едицинские программы. Но он вернет отцу с Карлом все до последнего гроша. Он дал клятву. И всем назло окончит колледж и станет криминологом. И пусть никогда ему не сделаться богатеем, зато счастлив он будет несказанно больше Карла. - Вчера мы говорили с вами о знаменитых процессах - делах Кэхана, Рошена и других, - сказал сержант Харрис. - Заходила речь и о процессе "Мэпп против штата Огайо", о котором каждому новичку следует помнить как о деле, где были допущены ошибки и применены незаконные методы при обыске и задержании. Я также упоминал о том, что порой полицейским кажется, будто суд только и ждет такого рода дел, дабы еще сильнее ограничить возможности полиции. И поскольку вы стали - или почти стали - сотрудниками нашего управления, придется вам проявлять интерес к определениям суда, выносимым по произведенным полицией обыскам, предварительному расследованию, задержанию и сбору улик. По большей части вам суждено огорчаться, конфузиться и делать в штаны, вам придется выслушивать жалобы коллег, что самые эпохальные судебные решения принимались с перевесом в один голос, что глупо ожидать от рядового полицейского, чтобы он в пылу борьбы действовал нестандартно, да еще при этом сумел угодить весталкам с Потомака. Нытья и чуши вы наслушаетесь вдоволь. Но, коли хотите знать мое мнение, подобная болтовня - это добровольная капитуляция. Мы имеем касательство только к Верховному суду США, к Верховному суду штата Калифорния да к паре апелляционных судов. И совершенно излишне переживать да биться головой об стенку, если какой-то крючкотвор выносит идиотский приговор. Даже если это приговор по делу, которое вы самолично вели и которое так желали выиграть. Очень скоро кто-то попадется с поличным, тогда-то и появится шанс расквитаться. Судья - царь и бог только у себя, в зале заседаний, а за стенами здания Правосудия вам уже никто не запретит завести новое дельце... Вчера, когда мы затронули вопросы, связанные с обыском, приводящим к законному аресту, вы испытали большую неловкость. Итак, право на обыск мы имеем... когда? Горящая сигарета сержанта Харриса описала ленивую траекторию и нацелилась в класс. - Когда на руках есть соответствующий ордер или разрешение, когда вы заручились согласием подозреваемого лица и когда характер происшествия подразумевает возможность законного ареста. Оглядываться, чтобы увидеть, кто дал ответ, Рою не понадобилось: голос принадлежал Сэмюэлу Айзенбергу, единственному из курсантов, кто мог составить ему конкуренцию в учебе. - Верно, - сказал Харрис, выпуская из ноздрей облачко дыма. - Да только доброй половине из вас за всю свою карьеру так и не доведется получить ордер на обыск. Львиная доля из двухсот тысяч арестов в год производится или на основании чисто умозрительных заключений о том, что совершено преступление, или по той причине, что совершено оно прямо на глазах у должностного юридического лица, то есть полицейского. Да-да! О преступления спотыкаешься, в преступников утыкаешься носом и глохнешь от пальбы над собственным ухом!.. Вам это еще предстоит. Как предстоит шевелить задом, а не просиживать его по шесть часов, чтобы получить ордер на обыск. По этой самой причине мы и не станем отвлекаться на разговоры об обыске по ордеру. На сегодня я припас кое-что другое и, на мой вкус, куда более занятное - спонтанный обыск, приводящий к законному аресту. Если когда-нибудь суду вздумается лишить нас полномочий на проведение подобной разновидности обысков, мы попросту окажемся не у дел. Айзенберг поднял руку, и сержант Харрис кивнул, сделав могучую затяжку. Едва начатая сигарета превратилась на глазах в жалкий окурок и обожгла ему пальцы. Он загасил ее, и Айзенберг сказал: - Не могли бы вы, сэр, заново рассказать об обыске помещений, находящихся на расстоянии в девяносто пять футов от жилища обвиняемого? - Чего я и боялся. - Харрис улыбнулся, пожал плечами и прикурил новую сигарету. - Зря я касался этих вопросов. Я сделал то, за что сам критиковал некоторых полицейских. Я стал жаловаться на спорные процессы, поддерживать расхожие представления о нашей службе, предрекать оправдательные приговоры. Итак, я сказал, что до сих пор точно не определено, что означает выражение "под контролем обвиняемого" применительно к обыску помещений при аресте. Премудрый суд, руководствуясь собственными предположениями на сей счет, установил, что арест обвиняемого в девяносто пяти футах от его жилища не дает права входить к нему в дом с тем, чтобы произвести там обыск. Я также сослался на другой аналогичный случай, когда расстояние в шестьдесят футов не помешало признать, что автомобиль находился "под контролем" субъекта. И, наконец, я упомянул третий случай, когда полиция арестовала нескольких букмекеров в их собственной машине в полуквартале от конторы и суд счел, что обыск автомобиля и помещения был правомочен. Но беспокоиться из-за всей этой