спеша согнулся над свертком. Мужчина помчался, оскальзываясь, по мокрому полу уборной к двери. Бродяга швырнул в него пустой бутылкой. Разбившись о дверной косяк, она осыпала мужчину осколками. Бродяга заковылял к выходу и поглядел вслед спасавшемуся бегством врагу, потом вернулся за своим свертком и положил его себе на плечо. Шатаясь, но с торжествующей беззубой ухмылкой на устах, он вышел вон. - Иногда на этой работе удается удружить людям, - сказал Симеоне, закуривая сигарету. Рой предпочел бы, чтобы он не делал этого в душном и темном сарае. Прошло еще минут пять, и снова послышались шаги. Высокий мускулистый мужчина лет тридцати вошел в туалет и направился к раковине, неторопливо и не оглядываясь по сторонам причесал вьющиеся каштановые волосы, тщательно исследовал широкий воротник зеленой спортивной рубашки, поверх которой был надет легкий свитер лимонного цвета, сидевший на нем ладно, как влитой. Потом прошелся мимо ячеек, не забывая заглядывать внутрь каждой из них, после чего оказался у того писсуара, где до него уже стоял другой, расстегнул молнию на брюках, но мочиться не стал. В темноте Ранатти кивнул Рою, но тот отказывался верить, что и этот тоже голубой. Мужчина так и стоял перед писсуаром, время от времени вытягивая шею к двери и вслушиваясь в звуки снаружи. Дважды Рою померещилось, что кто-то вот-вот явится на порог; зная теперь, чего ждет этот человек, зная наверняка, Рой решил, что вовсе не желает наблюдать за тем, что произойдет позже, когда сюда войдет еще один. Его и без того уже мутит, а по шее бегут мурашки. Он всегда полагал, что все педики женоподобны, а значит, легкоузнаваемы, и потому встретить здесь нормального с виду мужчину было для него потрясением. Его тошнило. Вошел какой-то старичок. Рой не замечал его до тех пор, пока тот не пересек порог и не направился легкой походкой к первому писсуару. Было ему, пожалуй, не меньше семидесяти. Одет он был очень опрятно: синий костюм-тройка с неподбитыми плечами, синий галстук, повязанный поверх голубой сорочки. Седые волосы со стальным отливом аккуратно уложены. Рукой с тонкими прожилками вен он нервно снял невидимую соринку с безупречного пиджака. Потом взглянул на высокого мужчину у дальнего писсуара и улыбнулся. Свет заиграл на серебряной булавке в его воротнике, и на Роя нахлынула волна отвращения, мощнее прежней, способная, казалось, вывернуть наизнанку кишки, а старик, не отрывая рук от паха, захромал вдоль писсуаров и остановился только тогда, когда вплотную приблизился к Высокому. Он тихо рассмеялся, Высокий рассмеялся ему в ответ и сказал: - Ты слишком стар. Рой недоверчиво зашептал Ранатти: - Он ведь и вправду старик! Бог ты мой, он же старик! - Какая, к черту, разница! - сухо ответил тот. - Голуби тоже стареют, представь себе. Вторично получив отпор, старик отступил. В дверях остановился, но в конце концов убрался в полном унынии. - Ничего в действительности непристойного он не совершил, - шепнул Симеоне Рою. - Просто стоял рядом с тем у писсуара. Никакого прикосновения, ничего подобного. Даже толком им и не потряс. Для ареста недостаточно. Будь оно все проклято, подумал Рой, он уж довольно нагляделся. Едва он надумал присоединиться к Гэнту - чистая прохладная трава, бодрящий воздух! - как вдруг, услышав голоса и шарканье ног, решил дождаться и посмотреть, кто - или что? - войдет в уборную. Какой-то мужчина произнес что-то на быстром испанском, ему ответил детский голос. Из всего разговора Рой разобрал только "Si, Papa" [да, папа (исп.)]. Потом послышались удаляющиеся мужские шаги, а вслед за этим - детская болтовня все на том же испанском. Подпрыгивая, в комнату вбежал мальчишка лет шести и, не глядя на Высокого, заскочил в туалет. Повернувшись спиной к наблюдателям, скинул на пол свои короткие штанишки, обнажил пухлую коричневую попку и, мурлыча детскую песенку, помочился в унитаз. На мгновение Рой улыбнулся, но тут же вспомнил о Высоком. Он увидел, как рука мужчины неистово мелькает в области промежности, как тот делает шаг от писсуара и мастурбирует, стоя лицом к ребенку, но тут же, стоило пронзительному детскому смеху растерзать тишину за стенами, поспешно возвращается назад. Мальчишка напялил шорты и, все так же напевая, выбежал из уборной. Рой услышал, как он закричал: "Карлос! Карлос!", и какой-то ребенок отозвался из глубины парка. Мальчишка так и не увидел Высокого, стоявшего теперь на прежнем месте и издающего хрюкающие звуки под неистовое мелькание руки. - Видал? Все-таки не зря мы делаем свое дело, - зло усмехнулся Симеоне. - Пошли брать этого ублюдка. Едва они втроем вырвались из сарая, Симеоне свистнул, и Гэнт бегом выскочил из-под раскачивавшихся на ветру вязов. Сквозь толстую мглу Рой углядел отца и трех детишек, бредущих по траве с хозяйственными сумками в руках. Они почти уже выбрались из парка. Рукой, не выпускавшей значка, Симеоне распахнул дверь в уборную. Взглянув