гордости. -- Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным, -- с иронией произнес Бэкон. -- Для русских ты представляешь приоритетный объект, -- заявила Инга, -- поэтому тебя поручили мне, Фрэнк. Однако теперь я не смогу продолжать работать на них. Впервые в жизни я по-настоящему полюбила... -- Меня? -- рассмеялся Бэкон. -- А чем я отличаюсь от остальных? С какой стати я должен тебе верить? -- Потому что я люблю тебя, как ты не поймешь! -- напирала Инга. -- Ради тебя я готова бросить все. Абсолютно все. Единственное, что имеет для меня значение, -- быть рядом с тобой... Пойду за тобой куда угодно, Фрэнк. Как мне поступить, чтобы ты поверил? -- Ты хочешь сказать, что готова даже пойти на предательство русских? --Да. Бэкон задумался на несколько мгновений. Себе-то он мог признаться в жестокой правде: даже если Инга лжет ему прямо в глаза, все равно он не сможет перестать любить ее. -- Поедешь со мной в Соединенные Штаты? Согласишься работать на мое правительство? -- Сделаю все, что скажешь, -- Инга не колебалась ни секунды. Она не собиралась упускать из рук победу. -- Ладно, -- сдался Бэкон. Губы Инги расплылись в радостной улыбке. Настал миг триумфа! Бэкон со смешанным чувством негодования и благодарности позволил ей поцеловать себя. -- Я буду очень послушной, Фрэнк, вот увидишь. -- Мне тоже все это надоело, -- признался он. -- Брошу и займусь опять физикой... Вернусь к цифрам и теориям... -- Будет просто замечательно! -- Инга начала переигрывать. -- Я подготовлю все, что надо, -- перешел к делу лейтенант. -- Надо как можно скорее уехать из Германии... Но не тут-то было, не хватало небольшой детальки. Оставалось поставить одну маленькую точку. Выполнить последнее задание. -- Фрэнк, -- произнесла она вкрадчивым голоском, -- боюсь, что все не так просто. Я не могу уехать вот так, ни с того ни с сего. Русские будут препятствовать... Я точно знаю. Мы должны играть свои роли до конца, чтобы обмануть их. -- Что ты хочешь сказать? -- Я должна выполнить поставленное задание, иначе они не снимут наблюдение за мной. Им легче меня убить... -- Какого черта им надо? -- воскликнул Бэкон с возмущением. -- Того же, что и тебе (разве не очевидно!). Им нужен Клингзор. -- Но мы даже не знаем, кто на самом деле Клингзор! -- Еще как знаем, Фрэнк... -- Кто? -- Линкс... 3 -- Густав? У нас нет никаких доказательств... Инга. Не исключено, что он запутал следствие, но это не делает его преступником. -- Фрэнк, я назвала его имя только потому, что знаю точно, -- добавила она драматическим тоном. -- Ты велел мне быть с тобой честной, я так и поступаю. Весь ход расследования указывает на него. -- Хоть ты его и недолюбливаешь, это не значит, что можешь делать такой вывод... -- Он с самого начала хотел подставить Гейзенберга, -- не уступала Инга. -- Заставил тебя потратить уйму времени, направляя по тщательно разработанному ложному следу, чтобы в итоге ты получил смехотворный результат. Мы с тобой прекрасно понимаем, что, хотя Гейзенберг тесно сотрудничал с нацистами, он никогда не был одним из них. Он, возможно, самовлюбленный дурак и даже, не исключено, способен на предательство, но никогда не был чудовищем. А Линкс -- чудовище. -- Доказательства, доказательства, доказательства, -- разозлился Бэкон. -- Без доказательств твои обвинения ничего не стоят, Инга. Приведи мне хоть одно доказательство. -- Я скажу тебе все, что знаю, а ты решишь, верить или нет, -- Инга нарочно говорила торопливо и сбивчиво, стараясь выглядеть взволнованной. -- Что ты знаешь о Линксе кроме того, о чем он сам тебе говорил? В его пользу свидетельствует только одно обстоятельство, которым он постоянно прикрывается как щитом, -- участие в подготовке переворота 2О июля. Линкс утверждает, что после раскрытия и подавления заговора он был арестован по доносу Генриха фон Лютца, его лучшего друга и одного из руководителей переворота. А выдал тот Линкса якобы потому, что застукал его со своей женой по имени Наталия... Судя по всему, было как раз наоборот: Линкс донес на Лютца, чтобы избавиться от соперника... -- Прелюбодейство и измена другу относятся скорее к области нарушения моральных норм. -- Бэкон изо всех сил старался рассуждать здраво. -- Это по-прежнему не означает, что он и есть Клингзор. -- Ладно, а теперь слушай дальше, -- продолжала женщина. -- Линкса после ареста должны были осудить и казнить, как Генриха и остальных. Но этого не произошло. Почему? Линкс утверждает, что спасся благодаря счастливому стечению обстоятельств. Действительно, судья погиб, а вынесение обвиняемым смертного приговора отсрочено на неопределенное время. Однако, согласно протоколу заседания суда, в тот день судили только четверых заключенных, и ни один из них не был Линксом... С этого дня, по словам Линкса, его перевозили из тюрьмы в тюрьму, пока не освободили американские солдаты. Однако