дцать три секунды". С этого момента оба танатонавта встали на страшный путь. Любой ошибочный шаг рисковал оказаться последним и они оба это знали. Один сатирический лондонский журнал поместил карикатуру, где Грэхем и Брессон в образе птичек чистили зубы крокодилу. "Скажи, Билл, ты думаешь, он еще долго будет держать пасть открытой?" - спрашивал француз. А англичанин отвечал: "Нет. И на твоем месте я бы не обращал на это внимания". Но сантиметр за сантиметром, каждый день оба оперившихся птенца погружались еще глубже в глотку отвратительной рептилии. "Кома плюс девятнадцать минут двадцать три секунды" у Грэхема. "Кома плюс девятнадцать минут тридцать пять секунд" у Брессона. "Кома плюс двадцать минут и одна секунда" у Грэхема. Сейчас британец вышел на тот же уровень, что и Феликс. Он стоял перед стеной. Мох 1. И вечно целеустремленный, в своем следующем полете он без тени сомнения пройдет через эти первые ворота. Рауль был вне себя : - Британцы нас вот-вот опередят прямо перед финишной чертой. И кого? Нас, пионеров! Это уже слишком. Его страхи были обоснованы. Успех Билла Грэхема не случаен. Для танатонавта он уже прошел прекрасную школу: цирковую. Ветеран трапеции, он знал, как спланировать момент прыжка без страховки. Кроме того, из интервью в "Сан" я узнал, что он приписывал свой талант тщательно контролируемому приему наркотиков. Токсикоман со стажем, он считал, что на него самого наркотики не оказывают ни положительного, ни отрицательного воздействия, а просто вырабатывают энергию, которой он способен управлять. В статье Грэхем объяснял: "Почему бы не ввести в программу вузов курс оптимального употребления марихуаны, гашиша или героина? В примитивных обществах каждый себя опьяняет растениями в ходе церемоний, направленных на достижение священного настроя. На Западе же токсикоманы разрушают себя, потому что принимают наркотики как попало. Но есть же правила, которые надо соблюдать: ни в коем случае не принимать наркотики, чтобы преодолеть депрессию, одурманить себя сверхдозой или убежать от реальности. Всегда делайте это в ходе церемонии! И потом, изучайте эффект воздействия каждого вещества на ваше тело, дозируйте согласно ожиданиям. По крайней мере, разрешения на прием наркотика вполне можно бы выдавать тем, кто уже прошел инициацию". Отсюда я сделал вывод, что этот британский экс-циркач, надо полагать, экспериментирует с самодельными наркосмесями, дозируемыми соответствующим образом перед каждым пуском. Эта гипотеза привела в раздражение Жана Брессона, который пожалел, что танатонавтику не объявили олимпийским видом спорта. Тогда бы Грэхема дисквалифицировали за допинг. Амандина ласково положила руку на плечо Жана. - Если это допинг, то тогда самый талантливый - это ты. Ведь ты отстаешь от Билла только на двадцать шесть секунд, причем не принимая запрещенные средства! - Двадцать шесть секунд, ты сама знаешь, что это означает, двадцать шесть секунд, - недовольно отреагировал каскадер. Рауль развернул карту, где линия Терры Инкогнита по-прежнему находилась рядом с великой воронкой. - Двадцать шесть секунд с лишком, это должно означать территорию, по размеру не меньше Франции. Их география Запредельного Континента, конечно же, намного точнее нашей! Амандина обняла Брессона. Внезапно с моих глаз спали все шоры. Амандина любила танатонавтов, только танатонавтов и никого кроме танатонавтов. Индивидуальность Феликса Кербоза или Жана Брессона как таковая ее не интересовала. Страсть у нее вызывал лишь их образ разведчика смерти. Пока я сам не стану танатонавтом, она никогда не будет смотреть на меня такими глазами. У нее со смертью имелся свой собственный счет и любовь она приберегала только для этих мужественных ратоборцев. Ободренный ласковым прикосновением Амандины, каскадер объявил : - Завтра я дойду до "комы плюс двадцать минут". - Только если достаточно веришь в себя..., - внес поправку Рауль. Британский журнал поместил еще одну карикатуру. Оба птенца по-прежнему возились в зубах крокодила. "А что со мной будет, если я поглубже зайду ему в глотку?" - спросила птичка Жан. "Реинкарнация", - ответила птичка Билл. "Ну уж нет, он меня заглотит и превратит в большую каку. - Правильно, Жан. Это и есть реинкарнация!" Рисунок навел меня на одну мысль. Совершенно не обязательно, чтобы дуэль была фатальной. - С какой стати заниматься смертельной гонкой? Если Грэхем такой сообразительный, судя по тем средствам, что он использует, нам остается его только сюда пригласить. Разве президент Люсиндер не хотел, чтобы мы принимали у себя зарубежных танатонавтов для обмена опытом? Лицо Рауля прояснилось : - Превосходная идея, Мишель! Тем же вечером Жан вместо меня проводил Амандину. Одиноко сидя в своей квартире, я изо всех сил пытался на компьютере разработать новую химическую формулу "ракетоносителя". Все мы догадывались, что англичане вот-вот оставят нас с носом. И действительно, на следующий день мы узнали, что Билл Грэхем пробил Мох 1. Согласно утренним газетам, этот подвиг он совершил ночью, в тот самый момент, когда мы планировали пригласить его на свой танатодром. Да только дело в том, что он не сумел вовремя затормозить. Мох 1 его заглотил. 