и, затем, сделав паузу, поблагодарил профессора и пояснил, что долг судьи в данном случае - установить достоверность всех представленных ему материалов и что он считает необходимым ознакомить с ними всех присутствующих. Он опять надел очки. Но ему было темно. День стоял пасмурный; огромный, похожий на таз, абажур под потолком был засижен мухами и покрыт пылью, а дно его усеяно многими поколениями мертвых мотыльков. Судья включил настольную лампу и наклонил голову. В большой мрачной комнате стояла тишина, лишь доносились шипение пара в радиаторах, стук дождя и неровное дыхание Кэсси. Было жарко. На лысой голове судьи Поттса выступил пот. - Уважаемый губернатор, - снова начал судья. - Вы единственный человек в мире, кто может мне помочь. Я убила Сандера. Я должна была это сделать. Я убила его ножом, но глаза его были закрыты. Нет, открыты, только ему было все равно. Каждое утро я его будила, чтобы побрить, и он дернется, бывало, и порежется до крови. После удара он уже не мог бриться сам, а когда я попыталась привести его в чувство, погладила ему руку, а потом подергала за волосы, кровь все текла, и все равно он не добрался бы до двери. Время-то было весеннее, о губернатор, губернатор, помогите мне! Умереть я хочу, ведь он пришел по дороге, пришел... Судья перестал читать. Мелкие капли пота блестели у него на лбу. Подняв голову, он увидел, что женщина смотрит на него. - Миссис Спотвуд, - проговорил он, приближаясь к ней с письмом в руках. - Миссис Спотвуд, - повторил он, стоя перед ней и положив руку ей на плечо. - Это вы написали?! Она сидела, как маленькая девочка, сложив руки на коленях и глядя на судью снизу вверх. Медленно кивнула головой. - Да, ваша честь, - пробормотала она. И вдруг упала на колени и, пытаясь поймать руку с письмом, закричала: - Вы должны мне поверить, должны, он шел по дороге, как будто факел двигался сквозь дождь, как горящий сушняк, а пламя было такое бледное, его едва было видно при дневном свете, а я его видела, дождь не мог его загасить, и оно приближалось... - Перестаньте, миссис Спотвуд, перестаньте, - приказал судья, пытаясь высвободиться. Он отдернул руку, надорвав при этом письмо, но Кэсси по-прежнему цеплялась за него, обхватив его за ноги, твердя, что факел двигался сквозь дождь. Психиатр из Нэшвилла шагнул было к ней, но остановился в нерешительности, да так и остался стоять с поднятой рукой. Подошла сестра и, встав позади Кэсси, крепко схватила ее за кисти рук и свела их вместе, так что на мгновение показалось, что они сжаты в мольбе о пощаде. Сестра заставила Кэсси вернуться на место. Судья снял очки и вытер лицо платком. Он окинул взглядом громко всхлипывающую Кэсси, затем всех собравшихся. - Джентльмены, - начал судья Поттс. Чуть отдышавшись, он продолжал: - Джентльмены, мне совершенно ясно, что эта женщина страдает от тяжелого нервного расстройства. Она находилась под наблюдением двух вполне квалифицированных врачей, имеющих разрешение практиковать в штате Теннесси. Он сделал паузу, вытер лицо платком. Лерой воспользовался паузой и почтительно заметил, что, учитывая серьезность положения, возможно, следует собрать медицинский консилиум и... Судья Поттс прервал его: - Если врачи, лечащие миссис Спотвуд, желают созвать консилиум, - заявил он, - это их дело, и оно выходит за пределы юрисдикции суда. Что же касается ходатайства о применении habeas corpus, то в данном случае оно не может быть удовлетворено. Лерой проводил приглашенного психиатра. День угасал, моросил холодный мелкий дождь. Законы Лерой Ланкастер и сам знал. Но ведь всегда остается какой-то маленький шанс победить, несмотря ни на что. И его надо использовать. Надо, черт побери! Он потрогал карман, в котором лежало письмо из "Нью Нэйшн". Оно пришло сегодня, но он забыл о нем. В письме говорилось, что журнал будет рад опубликовать его статью. Лерой подумал, что никогда прежде не писал статей, даже не пытался это делать, а вот теперь ему уже под пятьдесят и его первая же статья появится в серьезном журнале. Мысленно он уже видел обложку с названием своей статьи: "Есть еще рыцари в Дикси" и своим именем. Но тут же очнулся и с отвращением отвернулся от созданного образа, словно отдернул руку от обложки журнала, так и не коснувшись ее. Он подумал об Анджело, ждущем в своей камере. Надо будет послать экземпляр губернатору. Журнал обещал дать материал без задержки. Выйдет через три недели, обещали они, через три недели, начиная с сегодняшнего дня. Он задумался, а не обвинят ли его в оскорблении суда? За публикацию этой статьи? Пожалуй, нет. Ведь дело закончено. Верховный суд ходатайство отклонил. Дело закончено. Лерою Ланкастеру они уже ничего сделать не могут. Единственное, что они могут, это прикончить Анджело Пассетто. Если не вмешается губернатор. Вся ставка на губернатора и на статью. Статья подействует сильнее, чем разговор с губернатором с глазу на глаз. Он даже не раскрыл зонт, так и стоял под дождем, привлекая к себе внимание немногих прохожих. Потом раскачиваясь пошел через площадь. К тому времени, когда он свернул на свою улицу, во многих домах уже зажегся свет. И в его доме за облетевшими старыми дубами тоже, наверное, уже горел свет. Он пошел быстрей. Завтра он постарается придумать что-нибудь еще. Если вообще что-нибудь можно придумать. А сейчас он просто спешил домой. Ему хотелось увидеть, как улыбнется ему Корин. Утро вечера мудренее. