отчетливо -- совсем не так, как во время консультации, -- он заявил: -- Господа, мы уже несколько раз восстанавливали цепочку событий. Мы исследуем не уголовное дело, а психический феномен, и бесконечное углубление в малозначительные детали нам ничего не даст. Я не считаю, мистер Гаррисон, что предложение мистера Гонеллы было конструктивным. Типичное бюрократическое переливание из пустого в порожнее -- любимое занятие тупоумных функционеров. -- Протестую, -- оскорбился Гаррисон. -- Мое заключение таково: я отказываюсь как опровергать, так и подтверждать, что двое персон, доставленных ко мне на экспертизу, не являются теми, за кого они себя выдают. -- Вы что, сбрендили? -- рявкнул заместитель директора ФБР. -- Я тоже задал себе этот вопрос. Спросил Бога-четыре, как же мне быть. Он посоветовал говорить правду, а я ответил, что не хочу быть зачисленным в психи. Поэтому ваша реакция на мои слова меня не удивляет. И тем не менее другого заключения предложить не могу. -- Доктор, -- воззвал к нему Гонелла, -- у каждого из присутствующих прекрасная высокооплачиваемая работа. Неужели вы хотите, чтобы мы послали ее псу под хвост, официально подтвердив, будто двое старых шарлатанов, освоивших несколько дурацких фокусов, -- это Господь Бог и Сатана собственной персоной? Да нас в суде на смех поднимут. Уверяю вас, вокруг полно желающих занять наше место... Мороз по коже! -- Взглянем на ситуацию с другой стороны, -- вновь взял слово ничуть не поколебленный доктор, к которому прямо на глазах возвращались и уверенность, и солидность. -- Абстрагируемся от религиозных соображений. Религия, которая якобы является великим стимулятором и антидепрессантом, на самом деле только нервирует людей. -- Протестую, -- вставил Гаррисон. -- И тем не менее так оно и есть. Во всяком случае, этому учит меня врачебный опыт... Давайте попробуем взглянуть на произошедшее с точки зрения... м-м-м... научной фантастики. На телеэкране мы сплошь и рядом видим, как на нашу планету вторгаются всевозможные пришельцы -- то желеобразные, то с раздутыми головами и тельцем ребенка-дистрофика. Идея инопланетного вторжения никому не кажется дикой, и силы правопорядка доблестно вступают с агрессорами в схватку, к которой по ходу развития сюжета в дальнейшем обычно подключается вся мощь вооруженных сил. Победу, как правило, одерживает сиропная "добрая воля человечества", подкрепленная завыванием голливудских скрипок. Миллионы зрителей с глубоким волнением следят за перипетиями этого противостояния. Фильмы подобного рода полезны и с государственной точки зрения, так как способствуют развитию военной технологии. Вместе с тем они прославляют мир во всем мире и смазывают душу аудитории густым медом любви к человечеству. Помните, как в эпоху всемогущества радиоприемника Орсон Уэллес напугал американскую публику, передав репортаж о нашествии марсиан? Однако никому еще не удавалось вызвать всеобщую панику, объявив о сошествии на Землю Бога и Дьявола. -- Вы хотите, чтобы это сделали мы? -- съязвил Гонелла. -- Я всего лишь пытаюсь вам втолковать, что это невозможно. Интересно только почему... Каждый кандидат в президенты изображает набожность и истово предается молитве -- пусть даже для вида. Молитва -- неотъемлемая часть американской традиции: молятся дома, молятся по случаю любого торжественного события, но идея физического воплощения Того, Кому возносятся молитвы, почему-то кажется людям невозможной и даже кощунственной. Легче поверить в злокозненное инопланетное желе или ожившего динозавра. -- Скажите, сэр, а вы сами молитесь Всевышнему? -- сухо осведомился Гаррисон. -- Нет, -- коротко ответил Кляйнгельд. -- Оно и видно. А я, к вашему сведению, молюсь. Вот почему ваши слова вызывают у меня острое чувство протеста. К тому же мы не на университетском диспуте, перед нами чрезвычайная и очень сложная проблема. Завтра утром Бог-фри и Смит предстанут перед судьей по обвинению в мошенничестве и изготовлении фальшивых денежных знаков. Мы надеялись, что, учитывая преклонный возраст задержанных, вы найдете какие-нибудь смягчающие обстоятельства психопатологического свойства, которые могли бы воздействовать на решение судьи. Судья -- человек занятой, времени входить в существо дела у него не будет. У меня времени было больше, и то я ничего не понял. Однако, как я вижу, на вашу помощь рассчитывать не приходится. -- Вы хотите, чтобы я слегка смошенничал, как делаем все мы, -- чуть-чуть, по мелочи. Я должен дать заключение, что задержанные не вполне отвечают за свои поступки, что их, как трудных подростков, нужно поместить под особый надзор, дабы они не могли далее приносить вред обществу, что они нуждаются во врачебном уходе и прочее, и прочее. Все это будет звучать в суде очень гуманно, а в результате старики попадут в психушку, из которой уже не выберешься. Однако