шала в клубе, что готовилась к самому худшему. - Забавно, что "самым худшим" она считала исключение из школы. Правда, у меня была не самое веселое настроение - как никак, в моем кармане не лежал револьвер. - Так о чем таком ужасном ты хотел мне рассказать? - Мама посмотрела в зеркало, чтобы удостовериться, что тушь не растеклась, а потом повернулась ко мне, приготовившись выслушать плохие новости. Я столько раз лгал ей, и столько раз попадал в неприятности из-за этого, что теперь мне не терпелось узнать, на что это похоже - говорить правду. - Я тебе соврал, когда сказал, что миссис Марс пригласила меня на праздничный ужин с Кеннеди. Я все выдумал: мы с этой женщиной не знакомы, и ее сын не учится в моей школе. - Так зачем ты... - мама покачала головой, не веря своим ушам. Она стала рыться в сумочке в поисках сигареты с таким рвением, будто искала последний грамм кокаина. - Потому что мне не хотелось ехать домой. Потому что я знал, что если я буду ублажать миллионершу, разбогатевшую на шоколадках и лизать задницу Джеки Кеннеди, ты будешь думать, что мне дали Нобелевскую премию, не меньше. Я сказал тебе то, что тебе хотелось услышать. Ты же любишь все это дерьмо. - Я был уверен, что она придет в бешенство. - Финн, я люблю тебя. - Пожалуйста, только не надо опять говорить, что ты делаешь все это только для меня. - Нет. Я делаю это для себя, а не для тебя. Здесь мне легче притворяться. - Притворяться? - Да. Что я в безопасности. - Чего ты боишься? - Себя. - Она закурила сигарету и отвернулась. Мне показалось, что она заплакала. Если бы это было так, она бы все испортила. Но она не стыдилась своих слов и не собиралась извиняться за них или жалеть себя. - Где же ты отмечал День Благодарения? - У Джакомо. Мне позвонила Майя, и мы провели два дня в гостинице. Я думал, что она засыпет меня вопросами, но вместо этого она просто поцеловала меня в щеку и пошла к двери. - Тебе не интересно узнать, как это было? - Это воспоминания принадлежат только тебе и ей, - мама покачала головой. Нет, не совсем. Рядом с нами всегда находился Брюс. Но я не мог поведать об этом маме, не рассказав и обо всем остальном, в том числе о своем умысле. И даже несмотря на то, что я не мог рассказать ей этого, все равно мы с мамой никогда прежде не были так близки. Мне не хотелось, расставаться с этим чувством. Я боялся открывать дверь, потому что ненавидел Брюса и его мир, и не хотел впускать его сюда. Наверное, это прозвучит слащаво и ненатурально, но в эту минуту мне казалось, что у меня самая лучшая мама на свете. Иногда мне было сложно любить ее, но я знал наверняка: она одна может помочь мне понять, почему я чувствую себя таким опустошенным. - Было чудесно. Только грустно, - выдавил из себя я. Мне нужно было, чтобы кто-то поддержал меня. Она положила руки на мои плечи и посмотрела мне в глаза. Это напоминало сцену из фильма. Кажется, мы простояли так довольно долго. Мама почувствовала, что этого мне недостаточно. Она собиралась сказать что-то, как вдруг в дверь постучали. Брюс открыл ее еще до того, как хотя бы один из нас успел сказать "Входите". - Кое-кто хочет с тобой поговорить, - он вкатил в комнату кресло, на котором сидела миссис Лэнгли. Когда она выпрыгнула из окна горящего дома, то поломала почти кости на правой стороне своего тела. Врачи говорили, что она еще встанет на ноги... когда-нибудь. Когда я посмотрел на ее лицо, то сразу вспомнил, как хрустнули ее кости, когда я свалился на нее после того, как мы выпрыгнули из окна. Ее бледное, словно тесто, лицо было покрыто красными волдырями от ожогов и шрамами. Были заметны границы между обгоревшей и пересаженной кожей. Кончики пальцев на одной руке были ампутированы. А ее глаза горели кровью и бешенством - будто огонь, который сжигал ее изнутри, еще не вырвался наружу. Брюс стал массировать ей плечи. - Ей еще должны сделать несколько пластических операций, но уже сейчас мама выглядит замечательно. Правда? - Да, замечательно. - Мне было трудно придумать, что сказать, как тогда, когда мы сидели в машине. Мама повернула инвалидное кресло так, чтобы миссис Лэнгли не могла увидеть себя в зеркало, и постаралась сменить тему. - Как твое бедро, Пилар? Она ей даже не ответила. - Финн, милый...