то она может исцелять своим массажем? - Нет. Но когда она пришла в мою больничную палату впервые, я держал в руках вот это. - Он вытащил из кармана пиджака маленький револьвер с ручкой из слоновой кости. - И я бы давно вышиб себе мозги, но у меня так тряслись руки, что когда я пытался зарядить его, то уронил пули. Но ко мне присоединили такое количество трубок, что я даже не мог встать с кровати, чтобы поднять их. - Рассказывая эту историю, он улыбался. Видимо, у нее был счастливый конец: он же не застрелился, в конце концов! - И тогда я сказал ей... - "Не могу достать свои патроны" - закончил я за него. - Так она тебе рассказала? - Я слышал, как она сказала эту фразу, когда говорила с вами по телефону за день до того, как мы приехали сюда. - Когда меня выписали из больницы, я сказал ей, что если когда-нибудь ей понадобится моя помощь, то все, что ей нужно сделать - это произнести эту фразу, - золотой зубочисткой он выковырял из зуба кусочек курицы. - А что она сделал, когда вы попросили ее поднять патроны? - Она заявила, что если после того, как она сделает мне массаж ступней, я все еще захочу покончить жизнь самоубийством, она сама зарядит пистолет и нажмет курок. - Мы оба рассмеялись. - А больше вам никогда не хотелось этого сделать? - Много раз, особенно в первое время. Но потом ко мне в больницу стала приходить твоя мама, и мы подолгу беседовали. Знаешь, с ней очень интересно разговаривать, особенно после того, как она понюхает кокаин. - В каком-то смысле мне было приятно узнать, что я не единственный, кто считает, что трезвый образ жизни сделал маму более скучной. - Знаете, у моей матери полно газетных вырезок со статьями о вас. - Я не думал, что подвожу маму; мне казалось, он будет польщен. - Знаю. Я сам ей дал. - Зачем? - Я хотел, чтобы она знала обо мне как можно больше, чтобы помочь принять одно решение. - Даже не знаю, что и думать: мне было приятно, что он советовался с моей мамой; с другой стороны, это настораживало. - Какое решение? - Мне хотелось понять, есть ли в жизни хоть какой-то смысл, или она абсолютно его лишена, как мне всегда казалось. Теперь он вовсе не напоминал мне героя мультфильма. Перед уходом Осборн показал мне фотографии в рамочках, которые были развешаны по всей комнате. На снимках были запечатлены счастливые времена. Действие происходило в самых невероятных местах: охота на тигров в Непале, игра в поло в дворце Белого Раджи* в Сараваке*... <Малазийская часть острова Борнео. В 19 веке здесь правил единственный в истории Азии Белый раджа, англичанин Брук. Княжеский титул "раджа" использовали только в Индии, и то, что его получил европеец - случай необыкновенный>. Осборн пояснил, что тот парень, который сидит с ним в катере, рассекающем эолийские воды - это один из Рокфеллеров, которого впоследствии съели каннибалы. Еще там были Джорджия О'Кифи, убивающая гремучую змею где-то в Мексике, и Билли Холлидей*, явно обкуренная до крайности, лежащая на смятых простынях на светлой деревянной кровати в салоне самолета - было между ними что-то или не было? <Американская художница>, <Джазовая певица>. Это была моя любимая фотография. Все вместе это было можно назвать так: "Белые люди развлекаются. Дата: двадцатый век". Именно так обозначил это Осборн. Тут мама просигналила нам, сидя в машине у окна, чтобы дать понять, что она готова забрать меня. Старик проводил меня к двери, и тогда я отдал ему его трость из слоновой кости. - Спасибо, что одолжили ее мне. - Оставь себе. Кто знает, может, тебе повезет, и она опять тебе понадобится. 15 Когда мы вернулись домой, позвонила Майя. Мы опять обменялись репликами типа "я-по-тебе-скучала-а-я-по-тебе-еще-больше", и я почувствовал, что член у меня затвердел. К тому времени, когда мы договорились до признаний в любви, он был не мягче стального клинка. Когда Майя сказала "Мы с дедушкой говорили о тебе", то даже он вздрогнул. - И что он сказал? - Что ты лежкий продукт. - Я уже был достаточно хорошо знаком с деревенской жизнью, и знал, что так называются яблоки и другие продукты, которые могут долго храниться. - Это значит, что я ему нравлюсь? - Для него это самый большой комплимент. - А как насчет моего сюрприза? - Подумав об этом, я расстегнул джинсы. У меня никогда в жизни не было секса по телефону. Наверное, она это имела в виду. - Какой ты нетерпеливый. - Я не нетерпеливый, а любопытный. - Мы поедем на пикник. Ночью. Вот и все, что я могу тебе сказать. - Звучит заманчиво. - Я тяжело дышал в трубку. - Ты смеешься надо мной? - Нет. - Хорошо. - Почему хорошо? - Потому что Брюс любит надо мной подтрунивать, а меня от него уже тошнит - Если тебя от него тошнит, то и меня тоже. - Все-таки у меня здорово получается говорить людям то, что они хотят услышать. - Я за тобой заеду в полседьмого. - Когда она повесила трубку, мне вдруг стало смешно. Наверное, это