спользовании заключенных концентрационного лагеря Дахау в качестве подопытных животных в научных исследованиях по заказу люфтваффе? --Нет! -- Вы когда-нибудь приказывали проводить бесчеловечные эксперименты на военнопленных? --Нет! Со своего места поднялся заместитель Главного обвинителя Великобритании сэр Дэвид Максуэлл-Файф. -- Вы когда-то были прекрасным пилотом, -- учтиво обратился он к Герингу. -- У вас впечатляющий послужной список. Неужели вы не помните об экспериментах по испытанию на прочность летных костюмов для военно-воздушных сил? -- От меня зависело решение многих вопросов, -- с не меньшей учтивостью в голосе ответил Геринг. -- От моего имени отдавались десятки тысяч приказов, я просто физически не мог знать обо всех опытах, проводимых учеными рейха. Максуэлл-Файф в качестве доказательства предъявил документы из переписки Генриха Гиммлера и фельдмаршала Эрхарда Мильха, помощника Геринга. В одном из писем Мильх благодарил Гиммлера за помощь в проведении экспериментов доктора Рашера во время полетов на больших высотах. В ходе опыта самолет с находящимся в нем без доступа кислорода заключенным еврейской национальности поднялся на высоту 20 тысяч футов. Несчастный задохнулся через тринадцать минут. -- Разве может быть, -- продолжал Максуэлл-Файф, -- что Мильх, докладывающий обо всем лично вам, знал об экспериментах, а вы -- нет? -- Вопросы, входившие в мою компетенцию, классифицировались по трем категориям, -- стал терпеливо объяснять Геринг, почти улыбаясь, -- срочные, важные и рутинные. Опыты, проводимые медицинской инспекцией люфтваффе, относились к третьей категории и не требовали моего персонального внимания. На суде больше ни разу не упоминался ученый, от одобрения которого зависели научные проекты Третьего рейха. Никто не вспомнил имени Клингзор. Не обмолвился о нем и Геринг; и даже фон Зиверс на последующих допросах отрицал, что назвал его. У Бэкона для выполнения задания не было ничего, кроме одного случайно оброненного слова. Лейтенант с досадой захлопнул папку с документами. Гипотезы: от квантовой физики до шпионажа Гипотеза 1 О детстве и юношестве Бэкона Газета "Нью-Йорк тайме" в номере от 10ноября 1919 года поместила на первой полосе следующие кричащие заголовки: В НЕБЕ ОБНАРУЖЕНЫ ИЗОГНУТЫЕ СВЕТОВЫЕ ЛУЧИ Ученые несколько удивлены результатами наблюдений солнечного затмения ТЕОРИЯ ЭЙНШТЕЙНА ТОРЖЕСТВУЕТ! Звезды находятся не там, где нам представляется или показывают расчеты, но причин для беспокойства нет! - ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ДЛЯ ДВЕНАДЦАТИ МУДРЕЦОВ Эйнштейн на встрече с издателями: "Больше никто в мире не способен понять это!" Альберту Эйнштейну уже исполнилось сорок, однако его имя впервые появилось в этой газете, выпускавшейся в огромном мегаполисе многотысячным тиражом. Почти пятнадцать лет прошло со дня публикации в 1905 году статьи ученого-физика о пространственно-временной относительности под заголовком "Об электродинамике тел в движении" со знаменитой формулой Е=mс2 1. Еще около четырех лет минуло со вре- 1. Формула показывает, что покоящееся тело обладает запасом энергии (т. н. принцип эквивалентности энергии и массы, открытый Эйнштейном). мени окончательной редакции гениальным мыслителем общей теории относительности. И лишь теперь глобальная значимость его открытия стала понятной и доступной не только специалистам, но и всему человечеству. С этого момента Эйнштейн превратился в оракула, в символ новой эпохи; каждое его слово подхватывали средства массовой информации и разносили по всему свету. Первая мировая война завершилась лишь несколько месяцев назад подписанием Версальского договора, люди начинали жить по-другому. Человечеством овладело ощущение грядущих перемен. Эйнштейн явился словно пророк, несущий спасительное слово Божие и способный чудом решить земные проблемы. На рубеже 1916 и 1917 годов Эйнштейн пытался найти возможность экспериментально проверить общую теорию относительности, но ему пришлось дожидаться окончания боевых действий, чтобы договориться с кем-нибудь о помощи в проведении опыта. Как только появилась возможность, он написал выдающемуся английскому астрофизику сэру Артуру Эддингтону1. Тот без колебаний согласился участвовать в экспериментальной проверке теории относительности. Один из способов проверки заключался в измерении отклонения луча света при приближении его к телу со значительной массой, например, в период солнечного затмения. Наблюдать полное солнечное затмение можно было, находясь в любой точке Земли вблизи экватора 20 мая 1919 года. В этот день, всего лишь через несколько месяцев после заключения перемирия2, и решили провести измерение. Англичанин снарядил две экспедиции: одна, возглавляемая им самим, отправлялась на остров Принсипи у западного побережья Африки; другая -- в Бразилию, в местечко под названием Собрал на севере страны. По его расчетам, оба места как нельзя лучше подходили для измерений отклонения солнечных лучей под влиянием расположенной на их пути Луны. Эйнштейн предположил, что это отклонение должно составить 1745 секунды, то есть в два раза больше, чем показывали формулы классической физики. 