- Да, конечно, мечтай! - Она повернулась к тощему.  - Что  сказали твои
родители, когда узнали, что ты разбил свой "Порше"?
     - Ну, они сказали, что гордятся мной, потому что я все-таки смог пройти
тест на содержание алкоголя в крови.
     - Да, ты молодец, что перестал пить. Лучше антидепрессанты принимать.
     - "Роллинз" - это лучший колледж во Флориде. - А я-то  подумал, что это
его фамилия.
     - О, неужели? Потрясающе.
     - По-моему, Брюс вовсе не так неотразим, как ему  кажется, - толстяк не
собирался сдаваться.
     -  А почему тогда ты постоянно говоришь о нем? - Эта была первая фраза,
которую произнесла девушка со шрамом.
     - Меня бесит,  что  он так уверен в том,  что  он тако-о-о-й крутой.  -
Человек, закончивший Гарвард? Подружкой которого была нигерийская принцесса?
Знаете, мне он действительно казался крутым.
     - Иэн,  ты просто не можешь простить моего  брата за то, что  он  побил
тебя за то, что ты лапал умственно отсталую сестру Аманды.
     - Слушай, Майя, я и понятия не имел, что с ней что-то не так.
     - Не ври, ради Бога! Она больна гидроцефалитом! У нее такой лоб, что на
него  самолет  посадить  можно  - места хватит! - Троица  просто  зашлась от
смеха. Здорово сестра Брюса прижучила этого Иэна. Кто-то притворно ойкнул, и
лошадь  мистера  Роллинза встала на  дыбы. Он выругался  и  резко дернул  за
поводья.  Тогда его  рысак подошел  к  тому месту,  где стоял я, и  он  меня
заметил.
     Он подъехал еще ближе - теперь его кобыла вполне могла укусить меня - и
только тогда снизошел до того, чтобы заговорить со мной:
     - Ты что, новенький?
     - Ага. - В руках у меня по-прежнему были пивные банки.
     -  Если не хочешь, чтобы тебя уволили, то сейчас  же сходи и подбери те
жестянки, которые валяются на дороге. Ты что, не видел их, что ли?



     В дебрях  штата  Нью-Джерси я набрел на странное племя жестоких  людей,
которые  вызывали не больше симпатии, чем яномамо. Невероятно? Тем не менее,
это правда. Звучит нелепо, но я был ими очарован.
     6
     Мы  пробыли  во Флейвалле  уже две недели. По утрам  мама  делал массаж
Осборну, а потом ездила на собрания Клуба анонимных алкоголиков. В остальное
время мы занимались тем, что старались не ссориться. В основном я сидел дома
или гулял по полю. Новых впечатлений у меня было немного. Один раз мы ездили
за покупками в супермаркет (своим размером он больше напоминал ангар), и еще
я ходил на почту.  Маме стало лучше. Не знаю, что ей помогло - антигистамины
или  цветочный мед.  До  этого  дня  я  был уверен  в  том,  что  секрет  ее
выздоровления заключается в  бесконечном  потоке диетической  колы и сигарет
"Мальборо Лайтс", дым которых она жадно вдыхала целый день напролет. Кофеин,
сахарин и никотин. Наркотики для бедных - так она это называла. С  ней  было
уже не так весело, как раньше, и все-таки она была довольно забавной.
     Но когда она  стала бегать  по утрам, я серьезно забеспокоился. Это что
же с ней будет? Мама надевала кроссовки и тренировочные брюки и отправлялась
на   пробежку,  а   когда,   запыхавшись,  возвращалась   домой,  спортивный
бюстгальтер прорисовывался за  мокрым  клином на  ее футболке с изображением
улыбающегося лица. Она хотела,  чтобы  я развеселился,  потому что  тогда ей
самой будет  легче изображать, что  ей стало  лучше  - открыв банку  колы  и
попыхивая сигаретой, мама  говорила мне:  "Иди прогуляйся... Посмотри, какая
красота  вокруг. Подыши  свежим  воздухом.  Может, познакомишься  с ребятами
твоего возраста".
     Я так и не рассказал ей  о столкновении  с  аборигенами на лошадях. Мне
было  одиноко, скучно,  да  еще и телевизор  поломался...  Поэтому  подающий
надежды юный антрополог, дремлющий во  мне до поры до времени, пробудился. Я
решил описать эту  пятерку избалованных богатеньких детишек так, словно  они
действительно были неизвестным племенем, живущим где-то в бассейне Амазонки.

     Иэн  Подлый жирный  кабан  на  белой  лошади,  приставал  к  слабоумной
девочке. Гаваец по происхождению, хоть ни капли не похож на гавайца.
     Майя На лице - шрам. Сестра Брюса. Умеет выпускать кольца дыма.
     Тощий Собственный "Порше". Решил завязать с алкоголем,  переключился на
антидепрессанты.
     Итальянец Тупой. А может, дело в том, что он итальянец.
     Пейдж Блондинка  с большими сиськами. Разговаривает таким  тоном, будто
смертельно устала.
     Брюс ?

     Моим  любимым антропологом (не считая  отца,  конечно) был  Наполеон А.
Шаньон, автор книги "Яномамо: Жестокие люди". Эта замечательный классический
труд  кишмя  кишел  фотографиями туземных  грудей,  и я  (заявляю  об этом с
большим  смущением)   использовал   его  в  качестве   замены  подмокнувшего
экземпляра журнала  "Нейчурал хистори". Но мы сейчас не об этом.  Так вот, в
перерывах между  сеансами мастурбации я заметил, что рассказы Шаньона о том,
что он  пережил,  когда  находился  в  гостях у  индейцев Амазонки,  здорово
смахивают  на  мои  приключения  в  Флейвалле.  Ведь  антрополог  -  это, по
существу, новый житель маленького городка. Вот что он написал о  первых днях
пребывания   в  джунглях:  "Мне  пришлось  приложить  немало  усилий,  чтобы
свыкнуться с их представлениями о морали и родственных связях.  Меня  далеко
не сразу удалось стать членом их сообщества".