выглядело забавно: в руке я до сих пор сжимал свой член. Я вспомнил, как видел на вокзале писсуар, на котором было нацарапано: "Любовь такая большая, когда ты держишь ее в своей руке". Следующие двадцать четыре часа мои гормоны вырабатывались в таком количестве, что я пребывал в блаженстве от предвкушения чего-то очень важного, что молодые мужчины часто принимают за удовлетворение. Теперь я уже не боялся и не надеялся втайне, что моя мать - любовница Осборна, и у меня появилось много свободного времени, чтобы мечтать о том, что за сюрприз подготовила мне Майя. Я был уверен, что мне пообещали секс. После того удовольствия, которое доставила мне ее рука под столом на вечеринке в честь ее шестнадцатого дня рождения - возраст невинности, как известно, - я был просто одурманен распутными мыслями о том, что готовит мне судьба в тот момент, когда мы с Майей останемся в темноте наедине. Я пришел, нашел, и теперь собирался победить жаркую и загадочную женскую сущность, жаркие мечты о которой посещали меня еженощно - тех самых пор, когда я начал прятать журналы между обшивкой кровати и матрасом. Да, мы сделаем это. Без вопросов. Я был так счастлив, что когда мама уехала утром делать массаж Осборну, мне стало ее жаль. Она была ему симпатична; меня же любили по-настоящему. Когда я услышал, что она уезжает, то бросился к автомобилю и постучал в окно, чтобы она остановилась. А когда мама спросила меня, что случилось, я ответил: "Ничего, просто хотел поцеловать тебя на прощание". Мама так никогда и не узнала, что после этого я пошел домой и заправил кровать из сострадания к ней. Моя жесткость была и невинна, и прекрасна. Я поджидал Майю, сидя на газоне. Солнце уже садилось в пурпурно-синие облака. Вечернее небо было похоже на восхитительный синяк. Я был так взволнован, что когда запрыгнул в машину и уселся рядом с ней, то наклонился поцеловать ее с такой слепой страстью, что наши передние зубы столкнулись, и она закричала: "О Боже, у меня кусок зуба откололся". Девочки-подростки часто еще менее романтичны, чем мальчики. Я был разочарован, и Майя, кажется, почувствовала это. Когда я увидел в зеркале заднего вида, что она улыбается, то решил, что она хочет дать мне еще один шанс. Но она спросила только: "Ты когда-нибудь "Лендровер" водил?". Видимо, думает, что я действительно отбил кусочек от ее переднего зуба. - Конечно! - разумеется, я соврал. Я дергал за сцепление, вертел и со скрежетом дергал какие-то рычаги, так что скоро стало ясно, что на самом деле я сижу за рулем такой машины впервые. Майя смеялась, а я чувствовал себя ужасно глупо. Мы катили по проселочной дороге по направлению к тому большому сюрпризу, который (теперь я был в этом убежден) мне никогда не получить. Мы подпрыгивали на ухабах, останавливались и вновь продолжали движение через поля с кукурузой, которая теперь уже доходила мне до плеч, и залежными землями, засеянными лавандой. Вокруг нашей машины скакали олени: они то появлялись, то вновь скрывались в море зелени, словно дельфины. Когда мы подъехали к ущелью, в глубине которого текла речка, Майя сказала, чтобы я дал полный газ. Машина накренилась, все четыре колеса вращались. Передняя шина наехала на камень. Руль выскользнул у меня из рук. Крыло машины натолкнулось на дерево. Раздался металлический скрежет. Задняя фара разбилась - в нее влетел камешек. Мы два раза повернулись вокруг своей оси. Все четыре колеса были заляпаны грязью. Я задрожал от прилива адреналина и от смущения, а потом повернулся к Майе и тихо сказал: - Извини меня, пожалуйста. - За что? По-моему, было круто. - Мы вышли из машины, сразу оказавшись по колено в грязи, и осмотрели повреждения. - Я заплачу за ремонт. - Да что ты! Я скажу, что это я сделала. - Ей это все понравилось гораздо больше, чем мне. - И вообще, теперь она выглядит гораздо лучше. - Майю не волновали вещи, которые можно было починить. Наверное, если бы она не настояла на том, чтобы заплатить за ремонт самой, я бы сказал, что она всего лишь избалованная богатая девчонка. Но когда она облокотилась на поцарапанную дверь машины и притянула меня к себе, я подумал совсем о другом. Я поцеловал ее в губы именно так, как хотел сделать это в первый раз, когда отбил ей кусочек зуба. От нее пахло сигаретами и жевательной резинкой. Я засунул руку ей в брюки. - Эй, ты так мой сюрприз испортишь. - Майя оттолкнула меня и достала из машины кусок цепи. Я наблюдал за тем, как она прицепила один конец к дереву и вытащила лебедку. Ее руки и ноги были покрыты грязью. Она поехала в сторону. Правила Майя одной рукой, а во второй у нее была зажата сигарета. Наверное, было похоже на то, что это она парень, а я - девушка. Я никогда не думал, что быть тряпкой - это такое возбуждающее чувство. Когда мы проезжали по сосновому лесу, примыкающему к заповеднику, и в свете фар показалось маленькое озеро, Майя