29 мая, в час тридцать дня, ярко полыхающее светило оказалось поглощенным тенью своего спутника -- Луны. Обманутые неожиданными сумерками, птицы суматошно бросились искать свои гнезда, а обезьяны и ящерицы принялись готовиться ко сну. Наступила недолгая колдовская ночь, наполненная испуганной тишиной. Спаренные фотокамеры с абсолютной синхронностью запечатлели природное явление. Результаты измерений, с учетом незначительной поправки на погрешность, полностью подтвердили идеи Эйнштейна! Прошло еще несколько недель, и известие о великой победе ученого-физика полетело по всему миру. И только через пять месяцев после проведения эксперимента, 10 ноября 1919 года, об этом событии смогли узнать читатели газеты "Нью-Йорк тайме". В тот же день, в семь часов тридцать минут утра, в маленькой больничке города Ньюарка штата Нью-Джерси, неподалеку от Принстона, родился новый обитатель этого мира, уже так не похожего на прежний после окончательного подтверждения открытия Эйнштейна. Вскоре 1. Артур Стэнли Эддингтон (1882--1944) -- директор астрономической обсерватории в Кембридже. В 1921--1923 гг. -- президент Королевского астрономического общества в Лондоне. 2. Перемирие с Антантой подписано Германией 11 ноября 1918 г. мальчика окрестили и дали имя Фрэнсис Перси Бэкон. Его отца звали Чарльз Дрекстер Бэкон, он являлся владельцем сети магазинов Олбани, а мать, Рэчел Ричарде, была дочерью банкира Реймонда Ричардса из Нью-Канаана, штат Коннектикут. Как-то июньским вечером мать решила научить сына складывать и вычитать числа. Она устроила его поудобнее у себя на коленях и тем же тихим, ровным голосом, каким рассказывала сказки, начала раскрывать перед ним таинства математики. Цифровой ряд простирался как крестный путь; каждое арифметическое действие казалось молитвой Господу. За окнами первая летняя гроза трепала верхушки деревьев. Вздрагивая при оглушительных раскатах грома, мальчик думал о том, что Бог вездесущ и милость его безгранична. В тот день маленький Фрэнк научился не бояться грозы и вдобавок понял, что цифры лучше людей, им можно верить, у них не меняется настроение (мальчика пугали непредсказуемые вспышки отцовского гнева и холодное высокомерие матери), они не обманывают и не предают и не бьют тебя только потому, что ты слабый. Прошло еще несколько лет, прежде чем он открыл для себя, что сухие математические формулы скрывают безумства и страсти, а цифры -- далеко не дружная маленькая семейка, как представлялось ему раньше. Наблюдение за цифрами, общение с ними стало для мальчика главным занятием в жизни, его убежищем и утешением, да фактически и самой жизнью. В первый, но далеко не в последний раз демоны алгебры похитили Фрэнка, когда ему исполнилось пять лет. Мать отыскала его в погребе, окоченевшего от ноябрьского заморозка, неотрывно глядящего на водопроводные трубы. С губ его стекала тягучая, с пеной, струйка слюны, а все мышцы казались туго натянутыми веревками. Домашний врач проконсультировался с невропатологом, но не мог рекомендовать родителям мальчика ничего, кроме как просто набраться терпения -- "само пройдет". "Он будто впал в спячку", -- заключил доктор, не в силах объяснить состояние ребенка, напоминавшее гипноз или аутизм. Через полтора дня Фрэнк ожил, принялся елозить и переворачиваться с боку на бок под одеялом, будто бабочка, выбирающаяся из кокона. Мать, не отходившая от постели сына с самого начала болезни, бросилась к нему, уверенная, что ее любовь к ребенку победила смерть. Однако мальчик, лишь только обрел способность говорить связно, тут же разочаровал ее. "Я просто решал одну проблему, -- заявил он к всеобщему изумлению. А потом улыбнулся: -- И решил!" Кажется, это произошло в воскресенье, мальчику тогда было не больше шести лет. Отец вдруг без всяких предисловий поднялся с места, подошел к нему и протянул футляр, обтянутый пропылившейся черной кожей. Перед изумленным взглядом ребенка предстали извлеченные Чарльзом разнообразные фигурки: драконы, самураи, бонзы и пагоды, хотя отец называл их по-другому -- кони, пешки, слоны и ладьи. Отец тут же расставил их на красивой доске с клетками из черного дерева и слоновой кости, которую разместил на столе в гостиной. Фрэнка тогда очень удивило воодушевление, с которым отец объяснял, как ставить шах, правильно делать ход конем или умело сплести эффектную дворцовую интригу, завершив ее рокировкой. А отцу эта безобидная игра дарила ощущение прежней силы, упоение битвой в давних нешуточных сражениях, от которых ныне остались только стычки с работниками