     Надо  признаться, мне  оказали холодный прием.  Этот говнюк Иэн  принял
меня за прислугу, а я струхнул так, что не объяснил ему  сразу,  что к чему.
Но  меня утешало  то,  что сам великий Шаньон находился в  таком подавленном
состоянии после  встречи с аборигенами, что написал: "Должен честно заявить,
что, если бы у меня был какой-нибудь способ закончить исследования, сохранив
при лицо, я сделал бы это немедленно".
     На заднем крыльце (Джилли называла  его "свиной угол") я нашел бинокль,
который  висел на  крючке, и  несколько раз в день  впирал взор в  горизонт,
надеясь  вновь  увидеть  этих  удивительных  детей  верхом на  лошадях.  Они
полностью  захватили  мое   воображение.  Вблизи  нашего  домика   постоянно
появлялись какие-то  люди. В одно прекрасное утро я был разбужен  лаем своры
пятнистых английских гончих  (их  было  не меньше  пятидесяти),  за которыми
ехало такое  же  количество  всадников - мужчин  и  женщин. Большинство было
одето  в красные куртки и цилиндры.  Они  во  весь  опор гнались  за  лисой,
которая, видимо, бежала впереди. Но когда я поднес бинокль к своим заспанным
глазам,  они  уже  ускакали  слишком  далеко,  и  их  лица  разглядеть  было
невозможно. Даже не знаю, чтобы такое  я мог сказать, чтобы они остановились
и обратили на меня внимание.
     Почему  же  меня не заинтересовало племя  Джилли? Теперь я знал, что ее
отец был главным молочником на ферме Осборна, а мать служила горничной в его
доме.  А что, если бы у  нее  тоже был "Порше"? Если бы  она умела выпускать
кольца  из  дыма,  сидя  верхом  на  лошади?  Совсем  недавно  мне  пришлось
признаться себе в том, что  я  - патологический  лжец. Но  мне  не  хотелось
считать  себя еще и прирожденным снобом!  Поэтому я  внушал  себе,  что  мой
интерес к Джилли никогда бы  не угас, если бы ее  бойфренд  не угрожал убить
меня. Впрочем, мой интерес угас не настолько, чтобы я прекратил наблюдать за
тем, как она в расхристанном виде убирает в нашем доме
     Каждый  день  я высматривал  этих избалованных детишек, а ночью, ложась
спать, так их и не увидев, с жаром уверял себя, что "контакт" невозможен. Не
исключено, что наша  встреча - это вообще  галлюцинация. Я  чувствовал  себя
жалким неудачником. Неужели мне  никогда не узнать,  откуда  у Майи шрам, не
прокатиться с дистрофиком на его "Порше", не  увидеть, какого размера голова
у сестры Аманды и не познакомиться  с Брюсом  и его нигерийской подружкой по
имени  Коко?! Трудно сказать, что меня  угнетало  больше: то ли желание быть
принятым  в  их  кружок,  то  ли  уверенность в том,  что  этого никогда  не
случится.

        7
     Гостевой  домик,  ставший  для меня тюрьмой, окружали  пятьдесят  акров
кукурузы. Со времени нашего приезда она выросла на целый фут, не меньше. Мне
казалось, что между мной  и  настоящей жизнью, в которой мне  не было места,
воздвигалась большая зеленая стена.
     - А почему ты ездишь на  собрания алкоголиков аж в Морристаун? - Дорога
в один конец  занимала  сорок пять  минут. У мамы были только "ученические"*
водительские права, и она боялась, что ее арестуют. <Документ, выдаваемый
после проверки зрения и сдачи экзамена  по правилам дорожного движения. Дает
право проходить практический курс вождения под руководством инструктора  или
опытного водителя. Действителен в течение года>.
     Мама уже сняла спортивный  костюм,  надела  лимонно-желтую  трикотажную
двойку  и  теперь  стояла  перед  зеркалом,  любуясь  на  свое отражение.  В
Нью-Йорке  она бы в  жизни ее не нацепила. Даже  если бы готовилась выбивать
деньги из родителей.
     - Мне легче  делиться  своими проблемами с  незнакомыми людьми. - Самое
удивительное - это то, что маме вроде бы нравилось, как она сейчас выглядит.
Глядя  в зеркало, она  хитро улыбалась. Я старался  быть милым... до поры до
времени. Но ей явно не понравилось, с каким выражением я сказал:
     - Тебя ведь никто в Флейвалле не знает.
     - Ну,  а  когда узнают? Я  бы  предпочла,  чтобы  они  услышали  о моих
проблемах от меня самой, чем...
     -  А мне-то  казалось,  что главный принцип  работы  Общества анонимных
алкоголиков - анонимность.
     -   Люди  разные  бывают.  -  Единственный  человек,  которого  я  знал
более-менее  хорошо,  была она  сама. И то -  в последнее  время  меня стали
одолевать сомнения в том, что это действительно так.
     - То есть теперь мы будем всем говорить правду? - Вы бы  знали, как мне
понравилась эта идея! Как и  большинство заядлых врунов, я вовсе не гордился
своими выдумками.
     -   Когда-нибудь  скажем.  -  Мама  перестала  пялиться   в  зеркало  и
повернулась ко мне: - Я хочу, чтобы у нас началась новая жизнь.
     -  Когда  ты познакомишь меня  с  мистером  Осборном?  -  Это  было  не
настолько non sequitur*, как могло показаться. <Лат.; из чего не следует;
здесь - непоследовательно>.
     - Я у него работаю... - Мама искала ключи от "Пежо". Она по-прежнему не
разрешала мне садиться за руль. - Мы живем  в его домике  для гостей, но это
не значит,  что он  мой друг. Он мой работодатель. - Казалось, она  говорила
это не только для меня, но и для себя тоже.