108 - ЮЖНО-АФРИКАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ "В ту эпоху, когда все животные еще были людьми, однажды один зайчонок оплакивал смерть свой матери. Луна спустилась на землю, чтобы его утешить: "Не расстраивайся, твоя мать вернется. Смотри, даже я сама - я то показываюсь, то исчезаю. Все думают, что я умерла, но я всегда появляюсь вновь. То же самое будет и с твоей матерью". Зайчонок ей не поверил. Он даже принялся бороться с луной, чтобы она оставила его плакать в свое удовольствие. Он оцарапал ее так сильно, что у нее до сих пор на лице шрам. Луна разозлилась и рассекла зайчика пополам: "Раз он такой и мне не верит, то он не появится вновь, как я, а останется мертвым". Поскольку зайчонок, по сути дела, был в ту пору человеком, луна превратила его в животное, которое всего боится и за которым все охотятся. Но нельзя есть определенное место в тушке зайца, потому что этот кусочек был когда-то человеком". Отрывок из работы Френсиса Разорбака, "Эта неизвестная смерть" 109 - МОХ 1 С исчезновением Билла Грэхема мы по-прежнему оставались впереди всего мира в танатонавтике. Но за нами уже шли другие группы, готовые догнать и, быть может, перегнать. Жан Брессон выбивался из сил на первой стене. Пока то, что находилось за Террой Инкогнита, по-прежнему оставалось неизвестным, венчик воронки, напротив, становился все более и более исследованным. Танатонавты всего мира сантиметр за сантиметром обшаривали внутреннюю стенку, облепив ее словно неутомимые сперматозоиды. Лондонский журнал продолжал представлять разведчиков смерти в образе птичек, клюющих челюсть зевающего крокодила. "Поближе ко мне, малыши, я всегда голоден", - гласила подпись под третьим рисунком, где на разверстой пасти рептилии кровь и перья означали, надо думать, несчастного Билла. При всем при этом Жан Брессон не потерял своего хладнокровия. Как и Рауль, он верил, что понемногу мы сможем выщипать коматозную стену. В целях рекламы или желая подбодрить науку, президент Люсиндер учредил приз: "Кубок Мох 1" и 500 000 франков тому чемпиону, который первым сможет пройти через этот барьер и вернуться невредимым, чтобы поведать о своем путешествии. Родился стимул. Пробил час "спортсменов от танатонавтики". Это были молодые люди, убежденные в бессилии и бесполезности официальных танатодромов с их чрезмерными ограничениями. Спортсмены предлагали стартовать и возвращаться, как сами считали нужным. В конце концов, после появления вознаграждения в виде Кубка, танатонавтика сейчас стала напоминать прыжки с шестом или бег с препятствиями. Мы вышли на этап, который я называю "гимнастической фазой". Клубы и частные общества сооружали свои собственные взлетно-посадочные полосы, копируя наши "ракетоносители". Творчество и изобретательность - таков был дух нового иллюстрированного журнала "Танатонавт-любитель", где публиковались практические советы и предлагались новейшие карты континента мертвых. Энтузиасты обменивались рецептами улучшенного запуска, продавали упаковки Пропофола и хлорида калия, похищенные из больниц, и даже предлагали стоматологические кресла. Разумеется, в журнале имелись отрывные плакаты с изображением самых знаменитых танатонавтов: Феликса Кербоза, Билла Грэхема и Жана Брессона. И каждый день монстр пожирал свою порцию безрассудных "спортсменов". Танатонавтика не была деятельностью, подобной всем остальным. Возможна лишь одна неудачная попытка. Все это мы дружески втолковывали в своих интервью, но именно такой риск и увлекал молодежь. Для них это было вершиной захватывающего возбуждения. Что-то вроде японского боевого искусства "яйба", где два соперника сидят друг перед другом со скрещенными ногами. Побеждает тот, кто первым выхватит свой клинок и раскроит напополам череп противника. Несчастные случаи не обескураживали зеленых первопроходцев. Что же касается награды, то она привлекла и ряд мошенников. Мы получали массу звонков. Один тип заявил, что преодолел Мох 1 и увидел голубой коридор, который тянулся в сторону белого света. Но когда мы его пригласили к себе и опросили под "сывороткой правды", он признал, что выдумал эту историю, чтобы наложить руку на приз. Многие другие шутники пытались симулировать успешный полет. Среди наиболее выдающихся повествований, что мы от них получали, был описан случай, как некто увидел за Мохом 1 свою тещу. Другие обнаружили там чисто выбритого Иисуса Христа, ракету "Аполлон 13", стык с Бермудским