т ее сильнее, чем Бога... И тут происходит чудо. Кундри подходит вплотную и целует Парсифаля -- тот, повторяю, не в состоянии отвергнуть ее. И тем не менее этот поцелуй Кундри обращается против Клингзора и его царства тьмы, так как ею движет не страсть, не похоть, не сладострастие, но -- увы!-- сострадание... В сознании девушки вдруг возникает образ раненого Амфортаса. Тревожное чувство охватывает Кундри, она рассказывает Парсифалю, как однажды ей явился сам Спаситель, но при виде следов его мучений девушка лишь посмеялась над ним. С тех пор этот смех преследовал ее, и единственным способом отделаться от него было заставить кого-нибудь согрешить... Парсифаль возмущен таким богохульством и отстраняется от нее. Кундри в ярости проклинает Парсифаля, Клингзор с высоты своего замка делает то же самое. Но проклинать уже поздно. Парсифаль победил. То, что происходит дальше, -- лишь довершение триумфа. Клингзор спускается из дворца в сад и вступает в поединок с Парсифалем. Сжимая в руках свое оружие, копье Лонгина, Клингзор пытается поразить им противника, но оно отказывается ранить юношу. Теперь все, что требуется от Парсифаля, -- осенить жилище Клингзора знаком святого креста, и огромный замок, царство видений и призраков, колдовства и прорицаний, рушится до основания... Это похоже на Апокалипсис, Фрэнк, на Всемирный потоп, трагический конец целой эпохи... Парсифаль оборачивается к Кундри и говорит ей: "Ты знаешь, где найти меня..." После этих загадочных слов занавес падает. Книга третья Законы предательства Закон! Все люди слабы Почему мы такие слабые? По той простой причине, что не ведаем, чего ждать от будущего. Живем в нескончаемом сегодняшнем дне, снедаемые желанием узнать свою судьбу. Следовательно, все мы суть невольные искатели сами не знаем чего. И что же мы делаем, чтобы скрыть от себя нашу слабость? -- Изобретаем, выдумываем, творим. Не устаем думать, что брошены в эту пучину недаром, что чей-то извращенный ум поставил перед нами хитрую задачу разрешить хоть какое-нибудь из наших сомнений. , Следствие I Среди всеобщей неразберихи всегда найдется человек, способный обратить в свою пользу чужое неведение. Кто-то обязательно возвысится над остальными и присвоит себе право на обладание истиной. В какой момент слабый превращается в сильного? Ответить на этот вопрос несложно. Если кому-то удастся заставить поверить остальных в то, что он лучше их знает будущее, значит, он способен диктовать свою волю другим. Как указал Макс Вебер, власть есть не что иное, как умение с наибольшей вероятностью предвидеть чужое поведение. Гитлер был ясновидящим, он мог управлять себе подобными благодаря своему божественному (или дьявольскому) дару, который позволял ему видеть дальше, чем остальные. Для него будущее было таким же ясным, как настоящее. Как же после этого не признавать с горечью собственное ничтожество и не восхвалять изрекаемую им Истину? Закон II Все люди лживы Если, в соответствии с теоремой Геделя, любая аксиоматическая система содержит неразрешимые утверждения; если, в соответствии с релятивизмом Эйнштейна, не существует абсолютного времени и пространства; если, в соответствии с принципом неопределенности, причинность уже не годится для уверенного предсказания будущего; и если у каждой отдельной личности имеется своя отдельная правда -- это означает, что существование всех нас, созданных из одинаковой атомной материи, есть неопределенность. Наши убеждения, таким образом, неизбежно половинчатые. Следствие II Лживость въелась в наше сознание и в нашу душу, как червь-паразит в плоть жертвы. Мы обманываем по самым разнообразным соображениям, иногда -- просто по привычке, поскольку, затерявшись в бескрай- ности Вселенной, даже не знаем, кто мы. Если я не могу сказать сам о себе, что говорю правду, как могут быть в этом уверены остальные? Закон III Все люди - предатели Предателем может стать лишь тот, кто твердо придерживается хотя бы одного убеждения, верит хотя бы в одну жизненно важную истину и тем самым обрекает себя на роль разрушителя. Такого ждет трагическая и жестокая участь; он низвергает устои собственной системы, ведет войну против себя, ломает принципы своего существования. Решусь даже дать определение крайнего случая: только тот настоящий предатель, кто в итоге самоуничтожается. А вот как Оскар Уайльд высказался на этот счет: люди губят лишь то, что любят. Следствие III Влюбленные защищают свою любовь как единственную истину на свете, как высшую ценность на земле, как высшую религию и подавляют всех непосвященных с беспощадностью и жестокостью диктаторов и палачей. Они верят, что их правота служит им оправданием. В Америке лейтенант Фрэнсис П. Бэкон лгал двум женщинам, важнее которых для него не было никого и ничего на свете, -- Вивьен и Элизабет. Я, в свою очередь, лгал