на четверых полицейских, мужчина неуклюже вцепился в молнию на штанах. - Мальчиков любишь? - осклабился Симеоне. - Бьюсь об заклад, у тебя имеются собственные малявки, небось пристают к тебе на прогулке: "Папочка, купи нам жвачку". Хочешь пари, Россо? - сказал он и обернулся к Ранатти. - В чем дело? - спросил мужчина, лицо его побелело, челюсть задергалась. - Отвечай! - приказал Симеоне. - Есть у тебя дети? Жена? - Пойду-ка я отсюда, - сказал тот и шагнул к Симеоне, но был отброшен к стене. - Это уже лишнее, - сказал Гэнт, встав на самом пороге. - Я грубить не собираюсь, - сказал Симеоне. - Просто хочу узнать, есть у него жена да детишки? У них почти всегда бывают. Что скажешь, приятель? - Да, конечно. Только зачем вам меня арестовывать? Господи, я же ничего не сделал, - говорил он, пока Симеоне, сложив ему руки за спину, надевал наручники. - Всегда цепляй на них браслеты. Всегда. И никаких исключений. Голуби хороши лишь окольцованные, - улыбнулся Рою Симеоне. Когда они выходили из парка, Рой пристроился сзади к Гэнту. - Ну как тебе эта работка, малыш? - спросил тот. - Не больно-то приятна, - ответил Рой. - Взгляни вон туда, - сказал Гэнт и указал пальцем на пруд, где у самой кромки воды быстро семенил по берегу стройный юноша в кофейного цвета штанах в обтяжку и в кружевной оранжевой рубашке. - Такими я себе их и представлял, - сказал Рой. Пройдя футов тридцать или около того, юноша всякий раз преклонял колена, крестился и молился в полном безмолвии. Шесть, насчитал Рой, прежде чем тот добрался до улицы и растворился в потоке пешеходов. - Кое-кто из них очень уж жалок. Этот вот пытается еще сопротивляться, - пожал плечами Гэнт, предлагая Рою сигарету. - Самые неразборчивые создания в целом свете. Они вечно не удовлетворены, всегда им хочется, они постоянно ищут. Теперь ты понимаешь, почему мы, насколько это возможно, предпочитаем таскаться по притонам, игорным заведениям да барам? И запомни: охотясь на голубей, рискуешь быть клюнутым в задницу, клюнутым так, что из тебя вышибет все дерьмо. Они опасны, как печи в аду, и это - вдобавок к тем мерзостям, от которых и так уж тошнит. Словно течением, мысли Роя унесло назад, в прошлое. Колледж! Все это кого-то ему напоминало. Ну да, конечно! - подумал он вдруг, вспомнив манерность профессора Рэймонда. Как это раньше не приходило ему в голову! Рэймонд был гомиком! - Нельзя ли нам завтра заняться проститутками? - спросил Рой. - Конечно, можно. Конечно, мальчуган, - усмехнулся Гэнт. К полуночи Рою уже порядком осточертело торчать в кабинете и наблюдать, как Гэнт возится со своей писаниной, переговариваясь о бейсболе с Филлипсом и сержантом Джаковичем. Ранатти и Симеоне еще не вернулись из тюрьмы, куда отправились, чтобы сдать пойманного голубка, но Рой услышал, как Джакович упомянул их имена в телефонном разговоре. Повесив трубку, он выругался и, пока Рой в соседней комнате просматривал донесения, что-то шепнул по секрету Гэнту. Сами Ранатти и Симеоне в двери влетели сразу после двенадцати. - Ну что, устраиваем облаву в "Пещере"? - весело спросил Ранатти. - Есть новости, Россо, - тихо сказал Джакович. - Звонила какая-то шлюха, хотела непременно говорить с сержантом. Представилась как Рози Редфидц. Утверждает, что вы, ребята, вырвали у нее провода в машине и спустили весь воздух из шин. - Мы? - переспросил Ранатти. - Она назвала ваши имена, - холодно произнес Джакович, не сводя глаз с обоих юношей, которые, казалось, были не слишком-то удивлены. - Эта дрянь считает, что ей принадлежит весь угол Шестой и Альварадо, - сказал Симеоне. - Да мы тебе, Джейк, о ней рассказывали. В прошлом месяце мы ее трижды вязали, за все про все она получила условный срок. Что мы только не делали, лишь бы вынудить ее таскаться где-нибудь подальше от того места! Да у нас имеются две жалобы на то, что она сшивается на этом чертовом углу! - Вам было известно, где припаркована ее машина? - спросил Джакович. - Ясное дело, было, - признался Ранатти. - Разве она не сказала, что засекла нас? - Вообрази себе, нет. Если б сказала, мне пришлось бы против каждого из вас возбудить уголовное дело. Надеюсь, это вам понятно? Началось бы расследование... А так - она лишь подозревает, что то были вы. - Мы играем по-честному, - сказал Симеоне. - Чуть пупки себе не надорвали, лишь бы от нее избавиться. Это же не просто шлюха, она и наводчица, и мошенница, и сводня, и Бог ее знает кто еще. Поганая сука работает на поганца Сильвера Шапиро, а тот разом и сутенер, и вымогатель, и ростовщик - короче, сам черт ему не брат. - Я не стану выспрашивать у вас, что вы там натворили, - сказал Джакович, - но предупреждаю в последний раз: не лезьте с головой в дерьмо. Ваша задача - всегда и везде оставаться в рамках закона и утвержденных управлением инструкций. - Знаешь, Джейк, что я тебе скажу? - спросил Ранатти, тяжело усевшись на стул и упершись резиновой подметкой в столик для пишущей