нет никакой уверенности в достоверности и этого утверждения. В конце войны он всплывает в Геттингене, взявшись неизвестно откуда. Позже англичане его "денацифицировали", но советские так и не отказались от своих подозрений по отношению к нему. Теперь понимаешь? Скорее всего, он не имел ничего общего с заговором, узнал от Наталии об участии в нем Лютца и воспользовался этим, чтобы отделаться от соперника... -- Кое-что не согласуется, -- заметил Бэкон заинтересованно. -- Линкс рассказывал, что Наталию, жену Генриха, тоже арестовали и казнили. Если Линкс -- Клингзор, то почему он не спас свою любовницу? -- Наверное, просто не предполагал, что возмездие Гитлера зайдет так далеко... Выдав Генриха, он сбросил свою самую сильную карту -- и проиграл... Может быть, именно поэтому Марианна, его жена, покончила с собой... -- Ну хорошо, Инга, твои рассуждения правдоподобны, но это не значит, что так все и было на самом деле... -- Бэкон защищал меня до конца. -- Твоя версия лишь одна из многих... Например, представь на секунду, что Линкс сумел спастись исключительно благодаря своему доносу на друга. Таким образом объясняются все события, и отпадает необходимость подозревать, что он -- Клингзор... Но Инга не собиралась упускать меня. Только не теперь, когда победа так близка. -- Несмотря на кажущееся безразличие Гитлера к атомным исследованиям, -- сменила она тему, -- ему нужен был человек, занятый в этой программе, чтобы напрямую докладывал о достигнутом. К концу войны важность таких докладов еще более возросла. Не забывай, в 1945 году бомба была последней надеждой фюрера на победу... Кто лучше Линкса мог бы выполнить данную задачу? Работает вместе с Гейзенбергом, в курсе всех достижений... -- Инга почти не скрывала враждебного отно- шения ко мне. -- После ареста Генриха и Наталии его след теряется до конца войны, и только потом Линкс в добром здравии вновь всплывает на поверхность в Геттингене. Только такая личность, как Клингзор, обладающая достаточными рычагами в нацистской администрации и одновременно имеющая возможность прятаться под личиной респектабельности, могла провернуть подобное... Все становится на свои места, согласись, Фрэнк... Русские считают, что Линкс и есть Клингзор. Если я не сдам его, дорого заплачу... Почему бы тебе не дать им все сделать за тебя? Теперь это моя единственная возможность спастись... Да, неплохая сказочка, главное, не подкопаешься, все так хорошо сочинено и подогнано. Жаль только, все это ложь от начала до конца. -- Нет, не могу. Если я сдам Густава русским, предам не только его, но и свою страну... -- Я должна предоставить им кого-то, кто может быть Клингзором, -- не унималась она. -- В этом наша последняя надежда... -- Ты просишь слишком многого, Инга. Ужасно выбирать между им и тобой... -- Мне тоже не нравится, Фрэнк, да только в этой игре не я устанавливаю правила. В этой игре. Наконец она хоть раз сказала правду. -- А я-то им зачем понадобился? Им что, нужна моя рекомендация? Прошло несколько минут, прежде чем лейтенант совладал со своими эмоциями, но в конце концов он переборол охватившее его негодование. Он тут же встал, словно очнулся от кошмара. -- Мы находимся в английской оккупационной зоне, -- констатировала Инга, желая как можно скорее покончить с этим делом. -- Есть только одно безопасное место, где можно взять его без шума. -- Жилище офицера американской армии? -- горько сострил Бэкон. -- Вы похитите его из моего дома? Инга даже не стала отвечать на вопрос. В этом уже не было необходимости. -- Я люблю тебя, Фрэнк, -- промурлыкала она вместо ответа. -- Только так мы сможем остаться вместе. Поверь мне... Поверь в мою любовь. 4 Впервые в жизни Бэкону приходилось принимать решение. До этого момента он лишь убегал от проблем и, быть может, от себя самого: наука помогла ему избавиться от детских страхов; фон Нейман -- от необходимости выбора между Вивьен и Элизабет; война спасла от неудавшейся карьеры ученого-физика; Инга -- от деградации и одиночества; я же выполнил за него служебное задание в Германии. Сам он все время метался наподобие элементарной частицы под воздействием основополагающих сил, гораздо более мощных по сравнению с ним. Он был даже не игроком, а лишь фигурой на огромной шахматной доске Мироздания. И вот теперь, совершенно нежданно, эта изначально установившаяся очень удобная система, в которой причины и следствия чередовались, почти не беспокоя его, перестала существовать. Кому верить? Инге? Бог мой, только не ей! Фон Нейману, Эйнштейну, Гейзенбергу? Мне?.. На этот раз ему не уйти от ответственности; не спасут ни наука, ни любовь и ничто другое. Бэкон был в ярости и в то же время в отчаянии. Как же ошибался старик Эпименид: не только критяне, но все люди лжецы! Если абсолютная определенность не существовала или, еще хуже, если Бэкон не имел возможности достичь