заглушила двигатель. Она сняла футболку и подошла к воде, чтобы смыть грязь. Лифчика на ней не было. - Ты умеешь грести? Мы поедем на каноэ. - Она стала вытираться своей майкой. Я совсем ошалел. Это было лучше любого снимка в порнографическом журнале. - Умею. Не хуже, чем водить машину. - Я так и думала. - Она поцеловала меня, и подтащила зеленую лодку к воде. Футболку она надевать не стала. - Куда мы поплывем? - Я надеялся, что мы все-таки займемся любовью прямо здесь. - На мой остров. - Она показала пальцем куда-то на середину озера. Скорее, это было больше похоже на большой камень. На нем стояла парочка деревьев, возвышаясь над землей, словно кокетливый чубчик. Все-таки это было здорово. - Он твой? - Она, кажется, не слышала в моем голосе обиды. - Да, дедушка подарил мне его, когда мне исполнилось двенадцать лет. А когда мне было двенадцать, дедушка подарил мне бейсбольную перчатку. Правда, она была на правую руку. Он забыл, что я левша. - А у Брюса есть остров? - Да нет, ты не понял. Дед каждый год нам что-то дарит, чтобы платить меньше налогов. - А как вы деньги делите? - Невежливо спрашивать людей о деньгах. - Она надела футболку и добавила: - Особенно богатых людей. - Это все равно что не говорить с горбуном о его горбе? Нужно просто делать вид, что его нет? - Да, что-то в этом духе. - Она раздраженно протянула мне весло. - Не беспокойся. Мне прекрасно известно, что значит иметь невидимый горб. - Садись вперед. - Я покажу тебе свой, а ты мне - свой. - Она рассмеялась и брызнула в меня водой. Я почувствовал большое облегчение. - У тебя одно на уме! Оказалось, что грести у меня получается лучше, чем водить машину. Когда мы доплыли, то вытащили лодку на каменистый пляж. Она проводила меня к маленькой лачуге с жестяной крышей и деревянным крыльцом. В этом домике была всего одна комната. Раньше в нем жили куры, но потом Осборн приказал починить его и перевезти его на остров. На двери висел висячий замок и вывеска, на которой детской рукой было написано: "Держитесь отсюда подальше. Всех касается". Потом Майя зажгла керосиновую лампу. Я даже удивился. Там было полно маленьких игрушечных лошадок с крошечными седлами и уздечками. Все они были аккуратно выстроены на полочке. На окнах висели награды, которые получали лошади, участвовавшие в соревнованиях. На кровати лежали мягкие игрушки, как будто она до сих пор играла с ними. Детские цветные рисунки украшали стены домика. На них была изображена Майя, скачущая на своем пони по имени Прыгун. На каждой картинке было написано: "Кентер", "Рысь", "Галоп". Мне всегда казалось, что Майя меня старше. Но сейчас, в оранжевом свете фонаря, она могла бы сойти за двенадцатилетнюю девочку. Если бы не ее грудь, конечно. Она торжественно смотрела на меня. - Ты - первый мальчик, которого я сюда привезла. - Я ей верил. Она вытащила пробку из бутылки с вином, за которое в ресторане пришлось бы выложить долларов сто пятьдесят, не меньше (я об этом, естественно, понятия не имел), и мы оба сделали по большому глотку. Вино по вкусу тоже напоминало пробку, но я сделал вид, что оно мне понравилось. Затем она поставила кассету, которую стащила из дома, и включила магнитофон на полную мощность. Она сказала, что это любимая группа Брюса. Я никогда о ней не слышал. Она называлась "Мертвые Кеннеди". Припев был такой: "Сегодня ночью бедных убьем". Я не совсем понимал, что от меня требуется, поэтому просто сел на ее детскую кроватку и взял в руки медвежонка. На шее у него болтался галстук-бабочка. От него пахло плесенью. - Как его зовут? - Это не он, а она. Ее зовут Ворчунья. - Вдруг из живота Ворчуньи выскользнула прятавшаяся там мышь. Я вскрикнул от испуга. Тогда напряжение спало. Майя достала огромный охотничий нож с очень длинным лезвием. Этим ножом она стала намазывать арахисовое масло на крекеры. Мы взяли вино и одеяло и пошли на улицу, чтобы поесть на улице, сидя на черном камне. Она чиркнула спичкой по отбитому зубу, а потом стала изображать факира. У нее был баллончик с газом для зажигалки, так что через десять секунд у нас был настоящий костер. Я от нее балдел. Майя позволила мне себя поцеловать, но, кажется, ей вовсе не хотелось продолжать. Я был несколько разочарован, поэтому посмотрел на рюкзак, из которого она достала крекеры и масло, и спросил: "А что на десерт?". Я ожидал, что она вытащит конфеты или печенье, но вместо этого она сказала: - Раздевайся. Я был так заворожен тем, что она сказала, что даже не был уверен, что расслышал правильно. Она потянула меня за ремень, недовольная моей медлительностью. Когда я попытался поцеловать ее, Майя толкнула меня вниз, на одеяло, и прошептала: - Ложись на спину и закрой глаза. - Мне казалось, что со мной говорит девушка из моих влажных сновидений. Когда я приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, как она стягивает с меня