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ - Ну, милочка, - говорила мисс Эдвина, - нелегкий был у вас сегодня день, и доктор советует вам принять вот это... Она протянула Кэсси рюмку, в рюмке лежала красная облатка. Кэсси, полулежавшая на подушке, подумала, как это в духе мисс Эдвины - подать таблетку в винной рюмке старинного хрусталя. В лечебнице сестра разносила лекарства на блюдце. Блюдце не всегда бывало чистым. Она взяла рюмку и вытряхнула таблетку на ладонь. Улыбнулась мисс Эдвине. - Пожалуй, я и в самом деле немного устала сегодня, - сказала она. Потом добавила: - О, мисс Эдвина, вы так добры ко мне! Кэсси наблюдала за лицом мисс Эдвины. Ее волосы, такие белые, что они отливали голубизной, казалось, испускали сияние, а бриллиантовая подвеска на черном шелковом платье ловила свет маленькой лампы, стоявшей на столике у кровати, и тоже сверкала. При последних словах Кэсси лицо мисс Эдвины неожиданно расплылось от удовольствия, покрылось сетью морщинок, а выцветшие голубые глазки засветились. Глядя, как она блаженно улыбается, Кэсси подумала: "Как мало человеку нужно для счастья". От этой мысли ей и самой вдруг стало хорошо, и это неожиданное ощущение радости ее удивило. Она уже забыла, какая она - радость. Упав на подушку, Кэсси, счастливая, закрыла глаза, предоставив себя заботам других и все думая об этой улыбке. Но она вспомнила. И неловким, жадным, ребяческим жестом поднесла руку ко рту, словно для нее было удовольствием проглотить таблетку, и потянулась к бокалу с водой - тоже хрустальному, - стоявшему на серебряном подносе. Мисс Эдвина подала ей стакан, и она осторожно отпила глоток, закашлялась, сделала вид, будто еще отпила, отдала стакан мисс Эдвине. Потом легла, подтянула одеяло и прижалась щекой к подушке. - Бедное милое дитя, - говорила мисс Эдвина, - вы так устали, - и, наклонившись, погладила ее по плечу. Стараясь не раскрывать рта, Кэсси вытащила руку из-под одеяла и в знак признательности слегка пожала пальцы мисс Эдвины, думая: "Боже, сейчас она сядет рядом и будет держать меня за руку, и все мне испортит". Но мисс Эдвина, очевидно, преодолела в себе это желание, - глядя из-под полуприкрытых век, Кэсси видела, как она, поколебавшись, на цыпочках вышла из комнаты. Как только дверь за ней закрылась, Кэсси села в постели, нащупала на столе коробочку гигиенических салфеток, вытащила одну, поднесла ко рту и сплюнула. Оболочка таблетки, которую она держала под языком, почти растворилась. Кэсси уже чувствовала горький вкус лекарства. Она выскользнула из постели и босиком прошла в ванную. Прополоскала рот. Вовремя вспомнила, что унитаз очень шумит, и, завернув салфетку в туалетную бумагу, кинула ее в мусорную корзину под раковиной. Тут она все же почувствовала приступ слабости. Но не поддалась ему. Ей предстояло долгое ожидание. Она знала, что они все еще в гостиной, разговаривают. Кэсси стояла в темноте, ей было холодно, и она знала, что там, внизу, говорят о ней. В полночь, когда еще не отзвучал последний удар часов на здании суда, Кэсси поднялась со стула, на котором сидела, чтобы не уснуть. Она стояла посреди темной комнаты и представляла себе, как звук последнего удара часов замирает вдали над крышами, как в темноте над городом горят звезды, а в домах спят в своих постелях люди. Одной только ей нельзя спать. Все еще босиком, но накинув халат, она выскользнула из спальни, прикрыла за собой дверь и прислушалась. Тускло горело бра на нижней площадке широкой лестницы, и перила отбрасывали на стену вертикальные полосы теней. На мгновение ей показалось, что это не тени, а железные решетки. Нет, глупости! Осторожно ступая босыми ногами, ярко белевшими на красной ковровой дорожке, она стала спускаться. "Я даже не знаю, какой сегодня день", - подумала она. Внизу было достаточно светло, и она добралась до гостиной, потом вошла в библиотеку, но того, что она искала, там не было. Она вернулась и прошла в столовую, потом в кладовую. Отважилась включить свет и заглянула в шкафы. Она побоялась зажигать свет в кухне, потому что мисс Эдвина могла заметить это из своего окна - ее спальня выходила во двор. В полутьме Кэсси долго шарила в чулане, на веранде, потом, вернувшись в кухню, заметила еще одну дверь. Вошла, закрыла