     -  А  это  тоже  его?  - спросил я, указывая на  бело-голубой вертолет,
который   пролетал  над  верхушками  деревьев.  Он  был  похож  на  огромное
насекомое.
     - Наверное.
     - А он может меня покатать?
     - Мы здесь не для того, чтобы развлекаться.
     - Зачем тогда нас приняли в Охотничий клуб?
     - То есть?
     - Гейтс сказал мне, что мы тоже стали его членами.
     - Когда он это сказал?
     - Когда ты вырубилась на заднем сиденье его машины.
     -  Почему  же ты  молчал?  -  В  ее  голосе  было  такое  же  страстное
нетерпение, как тогда, когда она искала свою заначку.
     - Я не думал,  что это  важно.  -  Но для нее  это явно  имело  большое
значение. Наверняка она разоралась бы из-за того, что я  забыл сказать ей об
этом,  если бы в комнату не вошла Джилли. Она появлялась в доме  два  раза в
неделю, и убиралась по нескольку часов.
     Моя подружка ткнула меня пальцем в плечо и спросила:
     - Ну, как делишки, Финн? - Если бы она пихнула меня не так сильно, я бы
решил, что она со мной заигрывает.
     - Здравствуйте, миссис Эрл. - С  тех пор,  как мы приехали в Флейвалль,
мама, никогда не бывшая замужем, получила титул "миссис".
     - Привет, Джилли. -  Мама явно пыталась  дать понять,  что в ее услугах
сейчас  не  нуждаются;  ей  хотелось,  чтобы  Джилли   убралась  куда-нибудь
подальше, и мы могли без свидетелей поговорить об Охотничьем клубе.
     - Миссис Эрл...
     - Да, Джилли?
     - Я просто хотела  узнать, как мне лучше вас  называть - миссис Эрл или
доктор Эрл?
     - Что-о? - Если бы Джилли не была так поглощена сборкой пылесоса, то по
выражению лица моей мамы сразу бы поняла, что дело нечисто.
     -  Финн сказал мне, что вы  окончили медицинский институт во Франции, и
мама велела  спросить вас,  как мне к  вам  обращаться:  миссис  или доктор.
Понимаете,  мистер Слоссен,  наш  дантист, всегда раздражается, если  его не
называют "доктор". - Мама нервно стиснула зубы.  Я  видел, как  пульсировала
венка на ее шее.
     - Я бы предпочла, чтобы ты называла меня, - мама задумалась на секунду,
- просто Лиз.
     -  Была  бы у меня такая мама, как вы! -  Некоторое время  все мы глупо
улыбались, глядя друг на друга.
     - Финн, у меня в машине лежит для тебя одна вещь. - Я с виноватым видом
поплелся  за мамой, словно  собака,  которая знает, что  сейчас  ей  зададут
трепку за то, что она устроила  в комнате раскардаш. Когда мы вышли из дома,
мама  нервно огляделась  вокруг  и  так  вцепилась  в мою  руку, что чуть не
расцарапала ее до крови.
     - Ты  зачем сказал ей, что  я врач? Ты  что, с ума сошел? - Она поняла,
что я стыжусь ее, и это только подогрело ее ярость.
     - Хочешь,  чтобы я  пошел  к ней и сказал, что наврал? - Мама сжала мою
руку еще сильнее. - А может, сама скажешь ей правду? - Угроза подействовала.
Она отпустила мою руку.
     Джилли  стояла  у  другого  выхода  и  вытряхивала  содержимое  фильтра
пылесоса в мусорный ящик.
     -   Доктор...  То  есть,  Лиз...  -  Ее  явно  смущала  дозволенная  ей
фамильярность.
     -  Да, Джилли? - Мамин голос прозвучал так, будто она и впрямь работала
в штате Главной городской больницы города Нью-Йорка.
     -  Скажите,  а где  в медицинский институт поступить легче - во Франции
или в Штатах?
     - Во Франции это сделать намного легче, - сказала мама сквозь зубы.
     - Мам, ну не скромничай! На самом деле, это очень сложно.
     -  Как вы думаете, мне стоит  попробовать? На вступительных экзаменах я
набрала тысячу двести баллов.
     -  Но  ведь  Франция так  далеко отсюда...  Может,  тебе стоит  сначала
поступить в колледж, а уж потом решить, что делать дальше? - Мама  залезла в
машину, нажала  на  газ, потом  остановилась, дала задний  ход  и  подъехала
поближе к окну. Видимо, она хотела что-то сказать,  но тут я нанес последний
удар:
     - Вы что-то забыли, доктор? - Как ни странно, но мне самому было сложно
понять, чего я на самом деле хочу: облегчить нашу жизнь или осложнить ее.
     Вернувшись в  дом,  я  брякнулся  на  диван в  гостиной  комнате и стал
наблюдать  за тем,  как Джилли  пылесосит потертый  коврик.  По словам мамы,
раньше на нем  молились.  А потом он якобы висел в музее. Сказать по правде,
наблюдал я не  за  тем, как она прижимает  щетку  пылесоса  к  полу, а потом
поднимает ее, а, скорее, за тем,  как во время  этого  процесса покачиваются
груди под ее футболкой.  Когда мама  была в доме, платье Джилли всегда  было
наглухо застегнуто, но когда  мы оставались наедине, у нее начинался приступ
аллергии, и тогда она расстегивала пуговицы.
     - Слушай, Джилли... - начал я.
     - Что? - Она ничего не слышала из-за рева пылесоса.
     - Знаешь, однажды... - Я не знал, как  спросить ее о том,  знала ли она
тех ребят, которые катались на лошади.
     - Что  ты сказал? - Пальцем ноги она  нажала на  кнопку пылесоса, чтобы
его выключить.
     -  Помнишь  ту  дорогу, на которой вы  с Двейном швыряли в  меня  банки
из-под пива? Скажи, ты видела там...
     - А, понятно. Ты из-за этого меня в упор не замечаешь?