машинки. - Мне вдруг подумалось, что, если следовать твоим рекомендациям, можно целую неделю ходить за ними по пятам и уговаривать признаться в том, что они задницы, да так никого и не уговорить. Если делать все по инструкции, нужно подвязать себе поджилки к затылку, чтоб меньше тряслись, когда выходишь на эти долбаные улицы... Без пяти час Рой остановил свою машину на углу Четвертой и Бродвея и зашагал пешком в сторону "Пещеры". Несмотря на теплый вечер, он поежился, выжидая на перекрестке, когда загорится зеленый свет. Рой знал, что команда уже сидит в засаде, что в задании его нет особой опасности, но, безоружный, чувствовал себя ужасно одиноким и уязвимым. Робко миновав овальный вход в "Пещеру" и зацепив головой за свисающий с потолка у передней гипсовый сталактит, он переждал с минуту, пока глаза привыкнут к темноте. Вместительных размеров помещение было битком набито народом. Протолкавшись к бару и вмиг за этим трудным делом покрывшись испариной, Рой наконец отвоевал пятачок между строившим ему глазки рыжим гомосексуалистом и черной проституткой, смерившей его взглядом с головы до ног и явно нашедшей его менее привлекательным, чем тот лысеющий тип, что нервно терся плечом о ее огромный бюст. Рой хотел заказать виски с содовой, но, вспомнив совет Ранатти, удовлетворился бутылкой пива. Пренебрегая стаканом, он отер рукой горлышко бутылки и отпил из нее. Несколько кабинок и столиков были заняты лесбиянками, обладательницы мужеподобной внешности ласкали своих подружек, целуя им плечи и руки. Добрая половина комнаты состояла из парочек гомосексуалистов. Когда одна из них решила потанцевать, мало похожие на женщин официантки приказали им сесть, кивнув на надпись "У нас не танцуют". Здешние проститутки были на любой вкус. Кое-кто из них - переодетые женщинами мужики, но негритянка, та, что рядом, баба наверняка, размышлял Рой, глядя на то, как она стряхнула с плеча бретельку, предоставляя Лысому щедрый шанс оценить на глаз объем коричневых и тяжелых шаров - слову "грудь" в данном случае не хватало должной емкости. За решетчатой перегородкой Рой увидел компанию каких-то типов в кожаных куртках, туда же, словно спеша на зрелище, сходилась и другая публика. Он протиснулся сквозь толпу из нескольких человек, круживших по проходу и стучавших стаканами по столам в такт воплям из оглушительно ревущего красного музыкального автомата. Добравшись до решетки и всмотревшись через нее, он заметил двух опоясанных цепями близнецов, боровшихся на руках за качавшимся столом. По краям его горело по свече, грозившей подпалить предплечье неудачника. В кабинке справа от Роя сидели двое мужчин и как зачарованные наблюдали за происходящим. Первый из них, блондин, походил на интеллектуала. Второй, с роскошной темной шевелюрой, производил не менее благоприятное впечатление. Они явно не вписывались в местный интерьер (так же, как и я, подумал Рой), но стоило язычку пламени лизнуть вьющиеся волосы на руке одного из борцов, как юный блондин сдавил бедро приятеля. Тот ответил трепетным вздохом, а когда свеча обожгла плоть, ухватил блондина пальцами за мочку уха и неистово ее скрутил. Никто, кроме Роя, этого не видел: будто враз зрители поголовно сделались огнепоклонниками и были не в силах оторваться от жадно шипящего пламени. Возвратившись к стойке, Рой заказал еще пива, потом попросил повторить. Часы показывали половину второго, и он стал уже подумывать о том, что поступившая информация оказалась ложной, но вдруг музыкальный автомат смолк, и публика притихла. - Заприте дверь, - крикнул волосатый гигант-бармен и объявил собравшейся толпе: - Начинаем представление. До его окончания все остаются на своих местах, никто никуда не выходит. Мужеподобная официантка включила кинопроектор, выставленный на столе близ надвое разделившей помещение решетки. Экраном служила белая стена. Когда на ней появилось безмолвное изображение Лесного Дятла из мультфильма, раздался дружный хохот. Недоумевая, Рой пытался понять, в чем тут секрет, но внезапно Дятел исчез, а на стене вместо него возникли двое обнаженных мужчин, обмазанных маслом и боровшихся на грязном мате в допотопном спортивном зале. Из стана кожаных курток послышались одобрительные возгласы, но через несколько секунд эту экранную парочку сменила другая: голые женщины (одна молодая и довольно привлекательная, вторая не первой свежести и вдобавок к слишком пышным телесам страдавшая одышкой) любились на неразобранной постели. Пока они самозабвенно занимались ласками, целовались да покусывали друг друга, свист со столов, за которыми сидели лесбиянки, перекрывал остальные звуки. Очень скоро прервался и этот сюжет, а действие перенеслось на задний двор какого-то особняка, где дамочка в гофрированном купальнике ублажала непристойным образом толстяка в шортах цвета хаки. Толпа на это зрелище отреагировала хохотом, однако особой радости и аплодисментов уже не