муры нет никакой нужды. Так или иначе, мне не следовало касаться данной темы хотя бы потому, что в душе я оптимист. Всегда приму полупустой стакан за наполненный на целую половину. Встречаются полицейские, пророчествующие, что в итоге суды вообще лишат нас права на предварительный обыск, но такое решение нас бы попросту парализовало. Не думаю, что это произойдет. Скорее, в один прекрасный день Главный Вашингтонский Чародей соберет к себе восьмерку своих маленьких колдунят, и они будут заседать вместе до тех пор, пока не доведут закон до ума. Класс прыснул со смеху, и Рой почувствовал раздражение. Харрис не может не пройтись по адресу Верховного суда, с неудовольствием подумал он. Ни один инструктор, обсуждая закон, еще не обошелся без того, чтобы не выпустить нескольких стрел в Верховный суд. В том, что говорил Харрис, конечно, был резон, но Рой не мог избавиться от чувства, что тот еще и играл роль. Все процессы, о которых читал Рой и которые вызывали столь острое неприятие в стане инструкторов, казались Фелеру проведенными четко и разумно. Главенствующим принципом суды считали признание гражданских прав и свобод, так разве справедливо утверждать, что выносимые ими приговоры бестолковы и оторваны от требований реальности? - Ну хватит, ребята, нечего меня отвлекать да сбивать с толку. Мы как будто собирались говорить о спонтанных обысках, способствующих последующему законному аресту. Что вы скажете по поводу такой вот истории: парочка полицейских наблюдает, как такси останавливается перед отелем, нарушив при этом правила парковки. Пассажир - мужчина, сидевший рядом с водителем, - покидает автомобиль. Из отеля выходит женщина и располагается в такси на заднем сиденье. К машине подходит еще один мужчина и подсаживается к женщине. За этой сценкой следят двое полицейских и решают выяснить, в чем тут дело, шагают к автомобилю и приказывают пассажирам выйти из такси. Они замечают, что мужчина вытаскивает руку из щели между подушкой и спинкой сиденья. Тогда они снимают заднее сиденье и обнаруживают три сигареты с марихуаной. Мужчина осужден. Вопрос: утвержден приговор или обжалован апелляционным судом? Есть желающие поделиться своими мыслями на сей счет? - Обжалован, - сказал Гумински, худой тип лет тридцати с жесткими, как проволока, волосами, самый старший, по мнению Роя, курсант во всем классе. - Понятно. Вы, ребята, рассуждаете уже как заправские полицейские, - усмехнулся Харрис. - Вас даже не надо убеждать, что суды то и дело выкручивают нам руки. Только в данном случае догадка неверна. Приговор утвердили. Но было там нечто такое, что повлияло на принятое решение и чего я не упомянул. Как по-вашему, что же это может быть? Рой поднял руку и, поймав кивок Харриса, спросил: - А в какое время это случилось? - Неплохо, - сказал сержант. - Как и следовало ожидать, время было необычным. Что-то около трех ночи. Ну и на каком же основании они обыскивали такси? - Происшествие, требующее незамедлительного ареста, - ответил Рой, не дожидаясь кивка Харриса. - И кого они арестовывали? - поинтересовался Харрис. Рой пожалел о своем поспешном ответе. Он понял, что угодил в ловушку. - Не обвиняемого и не женщину, - произнес он, растягивая слова. Мысль его напряженно работала. - Водителя такси! Класс взорвался смехом, но Харрис, взмахнув пожелтевшей от никотина кистью, успокоил курсантов. Затем обнажил, ухмыляясь, прокуренные зубы и сказал: - Продолжайте, Фелер, на чем основано ваше заявление? - Они могли задержать таксиста за неправильную парковку, - ответил Рой. - Это нарушение, а потому возможен и обыск с последующим арестом. - Неплохо, - сказал Харрис. - Приятно, когда вы, ребята, шевелите мозгами. Даже когда ошибаетесь. Рою показалось, что Хью Фрэнклин, широкоплечий новобранец, сидевший с ним рядом (столы были расставлены в алфавитном порядке), рассмеялся громче, чем требовалось. Рой был уверен: Фрэнклин не любит его. Этот заядлый спортсмен, каких полно по всей Америке, судя по их беседам в первые дни пребывания в академии, еще со школы стал обрастать дипломами да грамотами. Потом - три года во флоте, где он, вполне собой довольный, играл в бейсбол и мотался по странам Востока. А теперь, когда он остался за бортом профессионального спорта, не попав в низшую бейсбольную лигу, - полицейское ведомство... - Где допустил ошибку Фелер? - спросил Харрис у класса, и Рою сделалось не по себе при мысли, что этим вопросом сержант провоцирует всех скопом накинуться на его ответ. "Почему Харрис, вместо того чтобы выслушивать, как все курсанты по очереди будут громить мою версию, сам не объяснит, в чем моя оплошность? Неужто старается меня смутить?" - размышлял Рой. А может, его совсем не радует присутствие новичка, не гнушающегося самостоятельно изучать уголовное право и отказывающегося слепо принимать то толкование закона, что выгодно полиции? - Пожалуйста, Айзенберг, - произнес