ее за собой, нажала выключатель, и лампочка, висевшая на шнуре, вспыхнула. Она стояла на верхней площадке лестницы, ведущей в подвал. По стенам здесь были устроены полки. Наконец-то! Руки у Кэсси тряслись. Сверху лежала "Нэшвилл Бэннер", под ней номер паркертонской "Клэрион". Кэсси схватила его. Ничего. Перебрав семь или восемь газет подряд, она нашла еще один номер "Клэрион". Опять ничего. Еще несколько номеров, по-прежнему безрезультатно. Она задыхалась. Она старалась не думать о том, что ищет. И вдруг поняла, что смотрит прямо на заголовок, который искала, - смотрит и не может его прочесть. Она понятия не имела, сколько времени простояла так, затаив дыхание, не сводя глаз с ничего ей не говорящих черных букв. А они гласили: "Губернатор отказывает в просьбе о помиловании". Она села на верхнюю ступеньку, закрыла глаза, уткнулась лицом в газету, развернутую на коленях. Она говорила себе, что это что-то другое, что старый дурак губернатор отказал кому-то другому. Она хихикнула. Ну конечно же, тут ошибка. Но в заметке было сказано черным по белому: "Сославшись на то, что Верховный суд штата подтвердил приговор, губернатор Дэтвайли отказал в прошении о помиловании, поданном Лероем Ланкастером из Паркертона от имени его клиента Анджело Пассетто, в настоящее время находящегося в камере смертников в тюрьме в Филдерсбэрге. В июне прошлого года Пассетто был обвинен в убийстве Сандерленда Спотвуда из нашего округа, последнего члена известной фамилии. Сандерленд Спотвуд был зарезан в своей постели. Дело привлекло внимание общественности не только штата Теннесси, но и всей страны после того, как вдова покойного встала..." Кэсси не могла читать дальше. Она опять почувствовала, как крик, точно когтистый зверь, вырывается из ее груди, раздирая в кровь все у нее внутри и причиняя ей боль, которая однажды уже сделала ее счастливой. Кэсси снова увидела сцену, преследовавшую ее по ночам, лишь только она закрывала глаза: увидела, как Анджело, услышав огненный крик, вырвавшийся из ее груди, вскочил на ноги и при всех закричал: "Рiccola mia, рiccola mia", - и лицо его сияло. Она закрыла глаза, но теперь уже не опустила голову на колени. Она сидела выпрямившись и представляла себе, как того самого Анджело, который тогда в суде весь просиял от счастья, теперь туго, до боли, привяжут к стулу и электрический ток с ревом ударит в его мозг, словно молния, и помчится по позвоночнику, так что взвоют все нервы. Она почувствовала, как при этой мысли взвыли ее собственные нервы, словно по ним ударил электрический ток. Она открыла глаза. Она была мокрая как мышь и вся дрожала. Но она была жива. А вот Анджело Пассетто умрет. Потом она подумала: "Может, он уже умер". Она вскочила. В газете было написано: "Исполнение приговора назначено на 12 часов 05 минут 21 марта". Какое же сегодня число? В кухне календаря не было. В чулане тоже. В столовой его, конечно, тоже не было. Подумала о библиотеке и столе мисс Эдвины. И снова направилась туда, уговаривая себя не спешить, идти тихонько и не шуметь. Слабый лунный свет проникал в библиотеку, но было все же слишком темно. Пришлось рискнуть и включить настольную лампу. В ящике стола она нашла записную книжку-календарь. Она открыла ее и начала листать. На каждой странице стояло число. Кэсси разрыдалась. Какая же она дура! Думала, что календарь поможет ей узнать, какое сегодня число. Единственное, что она знала, - сейчас март. Она села на стул у письменного столика, плача от досады и усталости. Вдруг она поняла, что плачет не из-за Анджело, а просто оттого, что она такая дура. Слезы остановились. Она поймала себя на том, что смотрит на телефон, стоящий на столике. По щекам ее текли слезы. Она сняла трубку. Как бы он ни устал за день, вечером ему было трудно заснуть. Когда-то Сай Грайндер умел засыпать в любое время суток и в любых условиях, даже на снегу, свернувшись клубком рядом с собакой и завернувшись в одеяло. Он превосходно спал даже на сырой земле в джунглях, когда температура достигала тридцати градусов, а влажность ста процентов, спал и на голом жестком полу, когда по телу его бегали крысы. И на бильярдном столе без подушки. А теперь, видно, состарился. Впрочем, когда ложишься в одну и ту же постель каждую ночь и знаешь, что только что прожитый день как две капли воды похож на тот, что предстоит тебе завтра, а сама эта ночь окажется точно такой же, как все последующие, - какой уж тут сон! Он не спал, когда зазвонил телефон. Он сел и опустил ноги на пол. Направившись к двери, он оглянулся на Глэдис, громоздившуюся на кровати, хотя знал, что до утра она все равно не проснется, а утром выплывет из сна, как из омута, сонная и медлительная, с бледным и опухшим лицом, с припухшими губами, точно поднявшаяся на поверхность утопленница, за которой тянутся влажно-темные