джинсы, она закрыла мне глаза ладонями. - Не надо, Финн! А то сюрприз не получится. Теперь она уже снимала с меня нижнее белье. Я покраснел, потому что мой набухший член выскользнул из-под эластичной материи и громко хлопнул меня по животу. Майя захихикала. Звук был такой, будто кто-то уронил на пол кухни кусок сырого мяса. - Не беспокойся, привязывать я его не буду. Затем я почувствовал, как по моему телу заскользило что-то острое и мокрое. Майя шумно дышала. Видимо, она была чем-то очень увлечена. Мне было щекотно от ее касаний. В комнате запахло чем-то вроде клея, только это был не клей. Школьный запах. Еще пару минут я принюхивался, а потом меня осенило - она пишет на мне маркерами! Я тут же открыл глаза - она решила подшутить надо мной! Вы представить себе не можете, как я удивился, когда увидел, что она разрисовывает меня знаками племени яномамо. На одном боку у меня были красные круги, на другом - черные полосы. Когда она закончила, я стал наносить эти знаки на ее тело. Костер горел, в ночи раздавались таинственные шорохи. У меня было такое чувство, будто мы далеко-далеко от Нью-Джерси. Майя крепко зажмурила глаза. На лице у нее было странное выражение, и когда я коснулся ее кончиком кисти, она вздрогнула. Следы фломастеров смыть легко; но из моей памяти эти минуты не сотрутся никогда. Мы разделись догола. На наших телах были священные знаки. Мы были обнажены, как люди племени яномамо. Теперь мы сами стали членами этого племени. В Майе я видел себя самого, только более смелого, грозного и потому прекрасного - словно те люди, о которых я читал в географических журналах. Не говоря ни слова, мы стали целовать и ласкать друг друга, и я уже был уверен, что мы займемся любовью прямо здесь и сейчас, но она отпрянула назад и тихо сказала: - Подожди, сначала ты должен посмотреть на себя. Мы встали у края воды, взявшись за руки, и стали любоваться на свое отражение. Мы не были жестокими людьми, мы были жестокими детьми. - Вот это да! Все, чего нам не хватает - это щепотки энеббе. - Я знала, что тебе этого захочется. - Она отцепила серебряный флакончик, который болтался у нее на шее, отвинтила крышку и достала оттуда небольшое количество зеленого искрящегося порошка. - Энеббе я достать не смогла, так что позаимствовала у Брюса чуть-чуть кокаина. - Но он же зеленый... - Я его покрасила - краской для пасхальных яиц. Мы сделали две понюшки, после чего эрекция у меня спала. Я ужасно разнервничался, наблюдая за тем, как она нюхает порошок. После каждого раза она начинала трясти головой, как лошадь, которой в ноздрю залетела муха. - Ты когда-нибудь пробовала кокаин раньше? - Я подумал о маме. - Я живу в захолустье, но это не значит, что я деревенщина. - Мы опять выпили по глотку вина. - Первый раз - в Аспене, с Брюсом. - Так назывался виноградник, где делали вино, которым ее дедушка угощал меня за ланчем. - Как ты думаешь, из-за этой краски у нас рак мозга не начнется? - Я не засмеялся, и тогда она спросила: - Что-то не так? Мне ужасно хотелось сказать ей, что я ничего не знаю о кокаине, и что меня арестовали тогда, когда покупал его для своей матери. Что я вообще ни черта не знаю. Ей же было прекрасно известно, что я в Нью-Йорке все было не так, как я об этом рассказываю, так почему бы не выложить ей всю правду до конца? Мне припомнились слова Осборна: "Невозможно узнать, можно ли доверять человеку, пока не расскажешь ему свой секрет". Но они-то могли пойти на риск. А я нет. Я говорил себе, что все дело в том, что у них есть деньги. Мне не приходило в голову, что, на самом деле, все очень просто: я любил людей, но не верил, что они тоже могут любить меня. - Что-то не так? - повторила Майя. - Да... Мне вроде не хватило. - Не знаю, это ли она хотела слышать, но мой ответ ей явно понравился. Это было сказано прямо, уверенно и резко. Мой ответ был острым, как финка, которой она намазывала масло на крекеры. Мы сидели на корточках у огня, глаза у нас слезились от дыма, и мы передавали друг другу кокаин и вино. А над нашими головами летучие мыши охотились за комарами. Наркотик сделал меня нервным до крайности - так что у меня не осталось сил для мнительности и осторожности. Я понял, почему мама так полюбила его - кокаин делает тебя упрямым, смелым и бесстрашным. Теперь мне было легко спросить Майю о том, о чем раньше нипочем не осмелился бы, даже если несколько дней - или даже недель - собирался с духом. - Откуда у тебя шрам на лице? - Он уродливый, да? - Нет, на самом деле, я его очень люблю. Он делает тебя... более настоящей, что ли. - Меня как-то лошадь по земле протащила - нога у меня застряла в стремени. - И тебе по-прежнему нравятся лошади? - Не просто нравятся. Я их люблю. Они всего боятся. Но никогда не лгут. - Чем-то они на меня похожи, - сказал я с сарказмом. Но она, видимо, решила, что я серьезно, и поцеловала меня. Нет, все-таки