Харрис, и на этот раз Рой все-таки обернулся, дабы вновь убедиться в том, до чего же раздражает его айзенберговская манера отвечать на вопросы. - Сомневаюсь, что обыск такси и последовавший арест правомерно объяснять тем, что водитель не там припарковал машину, - осторожно начал тот. Черные глаза из-под темных век забегали от Харриса к Рою и обратно. - Да, водитель нарушил правила уличного движения и, конечно, заслуживал повестки в суд, что с чисто технической стороны вполне может пониматься как арест, но разве дает это полномочия обыскивать такси на предмет контрабанды? С нарушением правил уличного движения это не имеет ничего общего. Не так ли? - Вы что, меня спрашиваете? - вскинул брови Харрис. - Никак нет, сэр. То был мой ответ. Айзенберг застенчиво улыбнулся, и Роя чуть не стошнило от его притворной скромности. Такое же отвращение вызывала в нем показная робость Плибсли, в которую тот впадал всякий раз, стоило кому-либо восхититься его выносливостью и физической удалью. В тщеславности их обоих Рой нисколько не сомневался. Вот вам еще один экспонат, демобилизовавшийся из армии, - Айзенберг. Хотелось бы знать, сколько их - тех, кто идет в полицию лишь оттого, что просто ищет работу, - и как много (а может, скорее, мало?) таких, как он сам, у кого на то имеются причины посерьезнее? - Так было все же основание для проведения обыска или нет? - спросил Харрис. - Нет, не думаю, - сказал Айзенберг, нервно прочистив горло. - Не думаю, что кто-то был под арестом в тот момент, когда полицейский обнаружил контрабанду. Принимая во внимание необычные обстоятельства и ночное время, он мог, как было в деле Гиске против Сэндерса, задержать и опросить водителя и пассажиров, и я не думаю, что приказ всем покинуть машину был ничем не обоснован. У полицейских возникло совершенно естественное подозрение, что там творится нечто странное. А когда обвиняемый стал шарить за сиденьем, то это могло быть истолковано как поступок, направленный на сокрытие улик. Голос изменил Айзенбергу, и несколько курсантов, включая Роя, вскинули руки. Харрис не замечал никого, кроме Роя. - Продолжайте, Фелер, - сказал он. - По-моему, полицейские не имели права приказывать им выйти из такси. И вообще, когда же их арестовали? Когда нашли наркотики? А что, если б те, покинув машину, попросту сбежали? Имели бы полицейские право их останавливать? - Что скажет на это Айзенберг? - спросил Харрис, щелкнув потертой серебряной зажигалкой и прикуривая новую сигарету. - Могли полицейские запретить им бежать, прежде чем обнаружили контрабанду? - Хм-м, пожалуй, да, - ответил Айзенберг, следя за Роем. Тот перебил его: - Выходит, к тому времени они уже находились под арестом? Ведь они _должны_ были находиться под арестом, если уж полицейские могли воспрепятствовать их побегу. А коли так, коли под арестом они уже находились, в чем же их преступление? На поиски марихуаны ушло никак не меньше нескольких секунд, и все это время они уже находились под арестом. Желая показать Айзенбергу и Харрису, что он вскрыл ошибку без всякой задней мысли, Рой снисходительно улыбнулся. - Загвоздка только в том, Фелер, что под арестом они не были, - сказал Айзенберг, впервые обратившись к Рою напрямик. - У нас есть полное право останавливать людей и допрашивать их. Каждый обязан назваться и объяснить, что он тут делает. Чтобы заставить его повиноваться, мы имеем право прибегнуть к любому средству. Несмотря на то, что не успели арестовать его за какое-либо преступление. А отпустим мы его, только когда он вразумительно ответит на наши вопросы. По-моему, так и надо понимать дело Гиске против Сэндерса. Тут то же самое: полиция останавливает подозреваемых, допрашивает и находит во время расследования марихуану. И вот тогда - и лишь тогда - их берут под арест. По довольному виду Харриса Рой понял, что Айзенберг прав. Не в силах совладать с резкими нотками в голосе, он все же спросил: - А как доказать, что марихуану под сиденье не подбросил кто-то другой? - Моя вина. Нужно было предупредить вас. Таксист показал, что незадолго перед тем наводил на заднем сиденье порядок: вечером там рвало какого-то пассажира, - сказал сержант. - И после, покуда не появились женщина и обвиняемый, там никто не сидел. - Это, конечно, меняет дело, - сказал Рой, взывая к Харрисовой уступчивости. - Ну, я бы не придавал этому обстоятельству такого значения, - сказал Харрис. - Я лишь хотел, чтобы на примере данного дела вы выяснили, что предшествовало аресту. Айзенберг со своей задачей справился превосходно. Теперь всем все понятно, не так ли? - Так точно, сэр, - ответил Рой, - но ведь дело могло обернуться совсем иначе, если бы таксист не показал, что чистил заднее сиденье тем же вечером. Очень важная деталь, сэр. - Будь по-вашему, Фелер, - вздохнул сержант Харрис. - Отчасти вы были правы. Мне следовало упомянуть и эту деталь, Фелер. