верхзвуковой Индивидуальный Летательный Аппарат. А по-моему, обе версии -- подростковые фантазии. Большие начальники вечно выдумывают какую-то чушь, только бы не прослыть отставшими от времени. -- А вы сами что думаете? Или винтику думать не положено? -- Именно. -- Да ладно вам. К чему такое самоуничижение? В Святой Книге не сказано, что нужно подставлять левую щеку, пока вас не ударили по правой. У нас свободная страна, приятель. Даже бомж из сточной канавы, и тот имеет право выдвигать собственные теории. Грин улыбнулся. -- Раз уж вы настаиваете... Ладно. По-моему, эти двое -- те, за кого они себя выдают. Бог и Сатана. -- Это вы нарочно так говорите, чтоб меня расстроить! -- закричал О'Бирал. -- Убирайтесь отсюда! -- Как угодно. Но, как справедливо заметил мой босс, эта история заставит прессу забыть о ваших шашнях с мисс Карпуччи. Преподобный сменил гнев на задумчивость. -- Вы в самом деле так думаете? -- Сто процентов. Кому будет интересен иск об установлении отцовства, ко- гда разворачивается такой потрясающий сюжет? ФБР идет по следам двух таинственных стариков, именующих себя Богом и Дьяволом! Преступники обладают способностью растворяться в воздухе и перемещаться быстрее реактивного самолета. -- Черт, верно. Надо пойти рассказать жене... -- Валяйте. Радостная улыбка сползла с лица проповедника. -- Молитесь ли вы Господу" мистер Грин? -- Нет, сэр. -- Но вы христианин? -- Нет, сэр. -- И не хотите возродиться к новой жизни? -- Нет, сэр. Джои О'Бирал всхлипнул. -- Я буду за вас молиться. -- Не тратьте зря времени. Преподобный удивленно раскрыл очи, такое безразличие было ему внове. -- Вы агностик! -- уличил он агента. -- Да, сэр. -- И тем не менее готовы поверить, что какие-то двое фокусников -- Господь Бог и Сатана собственной персоной? -- Да, сэр. И представьте себе, -я сожалею о собственном безверии. -- Если хотите уверовать -- уверуете. О'Бирал приблизился к Грину и попытался проникновенно взять его за руку, но агент увернулся и вместо своей ладони сунул проповеднику пустой бокал. -- Нет, сэр. Уверовать я не могу, а при существующем положении вещей и не хочу. Из служебного опыта мне хорошо известно, что худший тип бандита в нашей стране -- тот, кто делает барыши на религии. -- Есть и такие? -- поразился О'Бирал. -- Есть... Причем вещают на сто с лишним стран планеты... так, кажется? В общем, к новой жизни мне не возродиться, а за коктейль спасибо. Он был... божественным. Старик и мистер Смит материализовались где-то во внутренних покоях Белого дома. Из-за полуоткрытой двери доносился негромкий мужской голос -- кто-то не слишком музыкально полумычал, полунапевал арию из "Порги и Бесс". -- Где это мы? -- гулким шепотом спросил мистер Смит. -- Ш-ш-ш. Это так называемый Белый... м-м-м... особняк. Тут держи ухо востро. Если что, встречаемся в аэропорту. -- Где именно? Аэропорт большой. -- Ну уж друг друга-то мы как-нибудь разглядим. -- О Господи... Ты храм мистера О'Бирала видел? Так вот, аэропорт раз в пятнадцать, а то и двадцать больше. -- Правда? А как он называется? -- Международный аэропорт Даллеса. -- Ты хочешь сказать, что таким большим сооружением владеет всего один человек? М-да, Америка есть Америка. Смит на минутку зажмурился, чтобы подавить раздражение, и терпеливо пояснил: -- Даллес был государственным секретарем. Аэропорт назван в его честь. И не только аэропорт. -- Спасибо. Что бы я без тебя делал? Поразительно, сколько ты всего знаешь. Смит скромно пожал плечами: -- Такая уж у меня работа. Разве я смог бы вводить людей во искушение, если б знал только, куда их заманиваю, но не знал бы, откуда выманиваю? -- Но какое отношение имеет к искушению аэропорт? -- К искушению все имеет отношение. Например, честолюбие. Или наркотики, позволяющие человеку на жалкие четверть часа ощутить себя повелителем Вселенной. Или несколько мгновений с мисс Карпуччи в закутке за алтарем. Или твой листопад из допотопных австрийских банкнот. -- Верю тебе на слово. Однако сейчас не время философствовать, да и шепот для такой беседы не годится. Успеем наговориться в летающей машине. Тс-с-с! Он перестал петь. А мы еще не условились. Можем мы полететь на британском летательном аппарате? -- Это еще зачем? -- Там меньше шансов опять столкнуться с этими людьми из... той организации на три буквы. -- ФБР? -- Да-да. Я никак не запомню эти инициалы. -- Это значит Федеральное бюро расследований. -- В самом деле? Это гораздо понятнее, чем аббревиатура. А что касается британского воздухоплавания, то отведенный ему сектор в аэропорту, должно быть, значительно меньше американского, вот я и подумал, не будет ли нам легче найти друг друга именно там... -- Толково. Значит, встречаемся в аэропорту Даллеса у регистрационной стойки "Бритиш эруэйз". -- Тише! В комнату вошел человек в