водоросли, запутавшиеся в волосах. Он поспешил снять трубку, пока звонок не разбудил ребенка. Телефонистка спросила Сая Грайндера. Он ответил: "Это я" и только теперь, окончательно проснувшись, удивился, что кто-то звонит ему в такое время. Потом в трубке послышалось: "Сай, Сай..." Он стоял босиком на холодных половицах, а из трубки, которую он держал в руке, раздавался резкий, напряженный шепот. Он отвел трубку от уха и некоторое время стоял, глупо уставившись на нее. Потом снова услышал слабый, далекий шорох и наконец понял, что где-то там, вдалеке, кто-то повторяет его имя. Он снова поднес трубку к уху. Чей-то голос, глухой, напряженный, требовательный, повторял: - Сай? Сай? Он облизнул губы и спросил: - Кто это? - Какое сегодня число? Он не мог вспомнить, какое сегодня число. Он почувствовал, как холодный пот побежал у него по спине. Что-то случилось, там, далеко, в темноте, а он не мог даже вспомнить, какое сегодня число. - Число? Число? - настаивал шепот, все более глухой, переходящий в хрип. - Какое число будет завтра утром, Сай Грайндер? - Двадцатое, - сказал он, неожиданно вспомнив. - Кто это? Кто говорит? Ответа не последовало, только глухой сдавленный кашель донесся до него по проводам, сквозь тьму, неизвестно откуда. - Черт возьми, да кто это? Или я повешу трубку! Наступила недолгая пауза, потом он снова услышал шепот: - Это Кэсси. И, стоя с трубкой в руке, он вдруг понял: все эти годы, лежа ночами в своей постели, он знал, что однажды среди ночи зазвонит телефон, и он поднимется в темноте, пойдет босой по холодным половицам и услышит этот шепот. А из трубки ему говорили: - Да, это Кэсси Спотвуд, и ты... послушай, ты должен для меня кое-что сделать. Потому что все началось из-за тебя, Сай Грайндер, и теперь... - Погоди, - перебил он. - Нет, слушай, - сказал шепот, - ты пошел к двери палаты и даже не обернулся. Даже не обернулся, и... - Послушай, Кэсси... - Все так и было, и ты это знаешь, а потом в суде ты стоял и боялся взглянуть на меня, тебе было стыдно, но теперь ты сделаешь то, что я скажу. Ты знаешь дом Паркеров в Паркертоне. За домом есть переулок. Завтра днем, в полтретьего, будь у южного въезда в этот переулок. С машиной. Жди до... - Но... - прервал он. - И тут в трубке раздался щелчок. Он держал трубку в руке и глядел на нее, чувствуя, что мир раскачивается и теряет свои очертания, как бывает в лесу, когда неожиданно наступает оттепель и над сыровато-холодным, только-только начинающим таять снегом поднимаются белые клубы тумана, скрывая черные ветви деревьев. Он снова поднес трубку к уху. До него донесся какой-то глухой звук, словно где-то далеко, в межзвездной тьме, поднялся ветер и, прилетев на землю, заиграл в проводах. Слушая пение проводов, Сай будто старался что-то вспомнить. Мисс Эдвина ела медленно. Ей явно хотелось поговорить, но она то и дело останавливалась на середине фразы, словно собиралась сказать что-то и вдруг вспоминала, что говорить об этом нельзя. "Ей не велели говорить со мной о казни, - подумала Кэсси, - но как раз об этом ей до смерти хочется поговорить". Казалось, мисс Эдвина никогда не кончит есть. Наконец Кэсси решилась. - Мисс Эдвина, - сказала она вставая, - пожалуйста, извините меня, но мне надо пойти наверх вздремнуть. - Она увидела, как лицо мисс Эдвины погасло от разочарования, словно задутая свеча. - И вам, - добавила она, - мне кажется, вам тоже стоило бы вздремнуть. Доктор Спэрлин всегда говорит, чтобы я ложилась сразу после еды. Он говорит, если лечь сразу, то выспишься по-настоящему. От разочарования лицо мисс Эдвины не просто погасло - оно буквально разваливалось на части, точно раскрошившееся печенье. Кэсси обошла вокруг стола, поцеловала бедную старую даму и поблагодарила ее за доброту и заботу. Лицо мисс Эдвины просияло, ее розовые сережки закачались. Кэсси едва сдержалась, чтобы не пуститься по лестнице бегом. Она на ходу сбросила туфли, легла на кровать, укрылась шерстяным пледом на случай, если мисс Эдвина вдруг вздумает заглянуть в комнату. Наконец она услышала, как в спальне мисс Эдвины хлопнула дверь. Кэсси вскочила и взглянула на часы. Оставалось меньше двадцати минут. Она достала свое лучшее платье, то, в котором она была в суде, надела его, подобрала к нему туфли и шляпку. Открыла дверь и проскользнула в коридор. Внизу она почувствовала себя в безопасности. Немного помедлила, прислушиваясь к приглушенному шуму на кухне, потом нырнула в парадную дверь, вышла на солнечный свет, обогнула дом, держась поближе к стене, и приготовилась к самому опасному переходу - от стены до старой каретной, служившей теперь гаражом. И ворота, и задняя дверь гаража, к счастью, оказались открыты, и она юркнула в гараж, обошла старенький "рено", которым мисс Эдвина никогда не пользовалась, и выбралась в переулок. В конце переулка стояла машина. На