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АВГУСТ, 1960 4. CHICANO Серж смахнул пыль с ботинок, кинул сапожную щетку в шкафчик и захлопнул металлическую дверцу. К перекличке он опоздал. Часы показывали две минуты пятого. Долбаное движение, подумал он. Неужели мне удастся терпеть целых двадцать лет и это уличное движение, и этот смог? Он был один в раздевалке и задержался у зеркала, оглядев себя во весь рост. Медные пуговицы и бляха на ремне нуждались в полировке. Синий шерстяной мундир так изворсился, что, казалось, оброс волосами. От мысли, что сегодня может случиться проверка, Серж грубо выругался. Он взял свой блокнот, стопку повесток в суд за дорожно-транспортные нарушения и книжечку со схемами городских улиц. В глубокий карман форменных брюк сунул блестящий новенький фонарик на пять батарей, схватил дубинку и, поскольку руки были заняты, нацепил ею фуражку на голову. Войдя в комнату для перекличек, он увидел, что остальные уже в сборе и оживленно о чем-то болтают, но за конторкой дежурного офицера все еще пусто. Когда Серж понял, что начальство задерживается похлеще его самого, ему полегчало. Он тут же принялся за дело и через пять минут почти успел избавиться от окатышей на форме - при помощи куска двухдюймового пластыря, который держал обычно для таких вот экстренных случаев в своем блокноте. - Несколько чисток - и у тебя больше не будет этих забот, - сказал дежурный полицейский. Звали его Перкинс, в полиции он служил уже девятнадцать лет, но после серьезного сердечного приступа на время окончательной поправки ему поручали работу полегче. - Угу, - кивнул Серж, стыдясь того, что новая, с иголочки, форма выдает его с головой, словно объявляя всему свету, что он только на прошлой неделе выпустился из академии. Вместе с парой других однокашников его распределили сюда, в Холленбек. Проще простого понять, по какому принципу их отбирали, подумал он. Двух его приятелей звали Чакон и Медина. В академии ему приходилось слышать, что большинство полицейских с испанскими фамилиями так и заканчивают свою службу в Холленбекском округе, но сам он надеялся избежать этой участи. Далеко не каждый догадывался, что Дуран - испанское имя. Нередко его принимали за немца, случалось - даже за ирландца, в особенности те, кто и представить себе не мог мексиканца со светлой кожей и веснушками, без малейшего испанского акцента и вполне благообразной наружности. Черных полицейских - тех совсем не обязательно направляют в негритянские кварталы; отчего же все чиканос без разбору должны прозябать в Холленбеке? Его брала досада. Понятно, есть нужда в испаноязычных сотрудниках, но ведь никто и не удосужился проверить, говорит Серж по-испански или нет! "Дуран - в Холленбек" - вот и весь разговор. Еще одна жертва сложившейся системы. - Рамирес, - произнес лейтенант Джетро, усаживая свое длинное сутулое тело на стул перед конторкой и раскрывая книгу учета. - Я. - Андерсон. - Я. - Работаете на Четыре-А-Пять. Брэдбери. - Я. - Гонсалвес. - Я. - Четыре-А-Одиннадцать. Сержа назвали в паре с Гэллоуэем, прежде им еще не доводилось дежурить вместе. По расписанию назавтра, в воскресенье, после шести рабочих дней, Серж был выходной, но это его отнюдь не радовало. Каждая ночь на службе являла собой новое приключение. Ничего, скоро он будет мечтать об отгулах, подумал Серж и усмехнулся. Слишком быстро ему все приедается. И тем не менее эта работа поинтересней большинства других. Он и впрямь не мог бы сказать, на что бы решился ее променять. Конечно, закончив университет, можно подыскать себе и кое-что получше. Тут он снова усмехнулся сам над собой. Он записался на два вечерних курса в колледже с укороченной программой обучения в восточном Лос-Анджелесе. Шесть зачетов. Всего сто восемнадцать долларов за поступление, а я сижу здесь и уже мечтаю о стопроцентном дипломе об окончании университета, подумал он. - О'кей, теперь о происшествиях, - сказал лейтенант, завершив перекличку. Перкинс взял планшет со списком и отправился вниз в телетайпную, откуда все данные будут переданы в Центральную службу информации, так что начальство будет иметь полное представление о том, какие машины выйдут сегодня на линию в Холленбеке. Полицейские перевернули странички в своих блокнотах и приготовились записывать. Внешне лейтенанта Джетро нельзя было принять за благодушного добряка: сухощав, изжелта-бледен, упрямая складка у губ, суровые, холодные как лед глаза. Однако Серж успел уже узнать, что из всех инспекторов дивизиона этого любили больше других. Джетро почитали за его порядочность и справедливость. - На Бруклин-авеню двадцать девять двадцать два произошла кража, - монотонно зачитывал он. - В ресторане Большого Джи. Сегодня, в девять тридцать утра. Подозреваемый: мужчина, мексиканец, возраст двадцать три - двадцать пять, рост - пять футов пять-шесть дюймов, вес от ста шестидесяти до ста семидесяти фунтов, волосы