его магазинов. -- Ну так что, сыграем партию? Правила ты теперь знаешь! -- Да, сэр, -- сразу согласился Фрэнк. Чарльз полностью отдался игре. Начиная с дебютной комбинации, он внимательно продумывал каждый ход, словно сверяясь с картой местности или поддерживая связь со своим штабом, который салютовал ему из воображаемого гарнизона. В тот вечер отец, не щадя сына, выиграл у него семь партий подряд, объявляя всякий раз унизительный мат королю. Его понятия о воспитании не позволили ему схитрить и дать сыну одержать хотя бы одну утешительную победу. В жизни -- как на войне: чтобы не погибнуть, надо не только уметь хорошо прятаться, но и научиться каждый день выбираться из окопов и по минному полю идти в атаку на врага. -- Ошибочка вышла, -- пробормотал Чарльз после своего первого поражения и, чтобы продемонстрировать высокий спортивный дух, раскурил гаванскую сигару. -- Впрочем, ты тоже играл неплохо. На следующий день он не стал дожидаться, когда сын попросит его сыграть в шахматы. Мальчик вернулся домой из школы (к тому времени ему уже исполнилось восемь лет) и увидел, как отец расставляет на доске фигуры. Каждую из них он предварительно протер тряпочкой, будто готовил нерадивых солдат к утреннему смотру. -- Ну что, начнем? Фрэнк почувствовал, что отец настроен серьезно. Тогда он решительно отбросил в сторону школьный ранец и сел к доске, готовый не просто к игре, но к настоящему бою не на жизнь, а на смерть. После нескольких часов сражения счет был в пользу мальчика; он выиграл первую, третью, четвертую и пятую партии. Обескураженный отец победил только во второй и шестой, утешая себя тем, что ему хотя бы удалось выиграть в завершающей партии, после чего поспешил встать из-за стола, ссылаясь на поздний час и на то, что у него есть важные дела. Чарльз стал все чаще проигрывать в шахматы и из-за этого относился к сыну еще суровее. Мрачное настроение почти не покидало его, а через несколько месяцев превратилось в хроническую депрессию. За год количество проигрышей намного превысило число удачных для него партий, тогда он прекратил играть с сыном в шахматы. Прошло еще несколько месяцев, и Чарльз умер от инфаркта. Фрэнк так и не узнал, ощущал ли когда-нибудь этот нелюдимый, скупой старик хотя бы малейшую гордость по поводу успехов сына. Поначалу наличие знаменитого тезки1 не казалось Фрэнсису большой неприятностью: ну мало ли на свете людей, имеющих одинаковые, весьма распространенные имена -- Джоны, Мэри, Роберты. Например, второго мужа матери звали Товий Смит, и его ничуть не смущало, что такую же фамилию носят еще тысячи людей. Вот только никто его не спраши- 1. Фрэнсис Бэкон (1561--1626) -- английский философ, родоначальник английского материализма. Его учение оказало огромное влияние на развитие науки и философии. Избирался в парламент, занимал важные посты в правительстве Англии. Ушел с государственной службы в связи с тем, что был осужден по обвинению во взяточничестве. вал с ехидством, как Фрэнсиса: "Вы, наверно, тоже станете гением, господин Бэкон?" Самое худшее, он действительно верил, что так и будет. Однако остальным казалось совершенно недопустимым, что из еще одного Фрэнсиса Бэкона может получиться блестящий ученый. И никто не упускал случая сравнить Фрэнсиса с "настоящим" Бэконом, словно он был неудачной или сомнительной копией утерянного оригинала. Со временем обида на шуточки по поводу имени потихоньку начала улетучиваться из сердца Фрэнсиса. Зато его все больше интересовала личность английского ученого, ставшего их причиной. Нынешний Бэкон буквально преследовал прежнего с той же навязчивой неутомимостью, с какой подросток каждый день старается обнаружить в своем отражении в зеркале малейшие признаки взросления. Было как-то неловко вычитывать в книгах собственное имя и в то же время знать, что оно принадлежит другому, но Фрэнсис упорно продолжал вникать во все подробности его жизненного пути и не уставал восхищаться его научными открытиями. Знакомясь со своим тезкой, он пришел к убеждению, что его собственная судьба, пусть даже по случайному стечению обстоятельств, неразрывно связана с этим человеком в результате если не переселения душ (такое вряд ли возможно), то по меньшей мере какого-то зова, донесшегося до него через века. Он пришел к выводу, что его долг -- продолжить каким-то образом дело этого человека, имя которого стало бессмертным. Наподобие сэра Фрэнсиса, юный Фрэнк увлекся наукой по многим причинам -- из любопытства, в стремлении постичь истину, реализовать свой природный талант; но в глубине души он признавал, что главной движущей силой, как и для его предшественника, стала обида и злость на весь мир. Только опираясь на точные, надежные и неизменные математические данные, мог он противостоять непредсказуемому и неуправляемому вселенскому хаосу. Однажды он проснулся с ощущением