было. Затем на стене опять появились борцы, а из толпы кожаных курток раздались стоны, свист и мяуканье. В критический момент схватки лента соскочила с колеса, у изображения сбился фокус, и Лысый, к изумлению Роя, позабыв о прежнем увлечении негритянкой, скинул с ноги коричневую туфлю и замолотил ею по стойке бара, надрывая глотку: "А ну давай чини! Да поживее! Ну-ка, включай эту хреновину!" Потом покинул общество проститутки и присоединился к кожаным в соседней комнате. Пока возились с кинопроектором, Рой бочком выбрался из бара. Пройдя незамеченным в дверной проем, он очутился в тускло освещенном коридоре и увидел табличку с указательными стрелками. Надпись "Ж?" смотрела налево, а "М?" - направо. Едва ступив в мужскую уборную, он явственно почуял запах марихуаны, и тут же из ячейки у раскрытого окна вышел какой-то Кожаный субъект в "ливайсах" и ботинках на ребристой подошве. Пьяно покачиваясь, он поигрывал цепью, которой был подпоясан. Сделав вид, что моет руки, Рой косился на его огромную косматую голову и клочковатые рыжие усы. Стараясь потянуть время, Рой нервно теребил в руках бумажное полотенце. Подобраться к окну и подать сигнал не удавалось. Наконец Кожаный поднял на него глаза. - Не сейчас, светлячок, пока что мне не до тебя, - сказал он, плотоядно оглядев Роя. - Встретимся позже. Черкни мне номер своего телефона. - Да пошел ты!.. - ответил Рой, рассвирепев и на секунду позабыв об окне. - Ах, ты к тому же еще и храбрец? Это мне по душе, - сказал Кожаный и подбоченился. Он оказался здоровее, чем можно было ожидать. "Легче перепрыгнуть, чем обойти", - подумал Рой. - Может, в конце концов у тебя, светлячок, и получится меня раззадорить, - усмехнулся тот похотливо. - Лучше не прикасайся ко мне, - предупредил Рой, но садист, выпятив грудь колесом, уже двинулся вперед, отвязывая на ходу цепь. И тут, в этот миг, Рой впервые в жизни познал, что такое страх, настоящий, всепоглощающий, губительный страх, мгновенно уничтоживший всю его силу и мужество, пронзивший насквозь и парализовавший его. Он был охвачен паникой и так до конца и не понял, как это он умудрился спастись. Но позже узнал, что, едва только цепь раскрутилась и скользнула с кулака, он лягнул нападавшего, Кожаный издал вопль и свалился на пол, держась одной рукой за пах, а второй успев-таки обхватить ногу Роя, и, пока тот отчаянно вырывался, лицо с бакенбардами метнулось к его лодыжке. Рой почувствовал, как чужие зубы вонзились ему в икру, но тут же дернулся и освободился. Услышал, как что-то рвется, и увидел во рту под усами клок своих штанов. Перепрыгнув через лежащее тело, кинулся к ячейкам туалетов, в каком-то диком исступлении думая о том, что крик слыхали и остальные кожаные куртки. Он швырнул в стекло металлическую мусорную корзину, выпрыгнул из окна, пролетел пять футов до бетонной дорожки и был пойман резким лучом света. - Ты и есть тот самый агент, которого мы дожидаемся? - шепотом спросил полицейский, одетый по всей форме. - Да, пошли же, - сказал Рой и побежал к парадному входу "Пещеры", там он увидел дюжину приближавшихся синих мундиров. К двери бара с визгом подкатила машина полиции нравов. Ступив на землю, Гэнт и Ранатти взяли свой "ключ" и ударили им по двойным дверям "Пещеры". Рой, волоча ноги, пересек тротуар и уселся на крыло автомобиля, чувствуя в горле рвотный комок. Он отступил подальше от входа, решив, что слишком слаб сейчас, чтобы возвращаться в гадкий, вонючий, полный миазмов притон. Дверь наконец сорвалась с петель, и подъехавшая полицейская машина затормозила у самого входа, выгрузив полтора десятка синих мундиров. Сейчас меня стошнит, думал Рой, задыхаясь от стука бешеного молотка в груди и следя за тем, как внушительный полицейский клин врезается в проем зияющего отверстия и быстро исчезает в "Пещере", а потом оттуда начинает литься новый поток - скорченных, извивающихся, бегущих, вышвырнутых за шкирку посетителей. Пьяных, освидетельствованных двумя опытными полицейскими в черных перчатках, кинули в "вагончик". Остальных попросту растолкали в разные стороны, и Рой, приложив носовой платок к губам, наблюдал, как рассыпались они по улице - теперь, когда погасли огни над входом и потухли кричащие краски, когда страх выветрил дух фривольности, люди превратились в безликие, серые, мутные пятна. Рой стал гадать, когда же иссякнет это движение, но и пять минут спустя поток из бара, шумный и потный, не перестал стекать на улицу. Рой подумал, что смог бы учуять их всех по запаху. Достигнув тротуара, те, кого никто не собирался ни задерживать, ни регистрировать, мгновенно разбегались без оглядки. Вскоре он увидал двух полицейских, помогавших Кожаному, по-прежнему державшемуся за пах, выйти на улицу. Рой хотел было им сказать, чтобы не отпускали этого типа, да только его и без того посадили в фургон, и Рой смолчал. С болезненной завороженностью он продолжал следить за тем, что делается на улице, до