хочу сказать еще раз: в ситуации с Богом-три Бог-четыре проявил исключительную выдержку, тактичность и лаконичность, которой каждый из присутствующих мог бы только позавидовать. -- Это ваше последнее слово? -- Разумеется, нет. Я не знаю, каким оно будет, мое последнее слово. Могу лишь признаться, что сейчас я впервые в жизни попробовал молиться -- в порядке эксперимента. -- Ладно, джентльмены, идем отсюда, -- сказал Гаррисон, поднимаясь. -- Я безмерно разочарован. Капитан Экхардт, предъявляйте задержанным стандартные обвинения. А что касается необычных аспектов этого дела, забудем о них. Раз и навсегда. -- Слушаюсь, сэр, -- кивнул капитан и, немного подумав, прибавил: -- А что, если они возьмут и растворятся прямо в зале суда? -- У ФБР достаточно средств, чтобы помешать этому. -- Легко сказать, сэр. Вы не видели, как они это проделывают. -- Говорю вам, капитан, ФБР тоже знает толк в фокусах. -- Вы меня успокоили, сэр. -- Так-то. Гонелла подвел итоги: -- Итак, суммирую для ясности. Предъявляем старикам обвинение как обычным преступникам. О способе изготовления денег -- там карман, не карман -- молчок. Об испанских и греческих монетах тоже. Только проверенный факт: купюры фальшивые. И точка. -- Правильно. -- Гаррисон неприязненно покосился на доктора Кляйнгель- да, который сидел, сложив пальцы шалашиком, с закрытыми глазами и лучезарной улыбкой на устах. -- Обсудим технические подробности у нас в конторе или в участке. Это наша внутренняя кухня. Все, уходим. Однако дверь распахнулась сама, и в кабинет влетели еще двое агентов -- те самые, что разыскивали мистера Смита. -- Они пропали, -- выдохнул один. Гонелла: -- Пропали? Оба? -- Да! Тот старый хрен, который Богфри, спокойно лежал в койке -- это было в четыре сорок три -- и сказал, что Смит скорее всего в столовой. Во всяком случае на месте Смита не было. Мы перевернули всю больницу, не нашли его и вернулись к Богфри. А его уж и след простыл! Сосед, мистер Курленд, говорит, что старикашка только что был здесь и вдруг как сквозь землю провалился. -- Во-во, -- с видом эксперта, узнающего симптомы, закивал Экхардт. -- И еще свидетель сказал, что Смит стащил у него очки. -- Не валите все в одну кучу! -- прикрикнул на агентов Гаррисон, большой ценитель четкости и ясности. -- Далее выяснилось, что Смит или Богфри, а может, и некое третье лицо, украл верхнюю одежду вон у того типа, мистера Ксилиадиса. Он делал снимок в рентгеновском кабинете. В дверь как раз протиснулся смуглый лысый крепыш в полосатых кальсонах и наброшенном на плечи больничном халате. Вид у мистера Ксилиадиса был крайне разгневанный. -- Какое безобразие! -- сразу же завопил он. -- Десять лет я каждые полгода прихожу сюда на обследование! Ни разу не пропустил, если не считать того раза, когда я был в Салониках! Это в прошлом году было! Раздеваюсь как положено, прохожу внутрь, а потом возвращаюсь... -- Эй, кто-нибудь, займитесь описанием одежды, -- приказал Гаррисон. -- Позвольте мне, -- вызвался капитан Экхардт. -- Так. Остальные -- слушать внимательно. Я сообщу об этом деле в самые высокие инстанции. Если понадобится, до президента дойду. -- Так-таки до президента? -- не поверил Гонелла. -- А не рановато будет? -- Нет, сэр, не рановато, -- просвистел Гаррисон сквозь решительно стиснутые зубные мосты. -- Вы хоть понимаете, что эта парочка может оказаться разве-дотрядом, засланным с другой планеты? Или каким-то новым оружием, которое на нас решили испытать поганые Советы! Нам с вами эту проблему не решить, а тут, похоже, каждая минута дорога. За мной, ребята! Вслед стражам законности раздался веселый хохот обычно столь сдержанного доктора: -- Разведотряд с другой планеты? А что я говорил? Вам легче доложить президенту об инопланетянах, чем о явлении Всевышнего! -- Это все? Других комментариев не будет? -- ядовито осведомился Гаррисон, недовольный задержкой. -- Нет, не все. Я, человек, проживший на свете шестьдесят лет без единой молитвы, только что испытал новое и весьма вдохновляющее чувство. Первоеже мое моление к Господу немедленно было услышано. -- И о чем же вы молились? -- заранее ухмыльнулся Гонелла. -- Чтобы наши старички вдруг взяли и исчезли. Ох, как повезло завтрашнему судье! Он так и не узнает, от какой напасти избавился. А уж нам-то как подфартило! -- Вперед, нечего попусту тратить время! -- прикрикнул на свою свиту Гаррисон, и все ринулись прочь из кабинета. Чуть ли не в следующую секунду двор огласился визгом шин, скрежетом тор- мозов и воем сирен -- обычным музыкальным сопровождением валькирий правопорядка. Остался лишь капитан Экхардт -- биться с мистером Ксилиадисом, который выдвигал уже четвертую версию содержимого своих карманов. Предоставленный самому себе, мистер Смит проявил свои природные качества -- энергичность и инициативу, которые в присутствии