Сае был добротный шерстяной костюм, явно ему тесноватый. Кэсси села в машину. - Здравствуй, Кэсси, - сказал Сай. Она посмотрела на него. - На Нэшвиллскую дорогу, - приказала она, все еще напряженно дыша. Машина двинулась по улице. Доехав до угла, Сай повернул направо. Потом снова посмотрел на нее. Она глядела прямо перед собой. - Здравствуй, Кэсси, - повторил он. Она повернулась и окинула его быстрым, безумным взглядом широко раскрытых, беззащитных глаз. - Быстрее, - попросила она. Он прибавил газу. - Еще быстрее! - Нарвемся на неприятности с городской полицией, - сказал он. Она наклонилась вперед, напрягшись, точно это могло увеличить скорость машины. Они пересекли железнодорожные пути и промчались мимо лесного склада. - Еще, еще, - повторяла она, не глядя на него, не отрывая глаз от дороги. Домов уже не было. Машина шла со скоростью почти 55 миль в час. - Быстрее, - сказала она. - Дорога не позволяет, - сказал он. - Можно рессоры поломать. Когда выедем на шоссе, я выжму до семидесяти. Это старый "де сото", но он гораздо крепче, чем кажется. Не обращай внимания на внешний вид, главное - ходовая часть. Я за своей машиной ухаживаю. Он знал, что она не слушает его. Она следила за дорогой. По обеим сторонам тянулся лес. Лес оживал - на деревьях уже лопались почки. За лесом они выехали на шоссе. - Ну, - сказала она. Он разогнал свой "де сото" до семидесяти миль в час, потом до семидесяти пяти. Машина начала вибрировать. - Быстрее. - Нельзя, - сказал он. Кэсси по-прежнему сидела, напряженно подавшись вперед. - Они убьют его, - сказала она. Не глядя на нее, он отозвался: - Я так и подумал, что это насчет него. Кэсси не ответила. Немного погодя, все так же не глядя на нее, он сказал: - Я отвезу тебя, куда тебе надо, Кэсси. - Он помолчал. - Может, я вмешиваюсь не в свое дело, но что ты собираешься делать? - Я ему все расскажу, - сказала она. - Кому? - Губернатору. - Ему уже рассказывали, - сказал Сай, по-прежнему не глядя на нее. - А теперь я расскажу. - Он тебе не поверит. - Поверит, если увидит меня и выслушает. Ведь в том-то и беда, что никто, ни единая душа, не хотел меня выслушать до конца. А я как закрою глаза, так и вижу все снова; вот мы приедем, и я закрою глаза, и увижу опять, как Сандер на меня смотрит, и тогда так все губернатору опишу, что он не сможет мне не поверить. Она ударила себя кулаком по лбу. - Все это у меня вот тут, - сказала она, - вот тут, и повторяется снова и снова. Я ему все расскажу. Теперь Сай смотрел на нее. Машина замедлила ход. - Кэсси, - тихо сказал Грайндер. Она сидела, громко дыша, подавшись вперед и прижав кулак ко лбу, и глаза ее были закрыты. - Кэсси, - сказал он, - открой глаза. Посмотри на меня. Она поглядела на него и сказала: - Это все равно. Я и с открытыми глазами все вижу. - Все-таки лучше смотри на меня, - сказал Грайндер. - Вот он, я его вижу, - произнесла она. - Тот самый нож, который Маррей нашел у Анджело. В кармане пиджака. Он... - Я не хочу этого слышать, - сказал Сай. - Он его положил на стол, - упрямо продолжала Кэсси, - на большой стол, в комнате Сандера, да и забыл о нем. Потом настала ночь, потом опять день, и я дала Анджело деньги и сказала ему, чтобы он взял машину, заехал за девушкой и уезжал. Я сказала ему, что люблю его и хочу, чтобы он был счастлив, потому что он сделал меня такой красивой и такой счастливой, и он... Ты знаешь, что он сделал? - К черту, замолчи, я не хочу ничего этого знать. - Он опустился на колени и поцеловал мне руки, - сказала она. - И назвал меня "piccola mia", и я была счастлива, потому что хотела ему счастья. Я едва чувств не лишилась, до того мне было хорошо. А потом... - она помолчала, - потом он ушел. Сай смотрел прямо перед собой; Кэсси молчала, и он слышал, как она дышит. Да, он отчетливо слышал ее дыхание. - Я видела, как они отъезжали, - снова заговорила она. - Я смотрела в окно, и они проехали по дороге, разбрызгивая грязь, потому что шел дождь. Анджело со своей девушкой. И в тот день, когда он пришел, тоже шел дождь. Потом... Она снова замолчала. А потом заговорила уже совсем другим голосом, слабым и блеклым, как воспоминание. - Потом, - продолжала она, - я вернулась туда. Туда, к Сандеру. А нож... нож лежал на большом столе, там, где Маррей его оставил. И моя рука... она взяла нож. Я знала, что она его возьмет. И все-таки я удивилась. А потом... - Я сказал тебе, что не хочу ничего этого знать, - снова сказал он, не глядя на нее. - Но я должна рассказать, я никому об этом не рассказывала. Теперь я расскажу все губернатору, когда мы приедем. - И она заговорила нервной скороговоркой: - Сандер глядел на меня. Я положила нож на одеяло. Потом обеими руками приподняла Сандера... - Черт подери! - взорвался Сай. - Я сказал тебе, что не желаю ничего знать! Но он так и не смотрел на нее, только слушал, как она