тех пор пока все не успокоилось и неровный синий клин полицейских не выполз из разинутой пасти "Пещеры". Фургон тронул с места, а Ранатти и Симеоне, взяв под стражу хозяина притона и двух барменш, наглухо забили гвоздями сломанную дверь и навесили сверху замок. - В чем дело, малыш? - спросил Гэнт, подойдя к Рою, все так же державшему у губ носовой платок. - Немного повздорил там, внутри. - Правда? - Гэнт положил ему руки на плечи. - Тошнит, - сказал Рой. - Ты не ранен? - спросил Гэнт, внимательно вглядываясь в его лицо широко открытыми глазами. - Только тошнит, - сказал Рой, мотая головой. - Я просто видел, как во вселенскую задницу впивается голубая клизма. - Вот как? Что ж, привыкай, малыш, - сказал Гэнт. - Скоро все, чего ты тут насмотрелся, станет законным. - Давайте-ка сматываться отсюда, - окликнул их Симеоне из-за баранки автомобиля, кивая на медленно ползущую желтую поливальную машину, осторожно крадущуюся по Мэйн-стрит. Рой и Гэнт протиснулись в салон, где уже сидели арестованные и Симеоне с Ранатти. Когда они отъехали от бара, Рой высунулся из окна и увидел, как поливалка ударила тугой водяной струей, заливая брызгами улицу и тротуар у "Пещеры". Машина шипела и урчала, а Рой все глядел, как смывается и уличная грязь, и вся эта мерзость... ЧАСТЬ ПЯТАЯ. АВГУСТ, 1963 13. МАДОННА Интересно, думал Серж, доводилось ли кому-нибудь из его однокашников выполнять задание, переодевшись в штатское? Пожалуй, разве что Фелеру или Айзенбергу - у "нравов" или в уголовном отделе, - может, еще одному-двум, но уж наверняка не многим. Когда сержант Фаррелл спросил его, не желает ли он этот месяц поработать на спецмашинах (коли справишься, добавил он, можешь получить и постоянное назначение), Серж был изумлен. И вот уже шла вторая неделя его работы в новом качестве. Он и не подозревал, насколько удобнее нести полицейскую службу в штатском костюме, чем в тяжелом шерстяном мундире с громоздким ремнем - стариной Сэмом Брауном. Массивный "смит-вессон" он заменил на новенький и легкий кольт, купив его на последнюю получку. Он догадался, что для работы на спецмашине сержанту его порекомендовал Мильтон. С Фарреллом они были дружны, и, похоже, сержант испытывал к бывалому служаке искреннюю симпатию и уважение. Как бы там ни было, а Серж здесь. Это просто счастье - хотя б на время отдохнуть от черно-белой патрульной машины. И не только потому, что уличным бродягам невдомек, кто эти два прилично одетых мистера, медленно разъезжающие в дешевеньком четырехдверном "плимуте", разглядывающие дома и людей. По крайней мере теперь они оба неприметны - ровно настолько, чтобы избежать бесчисленного множества хлопот, возникающих тогда, когда бесчисленное множество людей начинает нуждаться в полицейском, полагая, что тот обязан решить бесчисленное множество их проблем, для чего он, кстати, не слишком-то пригоден, и тем не менее он, полицейский, должен хотя бы попробовать их разрешить, ибо в отличие от других представителей власти доступен для общения и традиционно уязвим для критики. Сержу удалось выпустить разом три колечка дыма, почти идеальных, если б не налетевший ветерок, тем более приятный, что лето выдалось очень жарким и ночи не бывали такими прохладными, как это свойственно Лос-Анджелесу. Напарнику Сержа, Гарри Рэлстону, было, похоже, понятно его состояние. - По-моему, тебе начинает нравиться кататься в спецмашине, - усмехнулся он, повернувшись к развалившемуся на сиденье Сержу. Тот не отрывал восхищенных глаз от томной девицы в облепившем ее роскошные формы белом бумажном платье. - _Это_ мне начинает нравиться, - улыбнулся Серж. - Я знаю, _что_ ты сейчас чувствуешь. Здорово, поди, вылезти из мундира? - Здорово. - Я таскал его восемь лет, - сказал Рэлстон. - И был сыт по горло. А на спецмашинах вот уже пять годков, но до сих пор не разочаровался. Куда там вашему патрулю! - Мне предстоит еще многому научиться, - сказал Серж. - Научишься, никуда не денешься. С патрулем не сравнить, здесь все иначе. Да ты уж и сам это понял. Серж кивнул и уронил сигарету за окно. Сидя в патрульной, он никогда бы не позволил себе подобной вольности: всегда найдется какой-нибудь добропорядочный гражданин, жаждущий записать номер автомобиля, чтобы потом радостно доложить сержанту, как на его глазах патруль нарушил правила уличного движения, швырнув из машины на улицу "какой-то горящий предмет". - Готов к осуществлению действий по коду номер семь? - спросил Рэлстон, посмотрев на часы. - Девяти еще нет, но я голоден как черт. - Что-что, а покушать я умею, - сказал Серж, взявшись за микрофон. - Четыре-Фрэнк-Один, угол Бруклина и Мотт-стрит. Запрашиваем код номер семь. - Четыре-Фрэнк-Один, даю добро, - сказал оператор, и Серж тоже проверил часы. То, что управление определило им рабочий день в восемь часов плюс сорок пять минут, его раздражало. Но уж коли три четверти часа были его кровным временем, он хотел использовать