треугольником, инопланетян и даже... ничего. Эта последняя находка нас изрядно повеселила. "За смертью находится ничего!" - утверждал этот парень. - "Что значит ничего?" - "Как же, ничего и есть ничего", - нахально ответил он. Много честных людей потеряло там жизнь. Со своей стороны, Жан Брессон, не поднимая особых волн, продвигался вперед секунда за секундой и миллиметр за миллиметром. Сейчас у него была "кома плюс двадцать минут и одна секунда". Его вылеты становились все более и более безупречными. Сердце постепенно замедлялось и я вводил "ракетоноситель" с намного более мягкой формулой, которая позволяла лучше оперировать силой воли (кстати, благодаря новому препарату "Векурониум". Чтобы не утомлять вас химическими выкладками, скажу только, что 0,01 мг Векурониума на кило веса дает очень даже неплохие результаты). - Сегодня я собираюсь пройти Мох 1, - сумрачно объявил Жан Брессон, в которой уже раз садясь в пусковое кресло. - Нет, нет, не делай этого! - запротестовала Амандина, не скрывавшая своей привязанности к молодому каскадеру. Она взяла его за руку и оба замерли в долгом объятии. Потом он погладил ее плечо. - Не бойся. Я хорошо подготовлен, знаю свое дело и сейчас я чувствую, что могу туда пройти. Голос его был спокойным и решительным. Ничто в его поведении не выдавало хоть малейшего колебания. Предыдущей ночью они с Амандиной шумно занимались любовью, а наутро он выглядел в полной форме. Он сам вставил иглы в вены и проверил экраны, словно пилот, проводящий предстартовый контроль бортовой аппаратуры. - Постой, - сказал я, - если у тебя получится, а я верю, что получится, это надо делать в присутствии прессы. Жан Брессон задумался. Он уклонялся от телекамер и славы. Он уже видел, куда эти миражи завели бедного Феликса. Тем не менее, он знал, что без рекламы нам срежут фонды и, во всяком случае, когда речь идет о будущем танатонавтики, важно иметь как можно больше свидетелей. Он извлек иглы и стал ждать. В восемь вечера вся международная пресса толпилась в зале полетов. Мы разместили барьеры между пусковым троном и зоной "посетителей", уставленной креслами, как в кинотеатре. Некоторые из приглашенных пришли сюда только с целью поприсутствовать при смерти танатонавта. Здесь, через одну-две минуты, еще один человек скинет с себя свою телесную оболочку, чтобы - может быть - никогда уже в нее не вернуться. В рядах посетителей царило возбуждение. С незапамятных времен смерть всегда пленяла людей. Я заметил взволнованного телеведущего RTV1, что вел репортаж из Дворца Конгресса, а рядом с ним намного более спокойного журналиста Вийяна, представлявшего журнал "Танатонавт-любитель". Мы с Раулем и Жаном переоделись в смокинги по случаю великого события. С помощью Амандины мы уже вымыли, что называется, с головы до ног, наш танатодром, а то он уже начинал напоминать заброшенный гараж. Жан Брессон на своем троне выглядел очень сосредоточенным. Все в нем дышало силой, уверенностью и решительностью. Над ним весела карта Запредельного Континента и он долго пытал ее взглядом, будто стремясь получше запомнить свою цель - Мох 1. Пересечь Мох 1. Он скрипнул зубами. - Мох 1, я тебя пробью, - сорвалось с его губ. Он несколько раз вздохнул. Жан настроил свою электронную систему на "кому плюс двадцать пять минут", затем вернулся опять в стоматологическое кресло и, верный себе, хладнокровно вонзил иглу в локтевой сгиб. Работали все камеры, нацеленные на него, а репортеры свои комментарии давали шепотом, чтобы не нарушать сосредоточенности Жана Брессона. - ... э-э... да, дамы и господа, Жан Брессон собирается испробовать невозможное, пройти первую коматозную стену. Если у него получится, то он захватит Кубок и премию в 500 000 франков. Вот уже много дней атлет готовится к этому и степень его собранности невероятна... - OK, ready, - сухо объявил Жан. Мы в последний раз проверили показания всех дисплеев и управляющих консолей. - Я тоже "ready", - сказал я. - Готова, - последовало от Амандины. - Готов, - сказал Рауль. Словно авиатор далекой эпохи, Жан поднял большой палец: "От винта!" - Вперед, только вперед, в неизвестное, - прошептал Рауль. Брессон медленно отсчитывал : - Шесть... пять (закрыть глаза)... четыре... три (запрокинуть голову)... два (сжать кулаки)... один. Пуск! Мы скрестили пальцы. Удачи, Жан. "Черт возьми, - сказал я сам себе, - сейчас этот счастливчик наконец откроет, что там, за смертью. Узнает самый большой из всех секретов. Великую тайну, с которой столкнется каждый из нас. Вот сейчас он ее откроет и скажет нам: "Смерть - это то-то и то-то". Или наоборот: "Смерть - это совсем-совсем другое". Счастливчик". Амандина пожирала его глазами. "Счастливчик. Мне, наверное, вместо него бы следовало отправиться. Да. Так и надо было сделать", - думал я, а камеры работали полным ходом, чтобы не упустить ни единой миллисекунды этой сцены. 