дородного Старика он поневоле был вынужден сдерживать. Уж больно нетороплив, чтобы не сказать тяжеловат, был компаньон мистера Смита. Остановив проезжавшее такси, Тосиро Хавамацу выяснил у шофера, что самолетом до Нью-Йорка добраться гораздо быстрей, чем экспрессом "Борзая", а в аэропорту к тому же имеется обменный пункт. Таксиста перемена в планах японца тоже вполне устраивала, в чем он честно и признался, сообщив, что до аэропорта ехать дальше, чем до автовокзала. -- И все довольны, -- подытожил шофер. Такси нырнуло в предвечерние сумерки. Одежда Ксилиадиса висела на тощем азиате мешком. Увы, ничего другого мистеру Смиту в рентгеновском кабинете не подвернулось -- кроме грека, там была еще только восьмилетняя девочка. В результате Хавамацу-сан был похож на женщину, разрешившуюся от бремени, но упорно не желающую расставаться с одеждой той счастливой поры, когда она ходила на сносях. В аэропорту, возле билетной кассы, его даже остановила какая-то корпулентная особа и спросила, не пользуется ли он "Вествудской диетой", а если пользуется, то на какой он по счету неделе. Смит ответил, что про такую диету у них в Японии и слыхом не слыхивали. Слоноподобная дама обиделась столь явному проявлению неискренности, ведь было совершенно очевидно, что гость с Востока взял на вооружение именно калифорнийскую диету. Обмен иен прошел без сучка без задоринки, равно как и приобретение билета Вашингтон -- Нью-Йорк. Багажа у мистера Смита не было, но в аэропорту прибытия, проходя мимо транспортерной ленты, гонявшей по кругу сумки и чемоданы с кливлендского рейса, азиат обзавелся новехоньким саквояжем. В "Оскал Уайльда" японец отправился на такси. Шофер, уроженец острова Гаити, отличался общительностью. Ему непременно нужно было знать, много ли в Японии гомосеков. -- Следите-ка лучше за дорогой, -- строго ответил на это мистер Смит. Его неразговорчивость объяснялась тем, что как раз в ту самую минуту он, подобно весенней саламандре, менял кожу, а это занятие требовало некоторой концентрации. Машина нервно задергалась в автомобильном потоке -- это таксист с ужасом наблюдал, как преображается облик пассажира. Когда такси достигло 42-й улицы, водителю стало совсем плохо: японец превратился в англосакса с буйной рыжей шевелюрой и россыпью веснушек на несимпатичной физиономии, отмеченной вековой печатью порока. -- Я не перестарался? С веснушками, а? -- спросил мистер Смит, вылезая из машины и доставая деньги. Шофер что было силы нажал на газ и унесся прочь, наплевав на вознаграждение. Смит был приятно удивлен, сэкономив изрядную сумму в настоящих долларах, и подумал: вот первый из моих фокусов, который, можно сказать, удалось поставить на коммерческую основу. Невзирая на поздний час (а может быть, именно благодаря ему), жизнь на улице била ключом. Неоновые вывески на своем простодушном языке обещали всевозможные наслаждения из разряда дозволенных. По недозволенным наслаждениям специализировались многочисленные темные личности, торчавшие на тротуарах с таким видом, будто в скором времени здесь должно произойти нечто очень важное. Еще они смахивали на неподвижных пауков, выжидающих, пока в их невидимой паутине застрянет доверчивая мушка. Неподалеку от входа в "Оскал Уайльда" топталась девица завидного телосложения, в куцей юбчонке и драных сетчатых чулках. Туфельки у нее были на таких высоченных каблуках, что казалось, будто эта особа передвигается на ходулях. Юбка, по всей видимости, сильно села от стирки, а блузка имела весьма своеобразный покрой -- груди казались двумя плывущими собачонками, которые изо всех сил стараются держать носы над поверхностью воды. Лицо у девицы было юное, но уже изрядно потасканное. Она взглянула мистеру Смиту в глаза, и во взгляде ее промелькнуло нечто, похожее на узнавание. -- Пойдем со мной, м-м? Не пожалеешь... -- Может, попозже, -- увернулся мистер Смит и выскользнул из ее удушливого парфюмерного облака. -- Гляди не опоздай. Не обратив внимания на это предостережение, Смит вошел в ярко освещенный вестибюль бань. За портьерой царили сумерки. Там путь гостю преградили двое -- жеманный громила, наряженный матросом, и седовласый джентльмен, тоже в чем-то морском. -- Покажи-ка, что там у тебя в сумочке, сладенький, -- сказал громила. -- Правила безопасности. Фашисты-гетеросексуалы нам уже два раза грозили бомбу подложить. Смит безропотно открыл саквояж. Внутри оказались: косметический набор, шелковая комбинашечка, кружевные трусики, лифчик и розовая пижамка. -- Добро пожаловать, -- приветствовал клиента седовласый яхтсмен. -- Яи есть Уайльд. Пойдем покажу тебе наш клуб. Как тебя зовут? -- Смит. -- У нас тут принято называть друг друга по имени, а не по фамилии. -- Это у меня имя такое. -- Ну хорошо. Сюда, Смитик, сюда, душка. Мистер Смит последовал за хозяином и оказался в некоем