошо. Эрик с улыбкой взглянул на него. - Все еще носитесь с этим делением урана? - Теперь это уже не пустяки, Эрик. Чем дальше, тем важнее становится эта проблема. Порой мне даже страшно бывает. - Вот уж напрасно! - Много вы знаете! Слушайте, ведь до сих пор все сводилось к вопросу о том, сколько дополнительных нейтронов выделяется при каждом делении. Это одна из главных проблем, над которыми мы работали. Если число нейтронов в среднем меньше единицы - реакции не будет. Но если число их превышает единицу, у меня есть все основания бояться. Да и у вас тоже - потому что реакция пойдет. Так вот, это число наконец установлено. - И что же? - Не один, а два. В два раза больше, чем нужно! Глаза их встретились, и сердце Эрика сжалось. Обоим было неловко, точно они в чем-то обличили друг друга. Казалось, все только и заняты исследованием этого проклятого деления. В начале марта Эрику позвонила Мэри Картер. Она приехала в Нью-Йорк по приглашению Колумбийского университета, предложившего ей прочесть летний курс лекций в университетском филиале - женском колледже Барнарда. Мэри была в восторге и от предстоящей работы и от того, что она видела в здешних лабораториях. Эрик понял, что она ждет приглашения позавтракать вместе, и внезапно заколебался. Он знал, что если очутится с ней наедине, то при его теперешнем душевном состоянии... Нет, к черту, злобно подумал он, его жизнь и так достаточно трудна, незачем вносить в нее лишние осложнения. - Приходите к нам сегодня обедать, - сказал он. - Днем я, к сожалению, буду занят. В трубке наступило молчание. - Не знаю, смогу ли, - наконец ответила Мэри. - Если б вы сказали мне раньше... А то у меня уже есть кое-какие планы на вечер. Если я приду, я должна буду рано уйти. - Ничего, - твердо сказал Эрик, - мы тоже потом должны будем уйти. Приходите к половине восьмого. Сабина еще одевалась, когда Мэри позвонила, и Эрик вышел встретить ее один. Открыв дверь, он увидел на ее лице тревожную улыбку и тотчас понял, что, дожидаясь, пока откроется дверь, она пережила мучительную минуту нерешительности, показавшуюся ей бесконечной. Мэри чувствовала, что в этом доме она будет в гостях у Сабины, а не у него. Пока Мэри снимала в передней шляпу и пальто и поправляла волосы, Эрик стоял за ее спиной; их взгляды встретились в зеркале. Она на секунду застыла с поднятыми руками, в глазах ее были немой вопрос и мольба, о помощи. Эрик вдруг инстинктивно догадался, что это серое шерстяное платье - совсем новое и что она впервые надела его сегодня. - Вы прекрасно выглядите, - сказал он, улыбаясь. - В тысячу раз лучше, чем когда я вас видел в последний раз. Она сразу почувствовала себя гораздо увереннее и поблагодарила его взглядом. - Ну уж и в тысячу, - рассмеялась она. - Именно в тысячу, - настаивал он. - Пойдемте выпьем, пока освободится Сабина. Она только что уложила Джоди. Входя вслед за Мэри в гостиную и следя за ее взглядом, Эрик вдруг глазами постороннего увидел, что каждая вещь в доме говорит о зажиточности его владельца. Раньше Эрик никогда этого не замечал. Вся комната была выдержана в мягких, гармоничных тонах. Наблюдая за Мэри, оглядывавшей гостиную, Эрик почувствовал, что ему очень хочется, чтобы ее поразил уют, созданный для него Сабиной. Ему казалось, что это хоть отчасти искупит ощущение вины перед женой, которое тяготило его со времени первой встречи с Мэри. Сабина вошла, когда Эрик наливал в бокалы коктейль. Она подошла к Мэри с протянутой рукой, улыбаясь ей, как старой знакомой, хотя все их знакомство ограничивалось мимолетной встречей в поезде, когда они ехали из Арджайла в Нью-Йорк. - Простите, что заставила вас ждать, - сказала