дышит. - Сандер глядел на меня. Казалась, он вот-вот улыбнется. Он и вправду улыбнулся. Я просто уверена. И знаешь - я ему тоже улыбнулась. Твердый разбухший комок подступил к горлу Грайндера, но тут их на большой скорости обогнала машина, жгучим воем разорвавшая тишину и мгновенно растаявшая вдали, в брызгах солнечного света. - Быстрее, - сказала она. - Как ты медленно едешь. Он посмотрел на спидометр, извинился, прибавил газу. Стрелка резко пошла вправо. После долгого молчания, она сказала: - Он поверит. Сай Грайндер по-прежнему молчал, даже не обернулся к ней. - Ты ему скажешь, Сай Грайндер. Ты ему скажешь, чтобы он мне поверил. - Я? - Сай резко повернулся к ней. - Да. Ты, - спокойно ответила она. - Ты знаешь меня лучше всех и ты знаешь, что я не лгу. Ведь ты-то веришь, что все так и было? - Да, - сказал он, помолчав. - И ты ему скажешь, - услышал он. Кэсси не просила и не приказывала. Она просто сообщила ему об этом как о непреложном факте. - Значит, - заговорил он, не сводя глаз с дороги, - для этого ты и подняла меня среди ночи. Чтобы я мчался за сотню миль к этому проклятому губернатору в Нэшвилл и сказал ему, что это ты убила Сандера Спотвуда. И пусть они отпустят твоего даго, который так обожает черномазых, и возьмут тебя, и пусть делают с тобой что полагается. Вот, значит, для чего я понадобился. Из трех с половиной миллионов населения штата Теннесси именно меня будят среди ночи, чтобы все это провернуть. - Да, - подтвердила она, - тебя. - И, помолчав, добавила совершенно спокойно: - И ты расскажешь ему, как я в тебя стреляла и чуть не убила. Тогда он скорее поверит. Обязательно расскажешь ему об этом. Сай, казалось, не слышал ее. Он долго глядел на дорогу, залитую солнцем. Наконец он спросил: - Ведь ты не хотела убивать меня, Кэсси? Она словно забыла о его существовании. Наконец, когда он уже забыл, о чем спрашивал ее, снова вдруг раздался ее голос. - Нет. Не хотела. Тебя - не хотела. Сай Грайндер все так же смотрел на дорогу. Мотор работал исправно. "Любой механизм, - думал он, - даже машина бедняка, имеет право на тщательный уход". Шоссе, прорезанное сквозь холмы, было прямым, как стрела. Машина мчалась в город, вгрызаясь в пустоту яркого дня. Солнце уже клонилось к закату, когда они пересекли холмистую местность и въехали в зеленеющую долину, окаймленную с юга еще одной грядой холмов, у подножья которых едва заметно белели заросли цветущего кизила. На одном из лугов возле самой изгороди стояли четыре лошади: три гнедых и одна чалая. Их гладкие спины отливали металлическим блеском в лучах заходящего солнца. Ворота, то и дело возникавшие по сторонам дороги, были навешены на белые столбы, сложенные из известняка. За воротами виднелись гравиевые дорожки, уходившие к стоявшим под деревьями домам, сложенным из белого камня, а иногда из кирпича. - Вот они где живут, - сказал Сай, - владыки наши. - Уже поздно, - сказала она. - Все этот чертов прокол. Сколько времени потеряли. Дома теперь встречались чаще, но каждый по-прежнему был окружен рощей. Шоссе в сущности перешло в улицу. Движение усилилось. Вот и первый светофор. Промелькнули магазины, заправочная колонка, потом опять пошли дома, уже не такие большие, как прежде, и рощ уже не было, просто дворы, часто очень запущенные. На домах попадались надписи: "Приглашаем туристов". Движение становилось все сильнее. Они постоянно застревали на перекрестках. - Ты знаешь, где это? - спросила Кэсси. - Его издалека видать, этот дом. Он стоит на горушке, и сверху на нем башенка. Его тут называют силосной башней. Они были уже в самом городе, когда она сказала: - Должно быть, это вон там. Вон та высокая штука. - Ага. Но здесь одностороннее движение. Наконец они подъехали. На небольшом холме, вдали от домов, стояло здание с каменными ступеньками грязно-серого цвета, которые снизу казались слишком крутыми и узкими, со множеством худосочных колонн; стены здания были все в серых разводах, а на крыше высилась башенка, похожая на катушку для ниток, только очень большая и со шляпкой, напоминающей перевернутое вверх дном блюдце с загнутым вверх ободком вроде короны. Корона была серебряная и поблескивала в вечерней дымке. Если бы не серебристый блеск короны, все это выглядело бы точь-в-точь как гравюра с подкрашенным розовым фоном - гравюра, созданная художником, который так и не научился рисовать. Это был капитолий. Они вышли из машины и, поднявшись по склону к подножию лестницы, стали взбираться по ступенькам: Кэсси - худощавая, неопределенного возраста женщина в черном платье, в черной шляпе, сдвинутой набок, с темно-серым пальто, переброшенным через руку, и Сай - плотный мужчина в синем шерстяном костюме, слишком узком в талии и блестевшим вдоль швов, в плохо накрахмаленной белой рубашке с оторванной пуговицей на воротничке, отчего узел черного