     - С чего ты взяла, что я тебя не замечаю?
     - Ну да, конечно. Ты мне даже пива не предложил.
     - Хочешь пива?
     - Ты очень любезен. - Я достал две бутылки из упаковки, которую спрятал
в холодильнике. Джилли  тоже пошла  за  мной на кухню.  -  Почему твоя  мама
держит пиво в отделении для овощей?
     - Так оно дольше хранится.
     - Ты такой смешной, - хихикнула она. Одним глотком она осушила половину
бутылки и громко  рыгнула. Мы оба  рассмеялись.  -  А  хочешь "флейвалльской
красной"?
     - Что?
     -  Сами  растили. - Джилли достала из сумочки сложенную в несколько раз
влажную  газету. Внутри  оказался стебель марихуаны, длиной в два фута.  Да,
это  вам  не  та дрянь, которую мы  с Хлюпиком покупали на Вашингтон-скуэр*.
<Площадь,  от которой  начинается  Пятая авеню  в  Южном Манхэттене  в г.
Нью-Йорке. К ней примыкают районы Гринич-вилидж  и Чайнатаун>. На  корнях
засохли комочки грязи.
     - Надо ее высушить в духовке. У вас фольга есть?
     Через час  мы так  накурились,  что  губы у меня  онемели, а во рту так
пересохло, что мне казалось, что кто-то лишил меня  слюны.  Сделав над собой
большое усилие, я выдавил:
     - Хорошая штука.
     - Ага. - Джилли так долго не  выдыхала, что чуть не поперхнулась. - Это
все из-за инсектицидов.
     -  Из-за  че-его?  -  Мне  вдруг показалось, что Джилли  сказала что-то
ужасно смешное.
     - Они  постоянно опыляют ее  то ДДТ, то  "Багз-би-гон", то еще какой-то
гадостью.
     - Кто? - Я был  в таком  дурмане,  что  даже  не замечал,  что ее майка
совсем перекрутилась,  и теперь была прекрасно видна верхняя часть ее правой
груди  и  нижняя часть  левой.  В  общем,  грудь была  видна  полностью,  за
исключением сосков.
     -  Майя и Брюс. - А  я и позабыл,  что пытался  разведать  про них хоть
что-нибудь всего два часа тому назад.
     - Ты их знаешь?
     - Достаточно хорошо,  чтобы таскать их траву время от времени.  Там  за
холмом у них целая плантация.
     - А что они за люди?
     - Странные... Но в хорошем смысле этого слова.
     - Как это понимать? - Марихуана подействовала на меня так сильно, что я
стал  разговаривать, словно слабоумный Ленни из фильма "О мышах  и  людях"*.
<По   роману   Д.   Стейнбека>.  А   Джилли,  наоборот,   стала  очень
словоохотливой.
     -  Понимаешь,  в сочельник,  когда они были  детьми, у них всегда  была
огромная елка и куча подарков. Казалось, их родители скупали все, что было в
магазине  игрушек.  По  два  экземпляра,  естественно.  Но  когда  наступало
Рождество, им разрешали оставить себе только один подарок.
     - А с остальными они что делали?
     -  Они опять  упаковывали их в  оберточную бумагу. Потом мистер  Лэнгли
надевал костюм Санта-Клауса, а  Майя с Брюсом - костюмы эльфов. Он возил  их
по всему округу, и им приходилось раздавать свои подарки детям фермеров.
     - Вряд ли бы мне это понравилось.
     - Да, Брюс от этого  тоже был не в восторге. Помню, как-то ему подарили
две машинки, ну, с дистанционным управлением, то есть это было лет за десять
до  того,  как  такие  игрушки появились  в обыкновенных магазинах.  Да, две
машинки: белую и красную. Он знал, что родители разрешат ему оставить только
одну, и он никак  не мог решить, какая ему больше нравится. Брюс так  сильно
плакал, что отец заставил его отдать обе.
     - Не повезло парню.
     -  Зато  мне  повезло.  На  то  Рождество они  подарили  мне  плюшевого
медвежонка, который говорил, когда ему  нажимали на живот. Представляешь, он
стоил больше семисот баксов.
     - Говорил? Как это?
     - У него внутри был маленький магнитофон.
     - И что он говорил?
     - Я обкурился. - Сама Джилли была еще забавнее, чем ее история.
     - Черт-те что.
     - Но  они  не такие странные, как остальные  миллионеры, которые  здесь
живут. Возможно, дело в том, что  они  еще богаче. Только у мистера  Осборна
денег еще больше. Он отец миссис Лэнгли.
     - Да ну? - Косяк и рассказ  Джилли навели меня на мысль  о том,  как мы
встретили Рождество в прошлом году в Нью-Йорке. Мама так обкурилась, что все
перепутала и подарила мне  книгу, которая предназначалась для сайентолога, с
которым тогда  встречалась от скуки.  (Ей, видите ли, было страшно  впасть в
зимнюю меланхолию). Получилось забавно. Представляете, открываете вы коробку
с  подарком от  дорогой  мамочки и  видите там книгу  под названием "Радости
тантрического секса".
     - Папа говорит, что это передается вместе с генами.
     - Что передается?
     - Все странности.
     Надеюсь, ее папа ошибается.
     - Он коров разводит. По его словам, самое главное и для животных, и для
людей - это родословная. Понятно, что в  людях он не разбирается,  но насчет
животных... тут он молодец. Если бы ты встречался с Двейном,  ну, столько же
времени, как я, то понял бы, что все парни... то есть, кто знает, может, они
и правда получают это от своих прадедушек.
     - Что  получают?  -  Я  разглядывал  самокрутку,  которую  зажал  между
пальцами,  и  размышлял  о том,  что же, черт побери,  унаследовал от  своей
матери.
     Но Джилли внезапно решила прервать свою речь.