- Ее голос звучал так, словно она выкурила перед завтраком миллион сигарет. - Как поживает мне спаситель? - Чудесно, - ответил вместо меня Брюс, - разве не заметно? - И он обнял меня за плечи. - Нам так тебя не хватало, Финн. - Миссис Лэнгли выпростала то, что осталось от ее руки, чтобы обнять меня. Мама сразу поняла, что мне было страшно, что она до меня дотронется. - Брюс и Финн собирались пойти покататься на коньках. - Она знала, что мне хотелось быстрее выбраться из комнаты. - Ну, хоть поцелуй его! Ты ведь должна его поблагодарить! - Брюс тихонько подтолкнул меня к своей матери. Сбежать было невозможно. Она пахла какими-то притираниями и лавандой. Миссис Лэнгли поцеловала меня прямо в губы, и в этот момент ее красный глаз широко раскрылся. - Я просила Брюса, чтобы он позаботился о тебе. - Без него я бы пропал, - промямлил я. Все мы дружно притворялись, и это был еще не конец представления. Как в театре, в этот момент вошел мистер Лэнгли. Передвигался он теперь без труда, но мысли его витали где-то далеко. У него был счастливый вид - видимо, как раз благодаря тому, что сознание еще не полностью вернулось к нему. - Мой сын говорил мне, что мы уже встречались ранее, но мне до сих пор очень трудно запоминать имена. - Меня зовут Финн. Рад вас видеть, мистер Лэнгли. - Он пожал мне руку, оскалив зубы, словно идиот. - Знаешь, папа, Финн может рассказать нам новости о Майе. - Ты ее видел? - резко спросила миссис Лэнгли. Я не ожидал этого вопроса. Ее муж все еще тряс мою руку. Нельзя было допустить, чтобы у Майи были из-за меня неприятности. - Мы часто пишем друг другу. - На адрес месье Буре? - Брюс понял, что мне все известно. - Ну да. - Мне хотелось как можно быстрее сменить тему. - Ну что, поехали кататься, а? - Да, пора. - Он опять обнял меня. Когда я повернулся, мама остановила меня. - А ты не простынешь? Может, тебе лучше взять у Брюса куртку? Я заявил, что все и так прекрасно. Мне действительно так казалось. Последней ее фразой было: - Мне было приятно поговорить с тобой, Финн. - Это было не просто приятно, это было прекрасно. - Ладно, пойдем, - Брюсу это наскучило. - Сначала мне нужно сходить в ванную. - В лесу сходишь. - Мне надо руки помыть. Он наклонился ко мне поближе и прошептал на ухо: - Ты сначала трогаешь член, а потом моешь руки, или наоборот? Я запер дверь ванной и открыл кран. Потом достал свой револьвер с серебряной рукояткой. За этим внимательно наблюдали мистер Осборн и Альберт Швейцер - их фотография, заключенная в рамочку, висела на стене. Потускневшая поверхность пистолета местами заржавела. Наверное, белки решили, что детали из слоновой кости съедобны. Или это были мыши. Я вложил в барабан пули. Помнится, мне не удалось попасть в стеклянную банку с грушей с пяти метров. Но это не имеет никакого значения. Теперь у меня другая цель. Я навел пистолет свое отражение в зеркале. Выглядело это довольно глупо, но убедительно. Как это ни странно, но мне вовсе не было страшно. Дело не в том, что я такой храбрый. Просто мое отчаяние превратилось в холодный фатализм. Когда я смотрел на пули, лежащие у меня в ладони, то даже не задумывался о том, как они могут изуродовать человеческую плоть. Меня беспокоило только одно: а что, если они не вылетят? Что, если сквозь медную обшивку просочилась вода? Вдруг я нажму на курок, а все останется по-прежнему? Я вытер пули туалетной бумагой, как будто это могло помочь. - Да что ты там делаешь? - Услышав голос Брюса, я вздрогнул и нечаянно уронил одну пулю. Она покатилась за унитаз. Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы достать ее. Руки у меня дрожали. От моего спокойствия не осталось и следа. - Подожди секунду. - Я спустил воду, чтобы у него не возникло никаких подозрений. В унитазе возникла воронка из воды, и, когда я глядел на нее, меня чуть не стошнило. Но ничего не вышло. Лицо у меня было зеленого цвета, и я весь покрылся холодным потом - в общем, был похож на одну из тех лягушек, которых мы препарировали на уроках биологии. Кровь отхлынула от моего лица. Сердце стучало, как сумасшедшее. Я побрызгал в туалете освежителем воздуха. Мне казалось, что от меня несет каким-то смрадом. Когда я вышел, Брюс внимательно оглядел меня. - Если сейчас у тебя не то настроение, мы можем пойти завтра. - Он был ужасно вежливым и милым, этот Брюс. - Да нет, я готов. Всегда готов. - Эту фразу я слышал в одном военном фильме. - Вот это дело! На заднем сиденье машины валялись две пары коньков и хоккейные клюшки. Мы медленно тронулись в путь. Снег идти перестал; высоко в небе светила луна. Штат Нью-Джерси был похож на планету, на которой царит вечная мерзлота. Потом мы застряли в сугробе на дороге, которая вела из фермы к озеру. Я вышел, чтобы толкнуть грузовик. Мне пришлось внимательно следить за тем, чтобы Брюс не мог зайти сзади. Разумеется, он замышлял что-то против меня, но было бы слишком нелепо просто ударить его и убежать. Когда мы повернули в сосновый лес, окружавший озеро, показалось стадо сонных оленей. Деревья росли так густо, что машине было очень трудно протиснуться между ними. Брюс прибавил скорость, и ветки хлопали по дверцам машины, царапая их. Было бессмысленно просить его не ехать так быстро. Потом он направил машину прямо на лед. У меня дыхание перехватило. На мгновение мне показалось, что он собирается утопить нас обоих. - Да расслабься ты. Тут лед сантиметров тридцать толщиной. - Он выключил мотор. Когда мы, наконец, затормозили, он добавил: - А вот здесь можно начинать