черные, глаза карие, среднего телосложения, одет в темную рубашку и темные штаны, вооружен пистолетом, похитил восемьдесят пять долларов из кассового аппарата, бумажник и документы жертвы... Проклятье! Ну и дерьмовое же описание! - внезапно произнес лейтенант. - Об этом мы и говорили вчера с вами на пятиминутке. Ну какой толк от подобного описания? - Может, большего выведать о парне не удалось, лейтенант, - сказал Мильтон, толстяк, занимавший неизменно в комнате для перекличек крайнее место за крайним столом. Мильтон славился своим умением "доставать" начальство, а четыре полоски на его кителе не только означали двадцать лет выслуги, но и давали ему полное право вести мощный заградительный огонь сарказма по сержантскому составу. Но в отношении лейтенанта обычно он довольно сдержан, подумал Серж. - Ерунда, Мильт, - ответил Джетро. - В этом году на бедолагу Гектора Лопеса нападали как минимум раз шесть. Мне постоянно попадается его имя в сообщениях об ограблениях, кражах или налетах на кассу. Став профессиональной жертвой, он научился прекрасно описывать преступников. Его описания можно назвать выдающимися, так что дело не в нем, а в полицейском - в данном случае дежурном полицейском, - который куда-то ужасно спешил и особо не старался заполучить приличное описание. Вот вам отличный пример ничего не стоящей бумажки, совершенно бесполезной для сыщиков. Каждый пятый болван на улице полностью отвечает перечисленным тут приметам. Всего-то и нужно, что несколько лишних минут, и вы раздобудете добротнейшее описание, по которому уже ясно, за кем пускаться по следу, - продолжал Джетро. - Как были зачесаны волосы? Были ли усы? Очки? Татуировка? Не была ли странной походка? А какие у него зубы? Во что одет? Множество мелочей в одежде только кажутся мелочами. А как он говорил? Что-что? Сиплый голос? Чувствовался ли испанский акцент? А что его пистолет? В рапорте сказано: пистолет. Но что это, черт возьми, может нам дать? Мне абсолютно точно известно, что Лопесу не нужно объяснять разницу между автоматическим пистолетом и револьвером. Был он хромирован или сработан из вороненой стали? - Джетро с отвращением выронил листки бумаги в папку. - За прошлую ночь преступлений хоть отбавляй, но ни одно описание подозреваемых не стоит и их дерьма, а потому - увольте меня от бессмысленного чтения. Он захлопнул папки, снова уселся на стул, стоявший на десятидюймовой платформе, и оглядел сверху вниз заступающих на ночное дежурство полицейских. - Может, кто-то желает задать какой-нибудь вопрос, прежде чем мы приступим к осмотру? - спросил он. При слове "осмотр" в комнате поднялся стон, а Серж торопливо потер носками ботинок о брючины, в очередной раз проклиная лос-анджелесскую кутерьму на улицах, из-за которой не смог вовремя прибыть в участок и надраить обувь до блеска. Бесцветные глаза Джетро на мгновение весело вспыхнули. - Если никто так и не придумал, о чем бы спросить, нам лучше сразу, не откладывая, заняться осмотром. Будем считать, что выкроили время для более тщательной проверки. - Минутку, лейтенант, - сказал Мильтон, держа в мелких зубах влажный сигарный окурок. - Хотя бы лишнюю секунду дайте, и я найду о чем спросить. - Что ж, Мильт, я не стану тебя винить в затяжке времени, - сказал Джетро. - Тем более что лоск на свои ботинки ты, как видно, наводил одуванчиками. Послышались смешки, а Мильтон лучезарно улыбнулся и довольно запыхтел сигарой, не покидая своего места в углу последнего ряда. В первый же вечер он просветил Сержа насчет того, что этот ряд является собственностью los veteranos [ветераны (исп.)], а новобранцы располагаются поближе к двери и начальству. Поработать в паре с Мильтоном Серж пока что не успел и с нетерпением ждал, когда ему представится такая возможность. Пусть тот был шумным и чересчур любил повелевать, поговаривали, у него есть чему поучиться, если, конечно, он будет в настроении учить. - Да, чтобы не забыть, - сказал Джетро, - кто сегодня работает на сорок третьей? Ты, Гэллоуэй? Напарник Сержа утвердительно кивнул. - А кто с тобой? Один из новичков? Дуран, не так ли? Перед выходом хорошенько изучите карты и отметки на них. Сегодня около полуночи на Бруклин-авеню ожидается работенки по горло. На этой неделе там трижды били витрины и дважды - на прошлой. Всякий раз примерно в один и тот же час; ребятки умеют неплохо поживиться. Серж взглянул на стены, испещренные точными схемами холленбекских улиц. Булавки, в зависимости от своего цвета, обозначали на каждой карте совершенные кражи со взломом и время, когда они произошли: утром, днем или в ночное дежурство. Специальные карты рассказывали о том, где имели место ограбления, или информировали об угонах машин и кражах в транспорте, указывая адреса этих преступлений. - Ну а теперь займемся осмотром, - сказал лейтенант. Это был первый для Сержа осмотр с момента окончания им академии. Хотел бы