110 - ПОЛИЦЕЙСКОЕ ДОСЬЕ Фамилия: Брессон Имя: Жан Цвет волос: шатен Рост: 1 метр 78 см Особые приметы: нет Примечание: пионер движения танатонавтов Слабое место: отсутствие слабых мест 111 - УЧЕБНИК ИСТОРИИ "С тех пор как Феликс Кербоз открыл путь, полеты в страну мертвых не прекращались ни на минуту. Процент неудач упал до незначительного уровня, поскольку дорога на тот свет была сейчас прямой и надежной". Из учебника для 2-го класса 112 - ЗА МОХОМ 1 Ожидание. Я взглянул на часы: Жан в полете двадцать минут сорок пять секунд. Сейчас он, должно быть, уже там и видит, что происходит за Мохом 1. У него получилось, он преодолел препятствия и сейчас собирает совершенно новые знания. Он видит, он познает, он открывает. Заставляет всех нас ждать, пока сам не вернется и не расскажет. Что же там такое, после коматозной стены? Что или кто такое смерть? Кома плюс двадцать одна минута. Он все еще там, его пуповина еще не оборвана и он все еще может вернуться. С ума сойти. Кома плюс двадцать одна минута пятнадцать секунд. Должно быть, он там буквально обжирается сказочной информацией. Настоящий герой. Кома плюс двадцать одна минута и тридцать секунд. Его земное тело колотит дрожь. Несомненно, нервные рефлексы. Кома плюс двадцать четыре минуты и тридцать три секунды. Дрожь усиливается. Как будто тело сотрясают электрические разряды. Лицо искажено до такой степени, что иначе, чем гримасой боли, его не назовешь. - Он просыпается? - спросил один из журналистов. Электрокардиограмма показала мне, что танатонавт все еще там. Он прошел через первую стену смерти. Активность его головного мозга нарастала, хотя сердце все еще работало в минимуме. Должно быть, он встретил что-то удивительное, когда тайна приоткрыла свою маску. Потому что он совершенно точно прошел через ее дверь. Он несомненно все узнал. Может быть, он даже полон радости и удовольствия, оттого что понял, кто она такая - Костлявая. Смерть, он без сомнения ее узнал. Его удивила раскрытая тайна? Кома плюс двадцать четыре минуты сорок две секунды. Он строит гримасы, как в чистом кошмаре. Ладони вцепились в рукоятки кресла. Задравшиеся манжеты смокинга обнажили гусиную кожу. Он делает резкие движения. Словно имитирует схватку со свирепым монстром. Он издает предсмертные хрипы, изо рта капает пенистая слюна, он бьет кулаками, брыкается. К счастью, застегнутый ремень удерживает его на кресле, иначе он уже упал бы с него, оборвав при этом трубки и те электропровода, что связывают его с Землей. Лишившиеся дара речи журналисты смотрят на всю эту сцену. Все и так подозревали, что лишение невинности континента мертвых - вещь определенно рисковая, но здесь танатонавт, казалось, столкнулся с немыслимо страшными явлениями. Его физиономия не выражала ничего, кроме чистого, абсолютного ужаса. Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят две секунды. Он еще борется. Все отошли назад, чтобы не попасть ему под руку. Мне все это возбуждение показалось не самым положительным признаком. Рауль закусил губу. Амандина нахмурила брови и сморщила лицо. Я бросился к управляющей машине. Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Электрокардиограф превратился в сейсмограф в момент извержения вулкана. Через мгновение я понял, что если мы ничего не сделаем, Жан Брессон сейчас умрет. Загорелись лампы аварийной сигнализации. Взвыли аппараты. Но его электронная система уже сработала и резкий электроудар сотряс все тело. Он подскочил еще раз. Затем все вернулось в норму. Электроэнцефалограмма успокоилась. Предупредительные сигналы погасли. Аппаратура повела себя смирно. Брессон спасен. Мы вернули его к живым. Он был словно подвешенный в воздухе человек, а мы смогли подтянуть его обратно, на твердый и прочный утес. Повезло, альпинистская страховка, его эктоплазменная пуповина, выдержала. Он прошел через стену смерти. Мы опасливо приблизились. - Получилось! - принялся горланить позади нас человек от RTV1. Он, должно быть, воспользовался ожиданием, чтобы в уме отрепетировать свой репортаж. "В первом эксклюзиве по телеканалу, который можно смотреть хоть целый день, вы оказались свидетелями взлета и посадки первого танатонавта, пересекшего Мох 1. В прямой трансляции вы присутствовали при историческом моменте, о котором Жан Брессон после своего пробуждения поведет сенсационный рассказ". Пульс - нормальный. Нервная деятельность - почти нормальная. Температура - нормальная. Электрическая деятельность - нормальная. Жан Брессон открыл один глаз, затем второй. Ничто в его лице не отражало того нормального состояния, о котором свидетельствовали экраны. Куда подевалось легендарное хладнокровие этого каскадера? Ноздри вздрагивали, лоб залит потом, лицо не выражает ничего, кроме ужаса. Резким движением он расстегнул ремень и по очереди осмотрел нас, как совершенно незнакомых людей. Первым пришел в себя Рауль : - Порядок? Брессона колотила дрожь. Какой уж тут порядок... - Я прошел через Мох 1... Зал разразился аплодисментами, которые быстро стали смолкать при виде перепуганного человека. - Я прошел Мох 1..., - повторил он. - Но что я там видел... это... это жутко! Уже никаких оваций. Одна только тишина. Жан растолкал нас, чтобы пробраться ближе к микрофону. Ухватившись за него, он простонал : - Нельзя... нельзя, нельзя умирать. Там, после первой стены... там зло. Вы не поверите, какое это зло. Я прошу вас, я всех прошу вас, пожалуйста, никогда не умирайте! 