я ей не пара, честное слово. - Чего же ты боишься? - Она опять понюхала кокаин и по-лошадиному затрясла головой. - Тебя. - Теперь я говорил серьезно (наконец-то!), но она решила, что я шучу. - Ты не выглядишь испуганным. - Нет, выгляжу. - Я толкнул ее на одеяло и коленом с усилием раздвинул ей ноги. Теперь испугалась она, и это придало мне смелости. - Финн, я никогда этого ни с кем не делала, ну, ты понимаешь, о чем я. - Мне же довольно убедительно удавалось делать вид, что собаку в этом деле съел. - Правда? - Мне хотелось, чтобы она сказала это еще раз. - Да, правда. - В темноте моя улыбка была не видна. Майя замолчала. - Ну, то есть это не совсем правда. Однажды я разрешила соседу потрогать меня там, внизу - мне просто хотелось узнать, на что это похоже. - Ясно, хорошо. - Это было самое вежливое, что я мог придумать. Честно говоря, мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась. - Что тут хорошего? - Что он не был одним из яномамо. - Когда Брюс узнал об этом, он его избил, - сказала она мягко. - Правильно сделал. - Вдруг я почувствовал себя очень спокойно и расслабленно, а Майя превратилась в чудесное видение, которое я мог трогать и пробовать на вкус в ласковых сумерках. Если бы не действие кокаина, я бы кончил через несколько секунд. Но наркотик словно оглушил меня, и сильное возбуждение длилось долго, очень долго. Ощущение было такое, будто это не я, а кто-то другой наслаждается самой счастливой ночью в его жизни. Это удовольствие уже испытывал кто-то; но это только еще больше заводило меня. Майя постанывала в моих объятиях, и благодаря этому я чувствовал себя сильным и уверенным. Я вспомнил, что мне сказал психолог: "Жизнь вовсе не так прекрасна, как хотелось бы. Но если принимать ее такой, какой она есть, то она покажется бесконечно более интересной". Интересно, какой интерес имел в виду этот врач, когда давал мне совет? По крайней мере, моя жизнь оказалась куда более, бесконечно более насыщенной сексом, чем раньше. Майя, задыхаясь, страстно шептала мое имя. Но мне никак не удавалось войти в нее. Мы оба старались протолкнуть мой член внутрь ее тела. Нам это почти удалось, как вдруг я почувствовал, как напряглось ее тело. - Ты слышишь? - Но я не слышал ничего, кроме ударов своего сердца. Майя быстро вскочила на ноги. Мы прижимались друг к другу мокрыми от пота телами, так что знаки на наших телах почти стерлись. - Я слышала чьи-то шаги, Финн. - Мы стояли спина к спине, вглядываясь в темноту. Майя шмыгнула носом. Хрустнула ветка. Энеббе, столь популярный в стране янки, и удушливый страх сделали так, что теперь в темноте мы видели демонов. - Может, это какое-то животное? - говорила она не очень убедительно. - Какое? - Ну, может, это олень, или енот. Но когда раздался смех, мы сразу поняли, что это за животное. Вода, темнота и огромное пустое пространство изменили звук, и поэтому нам казалось, что шаги слышатся то перед нами, то за нами. Потом стало тихо. Майя потянулась за своими шортами - и этот человек опять расхохотался. Это был гадкий, злой смешок. Он был где-то рядом. "Да перестаньте вы!" - заорала Майя. Вдруг шаги стали приближаться - человек быстро, беспокойно ходил по подлеску. В этом было что-то жуткое. Я схватил Майю за руку, и мы побежали оттуда. Когда мы подбежали к воде, я скомандовал: "Залезай в лодку!". Но вдруг мы увидели, что наш преследователь забрал ее. Майя толкнула меня в воду. "Поплыли!". До берега было не меньше половины мили. До этого я плавал только в детском бассейне (туда и обратно) на Двадцать третьей улице. Стиль у меня был особый - "по-собачьи". Через сотню метров я стал задыхаться и захлебываться водой. Наркотическое опьянение только подстегивало мою панику. Когда мы, наконец, вылезли из воды, Майя сказала о том, что в озере водятся мокасиновые змей и кусачие черепахи, которые могут пребольно укусить. Я был очень благодарен ей за то, что она не сообщила мне об этом, пока мы были в воде. Только когда мы залезли в машину, закрыли окна и двери и покатили по дороге, мы смогли рассмеяться и сделать вид, что все это было очень смешно. Я заставил Майю развернуться, и выкрикнул из окна: "Чтоб ты сдох, Двейн!". - Ты думаешь, это был он? - А кто же еще? Через час я уже был дома, и провел остаток ночи, наслаждаясь горячей водой в душе и холодным пивом. Я не слышал, как мама вернулась домой после увеселительной поездки в Нью-Йоркский театр вместе с доктором Леффлером. Когда я вышел из ванной, дверь в мою спальню была открыта. Мама стояла на лестнице, рассматривая себя в зеркало. Ей явно нравилось то, что она видела. Я еле успел завернуть пивную бутылку в полотенце, которое болталось у меня на талии. - Мам, я голый. - Ну, тогда закрой дверь. - Она отвернулась, так что я спрятал бутылку в шкаф и снова завернулся в полотенце. - Ну, как, хорошо развлеклись с Леффлером? - Ты на что