полной раскрепощенности и жажды деятельности. Необъяснимое состояние души заставило его сделать решительный шаг: отдалиться от чисто математической науки, переполненной абстрактными понятиями и не имеющими прикладного значения формулами, и ступить на более осязаемую и связанную с реальной жизнью почву физики. Такое решение хоть и не слишком порадовало мать Фрэнка, желавшую видеть сына инженером, но все же приближало его к тому, что ей казалось более понятным. Отныне он перестанет все время играть в цифры, вызывая у нее опасения по поводу его психического здоровья, и займется углубленным познанием элементов Вселенной: материи, света, энергии. Но вопреки надеждам матери Фрэнк не стал заниматься каким-то практическим делом вроде электроники, а увлекся ультрасовременным, менее всего разработанным и самым непрактичным направлением в физике: изучением атомов и совсем недавно созданной квантовой теорией. И вновь, как в математике, все здесь было не от мира сего, даже названия изучаемых Фрэнком объектов и явлений: частицы, силы, магнитные поля -- звучали так же экзотично, как и математические термины. Преодолев трудности науки и устояв под нажимом со стороны матери и отчима, Фрэнк через несколько лет блестяще защитил дипломную работу на тему о положительно заряженных электронах и с отличием окончил Принстонский университет. Ему исполнился двадцать один год, и его ожидало блестящее будущее; поскольку специалистов в этой области имелось раз, два и обчелся, учебные заведения сразу нескольких штатов пригласили его в аспирантуру для продолжения исследований. Бэкона особенно привлекало предложение Института перспективных исследований, находившегося там же, в Принстоне. Основан он был в 1930 году братьями Бамбергер, бывшими владельцами сети магазинов под тем же именем в Ньюарке. Уже очень скоро институт превратился в один из самых важных научно-исследовательских центров в мире. Достаточно сказать, что там работал Альберт Эйнштейн, решивший поселиться в США после победы нацистов на выборах в Германии, а также математики Курт Гедель1 и Джон фон Нейман2. Проходя осенью 1940 года по широким дорожкам Принстонского университета по направлению к зданию, где располагался кабинет заведующего факультетом, Бэкон не испытывал ни малейшего волнения, хотя знал, что декан вызвал его для важного сообщения. Пожав Бэкону руку, декан пригласил его сесть, раскрыл обложку одного из многих скоросшивателей, разложенных перед ним, и, не поднимая глаз, стал выискивать нужные места в тексте. -- Та-ак, Фрэнсис Бэкон, ну конечно, кто же не знает этого имени? Очень хорошо... Summa cum laudeS... "Прекрасная трудоспособность... Выдающиеся аналитические способности... Иногда проявляет нерешительность, зато отличный теоретик... В общем и целом, один из наиболее одаренных представителей нынешнего поколения..." Каково? Сплошные положительные отзывы о вас, юноша! Это удивительно, просто удивительно! Благодаря рекомендации профессора Освальда Веблена руководство Института перспективных исследований сочло целесообразным включить вас в штатное расписание. (Бэкон не удержался и улыбнулся.) Нам, конечно, хотелось бы, чтобы вы остались у нас, но решающее слово за вами. Если предпочитаете перейти к нашим соседям, я не смею возражать. Хочу только предупредить, что там вас зачислят на должность ассистента, а не аспиранта... Знаете, что это означает? Может быть, хотите подумать еще или вы уже приняли окончательное решение? -- Я хочу принять предложение института, профессор. -- Так я и думал, -- ответил тот. Бэкон уже оценил все преимущества и недостатки такого шага. Хотя институт не позволял ему продолжить учебу в аспирантуре, зато у него появлялась возможность работать вместе с лучшими физиками и математиками мира. Для Бэкона это имело решающее значение. -- Ну что ж, очень хорошо, -- добавил декан. -- Значит, ничего не поделаешь. Сколько вам лет, юноша? -- Двадцать один. -- Вы еще очень молоды... Слишком молоды. У вас есть время для выбора, но не так много, чтобы терять его впустую. Возраст имеет первостепенное значение для ученых-физиков. Есть закон жизни, неспра- 1. Курт Гедель (1906--1978) -- австрийский логик и математик. В 1940 г. эмигрировал в США. 2. Джон (Янош) фон Нейман (1903--1957) -- американский математик. Принимал участие в работах по созданию атомной бомбы. До переезда в ГИТА в 1930 г. несколько лет преподавал в Берлинском университете. 