     -  Открой  рот. -  С величайшим  изумлением наблюдал я за  тем, как она
быстро положила в  рот сигарету - зажженным концом вперед, а потом прильнула
ко мне  губами и выдохнула.  У меня было такое  чувство, будто мне в пищевод
затолкали выхлопную трубу  автомобиля,  у которого включен  двигатель. Жадно
хватая ртом воздух, я  ощущал на губах вкус  ее  помады. Положив мне руки на
плечи, горничная засмеялась и спросила:
     - Ты что, никогда так не делал?
     - Абсолютный девственник. - Сказав это, я  покраснел. В тот  момент мне
было очень трудно соображать. Джилли решила, что я с ней заигрываю.
     -  Хочешь  развлечься?  - предложила  она, хихикая.  Это было мое самое
заветное желание. Моя подружка стянула  майку, закрыла глаза, приоткрыла рот
и застыла в ожидании моего поцелуя. У меня не было времени проверить, нет ли
у меня запаха изо рта. Ее шнобель всегда  наводил меня на мысли об аку-аку -
так,  кажется, называют духов предков  жители острова Пасхи. Впрочем, сейчас
этот нос  казался  мне прелестным.  Тем не менее, я боялся, что  из-за  него
самый  романтический момент  за всю  мою жизнь  пойдет  прахом.  Я  наклонил
голову, чтобы поцеловать ее... под другим углом.
     Если бы  не это,  ничто  в  мире не отвлекло бы  меня от  Джилли  и  ее
обнаженной  груди,  на  которую,  казалось, не  действовал закон  всемирного
притяжения. Но вдруг из окна кухни я увидел, как какое-то черно-желтое пятно
съехало  с  проселочной дороги и  стало бороздить  кукурузное  поле. Это был
"Бентли"  с  откидным  верхом.  Когда  машина  остановилась,  из  нее  вышел
невысокий мужчина с седой козлиной бородкой. Одет он был в цветную пижаму  и
походные  ботинки. Ему, видимо,  было  лень завязать  шнурки. Старик  сорвал
початок кукурузы,  уверенно очистил его и помахал  им  у  себя перед  носом,
словно наслаждаясь  ароматом  изысканного вина  "Шато Ротшильд"  урожая 1937
года. Затем он вонзил в него зубы и с задумчивым видом стал жевать.
     Я побежал за биноклем. Джилли  почувствовала, что  мне сейчас как-то не
до нее. Увидев,  что привлекло мое внимание, она натянула топик  и, протянув
"Странный ты  парень", продолжила уборку. Она  не имела  в виду "странный  в
хорошем смысле этого слова", это  точно. Когда я опять посмотрел на поле, то
увидел, что Осборн уже ушел.

        8
     В три  часа двадцать три минуты  я проснулся. Меня тошнило от  мысли  о
том,  что  я упустил такую  прекрасную  возможность - ведь  мне пришлось так
долго ждать, пока какая-нибудь девушка не предложит мне "развлечься" - целых
пятнадцать лет, то  есть  восемнадцать тысяч сто восемьдесят пять  дней! - и
когда, наконец, это произошло, меня отвлек какой-то старикашка в пижаме.
     Как  же я  мог так опростоволоситься? Почему не поцеловал  ее? Она ведь
даже  сняла свою чертову  майку! Надо было  хоть  одну  ее  грудь потрогать,
прежде чем нестись за этим долбаным  биноклем! Я опять плюхнулся  в кровать.
Во  рту  у  меня  было  кисло   от  рвоты.  В  темноте  мне  снова  и  снова
представлялись ее сиськи - такие манящие, белые, округлые и соблазнительные,
словно ванильные вафли! Да что со мной не так?  Я был сам себе отвратителен,
так зол и разочарован, что даже не пытался запретить себе думать о  том, что
мне  готовы были  подарить.  Это было самое  меньшее из того,  на что я  был
готов, чтобы доказать Джилли, что мне было лестно ее предложение.
     На следующий день, когда мама разговаривала на кухне по телефону, на ее
лице появилась недовольная гримаса.
     -  Подожди,  я  подойду  к  другому  телефону,  -  сказала  она  своему
собеседнику,  и  приказала  мне  повесить  трубку.  Я,  разумеется,   ее  не
послушался. Это был дедушка. Он  кричал во все горло,  но его  голос  звучал
так, будто он сейчас заплачет.
     - Я и представить себе не мог, что ты решишься на такое.
     - Не понимаю, о чем  ты говоришь.  - Мама сказала это  таким тоном, что
сразу стало ясно: она все прекрасно понимает.
     -  Адвокат мистера  Осборна пришел в университет, чтобы  встретиться со
мной. И все мои студенты были там, Господи ты боже мой!
     - Можешь оскорблять нас, сколько угодно, но ты по-прежнему нуждаешься в
помощи, Лиз, - в разговор вклинилась Нана.
     - Мне помогли. - Я  прямо видел, как мама улыбается. - А зачем приходил
адвокат?
     - Черт побери! Ты же прекрасно знаешь, зачем! Он выложил на стол ордер.
Его сам шеф полиции подписал! Насколько мне помнится, этот человек выразился
так:  "этот ордер  призван удерживать вас от  вмешательства в личную жизнь и
угроз  в  адрес  вашей  дочери  и  внука.  В  противном  случае   вы  будете
арестованы".
     - Он даже  намекнул на то,  что  в силах твоего  дружка мистера  Осборн
сделать так, что отец не получит свой грант. - Бабушка говорила одновременно
с дедом, перебивая его.
     -  Да?  Ну,  тогда   может  вам  обоим  действительно  стоит  перестать
вмешиваться в нашу жизнь и угрожать, а лучше всего - вообще заткнуться?
     Да, это было очень  круто. Мне понравилось, как мама сказала, чтобы они
заткнулись.  Но  лучше бы я положил  трубку  сразу  после этого, потому  что
следующей фразой моего дедушки было:
     - Элизабет, твоя  проблема -  это низкая самооценка и распущенность. Ты
всегда  была такой. Но  ты должна помнить - хотя  бы  ради Финна, - что тебе
придется опять  обратиться  к  нам, когда  этот человек  найдет  себе  новую
сексуальную игрушку.