нижнем белье -- пожилой, но в отличной форме, с профессиональной улыбкой, намертво застывшей на хищноватом, но не лишенном приятности лице. В руке человек держал очки в тонкой оправе. Водрузив их на нос, он принялся разглядывать приготовленную кем-то одежду. Рубашка ему явно понравилась, мужчина сдернул ее с вешалки и повернулся, чтобы продеть руки в рукава. Тут ему пришлось испытать нешуточное потрясение. -- К-как вы сюда попали? -- заикнувшись, пролепетал он. -- Не стоит вдаваться в подробности, -- посоветовал Старик. -- Нет, как вы сюда попали?! -- окрепшим голосом повторил свой вопрос мужчина. -- Мы обладаем способностью попадать куда угодно... -- Но это совершенно невозможно! Черт, я сам не могу сюда войти без миллиона проверок и перепроверок. Вы не могли сюда попасть! -- чуть не плача воскликнул незнакомец. -- А вас не интересует, кто мы такие? -- Нет, меня интересует, как вы сюда проникли! -- Он замер на месте. -- Стоп, я знаю, кто вы! Те два психа, которых ФБР никак поймать не может. У меня на столе лежит подробный отчет... Не было времени прочитать. Так только, полистал. Думал, оставлю на выходные, развлекусь в Кэмп-Дэвиде. -- Развлекусь? -- насупился Старик. -- Видели бы вы, каким чтением меня снабжают, -- сказал президент (ибо это был он) как бы самому себе. -- Иногда я спрашиваю себя, стоило ли... Он не договорил и углубился в какие-то свои мысли, рассеянно натягивая на плечи рубашку. Потом вдруг очнулся и просиял обворожительной улыбкой: -- Очевидно, вы явились не затем, чтобы меня убить. Иначе вы прикончили бы меня еще в ванной. -- Не слишком на это рассчитывай, -- очень неприятным тоном обронил мистер Смит. Президент застыл, так и не застегнув рубашку. -- Вы серьезно? -- тоскливо спросил он. -- Шучу. Но учти: чем медленнее казнь, тем она страшнее. Есть садисты, которым нравится растягивать мучения жертвы до бесконечности. -- Разумеется, мы не сделаем вам ничего плохого, -- успокоил президента Старик, неодобрительно отнесшийся к бестактным аллегориям мистера Смита. -- Представляться вам мы не будем. Все равно не поверите. -- Я знаю. Вы считаете, что вы -- Бог, а ваш приятель... Черт знает что такое! Разве стал бы Бог якшаться с Дьяволом? Да ни за что на свете! -- Это вы так думаете, -- увещевательно заметил Старик. -- Очевидно, политические ценности для вас значат больше, чем обычные человеческие. Возможно, нам и в самом деле не следовало бы путешествовать вместе. Выглядит это, должно быть, подозрительно. Однако, в отличие от вас, нам не нужно нравиться избирателям и тягаться с конкурентами, нам даже не нужно никому ничего доказывать, и в посторонней помощи мы не нуждаемся. Мы просто есть, и все тут. А раз уж мы всегда были, есть и всегда будем, отчего бы нам и не встретиться? У нас ведь и знакомых других нет, только мы двое. Президент строго окинул взглядом посетителей и сказал: -- Зачем вы мне все это рассказываете? Да знаете ли вы, что мне достаточно ногой нажать потайную кнопку, и через двадцать секунд здесь будут мальчики из службы безопасности? Мистер Смит насмешливо присвистнул: -- А где она, кнопка-то? -- Так. Одна в спальне, две в Овальном кабинете, а здесь... Ой, здесь нет. Или должна быть? Я как-то не думал, что она мне может понадобиться в гардеробной. -- Забудьте вы о кнопке, -- прервал его Старик. -- Она ни к чему. Если нам не рады, мы не навязываемся -- просто берем и исчезаем. -- Да, я читал про это. Сенатор Ист Террик из Огайо и конгрессмен Ньют Каччакочча из Арканзаса клянутся и божатся, что вас подослали Советы и что вы -- русские ученые, разработавшие новую технику шпионажа. На закрытом заседании Комитета по вооруженным силам сенатор говорил, что теперь понятно, почему Советы вдруг стали позволять себе односторонние жесты вроде сокращения вооружений средней дальности. Если это правда, вы, конечно, не признаетесь. Но у нас с русскими теперь отношения вполне приличные, так что рано или поздно я все равно узнаю правду. -- Странное дело, -- весело удивился Старик. -- Нам приходилось вести беседы с самыми разными людьми, но такую идиотскую -- впервые. Неужели мы забрались сюда, на самый Олимп власти, для этого? Поверьте, у нас куда больше забот, чем у каких-то там шпионов. И заботы эти классом повыше. Стали бы мы тратить время на это презреннейшее из ремесел! Президент хмуро улыбнулся. -- Итак, гипотезу сенатора Ист Террика и конгрессмена Ньюта Каччакоччи вы характеризуете как идиотскую. Я в общем-то придерживаюсь той же точки зрения, но, в отличие от вас, не могу себе позволить выражаться столь категорично. -- Так ты считаешь нас шпионами или нет? -- потребовал ответа мистер Смит. -- Я испытываю определенные сомнения в обоснованности этой версии. Не могу себе представить, что стали бы искать шпионы в президентской ванной. Да и