3. С величайшей похвалой (лат.) -- формула присуждения диплома с отличием. ведливый, как все остальные, но вы должны постоянно помнить о нем: когда вам стукнет тридцать, вы перестанете существовать для физики... Перестанете существовать! Знаю это по собственному опыту... -- Спасибо за совет. Бэкон в этот момент уже размышлял о встрече, назначенной ему профессором фон Нейманом на три часа во вторник. Декан вывел его из задумчивости словами: -- А теперь отправляйтесь, и удачи! Гипотеза 2 О фон Неймане и войне -- Меня зовут Бэкон, профессор. Фрэнсис Бэкон, -- представился Фрэнк, явившись в институт в условленное время. Ради такого случая он облачился в свой лучший костюм мышиного цвета и повязал галстук с узором в виде маленьких жирафов. -- А, Бэкон! Дата рождения-- 22 января 1561 года, место рождения -- Йорк-Хаус, скончался в 1626 году! К несчастью, обладал маниакальными наклонностями. И великолепным интеллектом, без всякого сомнения! Я мог бы сейчас же, строчку за строчкой, процитировать его "Novum Organum"1, но боюсь, вы заскучаете. К тому же у меня сегодня намечено мероприятие, на которое весьма нежелательно опаздывать! В Принстонском университете, где Джон фон Нейман несколько месяцев преподавал математику на соответствующем факультете, молодой профессор приобрел славу умнейшего человека и никудышного учителя. Его венгерское имя Янош позже превратилось в немецкое Йоханнес, которое он сам потом поменял на английское Джон, чтобы избежать трудностей в общении с новыми согражданами. Из тех же соображений фон Нейман охотно откликался на "Джонни", что в сочетании с фамилией звучало как смесь шотландского виски и чешского пива. Родился фон Нейман в Будапеште в 1903 году, то есть ко времени повествования ему исполнилось только тридцать семь, однако бывший вундеркинд уже сделал стремительную карьеру, став одним из крупнейших математиков мира и, несколько месяцев назад, самым молодым сотрудником Института перспективных исследований. Бэкону не привелось присутствовать на уроках профессора, но рассказы о его причудах, ходившие среди студентов Принстонского университета, он слышал много раз. Фон Нейман обладал способностью производить в уме арифметические действия с невероятной быстротой, он также имел фотографическую память: ему было достаточно лишь взглянуть на страницу текста или мельком пролистать книжку, чтобы спустя некоторое время воспроизвести прочитанное дословно, без ошибок, от начала до конца. Он неоднократно проделывал это с первой частью "Повести о двух городах"2. Нетерпеливый по природе, фон Нейман все время срывался на уроках, ругал студентов за медлительность и непонимание, из-за чего каждому приходилось "разжевывать" все по многу раз, а больше всего за то, с каким удивленным и испуганным выражением на лицах они пытались 1. "Новый органон" (лат.) -- заглавие одной из работ Ф. Бэкона. 2. Исторический роман Чарльза Диккенса о Великой французской революции. решать его изящные уравнения. Никому не удавалось научиться чему-либо на его уроках по той простой причине, что сам учебный процесс на них протекал со скоростью, не позволяющей нормально воспринимать материал. Студенты только начинали переписывать в тетради длиннющую формулу, набросанную фон Нейманом мелом на доске, как коварный профессор уже стирал ее тряпкой и принимался выстраивать новую цепочку цифр и символов, словно перед аудиторией была не классная доска, а "бегущая строка" рекламы на Бродвее. За все время преподавания в университете лишь один аспирант смог защититься под его руководством, и фон Нейман даже не помышлял повторить этот неудачный эксперимент, помня о неприятной необходимости читать и перечитывать чужие убогие выкладки и разбираться в неуклюжих математических конструкциях. Поэтому, когда директор Института перспективных исследований Эйбрахам Флекснер пригласил его в свою команду, сказав, что, как и другим профессорам, ему не придется преподавать, фон Нейман с радостью согласился. Наконец-то он навсегда расстанется с этим сборищем бестолочей, которые даже не могут отличить Моцарта от Бетховена! -- А теперь я должен идти! Сегодня заседание ученого совета, вы знаете, что это такое? Будет чай, печенье и звездопад имен... Не таких ярких, как ваше, но достаточно знаменитых, чтобы поторопиться, понятно? -- Он задержался на мгновенье -- крупный, даже полноватый, с выступающей из-под овальной бородки мягкой, пухлой складкой. -- Что же нам с вами делать, Бэкон? Жаль заставлять вас ждать, вы никак не входили в мои планы... Скажите же, что мне делать... Бэкон открыл было рот, чтобы объясниться, но не произнес ни слова. Манера фон Неймана разговаривать напоминала бессвязные рассуждения Гусеницы из "Алисы в Стране чудес". -- Ну конечно, конечно. Отличная идея, Бэкон... Завтра я устраиваю небольшую вечеринку, понимаете? Я всегда стараюсь как-то развлечься, здесь иногда становится так тоскливо! Я и жене все время говорю -- давай сделаем себе барную стойку, как в Будапеште, однако не обращайте внимания, Бэкон... Ну все, пойду. Завтра жду вас у себя дома в пять, до того, как соберутся все остальные... Устраиваем маленький прием, понимаете? Смерть скуке! Вы, наверно, слышали о наших вечеринках? А сейчас мне надо идти. К сожалению. Не забудьте: в пять... -- Профессор... -- попытался