Сабина, пожимая ей руку. - Но чтобы прийти в себя после того, как уложишь Джоди, мало переодеться - надо переродиться. Эрик говорил мне, что вы переезжаете в Нью-Йорк? - Только на лето, да и то еще не наверное. - Тогда выпьем за то, чтобы это было наверное, - сказала Сабина. Она отпила из бокала, окинула стол испытующим взглядом и, извинившись, вышла отдать какое-то распоряжение прислуге. Мэри поглядела ей вслед. - Она очень мила, - как бы про себя, произнесла Мэри. - Она мне нравится. - Обернувшись, она с легким укором взглянула на Эрика. - Я не думала, что она такая. - А какой же вы себе ее представляли? - засмеялся он. Мэри только пожала плечами, но, заметив выражение его лица, вдруг покраснела. - Право, не знаю, - призналась она, - просто у меня было совсем другое представление о ней. Сабина вернулась, и они сели за стол. Между женщинами завязался непринужденный разговор, несмотря на то что они не имели общих друзей или знакомых. Эрику хотелось, чтобы они понравились друг другу, потому что обе были ему дороги, но внезапно он испугался, что они подружатся, - он знал, что в этой дружбе ему не было бы места. Он вмешался в разговор и спросил Мэри о ее работе. - Я дошла до такого состояния, что просто не знаю, что бы я делала, если б не это приглашение в Барнард, - сказала она, глядя в сторону. - До каких же пор можно мириться с тем, что тебя затирают и не допускают в мир, которым завладели мужчины! Конечно, педагогическая работа в Барнарде - это еще не вторжение в область мужских прав, но все-таки это другой мир, пусть даже и женский. А теперь, когда я знаю, что после лекций мне достаточно перейти Бродвей, чтобы попасть в лабораторию, где я смогу заняться исследованием атома урана, у меня появился новый стимул в жизни. - Не будем говорить об этом, - сухо сказал Эрик. - Мне уже надоела эта проклятая атомная проблема. Послушаешь Тони Хэвиленда, так можно подумать, что наступил золотой век. Мэри рассмеялась. - Ну, может, и не золотой, но вы должны согласиться, что перспективы по меньшей мере соблазнительны. - Мне и моя собственная работа кажется достаточно соблазнительной. - Он поднял глаза на Сабину и встретился с ее пристальным взглядом. - Если все пойдет так, как я рассчитываю, очевидно, для производства моего изобретения придется создать отдельную фирму. - С вами во главе? - шутливо спросила Мэри. - Об этом еще не было речи, но я, конечно, выдвинул свою кандидатуру. Мэри откинула голову и засмеялась. - Чудесно, Эрик! Я буду за вас! - Значит, вы считаете, что я смогу это осилить? - спросил он великодушно, стараясь не выказывать перед Сабиной своего торжества. - Ну хорошо, Мэри, допустим, мне это удастся и я получу разрешение увеличить масштабы моих исследований. Стали бы вы тогда работать у меня? - Не задумываясь, - ответила она. - На равных правах с мужчинами, надеюсь? - Само собой. Во всех лабораториях моей фирмы мужчины и женщины будут работать на равных условиях. - Ох, Эрик, только позовите меня - все брошу и примчусь, - со смехом сказала Мэри. Сабина с интересом поглядела на нее. - И вы действительно бросили бы свою работу? Мэри доверительно дотронулась до ее руки. - Получи я такое приглашение, я бы схватилась за него не раздумывая! Сабина промолчала, но Эрик понял, что слова Мэри ее нисколько не убедили, и этот скептицизм начал его раздражать. В половине десятого Мэри собралась уходить, и когда все трое стояли на площадке в ожидании лифта, ею снова овладела прежняя неуверенность. Она смотрела на Эрика и Сабину, стоявших у дверей, улыбалась им, благодарила, но Эрик знал, что она боится той минуты, когда дверь за ними закроется и она еще острее почувствует