его сполна, вплоть до последней минутки. - Хэлло, мистер Розалес, - сказал Рэлстон, когда они расположились в кабинке у дальней стены рядом с кухней. От печей сюда шел жар и было шумно, но Рэлстон любил находиться поближе к кухонным запахам. Человек, живущий, чтобы есть, подумал Серж о напарнике, а сухопарая долговязость - маневр, скрывающий его невероятный аппетит. - Добрый вечер, сеньоры, - улыбнулся старик, выходя из-за стойки, за которой сидели еще трое посетителей. Он протер тряпкой стол, хоть в том не было нужды. Ослепительно белым полотенцем, перекинутым через покатое плечо, он отполировал изнутри и без того сверкавший стакан Рэлстона и лишь потом наполнил оба стакана водой. Пышные усы старику очень к лицу, подумал Серж. - Чего пожелают сеньоры? - спросил мистер Розалес, подавая каждому из них написанное от руки печатными буквами и поделенное надвое меню: справа - испанские названия блюд, слева - их английские эквиваленты, и те, и другие нацарапаны с орфографическими ошибками. Они могут прожить здесь целую жизнь, но так и не выучить английский, подумал Серж. Так же, впрочем, как и испанский. Вместо двух языков - странная смесь обоих, над которой хохочут образованные мексиканцы с их прежней родины. - Я попробую huevos rancheros [яичница с томатным соусом (исп)], - сказал Рэлстон с акцентом, заставившим Сержа невольно содрогнуться. Однако старику, похоже, пришлась по душе попытка Рэлстона изъясниться на чужом языке. - А вы, сеньор? - Ну а я выбираю chile relleno [перец, фаршированный мясом (исп.)], - ответил Серж, чьи лингвистические способности, судя по произношению, оказались ничуть не лучше, чем у напарника. Теперь уже всем полицейским было известно, что Дуран вовсе не говорит по-испански, кое-как перебиваясь лишь несколькими словами. - Чую запах лука и зеленого перца, - сказал Рэлстон, пока пухленькая и маленькая жена мистера Розалеса занималась стряпней в задней комнатке, переделанной под плохо проветриваемую кухню. - С чего ты взял, что перец зеленый? - спросил Серж. Сегодня вечером он был весел и общителен. - Может, то красный перец или даже совсем никакой не перец. - Мой нос не обманешь, - сказал Рэлстон, касаясь сбоку своей ноздри. - Бросай курить, и твое чутье на запахи тоже будет стопроцентным. Серж подумал, что под chile relleno как нельзя удачно пошло бы пиво. Интересно, знай Рэлстон Сержа получше, стал бы он заказывать по кружечке на обед? Сейчас на них нет мундиров, а пивка на обед глотнуть бы не помешало. Ребята из "нравов" пьют без зазрения совести, а детективы - такие пьянчуги, что о них легенды ходят. Чем хуже полицейские из спецотдела? - подумал он, хоть и прекрасно понимал, что в последнее время слишком уж пристрастился к пивку. Неплохо бы согнать десяток фунтов перед очередным экзаменом по физкультуре, иначе доктор непременно черкнет капитану "кляузу на толстячка". В Голливуде Серж предпочитал мартини, что было немудрено: большую часть свободного времени он попросту там не просыхал. Да ведь все это - этапы моего образования, решил он. Не следует дурно обращаться со своим телом. Во всяком случае, запускать его совершенно ни к чему. Он снова начал играть в гандбол в академии и подумывал о том, чтобы урезать норму курева до пачки сигарет в день. В его возвращении в Холленбек было нечто такое, что благотворно сказывалось на его здоровье. Нельзя сказать, что на девушку, подавшую еду, он посмотрел небрежно или мимоходом: дымящиеся тарелки держит на двух цветных подносах, на бронзовых скулах и длинной верхней губе блестят капельки пота, волосы, как у индианки, заплетены косичкой. Лет семнадцать, прикинул Серж, не больше. Руки, едва заметно припорошенные мукой, напомнили ему руки матери. Небось совсем недавно приехала в Штаты. - Благодарю, - сказал он и улыбнулся, когда та поставила перед ним тарелку. Девушка одарила его ответной чистой улыбкой, и Серж заметил, что помадой она почти не пользуется, а тяжелые ресницы и безупречные брови достались ей от самой природы. - Gracias, senorita [спасибо, сеньорита (исп.)], - сказал Рэлстон, с вожделением уставившись на тарелку с huevos rancheros и не обращая никакого внимания на девушку. - De nada, senor [не за что (исп.)], - она опять улыбнулась. - Смазливый ребенок, - сказал Серж, вертя в руках блюдо с рисом и пережаренными бобами, слишком горячими, чтобы можно было их есть. Рэлстон восторженно кивнул и выплеснул на яйца, рис - на все без разбору - еще один черпак домашней перченой подливки. Потом вывалял в этой жгучей смеси большую мучную лепешку и отхватил от нее зубами огромный кус. Мистер Розалес что-то шепнул девушке, и та снова подошла к их столу в тот момент, когда еда Сержа достаточно поостыла, ну а Рэлстон успел уничтожить добрую половину своей порции. - Вы хочете... вы желайте... - Она запнулась и обернулась к мистеру Розалесу, который кивнул ей в знак одобрения. - Кофе, - подсказал он. - Ко-фе. - Я