Генриху, Марианне, Наталии... Во всех случаях любовь служила нам искуплением грехов. Мы и ведать не ведали, что все абсолютные величины -- из которых любовь самая великая -- порождают предателей. Диалог первый: о том, как забывается история Лейпциг, 5 ноября 1989 года -- Вы не могли бы включить эту лампу? -- Конечно, -- отвечает он мне. -- Как вы себя чувствуете сегодня? Как я могу себя чувствовать? Мне столько раз задавали этот вопрос за все прошедшие годы, что он потерял для меня всякий смысл. Как отличить день ото дня, когда живешь целую вечность? Когда все дни одинаковые, когда мгновения чередуются, похожие одно на другое, когда само время перестало существовать? И все-таки этот новый доктор мне симпатичен. Те, что приходили до него и докучали мне вопросами, рецептами, советами, не обладали искренней готовностью Ульриха сострадать и помогать, выдающей в нем неопытного медика, карьера которого обречена на неудачу. Его назначили моим лечащим врачом лишь несколько дней назад, и он с самого начала не произвел на меня впечатления надзирателя или любителя чужих откровений, как другие, а наоборот, мне показалось, что ему почему-то действительно интересно выслушивать мои воспоминания. Ну и времена настали -- нынче никому нет дела до прошлого! Ульрих вежлив, услужлив и почти с благоговением называет меня "профессором", хотя я об этом его не просил. Иногда он рассказывает о том, что происходит снаружи, в диком и чуждом для меня мире. Даже читает мне вслух газеты с видимым восторгом, который я не разделяю. Похоже, новый руководитель Советского Союза, очередная подделка Сталина, выражает готовность освободить свои колонии, включая жалкий ошметок Германии, где мы находимся. "Началась новая эра", -- говорит мой ночной гость, но я лишь саркастически улыбаюсь в ответ. Стены комнаты вдруг озаряются светом тысячи солнц, будто от вспышки атомного взрыва. Никогда раньше не выглядели они такими белыми, со всеми своими ржавыми пятнами и грязной паутиной, и такими не похожими на тюремные. -- А вы как чувствуете себя, доктор? -- спрашиваю я в свою очередь, имитируя его тон. -- Очень хорошо, спасибо, профессор Линкс, -- с радостной готовностью отвечает тот. -- Боль в боку по-прежнему ощущается? Боль... Я даже не знаю, что означает это слово. -- Можно спросить вас? -- говорит он, присаживаясь ко мне на кровать. -- Кто вы? Он что, не знает? -- Я -- Густав Линкс, математик Лейпцигского университета, -- с важностью представляюсь я. -- По крайней мере, так записано в моем личном деле. Вы разве не читали? Ульрих показывает мне свои желтоватые зубы. -- Да я не об этом. Я знаю, как вас зовут. И знаю, что вы здесь уже больше сорока лет, -- говорит он с извиняющимся жестом. -- Что же вы хотите, чтобы я вам сказал? -- спрашиваю я, чуть приподнимаясь. --Правду. -- Правду! Опять эта старая песня, -- отвечаю. -- Правду! Да кому она нужна... -- Я просто хочу узнать вас получше. Поближе познакомиться. -- Ответы на все вопросы есть в моем личном деле, -- упорствую я. -- Или его уже сожгли за ненадобностью? -- Хочется услышать от вас лично. Хочу подружиться с вами. Расскажите! Какая польза кому-то знать о моей жизни? Даже мне нет никакой пользы. Но небесно-голубые глаза Ульриха почему-то вызывают у меня доверие. Он напоминает мне чем-то лейтенанта Фрэнсиса П. Бэкона, и я соглашаюсь. Терять мне, собственно, нечего. -- Это долгая история, -- начинаю я. -- Будете слушать? -- Я готов. -- Сколько вам лет, доктор? -- Двадцать девять. -- Вам приходилось слышать о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года? -- спрашиваю, заранее зная, что он ответит. Конечно нет... Заговор 1 Госпиталь, невыносимо яркий, колющий глаза свет. Пациент начинает с трудом приходить в себя, будто силится очнуться не от сна, а от самой смерти. Над ним склоняется спасший ему жизнь хирург Фердинанд Зауэрбрух. Наблюдает с профессиональным хладнокровием человека, рядом с которым смерть проходит каждый день. Полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг открывает глаза и пытается сфокусировать взгляд на лице врача. Постепенно чувства возвращаются, и он понимает, что руки не слушаются его. Острая боль пронизывает тело -- оно словно насквозь проколото булавкой, как бабочка в коллекции. -- Когда я смогу встать? -- первым делом спрашивает он, ничуть не рисуясь. -- Это зависит от многого, -- неопределенно отвечает Зауэрбрух. -- Большинство ранений на теле не более чем царапины, а вот чтобы восстановить подвижность обеих рук, особенно левой кисти, потребуется долгий процесс реабилитации. -- Точно так же рассуждали бы о ремонте танка или пистолета. -- Боюсь, придется прооперировать еще раза два, не меньше. -- Сколько времени это займет? -- настаивает Штауффенберг. -- Не знаю, -- твердо отвечает хирург. -- Несколько месяцев. Может быть, год... Штауффенберг