намекаешь? - Нет, я просто хотел узнать, понравился ли вам спектакль. Любишь ли ты мюзиклы и все такое. - Мама расслабилась и улыбнулась. - Знаешь, такое свидание было у меня в первый раз в жизни. Все было просто чудесно. - Так это все-таки было свидание? - Лучшая защита - это нападение. - Ну, я не знаю, как сказать по-другому. Почему ты принимаешь душ в час ночи? - Мы ездили купаться на озеро, и я совсем замерз. - Вы с Майей вдвоем ездили купаться? - Нет, втроем. - Это могло быть опасно. - Знаю. 16 Прошло четыре дня. Я плескался в самой глубокой части бассейна Лэнгли, стараясь подслушать разговор Майи и ее матери. Они сидели под аркой из роз у бассейна. Судя по выражению лица и жестам Майи, ей не нравилось то, что ей говорили. Стоя на одной ноге, она расчесывала конец своей косы, закрыв волосами свой шрам, а второй топала по земле, словно непослушная лошадка. Потом резко повернулась и побежала к бассейну, не слушая то, что кричала ей вслед миссис Лэнгли. - Мне наплевать на то, что ты говоришь. В Ист-Гепмтон я не поеду, - выкрикнула Майя и нырнула в бассейн. Она коснулась дна у водостока и, оттолкнувшись, вынырнула на поверхность. Когда она подплыла ко мне, один из ярко-красных треугольников ее бикини соскользнул набок, обнажив грудь. "Ой", - воскликнула Майя, но и не подумала его поправлять. Ее мать наблюдала за нами. Меня это очень смущало. Поэтому, когда моя девушка крепко обхватила меня руками и ногами и потянула под воду, я, стараясь удержать голову на поверхности, набрал полный рот воды. Потом миссис Лэнгли двинулась к бассейну. В руках у нее были садовые ножницы и банка с лимонадом. Тогда мы переместились на мелководье, так что я мог стоять на дне бассейна. Я задыхался от кашля, и мне хотелось, чтобы Майя слезла с меня, но я боялся, что ее мать заметит, что у меня эрекция. В последнее время это случалось со мной чуть ли не ежеминутно. Каждый день я узнавал о Майе что-то новое. Ее тело до сих пор оставалось для меня неисследованной территорией. Вот сейчас, например, когда я сжимал ее в объятиях, покуда ее мать попивала лимонад и смотрела на нас сверху, я увидел, что на ее у нее есть родимое пятно на левом плече. Формой она напоминало Доминиканскую республику. И потом, когда она спросила, не голоден ли я, я заметил, что у нее на задних зубах золотые пломбы. - Мамуля, - так Майя всегда называла миссис Лэнгли, когда хотела к ней подлизаться, - можно Финн останется поужинать с нами? - А может, он бы предпочел поужинать с нами в Ист-Гемптоне? - Сегодня? - буркнул я. В Флейвалле все возможно. Миссис Лэнгли рассмеялась. - В отличие от моего отца мы не настолько богаты, чтобы заводить собственный вертолет. Вообще-то, я собиралась полететь туда завтра на самолете. Хочешь поехать с нами, Финн? Мы пробудем там неделю или две. Понежимся на пляже. Я могла бы позвонить твоей матери и... - Нет, он хочет остаться здесь, со мной. - Честно говоря, я был в восторге от идеи поехать в Ист-Гемптон. На пляже, который назывался "Голубые просторы", у них был дом. Они называли его коттеджем, но комнат в нем было столько, что он вполне мог бы сойти за гостиницу. Мне очень хотелось побывать в этом шикарном месте, в котором было так много воды и денег. Кроме того, последние три дня в Флейвалле стояла нестерпимая жара. Казалось, градусники и барометры зашкаливало - даже после наступления темноты. Майя посмотрела на меня и объяснила, что я должен сказать. - Мне и здесь хорошо. - Но мне в голову пришла другая мысль - а не будет ли мне еще лучше в Ист-Гемптоне? Все на свете относительно. Тут меня укусил овод, словно в наказание за неблагодарность. - Давайте поедем, хоть отдохнем от этой жары. - Миссис Лэнгли не видела, что у меня эрекция, но чувствовала, что я уже готов соблазниться. - Брюс так хочет поехать! Да и Финн тоже, он отказывается из вежливости. - Финн никогда не врет. Если бы он хотел поехать, он бы так и сказал. Поезжай вместе с Брюсом. А я останусь здесь с Бирди. - Так звали их кухарку. - Вчетвером нам было бы веселее: мы могли бы играть в теннис в местном клубе... - Финн не умеет играть в теннис. - Он быстро научится. - Мне нравилось слушать, как они спорят, пока Майя не дала понять, что дело вовсе не во мне. - Ты же понимаешь, что Финн здесь не при чем. Я не хочу ехать в Ист-Гемптон, потому что мне нужно видеть папу. - Теперь Майя ходила в больницу каждый день. - Он скоро выздоровеет. Ты же слышала, что сказал врач. - Майя, твой отец был бы рад узнать, что нам весело. - Ты говоришь так, будто он умер. Миссис Лэнгли отхлебнула свой напиток. - Неужели ты не понимаешь, что мне его тоже не хватает? Я любила его больше жизни. Когда с ним произошел этот несчастный случай, мне было так плохо, что я представляла... - Ее губы дрожали. Казалось, она разговаривает с ножницами. - Я до сих пор представляю, что он лежит со мной ночью в