одежда у вас для бойцов невидимого фронта слишком приметная. -- Мы вовсе не собирались ни на кого производить впечатление своими туа- летами, -- с достоинством сказал Старик. -- Просто немного отстали от моды. Неудивительно, ведь столько времени прошло... -- Маечка "Называйте меня мадам"? Ничего себе, отстали от моды. -- Это я у вас тут обзавелся, -- объяснил мистер Смит. -- Украл в сауне для голубых на Сорок второй улице. -- Украли? -- тупо повторил президент. -- В сауне для голубых? -- Да. Я с самого первого дня на Земле увидел, как все на нас пялятся. А я этого не выношу. В отличие от нашего Старика я в основном занимаюсь подрывной деятельностью самого различного профиля, и мне незачем привлекать к себе внимание. -- Ага, вот вы и признались! -- вскричал президент. -- Так я же Дьявол, -- зашипел мистер Смит, как целый террариум разгневанных питонов. -- До чего вы мне все надоели, кретины тупоумные! Может, вас тут и учили, что Россия -- родина Сатаны, но я не русский, не русский я, ясно?! Напуганный столь мощным звуковым эффектом, президент решил перейти к языку жестов, который, как известно, воздействует на публику лучше, чем слова, -- умиротворяюще простер вперед длани и лишь потом сказал: -- Ладно, ладно. Только один вопрос. А чего вы, ребята, от меня-то хотите? -- Мы провели здесь довольно много времени... -- начал Старик. -- В нашей великой стране? -- Именно. Побывали за решеткой; в большом госпитале, этом мегаполисе недуга; в роскошных и паршивых гостиницах. Мы путешествовали самыми разными способами; нас сначала потрясла, а потом заставила скучать непрекращающаяся вакханалия насилия на телеэкране; мы возмущались разглагольствованиями религиозного шарлатана, который утверждал, что знает нас лично, -- возмущались, но гнев наш оказался бессилен... Разумеется, это всего лишь несколько мелких деталей огромной мозаики, изучить которую во всей ее величественности и противоречивости у нас просто не было времени. Поэтому я и хочу спросить вас как человека, находящегося на самой вершине: что вам оттуда видно? Что вы обо всем этом думаете? Президент глубокомысленно прищурился. Он всегда так поступал, когда перед ним возникала заведомо неразрешимая задача. -- Вы хотите знать, какой видится мне страна отсюда, из президентского кабинета? -- Да, ваша великая страна, -- уточнил Старик. Президент улыбнулся с некоторым облегчением. -- Ну, во-первых, вы должны себе уяснить, что про эту страну вообще никто толком ничего не знает. Слишком уж много тут всего происходит. Четыре временных пояса, представляете? Одни люди проснулись, другие уже спать ложатся. И никто не сидит на месте. Ритм жизни такой, что традиций практически не существует -- не успевают сформироваться. Сейчас заканчивается индустриальный век -- дымный, отравленный, опасный для здоровья. На смену ему приходит век информации, стерильный, сухой, роботизированный. Промышленный север в упадке, опустевшие фабрики и заводы торчат гнилыми зубами, уродуя ландшафт, а молодежь, у которой появилась масса времени для досуга, тянется к югу и солнцу. Что будет дальше, никто не знает. Мое личное мнение: вся эта суетня и беготня не прекратится никогда. -- Что ж, лаконично и при этом очень познавательно. Президент улыбнулся. -- Собственно, это цитата из моей вчерашней речи в Конгрессе. Далее -- о наркотиках. Это наша проблема номер один. Не знаю, по какой причине, но пагубная страсть к этим вредоносным химическим стимуляторам разрастается буквально не по дням, а по часам. Какой позор для нашей великой страны! Ведь она предоставляет шанс каждому, кто не боится трудностей! Учитывая обстановку, сложившуюся в городских гетто, первоочередная задача правительства -- всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами предотвратить надвигающуюся катастрофу. И этого мало! От обороны мы должны перейти в контрнаступление, нанести удар по торговцам этой отравой и их зарубежным поставщикам! Истребим наркотическую заразу! Казалось, оратор выступает не перед двумя джентльменами преклонных лет, а перед огромным залом. -- Тебе задали простой вопрос, а ты несешь какую-то риторическую дребедень, -- одернул его мистер Смит. -- Скажи-ка лучше вот что, только честно, уговор? Президент покосился в сторону настенных часов и кивнул: -- Железно. -- А? -- не понял Смит. -- Я говорю, спрашивайте. -- Понятно... Кто речь-то писал? Ты сам? Отсмеявшись, президент сказал: -- Конечно нет. Человек в моем положении -- если у него мозги на месте -- сам ничего не пишет. Времени нет. Это Арнольд Головкер написал, второй спичрайтер. Первый, Зевс Шустер, к сожалению, приболел -- у него тонзиллит. Арни тоже в принципе ничего, но уж больно интеллектуальный для моего имиджа. -- Для чего? Президент снова посмотрел на часы и, кажется, остался доволен. -- Сейчас