свое одиночество. Дверь закрылась, но одинокими почувствовали себя они. Не обменявшись ни словом, они прошли в гостиную. - Тебе следовало проводить ее и усадить в такси, - сказала Сабина. - Теперь поздно об этом говорить, - задумчиво ответил Эрик. - Ничего с ней не случится. Он очень хорошо представлял себе, что сейчас переживает Мэри, идя по улице к метро. Она только что вышла из дома, озаренного сиянием успеха, где хозяева, казалось, только из вежливости интересовались ее мелкими будничными делами. Эрик знал, что она сейчас подавлена сознанием собственного ничтожества, и мог бы подробно, до малейших оттенков, описать ее состояние, ибо оно было хорошо ему знакомо. Все это когда-то испытал он сам, возвращаясь из Чикаго в Арджайл после встречи с нею. В то время Мэри переживала пору блестящих надежд. Теперь она, в свою очередь, видела его в ореоле успеха и понимала, что дальнейшая его карьера зависит только от его выбора. Правилен или неправилен будет этот выбор, но он, Эрик, сейчас имеет право рисковать, потому что он хозяин своей судьбы. Эрик знал, что и Мэри, и такие люди, каким был он сам несколько лет назад, видят в нем отчаянного смельчака, повергшего к своим ногам жизнь - могучего великана, который вот-вот подымется и либо раздавит его, либо станет его покорным рабом. И все равно, выиграет ли он свою битву или проиграет, но его дерзкая отвага заслуживает восхищения, и это понятно всем, кроме Сабины. В тот же вечер Эрик еще раз убедился в том, что: как бы там ни думали другие, он избрал верный путь. В этом ему неожиданно помог человек, которого он видел всего раз в жизни, почти десять лет назад, в тот вечер, когда он познакомился с Сабиной. 5 Вскоре после ухода Мэри Эрик и Сабина вышли из дому и остановились под навесом подъезда, поджидая такси. Вдоль улицы, по направлению к Колумбус-авеню, пылали в темноте три огненных островка - это мальчишки жгли костры. Два месяца тому назад они начали сжигать выброшенные рождественские елки, превращая улицу в огненную аллею, и с тех пор никак не могли отказаться от этого удовольствия. В конце улицы засветились фары; проезжая мимо костров, машина то освещалась вся целиком, то снова скрывалась в темноте, и тогда были видны только две ее яркие фары. - Вот свободное такси, - сказал Эрик. - Сейчас остановлю. По дороге Сабина без особой радости думала о предстоящем вечере. Эрик откинулся в угол и, слегка сдвинув брови, сосредоточенно молчал. Раньше, когда он вот так же уходил в себя, Сабина никогда не докучала ему расспросами, стараясь не мешать, но сейчас она знала, что не только работа занимает его мысли, и чувствовала себя немного виноватой в этом. С тех пор как у него появились эти новые планы, его отношение к ней заметно изменилось: иногда она чувствовала в нем трогательную неуверенность, а иногда и явный вызов. Сабина знала, что может вернуть ему веру в себя - надо только согласиться с ним и одобрить его планы. Сейчас он вызывал в ней огромную нежность. Нет ничего легче, думала она, как взять и сказать: "Эрик, знаешь, я все обдумала и решила..." В конце концов, может быть, он и прав, убеждала она себя. Ведь вот Мэри Картер согласна же с ним. Да и кому, как не ему, знать, что для него лучше! У человека в тридцать лет могут появиться совсем другие идеалы и стремления, чем те, которые были у него в двадцать и даже в двадцать пять лет. И сердиться на него за эту перемену было бы нелепо и жестоко. Ведь ей дорог сам Эрик, говорила она себе, а не его честолюбивые планы. Сабина порывисто тронула его за руку и придвинулась ближе. Эрик удивленно вскинул на нее глаза. - Эрик, - сказала она, - знаешь, я все обдумала... Но слова