приподнимается, чтобы принять более достойную позу и тем самым сделать весомее свои слова. Яростно смотрит врачу прямо в глаза, словно перед ним враг или предатель, и, превозмогая приступ боли, цедит сквозь стиснутые зубы: -- У меня нет столько времени. Меня ждут неотложные дела. 2 -- Лично мне все ясно, господа, -- говорит генерал Бек тихим голосом, но его тон не оставляет сомнений -- так бесшумный ветер точит и разрушает камень в горах. -- Наша единственная надежда в том, чтобы освободиться от него. Никто не осмеливается произносить имя вслух -- даже здесь личность фюрера вызывает у присутствующих чуть ли не священный трепет, -- однако все прекрасно знают, кого имеет в виду бывший начальник Генерального штаба сухопутных войск. -- Другого выхода нет, -- поддерживает его еще один генерал, командующий берлинским гарнизоном Фридрих Ольбрихт. -- Нам срочно нужен исполнитель, -- заканчивает Бек, предусмотрительно избегая произносить вслух слово "убийство". 3 10 августа 1943 года снова собирается petit comite (Узкий круг ) в доме Ольбрихта. Генерал Хеннинг фон Тресков, командир элитных резервных подразделений фюрера, прибывает точно в назначенный час. После выполнения все еще принятых у заговорщиков условностей хозяин и гости перебираются в библиотеку. Там уже сидит молодой светловолосый подтянутый офицер, который при виде их вскакивает с места и отдает честь. Ольбрихт подходит к нему и совсем не по-военному кладет руку на плечо. -- Генерал, -- обращается он к фон Трескову, нервно улыбаясь. -- Позвольте представить: полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг -- наш человек... 4 - Надо еще раз все тщательно проверить. На этот раз встреча происходит на квартире в Грюнвальде. Клаус фон Штауффенберг и Хеннинг фон Тресков как равные сидят друг против друга, понимая, что сейчас они решают будущее Германии и, в определенном смысле, всего мира, не говоря уж о своем собственном. Здесь же присутствует капитан Генрих фон Лютц, с самого начала принимающий участие в заговоре. Перед ними лежат листы бумаги с шифрованными записями и схемами, но все трое знают, что за условными значками и буквами, за цифрами и пробелами спрятан скрупулезно разработанный генералом Ольбрихтом план действий по осуществлению антигитлеровского государственного переворота. -- Мы не можем позволить себе ни единой ошибки, -- продолжает фон Штауффенберг. -- Если понадобится, будем сидеть здесь два дня. -- Вы правы, полковник, -- соглашается фон Тресков, испытывая неловкость оттого, что младший по званию взял инициативу в свои руки. -- Пройдем еще раз. -- Генерал Ольбрихт построил свою стратегию на уже существующей программе, -- начал фон Лютц. -- Главная мысль в том, что сразу после переворота вступает в силу чрезвычайный план, разработанный вермахтом на случай "внутренних беспорядков". -- Правильно ли я понял, капитан? -- говорит фон Штауффенберг. -- Вы хотите сказать, что мы воспользуемся планом Гитлера по подавлению заговора? -- Звучит парадоксально, -- признает Генрих, -- но так оно и есть. Военное руководство убедило Гитлера в необходимости создать механизм действий на случай враждебного выступления миллионов иностранных рабочих на территории рейха под руководством коммунистов. -- Хорошо, дальше, -- приказывает фон Тресков. -- Условное название плана военных-- операция "Валькирия",-- продолжает Генрих. -- Если произойдет выступление рабочих или любое другое восстание внутри страны, все резервисты будут немедленно поставлены под ружье. -- Вы имеете в виду военнослужащих, уволенных в запас, молодежь, не призванную на службу, и пожилых мужчин, получивших военную подготовку? -- спрашивает фон Штауффенберг. -- Боюсь, именно о них идет речь. -- И этих людей придется вести в бой? -- полковник не скрывает сарказма. -- Учтите, нам предстоит настоящая война, а не самодеятельный спектакль. -- Генерал Ольбрихт с самого начала разрабатывал операцию "Валькирия" с тайным намерением задействовать ее в ходе военного переворота, -- подчеркивает фон Тресков. -- Угроза красного бунта была лишь предлогом, чтобы заручиться согласием Верховного командования вооруженных сил, а на деле даже не рассматривалась. Все трое одновременно делают глубокий вздох. Каждый из офицеров думает о том, что будущее -- их будущее -- зависит от этих подразделений резервистов и что те только чудом смогут противостоять хорошо вооруженным и обученным войскам. -- В соответствии с планом, -- продолжает Генрих, -- задействованные в операции "Валькирия" подразделения должны занять здания министерств, партийных ведомств, телефон, телеграф и радиостанции, а также концентрационные лагеря. Все военнослужащие СС будут разоружены, а те, кто окажет сопротивление, -- расстреляны на месте. -- Самое важное, -- поясняет фон Тресков, -- заставить всех поверить