без работы над имиджем нельзя. Имидж определяет все -- в политике, в религии, везде. Вот я вам дам один совет, только не обижайтесь, ладно? Вам в смысле имиджа есть над чем потрудиться. Не проработан он у вас. Понимаете, американцам не понравится, что Бог такой... упитанный. Старый -- еще куда ни шло. Долголетие, практический опыт и все такое. Но лицо хорошо бы посимпатичней и хламиду пошикарней, от хорошего кутюрье. Пальцы должны быть тонкие, с маникюром, а над головой дать подсветку -- чуть-чуть. Чтобы как на картинках в Библии. -- Что-нибудь в этом роде? Старик сконцентрировался и прямо на глазах превратился в существо неземной красоты, точно сошедшее с церковного витража эпохи декаданса: два перста подняты в благословении; кукольное личико не выражает ничего, кроме абстрактной торжественности; одеяние переливается лазурью, золотом, пурпуром и кое-где по краям ядовитой прозеленью; седые локоны озарены дивным сиянием. Президент дрогнувшим голосом спросил: -- Кто это? -- Бесполезно, -- вздохнул Старик, принимая прежний облик. -- Долго так не продержишься. Надо быть самим собой. Побагровевший президент приложил ко лбу слегка дрожащие пальцы. -- Ведь этого на самом деле не было, да? Это был трюк, галлюцинация. -- Он скучно хихикнул. -- Как вы это проделываете? Не скажете? Еще бы! Если б я умел выкидывать такие штуки, то держал бы секрет при себе. -- А как насчет меня? -- вступил в беседу мистер Смит. -- Мой имидж ты подправить не хочешь? -- Тут я пас, -- задушевно улыбнулся президент, пытаясь скрыть растущее внутреннее напряжение. -- Согласно народным поверьям, Дьявол вездесущ и фиксированным обликом не обладает. Это злой дух, обитающий в темных глубинах человеческого сердца. Зато образ Бога-Отца в нашем воображении более или менее определен. -- За что спасибо художникам, как лучшим, так и худшим,-- вставил Старик. -- Ваша правда, -- снова хихикнул президент. -- Это они сделали Бога универсальным. -- Кажется, речь шла обо мне, -- уязвленно заметил мистер Смит и безо всякого предупреждения превратился в стандартного Мефистофеля из провинциальной оперы: черное мятое трико, шлепанцы с загнутыми носами, черный же островерхий колпак, тоненькие усики, козлиная бородка. Картинностью позы мистер Смит мог посоперничать с какой-нибудь оперной знаменитостью викторианской эпохи. Эта выходка разрядила обстановку, и президент расхохотался -- по натуре он был человеком веселым и добродушным, вот только правильный имидж сильно его испортил. Мистер Смит улыбался, наслаждаясь эффектом. Даже Старик снисходительно хмыкнул, оценив юмор компаньона. Тот же постепенно возвращался к своему базовому обличью. -- По-вашему, это смешно? -- строго спросил он. -- Да это просто умора! -- Президент вытирал слезы салфеткой, которую извлек из серебряной коробочки с государственным орлом на крышке. Естественно, ненавязчиво, как учили консультанты (пошутить иногда можно, и даже нужно, но никакой фривольности), президент перешел от веселости к серьезности. -- Вот что я вам скажу, ребята. -- Лицо Первого американца приобрело страдальчески-провидческое выражение, которое, согласно опросу общественного мнения, импонировало 64% избирателей (19,5% не имели определенного мнения на сей счет). -- Не знаю, как вам это удается. То есть понятно, что тут какой-то трюк, а как же иначе? Трюки бывают удачные и неудачные. Ваш -- первоклассный. Да не один, а несколько! Но я дам вам совет, за который вы когда-нибудь скажете мне спасибо. Первое. Оставьте в покое Бога, не трогайте его. Это вопрос элементарного такта. Бог -- это не смешно. И потом, не забывайте, люди в этой стране трактуют Его (с большой буквы "Е") по-разному. Коренные жители континента до сих пор стучат в бубен и пляшут вокруг тотемного столба. А еще есть мусульмане, иудеи, буддисты -- да кого только нет! Многие конфессии настаивают, что только их вера правильная, а все остальные неправильные. Отсюда вытекает одно железное правило: Бог для шоу-бизнеса не годится. Он -- табу. Табу, понятно? И второе. Вам нужен сюжет. Это очень просто. Сюжет. Ясно? Каждое представление должно иметь начало, середину и конец. Завязку, кульминацию и развязку. Держитесь этого золотого правила, и с вашими талантами вы далеко пойдете. Возможно, вам кажется, что уже поздновато начинать артистическую карьеру, но прочь сомнения. Настоящему таланту проявить себя никогда не поздно. Найдите хорошего агента, потом хорошего менеджера. Честное слово, не пожалеете. Ну и название для вашего номера тоже подберите. Броское такое, запоминающееся. А я непременно приду посмотреть, что у вас получилось. Только порепетируйте еще, уберите шероховатости. Договорились? Старик и мистер Смит переглянулись, сочувственно улыбнулись друг другу. -- Что у вас написано на долларовых купюрах? -- спросил