не разговаривай ingle's [по-английски (исп.)] хорошо, - засмеялась она, глядя на Сержа, тут же подумавшего: до чего приятна и тонка, хоть и силенок ей тоже не занимать. Грудь и сейчас уже округлилась, а немного лишнего веса, что принесет с собой женская зрелость, пойдет девчонке только на пользу. - От чашечки кофе не откажусь, - улыбнулся Серж. - Si, cafe, por favor [да, кофе, пожалуйста (исп.)], - сказал Рэлстон, и полная вилка с фрийолами застыла у резвых губ. Когда девушка скрылась в кухне, к столу подошел мистер Розалес. - Все в порядке? - просиял он сквозь внушительные усы. - Оч-чень вкусно, - причмокнул Рэлстон. - А кто эта малышка? - поинтересовался Серж, сделав последний глоток, и мистер Розалес тут же поспешил снова наполнить стакан. - Дочь моего compadre [друг (исп.)]. Только что из Гвадалахары, в прошлый понедельник приехала. Много лет назад я поклялся своему compadre, что если когда-нибудь обустроюсь в этой стране, то пошлю за его старшей дочерью, своей крестницей, и воспитаю ее как настоящую американку. Он ответил: лучше воспитай американцем моего сына, и я сказал: ладно, будь по-твоему, да только вот мальчишкой он и по сей день не обзавелся. Одиннадцать девчонок. Серж рассмеялся и сказал: - По ней заметно, что толк из нее выйдет. - Да, Мариана большая умница, - тот энергично закивал головой. - Только-только исполнилось восемнадцать. В следующем месяце собираюсь отправить в вечернюю школу; подучится английскому, а там уж посмотрим, к чему душа у нее лежит. - Как бы она не подыскала себе паренька и не выскочила замуж прежде, чем вы успеете оглянуться, - изрек Рэлстон и рыгнул. - Может, и так, - вздохнул мистер Розалес. - Знаете, тут настолько лучше жить, чем в Мексике, что люди не особенно заботятся о том, чтоб добиться истинного успеха. Находиться здесь - одно это куда больше, чем все, о чем они когда-либо мечтали. Они довольны уже тем, что вкалывают где-нибудь на автомойке или швейной фабрике. Только я думаю, этой девочке ума не занимать, ее ждет лучшая участь. Пока они обедали, девушка еще трижды подходила к их столу, но по-английски больше не заговаривала. Перехватив взгляд Сержа, которым тот ее провожал, Рэлстон сказал: - Восемнадцать лет. Что ж, уже совершеннолетняя, закон ничего не имеет против. - Шутишь. Я что, похож на детсадовского налетчика? - Девчонка что надо, - сказал Рэлстон, и Серж понадеялся, что тот не станет раскуривать сейчас одну из своих дешевых сигар. В машине, с опущенными стеклами, это было еще терпимо, но здесь... - Мне она напоминает молодую Долорес Дель-Рио, - сказал Рэлстон, насылая на него через стол два тяжелых облачка дыма. Никакая она не Долорес Дель-Рио, думал Серж. Но есть в ней нечто такое, что сделало Дель-Рио любимицей Мексики, предметом благоговения миллионов мексиканцев, изредка или хотя бы раз видевших ее на экране; да, и в ней это есть - тот же взгляд мадонны. - Как твоя фамилия? - поинтересовался Серж, когда она подошла к ним напоследок, чтобы подлить свежего кофе. Он знал, что полицейские, отужинав бесплатно, дают на чай монету в двадцать пять центов, но на сей раз сунул под тарелку в три раза больше. - Mande, senor? [Что вам угодно, сеньор? (исп.)] - спросила она и обернулась к мистеру Розалесу, но тот был занят с клиентом за стойкой. - Твоя фамилия, - тщательно проговорил Рэлстон. - Мариана que? - А-а, - она улыбнулась. - Мариана Палома. Потом увернулась от настойчивого взгляда Сержа и захватила с собой на кухню тарелки. - Палома, - повторил Серж. - Голубка. Ей это подходит. - Обычно я ем здесь раз в неделю, не чаще, - сказал Рэлстон, не сводя с него любопытных глаз. - Нам ведь не хотелось бы разорить дотла это славное местечко слишком частыми бесплатными обедами, а? - Не беспокойся, - быстро ответил Серж, включаясь в игру. - Это твоя кормушка. Если я и зайду еще сюда, так только с тобой. - Что касается девочки - это твое личное дело, - сказал Рэлстон. - Хочешь - ходи к ней по выходным. Но мне бы не понравилось, если бы кто-то пустил под откос холявку, которую я возделывал да лелеял годами. Поначалу хозяин брал с меня полцены, а нынче - вообще ни гроша. - Не беспокойся, - повторил Серж. - И, Бога ради, эта девчонка вовсе меня не занимает, вернее - не так сильно, чтоб... Знаешь, у меня и без того с бабьем дел по горло, чтобы обучать еще какого-то младенца английскому языку. - Эх вы, холостяки, - вздохнул Рэлстон. - Мне бы ваши проблемы. Подыскал уже кого-нибудь на сегодняшний вечер? Ну, когда смена закончится? - Да есть одна, - ответил Серж без всякого энтузиазма. - А подружка у нее имеется? - Вот чего не знаю, того не знаю, - улыбнулся Серж. - Как она выглядит? - хитро покосился на него Рэлстон. Не удивительно: утолив томления желудка, он оказался во власти новых желаний. - Блондинка, волосы как светлый мед. А ниже все - сплошная задница, - ответил Серж, в точности описав Марджи, живущую в том же доме, что и