я знать, как умудрятся выстроиться в переполненной комнате четырнадцать человек, подумал он. Но тут же увидел, что шеренга растет у боковой стены, прямо перед картами. Те, кто повыше, устремились в сторону выхода, Серж тоже двинулся туда и пристроился вслед за Бресслером, единственным из полицейских, кто мог соперничать с ним в росте. - Вот и ладно, только надо бы встать по стойке "смирно", - тихо произнес Джетро, обращаясь к что-то бурчащему себе под нос полицейскому в середине шеренги. - Сомкнись! Равнение направо! Равняйсь! Прижав кисти рук к правому бедру, касаясь локтями правостоящего, полицейские небрежно сомкнули ряд, но Джетро и не подумал проверить правильность линии. - Смирно! Равнение на середину! Когда очередь дошла до него, Серж уставился на лейтенантскую маковку - так учили его шесть лет назад в морской пехоте. Тогда ему было восемнадцать, и он, вчерашний школьник, был убит горем оттого, что Корейская война закончилась раньше, чем он успел принять в ней участие и обзавестись несколькими фунтами медалей, которые на великолепной форме морского пехотинца смотрелись бы просто чудесно. Формы этой он так в свою собственность и не получил и так и не сподобился купить ее за наличные, быстро повзрослев, ошеломленный буднями учебки. Остановившись перед темнокожим мексиканцем Рубеном Гонсалвесом, ветераном-весельчаком с десятилетним стажем службы в полиции, Джетро выждал паузу и произнес монотонным голосом, в котором не слышалось и намека на улыбку: - С каждым днем ты делаешься все круглее, Рубен. - Так точно, лейтенант, - отозвался Гонсалвес, но у Сержа не хватило отваги взглянуть в его сторону. - Я вижу, ты опять обедал у Мануэля, - сказал Джетро, и краем глаза Серж заметил, что лейтенант коснулся галстука Гонсалвеса. - Так точно, сэр, - ответил тот. - Те пятна, что над булавкой, - это от chile verde, а остальное - от menudo. На сей раз Серж не выдержал и повернулся на целый сантиметр, но лица Джетро и Гонсалвеса были абсолютно бесстрастны. - А ты что скажешь, Мильт? Когда сменишь масло на своем галстуке? - спросил Джетро, переходя к седовласому ветерану, вытянувшемуся так, что издали он мог показаться даже высоким, хотя стоявший рядом Дуран мысленно прикинул: пять футов десять дюймов, не больше. - Сразу после осмотра, лейтенант, - ответил Мильтон, и Серж украдкой перевел взгляд на Джетро. Тот печально покачал головой и двинулся к концу шеренги. - Ночная смена, шаг вперед... Отставить. - И Джетро зашаркал ногами к центру комнаты. - Как подумаю, что нужно осматривать вас с тылу, так заранее поджилки трясутся. Не удивлюсь, если из задних карманов у вас торчат бананы да журналы с голыми девчонками. Разой-дись! Вот как это здесь бывает, только и всего, подумал Серж, собирая свое снаряжение и разыскивая глазами Гэллоуэя, с кем еще даже не был знаком. Его опасения, что в дивизионе будут те же порядки, что и в армии (он совсем не был уверен, что способен бесконечно выдерживать военную дисциплину), оказались напрасны. Так-то лучше. А такую дисциплину можно терпеть хоть целую вечность, подумал он. К нему подошел Гэллоуэй и протянул руку: - Дуран? - Он самый, - ответил Серж, пожимая руку веснушчатому парню. - А как тебя зовут твои приятели? - спросил Гэллоуэй, и Серж улыбнулся, узнав избитую фразу, используемую полицейскими для выяснения кличек преступников, говорящих, как правило, куда больше, чем сами имена. - Серж. А тебя? - Пит. - О'кей, Пит, чем ты предпочитаешь заняться нынче вечером? - спросил Серж, искренне надеясь, что Гэллоуэй позволит ему сесть за баранку. Сегодня было уже его шестое дежурство, но прежде всякий раз машину вел напарник. - Только с учебы, так? - спросил Гэллоуэй. - Да, - ответил, расстроившись, Серж. - Город хорошо знаешь? - Нет, до того я жил в Китайском квартале. - В таком случае тебе лучше взять на себя писанину, а я пошоферю. Не возражаешь? - Как скажешь, босс, - бодро ответил Серж. - Не угадал, тут мы на равных, - сказал Гэллоуэй. - Напарники. Было приятно, что можно вот так запросто усесться в дежурную машину, обойдясь без десятка пустых вопросов и бессмысленного ощупывания своего снаряжения. Серж чувствовал, что уже может довольно сносно исполнять рутинные обязанности полицейского-пассажира. Он положил фонарик и фуражку на заднее кресло, рядом с дубинкой, которую для удобства сунул под подушку сиденья. И был удивлен, когда увидел, что Гэллоуэй свою дубинку прячет под подушку переднего, рядом с собой, и оставляет ее в пазу стоять торчком, словно пика. - Люблю, когда палка под рукой, - сказал он. - Это мой святой жезл. - Четыре-А-Сорок три, ночная смена дежурство приняла, прием, - произнес Серж в ручной микрофон. Гэллоуэй завел мотор их "плимута", снялся с парковки и выехал на Первую улицу. Закатное солнце принудило Сержа надеть очки, чтобы вписать имена в вахтенный журнал. - Раньше чем промышлял? - спросил Гэллоуэй. - Четыре