Старик. -- Как что? "Один доллар". -- Нет-нет. Там есть девиз. -- А-а. "В Бога мы веруем". -- Какое многообещающее утверждение, -- задумчиво произнес Старик. -- Если бы только... Внезапно распахнулась дверь и в комнату заглянул какой-то мужчина. -- Представляете, ответа так и... Что тут происходит? -- Все спокойно, все прилично, никаких оснований для паники, -- пропел президент, умиротворяюще вскинув руки. -- Стоп. Уж не те ли это два придурка, которые... -- Они самые, -- улыбнулся президент. -- Представить их вам не могу, потому что они еще не подобрали себе сценических псевдонимов, а это мой пресс-секретарь Гловер Типтопсон. Пресс-секретарь сразу сообразил, что босс пытается найти выход из потенциально опасной ситуации, и приступил к действиям: коротко кивнул незваным гостям, быстро (но без проявлений паники) подошел к большому зеркалу на подставке красного дерева и принялся со скучающим видом тыкать подряд во все медные завитушки рамы. -- Гловер, чем это вы занимаетесь? -- с трудом сдерживаясь, спросил президент. -- Где эта чертова кнопка? -- прошептал Типтопсон. -- Никак не могу запомнить. -- А где она должна быть? -- Где-то на раме. -- Я могу вам чем-нибудь помочь? -- участливо осведомился Старик. -- Нет-нет, -- поспешно (но не слишком поспешно, чтобы не вызвать подозрений) ответил президент. -- Ага! -- Не вздумайте! -- шикнул президент. -- Сейчас прибежит целая орава с пушками. -- А я уже... -- Госс-поди боже... -- На двадцать секунд можем расслабиться? -- спросил мистер Смит. -- Да, присядьте, пожалуйста, -- пригласил хозяин. -- Я и сам сяду. Что вы стоите, Гловер? Все уселись. -- Надеюсь, они не перепутают, в кого стрелять, -- неуместно пошутил мистер Смит. Раздался гулкий топот, словно по мягкому ковру неслась галопом вся кавалерия США. Охрана отработала операцию до совершенства -- только этим и занималась, когда хозяин (и его предшественники) находились в отлучке. Вбежали шестеро молодцов и синхронно застыли в малопристойной позе мотоциклиста без мотоцикла. Каждый выставил вперед грозный перст пистолетного ствола. Один (видимо, командир) приказал: -- Вы, двое! Встать, лицом к стене, руки над головой, опереться ладонями о стену! -- Уберите вы эти пушки, -- устало сказал президент. -- Мы действуем согласно инструкции! -- Вы что, Бромвель, меня не слышали? -- Не обижайтесь, сэр, но тут уж моя епархия. -- С кем вы, по-вашему, разговариваете? -- Со своим президентом, сэр. И я отвечаю перед народом за вашу безопасность, сэр. -- Я не только президент, Бромвель, но еще и верховный главнокомандующий. Поэтому немедленно уберите оружие. Это приказ. Казалось, Бромвель сейчас взбунтуется. После мелодраматической внутренней борьбы, не делая тайны из обуревавших его эмоций, он наконец уступил. -- Ладно, парни. Слышали, что президент приказал? -- Ах, Гловер, зачем вы только нажали эту чертову кнопку? -- обругал хозяин пресс-секретаря и вновь обратился к своим защитникам: -- Не дуйтесь, ребята. Я благодарен, что вы примчались сюда так быстро. Но никакой опасности нет. Два этих старых клоуна придумали шикарное представление, но не умеют его как следует подать. Только и всего. -- Я узнал их, сэр. В первый момент не сообразил, а сейчас узнал. Клоуны не клоуны, но их разыскивает ФБР. Как особо опасных преступников. -- Неужели? -- искренне поразился президент. -- Они все время исчезают, сэр. Где бы ни зацапали их наши агенты, они тут же растворяются в воздухе. А это уголовное преступление, сэр. -- Правда? -- А как же. Сопротивление аресту, сэр. -- Но почему их решили арестовать? Прошу прощения, но у меня еще не было времени прочитать отчет. -- Изготовление фальшивых денег. -- Нет, серьезно? -- Плюс попытка поджога. Ну и всякие делишки помельче: неуплата по счету в гостинице, мелкое воровство, хулиганство и прочее. Президент обернулся к Гловеру: -- Как легко ошибиться в людях! А я готов был побиться об заклад, что передо мной парочка совершенно безобидных старых идиотов. Не принимал мер, просто тянул время, надеясь, что кто-нибудь сюда заглянет. Решил немного им подыграть. А тут выясняются такие вещи... -- Собственно, фальшивых денег мы не изготавливали, -- заметил Старик. -- Я просто порылся в карманах, и купюры вылетели сами. -- Да ты покажи им, -- подтолкнул его мистер Смит. -- Классный трюк. Смотрите! -- Не стоит, -- сконфузился Старик. -- Ты же видишь, им это не нравится. Я не хочу озлоблять их еще больше. -- Если вы ни в чем не виноваты, доверьтесь правосудию, -- посоветовал хозяин. -- Суд вынесет вам оправдательный приговор. У нас в стране властвует закон, и никто, ни один человек, даже президент, не может быть выше закона. Так что сдайтесь защитникам правопорядка. Нельзя же все время находиться в бегах и растворяться в воздухе. Тоже мне подвиг! В этой нет