не шли у нее с языка. В полном отчаянии она поняла, что не может солгать, но вместе с тем твердо решила больше не дуться на Эрика. Она взяла его руку и переплела его пальцы со своими. - Я все обдумала, - продолжала она, - и пришла к убеждению, что в машине мы всегда сидим слишком далеко друг от друга. Это страшно неуютно. Эрик ласково засмеялся. - Я тоже об этом думал. - Почему же ты тогда не придвинулся ко мне первый? - Я боялся, что ты на меня сердишься. - Ну, может, какая-то маленькая часть меня и сердится, - призналась Сабина. - Зато большая часть вовсе не сердится. И ты сидишь как раз с этого боку. Он снова засмеялся, и она почувствовала, что у него стало гораздо веселее на душе. - Ладно, - сказал он. - Будем надеяться, что когда-нибудь ты вся целиком примиришься со мной. Сабина ответила не сразу, пряча за улыбкой свои колебания; ей хотелось согласиться с ним, но она была твердо уверена в обратном. Нежность к нему все-таки пересилила. - Может быть, - сказала она. - Может быть, так оно и будет. Они остановились у отеля, где жила Эдна Мастерс, захватили с собой Тони Хэвиленда и Эдну и все вместе отправились туда, где им предстояло провести сегодняшний вечер, - раз в год брат и невестка Тони устраивали у себя большой прием, на котором бывал весь город. Тони был элегантен, как всегда, но казался усталым и посеревшим. Сабина нашла, что Эдна стала очень интересной женщиной; у нее были медленные, плавные, почти ленивые движения, словно она еще не совсем освободилась от какого-то транса. Сабина не знала настоящей причины разрыва между Эдной и Хьюго, но ей было слишком хорошо известно отношение Хьюго к этой женщине, чтобы судить о ней объективно, поэтому Сабина чувствовала себя с ней неловко. Большие, обведенные тенью глаза Эдны были влажны, лицо напряжено: казалось, она в любую минуту способна расплакаться. Она совсем не была похожа на ту взбалмошную девушку, которую Сабина несколько раз видела в Арджайле. Та, прежняя Эдна, должно быть, умерла в приступе горя и отчаяния, и жизнь этой, теперешней, новой женщины началась со смертью той. Ее рыжие волосы заметно посветлели из-за седины, хотя ей не было еще и тридцати лет; когда она улыбалась, в глазах ее появлялось выражение настороженности и замкнутости. От нее слегка пахло бренди. Они подъехали к дому Хэвилендов незадолго до полуночи. Во втором этаже светились высокие окна, на спущенных занавесях то и дело мелькали тени. Такси остановилось у подъезда следом за другой машиной, из которой только что вышло несколько гостей. Сабина первая стала подниматься по ступенькам подъезда; какой-то человек из шедшей впереди группы оглянулся на нее и вдруг остановился. На нем был безукоризненно сидящий фрак; в тени дома трудно было разглядеть его лицо. Человек приподнял шляпу и улыбнулся. Сабине бросились в глаза его крепкие белые зубы - от улыбки его мясистое лицо с массивной нижней челюстью выглядело значительно привлекательнее. При небольшом росте он был очень широк в плечах, и по той самоуверенности, которая чувствовалась в его чопорно-прямой осанке, Сабина сразу узнала его. - Сэби... Хэллоу! - низким густым басом произнес он. - Хэлло, Арни, - усмехнулась Сабина, словно в этой встрече была какая-то ирония. Эрик остановился рядом, с любопытством глядя на незнакомца, но в это время подошедшая сзади группа гостей разъединила их и увлекла за собой. - Кто это? - спросил Эрик, когда они поднимались на второй этаж. - Тебе ничего не говорит имя Арни О'Хэйр? - Арни О'Хэйр? - Он отрицательно покачал головой. - Помнишь вечеринку у Томми Максуэла, когда мы с тобой встретились в первый раз? Мы с тобой вышли в кухню за сандвичами, а потом