подобии тропического леса. Вскоре джунгли расступились, и впереди чудесным образом обнаружился мраморный бассейн в псевдоримском стиле, украшенный на манер помпейских терм похабными мозаиками и скульптурами. Вода в резервуар изливалась из позолоченного мужского органа, игравшего всеми цветами радуги. Два непременных атрибута этой конструкции, также покрытые позолотой, пульсировали, создавая волны и подводные завихрения. В ядовито-зеленой воде плескались совершенно голые мужчины, шумно демонстрируя свое хорошее настроение. На краю бассейна неподвижными статуями застыли два негра, весь наряд которых состоял из хрустальных сережек в ушах. Правда, у одного из них еще висело на шее ожерелье фальшивого жемчуга. -- Это мои туземцы, -- хихикнул Уайльд. -- Ну-ка, ребята, поприветствуйте Смита. -- Джамбо-джамбо, бвана! -- хором прокричали "туземцы", синхронно покачивая бедрами и приплясывая. Плескавшиеся в воде радостно заулюлюкали. -- Мальчики и девочки! --Уайльд лукаво повел бровями и сделал паузу, чтобы у слушателей была возможность наградить шутку аплодисментами. -- Это Смит. -- Вой и свист. Уайльд строго хлопнул в ладоши и, когда восстановилась тишина, игриво сообщил: -- Смит в полном порядке. Уайльд видел, что у него в саквояже. -- И сладкоголосо пропел: -- Иди сокройся в нашей дивной раздевалке и скинь с себя эти ужасные одежды, явись к нам в своей истинной славе! Снова взрыв энтузиазма в бассейне. Когда Уайльд уже уводил новичка, один из пловцов крикнул: -- Я балдею от веснушечек! -- и был тут же шутливо укушен своим любовником, у которого на лице не было ни единой веснушки. -- Оставляю тебя здесь одного, -- сказал в раздевалке хозяин. -- Но торопись -- тебя ждут. Ах ты мой рыжик! Мистер Смит огляделся по сторонам. Белые стены, красные плюшевые портьеры, статуи римских юношей в бессмысленных позах. Отдернув портьеру, Смит увидел альков и вешалки с одеждой. В глаза злоумышленнику сразу бросились джинсы, расписанные павлинами и райскими птицами. Смит испытал полузабытое чувство радостного возбуждения. Примерил штаны -- в самый раз. Ничего столь же восхитительного в тон джинсам обнаружить среди тряпья не удалось, и в конце концов Смит остановил свой выбор на просторной, фиалкового колера маечке с надписью на груди "ЗОВИТЕ МЕНЯ МАДАМ". Осмотрев себя в зеркале, он остался доволен. Далее Смит действовал стремительно: скучную одежду бедного мистера Ксилиадиса повесил на вешалку вместо похищенной, схватил саквояж и ринулся вон из раздевалки, чуть не сбив с ног сначала Уайльда, а затем и мускулистого матроса. Проститутка все еще томилась на том же месте. Мистер Смит дернул ее за руку и прошипел: -- Живей! Куда идем? По-лошадиному цокая своими ходулями, девица успела только пискнуть: -- Стольник! Я меньше не беру! -- Ладно-ладно. Она затащила клиента в темный подъезд, где сидел какой-то нахохлившийся субъект, разглядывая пол у себя под ногами. -- Это я, Долорес. Не поднимая головы, субъект сунул девице ключ с биркой: -- Сто шестнадцатый. По узкой лестнице они поднялись на второй этаж. Найдя нужную дверь, девица включила свет и подтолкнула клиента вперед, чтобы он смог по достоинству оценить спартанскую простоту этого алтаря быстротечного служения пороку. Дверь Долорес предусмотрительно заперла, а ключ спрятала. Затем клиент получил приглашение сесть на кровать, что и исполнил. Девица щелкнула выключателем, и слепящий белый свет сменился унылым красным. Закурила сигарету, предложила Смиту, тот отказался. -- Долорес, -- произнес он. -- Ну? -- Красивое имя. Но девица не была настроена тратить время на пустую болтовню. -- Ты по какой части? -- То есть? -- не понял Смит. -- Я же вижу по твоему прикиду, что ты не просто перепихнуться пришел. -- Не знаю что и сказать... Она раздраженно фыркнула табачным дымом. -- О'кей, тариф у меня такой. Цены, может, покажутся тебе крутоватыми, но зато я мастер экстра-класса по всем видам секса -- от нормального до самого кудрявого. Программа-минимум -- стольник, это ты уже знаешь. Каждые десять минут нормального траха сверх минимума -- двадцатник. -- Нормального? -- угрюмо переспросил Смит. -- Ну да, нормального, без выкрутасов. Если хочешь, чтобы я тебя отшлепала, как школьника, -- по полтиннику за каждые десять минут помимо основного тарифа. Я только сбегаю наверх и переоденусь учительницей. Если хочешь поиграть в раба -- семьдесят пять за четверть часа. Одеваюсь богиней, госпожой -- кем скажешь. Захочешь меня постегать -- это уже стольник, и сильно не бить, понял? Могу нарядиться французской горничной, могу школьницей. Если надо, есть кожаные браслеты с шипами, ошейники, деревянные колодки на щиколотки, зажимы для сосков, вибраторы, пластиковые хрены -- в общем, что хочешь. -- А страсть? -- трагически звенящим голосом вскричал Смит. -- А -- что -- перепугалась