вставить Бэкон. -- Я же говорю вам! Позже обсудим это дело без всякой спешки. С вашего разрешения... После долгих пререканий с упрямой секретаршей, наотрез отказывавшейся дать ему домашний адрес фон Неймана, Бэкон все же добился своего и со свойственной ему пунктуальностью прибыл точно в назначенное время к дому номер 26 по Уэсткотт-роуд. Возле центрального входа стоял крытый грузовичок, с которого два работника методично сгружали и относили на кухню подносы с закусками. Бэкон позвонил в колокольчик и подождал с минуту. Никто к нему не вышел. Тогда он набрался храбрости и проскользнул в дверь вместе с прислугой. Минуло еще несколько минут, прежде чем горничная обратила внимание на посетителя и отправилась доложить. Вскоре появился полуодетый фон Нейман -- в пиджаке, но с галстуком, свисающим с согнутой в локте руки. -- Бэкон! -- Да, профессор. -- Ну вот, опять вы! -- Он удобно расположился в одном из кресел, жестом пригласил Бэкона сесть и стал застегивать манишку на груди. -Не то чтобы меня беспокоила чужая навязчивость, но все же надо соблюдать приличия, друг мой. У меня банкет на носу, вы хоть представляете, что это такое? Сейчас просто не до разговоров о физике, вы понимаете, надеюсь! -- Вы сами сказали мне прийти, профессор... -- Глупости, глупости, Бэкон. -- Теперь толстые пальцы принялись за галстук. -- Но раз уж вы явились сюда, было бы неправильно отправлять вас обратно ни с чем, как вы полагаете? Соблюдать приличия, друг мой, -вот чего не умеют американцы... Не хочу переходить на личности, уверяю вас, но вы начинаете действовать мне на нервы. -- Фон Нейман стал разглядывать Бэкона, словно патологоанатом перед вскрытием. -- Как известно, мне предстоит решить, принять вас в институт или нет. В моих руках -- ваше будущее... Ужасная ответственность, друг мой, ужасная... Все хотят, чтобы именно я определил, кто вы -- мудрец или глупец! -- Я передал для вас свои биографические данные, профессор. -- Вы по образованию физик, не так ли? -- Да, сэр. -- Видите ли, -- задумчиво протянул фон Нейман, -- то, что я написал маленькую книжку по квантовой теории, конечно, не дает мне основания экзаменовать всякого невежду, который пытается изучать этот вопрос. О, пожалуйста, не делайте такое лицо, друг мой, я ведь говорю не о вас, нет-нет... Да, боюсь, эти черти ничего мне не передавали. -- Фон Нейман поднялся с кресла и склонился над столом с закусками, разыскивая глазами vol-au-vent1 с шампиньонами, потом взял все блюдо и отнес к своему креслу; предложил Бэкону выбрать пирожок, но тот отказался. -- Представляете -- ни-че-го! А мне в ближайшие дни нужно будет сдать в приемную комиссию свое заключение по вашей кандидатуре. Что же мне делать? -- Не знаю, профессор... -- Нашел! -- воскликнул тот, осененный неожиданной идеей. -- Вы, конечно, догадываетесь, что мы вот-вот окажемся втянуты в войну? Бэкон оказался не готов к такой стремительной перемене темы. -- Да, -- пробормотал он ошеломленно. -- Не сомневайтесь, Бэкон, конфронтация с Адольфом и джепомгс1 неизбежна. -- Многие выступают против войны... -- То есть вы хотите сказать, что боитесь? Что не хотите спасти мир от дьявола? Бэкон никак не мог понять, куда клонит фон Нейман со своими разговорами; ему казалось, что тот просто потешается, поэтому решил не высказываться по существу. -- Скажите, Бэкон, что такое, по-вашему, война? -- Н-не знаю, боевые действия между двумя или более противниками. -- А еще? -- Фон Нейман заметно терял терпение. -- Почему ведутся боевые действия, для чего? 1. Волован, слоеный пирожок (франц.). 2. Japs (жарг. от англ, thejapanese, японцы)-- презрительное прозвище японцев. -- Для достижения противоположных целей! -- выпалил Бэкон. -- Да нет же, господи, совсем наоборот! -- Общих целей? -- Ну конечно! У них одна и та же цель, одинаковый интерес, но он может быть реализован только за счет противника. Вот почему воюют. Бэкон в замешательстве молчал. Фон Нейман тем временем пытался приглушить охватившее его возбуждение быстрым поеданием пирожков. -- Приведу вам простой и наглядный пример. Для начала рассмотрим общие интересы нацистов и англичан: отхватить себе кусок пирога покрупнее, европейского пирога! Завладев властью в Германии в 1933 году, Гитлер только тем и занимался, что отрезал себе все новые ломтики: сперва Австрию, затем Чехословакию, потом Польшу, Бельгию, Голландию, Францию, Норвегию... Теперь ему нужен весь пирог! Поначалу англичане попустительствовали этому грабежу -- вспомнить хотя бы злополучную конференцию в Мюнхене1, но потом им стало казаться, что Германия слишком жадничает. Следите за мыслью? -- Да, профессор. Война похожа на игру. -- В 1928 году я опубликовал статейку на эту тему, -- сказал он многозначительно. -- Вы ее не читали? -- "О теории настольных игр", -- процитировал Бэкон. -- Я слышал об этой