ко мне подошел молодой человек и сказал, что нам пора уходить. - Как я могу помнить? Это было так давно... - сказал Эрик и вдруг улыбнулся. - А, помню! Такой щекастый? - Ну да, щекастый, - кивнула Сабина, и в улыбке, которой они обменялись с Эриком, промелькнуло то прежнее взаимопонимание, которого давно уже не было между ними. В зале было шумно, многолюдно, пахло табачным дымом и духами. Гости, очень элегантно и изысканно одетые, казалось, говорили одновременно и сразу обо всем - о войне, о театре, об отношении правительства к предпринимателям... Куда бы Сабина ни поглядела, всюду она видела оживленные лица и шевелящиеся рты. Тони представил ее бледной, некрасивой, нескладно одетой женщине. - Моя невестка, Прю Хэвиленд, - сказал он Сабине. Миссис Хэвиленд, словно школьница, сказала заученную любезность, и тут же Сабину оттеснили другие гости. Она мельком заметила в толпе Эдну и Эрика, направлявшихся в сторону бара. Тони она тотчас же потеряла из виду, но вдруг перед ней возник Арни - он держал в руках два полных бокала, растопырив локти, чтобы его не так толкали. Он смотрел на нее с явным интересом. - Возьмите-ка, - сказал он, протягивая ей бокал. - Вот уж не ожидал встретить вас здесь. Давненько мы с вами не видались! - Я уезжала за город на выходной день, - засмеялась Сабина. - А разве вы имеете большее право, чем я, находиться здесь? - Я хорошо знаю Хэвилендов, - ответил он. - Они дружат с родителями моей жены. - Она здесь? - Нет. - Сабина заметила, что лицо у него по-прежнему было красное и что выражение его колючих голубых глаз ничуть не изменилось. Она совсем не удивилась тому, что его черные, гладко прилизанные волосы заметно поредели - ведь, как-никак, с тех пор прошло уже десять лет. Сейчас ему, должно быть, лет тридцать шесть, сообразила она. У него сохранилась прежняя привычка впиваться глазами в собеседника так, что трудно было не опустить глаз под его взглядом. - Моя жена нездорова, - кратко пояснил он, как бы давая понять, что он только из великодушия не выказывает законного раздражения по этому поводу. - Все еще не может оправиться после третьего ребенка. Она и после первых двух девочек болела, но не так. И главное, доктор ее предупреждал. Вы ведь знаете Кору, - сказал он таким тоном, словно после этого напоминания ей все должно было стать понятным. - А вы тут с кем? - С мужем. Вы ведь знаете его, - сказала она, передразнивая его интонацию, но он не понял этого. Прихлебывая коктейль, она огляделась по сторонам. - Как странно, Арни, видеть вас таким и в таком месте! Было время, когда я даже представить себе не могла, что у кого-нибудь из моих друзей может быть жена или муж, а о детях уж и говорить нечего! А теперь все это кажется вполне естественным. Помните, мы, бывало, сидели в беседке на Риверсайд-Драйв, у Сто сорок второй улицы, и все пытались вообразить, как бы мы себя чувствовали, если б были знакомы с такими людьми, - она обвела взглядом зал. - Сегодня я возила сынишку к своей матери, туда, где я жила прежде. В один и тот же день побывать там и здесь - знаете, нужно родиться и вырасти в Нью-Йорке, чтобы в полной мере почувствовать это. Как вы справляетесь с такой жизнью, Арни? Он захохотал, и его плотная, крутая грудь затряслась от смеха. - Очень хорошо справляюсь, - многозначительно сказал он. - А вы? - Нет, - мягко сказала Сабина. - Я чувствую себя не на месте. Если б я приехала сюда из какого-нибудь Кливленда или Сент-Луиса, я бы воспринимала все это иначе. Но я родилась здесь и ходила в бесплатную школу, а наша хозяйка и ее муж учились в фешенебельных частных пансионах и имели гувернанток. Помните, как мы, бывало, смотрели на эту