113 - ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЭЗИЯ Трехзевый Цербер, хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ, Который вязнет в этой топи смрадной. Его глаза багровы, вздут живот, Жир в черной бороде, когтисты руки; Он мучит души, кожу с мясом рвет. А те под ливнем воют, словно суки; Прикрыть стараясь верхним нижний бок, Ворочаются в исступленье муки. Завидя нас, разинул рты, как мог, Червь гнусный, Цербер, и спокойной части В нем не было от головы до ног. Данте: Божественная Комедия, "Ад", Песнь шестая<>[10] Отрывок из работы Френсиса Разорбака, "Эта неизвестная смерть" 114 - ПЕРЕБОРЩИЛИ Нет смысла лишний раз подчеркивать, что этот странный "успех" заморозил всю нашу танатонавтическую деятельность. Жан, до сих пор галлюцинировавший страшными видениями, объяснял журналистам, что позади первой стены находится страна чистого ужаса. Страна тотального зла. - Это ад? - спросил один из журналистов. - Нет, ад, должно быть, более привлекателен, - ответил тот с цинизмом отчаявшегося. Президент Люсиндер, как и планировалось, организовал небольшой праздник, чтобы вручить Жану его приз в 500 000 франков и Кубок, но танатонавт на него не пришел. В своих интервью он во всем обвинял нас. Он окрестил нашу группу "буревестниками горя". Он говорил, что надо прекратить разведку континента мертвых, что мы зашли слишком далеко. Он советовал всем никогда не умирать. Сама мысль, что когда-то придется туда вернуться, приводила его в содрогание. - Я знаю, что такое смерть и ничто не пугает меня так, как предстоящая с ней встреча. Ах, если бы только я мог ее избежать! Он заперся в небольшом доме, который превратил в настоящий бункер. Он не хотел больше ни с кем видеться. Он стал постоянно носить бронежилет. Два раза в неделю он по случайно выбранному расписанию ходил к врачу. Чтобы избежать риска венерических заболеваний, он отрекся от женщин. Так как смертельные исходы в ДТП были многочисленны, он бросил свою машину где-то на пустыре. Страшась гибели в авиакатастрофе, он полностью отказался от конференций за границей. Амандина тщетно стучалась в его наглухо запертую дверь. Когда позвонил Рауль, чтобы по крайней мере нанести что-то новое на карту, Жан отрезал: "Черное, там все черное и одни только жуткие страдания", после чего бросил трубку. Вся эта перипетия привела к нехорошим последствиям. До сих пор публика с достаточным энтузиазмом следила за нашим завоеванием того света, потому как каждый надеялся, что мы обнаружим там землю вечного счастья. Не напрасно Люсиндер с Разорбаком с самого начала окрестили нашу миссию "Проект Парадиз". Человечество было убеждено, что за голубым туннелем экстаза мы найдем свет мудрости. Но если чудесный коридор ведет только к этой боли... Безнадежность, сквозившая в словах Брессона, быстро повлекла за собой соответствующие результаты. Отчаяние охватило всех и вся. Врачи кололи вакцины направо и налево. Продажи оружия подскочили до небес. Танатодромы опустели. Раньше для одних людей смерть была просто прекращением жизни, как ветер, задувающий огонек. Для других она была обещанием надежды. Сейчас же все знали, что смерть - это предельное наказание. Существование превратилось в эфемерный рай, за который нам в один страшный день предъявят крупный счет. Жизнь - праздник. Там же нет ничего, кроме мрака! Будь же проклят этот "успех" Брессона! Наши эксперименты подтвердили две истины, о которых толковал мой отец: что "смерть - это самое страшное, что только может случиться" и что "с такими вещами не шутят"... 