ничего конструктивного. Глумление над законом и попытка поставить себя выше его -- вот как это называется. -- Может, он прав? -- неуверенно спросил Старик. -- Не верь ни единому слову! -- вскинулся мистер Смит. -- Он говорит, как телевизор. Меня сейчас стошнит! -- "Как телевизор"? Что это значит? -- Я достаточно насмотрелся этой отравы во время нашей с тобой телевизионной оргии, так что могу сделать кое-какие общие выводы. В телевизоре присутствуют все симпатичные мне ингредиенты: насилие, извращения, жестокость, бессердечие, зло, пытки, кровопролитие, цинизм. Но каждый раз в конце телевизор непременно все обгадит, сделает неизбежный сиропный реверанс в твою сторону. Там у них всегда торжествует закон или, того противней и претенциозней, Справедливость, как будто у людей может быть хоть какое-то понятие об истинной справедливости! -- Ты бы полегче, поснисходительней, -- мягко упрекнул компаньона Старик. -- Мы ведь сюда явились не затем, чтобы демонстрировать свое превосходство. -- Но и не затем, чтобы выслушивать идиотские советы! -- бушевал мистер Смит -- он рассердился не на шутку. -- Клоуны?! Другую щечку подставить, да? Я терпел твои инфантильные штучки, твои песенки для самых маленьких, но с меня хватит! Музыка больше не играет! -- Я вовсе не хотел вас обидеть, -- успокоительно раскинул руки президент. -- А все равно обидел! У меня тоже своя гордость имеется! Президент многозначительно покосился на Бромвеля, так что теперь в случае служебного расследования начальник охраны мог с чистой совестью сказать, что верховный главнокомандующий подмигнул ему, явно взывая о помощи. -- Операция "Джесси Джеймс"! -- рявкнул Бромвель. В руках телохранителей, как по мановению волшебной палочки, снова появились пистолеты, а раскоряченная поза стала еще неприличней. -- Идите вы с вашими игрушками! -- отмахнулся мистер Смит. -- Стоять на месте! -- грозно предостерег Бромвель. -- А если не буду? Никогда еще, с самого момента рокового падения, мистер Смит не чувствовал себя таким сердитым. -- Получишь пулю. Это последнее предупреждение. Сядь на место, руки за голову! Смит медленно шагнул к Бромвелю. Тот попятился. -- Даю тебе последний шанс! -- Перестань интересничать! -- вскричал Старик, распрямляясь во весь рост. В первый миг могло показаться, что его слова на мистера Смита подействовали. Правонарушитель заколебался и переспросил: -- Интересничать? -- Я и так знаю, на что ты способен. Кстати говоря, не только ты. Производить впечатление на людей -- подвиг небольшой. Хоть бы об обоях подумал. Тебе-то пуля не повредит, а им? -- В такой момент он думает об обоях! -- драматически воскликнул мистер Смит, давая понять, что его гнев все так же неукротим. -- От лица обоев, лишенных дара речи, позволь поблагодарить тебя за сострадание. И вновь обернулся к Бромвелю, всячески изображая, что сейчас отберет у несчастного оружие. -- Я чувствую, что с ним можно договориться! -- поспешно заметил президент. -- Мне это подсказывает интуиция. Бромвель выстрелил. Дважды. Мистер Смит кинул на него изумленный взгляд, схватился за грудь и посмотрел на сочащуюся меж пальцев кровь. Потом, не меняя выражения лица, немного покачался туда-сюда и рухнул. Старик раздраженно махнул рукой и снова сел. -- Зачем вы так, Бромвель? -- спросил президент. -- С психом договариваться бесполезно. Президент знал, с чего начинать в экстремальных ситуациях: -- Гловер, чтоб никакой утечки в прессу. Ни слова, ясно? Ребята, могу я на вас рассчитывать? Нестройный хор клятвенных заверений был ему ответом. --Я объясню, почему этот маленький инцидент лучше замять, мальчики. Если журналисты пронюхают про стрельбу в Белом доме, наша служба безопасности предстанет в невыгодном свете. У ФБР будут неприятности, зато ваши коллеги из ЦРУ здорово обрадуются. Мальчики издали сдержанный смешок, оценив объективность хозяина. -- Все, операция "Джесси Джеймс" закончена. Пистолеты исчезли в кобурах. -- Надеюсь, вы понимаете, чем вызвана эта маленькая предосторожность,-- обратился президент к Старику, -- и не станете распространяться о случившемся. Старик неторопливо развернулся к нему. -- А кто мне поверит? Я явился сюда, объяснил, кто я, но вы не вняли. Разве кто-нибудь в здравом уме поверит, что я вообще был в Белом доме? Или я похож на того, кого президент приглашает в гости? -- Не похож, -- признал президент и, спохватившись, придал лицу выражение сдержанной скорби -- оно предназначалось для соболезнований вдовам. -- Мне очень жаль, что так получилось с вашим приятелем. Но ребята из службы безопасности не виноваты. Старик покосился на бездыханное тело. -- О нем можете не беспокоиться. Он любит подурачиться. -- По-моему, подурачиться подобным образом можно не более одного раза. -- О, не скажите. -- Старик как-то внезапно приугас, словно