в то, что покушение осуществлено продавшимися загранице Гиммлером и другими партийными иерархами, которые; убив фюрера, предали страну. Если мы хотя бы в течение нескольких часов удержим ситуацию под контролем, то, возможно, достигнем успеха. -- Было бы целесообразно внушить обществу уверенность в том, что мы сохраняем верность не только рейху, но и партии, -- предположил фон Штауффенберг. -- Это помогло бы избежать подозрений и дезертирства, по крайней мере на начальном этапе. -- Разумная мысль, -- соглашается фон Тресков. -- Может быть, нам даже следовало бы наши первые заявления сделать от имени партии. -- Но тогда мы рискуем не понравиться союзникам, -- заметил Генрих. -- Скорее всего, да, -- размышляет фон Штауффенберг, -- но на данном этапе этот риск менее опасен, чем недоверие внутри страны. Стабилизировав обстановку, мы освободим руки для налаживания прямых контактов с союзниками. Все трое несколько минут молчат, стараясь мысленно учесть все трудности, которые могут возникнуть в ходе осуществления плана. Потом Генрих опять берет слово. -- Как я уже говорил, серьезным недостатком операции "Валькирия" является то, что генерал Ольбрихт не имеет полномочий отдать команду к ее началу. В соответствии с существующим порядком только Гитлер может сделать это своим личным приказом. -- Характерная для фюрера предосторожность, -- отмечает фон Тресков. -- Тем не менее есть одно исключение, -- добавляет Генрих. -- В самых крайних чрезвычайных обстоятельствах дать сигнал к проведению операции имеет право генерал Фридрих Фромм, командующий войсками резерва. -- К сожалению, несмотря на все усилия привлечь генерала Фромма к участию в деле, его пока нельзя считать нашим твердым сторонником, -- вставил фон Тресков. -- В случае если он откажется отдать приказ, у нас не останется другого выхода, как обезвредить его, а сигнал к началу операции даст генерал Ольбрихт, но тогда возникает опасность, что в прохождении команды по цепочке где-то появятся сбои. -- Слишком много ненадежных моментов, -- задумчиво произносит фон Штауффенберг. -- Но делать нечего, дольше тянуть нет времени. -- Что ж, тогда -- вперед, -- говорит фон Тресков поднимаясь, не глядя в глаза младшим по званию, чтобы не увидеть в них признаков страха или колебаний. Alea jacta est (Жребий брошен). 6 1 июля 1944 года фон Штауффенберг становится начальником Генерального штаба войск резерва под командованием генерала Фридриха Фромма. Это одно из важнейших назначений за всю его карьеру, которое одновременно открывает благоприятную возможность для осуществления плана переворота и операции "Валькирия". Фон Штауффенберг подозревает, что Фромм в глубине души догадывается о его истинных намерениях, но все его старания привлечь Фромма на свою сторону разбиваются о безмолвную стену недоверия. Как бы то ни было, новая должность еще больше укрепляет полковника во мнении, что именно он должен установить бомбу в Волчьем Логове, ставке Гитлера в Растенбурге. 7 Генерал Эрих Фельгибель, исполняющий обязанности начальника службы связи вермахта, соглашается участвовать в подготовке государственного переворота. -- Я позабочусь о том, чтобы из Волчьего Логова не прозвучало никакого сигнала тревоги. -- Отлично! -- радуется Генрих. -- Только, господа, должен предупредить, что у нас будет мало времени, -- добавляет генерал. -- Я могу перекрыть сообщение с центральным отделением связи в Растенбурге, но учтите -- у СС, гестапо и министерства внутренних дел есть автономные средства связи. Кроме того, нельзя полностью прерывать связь с фронтом, иначе кто-нибудь обязательно заподозрит неладное. -- Итак, генерал... -- перебивает его фон Штауффенберг. -- Итак, в нашем распоряжении не более одного-двух часов, чтобы полностью овладеть ситуацией. Потом будет слишком поздно, господа... 10 2О июля, 10 часов оо минут. Самолет с фон Штауффенбергом, его помощником Вернером фон Хэфтеном и генералом Хельмутом Штиффом приземляется на аэродроме в Растенбурге. Полковник сразу же направляется в "контрольную зону II", неся в руке чемоданчик с бумагами, которые понадобятся ему на предстоящем совещании. Обе бомбы, подготовленные к взрыву, спрятаны в чемоданчике Вернера фон Хэфтена, точно таком же, как у его начальника. В какой-то момент они должны обменяться ими. Пока фон Штауффенберг находится в "контрольной зоне II, фон Хэфтен и Штифф ожидают его в ставке Верховного командования вооруженных сил. 11 часов -оо минут. Фон Штауффенберг встречается с генералом Вальтером Буле, и после короткой беседы оба направляются в бункер Гитлера в "контрольной зоне I" на совещание с генералом Вильгельмом Кейтелем, возглавляющим Верховное командование вермахта. Закончив совещаться с Кейтелем, фон Штауффенберг спрашивает его адъютанта майора Эрнста Джона фон Фрайэнда, где он может оправиться и сменить рубашку. Фон Фрайэнд объясняет, как пройти к туалетам "контрольной зоны I". По дороге к фон Штауффенбергу присоединяется фон Хэфтен, и они обмениваются чемоданчиками. В туалете полковник начинает приводить бомбы и детонаторы в боевую готовность. Неожиданно туда вбегает сержант Вернер Фогель. Штауффенберг едва успевает с помощью фон Хэфтена закрыть чемоданчик. -- Меня послал за вами майор фон Фрайэнд, -- сообщает сержант. -- Кажется, вам срочный звонок от генерала Фельгибеля. Фон Штауффенберг благодарит сержанта и следует за ним по коридору. Из-за его вмешательства полковник успел установить взрыватель только на одной бомбе. Он утешает себя мыслью, что этого достаточно для ликвидации Гитлера. 