года в морской пехоте, - ответил Серж, записывая в журнал свой личный номер. - Ну и как тебе работа в полиции? - Работа что надо, - сказал Серж, стараясь не измазать страницы, когда машину подбросило на дорожной выбоине. - Славная работенка, - согласился Гэллоуэй. - В следующем месяце пойдет четвертый год, как я здесь. Пока не жалуюсь. Коли так, ему, стало быть, не меньше двадцати пяти, подумал Серж. Но из-за песочного цвета волос да веснушек его запросто можно принять за старшеклассника. - Твое первое субботнее дежурство? - Ага. - Выходные - дни особые. Не исключено, что нам придется поразвлечься. - Надеюсь. - Еще не бывал в переделках? - Нет, - ответил Серж. - Принял несколько сообщений о кражах. Выписал десяток повесток и штрафных талонов за нарушение правил уличного движения. Оформил пару алкашей. И ни единого ареста по уголовке. - Что ж, постараемся где-нибудь раздобыть для тебя уголовку. Гэллоуэй предложил Сержу сигарету, и тот не отказался. - Спасибо. Как раз собирался просить тебя притормозить, чтобы купить курево, - сказал Серж, давая Гэллоуэю прикурить от своей самодельной "свистульки" - гильзы, к которой раньше был приделан медный шарик с якорем, а теперь на том самом месте осталось лишь голое металлическое кольцо. Эмблему морских пехотинцев он отодрал в Окинаве, после того как его высмеял насквозь просоленный "дед", отслуживший к тому времени полтора года. Он заявил, что одни лишь чокнутые и бредящие армией салаги таскают в карманах "свистульки" из гарнизонной лавки, с огромными эмблемами. Вспомнив, как страстно желали юные морячки-пехотинцы поскорее отведать соли, Серж улыбнулся. Вспомнил он и про то, как они терли щетками и обесцвечивали свои новые рабочие брюки, как загребали бескозырками морскую воду. Видно, я еще не до конца избавился от этого мальчишества, подумал он. Взять хоть сегодняшнее смущение, когда Перкинс заговорил о ворсинках на его мундире. Беспрерывная болтовня на полицейской волне все еще доставляла Сержу немало хлопот. Он знал, что понадобится какое-то время, прежде чем он научится сквозь мешанину звуков на их частоте без труда распознавать номер своей машины - Четыре-А-Сорок три. Некоторые голоса операторов из Центральной службы связи он уже различал. Один был похож на голос старой девы-учительницы, другой - на голос юной Мэрилин Монро, а третий говорил с явным южным акцентом. - Нас вызывают, - сказал Гэллоуэй. - Что? - Попроси ее повторить. - Четыре-А-Сорок три, повторите, пожалуйста, - сказал Серж. Карандаш его завис над блокнотом с отрывными листами, закрепленными на металлической панели перед "горячей простыней" - экраном для срочных записей. - Четыре-А-Сорок три, - заскрипела глоткой "старая дева-учительница", - Южная Чикагская, один-два-семь, ищите женщину, рапорт четыре-пять-девять. - Четыре-А-Сорок три, вас понял, - ответил Серж и повернулся к Гэллоуэю: - Прости, я пока не умею различать в этом бедламе наши позывные. - Ничего, скоро научишься - и сам не заметишь, - сказал тот, разворачивая машину на стоянке перед автозаправкой и направляясь на восток, к Чикагской улице. - Где живешь? - спросил он, пока Серж делал глубокую затяжку, пытаясь прикончить сигарету до того, как они прибудут на место. - В Альхамбре. Снимаю там квартирку. - Далековато добираться на службу из Китайского квартала, а? Потому и переехал? - Точно. - Женат? - Нет, - ответил Серж. - А родители где? В Китайском квартале? - Нет, умерли. Оба. Там у меня старший брат. Есть еще сестра в Помоне. - Вот как, - сказал Гэллоуэй и поглядел на него так, словно тот был круглый сирота. - Квартирка у меня хоть и маленькая, да славная, к тому же в доме полно бабья, - сказал Серж, чтобы с детского лица напарника исчезло наконец смущение и он не переживал, будто лезет не в свое дело. - Да ну? - усмехнулся Гэллоуэй. - Должно быть, приятно вести холостяцкую жизнь. Сам-то я попался на крючок еще в девятнадцать, так что судить не могу. Свернув на север и выбравшись на Чикагскую улицу, он заметил, что Серж тянет шею, пытаясь рассмотреть номера домов с восточной стороны. Гэллоуэй бросил на него озадаченный взгляд. - Сто двадцать седьмой будет на западной, - сказал он. - А четные номера всегда на восточной и южной стороне. - И что, так по всему городу? - По всему, - рассмеялся Гэллоуэй. - Разве тебе никто о том не говорил? - Нет. А я всякий раз искал номера по обе стороны. Ну и тупица! - Иногда начальство забывает упомянуть об очевидном. Но коли у тебя хватает духу признать, что ты ничего не знаешь, - учиться будешь быстро. Кое для кого хуже нету, чем выказать, что им что-то невдомек. Гэллоуэй не снял еще ноги с тормоза, а Серж уже выскочил из машины. Он взял с заднего сиденья свою дубинку и просунул ее в специальную петлю слева на поясе. Он обратил внимание, что напарник оставил дубинку в машине, но интуиция подсказывала Сержу, что лучше уж ему пока строго