беспокоиться. - Он указал на темную дыру во льду на дальней стороне озера, огражденную козлами для пилки дров. - Там бьет источник, который питает все озеро. Температура в этом месте никогда не меняется - будь то зима или лето, всегда тридцать семь градусов. Если упадешь туда, то сразу пойдешь камнем на дно, как "Титаник". - Я вспомнил, как в ту ночь, когда мы уплывали с Майей с острова, на котором нас преследовал чей-то отвратительный смех, я почувствовал в томящей теплоте летнего воздуха это холодное течение. Это был настоящий хоккейный каток - с воротами и всем остальным. Майя рассказывала мне, что ее брат был единственным человеком за всю историю Гарварда, который стал играть за университетскую команду еще на первом курсе. Старшие члены команды над ним издевались. Мне стало смешно: его сестра говорила, что он решил бросить хоккей, потому что эта игра казалась ему очень жестокой. Лед был покрыт тонким слоем снега. Мы подошли к маленькому трактору со снегоочистителем, который стоял под брезентовым навесом. - Сначала мне нужно расчистить лед. А потом начнется наш урок. Сейчас или никогда. Люди удивятся, что он стал расчищать лед, прежде чем застрелиться. Нет, все будет так, как задумал я. Я репетировал это все сто раз, и был готов к любому вопросу, который мог задать мне Гейтс, Осборн, Майя и даже моя мама после того, как произойдет эта ужасная трагедия. Я собирался сказать, что он признался мне в том, что поджег дом. Теперь его терзает чувство вины - ведь по его вине погибла Пейдж, а мать стала инвалидом. Брюс не мог жить с таким грехом на совести. Осборна и Гейтса я отведу в сторонку, чтобы сообщить им, что он, видимо, слегка тронулся умом, потому что говорил мне ужасные вещи - якобы он спал со своей матерью. После этого они сразу замолкнут и перестанут задавать вопросы. - Брюс, подойди ко мне, пожалуйста, мне нужно тебе кое-что сказать. - Он зашагал ко мне, сняв перчатки и согревая дыханием сложенные руки. Мне было нужно, чтобы он стоял близко - так, чтобы я мог в него выстрелить. Он должен был дотронуться до пистолета. На его и моих руках будет кровь и следы пороха. Потом я буду сокрушаться и винить себя за то, что не смог его остановить. Если мне не удастся убить его после первого выстрела, то я выстрелю еще раз, а потом объясню, что мы боролись, потому что я хотел вырвать у него револьвер. В общем, у меня все было продумано. - Ну, в чем проблема? - Брюс зажал в зубах сигарету и стал рыться в кармане в поисках зажигалки. Мысленно я отмерил расстояние между нами. Он должен был стоять достаточно близко, чтобы схватить пистолет, но не настолько близко, чтобы вырвать его у меня. Это был мой последний шанс. Наступил решающий момент. Мой палец лежал на спусковом крючке. В кармане, кроме пистолета, ничего не было. Когда Брюс вытащил из кармана зажигалку "Зиппо", я нацелил его прямо ему в сердце. Огонь зажигалки озарил его лицо, и в эту секунду он заметил пистолет. Я опустил палец на курок. Он уронил зажигалку и стал вырывать у меня пистолет, обхватив руками мои запястья. Пистолет не выстрелил. Я изумленно посмотрел на него. Курок ударил по пальцу Брюса. Он два раза с силой двинул мне прямо по животу, затем ударил по лицу, чуть не сломав нос, а потом выкрутил из рук револьвер. Теперь он был в его руках. Казалось, он не столько испугался, сколько развеселился. Брюс посмотрел сначала на меня, потом на него, а потом запрокинул голову назад и захохотал. Его смех эхом пронесся по озеру, и тут я понял, что это его гогот преследовал нас на острове. - Ты хотел меня убить. Это его рассмешило. Он улыбнулся, задрал вверх голову и замолчал. Видимо, наслаждался новыми ощущениями. - Круто. Знаешь, такого со мной еще не было. А с тобой такое уже случалось раньше? - Я знаю, что ты сделал. - Я хренову тучу вещей переделал, знаешь ли. - Он поднял зажигалку и подкурил сигарету. - Может, ты имеешь в виду, что у нас с мамой тесная духовная связь? Насколько я помню, это она меня совратила. Или ты о том, что я поджег дом, когда ты был внутри? Жарко было, правда? Или, мой милый Финн, ты вспоминаешь о том, как... - Да пошел ты в жопу! - изо всех сил заорал я. - Нет, моя жопа здесь не при чем. В отличие от твоей. - Он открыл барабан револьвера. - Поразительно. Он заряжен. Я ринулся к нему, но не успел сжать пальцы на его шее, как он коленом двинул меня прямо в пах, причем с такой силой, что я взлетел в воздух. Потом, сгибаясь и зажав свою промежность рукой, я лежал у его ног, задыхаясь от боли. Когда она немного утихла, ее место занял страх. Брюс прижал дуло пистолета к моему виску, держа палец на курке. - Одевай коньки. - Со мной все было кончено. А с ним - нет. Ботинки были жесткими и сырыми, а у меня на ногах были тонкие носки. Дрожащими руками я стал натягивать коньки (они были изготовлены компанией "Бауэр" - как сейчас помню). Когда я зашнуровал