12 часов оо минут. Штауффенберг в сопровождении майора фон Фрайэнда спешит в бункер Верховного командования. Там его ожидает генерал Вальтер Буле. По пути Штауффенберг дважды отклоняет предложение фон Фрайэнда помочь ему нести чемоданчик. Вместе с Буле фон Штауффенберг направляется в "контрольную зону" фюрера. Когда Штауффенберг и Буле входят в зал заседаний, совещание уже началось. Генерал Адольф Хойзингер, стоя у карты, докладывает обстановку на Восточном фронте. Кейтель объясняет фюреру, что Штауффенберг вызван для последующего доклада. Фон Фрайэнд, получивший наконец разрешение Штауффенберга забрать чемоданчик, ставит его между генералом Хойзингером и его помощником полковником Брандтом. Несмотря на все старания сесть поближе к Гитлеру, Штауффенбергу достается место у дальнего угла стола. Через несколько минут фон Штауффенберг поднимается, невнятно извиняется, сделав вид, что вспомнил о важном деле, и выходит из помещения. Закрыв за собой дверь, повторяет пройденный путь, только в обратном направлении. Выходит из бункера Верховного командования и присоединяется к фон Хэфтену и Фельгибелю, ожидающим в центре связи. Взрыв в течение нескольких секунд сотрясает стены постройки. Свершилось! На часах 12,40. 11 12 часов 45 минут. Теперь начинается самое важное: как узнать, погиб ли Гитлер? Фон Штауффенберг и Фельгибель озираются в поддельном изумлении. -- Что бы это могло быть? -- задает вопрос полковник. Один из военнослужащих центра связи спокойно отвечает: -- Взрыв орудийного снаряда или мины. Густое красноватое облако начинает подниматься над постройками. Штауффенберг решает больше не ждать и приказывает фон Хэфтену найти шофера. Через считанные секунды машина уже мчит его по направлению к аэродрому. При выезде с территории бункера он успевает заметить, как несколько людей несут чье-то тело к лазарету. Оно завернуто в плащ Гитлера. Задача выполнена! Часовой у ворот никого не вы-пускает,. но, узнав фон Штауффенберга, после минутного колебания открывает дорогу. 13 часов 00 минут. Штауффенберг и Хэфтен садятся в присланный генералом Вагнером самолет, который должен доставить их в Берлин. Ничего нового о развитии событий пока не известно. Тем временем Фельгибель полностью отрезал ставку в Растенбурге от связи со всей страной. Основание его действий ни у кого не вызывает подозрений: лучше держать происходящее в секрете до прямого указания фюрера или какого-нибудь высокопоставленного нацистского руководителя. Фельгибель наконец узнает подробности: бомба взорвалась, но, вопреки всем ожиданиям, Гитлер остался жив. Зал заседаний разрушен, но силу взрыва в значительной степени смягчил массивный дубовый стол. Кое-кто из присутствующих, включая самого Гитлера, получили царапины и ожоги, но никто не погиб. Слава богу! В ужасе Фельгибель звонит по телефону в штаб заговорщиков на Бендлерштрассе, не зная, как известить их о случившемся. Среди условных фраз не было такой, чтобы дать понять: бомба взорвалась, но цель не достигнута. Когда наконец трубку берет генерал Фриц Тиле, активный участник заговора, отвечающий на Бендлерштрассе за связь, Фель-гибелю не приходит в голову ничего лучше, чем сказать правду: Гитлер жив. То ли из-за нервного потрясения, то ли от безнадежности он добавляет, что план переворота должен осуществляться без изменений. 14 часов оо минут. В Растенбурге подозревают фон Штауффенберга в совершении покушения. Сержант Артур Адам доложил, что видел, как полковник Штауффенберг спешно покидал территорию ставки вскоре после взрыва. Мартин Борман, один из наиболее приближенных к фюреру людей, подтверждает эту информацию. Гитлер немедленно передает в Берлин указание начальнику главного имперского управления безопасности Эрнсту Кальтенбруннеру и начальнику полиции Бернду Венеру безотлагательно прибыть в Растен-бург для проведения расследования. 