115 - МИФОЛОГИЯ МЕСОПОТАМИИ "Я скитался по всем странах, пережил там все ненастья. Плыл в морях и океанах, не найдя и грана счастья. Жизнь влачил, от горя воя, боль терзала плоть мою, Видно, так уж я устроен. Но... бывать ли мне в раю?" Сказание о Гильгамеше Отрывок из работы Френсиса Разорбака, "Эта неизвестная смерть" 116 - ТАНАТОФОБИЯ После "дела Брессона" мы пережили длительный этап великого маразма. Все в трепете склонялись перед смертью и неописуемыми кошмарами, о которых говорил Жан. Все же нашлись и другие танатонавты, пересекшие стену. Но их свидетельства были ничуть не более успокаивающими. Кое-кто вещал о своей встрече с Костлявой, скелетом, вооруженным косой, со свистом рассекающей пуповинки безрассудных смельчаков, забравшихся слишком далеко. Африканский колдун-танатонавт сообщил о том, как избежал гигантского змея, плюющегося огнем. Исландский шаман уверял, что имел стычку с ухмыляющимся драконом, чьи зубы залиты кровью. - Странно, что образы смерти меняются в зависимости от конкретной культуры, - бормотал Рауль и опять с головой уходил в свои расчеты, что-то вымеряя циркулем. Но я знал, что эти ремарки не обнадеживали даже его самого. Свидетельства новых танатонавтов становились все более и более пугающими. Они говорили о сотнях гигантских пауков, изрыгающих зловонный яд, о летающих крысах с длинными зазубренными резцами. Похоже, повествования Лавкрофта<>[11] были верны на сто процентов. Описания монстров накапливались, одно другого хлестче. Один португальский танатонавт после своего приземления поразил всех историей о встрече с летучей мышью, на чьей шее висело ожерелье из человеческих черепов. С каждым днем свидетельства становились все более зловещими. Даже я сам трепетал перед смертью. И на меня распространилось то, что следует назвать всеобъемлющей танатофобией. "Танатонавт-любитель" со своими гипер-реалистичными картинками лишь подливал масла в огонь ненависти и отвращения к танатонавтике. Послушайте, такие описания смерти вас заставят умереть от страха перед своей собственной кончиной! Где же этот тяжким трудом заработанный вечный покой, если сразу после смерти надо столкнуться со всеми этими чудовищами, укрытыми за Мохом 1? Потому что, если верить свидетельствам международных танатонавтов, там нас в засаде поджидает нечто по имени Дьявол с копытами, парообразный Хтулу, осклизлый Дракон, пылающий Грифон, хихикающая Химера, Инкуб, Суккуб, Минотавр и Пожиратель душ. Смерть - это ловушка. Свет нас притягивает, а из-за первого занавеса выскакивают демоны. Нет нужды упоминать, что на следующий день упало число самоубийств. Все опасные виды спорта - автомобильные гонки, бокс, парашютизм, мотокросс, скачки, горные лыжи или банджи-джампинг - все меньше и меньше привлекали любителей острых ощущений. Наркодилеры больше не могли сбывать свой товар. Табачные лавки позакрывались. Аптеки процветали. Из соображений безопасности упало потребление электроэнергии в домах. Множество балконов обносились решетками. Крыши ощетинились громоотводами. Модельеры ввели в моду одежду с протекторами, которые заставляли человека ходить в раскорячку наподобие куклы, но защищали от травм при падении. На вершине скалистых утесов туманного Альбиона устраивались предохранительные поручни. В лаборатории Рауль пытался сохранять выдержку посреди этого урагана. Позади первой стены на карте он нанес черный коридор, украшенный одним вопросительным знаком. - Что же там может быть такое, что столь напугало Брессона и других? На данный момент наши эксперименты были приостановлены из-за нехватки танатонавтов-добровольцев. Мы все еще регулярно собирались на Пер-Лашез, хотя обстановка начинала напоминать сюрреалистический спектакль. - Что думает Люсиндер? - как-то спросила Амандина. - Твердит "А что, если Брессон прав?" - ответил Рауль. - Он был зачарован видом того света издалека. Сейчас он говорит, что вблизи это вовсе не так интересно. - Но все те люди, что летели вокруг него, они, кажется, с нетерпением стремились туда попасть, - настаивал я. - Приманка для птичек! Как окажешься рядом с тем местом, сразу начинаешь понимать, что никогда не следовало туда ходить. Люсиндер больше не уверен, что смерть - это вечеринка удовольствий. Мы с Амандиной и Раулем были в полном смятении. Мы не для того лезли из кожи вон, чтобы сорвать покрывало с ужаса, который навсегда останется самым большим сюрпризом для всех и каждого. Все наши деяния, как хорошие, так и плохие, были направлены на достижение этого отвратительного финала. Может быть, действительно есть неизбежный ад, этот зоопарк, кишащий вьющимися змеями и улыбчатыми вампирами, против которых предостерегают все религии мира? Что за ящик Пандоры мы открыли? Что за зловредные силы мы выпустили своим необдуманным любопытством? Мы хотели познать мистерию смерти... вот она нам и преподала урок. - Люсиндер хочет все бросить, - сказал Рауль. - Он даже думает подать в отставку. Он бы предпочел, чтобы из книг Истории были вычеркнуты все упоминания о его неудачливых набегах на смерть. - А ты? Рауль, сидя на могильной плите, чувствовал себя так же непринужденно, как и на диване. Он уютно прислонился к надгробной стеле. - Было бы слишком легко от всего отказаться при первой же неприятности. Высадившись в Африке, Австралии или Индонезии, пионеры-исследователи вынуждены были столкнуться с племенами каннибалов, с враждебными джунглями, полными