их, Брюс предупредил: - Надеюсь, они подходят тебе по размеру. Я не хочу, чтобы ты сломал себе ногу, ягненок. Когда шнурки были завязаны, он приказал мне встать на ноги. Я уже говорил, что мне никогда не приходилось делать этого раньше. Ноги у меня подгибались, и я размахивал руками, словно ветряная мельница. Как только мне удалось выпрямиться, он толкнул меня в грудь. Потом достал из машины коньки, клюшки и шайбу. Когда он повернулся, я попытался схватить его за лодыжку. В ответ он двинул меня ботинком по виску. Потом стал зашнуровывать ботинки, насвистывая песню "выходные в Камбодже". Я заплакал. -Разве ты не хочешь узнать, почему я это делал? - мягко спросил он. Казалось, он говорит серьезно. - Ты сумасшедший! - крикнул я. - А ты что, нормальный? Твоя мать - массажистка, а ты всем рассказываешь, что она врач, получивший образование в Париже. И все тебе верят. Не выдумывай, Финн. Это они сумасшедшие, а не мы с тобой. - Я все рассказал Майе. - Но он не испугался. - Неправда. Она позвонила мне из аэропорта, и рассказала, как ты убеждал ее в том, как мне было тяжело, когда я покрывал свою мать. С твоей стороны очень умно было сделать вид, что ты беспокоишься обо мне. Ты как бы готовил ее к тому, что я могу покончить с собой, нагнетал обстановку. Так ведь? Я все правильно понимаю? Майя пообещала мне, что не будет звонить брату. - Пошел ты. - Ладно, хватит об этом. Слушай, мне хочется, чтоб ты знал, как мы до этого докатились. Не подумай, что я в восторге от того, что происходит. Ты мне всегда нравился. Да и сейчас нравишься. Но потом, когда выяснилось, что дедушка дал тебе пленку, чтобы ты проявил ее... Видишь ли, ни я, ни моя маменька и понятия не имели, что в доме установлена видеокамера. Теперь ты понимаешь, что я был просто вынужден что-то предпринять? - Я ее не проявлял. Она находится за трубой с горячей водой в моем туалете. Можешь ее забрать. - Забрать? А она что, принадлежит тебе? Ну что ж, спасибо. Теперь я знаю, где ее искать. - Он прижал дуло пистолета к моему лбу. - Ты сам виноват, Финн. Зачем ты стал подлизываться к деду? Зачем ты предложил ему проявить пленку? В старые добрые времена он бы никогда не стал якшаться с такими прощелыгами, как ты и твоя мамочка. Но теперь он постарел и стал сентиментальным. Он готов проглотить все, что ему скармливают. Поэтому мне так легко удалось обдурить его в ту ночь, я тебя поимел: я просто подложил таблетку со снотворным к остальным его лекарствам. Предложил ему молоко и печенье. Старый хрен так и понял, что той ночью меня в доме не было. Он мирно посапывал, пока мы с тобой...как бы это выразиться? В антропологии это, кажется, называется "первый контакт". Брюс отдернул пистолет от моего лба и с задумчивым видом почесал им подбородок. - Я вовсе не хотел, чтобы все обернулось именно так. Мне было ясно, что просто так вы с мамой не уедете, но я был уверен, что ты не сможешь сохранить свой секрет в тайне. Вот я и решил намекнуть тебе на то, что вам пора сваливать отсюда. Понимаешь, Финн, приходится признать - обычный ребенок, которого жестоко избили, а потом изнасиловали, не сможет не поделиться этим со своей матерью. Иначе у него случится нервный срыв. Так что сначала я даже подумал, что тебе понравилось то, что я с тобой сделал. Но потом, когда я увидел, как ты со своей мамусенькой из кожи вон лезешь, чтобы тебя приняли в престижную школу и разрешили снимать дом за доллар в год... Теперь ты возвращаешься домой, вооружившись пистолетом... Ненавижу избитые фразы, но некоторые из них очень точно описывают ситуацию: то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. - В голове у меня все еще звучали его слова: "избили, а потом изнасиловали". - Но зачем ты... - Ну же, скажи это вслух, Финн! Тебе сразу станет легче. Зачем я тебя трахнул? - Брюс уставился на меня, чтобы насладиться тем, как на меня подействовали его слова. Но мне было все равно: он не мог унизить меня еще сильнее. Он быстро продолжил: - Вообще-то, я планировал только избить тебя, чтобы напугать. Но потом, когда увидел тебя, такого беспомощного, даже более беспомощного, чем сейчас... Ты лежал там без сознания, на голове у тебя был мешок... Я мог делать с тобой все, что мне в голову взбредет, и мне действительно захотелось узнать, на что это похоже. Понимаешь, всем интересно узнать, что это значит - делать только то, что хочешь. Но немногие готовы идти до конца. Взять то, чего тебе хочется, и не просить, и не платить за это, и не писать благодарственных писем. Понимаешь, это называется утолить свой голод. Тут он понял, что я его не слушаю. - Будем считать, что я тебя просветил. - Он заткнул пистолет за пояс и покатил ко мне, а потом бросил мне клюшку. - Лови. Так тебе будет легче удерживать равновесие. Я встал на колени и взял клюшку. Когда он подъехал ближе, я швырнул ее в него, но промахнулся. Он подкатил ко мне, сжав