15 часов оо минут. По прямому указанию рейхсфюрера СС отменяется приказ Фельгибеля и восстанавливается связь со ставкой в Растенбурге. Гитлер, в свою очередь, шлет собственные приказы по всем направлениям, стремясь не допустить потери контроля над ситуацией. Он решает выступить по радио с обращением к немецкому народу, сообщить, что здоров, и тем самым воспрепятствовать росту числа сторонников заговора. Примерно в это же время самолет со Штауффенбергом и Хэфтеном приземляется в берлинском аэропорту Темпельхоф. В генштабе армии на Бендлерштрассе генерал Ольбрихт наконец решается дать сигнал к началу операции "Валькирия". Присутствующий тут же другой главный участник заговора Альбрехт Риттер Мерц фон Квирнхайм поддерживает это решение. Через несколько минут фон Хэфтен звонит из аэропорта и сообщает, что покушение успешно осуществлено, Гитлер мертв, а Штауффенберг и он только что благополучно прибыли в Берлин. 12 16 часов оо минут. По приказу Ольбрихта Мерц фон Квирнхайм встречается с высшими чинами вермахта, информирует их о том, что Гитлер мертв, что генерал Людвиг Бек назначен новым начальником Генерального штаба, а маршал Вицлебен будет исполнять обязанности Верховного главнокомандующего. Он также передает приказ о начале операции "Валькирия" во всех военных округах, училищах военно-морских сил и берлинском гарнизоне. В это время Ольбрихт прибывает в штаб генерала Фромма. -- Фюрер убит в результате покушения в ставке в Растенбурге, -- заявляет он без обиняков. -- Вот все необходимые документы для начала операции "Валькирия". Пожалуйста, поставьте свою подпись. Кровь отливает от лица Фромма, он становится белее мела. -- Вы с ума сошли, -- только и может выговорить он. -- Нет, генерал, я полностью владею своим рассудком, -- подтверждает Ольбрихт. -- Подписывайте. Фромм, извинившись, покидает кабинет и набирает номер Кейтеля в Растенбурге. -- Действительно, -- отвечает тот, -- на фюрера осуществлено покушение, но благодаря заступничеству Господа он жив и здоров. Однако, генерал Фромм, -- холодно чеканит слова Кейтель, -- у вас есть данные, где точно находится сейчас начальник вашего штаба полковник Штауффенберг? -- Он еще не вернулся из Растенбурга, -- бормочет Фромм и в растерянности кладет трубку. Теперь ему все ясно. Он немедленно возвращается в свой кабинет, где его ожидает Ольбрихт. -- Сожалею, генерал, -- с издевкой говорит он, -- но я не могу подписать это. Фюрер жив. В генштабе армии на Бендлерштрассе воцаряется полная сумятица. Никто точно не знает, что происходит, и еще меньше -- что делать. По приказу Ольбрихта капитан Карл Клаузинг занимает все помещения здания генштаба. Ему помогают только четыре младших офицера. Следующая задача Клаузинга -- захватить центр связи и обратиться ко всем командирам войсковых частей и подразделений, посвященным в план переворота. Выполнив ее, он приказывает радиооператору передать в войска следующий призыв: "Фюрер Адольф Гитлер мертв! Фюрер Адольф Гитлер мертв! Группа предателей -- партийных руководителей пыталась воспользоваться этим и захватить власть! В целях поддержания порядка правительство рейха объявляет военное положение". -- Но, капитан, -- обращается к нему радиооператор, -- в тексте сообщения отсутствуют контрольные коды. Вы хотите, чтобы мы его закодировали? Клаузинг колеблется, лихорадочно обдумывая ответ. -- Да, да, -- бросает он. С этого момента все четверо шифровальщиков генштаба на Бенд-лерштрассе принимаются за рассылку сообщения о смерти Гитлера. Им понадобится больше трех часов, чтобы полностью выполнить задание. Не проходит и нескольких минут, как Клаузинг снова появляется в помещении связистов и приказывает передать новое срочное сообщение. Все гаулейтеры, высшие партийные чиновники, офицеры СС и идеологические агитаторы подлежат аресту на всей территории рейха. "Надлежит разъяснять населению, что мы не намерены применять незаконные методы прежних руководителей", -- говорится в сообщении. 13 16 часов 10 минут. Фон Штауффенберг прибывает в штаб на Бендлерш-трассе. -- Фюрер мертв, -- убеждает он Фромма. -- Я сам видел тело. -- Это мог сделать только один из его приближенных, -- бормочет Фромм с притворным простодушием. -- Это сделал я, -- слышит он в ответ. Фромм потрясает поднятыми кулаками, словно этим жестом хочет заставить его покориться и раскаяться. -- Так знайте же, я только что разговаривал с генералом Кейте-лем, -- кричит Фромм, хватая ртом воздух, -- и он подтвердил, что фюрер жив! -- Это ложь, -- спокойно произносит фон Штауффенберг. Ярость Фромма усиливается с каждой секундой, но и боится он не меньше, прекрасно понимая, что очутился в весьма щекотливом положении. -- Генерал Ольбрихт и полковник Штауффенберг, -- кричит он, -- вы арестованы! -- Генерал Фромм, -- медленно и невозмутимо говорит Штауффенберг, -- вы, кажется, не вполне осознаете, каков в настоящее время баланс сил. Теперь мы, а не вы, решаем, кого арестовывать, а кого нет. -- В таком случае, -- шипит тот, -- я складываю должностные обязанности. -- Потом, после напряженной паузы, добавляет: -- Могу я просить о последнем одолжении? -- Говорите, генерал. -- Дайте бутылку коньяка... Ольбрихт приказывает выполнить эту просьбу, и генерала Фромма отводят в помещение его бывшего адъютанта под арест. 