галстука сползал вниз, и в древней темно-коричневой шляпе, ворс которой был местами так потерт, что она напоминала шкуру старого осла. Шляпа была надвинута на самые уши, а ее огромные старомодные поля неровно и грустно свисали Саю на плечи. Они шли, тяжело дыша, не сводя глаз с большой двери наверху. Поднятые вверх черные глаза женщины сверкали каким-то болезненным блеском. Глаза мужчины казались безжизненными, но в них застыло выражение упрямой решимости. Ни он ни она не замечали любопытных взглядов людей, спускавшихся им навстречу. В дверях дома стоял пожилой седовласый негр в белой куртке. Сай подошел к нему. - Этой леди необходимо видеть губернатора, - сказал он и потом сурово добавил: - Это вопрос жизни или смерти. Негр посоветовал им подняться наверх. - Но, может, его уж и нет там, - добавил он. - У губернатора своя отдельная дверь, я и не вижу, когда он приходит и уходит. - Спасибо вам большое, - сказал Сай Грайндер. В приемной был только негр-привратник. Из-за полуоткрытой двери одного из кабинетов донесся шум. Сай постучал и вошел. В кабинете он увидел молодую женщину, которая надевала чехол на пишущую машинку. На вопрос Сая она ответила, что губернатор уже ушел. Сай поинтересовался, где живет губернатор. Женщина сказала, что туда нельзя. - Я должна, - начала было Кэсси, но Сай сильно сжал ей руку и быстро заговорил: - Мэм, я живу в округе Кардуэлл. Я плачу налоги, я участвую в выборах. Я голосовал за Тимоти Дэтвайли, и я горжусь этим. Мы приехали издалека, и мы только хотим поглядеть, где он работает и где он живет. - Вот как! - сказала молодая женщина. - Он живет за городом. Вы знаете, где Кэртисвуд Лэйн? - Нет, мэм, - ответил Сай. - Но вы мне объясните, я уверен, что найду. Она объяснила. Было уже темно. В большом доме, стоявшем в конце длинной аллеи, горел свет. На стук вышел огромный негр в белом пиджаке. Он сказал, что губернатор и миссис Дэтвайли уехали на обед и он не знает, когда они приедут, но губернатор велел его не ждать, потому что он вернется поздно. Кэсси заплакала. Негр добавил, что не знает, где они обедают, и никто не знает. По крайней мере никто из тех, кого знает он. Негр терпеливо ждал, а Кэсси плакала. Наконец Сай повел ее к машине. Они издали услышали, как солидно щелкнул замок массивной двери губернаторского дома. В машине Кэсси продолжала плакать, опустив голову на колени. Он включил мотор. Выехали на дорогу, набрали скорость. Кэсси подняла голову. По лицу ее проносились блики от фар встречных машин. Когда они наконец выбрались на шоссе, ведущее на запад, она сказала: - Ты знаешь, что я буду теперь делать - Нет. - Всю свою жизнь я буду рассказывать об этом людям. Чтобы перед смертью хоть кого-нибудь заставить поверить мне. - Я верю тебе. - Ты не знаешь самого ужасного, - продолжала она. - Иногда я и сама не верю, что могла это сделать. Тогда я смотрю на себя в зеркало и повторяю: "Это сделала я", повторяю, пока не замечу, что лицо у меня стало белое как смерть; тогда уж я знаю, что лицо в зеркале начинает мне верить. Он пытался не слушать. Но она все говорила: - И тогда уж можно идти спать. Как увижу, что лицо в зеркале мне верит, сразу иду спать, потому что знаю, что теперь я смогу заснуть. Он старался не слушать. - Ты что, не слушаешь меня? - спросила она. - Слушаю, - ответил он. Она молчала, пока они не миновали западную гряду холмов. А потом она засмеялась. Буквально закатилась от смеха. И вдруг перестала. - О, какая я оказалась предусмотрительная. Я все продумала. Я ведь так и рассчитывала, что они схватят Анджело и убьют его, - ведь он тогда запер дверь и мне пришлось лечь на пол у запертой двери, в темноте, и... - Я не намерен тебя слушать. - Как я все толково устроила! Обдумала каждую деталь, даже не забыла перерезать телефонный шнур. На юге взошла луна, и свет ее падал на дорогу, белую, точно кость. Он старался слушать только рокот мотора. Но не слышать было нельзя. - И все сбылось, все, что я задумала. Это самое страшное, потому что все мои желания исполнялись как в сказке, только в сказке у тебя есть еще последнее желание, чтобы сделать все опять как было. Сперва я пожелала, чтобы поверили в ложь, поверили, что сделал это Анджело, - и вот мое желание сбылось, ложь стала правдой, а теперь я хочу, чтобы поверили в настоящую правду, но... - Сядь удобнее, - приказал он, - закрой глаза. - Я и с закрытыми глазами вижу, что они с ним сделают. Тем не менее она послушалась и долго лежала расслабившись, запрокинув голову на спинку сиденья, а машина ехала в потоке света, холодного и белого, как фосфор. По обе стороны чернели холмы, и с них к белой, как кость, полосе шоссе стекали чернильно-черные массивы леса, так что несущаяся по шоссе машина словно плыла над озерами тьмы. Руки Кэсси безжизненно свисали. Открытые ладони были обращены кверху. На поворотах