он, на верхнем этаже. Хозяйка уже предупреждала его быть поосторожнее и вести себя не так шумно, когда он выходит по утрам из чужой квартиры. - Натуральная блондинка? И впрямь как мед, а? Не крашеная? - произнес Рэлстон глухим голосом. - А что это такое - "натуральная"? - спросил Серж и подумал: по-своему да, она и впрямь достаточно естественна, да и какая разница, если искрящаяся прическа - всего лишь плод парикмахерского искусства? Все, чем крашен мир, так или иначе подцвечено или преображено толковым мастером своего дела. Приглядись, и ты всегда поймешь, как делается красота. Только кому это нужно? Марджи была вполне "натуральна", он это не раз ощущал. - Чем еще занимается холостяк, кроме как укладывает к себе в постель все, что плохо лежит где-нибудь в другом месте? - спросил Рэлстон. - Ты счастлив, что один? - Не нужен даже никакой сосед, готов сам нести все расходы. Мне нравится быть одному. Серж поднялся первым и обернулся, ища глазами девушку, но безрезультатно: она была на кухне. - Buenas noches [доброй ночи (исп.)], сеньор Розалес, - окликнул Рэлстон хозяина. - Andale pues [приходите еще (исп.)], - крикнул тот, перекрывая шум играющей пластинки: кто-то включил автомат. - Телевизор часто смотришь? - спросил Рэлстон, когда они вновь сидели в машине. - Я чего любопытствую - как раз сейчас мы не слишком ладим с моей старухой, так что неизвестно, чем оно у нас с ней закончится. - Вот как? - сказал Серж, искренне надеясь, что Рэлстон не станет докучать ему длинным отчетом о своих супружеских неурядицах. Это и без него уже неоднократно делали в долгие часы дежурств слишком многие из тех, с кем Сержу доводилось работать в патруле. Сегодня, в тихий будний "экваторный" вечер, когда до следующей зарплаты народу оставалось ждать столько же, сколько прошло с предыдущей, когда никто еще не успел получить пособия, а от последнего уцелели жалкие гроши, - сегодня, когда народ был трезв, хотелось покоя. - Пожалуй, читаю много, в основном романы. Раза три-четыре в неделю играю в гандбол в академии. Хожу в кино, немного смотрю телевизор. За какие только плутни я не брался! Не одни лишь кутежи, ты не думай. - И тут он снова вспомнил Голливуд. - Во всяком случае, с этим уже покончено. Все приедается на свете... - Возможно, мне придется проверять это на личном опыте, - сказал Рэлстон, ведя машину к Холленбекскому парку. Серж достал из-под сиденья фонарик и положил его рядом с собой. Чуть увеличил громкость радио, полагая, что с динамиком Рэлстон соперничать не решится, хотя и был уверен, что выслушать тираду семейного человека ему все-таки предстоит. - Четыре-Фрэнк-Один, прием, - сказал Серж в микрофон. - Если правильно разыграешь карту, может, тебе и удастся заманить маленькую Долорес Дель-Рио к себе в конуру, - сказал Рэлстон, не дожидаясь, когда оператор подтвердит, что услышал их. Началось медленное и вялое патрулирование района к востоку от парка, где за последние несколько недель хорошенько поработал какой-то вор-домушник. Еще прежде они решили, что после полуночи пешком обследуют улицы, похоже, иного шанса поймать домушника не было. - Я же говорил, младенцы не по мне, - сказал Серж. - Может, есть у нее двоюродная сестричка, жирная тетушка или кто еще. Так я готов. Моя старуха дала мне от ворот поворот. А для сочной тетушки я отрастил бы длинные усы, как у того типа, что играет во всех мексиканских фильмах, как его? - Педро Армендарис, - машинально ответил Серж. - Ага, он самый. Такое впечатление, будто он ждет тебя в любой здешней киношке. Он и Долорес. - Когда я был пацаном, они уже тогда считались суперзвездами, - сказал Серж, бросив взгляд на безоблачное небо, сегодня лишь самую малость закопченное смогом. - Правда? Ты ходил на мексиканские фильмы? А я думал, ты испанского не знаешь. - Мальчишкой разбирал немного, - ответил Серж, подобравшись на сиденье. - Но те глупые фильмы любой бы понял. Одна пальба да гитары. Рэлстон притих, радио все так же бубнило, и Серж снова расслабился. Вдруг до него дошло, что он размышлял о маленькой голубке. Так ли она хороша, как Эленита, первая девчонка, с которой он это попробовал, пятнадцатилетняя смуглянка, дочь мексиканца, получившего разрешение на недолгое пребывание в США в качестве сезонного рабочего и успевшего порядком поизноситься к тому времени, как она, его дочь, совратила Сержа, своего ровесника. Целый год по ночам каждую пятницу он приходил к ней снова и снова, иногда ему везло, и она его принимала, но иногда у нее уже сидел - или лежал - кто-нибудь из ребят постарше, и тогда Серж ретировался, дабы не накликать беду на свою голову. Эленита не отказывала никому, но ему нравилось делать вид, что это _его_ девчонка, нравилось вплоть до того июньского вечера, когда всю школу потрясла весть о том, что Элените запретили ходить на занятия: она беременна. Несколько ребят, в основном члены футбольной команды, стали о чем-то переговариваться