колени, и сжимая в руке клюшку. Двигался он очень грациозно и свободно - скользил то вперед, то назад, но постепенно приближался все ближе. Было слышно, как лезвия его коньков царапают лед. Брюс был спокоен, и в этом было что-то жуткое, бесчеловечное. - Давай поиграем, Финн! - Брюс сделал пируэт. Он всегда любил покрасоваться. Я опять бросил в него свою палку. Он поймал ее левой рукой и переломал пополам. Он подъехал совсем близко, так что на лицо мне упала ледяная пыль из-под его коньков, обогнул меня и затормозил прямо у моих ног. - Расслабься. Просто расслабься, - прошептал он. - Я не дам тебе упасть. - Я пытался извернуться так, чтобы схватить его, но каждый раз он только подталкивал меня дальше по льду. Мне удалось вцепиться в его волосы, но он вывернулся и покатил дальше. Пошатываясь, я попытался отъехать подальше. Но он вернулся, прежде чем я успел проковылять хотя бы три метра. Брюс мягко, но твердо обнял меня, и, придерживая, стал отталкивать все дальше от берега - туда, где темнела никогда не замерзающая черная дыра. В эти минуты я понял, что такое отчаяние. Какое там чувство собственного достоинства - от него не осталось и следа. Я кричал, плакал, умолял его - просил до боли в глотке. Обещал ему, что если он перестанет толкать меня туда, я брошу школу и заставлю маму уехать из Флейвалля, и он никогда о нас больше не услышит. Но Брюс только улыбался. Наконец, он толкнул меня на лед, чтобы убрать козлы, стоявшие у проруби - Финн, мы оба прекрасно знаем, что ты вернешься. - Господи, Брюс, ну что мне здесь делать? Здесь мне не место, теперь я это точно знаю. - А Майя как же? - Она меня не интересует. Я хочу только одного - уехать отсюда. - Это удивило его больше всего. Он разочарованно посмотрел на меня. Видимо, я его действительно поразил. Моя готовность предать Майю застигла его врасплох, так что он даже схватился за козлы, чтобы удержаться на ногах, и хотел что-то сказать, но в этот момент я вцепился в другой конец ограждения. Доска, на которую он опирался, ударила его прямо в живот. Он поскользнулся, и чуть не упал. Стоя на четвереньках, я со всей силы пихнул его в живот, но козлы упали, и Брюс удержался на ногах. Он стоял там, стараясь отдышаться. Потом начал отхаркиваться. Когда его плевок упал мне на лицо, мы оба услышали, как под ним треснул лед, и он пошел прямо в воду и мгновенно исчез подо льдом. Потом вынырнул на поверхность и стал скрести ногтями по льду и мотать головой, словно медведь. Ему удалось схватиться одной рукой за деревянное ограждение, и наполовину вылезти из полыньи, но тут я изо всей силы стукнул хоккейной клюшкой ему по запястью. - Ты, ублюдок, я убью тебя! - Нет, Брюс, это я убью тебя. - И я отодвинул козлы подальше от дыры в воде. Каждый раз, когда он появлялся на поверхности воды, я пихал его назад, держа палку у его горла. Волосы у него стали покрываться инеем. - Ничего не хочешь мне сказать? - спросил я, бессознательно имитируя интонацию Брюса. - Сказать что, выродок? - Губы у него посинели. - Вообще-то, это ты выродок, Брюс. - Он улыбнулся и перестал цепляться за лед. - Что ты хочешь узнать? - спросил он, лязгая зубами. - Почему ты поджег дом, ведь твоя мать тоже была там? - Брюс посмотрел на меня так, словно я задал самый идиотский вопрос в мире. - Папа возвращался домой. Я кивнул, словно это объяснение меня удовлетворило, и толкнул его концом клюшки прямо на середину проруби. Потому что собирался утопить монстра, а не убить человека. Просто поразительно, как долго ему удавалось оставаться на плаву - ведь на нем были коньки! Он глотнул воды, поперхнулся, закашлялся, стал ловить ртом воздух, и бешено барахтаться. В его глазах застыл ужас. Когда я увидел это, то почувствовал, как адреналин наполняет мою кровь. От возбуждения мне стало жарко. Мне не хотелось упускать ни секунды, видеть, как он мучается. Он тонул, а я - нет. Брюс слабел, а я от этого становился сильнее. И когда он сдавленно крикнул "Помоги мне!", я поднялся на ноги. Помогая себе клюшкой, и стараясь держать ноги прямыми, я покатился назад, к берегу. - Спасибо тебе за урок, Брюс. - Для нас обоих все было кончено. Почти. - Я был прав! Ты такой же, как и я. - Он словно выплюнул эти слова. Я оглянулся. - Нет, неправда. - Даже твоя мать так говорит. Если бы он не упомянул о ней, все пошло бы совсем по-другому. - Закрой свой поганый рот! Не смей приплетать ее сюда, - заорал я, занося клюшку над головой. Мне хотелось, чтобы он заткнулся раз и навсегда. Когда я обрушил ее на него, он перестал хвататься за лед, и улыбнулся мне, уходя под воду. Мне безумно хотелось разбить в кровь его улыбающееся лицо. Последнее слово опять осталось за ним. Теперь я и правда был таким же, как он, а моя мама... каждый раз, когда я буду заговаривать с ней, всю мою жизнь, слова, обращенные к ней, будут частью той лжи, которую мне придется рассказать