Долорес. -- Страсть! -- вознегодовал он. -- Не бывает порока без страсти, без опасного, головокружительного парения над бездной, без сладостного, подобного смерти забвения, без фейерверка чувств! Да разве это опишешь словами? Страсть! Какие там еще тарифы? -- Тогда пошел вон! -- завизжала Долорес, собрав всю храбрость. -- Без тарифа ни шиша тебе не обломится. Мистер Смит сменил тон: -- Вот тебе тысяча долларов, и обслужи меня по первому классу. -- Целая тысяча! -- ахнула Долорес. -- Ты что, связать меня хочешь, да? -- Я не хочу ничего делать. Я очень устал. Давай сама. -- А как мне одеться? -- Я плачу не за одежду, а за тело. -- Тогда раздевайся. -- Ну вот, снова ты хочешь, чтобы я что-то делал. Долорес растерялась, но ненадолго. -- Может, по-гречески? -- Как это? -- Ты ж хотел тела. -- Не понимаю. -- Ты что, котик, с неба свалился? -- Хороший вопрос... Долорес покрутила старенькое радио, нашла подходящую рок-группу и закачалась в такт музыке, возвращаясь в мир, где все разумно и понятно. Она поводила бедрами (что, с ее точки зрения, выглядело крайне возбуждающе), дергалась в такт перестуку барабанов и близко к сердцу принимала текст, состоявший из одной-единственной, без конца повторяемой фразы непонятно на каком языке. Мистер Смит наблюдал за танцем через полуприкрытые веки. Долорес отрабатывала свой обычный номер, готовясь перейти от монотонного ритма музыки к монотонному ритму секса, а Смит все глубже увязал в вязком болоте скуки. Приплясывая, девица расстегнула мини-юбку, и та послушно скользнула к ее ногам. Однако изящно переступить через тряпку, не нарушая ритма, оказалось непросто -- Долорес зацепилась длиннющим каблуком и чуть не грохнулась. Смит на миг оживился, но танцовщица удержалась на ногах, и взгляд зрителя снова померк. Далее Долорес расстегнула лиф и выпустила на волю груди, немедленно принявшие положенную им по природе форму -- они словно ожили и закачались в собственном ритме. Внимание мистера Смита привлекли главным образом борозды, оставленные на коже бюстгальтером. Долорес скатала сетчатые чулки и спустила трусики, для чего ей пришлось перемежать танец различными малограциозными телодвижениями. Явление прелестей Долорес во всем их надменном великолепии не слишком заинтересовало клюющего носом Смита. Последним, что зафиксировал его угасающий взор, была мудреная траектория резинки на талии и ягодицах танцовщицы, очень похожая на след проползшей сороконожки. Когда Смит разомкнул очи, радио уже не грохотало, а едва слышно потре- скивало. Оглядевшись по сторонам, искатель удовольствий вдруг сообразил, что вид обнаженного женского тела совершил чудо -- впервые была прервана многовековая бессонница. Смит порылся в карманах и не нашел там ни единой купюры. В ярости он выскочил в коридор, сбежал по лестнице -- никого. Нелюбопытного субъекта с ключами тоже как ветром сдуло. Лампа на его столике, и та погасла. На улице занимался рассвет, тротуары почти опустели. Смит помчался назад, ко входу в "Оскал Уайльда", но не обнаружил Долорес и там. Зато на ее месте терпеливо ждал Старик, седовласый, седобородый, все в той же белой тоге. У его ног стояли два маленьких чемодана. -- Как ты меня нашел? -- пропыхтел Смит. -- Ты же сам назначил место встречи, забыл? Я заказал номер в гостинице -- тут неподалеку, за углом. Называется "Башня слоновой кости". Не самая уютная, но ведь мы на Землю не отдыхать явились. -- Это уж точно, -- злобно буркнул мистер Смит и осторожно спросил: -- Ты не наводил обо мне справки в "Оскале"? -- Нет. Решил, что разумнее этого не делать. -- Временами ты меня просто поражаешь. -- Тут поражаться нечему. Ведь я достаточно хорошо тебя знаю. -- А зачем тебе два чемодана? -- Один мне, другой тебе. Ведь свой багаж ты, похоже, потерял. -- И не только багаж, -- всхлипнул Смит. -- Пропали все мои деньги! Их украли! Гнусно украли! Старик тяжко вздохнул, порылся в кармане, извлек пачку иен. -- Ну уж нет, хватит! -- плаксиво взмолился Смит. -- Японец из меня получается препаршивый. Терпение Старика было на исходе. Он насупился, сосредоточился вновь и выгреб из кармана ком бумажек другого цвета. -- Эти лучше? -- Швейцарские франки, -- констатировал Смит. -- Ты настоящий друг. Простишь ли ты меня? -- И опять хлюпнул носом. -- Не знаю, но попытаюсь. Однако тащить твой чемодан я в любом случае не намерен. Бери его и следуй за мной. x x x "Башня слоновой кости" не относилась к разряду гостиниц, где в одном номере селят только близких родственников. Поэтому Старик и мистер Смит беспрепятственно обосновались вдвоем в жуткой конуре, тусклое освещение которой с лихвой компенсировалось нервным сиянием заоконного неона. Прямо за стеклом красовалась пожарная лестница, ее тень пролегала на волглых обоях интересным геометрическим узором. Болезненный свет пробуждающегося дня лишь усиливал общее