одной постели. Майя обхватила руками доску из пенопласта. Она беспокойно переводила взгляд то на меня, то на свою маму, словно пытаясь понять, где же в этой Вселенной найдется место для нее. - Мама, я не хотела тебя расстраивать. - А я тебя. - Миссис Лэнгли запрокинула голову, подставив лицо солнцу, словно для того, чтобы ее слезы закатились обратно. - Что ж, во всяком случае, Финн теперь узнает, что миллионеры не такие холодные и бездушные люди, как о них принято думать. Потом она встала и медленно пошла к дому, держа в руке свою банку. Я последовал за Майей, которая направилась к раздевалке. Она тоже плакала, а когда я обнял ее, то начала громко всхлипывать. - Я знаю, что он выздоровеет. А ты в это веришь, скажи? - Я утвердительно кивнул, несмотря на то, что вовсе в это не верил. Я хотел ее утешить, успокоить, чтобы она перестала плакать. У меня было мало надежды на то, что удастся и то и другое, поэтому, чтобы отвлечь Майю от грустных мыслей, я стянул с нее верх купальника, а потом, когда ее трусики сползли до лодыжек, прошептал: - Давай опять поедем на остров. - Ты хотя бы иногда думаешь о чем-то еще? - Теперь она уже смеялась. Слава Богу. - Это плохо? - Нет, хорошо. От прыщиков помогает. - Она вытерла нос задней стороной руки. - А если бы мы не занимались любовью, я бы тебе нравилась меньше? - На такой вопрос довольно сложно ответить, особенно когда его задает голая девочка, чье лицо залито слезами. - Тогда бы я не знал тебя так хорошо. - Здорово! Мне удалось ответить, не соврав. - Было бы лучше, если бы мы познакомились не сейчас, а немного позже. - Почему? - Тогда мы смогли бы пожениться. Еще до того, как все изменится. - А что должно изменится? - В моем голосе явственно слышался ужас. - Все меняется. - Это очень печально. - А если бы все оставалось на местах, было бы еще печальнее. - Тут Майя заметила, что ее слова меня очень расстроили. - Думаю, нам нужно сохранить что-то для того, чтобы, когда мы станем старыми и противными, или если, например, меня сошлют в женский монастырь куда-нибудь в Южную Америку... - Какой еще монастырь? Кого сошлют? - Ее слова напугали меня. - Как ты не понимаешь! Если нас разлучат, то у нас по-прежнему останется что-то, благодаря чему мы снова будем вместе, даже если нам будет сто лет. - Что, например? - Что-то такое, чего мы будем ждать, надеяться... - И все-таки? - Может, нам не стоит этим заниматься. - Но я думал, что ты хочешь... Мы же практически... - Я ныл, словно разочарованный ребенок. Потому что в тот момент был именно им. - Но это не значит, что больше нам нечем будет заняться. Есть масса интересных занятий. - Она зажмурилась, словно кошка, увидевшая блюдце с молоком, затем стащила мои плавки и опустилась на колени. Для меня это был первый раз. Для нее, по всей видимости, тоже. Потом Майя сказала, что на вкус это напоминает мыло. Дорогое мыло. Мы выкурили половину сигареты с марихуаной, потом повалились на большие зеленые подушки у бассейна, и Майя стала учить меня играть в триктрак. Мне удалось четыре раза подряд метнуть кости так, что выпадали две шестерки. Тем не менее, я проиграл. Дело в том, что я только учился играть, а слишком много везения - это не всегда хорошо. В четыре часа к нам подошла Бирди и попросила Майю съездить в клуб и забрать оттуда Брюса. Чтобы развеселить меня, девушка предложила мне сесть за руль ее новой машины. Мы побежали к дому, и по пути в рот мне попала муха. Я пошутил насчет того, чем ей приходится питаться. Но вкус от нее во рту был очень странный. Майя стала искать ключи, а я отхлебнул лимонада из банки, которую ее мама оставили на столе в кухне. Больше этот напиток напоминал водку, чем лимонад. Этого я не ожидал, и поэтому выплюнул его прямо на пол. - Да что с тобой? - спросила Майя. - В этом лимонаде что-то было. - Миссис Лэнгли забрала у меня банку. - Букашка какая-то. - Я стал вытирать пол, и тогда она добавила: - Ты хорошо воспитан, мой мальчик. В клубе было очень много людей, потому что в этот день проходил турнир по гольфу, в котором могли участвовать и приезжие. Брюс выигрывал его два года подряд. Парковка была так густо уставлена блестящими новыми "БМВ" и "Мерседесами", что можно было подумать, что здесь находится представительства этих двух компаний. Еще там было полно грязных пикапов, явно побывавших в авариях: у них были дребезжащие глушители, наспех примотанные проволокой. Сзади стояли "Плимуты" и "Субару" с разноцветными дверцами и с ржавыми колесными дисками. Прислуга металась взад и вперед, накрывая столики к обеду. Я слышал, как женщины с сальными волосами кричали своим мужьям, чтобы они починили какие-то приборы и не забыли поставить запеканку в духовку. Это был другой Флейвалль, невидимые члены племени, которые в этом мире должны были удовлетворять все прихоти моих новых друзей. Мне было больно стоять босыми ногами на