ей, когда я приду к Осборнам и заявлю, что Брюс утонул. У меня не было выхода. Он опять меня победил. Дело не в том, что у меня заговорила совесть. Нет, меня просто взбесило то, что он опять взял надо мной верх. Но я упал на колени и пополз по льду к застывшей темноте ледяной полынье, а потом сунул голову в воду. Лед треснул. Холодная вода словно ударила меня по вискам. Я увидел, как в мутно-желтой темной воде, совсем близко, проплывает Брюс. Его глаза были широко раскрыты, но он уже ничего не видел. Белый шелковый шарф поднимался над его головой. От холода я не мог двигать пальцами. Я чувствовал, как прикасаюсь к гладкой шелковой материи, но никак не мог схватить ее; поэтому засунул в воду вторую руку, схватил шарф и попытался подтянуть его наверх. Но Брюс был очень тяжелым, так что я сам мог уйти под воду вместе с ним. Подо мной стал ломаться лед. Озеро было готово принять меня в свои объятия. В конце концов, между нами действительно не будет никакой разницы. Мы оба погибнем. Холод поднимался ко мне прямо к сердцу; но я продолжал тянуть Брюса наверх. Потом вдруг с изумлением почувствовал, как чья-то рука схватила меня сначала за одну лодыжку, а потом за другую. Человек стал медленно вытаскивать меня на поверхность, крича что-то. Но уши у меня так замерзли, что я просто ничего не слышал. Мне не хватало воздуха. Оглянувшись, я увидел Осборна. Он упирался каблуками своих подбитых гвоздями сапог в лед, и осторожно, дюйм за дюймом, вытягивать меня на лед. Было видно, как под его желтоватой кожей вздулись пурпурные вены. По его лицу текли слезы, а из носа - сопли. Теперь я стал понимать, что он говорил мне. - Отпусти его, я не могу вас обоих вытащить. - Старик был слаб, и вообще был похож сейчас на покойника, но по его тону я понял, что он просто хочет, чтобы я утопил Брюса. Но теперь его голова уже показалась над поверхностью воды. Если бы я отпустил его, то в этом можно было бы обвинить Осборна. Так просто. До сих пор не понимаю, зачем и как я все-таки вытянул своего заклятого врага на лед. Надо полагать, просто хотел доказать ему, что у нас нет ничего общего. Брюс лежал без движения, широко открыв глаза. Его замерзшие губы застыли в детской улыбке, а глаза, казалось, видели в пустоте что-то недоступное человеческому пониманию. Сани Осборна стояли совсем близко - в двадцати футах. Что именно услышал? Что увидел? Отдышавшись, старик сказал мне только: - Ты внакладе не останешься. - Потом он поднял руки над головой, сжал кулаки, и сильно ударил Брюса в грудь. Потом еще раз. И еще. Он продолжал колотить его, даже после того, как вода с бульканьем стала выливаться у него изо рта, словно из испорченной раковины, а выражение лица стало осмысленным. 40 На следующий день я проснулся в больнице в два часа дня. Мама сидела на краю кровати, и смотрела мультфильм про Космического Гонщика, который показывали по телевизору. Он висел у самого потолка. Звук был выключен. Мама плакала. Осборн, не сняв очки, дремал в кресле, которое стояло в углу комнаты. - Мам... Не беспокойся. Мне хорошо. Вчера ночью мне давали лекарства, чтобы помочь преодолеть последствия переохлаждения. Еще я отморозил себе пальцы. В больницу нас отвез Уолтер Пикл. - Знаю, ягненочек мой, - прошептала мама тихонько, чтобы не разбудить Осборна. - Просто я вспомнила сейчас, как раньше мы смотрели мультики вместе. Это глупо, конечно, но мне стало очень грустно, когда я поняла, что не помню, как зовут его младшего брата. - Гонщик Икс. - Хорошо, что у меня есть ты. Всегда можешь напомнить. Я снял целлофановую пленку с тарелки с печеньем, посыпанным шоколадной крошкой. Его испекла мама. Взял одно, потом другое. Потом стал комкать картонный пакет из-под молока. Тут мама спросила: - Зачем Брюс так близко подошел к проруби? - Ты же его знаешь. - Это была ложь во спасение. - Мистер Осборн сказал, что это ты его спас. - Мы оба свалились туда, и я просто пытался выбраться оттуда. - Слава богу, что с тобой все в порядке! Брюсу повезло. - Как он себя чувствует? - Осборн приказал, чтобы его отвезли на обследование в Нью-Йорк. Он так долго пробыл под водой, что все боялись, что его будет нелегко вылечить. Но, кажется, в целом с ним все в порядке. Он звонил приблизительно час назад. - И что сказал? - резко спросил я, так что мой спаситель проснулся. - Ну, Брюс в своем репертуаре. Сделал вид, что это все очень забавно. - А все-таки - что он сказал? - Что еще обязательно научит тебя кататься на коньках. Что-то в этом роде. Но послушайте меня, молодой человек. Если вы еще раз пойдете на это озеро... - Больше никаких уроков не будет. - Осборн дважды чихнул и высморкался. - Вы бы лучше легли, - предложила ему мама. - Вы что, не знали о том, что я решил жить вечно? Хочу посмотреть, чем все это закончится. - Мама рассмеялась. Осборн откусил кусок печенья. - Лиз, не могла бы ты принести нам