     Потом мама спустилась по лестнице и спросила меня, не  хочу ли я, чтобы
она напекла блинов. Вообще-то, было уже три часа дня.


     Два дня спустя  Джилли опять пришла к нам, чтобы сделать уборку. Она со
мной даже  не поздоровалась. За  то  время, пока мы не  виделись,  я сочинил
великолепную  извинительную  речь,  в  которой  намеревался  оправдать  свой
недостаточно  сильный   интерес   к  ее   персоне   действием   обработанной
инсектицидами марихуаны. Но  Джилли не пожелала  насладиться моим унижением:
она просто включила пылесос. В общем, вела себя  так, будто меня  в  комнате
вообще не было. Еще печальнее было то, что, несмотря  на аллергию, ее платье
было наглухо застегнуто.
     Как  ни странно,  но  меня  больше  всего задело  то, что  она  даже не
посчитала нужным сказать  мне в  ответ что-нибудь  обидное. Я пришел в такое
отчаяние, что  уже готов  был рассказать ей,  почему  Осборн вызывает у меня
такой интерес,  что он  сумел даже затмить ее чары. Но если  бы мне все-таки
удалось  выдавить  из  себя  то,  что производило короткое замыкание  с моим
либидо, а именно: "Мне кажется, что мама массирует мистеру Осборну не только
спину",  то,  в  таком  случае,  мне  пришлось  бы  сказать  Джилли, что моя
родительница  -  обыкновенная  массажистка,  а   значит,   признать,  что  я
бессовестно врал,  когда  убеждал  ее  в  том,  что  мама  -  врач-гомеопат,
получивший образование во  Франции.  Таким образом, ей стало бы  ясно, что я
стыжусь своей матери. Тогда она подумает, что во мне столько же обаяния, как
в комке грязи, прилипшем к  подошве ее ботинка.  А если начать объяснять ей,
почему у меня возникло такое чувство... Это все равно что открыть консервную
банку  и  с  отвращением  обнаружить, что  в  ней  полно  червей.  В  общем,
понимаете, почему, в конце  концов,  я  решил,  что для всех (за исключением
меня самого)  будет лучше,  если  Джилли будет  продолжать думать, что имеет
дело с обыкновенным идиотом.
     Конечно, я  изо всех  сил старался с ней помириться - помог  ей вынести
мусор и  все такое.  Но она даже не  поблагодарила меня. Впрочем, грубое "Да
пошел ты!" все-таки лучше, чем ничего. Мы ведь вроде как общались. Когда она
загружала тарелки в посудомоечную машину, я  специально вертелся  на  кухне,
делая вид, что мне там что-то срочно понадобилось. Потом она расстегнула две
верхние  пуговички на форменном  платье,  и я решил, что она  уже на меня не
злится. Джилли стала  звонить своей матери. К сожалению, ее ледяное молчание
не обещало никакой оттепели.
     -  Черт, как меня бесит эта дебильная работа. - Ее  мама сказала, чтобы
она разговаривала повежливее. - Ладно. Меня бесит эта дурацкая работа. Здесь
такая  жара - как я только  заживо не сварилась.  Слушай,  а как кондиционер
включается? - Джилли держала трубку далеко от уха - ее мать говорила громким
дребезжащим голосом. Даже мне было слышно, как она кудахчет:
     - Боженька ты мой, Джилли, ну, конечно, сегодня жарко. Сегодня ж первый
день лета, пропади оно пропадом.
     На холодильнике висел календарь на магнитах. Никто не менял дату с того
дня, как мы  приехали.  Я  передвинул квадратик на  сегодняшнее число, чтобы
Джилли не подумала, что я подслушиваю. Она уже разговаривала с Двейном.
     - Да, к сожалению, он здесь, в  комнате... Нет! Не смей сюда приезжать.
И не надо его мутузить, как того рыжего... Почему? Потому что если ты уйдешь
с работы посреди дня, ты оттуда быстро вылетишь. Понял, дурила?
     Я  установил на календаре цифры 2 и 1. 21 июня. Тут мне стало плохо. Мы
пробыли во Флейвалле почти три неделе. 21 июня - 16.30. Мы же с мамой должны
быть в Управлении! А сейчас уже было полчетвертого!
     - Твою мать! - заорал я. Джилли объяснила Двейну:
     -  Нет, это  он  не  мне. Кажется,  он с  холодильником  разговаривает.
Понятия не имею, зачем - я ж тебе говорила, он со странностями.
     Я стремительно взбежал вверх  по лестнице. Сотрудница  Управления  дала
маме  какие-то документы, наверняка  там  записан  их телефон.  Видимо,  она
держит эти бумаги у себя в спальне.
     - Чертова  стерва, -  завопил я, с  шумом  захлопывая дверь ее комнаты.
Ирония  судьбы: мама находилась на  очередном  собрании  Общества  анонимных
алкоголиков.  Но  меня   это  вовсе  не   освобождало   от  ответственности.
Полицейский  же сказал, что если я  опять  что-нибудь  выкину, меня отправят
прямиком в колонию.
     Я  перетряхивал  мамины сумки  и  рылся в  ящиках ее  стола  в  поисках
документов, выдумывая  и тут же  отвергая  всевозможные  объяснения.  Может,
пожаловаться на внезапную болезнь? Тогда потребуется свидетельство врача. Им
может показаться странным, что звонит малолетний правонарушитель, а  не  его
мама. А что, если сказать, что я сломал ногу? Буквально  десять минут назад?
Мысль неплохая,  но осуществить ее будет довольно сложно. Я выглянул в окно,
посмотрел на землю  и  задумался. Если выпрыгну, то могу  сломать  себе шею.