впечатление бесприютности. -- Возьми себя в руки, успокойся, -- увещевал Старик мистера Смита, который попеременно то всхлипывал от обиды, совсем по-детски, то вдруг вскипал праведным гневом. -- Ничего не поделаешь. Мы с тобой не ведаем сна, а людям необходимо отдыхать после трудов дневных, для чего и создана ночь. Нам с тобой ежесуточный переход от света к тьме и обратно представляется тяжким испытанием, но нужно смириться. Таков был мой проект, и его изменение повлекло бы за собой нарушение всего экологического баланса. Терпение, друг мой. -- О Господи, -- заворчал мистер Смит, -- ты разговариваешь совсем как эти твои епископы -- сплошь общие места да банальности. Неужто ты думаешь, что купальщики из "Оскала Уайльда" почитают заведенный тобою распорядок? Эти педерасты с наступлением дня укладываются в постель, отключают телефон, глаза прикрывают повязкой, уши затыкают заглушками и мирно дрыхнут под журчание электронного водопада. Сейчас не средние века, когда единственной альтернативой ночной тьме были свечи, а дневному свету -- шторы. Человек теперь может предаваться пороку в любое время суток, лишь бы настроение было подходящим. Чтобы работал электроприбор, люди втыкают его в розетку. Точно так же тыкаются они друг в друга частями своих тел, чтобы урвать кусочек блаженства, а потом отлеживаться кверху пузом, сыто похрюкивая и попукивая, перекидываясь бессмысленными словами, отхлебывая из бокала пузырящийся эликсир и затягиваясь ментоловой сигаретой с пониженным содержанием никотина. -- И все же есть люди, относящиеся к акту зачатия с должным пиететом, -- возразил Старик. -- Есть, есть, такие всегда находятся, -- отмахнулся Смит. -- Но тех, других, подавляющее большинство. Ты все еще носишься со своим великим проектом, а ведь это давно уже не проект, а реальность. И люди успели изучить, как она устроена. Инструкция по эксплуатации им уже не нужна. Выкинули они давным-давно твою инструкцию вместе с оберточной бумагой! Поэтому мы сюда и вернулись, правильно? Чтобы сопоставить практику с теорией, так? Ты ведь хотел проверить, как приспособилось человечество к жизни на планете Земля. По-моему, именно в этом состоял твой замысел. Взглянуть правде в глаза. И будь что будет. А? Старик улыбчиво ответил: -- Ну разумеется. Ты задаешь риторический вопрос, не требующий ответа. -- Тут он назидательно сдвинул брови. -- Выслушай меня внимательно, без легкомысленных реплик и неуместного остроумия. Я знаю, оно тебе свойственно, но бывают моменты, когда следует подавлять в себе жажду развлечений, ибо суемудрие уводит в сторону от обсуждаемого предмета. -- Старик выдержал паузу и в той же неспешной, рассудительной манере продолжил: -- Видишь ли, конечно, очень мило существовать этаким бесплотным духом, вездесущей субстанцией, оживляющей пейзаж то сполохом солнечного сияния, то скорбной просинью дождя, а по временам с отточенной тысячелетиями магической утонченностью разыгрывать эффектные спектакли стихийных бедствий. Но внезапно я осознал, что, если я хочу воскресить в памяти картину некогда рисовавшегося мне земного жизнеустройства, необходимо вновь заключить себя в рамки человеческого облика. Ограничения, налагаемые смертной плотью, -- вот что мне нужно: неумение летать без самолета, мчаться по дороге без автомобиля, взмывать вверх без лифта, разговаривать с другим концом Земли без телефона! Все эти штучки человек изобрел, чтобы казаться самому себе Богом. Блестящие изобретения, особенно если учесть, что я не оставлял людям никаких подсказок. Когда я последний раз видел человека, он тоже пытался летать -- прыгал с обрыва, отчаянно махая руками. Один летун разбивался -- сразу же находился другой, и упорство это было неиссякаемым. Долгие века человек кряхтел, тщась найти лошади менее норовистую замену. Он подчинил своей воле металлы и нефтепродукты и ныне, благодаря упрямству да еще некоему таинственному свойству, именуемому интеллектом, научился многому, что прежде умел только я. Человек может, хитроумно используя логику бытия, даже из голых абстракций выводить законы и исчислять закономерности. Меня восхищают успехи младенца, который еще совсем недавно тянулся слабыми ручонками к расплывчатым и непонятным предметам окружавшего его мира. Ныне человек может за несколько секунд связаться с противоположным концом планеты. Правда, в этом межконтинентальном разговоре он не скажет ничего принципиально нового по сравнению с эпохой, когда дальность коммуникации определялась зычностью голоса, но не будем слишком строги. Мудрость приобретается куда медленнее, чем научное знание. -- Ты вечно на все смотришь с радужной стороны, -- проскрипел мистер Смит. -- Наверно, так и должно быть: добродетель почему-то всегда неразлучна с оптимизмом. Лакировка действительности -- профессиональное заболевание всех попов, оно