горячем щебне. Я совсем изнежился в праздной неге дней и вечеров, которые проводил в бассейне у дома Лэнгли. Мы с Майей, охая, прошлись по стоянке. Я заглядывал внутрь машин и видел на их задних сиденьях крошки крекеров и детские бутылочки с кислым молоком. Еще там валялись склянки с какими-то косметическими средствами, пакеты с бигуди и щетки, которые кто-то распаковал, но почувствовал себя слишком уставшим, чтобы убрать их обратно, а тем более - чтобы использовать по назначению. У меня со всеми этими людьми было гораздо больше общего, чем с Майей, и из-за этого я разнервничался и почувствовал себя виноватым. Я вспомнил, сколько часов мы провели с мамой, крася и шпаклюя ту вонючую дыру, в которую нам пришлось переехать из старой квартиры - после того, как нам подняли арендную плату (как раз в тот день, когда мы закончили ее ремонтировать). Я чувствовал себя самозванцем. Вдруг кто-то резко просигналил за моей спиной. Заскрипели шины автомобиля, едущего по щебню. У меня пропала охота предаваться воспоминаниям. Это был Двейн. Он щелчком отбросил сигарету в мою сторону. Видимо, чтобы я понял, как мне повезло, что он меня не переехал. Джилли уселась чуть ли не на колени к нему. Она была одета в униформу - надо полагать, собиралась прислуживать и на этой вечеринке. Майя потянула меня за локоть. "Пошли отсюда быстрее", - было написано на ее лице. Пожалуй, это была неплохая идея, учитывая то, что последней моей фразой, адресованной ему, было: "Чтоб ты сдох". Если бы на мне были кроссовки, я бы уже давно убежал, но босым по щебню далеко не убежишь. Я знал, что Двейн будет преследовать меня по всей стоянке. - Привет, Джилли. Привет, Двейн. - Я хотел говорить спокойно, но вместо этого мой голос стал выше чуть ли не на октаву. - Почему ты со мной здороваешься? - Интересно, как понимать его тон, подумал я в панике. Может, на самом деле, он хочет сказать "Я не богатый, и хочу помочь тебе"? Все-таки я был ужасно мнительным. - Ты друг моего друга. - А ты хочешь быть моим другом? - Когда я смотрел на Двейна, то видел только уши МакКаллума. - Конечно. - Я собираюсь на озере порыбачить. Хочешь поехать со мной? - На заднем сиденье у него лежали две удочки и переносной холодильник. - Может, в другой раз? - А почему не сейчас? У меня еще одна удочка есть. - Он говорил, улыбаясь, и из-за этого мне было очень страшно. - Мы уже договорились с Майей и Брюсом. - Двейн посмотрел на Майю. - А ты хочешь со мной дружить, Майя? - Не-а. - Она сказала это таким тоном, что Джилли рассмеялась. - Ладно, мне нужно работать. - Выбираясь из автомобиля, она прошептала мне: - Ты что, с ума сошел? - Надеюсь, ты не на червяков ловишь. - Майя предпочитала мух. К тому же, она была бесстрашной. - Нет, на банки с пятновыводителем. - С тебя станется. - Что ж, раз ты хочешь, чтобы мы подружились, Финн, я, пожалуй, заеду как-нибудь к тебе, чтобы мы могли узнать друг друга получше... поболтать немного. - Отлично. Буду ждать с нетерпением. Майя посмотрела на меня. - Это будет что-то вроде свидания. - Из-под колеса его машины выскочил камешек, который чуть не попал мне в лицо. Двейн рассмеялся. - Зачем тебе было разговаривать с ним? - Потому что мне казалось, что если я поговорю с этим ублюдком, то перестану его бояться. - Мы шли с ней, взявшись за руки, по краю поля для гольфа, и в эту минуту я не просто чувствовал себя в безопасности, но верил всей душой, что в этом мире мне вообще ничто не угрожает. - Ну и как, помогло? - Нет. Майя рассмеялась. - Не беспокойся, я знаю, какой ты смелый. - Почему ты так думаешь? - Потому что общаться с моей семьей гораздо страшнее, чем с каким-то Двейном. Мы обнаружили Брюса у бара, под навесом у бассейна. Он стоял, повернувшись к нам спиной и бил по мячу. А рядом было еще десять-пятнадцать игроков в гольф и пара теннисистов. Я узнал многих из них. Все они присутствовали на вечеринке в честь дня рождения Майи. Иэн, Слим, Пейдж, Джакомо, Бупи - в основном, это были подростки, но была там и парочка парней, которым явно было лет под тридцать, судя по тому, что у них уже образовывался пивной животик. Видимо, они предпочитали развлекаться с "молодежью", как называла друзей Майи миссис Лэнгли. Некоторые из них были обыкновенными развратниками, как, например, Томми Фаулер, который каждой девчонке говорил одно и то же: "Зачем ты носишь лифчик? Еще в шестидесятые женщины решили, что тело должно чувствовать себя свободно". Это было похоже на заезженную пластинку. И когда мы подошли к нему, он опять затянул ту же песню, глядя прямо на грудь Пейдж. Другие, вроде лысого Джорджа, который был важной шишкой в одной крупной финансовой корпорации, в основном только смотрели по сторонами и прислушивались к чужим разговорам, словно пытаясь понять, что они пропустили. Майя объяснила, что с ними водятся только потому, что Томми снабжает всех антидепресса