Когда  человек в панике, соображает он обычно не очень  хорошо. И все-таки я
понимал: лучше уж побывать в  исправительном заведении, чем всю жизнь сидеть
в  инвалидном кресле,  которое будет толкать моя мама. Но  если свеситься  с
подоконника,  то падать  будет  уже  не  так  высоко. Тогда, практически  не
пострадав, я получу от врача справку о том, что  у меня была сломана нога, а
если мне повезет, то просто лодыжка. Это наверняка.
     Но  мне так и  не  удалось найти  номер  телефона  работницы социальной
службы. Лучше все-таки позвонить ей  до того,  как я выпрыгну из окна. Можно
было бы обратиться в справочную службу, но я не помнил,  как ее зовут. Вдруг
Джилли постучала в  дверь спальни. Наверное,  она  слышала, как я беснуюсь и
ору "О чем только, черт бы ее побрал, она думает?".
     - Эй, Финн, что случилось?
     - Много чего.
     - Я могу тебе помочь?
     - В  данный  момент нет. - Впрочем,  на  какую-то долю секунды  у  меня
появилось желание попросить ее войти в комнату, расстегнуть  платье, стащить
футболку, а  потом помочь мне искать бумаги из Управления. Но у меня не было
времени  объяснять  ей,  зачем  это  нужно,  а тем  более, для  того,  чтобы
наслаждаться этим зрелищем. - Ты мне  потом понадобишься. - Кто-то же должен
будет отвезти  меня в больницу после того, как я  найду телефон  и сигану из
окна.
     - Ладно. Но я все еще злюсь на тебя.
     В  маминых  сумках  и  шкафах  ничего не  было. Под ее  кроватью  лежал
чемодан, закрытый  на замок.  Наверняка все документы там.  Я  посмотрел  на
будильник, который стоял на прикроватном столике.  Через тридцать пять минут
мы уже должны быть в Управлении.
     -  Ну почему  она  так со мной поступает? -  причитал я про себя. Потом
меня поразила одна мысль: что, если  мама  специально это подстроила? Может,
она  хочет,  чтобы  меня забрали  в колонию?  Вдруг  новые  дружки-анонимные
алкоголики настропалили ее избавиться от маленького засранца, который только
все портит: врет, что она - врач  из Франции и тому  подобное... Без меня ей
будет проще начать новую жизнь  в Флейвалле, тем более, что от пристрастия к
наркотикам  мама  уже  избавилась.  Наконец,  мне удалось открыть  замок  на
чемодане при помощи пилки для ногтей.
     Все бумаги были аккуратно сложены  в папку.  Девицу из Управления звали
мисс Пайл.  Я набрал номер  ее  телефона.  Занято. Еще  раз.  Опять  занято.
Наконец-то! Не успел я представиться, как она  попросила меня подождать. Что
ж, осталось совсем немного. В смысле - до очередной выдумки.
     Я изучал ту страницу, на которой было написано, какое наказание ожидает
несовершеннолетнего преступника,  если он  не придет в  назначенный  срок  в
Управление. И  тут  мой взгляд  упал  на другую страницу. "Мисс Элизабет Эрл
и/или человек, представляющий ее интересы, обязаны явиться в  Суд  по  делам
несовершеннолетних 23 июня в  16 ч.30 минут (комната 203, Чемберс-стрит, 17,
Нью-Йорк,  штат Нью-Йорк)". То есть  мы должны быть там послезавтра! Я  стал
паниковать на  два  дня  раньше,  чем  следовало. Мисс  Пайл уже  подошла  к
телефону.
     - Слушаю вас.
     Что же мне ей сказать? Кажется, для меня уже стало привычным вести себя
как последний идиот, причем в самых различных ситуациях.
     - Извините, не туда попал.
     Да, я просто шут гороховый! Это для меня не новость.
     Я положил  бумаги  обратно  в  чемодан,  потом  вытащил оттуда  большой
конверт  из  плотной  бумаги,  завернутый в  старую ночную рубашку. Заглянул
внутрь.  Вот  это  да! Там лежали аккуратно вырезанные  статьи  из  газет  и
журналов  - "Тайм Мэгэзин", "Геральд Трибьюн", "Татлер",  "Таун энд Кантри",
"Нью-Йорк   Сан",   "Форбс",   "Уолл-стрит  джорнэл",   "Яхтинг",  "Голливуд
Конфидэншел"  - некоторые из них  были пятидесятилетней давности. Все статьи
были о мистере Осборне. Это досье было толщиной с сандвич с ветчиной.
     Зачем мама  прячет летопись жизни этого мужчины  в  закрытом чемодане у
себя  под  кроватью?  Зачем ей  понадобилось  собирать  эти статьи  с  такой
тщательностью? Когда она начала это делать - когда мы переехали в Флейвалль?
Может, вместо того, чтобы встречаться с бывшими алкоголиками,  она, на самом
деле, отправлялась в библиотеку? Не исключено, что мама стала интересоваться
его персоной еще тогда, когда он лежал в больнице в Нью-Йорке, и она впервые
прикоснулась  к  нему  своими  "золотыми" руками. Ее чрезвычайный  интерес к
этому  пожилому джентльмену расстраивал меня не меньше, чем мысли о том, как
они вместе кувыркаются на массажном столике.
     Услышав,  что  у  нашего  дома  остановилась машина, я  быстро  положил
вырезки обратно в чемодан, затолкал его под диван, рассовал вещи по сумкам и
прикрыл  дверцы шкафов с одеждой,  которые обыскивал до этого.  И  все это -
пока мама поднималась на крыльцо. Когда  она открыла дверь и  вошла в дом, я
уже стоял  на верхней  ступеньке  лестницы. Судя по тому, что  она распевала
песню "Какими мы были" ("Воспоминания зажгли  огонь  в моей душе..."  и  так
далее), мама была в прекрасном настроении.
     - А из-за чего ты  так кричал? - поинтересовалась Джилли, убрав пылесос
в шкаф и собираясь уходить.