меня безумно бесит. Неужели все вы не видите, как деградировал порок? Он стал механическим, холодным. Никогда не забуду, как эта выпукло-вогнутая шлюха зачитывала мне свой вульгарный каталог радостей плоти, призванный распалить сладострастие тупого обывателя. К чему плотский грех, если его порождает не огонь безрассудства, безрассудства необузданного и в то же время тщательно контролируемого? Если уж хлещешь кнутом, делай это самозабвенно, дохлестываясь до самых врат Смерти, как божественный маркиз де Сад! Если хочешь страдания, страдай не понарошку, а как истинный великомученик! Если обожаешь трахаться, делай это как великий Казанова! -- Казанова не делал, а выдумывал, -- вставил Старик. -- Ну, значит, я выбрал неудачный пример. Ты ведь понял, что я хочу сказать. У страсти только одна цена -- отдать ей всего себя. Лишь подмоченные страстишки могут выставляться на продажу, а они похожи на подлинный товар еще меньше, чем твои доллары похожи на настоящие. Однако люди считают, что плотские утехи -- вполне нормальное платежное средство! -- Только в том случае, если платят за эти утехи нормальными долларами, -- озорно покосился на собеседника Старик, но продолжил уже серьезнее: -- Мы с тобой пока выяснили о людях так мало, что я не вижу смысла обмениваться впечатлениями. Судя по всему, ты осведомлен лучше меня, благодаря старательному штудированию этих твоих помоечных газет. Но наверняка есть более эффективный способ держать руку на пульсе человечества. -- Само собой, -- кивнул Смит и показал на какой-то ящик, стоявший в углу комнаты. -- Что это? -- Телевизор. В аэропорту, в зале ожидания, я наблюдал такую сцену. Отец и маленький сын ссорились, тыча в кнопки. Папа хотел смотреть футбол, а малыш -- что-то другое. Не знаю, чем закончился спор, -- объявили посадку на мой рейс. -- А как эта штука работает? Несмотря на прочувствованный панегирик в защиту страсти, мистер Смит имел природный талант к технике -- не то что Старик, чьи мысли обычно парили в более высоких, удаленных от всего земного сферах. Смит в два счета освоил нехитрую науку, и на экране появился супермаркет, где целая орава уже не очень молодых людей с длинными волосами и в престранных повязках на головах палила куда ни попадя из всех видов оружия. Одной женщине пулеметной очередью снесло полголовы, потом свинцовый ливень настиг некоего гражданина, нагруженного покупками: покупки покрылись черными дырками, гражданин -- красными. Далее эта впечатляющая сцена была повторена, но уже в замедленном хореографическом темпе, с неправдоподобно разлетающимися во все стороны брызгами крови, а за кадром гнусненько подтренькивал джазовый оркестрик, в котором лидировало расстроенное (в тон печальным событиям) фортепьяно. Когда побоище закончилось и на полу сломанными куклами раскинулись погубленные покупатели и продавцы, злодеи в повязках принялись наваливать товар в тележки. Переезжать колесиками через трупы оказалось не так-то просто, поэтому душегубы грязно ругались, плевались и орали что-то невнятное -- в общем, выражали неудовольствие. Старик и мистер Смит наблюдали за развитием событий вплоть до самой развязки. Хотя нет -- Смит развязки не дождался и вновь заклевал носом. Фильм назывался "Возвращение из Земляничного бункера". В программе, которая лежала на телевизоре, сообщалось, что это серьезная драма об изгоях, вырвавшихся из ада вьетнамской войны и попавших во враждебную, не принимающую их среду, где им никто не рад и где на каждом шагу заваленные товарами супермаркеты. "Эту картину не должен пропустить ни один думающий и чувствующий американец" -- таким резюме завершался анонс. Старик пихнул мистера Смита в бок. Тот, встрепенувшись, бодро спросил: -- Ну, чем закончилось? Хотя мне, в сущности, на это на...ть. -- Я вижу, телевизионная лексика уже повлияла на твою речь. -- В самом деле? Прошу прощения. Я бы не хотел, чтоб этот фильм повлиял на меня хоть каким-нибудь образом. -- Так это называется "фильм"? -- Да. Из-за него я уснул -- второй раз за полдня. Стыд и срам! -- Хоть я и не спал, но ничего не понял. Не волнуйся, ты мало что потерял. Тут в программе напротив названия фильма стоят буквы СВС, что означает "Смотрим всей семьей". Ты можешь себе представить родителей, которые усадили бы своего ребенка смотреть на эту кровавую вакханалию? -- Ну почему же. Многие родители рады любой возможности удержать свое чадо дома, только бы не вляпалось в какую-нибудь скверную историю. -- Более скверную, чем такие фильмы? -- Послушай, -- терпеливо ответил Смит, -- на планете есть уголки, куда цивилизация пока еще не проникла. Так там единственное домашнее развлечение у детей -- наблюдать, как совокупляются родители. Хотя, с другой стороны, это зрелище более соответствует категории СВС, ибо все-таки имеет определенную познавательную ценность. Эта