статье, но, к сожалению, еще не читал... -- Что ж, поверю вам, -- снисходительно произнес профессор. -- Хорошо, предположим, что противоборство между Гитлером и Черчиллем есть игра. Добавим к этому одно условие, которое пока не прозвучало достаточно отчетливо, а именно: участники игры действуют по рациональным соображениям. -- Понимаю, -- осмелился Бэкон. -- Они сделают даже невозможное, чтобы добиться поставленной перед собой цели -- победы. -- Очень хорошо, -- фон Нейман впервые улыбнулся. -- Теория, которую я в настоящее время разрабатываю вместе с моим другом экономистом Оскаром Моргенштерном2, утверждает, что все рациональные игры должны иметь математическое решение. -- Другими словами, стратегию. -- Вы поняли, Бэкон! Самая эффективная стратегия в игре (или войне) -- та, которая дает наилучший результат. Так вот, -- прочищая горло, фон Нейман сделал глоток из стакана с виски, -- как я понимаю, существуют два типа игр: "с нулевой суммой" и те, которые не являются таковыми. В игре с нулевой суммой результат является конечным, то есть один игрок выигрывает то, что проигрывает другой. Если идет борьба за один пирог, то каждый кусок, доставшийся мне, означает потерю для моего противника. -- А в играх, которые не относятся к тем, что с нулевой суммой, выигрыш каждого участника не обязательно означает потерю для его противника, -- довольный своей сообразительностью, вставил Бэкон. 1. Речь идет о Мюнхенском соглашении 1938 г. -- о расчленении Чехословакии, подписанном 29 сентября в Мюнхене главами правительств Великобритании, Франции, Германии и Италии. 2. Оскар Моргенштерн (1902--1977) -- американский экономист, математик, профессор Принстонского университета с 1938 г. Получил известность как создатель {совместно с Джоном фон Нейманом) теории игр. -- Именно! Таким образом, войну между нацистами и англичанами следует отнести... -- К играм с нулевой суммой! -- Согласен. Примем это за рабочую гипотезу. На каком этапе развития находится сейчас война? Гитлер владеет половиной Европы; англичане оказывают ему чисто символическое сопротивление. Русские выжидают -- они связаны пактом о ненападении с немцами. Если все так, как я обрисовал, скажите мне, Бэкон, какова, по-вашему, будет дальнейшая стратегия фюрера? -- возбужденно спросил фон Нейман; грудь его вздымалась и опускалась, как кузнечные мехи. Вопрос был трудный и, как понимал Бэкон, представлял собой ловушку. Очевидно, что ответ должен не основываться на оценке политической ситуации, а следовать математической логике фон Неймана. -- Гитлер захочет еще один кусок пирога. -- Это я и хотел услышать! -- воскликнул профессор. -- То же самое мы постоянно твердим и президенту Рузвельту. А какой кусок, если быть точными? Выбор был невелик, и Бэкон долго не колебался. -- Думаю, он начнет с России. -- Почему? -- Потому что это наиболее слабый потенциальный противник. К тому же Гитлер не может позволить Сталину выиграть время для дальнейшего укрепления армии. -- Отлично, Бэкон! А теперь перейдем к самому трудному. -- Фон Нейман с видимым удовольствием забавлялся молодым собеседником, как кошка -- мышкой. -- Рассмотрим нашу позицию в этом вопросе, позицию Соединенных Штатов Америки. Поскольку мы пока напрямую не вовлечены в игру, то можем быть достаточно объективными. Попытаемся рационально обсудить наши возможные действия. Моя теория следующая, -- фон Нейман взял с журнального столика, стоящего посреди гостиной, лист бумаги и начал тщательно вычерчивать схему. -- То, что происходит между немцами и нами, не относится к играм с нулевой суммой. Успех участников оценивается по количеству очков, набранных в соревновании за то, чтобы откусить как можно больше от еще большего пирога: мирового. У каждой стороны имеется собственная стратегия. Соответственно, существуют четыре возможных хода: Соединенные Штаты могут вмешаться в войну или нет; страны Оси1, со своей стороны, могут напасть на нас или нет. Так каковы же вытекающие отсюда четыре сценария игры? На это Бэкон ответил вполне уверенно: -- Во-первых, мы наносим по ним удар; во-вторых, они нападают первыми, стараясь застать нас врасплох; в-третьих, и те и другие начинают военные действия одновременно; в-четвертых, ничего не происходит, и обе стороны остаются на тех же позициях, что и сейчас. -- Блестящий анализ, маршал Бэкон! А теперь рассмотрим последствия каждого варианта. Если мы первыми объявляем войну, то приобретаем в свою пользу определенный элемент неожиданности. Минусом является то, что американцы неизбежно понесут большие потери. Ес- 1. Т. н. "Ось Берлин--Рим--Токио"; 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали "тройственный пакт" о совместной борьбе за передел мира. ли, наоборот, они нападают первыми, внезапность -- на их стороне, но им придется вести войну на два фронта (поскольку, в соответствии с нашей теорией, они вот-вот нанесут удар по красным). По третьему сценарию, и те и другие вступают в войну одновременно, то есть делают официальные заявления и соблюдают другие формальности; упускают, таким образом, возможность застать противника врасплох и несут одинаково большие людские потери. Наконец, если мы оставляем все как есть, то, скорее всего, Гитлер становится хозяином Европы, а мы -- всей Америки. Впрочем, в долгосрочной перспективе это все равно приведет к конфронтации между нами... -- Мне нравится ваш анализ, профессор! -- Я рад, Бэкон. А теперь распределите очки по результатам, достигнутым игроками. -- С удовольствием, -- оживился Бэкон и стал писать на листе бумаги. 