молодежь, когда встречали ее на танцах в Барнарде или в Колумбийском университете? Подумать только, что они нам казались сказочными принцами и принцессами! - Будет вам, Сэби, - покровительственно сказал Арни. - Моим детям теперь в самый раз иметь гувернанток и ходить в частные школы. А ваши как? Что думает об этом ваш муж? Сабина грустно усмехнулась. - Не знаю. У нас один мальчик, да и то Эрик не справляется со своими отцовскими обязанностями - ему все некогда. - Ну, знаете, хороших отцов не бывает, дай бог быть хорошим мужем. Она насмешливо взглянула на него. - Арни, ручаюсь, что вы только что состряпали это изречение! Он пристально посмотрел на нее, опять расхохотался и покачал головой. - Боже мой, Сэби, вы совсем не изменились! Ужасно приятно вас видеть. Черт меня возьми, - внезапно воскликнул он, - подумать только, ведь я все еще на вас в обиде! - Еще двадцать лет и еще четверо ребят - и вы все забудете. Однако надо разыскать Эрика. Хотите возобновить с ним знакомство? - Возобновить? Да разве я когда-нибудь был с ним знаком? - Конечно. Мы с вами познакомились с ним в один и тот же вечер. Он схватил ее за руку и уставился на нее удивленным взглядом. - Как, вы вышли замуж за него, за того младенца? - Почему вы называете его младенцем? Он старше Коры, а ведь вы женились же на ней. Арни сжал ее руку с видом собственника. - Ладно, давайте поищем вашего мужа. Значит, его зовут Эрик. А фамилия как? - Горин. Арни щелкнул пальцами и снова уставился на нее. - Не может быть! - сказал он. - Вот так штука! Он ведь физик, правда? Из Американской машиностроительной компании? Сэби, дорогая, да ведь я же фактически его поверенный. Наша фирма "Дэмпси, Картер и Уикс" ведет его патентные дела. Где же он? Я хочу его повидать. С трудом пробившись сквозь толпу, они наконец нашли Эрика. Он был занят каким-то серьезным разговором с Эдной. - А где Тони? - спросила Сабина. - Там где-то, - махнул рукой Эрик, сделав недовольную гримасу. - Он встретил старых друзей. - Вот и я тоже, - сказал Сабина и тут "же увидела на другом конце зала Тони. Он шел на балкон следом за стройной блондинкой, улыбавшейся ему через плечо. Обернувшись к Эрику, Сабина увидела, что Арни трясет ему руку. - Послушайте, я столько слышал о вас от старика Дэмпси... - говорил он. - Пойдемте наверх, - неожиданно обратилась к Сабине Эдна, беря ее под руку. - Мне хочется немножко посидеть. Арни уже вел Эрика к бару. Сабина поглядела им вслед, но Эрик не оглянулся. Эдна повела ее по каким-то коридорам и лестницам, и наконец они попали на крышу, где была устроена застекленная беседка. Тут было тихо и полутемно; в большом доме напротив одно над другим, лесенками светились окна, и оттуда в беседку падали слабые отсветы. - Я так устала! - вздохнула Эдна, садясь. - И так глупо себя веду! Слава Богу, Тони снова встретился с Лили. - Голос ее совсем замер, потом она опять заговорила тихо и с некоторым удивлением. - Он даже не замечает, как она постарела. Вы знаете Лили? - Нет, - сказала Сабина. Она закурила сигарету, решив как можно скорее докурить ее и вернуться вниз. Но Эдна продолжала: - Несколько лет тому назад, когда я была еще совсем девчонкой, у Тони и Лили Питерс был роман. Они мне в те времена напоминали Ланселота и Гиневру, хотя очень трудно было представить себе ее мужа, Дональда, в роли короля Артура. Я долго не догадывалась об их отношениях и даже тайком вздыхала по Тони. Однажды, зная, что он должен ехать на побережье, я целый день караулила его на Пенсильванском вокзале; наконец я его дождалась, пошла следом за ним в вагон и села рядом. Я напросилась к нему в лабораторию и там встретила Хьюго. Подумать только, ч