ее голова медленно покачивалась на спинке сиденья. Когда Кэсси наконец открыла глаза, он сказал: - Ты спала. Она выпрямилась, поглядела на залитую лунным светом дорогу. - Смотри, луна, - сказала она. - Вижу. Пауза. - Как ты думаешь, он тоже ее видит? - Что? - Луну, - ответила она. - Как ты думаешь, Анджело тоже видит ее из своей камеры? - Откуда мне знать? - сказал он раздраженно. Снова молчание. - Я где-то читала, что им бреют голову. Он ничего не ответил. - Он не даст обрить себе голову, - сказала она. - Анджело всегда гордился своими волосами. Он их так расчесывал, что они у него блестели, как черный шелк. Они и на ощупь были как шелк. Пауза. - Ты знаешь, как это делается? - Да. - Их туго привязывают ремнями. - Я знаю, можешь мне об этом не говорить Она сидела напрягшись, глядя вперед, прижав локти к бокам и вытянув перед собой руки, словно ее привязали к креслу. - И ноги тоже привязывают, - сказала она, крепко прижав ноги к сиденью. - И такую штуку надевают на голову. И... - Да замолчи ты! Но она будто не слышала. - А потом включают, и электричество врывается в тебя, ударяет в мозг, несется по позвоночнику, оно горячее, как огонь, и холодное, как лед, оно сначала дергает, а потом бросает... - Заткнись! - крикнул он. - Вот и его тоже так, ах, лучше бы меня, тогда бы... Машина шла по инерции, он почти не держался за руль и, повернув голову, смотрел, как она бьет ногами по полу, сотрясаясь всем телом, запрокидывая голову и истерично крича: - Нет! Нет! Меня, меня... Грайндер отпустил руль, наклонился и сильно ударил ее левой рукой по щеке. - Может, хоть теперь замолчишь?! Минуту спустя он извинился. - Ты знаешь, - добавил он, - на самом деле это вовсе не так ужасно. Ты не успеешь ничего почувствовать. Просто бац, и все. Это только кажется... - Лучше бы меня, - повторила она тихим, слабым голосом. - Замолчи, - устало сказал он. - Чем больше думаешь, тем страшнее все это кажется. Ни к чему мучить себя, вспоминая прошлое. И надо поменьше думать о том, что тебя ожидает. Старайся сосредоточиться на настоящем. Человек может перенести любые страдания, если научится думать только о том, что происходит сейчас, в данную минуту. Забудь обо всем остальном - и оно перестанет существовать. Он тяжело дышал; потом, переведя дыхание, закончил: - Если твой даго способен жить одним только настоящим, забыть о прошлом и не ждать ничего от будущего, он вполне справится. Просто его бахнет током. Проехав с четверть мили, он сказал: - Нам еще далеко. Постарайся лучше заснуть. - И добавил: - Прислонись ко мне. Если хочешь. - Спасибо, - сказала она и прислонилась. Минут через двадцать она проснулась. Он заметил это, хотя она даже не пошевелилась. Потом он услышал: - Сай... - Да? - Сай, ты думаешь, я сумасшедшая? Помедлив, он ответил: - Нет, - и снова помолчав, добавил: - Просто ты не могла этого не сделать. Кэсси закрыла глаза и, казалось, снова заснула. Проснулась она, когда они уже доехали до дороги, ведущей к Паркертону. По-прежнему не глядя на него, она сказала: - Ты тогда ушел из больницы и бросил меня. Вышел, даже не оглянувшись. Даже не посмотрел на меня. Ты тоже не мог этого не сделать? Сай обернулся к ней. Он слышал ее словно откуда-то издалека, словно из далекого прошлого. Ему даже казалось, что когда-то очень давно она уже задавала ему этот вопрос и он успел забыть о нем, а теперь вспомнил. - Почем я знаю, - тихо сказал он. - Я живу, как живется. На подъезде к дороге на Паркертон Сай заметил огни дорожного ресторанчика. - Тебе бы надо перекусить, - сказал он и потом добавил с притворным смаком: - Я бы и сам не прочь заморить червячка. Они подъехали к ресторану, и она послушно вышла из машины. Их кабинет был отделан полированной сосной. Над столом висела тусклая лампочка, оформленная под оплывшую свечку, прикрепленную к стене металлической скобкой. Они сидели, не поднимая глаз, глядя на непокрытый дощатый стол, а у противоположной стены огромного, как амбар, помещения музыкальный автомат играл "Долину Красной реки". Время от, времени Сай потягивал виски из стакана. - Тебе бы тоже не мешало выпить. Легче станет, - сказал он. Она отпила немного из своего стакана. - Выпей все. Она послушалась. Официантка принесла котлеты, кетчуп и соусницу с подливкой. Когда официантка ушла, он придвинул подливку к Кэсси. - Ты все еще любишь с подливкой? - Да, - сказала она с едва заметной улыбкой. - А я по-прежнему с кетчупом. Но он даже не взял вилку. Держал в руке пустой стакан и смотрел на него. Наконец поставил стакан, разломил булку и намазал ее кетчупом. Они ели молча, медленно. - Мы с тобой уже были здесь однажды, - сказала она. - Я не помню. - Тогда тоже играл автомат, только что-то другое. И здесь танцевали. - Не помню, - повторил он. Он подозвал официантку и заказал сладкий пирог и два кофе. Съев несколько кусо