ощутив на плечах тяжкий груз веков. -- Ему не понравилось, когда вы обозвали нас клоунами. Я-то отношусь к этому спокойно, хотя и меня вы тоже обидели, несколько ранее... -- Обидел? Уверяю вас, это произошло совершенно непреднамеренно. -- Вы сказали, что Бог -- это не смешно. -- А что, разве не так? -- Да как вы можете! Вы видите мое Творение и утверждаете, что мне неведомо смешное? Даже мистер О'Бирал, и тот понимал! А рыба с обоими глазами на одном боку? А коалы, кенгуру валлаби и мартышки? А гиппопотамы в любовном пылу и омары в сезон спаривания? Омаров вы видели? Они похожи на два сломанных стула, когда тычутся друг другу ножками в эрогенные зоны. И представьте, как забавно смотрится человеческая любовь глазами омара! По-вашему, все это не смешно? -- Я имел в виду, что Бог нам смешным не кажется. -- Какое оскорбление! И неправда! Зачем же изобрел я уникальное явление -- смех? Он дарован только человеку, и больше никому. Я же хотел, чтобы вы могли оценить мои шутки. Смех -- лучшее лечение, бальзам, прививка от напыщенности и помпы. Самое удачное мое изобретение, самое тонкое и сложное открытие! Удачнее только любовь! Мистер Смит потихоньку сел, стараясь не привлекать к себе внимания. Когда телохранители спохватились и снова вытащили пистолеты, он невозмутимо сказал: -- Вы уже попробовали -- не получилось. Зачем же пытаться еще раз? -- Ты чего, даже не ранен? -- ахнул Бромвель. -- Удивился? А меня удивляет ваше тщеславие. Как легко вы поверили, что я мертв! -- Ну я-то не поверил, -- заметил Старик. -- Я тебя в виду не имел. -- Хм, а где ты научился так живописно умирать? -- Как где? Телевизора насмотрелся. Хороши же вы, нечего сказать. Я тут лежу, истекаю кровью, а они думают только о том, как "замять этот маленький инцидент". В интересах имиджа службы безопасности! Ну и видок у вас был! При этом вы совершенно упустили из виду одно обстоятельство, на которое непременно обратили бы внимание слуги. Такая неосмотрительность! -- Что такое? -- испугался президент. -- А испорченная стенка? Мой друг вас предупреждал. Слуги увидят, поползут сплетни. Знаете, как оно бывает, в свободном-то обществе? Охранники кинулись к стене, но следов пуль не обнаружили. Тогда мистер Смит вскочил на ноги и эффектно выплюнул в пепельницу два кусочка свинца. -- Обо всем-то я должен заботиться сам! Ладно уж, даю слово, что никому не расскажу, что вы тут натворили. -- Большое спасибо, -- пролепетал укрощенный президент. -- Бромвель, заберите пули из пепельницы! -- А теперь нам пора, -- сказал Старик. -- Как бы не так! -- очнулся Бромвель, спрятав пули. -- А кто будет держать ответ по предъявленным обвинениям? -- И вы настаиваете на ваших обвинениях, хотя мы наглядно вам продемонстрировали, какое это бессмысленное занятие? -- Да, настаиваю! -- Я вам ничем помочь не могу, -- пожал плечами президент. -- Как я уже объяснял, никто не может быть выше закона. -- Точно, -- подтвердил Бромвель. -- Скажите спасибо, что на вас чего-нибудь похуже не навесили. Лучше сдавайтесь по-хорошему, пока совокупность не набежала. -- Может быть, предстанем перед судом и покончим с этим недоразумением? -- спросил Старик компаньона. Президент просиял лучезарной улыбкой: -- Мудрые слова! Вам нечего особенно бояться. Все пройдет тихо, без шума. Сейчас столько всяких других скандалов! Например, член Верховного суда влюбился в проститутку мужского пола. Сенатор отмывал деньги мафии. Член кабинета брал взятки от компании по производству сливных бачков. Большой генерал загулял с никарагуанской стюардессой. Да мало ли! Ваши проделки по сравнению с настоящим скандалом -- детская игра. А самое паршивое то, что все эти типы сразу садятся писать мемуары, подставляя массу людей, которые до тех пор почитались чистенькими. Пообещайте мне, что не станете писать мемуары. -- Так пойдем на суд? -- еще раз спросил Старик. Мистер Смит непреклонно ответил: -- Нет. -- Какая разница, когда исчезать -- сейчас или чуть позже? -- Потеряем драгоценное время. -- Если снова исчезнете, совершите еще одно преступление, -- предупредил Бромвель. -- Да что вы к нам привязались? -- возмутился мистер Смит. -- Если мы и сделали что-то не так, то исключительно по неопытности. Разве мы кого-то хоть пальцем тронули? -- А уж в этом разберется суд. -- В чем "этом"? -- Имя Кляйнгельд вам что-нибудь говорит? -- Нет. -- Да, -- поправил компаньона Старик. -- Это психиатр, с которым я беседовал в больнице. -- Причем психиатр, аккредитованный при ФБР. Я не знаю, что у вас там с ним произошло, но после беседы его жизнь резко переменилась. Он лишился и практики, и аккредитации. Основал движение "Психиатры за Бога и Сатану". Насколько нам известно, на сегодняшний день доктор является единственным членом этой организации. Почти все время он пикетирует Белый