17 часов оо минут. В кабинете Ольбрихта собирается новое временное правительство рейха во главе с генералом Людвигом Беком. Первым делом, среди прочих мер, он назначает генерала Эриха Хепнера на должность, которую несколько минут тому назад занимал Фромм. Хеп-нер просит, чтобы приказ о его назначении был отдан в письменной форме, а позже, занимая место в кабинете своего бывшего начальника, даже извиняется перед ним. Фромм, уже отпивший из бутылки с коньяком, отвечает: -- Мне жаль, Хепнер. У меня уже нет сил. Я думаю, фюрер жив, и вы все совершаете ужасную ошибку. 17 часов 30 минут. Войсковые части по всему рейху получают противоречивые послания: закодированные приказы с Бендлерштрассе и отменяющие их приказы из Растенбурга. Строго выполняя положения плана проведения операции "Валькирия", верховный комендант Берлина генерал Пауль фон Хазе вызывает начальников военно-морского и саперного училищ и командира батальона охраны к себе в штаб в доме No 1 по улице Унтер-дер-Линден и дает им указание взять город под свой полный контроль. Еще через несколько минут верные заговорщикам войска занимают здание министерства пропаганды и окружают дом, где живет доктор Йозеф Геббельс, единственный из высших нацистских руководителей, который в данный момент находится в Берлине. План выполняется должным образом по всей территории города, и группы военных, не встречая сопротивления, занимают здания радиостанций, помещения, где размещаются партийные и эсэсовские органы. Кажется, заговорщики полностью владеют ситуацией. 17 часов 24 минуты. Вопреки попыткам заговорщиков перекрыть каналы связи, радиообращение из Растенбурга транслируется по всему рейху. В нем сообщается о совершенном нападении, в результате которого несколько офицеров получили серьезные ранения. "К счастью, -- звучит голос диктора, -- фюрера лишь слегка поцарапало, и он немедленно вернулся к своей деятельности". 19 часов 00 минут. Отто Ремер, командир берлинского батальона охраны, добросовестно выполняет приказ своего непосредственного начальника генерала Пауля фон Хазе блокировать местность вокруг дома Геббельса. Когда Ремер входит в дом, чтобы арестовать министра пропаганды, тот со свойственной ему проницательностью видит возможность подчинить своей воле этого маленького, забитого офицеришку. -- Фюрер жив, -- заявляет он уверенно. -- Нам сказали иное. -- Хотите поговорить с ним? -- спрашивает Геббельс тоном, не терпящим возражений. Ремер безмолвствует и не препятствует министру взять телефонную трубку и набрать номер в Растенбурге. После сдержанных приветствий Геббельс передает трубку своему стражнику. -- С этого момента вам предоставляются все полномочия, чтобы покончить с заговорщиками! -- Ремер не верит своим ушам -- это голос фюрера! Он приносит извинения Геббельсу, освобождает его из-под ареста и приступает к выполнению новых приказов. 14 20 часов 00 минут. Многие заговорщики начинают понимать, что они проиграли. Поступают сообщения о предательствах и отказах командиров частей и подразделений следовать приказам с Бендлерштрассе. Случай с Ремером далеко не единственный. В .кабинете Ольбрихта собираются самые убежденные заговорщики; помимо Штауффенберга, Бека, Мерца и Хэфтена здесь граф Ульрих Шверин фон Шваненфельд и граф Петер Йорк фон Вартенбург. Они дают указания и отвечают на звонки, кричат и невнятно бормочут, отчаиваются и сходят с ума, и все ждут чуда -- чуда, которое не спешит свершиться. 21 час 00 минут. Генерал Фромм, никем не остановленный, подходит к телефону и связывается поочередно с подчиненными ему офицерами, отменяя все приказы заговорщиков. В это же время становится известно об измене берлинского батальона резервистов. Отпускают на волю арестованных временным правительством; они расходятся, и никто не пытается задержать их. 22 часа оо минут. Несколько офицеров, подчиненных Ольбрихту, но не задействованных в перевороте, являются в кабинет своего начальника с пистолетами и гранатами в руках. -- Генерал, -- требуют они ответа, -- вы с фюрером или против него? Ольбрихт безмолвствует. -- Дайте нам возможность поговорить с генералом Фроммом, -- выдвигают они новое требование. -- Он у себя в кабинете, -- равнодушно отвечает Ольбрихт. Все уже кажется бесполезным. Фон Штауффенберг врывается в кабинет Ольбрихта как раз в тот момент, когда офицеры пытаются задержать генерала. Раздаются крики, возникает перестрелка. Штауффенберг попадает в одного из офицеров и укрывается в кабинете Мерца. По его плечу стекает струйка крови. 