молока? - На столе стоял полный пакет. Но в последнее время мама научилась очень хорошо понимать намеки. Как только она вышла из комнаты, Осборн закурил сигару. - Наверняка ты думаешь, что за это время я уже все устроил. - Не совсем. - Что ж, посмотрим. - Старик выпустил кольцо дыма и посмотрел на свои старые руки, испещренные темными пятнами. - Господи, кожа у меня, как у крокодила. - Словно для того, чтобы убедить меня в том, что он действительно похож на это животное, старик вытащил изо рта вставные челюсти и несколько раз пощелкал ими. А я все ждал, что он скажет что-то такое, что успокоит меня. - Как ты думаешь, что этот засранец имел в виду, когда говорил, что хочет "утолить свой голод? - Значит, Осборн наблюдал за нами. Наверное, я должен был изумиться. - Не знаю. - И я не знаю. Поэтому тебя и спрашиваю. Господи Иисусе, да ведь даже собака умеет утолять свой голод. - Видимо, он просто пытался как-то подготовить себя к тому, чтобы встретиться с тем, что сидело у него внутри. Брюс как-то говорил, что все предельно просто: люди хотят трахать и убивать. Поэтому ему так нравились "жестокие люди". Тут Осборн в очередной раз поразил меня. Он стал цитировать папину книжку: - "Небольшое племя, стоящее на примитивном уровне развития. Яномамо живут в джунглях бассейна Амазонки. Именно благодаря этому племени у нас появилась уникальная возможность узнать, что это значит на самом деле: быть человеком". Старик опять высморкался и хихикнул. - Ну, то есть это что-то вроде Флейвалля. Только без денег. - Мы оба задумались над его словами. А потом он спросил: - Как ты думаешь, он стал бы таким, если бы его дедом был кто-то другой? - Ну, в таком случае он бы не "дошел до предела" так быстро. - А что бывает с теми, кто до него доходит? - Им хочется большего. - Получается, я породил новое племя. А Брюс и его мать - его лучшие представители. - Не всегда можно купить то, что людям действительно нужно. - Боже, я ведь знал, что с Брюсом что-то не так... Я потерял его давным-давно, за много лет до того, как познакомился с тобой. Если бы он был не моим внуком, а какой-нибудь компанией, я бы его просто продал, пусть даже себе в убыток. Но с людьми все не так просто. - Он вынул изо рта сигару, поняв, что я его не слушаю. - Ты ведь не думаешь, что деньги делают людей счастливее? - Нет, сейчас мне так не кажется. - Это плохо, очень плохо. - Осборн посмотрел на часы. - Господи, меня ведь ждут. Сейчас все эти юристы накинутся на меня и скажут, что я сошел с ума. - Он положил в карман пригоршню печенья и открыл дверь. - Все у тебя будет хорошо, Финн. Только держись подальше от жестоких людей. - Это были его последние слова. 41 Теперь я знал, что никогда уже не буду чувствовать себя в полной безопасности. И поэтому мне уже было не так страшно. Да, как ни странно. Я думал об этом приблизительно так: я - курильщик, а Брюс - рак легких. Он всегда будет где-то рядом. Не то чтобы я совершенно успокоился. Один парень из моей группы испанского языка сказал мне, что, по словам его старшего брата, который учился в Гарварде, Брюс в Бостон не вернулся. А мама объяснила мне, что Осборн договорился о том, что его внук закончит семестр заочно. На второй день после того, как я вернулся в школу, мой благодетель позвонил мне, сидя в самолете. Было очень плохо слышно. Я спросил его, как поживает Брюс, на что он ответил только: "Ничего не понимаю. Помехи". Странно: я-то его прекрасно слышал. Потом он прокричал: "Двадцать шестого декабря мы едем в Швейцарию". Мне казалось, этого уже никогда не случится. - А что, если я провалю все экзамены? - Вылетишь из школы на самолете. Это было забавно, но я не засмеялся. - А Брюс? Мне страшно. - Мне тоже. Ничего, сейчас я занимаюсь этим вопросом. Расскажу тебе все потом, когда мы приземлимся. В тот же день позвонила Майя. Осборн сказал ей, что мы с ее братом упали в озеро. "Так ему и надо", - объявила она. Было понятно, что он не стал ее пугать и расписывать ей происшествие во всех подробностях. А когда она поинтересовалась, почему меня больше не вдохновляет мысль о том, что скоро мы будем кататься на лыжах, то я не мог придумать ничего лучше, как сказать: "Тут помехи в телефоне. Плохо тебя слышу". Майя громко переспросила, я шепотом сказал: "Я все еще люблю тебя", после чего повесил трубку и стал дожидаться, когда позвонит Осборн. Но от него ничего не было слышно. Я ждал один день, второй, третий... Оставлял для него сообщения, пытался найти его в Флейвалле и в нью-йоркском офисе, в который, как мне было прекрасно известно, он наведывался очень редко. Но в ответ - тишина. Мама предположила, что Осборн поехал на какой-нибудь курорт, чтобы подлечиться от простуды - на основании того, что она слышала, как он велел служанке положить в его сумку полотняные шорты. Пока все в школе рьяно готовились к экзаменам, я сидел, тупо уставившись в свои