скорпионов и прочих свирепых и неизвестных животных. И все же они не отступили. Любая разведка знает свою долю риска. Речь не идет о прогулке по розовому саду с детскими качелями. Приключение - это синоним опасности! Плодовитый ум Рауля ковал причины быть настойчивым и упрямым. Он вовсе не собирался бросать танатонавтику. Он вспугнул птиц, которых кормил из своих рук. - Все эти видения позади Моха 1 не согласуются между собой и тот факт, что все свидетельства негативны, не имеет особой важности. Жан Брессон не дал нам ничего определенного. Он, которого мы всегда считали серьезным и методичным, не сказал ничего, кроме нескольких наречий: страшно, ужасно, жутко... Его единственное точное определение - там все черное! - Вывод? Он зажег одну из сигареток "бидди", встал, потянулся всеми своими долговязыми конечностями и выпустил эвкалиптовое облако: - Вывод: мы не можем позволить, чтобы несколько трусов остановили нашу работу. - Жан не трус и не способен лгать, - объявила вечно лояльная Амандина. - Органы чувств могли его обмануть, - заметил Рауль. - Может быть, там есть фаза обольщения, за которой идет этап отвращения... Я также считаю его искренним, но меня беспокоит, что все эти видения столь различны. Похоже, что после первой стены тот свет персонализируется. Мишель, ты помнишь египетскую Книгу мертвых? Она повествует, что покойник должен столкнуться с монстрами, но если он сможет их одолеть, то потом спокойно продолжит свой путь. Своего рода инициирующее испытание, которое Жан, как мы видим, не смог преодолеть! Отсюда его довольно упрощенные заключения, что позади Моха 1 нет ничего, кроме ужаса. Я взглянул на Амандину. Ее вид был моим раем, ее светло-голубые глаза - моим великим путешествием. Зачем искать где-то далеко? Свой взгляд, что приводил меня в оцепенение, она спрятала под темными очками. - Рауль, и что? - Что ж, оставим пока свою работу и подождем, пока не пройдет время. Новости бегут одна за другой. Люди забудут танатофобию. И мы продолжим ради любви к науке! Между тем Люсиндер отменил свой закон, запрещавший интенсивную терапию при реанимации. Никто больше не хотел ставить точку и этим отправлять пациента неизвестно куда. Прежде чем лечь в хирургическое отделение, больные выписывали огромные чеки, гарантировавшие им как можно более длительное поддержание в состоянии "овоща" в случае неудачной операции. Амандина так и не встретилась снова с Жаном Брессоном. Кстати, его вообще никто больше не видел. В конечном итоге он забрал премию Люсиндера и потратил ее на строительство противоатомного убежища. Он спрятался посреди этажей, набитых ящиками с консервами и запасами минеральной воды, и о нем больше никто никогда не слышал. 117 - ПОУЧЕНИЯ ЙОГОВ "Четыре неверные особенности поведения провоцируют невежество и страдания человека : - Чувство индивидуальности. К успеху ведет: "Я умен"... К поражению ведет: "У меня ничего не получится"... - Привязанность к удовольствию: поиск вечного удовлетворения как единственной цели. - Предрасположенность к депрессии: постоянные думы о печальных воспоминаниях, которые подстрекают к мести и противопоставлению себя окружающим. - Страх смерти: болезненная потребность цепляться за свое существование, доказывающее личную индивидуальность, вместо того, чтобы вплоть до самой смерти пользоваться жизнью ради развития самого себя". Отрывок из работы Френсиса Разорбака, "Эта неизвестная смерть" 118 - СТЕФАНИЯ Танатофобия продлилась почти шесть месяцев. Шесть месяцев вынужденного безделья и одних и тех же споров в тайском ресторане мсье Ламберта. Полгода блужданий по Пер-Лашез. Полгода пыли, копившейся на нашем танатодроме. Растения в пентхаузе оплели рояль. Мы почти не видели Люсиндера. Даже Версинжеторикс, его пес, был мрачен. Амандина занялась кулинарией и пыталась нас утешить, готовя эпикурейские блюда. Мы играли в шашки, шахматы. Но не в карты, потому что никто не хотел видеть туза пик - предвестника смерти! Проблеск надежды, на который так рассчитывал Рауль, сверкнул из места, откуда мы его меньше всего ждали. Не из Соединенных Штатов, где, как мы знали, НАСА занимается сверхсекретными исследованиями, не из Великобритании, где после Билла Грэхема могли остаться подражатели, хотевшие пройти по его стопам. Наше спасение пришло из Италии. Мы знали о существовании в Падуе высококлассного танатодрома, но полагали, что - как и наш собственный - он сейчас впал в спячку. Так вот, хотя итальянцы и заморозили свою программу, они все же не до конца забросили старты. 