1. Соединенные Штаты и страны Оси начинают боевые действия одновременно = США -- 1; Ось -- 1. 2. Соединенные Штаты атакуют первыми и застают Ось врасплох = США - з; Ось - о. 3- Соединенные Штаты выжидают, а Ось неожиданно нападает = США - о; Ось - з. 4- Ситуация остается такой же, как до настоящего момента = США -- 2; Ось - а. Потом он начертил следующую табличку: Ось нападает Ось выжидает США нападают 1 -- 1 3-0 США выжидают о-з 2 -- 2 -- Итак, вопрос задачи, -- фон Нейман возбуждался все больше, -- что нам надлежит предпринять? Бэкон любовался табличкой, словно живописным полотном эпохи Возрождения; ее простота казалась ему, как и профессору, выразительной и прекрасной. Она была настоящим произведением искусства. -- Хуже всего выжидать и подвергнуться неожиданному нападению противника. В этом случае счет ноль--три в пользу Адольфа. Самое неприятное то, что мы не знаем, чего ожидать от этого бандита. Поэтому единственное рациональное решение в данной ситуации -- атаковать первыми. Если удастся застать нацистов врасплох, то нам достанется максимальный выигрыш -- три очка. Профессор выглядел даже удовлетвореннее своего ученика, который не только убедил его в том, что обладает недюжинными способностями, но также поддержал идеи ученого в вопросе формирования президентом Рузвельтом военной политики. Фон Нейман был одним из самых горячих сторонников запуска Соединенными Штатами программы широкомасштабных исследований в области деления атомных ядер с момента открытия этого явления в 1939 году - Создание атомной бомбы, если такое возможно, не только явилось бы решающим фактором в конфронтации с немцами и японцами, но позволило бы вообще навсег- да покончить с угрозой войны. К несчастью, призывы и предупреждения ученого не производили большого впечатления на президента США. -- Боюсь, мне не остается ничего другого, как смириться с вашим каждодневным присутствием в коридорах Фулд-холла, сколь бы оно ни действовало мне на нервы, -- произнес фон Нейман, тяжело поднимаясь с кресла. -- Однако не воображайте, что вы перенеслись в рай, Бэкон! Обещаю, вы будете работать как лошадь и в конце концов возненавидите расчеты, которыми я вас завалю! Жду вас в своем кабинете в понедельник. Он направился к лестнице. Прежде чем исчезнуть за дверью одной из комнат второго этажа, фон Нейман остановился и повернулся к Бэкону. -- Можете остаться на банкете, если вам больше нечем заняться. Как и предвидел Джон фон Нейман, в конце 1941 года Соединенные Штаты были вынуждены вступить в войну. Президент Рузвельт до последнего мгновения придерживался политики нейтралитета, чем воспользовались японцы, выбравшие наилучшую стратегию -- внезапное нападение. В три часа утра 7 декабря без всякого предупреждения тучи японских бомбардировщиков атаковали корабли военно-морского флота США, стоявшие на якоре в порту Перл-Харбор. Такое вероломство вызвало крайнее возмущение и ненависть к Японии во всех слоях американского общества. Гипотеза 3 Об Эйнштейне и любви К концу 1933 года, когда Эйнштейн насовсем обосновался в США, он уже приобрел известность этакого всемирного мыслителя, и общение с ним приводило в восторг даже тех, кто в физике не понимал ни единого слова. Создатель теории относительности с готовностью взялся за роль мудреца и живой легенды. Удовлетворяя несведущее любопытство своих почитателей, он отвечал на их бесхитростные вопросы загадками и неожиданными суждениями, похожими на короткие буддистские притчи. Длинная, спутанная, недавно поседевшая шевелюра и глаза, очерченные глубокими морщинами, как нельзя лучше подчеркивали образ человека не от мира сего, одиночки-отшельника. Именно такого недоставало современной эпохе. Корреспонденты журналов и газет (включая, кстати, и "Нью-Йорк тайме") частенько наведывались к нему в дом на улице Мерсер. Всезнающий, как Сократ и Конфуций вместе взятые, Эйнштейн принимал газетчиков с терпением учителя, для которого иметь дело с невежественными учениками -- каждодневная обязанность. Очень скоро истории и анекдоты о его интервью и выступлениях перед прессой начали рассказывать и пересказывать по всей стране. Откровения ученого повторяли и