     - Он ненавидит Барбру Стрейзанд, - ответила  за меня мама. В эту минуту
я  ненавидел  их обеих. Она  пропела  еще  одну  строчку, специально,  чтобы
показать  мне, что никто и ничто, в том  числе агрессивный  подросток, не  в
состоянии испортить ее невинное трезвое веселье.
     - Как прошло собрание? - спросил я беспечным голоском. Джилли, кажется,
и понятия не имела, что речь идет  об Обществе трезвости. Мама посмотрела на
меня, предостерегая от нарушения анонимности.
     - Замечательно. - Она прижимала  к боку большую  белую коробку. - А как
прошел твой день?
     - Очень интересно.
     - Какой ты серьезный!
     -  Я,  пожалуй,  пойду,  - почувствовав, что надвигается  буря,  Джилли
тихонько выскользнула за дверь.
     - В чем дело?
     Я подождал, пока горничная не ушла, а потом объяснил:
     - Послезавтра нам нужно ехать в Управление по делам несовершеннолетних.
     - Ничего нам не нужно.
     - Как это?
     -  Финн,  я  же знаю  - ты  попал в неприятности из-за меня. Но  это не
освобождает  тебя от ответственности  за то, что ты сделал.  Это было глупо,
это было незаконно,  и,  я  надеюсь,  этот случай помог  тебе  осознать, как
опасны  наркотики.  Но...  знаешь,  на  собрании  нам  сказали,  что,  чтобы
излечиться, надо  научиться  брать  на  себя  ответственность  и  за другого
человека, и поэтому я сделаю все возможное, чтобы тебя не поставили на учет,
как трудного подростка. - Она набрала полную грудь воздуха и  закрыла глаза.
Словно ребенок, произносящий молитву. -  Давай начнем все сначала. Мы должны
это сделать. Оба.
     Я  бы  предпочел, чтобы  она просто сказала: "Это из-за меня ты попал в
эту передрягу, так что я сама тебя вытащу".
     - И как так получилось, что мне не нужно идти в суд?
     - Мистер Осборн все устроил.
     - Как ему это удалось?
     - Он же  всех  знает. Но  официальное уведомление пришло только сегодня
утром.
     - А что в этой коробке?
     - Платье. Это он мне подарил.
     Я не знал, что две  перекрещивающиеся  буквы С  были  фирменным  знаком
модного дома "Шанель", но мне и без того было ясно, что вещь очень дорогая.
     -  Осборн улаживает  мои  дела,  покупает  тебе  платье...  Что  вообще
происходит?
     -  Он  пригласил меня на  вечеринку  Охотничьего клуба. Мы  поедем туда
сегодня  на  его  машине.  -  Мама посмотрела  на часы, и,  шагая  через две
ступеньки, побежала наверх. - Он  сказал, что познакомит меня  со всеми. Так
что мне нужно быстро  вымыть голову, потому что через час его  водитель  уже
будет здесь.
     Охотничий клуб? Интересно! Настроение у меня улучшилось. Я тоже побежал
наверх.
     - А галстук завязывать? - спросил я, входя в спальню.
     -  Мне кажется, будет  лучше, если  сначала  я схожу  туда одна. - Мама
надевала через голову розовую безрукавку, на которой был нарисован  какой-то
круг. - Не возражаешь, ягненок?
     -  Надеюсь,  сегодня  вечером  ты  не забудешь  одеть  лифчик? -  Я  не
возражал.


     Сначала нашей с мамой тайной страстью стали  наркотики (впрочем, она не
знала, что я разделял ее привязанность). Теперь нас обоих интересовал мистер
Осборн. Мне пришлось довольно  убедительно изображать, что меня абсолютно не
волнует  то,  что меня  не пригласили. Как только она уехала, я  вбежал в ее
спальню, вытащил папку с вырезками и стал жадно читать.
     Я просматривал статьи два часа. После этого я знал об Огдене К. Осборне
практически все, за исключением того, что означает буква "К" в его имени. Он
родился в городе Гобокен, штат Нью-Джерси, в 1903 году. Его отец, Джейк, был
неудачливым  продавцом  скобяных товаров,  и одаренным фотографом-самоучкой.
Снимал он,  главным  образом, обнаженную натуру. Когда  Осборну  исполнилось
четырнадцать  лет,  его  отец  стремительно  -  буквально  за  одну  ночь  -
разбогател. Дело  в том,  что он  подписал контракт с телефонной  компанией,
которая собиралась  протянуть кабель от  города  Сент-Луис до Сан-Франциско.
Так  вот, компания  Осборна  должна  была  поставить этот  самый  телефонный
провод. Огдена отправили на воспитание в какое-то захолустье, после чего  он
поступил в Гарвард. Но  учебу  он  забросил еще  на  первом семестре. Ничего
удивительного. В 1923 году его отец внезапно умирает, упав замертво во время
бейсбольного  матча  -  на девятой подаче третьей  игры Чемпионата страны. В
этот самый  момент  Осборн  стал  наследником  двух миллионов долларов,  без
малого. Он так бережно обращался  с  этим  богатством, что,  согласно номеру
журнала  "Форбс"  за май  1975  года, сумел  увеличить его  трех  миллиардов
долларов. И даже чуть-чуть больше. А ведь это не так просто сделать.
     Что касается его бизнеса,  то многое мне  было  непонятно.  В общем, во
многих  статьях о  нем  говорилось, что  Осборн  делал  инвестиции  в  такие
безумные проекты, что  люди, закончившие Гарвард, были уверены, что никто не
станет вкладывать в них деньги. Ну, а мне было ясно, что эти идеи были очень
разумными,  на самом-то деле. Понимаете, нужно быть полным тупицей, чтобы не
понять: люди предпочтут покупать дешевые приемники и слушать радио в машине,
чем не  слушать  его  вообще. Кроме  того,  гораздо приятнее  сидет