дом с транспарантом. -- И что там написано? -- "Требуем почета для Бога и для Черта!" -- В каком смысле? Бромвель необаятельно ухмыльнулся: -- По-моему, все ясно. Движение из одного человека, ха! -- Голос его посуровел: -- Хватит болтать. Пошли! -- Да-да, идем и покончим со всем этим, -- отрешенно вздохнул Старик. Неожиданно мистер Смит сменил манеру поведения -- сделался добродушным и при этом каким-то поразительно самоуверенным. Улыбнувшись почти кокетливо, он сказал: -- Вечно вы не продумываете свои решения до их логического завершения. Так гордитесь своей принципиальностью, что совершенно не заботитесь о последствиях. Президент начинал злиться. Такой нервный эпизод с утра пораньше! Скорей бы уж все это кончилось. С механической улыбкой он заметил: -- Почему бы вам не последовать примеру вашего приятеля? Доверьтесь закону. -- Сейчас объясню почему, -- задушевно ответствовал Смит. -- Вы ведь хотите, чтобы это событие сохранилось в тайне. Я уже оказал вам неоценимую услугу -- во-первых, не умер, а во-вторых, закрыл свои телом обои. Давайте я расскажу, что будет дальше, если действовать по вашему сценарию. На нас надевают наручники, ведут под конвоем коридорами, мы едем на лифте, выходим через две: ри... Сколько народу мы встретим на пути? Уборщиц, клерков, а то и журналистов, а? Представляете, какой фурор мы произведем? Двое в наручниках -- один в рясе, второй в дивной маечке, -- а вокруг мрачные морды мальчиков из президентской охраны. Не получится ли как раз то, чего вы так стремитесь избежать? И все из-за вашего хваленого пиетета перед законом. Президент наморщил лоб. Снова трудное решение. -- Он прав. -- А что делать, сэр? Проигнорировав вопрос Бромвеля, хозяин обратился к мистеру Смиту: -- Что вы предлагаете? -- Вы предоставляете нам сомнительную привилегию исчезнуть -- с полнейшего вашего одобрения и даже по вашей настоятельной просьбе. Президент страдальчески поиграл желваками. -- О'кей. -- Поскольку мы исчезнем с вашего благословения, никаких новых претензий со стороны закона -- если мы когда-нибудь все же попадем в его руки -- не возникнет. -- О'кей. -- Слово президента? -- и мистер Смит протянул руку. -- Слово президента. -- Хозяин ответил на рукопожатие и отчаянно взвизгнул. -- Что такое? -- развеселился мистер Смит. -- Ваша рука! Она не то очень холодная, не то очень горячая. Я не понял. Катитесь отсюда к чертовой матери! -- Но, сэр... -- заикнулся Бромвель. На него-то президент и накинулся: -- Черт бы вас побрал, Бромвель, вся история этой страны построена на компромиссах! Это мы, американцы, изобрели торговлю следствия с преступником. Всему свое время и место -- как высоким словам, так и деловому прагматизму. Это сочетание позволяет этике бизнеса быть одновременно и принципиальной, и гибкой. Да, я хочу, чтобы этих типов арестовали. Но еще больше я хочу, чтобы они исчезли с глаз моих долой! Это вопрос приоритетности! Тут как раз из коридора донесся звук шагов. -- Ты не устаешь меня поражать, -- признал Старик, глядя на мистера Смита с восхищением. -- Раз за разом я оказываюсь посрамлен... Давай первым. -- Нет уж, после вас. Хочу убедиться, что ты тут не останешься. -- Позвольте поблагодарить вас... -- обратился Старик к президенту, но тот шикнул на него: -- Убирайтесь! Брысь! Кыш! Обидевшись, Старик моментально исчез. -- А теперь ты! -- рявкнул президент на мистера Смита, прислушиваясь к приближающимся шагам. Смит улыбнулся и безмятежно сказал: -- Любопытно посмотреть, кто это. -- Нет-нет-нет! -- Президент аж согнулся, засучил руками, затопал ногами. В тот самый миг, когда в дверь заглянули двое военных, мистер Смит растворился в воздухе. -- Что здесь происходит, господин президент? -- спросил один из офицеров. -- Так, ничего. Ровным счетом ничего, полковник Боггад. -- Извините, что врываемся к вам в гардеробную, сэр, -- подал голос второй военный. -- Хотя, я вижу, не мы первые. Нам доложили, что прозвучал сигнал тревоги. Потом мы слышали два выстрела. Вот и решили узнать, в чем дело. -- Президент захотел проверить меры безопасности, не ставя об этом в известность ответственных лиц, -- соврал Гловер Типтопсон. -- Да, -- подтвердил президент, вновь обретший олимпийскую невозмутимость. -- Какая же это проверка, если все знают о ней заранее. Мы ведь тут не пассажиры на туристическом лайнере, которых учат в шлюпки садиться. -- Отличная идея, сэр. Но столь неожиданная инициатива могла закончиться человеческими жертвами. Кто стрелял? И в кого? -- По приказу главнокомандующего мы произвели два выстрела в окно, -- сообщил Бромвель и откинул барабан револьвера, чтобы продемонстрировать две пустые гильзы. -- Повреждений нет? -- Никак нет, сэр. Старший из офицеров огляделся по сторонам и сказал: -- Ладно, Ли, идем. В следующий раз, когда будет проверка