15 23 часа оо минут. Штаб на Бендлерштрассе переходит под контроль военных, подчиняющихся Фромму и фюреру. Во всех кабинетах ведутся тщательные обыски. -- Вы за или против фюрера? -- этот вопрос адресуется всем, кто встречается на пути. В зависимости от быстроты ответа их принимают в свои ряды либо арестовывают. Через несколько минут генерал Фромм полностью контролирует обстановку в штабе. -- Господа, -- говорит он, -- теперь моя очередь сделать в отношении вас то же, что вы днем проделали со мной. Прошу сдать оружие, -- и он указывает на руководителей заговора: фон Штауффенберга, Ольбрихта, Штиффа, Мерца, Хэфтена, Хепнера и Бека. -- Позвольте мне остаться наедине со своим пистолетом, чтобы использовать его в личных целях, -- с трудом выговаривает Бек. -- Так используйте, нечего тянуть! -- презрительно отвечает Фромм. Генерал Бек поднимает ствол к виску и начинает высокопарную речь: -- В эту минуту я думаю о других временах... -- Я же сказал вам не тянуть! -- перебивает Фромм, не склонный к сентиментальности. После секундного молчания Бек наконец решается нажать на спусковой крючок, но лишь ранит себе лоб. -- Заберите у него оружие! -- приказывает Фромм. Бек сопротивляется и несколько раз стреляет в себя, но ему так и не удается убить себя. Солдаты вырывают пистолет у него из рук. -- Уберите его отсюда, -- кричит потерявший терпение Фромм. -- А у вас, -- обращается он к остальным, -- есть только одна минута, чтобы сделать последнее устное или письменное заявление. Заговорщики безмолвствуют. Что толку теперь говорить? Только Хепнер берет слово. -- Генерал, -- с мольбой в голосе говорит он, -- клянусь вам, я представления не имел о том, что происходило. Я только выполнял приказы своих начальников... -- Можно написать несколько строчек? -- произносит Ольбрихт, который все это время сохраняет полную невозмутимость. -- Идите к овальному столу, -- вдруг совершенно мирно отвечает Фромм, -- за которым вы так часто сидели передо мной... В кабинет входит офицер со срочной телеграммой для Фромма. Рейхсфюрер СС Гиммлер на пути в Берлин. Времени остается совсем мало. -- Батальон охраны прибыл? -- спрашивает Фромм офицера. -- Ждет ваших приказов во дворе, -- отвечает тот. -- Господа, -- громко говорит генерал, стараясь делать это торжественно, но у него плохо получается. -- Боюсь, на этом все кончено. -- Затем, вдруг овладев голосом, со значением провозглашает: -- Во имя фюрера, я созвал этот военный трибунал, который выносит следующее решение: генерал Ольбрихт, полковник Мерц, полковник, чье имя не желаю произносить вслух, и обер-лейтенант Хэфтен приговариваются к смертной казни. -- Я -- единственный, кто повинен в случившемся, -- делает фон Штауффенберг безнадежную попытку спасти своих товарищей. -- Остальные действовали, как хорошие солдаты... Какой-то сержант, выполняя приказ, волочит по полу агонизирующего генерала Бека в соседнюю комнату и там добивает выстрелом в затылок. 16 00 часов 00 минут. Во дворе выстраивается расстрельное отделение из десяти человек. За ними стоят с полдюжины военных автомашин и освещают фарами приговоренных. Первым выводят Ольбрихта. Потом наступает очередь Штауффенберга, но в тот миг, когда раздаются выстрелы, Хэфтен бросается наперерез, чтобы своим телом остановить пули. Солдаты Сразу же убирают труп, и перед ними снова Штауффенберг. -- Да здравствует священная Германия! -- успевает выкрикнуть он и падает замертво. Последним расстреливают Мерца фон Квирнхайма. После казни Фромм радирует вышестоящим руководителям: "Провалившийся путч генералов-изменников подавлен силой. Все вожаки мертвы". По указа- нию Фромма тела заговорщиков, включая Бека, захоронены в тайном месте на кладбище Святого Матфея. На следующий день рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказывает эксгумировать трупы и сжечь, а пепел развеять по ветру. Диалог второй: О законах вероятности Лейпциг, 6 ноября 1989 года Неужели мне действительно доведется стать свидетелем ухода столетия, которое завершается точно так же, как началось? Увижу кончину гигантского абсурда, известного под именем Двадцатый Век? Годами я не занимался ничем другим, кроме изучения неуловимого и переменчивого поведения чисел -- хотел постичь бесконечность. Я вникал в идеи Зенона и Кантора, Аристотеля и Дедекинда, исчеркал сотни листов бумаги замысловатыми вычислениями, похожими на забытые древние письмена, бесконечные часы проводил в изнурительных размышлениях, впадая в состояние, близкое к ритуальному трансу... Это были годы учебы, преподавания, научных исследований. Но, что удивительно, я понял о жизни гораздо больше, оставаясь взаперти на протяжении последних сорока двух лет, не написав за все это время ни единой цифры, не решив ни одного уравнения. Отрезанный здесь от всего мира, я сам очутился в бесконечности. Я вроде Лазаря, который воскрес только для того, чтобы иметь возможность снова умереть. ' -- Ну, как вам история,