придерживаться инструкций, а инструкция гласила: дубинку носи с собой. Дом представлял собой одноэтажное поблекшее розовое строение. Создавалось впечатление, будто в восточной, и старой, части Лос-Анджелеса поблекнуть успели чуть ли не все дома. На узких улочках Серж заметил много пожилых людей. - Входите, входите, джентльмены, - сказала, гнусавя, морщинистая старушенция с перевязанными ногами и в платье тусклого оливкового цвета. Они взошли один за другим на крошечное крылечко и продрались сквозь заросли из комнатных папоротников и цветов. - Сюда, сюда, - улыбнулась она, и Серж с удивлением обнаружил, что у нее полон рот зубов. В том, что они у нее свои, не возникало сомнения. В ее возрасте совсем не грех остаться и вовсе без зубов. Шея ее обвисла под тяжестью толстого зоба. - Не так уж и часто по нынешним временам приходится нам встречаться с полицией. - Она опять улыбнулась. - Раньше мы знали любого полицейского из участка, что на Бойл-хайтс. Когда-то я даже помнила кое-кого из них по именам, только они, пожалуй, уже свое отслужили. Акцент ее напомнил Сержу Молли Гольдберг, и он осклабился, но тут же заметил, что Гэллоуэй, усевшись в дряхлое кресло-качалку перед аляповатым и давно потухшим камином, кивает старушке с серьезным и рассудительным видом. Серж учуял запах рыбы и цветов, духов и плесени, к ним примешался запах печеного хлеба. Он снял фуражку и присел на бугорчатый потертый диван, поверх которого накинут был дешевый "восточный" гобелен. Чтобы меньше кололи сломанные пружины, догадался Серж, ощутив их собственной спиной. - Меня зовут миссис Уоксман, - сказала старушка. - В этом доме я уже тридцать восемь лет. - В самом деле? - сказал Гэллоуэй. - Могу я вас чем-нибудь угостить? Может, выпьете по чашечке кофе? Или отведаете кекса? - Нет, благодарю, - ответил Гэллоуэй. Серж покачал головой и улыбнулся. - Когда-то летними вечерами я любила прогуляться до полицейского участка и поболтать с дежурным. Работал там один еврей, звали его сержант Мелстайн. Слыхали о таком? - Не приходилось, - сказал Гэллоуэй. - В то время Бруклин-авеню была великолепна. Посмотрели бы вы тогда на Бойл-хайтс! Здесь жили лучшие семьи Лос-Анджелеса. А потом сюда начали переезжать мексиканцы, и люди ударились в бегство и двинулись на запад. Ну а теперь здесь с мексиканцами остались лишь старые евреи вроде меня. Что вы думаете о той церкви, что вниз по улице? - О церкви? - переспросил Гэллоуэй. - Ах! Вы вовсе не обязаны отвечать. Я знаю, вы ведь на работе. Старушка понимающе улыбнулась Гэллоуэю и подмигнула Сержу. - Они осмеливаются называть это синагогой, - сказала она ворчливо. - Нет, как вам это понравится? Надо же! Серж мельком взглянул через окно на залитую светом Звезду Давида над Первой еврейско-христианской синагогой на углу Чикагской улицы и Мичиган-авеню. - А видите, что там вон, напротив? - спросила старушка. - И что же там? - поинтересовался Серж. - Объединенная мексиканско-баптистская церковь, - ответила та, победно кивнув белой как мел головой. - Я знала, что так случится. Я твердила им про это еще в сороковые годы, когда они кинулись переезжать. - Кому говорили? - спросил Серж, весь внимание. - Мы сумели бы жить вместе с мексиканцами. Иудей-ортодокс все равно что мексиканец-католик. Мы могли бы жить бок о бок. А теперь взгляните, что мы имеем. Крещеные евреи - это ужасно. Иудеи-христиане? Не смешите меня. Или мексиканцы-баптисты! Видите, как все перемешалось и перепуталось? Теперь нас осталась лишь жалкая горстка стариков. Я и за ограду уже не выхожу. - Я было подумал, что вы вызвали нас по поводу миссис Хорвиц, - сказал Гэллоуэй, повергнув Сержа в еще большее замешательство. - Да, все та же история. На свете нет человека, который поладил бы с этой особой, - сказала миссис Уоксман. - Она болтает всем подряд, что ее муж держал мастерскую лучше, чем была у моего Морриса. Ха! Мой Моррис - это же часовых дел мастер. Понимаете ли вы, что это значит? Часовщик - золотые руки! Творец, а не какой-то там жалкий халтурщик! Старушка встала и принялась сердито жестикулировать посреди комнаты. Тонкая струйка слюны незаметно для нее скатилась с угла изборожденных морщинами губ. - Ну, ну, будет, будет вам, миссис Уоксман, - говорил Гэллоуэй, помогая ей вернуться на стул. - Я сейчас же отправлюсь к миссис Хорвиц и потребую от нее прекратить эти вздорные сплетни. А если она заупрямится, что ж, я пригрожу ей тюрьмой. - Правда? Вы так и сделаете? - спросила старушка. - Только не арестовывайте ее, заклинаю вас. Просто хорошенько ее припугните. - Мы займемся этим немедленно, - заверил Гэллоуэй, надевая фуражку и поднимаясь на ноги. - Ну и поделом ей! Сама напросилась, - сказала миссис Уоксман, одарив их лучезарной улыбкой. - До свидания, миссис Уоксман, - сказал Гэллоуэй. - До свидания, - пробормотал Серж, надеясь, что напарник не обратил внимания на то, как долго он не мог