информация расстроила Старика, и он принялся грустно тыкать пальцем в кнопки переключения каналов. Мэр города Олбани объяснил ему, почему администрация иногда бывает вынуждена доверить очистку мусорных баков сдельщикам, которые не являются членами профсоюза. В битком набитом зале какие-то женщины доверительно поведали о сексуальных проблемах своих выпивающих мужей. Трое раввинов спорили, в чем суть понятия "еврей", решительно расходясь в трактовке и не проявляя ни малейшей склонности к компромиссу. Торговец подержанными автомобилями рекламировал свой товар, причем помогала ему дрессированная овчарка, с лаем запрыгивавшая на крышу машины. Ученая дама на португальском языке рассказала о последнем стихийном бедствии -- наводнении в штате Юта. Потом Старик посмотрел еще один фильм -- там пятеро роботов в полицейской форме ковыляли по улице, медленно переставляя неживые конечности. Глаза служителей порядка были бессмысленны, лица неподвижны, полноценной жизнью жили лишь тянущиеся к куркам пальцы. От механической шеренги, спотыкаясь, пятились перепуганные гангстеры. Один из них -- неизбежный негр в вязаной шапочке и черных очках--колоратурно верещал от страха. Главарь бандитов, с белой повязкой на лбу, в круглых допотопных очках и с изящным мундштуком в зубах, трусил меньше остальных. Пятиться-то он пятился, но крайне неохотно. А зря, потому что по приказу какого-то зомби, сидевшего в бронированном автомобиле, роботы открыли огонь. Глаза их еще лютее остекленели, выстрелы слились в оглушительную какофонию. Стреляли полицейские довольно паршиво и подстрелили всего одного бандюгу, но уж зато он не просто свалился, а подскочил кверху, перелетел через перила автострады, да как бухнется в бетономешалку, что стояла сорока футами ниже! -- Пе-ре-за-ря-жай, -- с выражением тупого удовлетворения на лице отчеканил зомби. Роботы-полицейские послушно выполнили приказ. Пришел черед гангстеров дать ответный залп. Они слегка подпортили роботам экипировку, но блюстители закона явно отличались пуленепробиваемостью. -- О-гонь, -- монотонно молвил зомби, и снова началась оглушительно-ослепительная канонада, погубившая еще одного негодяя. Он с грохотом влетел в стеклянную витрину и безжизненно повис в объятиях манекена, наряженного в вечернее платье. Бандитов было не меньше дюжины, а роботы, как уже говорилось, стреляли преотвратно и тратили минимум по пять обойм на каждого подстреленного, поэтому баталия затянулась надолго. В конце, натурально, остался один главарь, которого долго гоняли по крышам, чтобы в финале ему было повыше падать. Он забрался на самый верх небоскреба и истерически захохотал -- очевидно, над превратностями судьбы. Хохот был услышан одним из механических блюстителей, топтавшихся внизу в ожидании инструкций. Он задрал голову, и в его глазах промелькнуло нечто отчасти человеческое. Затем взгляд полицейского отразил целую гамму чувств, в нем пробудились кошмарные воспоминания прошлого робот сделал над собой титаническое усилие, прицелился и с криком "Вот тебе. сука, за моих товарищей!" завалил главаря с расстояния в триста ярдов. Негодяй покачнулся и ухнул вниз, рассекая воздух. Приземлился он прямо перед бензоколонкой. Несмотря на столь трагическое падение, на лице у него застыла блаженная улыбка, а в зажатом меж мертвыми челюстями мундштуке чудодейственным образом все еще дымилась сигаретка. Искорка с нее упала в лужицу бензина, и во весь экран полыхнуло огненным вулканом, в котором сразу потонули все неувязки сюжета, все вопросы и все ответы -- вообще все. -- Про что был фильм? -- спросил мистер Смит. Старик заглянул в программу. -- Назывался он "Патруль фантомов". Мертвый сержант полиции изобрел способ воскрешать убитых полицейских. Они возрождаются в виде автоматов, существующих исключительно ради мести. Сержант, будучи старшим по званию, обладает несколько более широкими возможностями, чем рядовые полицейские, он способен проявлять инициативу. Однако в финале патрульный О'Мара стряхивает путы слепого повиновения и тем самым поднимается на уровень своего полуумершего начальника. Усилием воли патрульный расширяет диапазон померкшего сознания и с криком "Вот тебе, сука, за моих товарищей!" одним выстрелом сбивает главного злодея с вершины небоскреба. Поразительная меткость патрульного свидетельствует о высоком уровне подготовки кадров в полицейской академии. В конце сказано, что каждая американская семья непременно должна посмотреть эту впечатляющую сагу о мужественных людях, отказавшихся признать Смерть окончательным ответом на все вопросы. Какая у фильма категория, догадайся сам. -- свс? -- свс. x x x Путешественники смотрели по телевизору фильмы с половины шестого утра до трех часов дня. Примерно раз в час раздавался стук в дверь, и горничная напевно вопрошала: "У вас там все в порядке?" В оста