27-го апреля они объявили, что смогли запустить человека за первую коматозную стену и что их танатонавт, вернувшись в свою телесную оболочку, дал гораздо более обнадеживающие свидетельства, чем Жан Брессон. Парадоксально, но журналисты, с ходу поверившие устрашающим рассказам Жана Брессона, проявили скептицизм по поводу восторга и оптимизма итальянцев. Итальянский танатонавт в действительности был танатонавткой. Ее звали Стефания Чичелли. Рауль долго разглядывал ее портрет в одном из выпусков Corriere della Sera<>[12]. Эта улыбающаяся молодая женщина объясняла в посвященной ей статье, что после Моха 1 она обнаружила гигантскую, залитую сумерками, черную равнину, где ей пришлось бороться с чрезвычайно агрессивными "пузырями воспоминаний". Пораженные коллеги подвергли ее опросу под "сывороткой правды", но ее утверждения остались теми же. - Выходит, она не врет, - сказал я. - Разумеется, нет! - вскинулся Рауль. - Тем более, что ее рассказ во всех деталях последователен. Я задумчиво помалкивал. - Я тебе говорю, Брессон просто-напросто столкнулся со своим прошлым и оно оказалось таким страшным, что он просто не смог его вынести. Амандина знала, что наш каскадер никогда не проходил сеансы психоанализа. Иногда она даже думала, что ему бы это не помешало, так как Жан тщательно скрывал свое прошлое. Мы решили провести расследование и выяснили, что Жан в детстве был сильно травмирован психически. Он окружил себя коконом молчания, но вся его защита разлетелась на куски при проходе через Мох 1. В своей памяти он хранил настолько мрачные воспоминания, что не смог выдержать шок. Амандина помчалась его ободрять. Но как и прежде, Брессон и в этот раз отверг все контакты с окружающим миром. Он не реагировал на неоднократный стук в дверь своей крепости, а телефон он уже давно отсоединил раз и навсегда. Охваченные любопытством, мы пригласили итальянку в Париж для вручения медали Почетного Легиона танатонавтов, учрежденного Люсиндером. Церемония проходила без барабанного боя и завывания фанфар. На этот раз мы предпочли не поднимать шума в прессе. Стефания Чичелли оказалась толстенькой, невысокой женщиной с симпатичным младенческим лицом. Ее черные вьющиеся волосы падали до поясницы. Джинсы и рубашка, казалось, вот-вот затрещат по швам, но очарования ей было не занимать благодаря свежим пухлым щечкам и детской улыбке. Уже в аэропорту она нас обняла, словно говоря, что все мы принадлежим к одной большой семье, семье "танатонавтов, не страшащихся смерти". Потом она залилась таким могучим смехом, что трудно было устоять на ногах. Мы потащили ее в тайский ресторан. Люсиндер предпочел не появляться, решив подождать и посмотреть, что к чему. Много лет прожив в Монпелье, Стефания безупречно говорила по-французски с очаровательным налетом солнечного итальянского акцента. Она принялась одну за другой поглощать порции вермишели с черными шампиньонами. С набитым ртом, она перемежала свои фразы приступами бурного смеха. Я никогда еще не видел, чтобы Рауль так внимательно кого-то слушал. Забыв про свою тарелку, весь поглощенный услышанным, он буквально пожирал ее глазами. Стефания резюмировала свои открытия. За первой стеной находится сумрачная, тлетворная зона, где не следует долго задерживаться. Словно черти, там на тебя набрасываются пузыри воспоминаний, стремящиеся не дать пройти к благотворному свету. И все же Стефания, проникшая туда с твердым намерением вернуться, не позволила себя захватить ни свету, ни демонам прошлого. Всегда заинтересованный в технике взлета, - в конце концов, это моя епархия, - я спросил, чем она пользовалась при старте. - Тибетская медитация плюс "ракетоносители" с облегченной дозой хлорида калия. У меня нет никакого желания отравлять себе печень! - Тибетская медитация! - воскликнул Рауль. Чуть не подавившись, он выплюнул три желтоватых побега сои, деликатно прикрыв рот ладонью, и затем спросил : - Вы... мистик? - Ну разумеется, - расхохоталась танатонавтка. - Переход в смерть представляет собой действо в принципе религиозное, по меньшей мере, духовное. Токсичное вещество позволяет стартовать, но как можно двигаться дальше без духовной дисциплины? Как можно правильно взлететь, не веря в Бога? У нас отвисли челюсти. До сих пор нам удавалось не подмешивать религию в свои научные эксперименты. Естественно, нас с Раулем интересовали всевозможные античные мифологии и религии мира, но на практике мы не хотели отягощать себя предрассудками, лежавшими в истоках всех легенд и верований. Кстати, Рауль, по большому счету, был атеистом. Он этим даже гордился, считая, что атеизм - это единственная позиция, возможная для современного человека, желающего во всем придерживаться научного подхода. С его точки зрения, прогресс заключался в скептицизме, а не в мистицизме. Бога не отвергают, поскольку его просто не существует. Со своей стороны, я был скорее агностиком. Другими словами, я признавал свое невежество. Даже атеизм казался мне религиозным взглядом. Утверждая, что Бога нет, атеизм тем самым проповедует определенную точку зрения на материю. Я таким нахальством не обладал.