учебники и конспекты, и молча бесился из-за того, что Осборн, кажется, совсем позабыл обо мне. Чем больше я думал о том, что он сказал мне после того, как я вытащил Брюса из воды, тем больше раздражался. "Держись подальше от жестоких людей", "Я все устрою". Как? Может, он совсем из ума выжил от старости, а может, ему просто наплевать на все это. Учебники, которые я купил, лежали с неразрезанными страницами. Даже Джакомо, который начал принимать успокоительный препарат "Риталин" (причем он его вдыхал, а не глотал), занимался больше, чем я. Семестровые замены начались пятнадцатого декабря. Обычно тесты продолжались два часа кряду. Учителя постоянно пугали нас этими экзаменами, будто это было такое большое дело. Вообще-то, на самом деле, это было важно, если, конечно, ты не боишься вылететь из школы. К тому времени я уже начал понимать, что в моем случае дело идет именно к этому. Впрочем, это не имеет значения. Спортивные залы заставили партами и стульями. Ответы нужно было писать на голубых листах, которые преподаватели называли брошюрами. Несмотря на то, что они постоянно болтали о том, что полагаются на нашу честность, и что доверие - это очень важно, система зиждилась на том предположении, что если они дадут своим ученикам хоть один малюсенький шанс, то они непременно будут списывать. Все писали контрольные одновременно, чтобы отличники не продавали правильные ответы другим ученикам. Кроме того, между учениками стояли пустые стулья, так что списывать было невозможно. Разве что при помощи бинокля. Первый экзаменом поставили алгебру: 1. Какова сумма всех чисел от одного до миллиона? Я знал, что существует какая-то формула, которую вывел пару сотен лет назад один француз, после того, как учитель заставил его остаться после школы, и задал сложить все числа от единицы до сотни. Можно было бы, конечно, посчитать, сколько составляет эта сумма: 1 + 1 = 2, 2 +3 = 5, 5 + 4 = 9... До ста я бы успел, но миллион?.. У меня было всего два часа, а не две недели. 2. Какова сумма бесконечного ряда: 1 + (1/2 1) = (1/2 1 > 1) + ... Даже если бы я не злился так на Осборна за то, что мне приходится сейчас учиться, вместо того, чтобы ехать в Швейцарию, я бы вряд ли справился с этим заданием. Было глупо тратить время на то, чего я не знаю. Посмотрим, что там дальше. 3. Упростите и решите эту задачу: sin(17)cos(13) + cos(17)sin(13) Когда учитель алгебры объявил "Господа, у вас остался один час", я как раз бросил подсчитывать, какую сумму составляют числа от одного до миллиона, и стал думать о том, что скажу Осборну, когда мы с ним увидимся. Я так увлекся, воображая, как пошлю его куда подальше, что даже не заметил, как к моему столу подошел преподаватель - пока не услышал, как сзади засуетился Джакомо, который пытался дотянуться ногой до своей туфли. Я был уверен, что сейчас его выведут из класса за то, что он спрятал шпаргалки в мокасинах, но тут учитель стиснул мне шею и прошептал: "Возьмите свою работу и идите за мной". Дело не в том, что я пользовался шпаргалками. У меня их просто не было, потому что было лень их делать. Видимо, приехал Осборн. Я мгновенно забыл все гневные тирады, которые так долго репетировал. Трогательно, правда? Старик обо мне не забыл. Я знал, что мне нужно всего лишь прошептать ему на ухо пару слов, и он меня спасет. Я мог бы попросить преподавателя оставить нас наедине. Осборну на экзамены было наплевать. Для него это все было пустой забавой. Господи, да раз уж он устроил так, что Брюсу разрешили прислать экзаменационные задания по почте, то почему бы ему не сделать то же самое для меня? Потом я буду прилежно учиться, так что все будет прекрасно. Когда учитель закрыл за нами дверь, я уже улыбался во весь рот. - Мистер Осборн умер, - сообщил он. Я не заплакал, не спросил, как это случилось, не закричал "Нет!". Вместо этого тот маленький подлый человечек, который сидел у меня в голове, пробормотал: "Простите... Мне нужно в туалет". Учитель решил, что сейчас меня стошнит, и подтолкнул меня по направлению к уборной. Я подошел к кабинке, закрыл дверь и спустил в туалет свою работу и задание, напечатанное на голубой брошюре. Мне не было стыдно за свой обман. Не могу сказать, впрочем, что гордился собой. Просто теперь мне было совершенно ясно, что после смерти Осборна у меня не осталось человека, который будет ради меня и вместо меня нарушать правила. Когда я вышел из туалета, директор уже поджидал меня. - Что мне теперь делать? - В аэропорту тебя ждет самолет, - ответил он. Я спрашивал не об этом. - А кто его прислал? - Явно не миссис Лэнгли и не Брюс. Неужели Майя? - Доверенное лицо мистера Осборна. Преподаватель вызвался отвезти меня на вокзал. Но директор заявил, что сделает это сам. Было заметно, что они никак не могли решить, стоит ли по-прежнему обращаться со мной любезно. Потом они стали наблюдать за тем, как я упако