определенности, сколь бы ни старался, -- как тогда мог он быть уверен, что Инга любила его или, наоборот, использовала в очередной раз? Как мог он угадать, был ли я его другом или предателем, как в свое время был ли я другом или предателем Генриха? Как мог измерить степень моей подлости? И каким должно быть его собственное адекватное поведение? И вдруг ему стало ясно, что все очень просто. По какой-то неведомой причине именно ему надлежало на этот раз решать, где истина, а где ложь; что есть благо, а что -- бесчестие; и по какой-то космической прихоти -- по неоднозначности, по неопределенности -- именно на его долю выпала нелегкая задача заполнить данную страницу истории. Среди бесчисленных параллельных миров, очерченных Шредингером, Бэкон должен выбрать один, который станет нашим миром. Пусть эта женщина грешница -- он мог бы попытаться изгнать беса. Пусть я невиновен (или хотя бы моя вина вызывает сомнения) -- он все равно мог определить мне наказание. Клингзор обвел нас вокруг пальца, мы даже близко к нему не подобрались, ну и что с того? Бэкону достаточно собственного волевого решения, чтобы вынести нам приговор. И он должен был сделать это, должен был отбросить принципы науки и справедливости, разума и морали, подчиняясь только тому, что диктовала ему любовь к Инге. Наверно, мне следовало догадаться, но почему-то я все еще верил Бэкону. В тот вечер он вызвал меня не в кабинет, а к себе домой. Одно это обстоятельство могло меня насторожить, и тем не менее я пришел точно в назначенное время. У меня появилась надежда, что он взялся за ум, понял, как Инга манипулировала им. Размечтался! Постучал в дверь. Больше в квартире никого не было. Бэкон сидел на деревянном ящике. По лицу невозможно прочитать, какие чувства он испытывал; словно пелена или заклятие скрывали его гнев и разочарование. Мы оба оказались в ловушке. Я мельком осмотрел жилище и заметил, что все личные вещи исчезли; зато по разным углам комнаты валялось с полдюжины тюков. -- Переезжаете, лейтенант? -- сказал я с откровенной насмешкой. -- Здесь мне стало слишком тесно, Густав, -- его голос звучал ровно и бесцветно. -- Хватит с меня. Кажется, я ошибался с самого начала. -- Возвращаетесь в Соединенные Штаты? -- Да, -- соврал он. -- Мы этим делом больше не занимаемся. И тогда я понял. Объяснять дальше не было необходимости, мне и так стало ясно, что должно произойти. Она его обыграла. И меня обыграла. Я жестом остановил Бэкона. Единственное, что мне оставалось делать, -- тянуть время и ожидать чуда. -- Хотите, расскажу содержание третьего акта вагнеровского "Парсифаля"? -- спросил я без всякого перехода. -- Вам же интересно узнать, чем все кончилось, лейтенант. Поколебавшись секунду, он согласно кивнул. -- Несколько лет минуло после событий второго акта, -- начал я задушевным голосом. -- Занавес поднимается, и перед нами -- чудесный лес, этакая древняя тевтонская чаща, столь усердно воспеваемая нацистами. В центре, среди зарослей, прячется хижина Гурнеманца, помните его? -- Бэкон кивнул. -- Один из старейших рыцарей Грааля, мы познакомились с ним в первом акте. Итак, Гурнеманц выходит из хижины, и вдруг до его слуха доносится вздох, нет, скорее стон. Он начинает шарить вокруг и натыкается на Кундри, прилегшую под сосной. Похоже, она в трансе, поскольку повторяет, как речитатив или заклинание: "Служить, служить"... В стороне Гурнеманц различает другую человеческую фигуру. Конечно, это Парсифаль. Вы, наверно, помните, лейтенант, как после разрушения замка Клингзора Кундри прокляла юношу, расстроившись из-за того, что он не поддался ее чарам... -- Да, -- признал Бэкон. -- По причине этого проклятия Парсифаль годами блуждал, не в силах разыскать замок Монсальват и рыцарей Грааля. Наконец, после долгих и опасных странствий ему удалось приблизиться к своей цели... Гурнеманц узнает пришельца и, опечаленный, рассказывает о том, что случилось в его отсутствие. Победив Клингзора, вселенский орден начал приходить в упадок. Титурель умирает, а старый Амфортас, лишенный небесного упокоения, уже даже не позволяет проводить праздничную церемонию, чтобы ускорить собственную смерть. -- Глаза Бэкона замерцали зловещим блеском. -- К счастью, Парсифаль прибыл и теперь исправит положение: у него есть копье Лонгина... Первым делом он обращает в христианство Кундри, освобождая ее, таким образом, от бремени проклятия Клингзора. Женщина приходит в себя и опускается перед Парсифалем на колени. Затем следует одна из самых красивых сцен во всей опере, -- на мгновение восторженное чувство охватило меня, -- "Очарование Святой Пятницы". Музыка -- можете мне поверить, лейтенант -- великолепная! Парсифаль входит в замок Монсальват и видит там многострадального Амфортаса. Тот просит юношу помочь ему поскорее умереть. Вместо этого наш герой касается копьем гноящейся раны старика и прекращает его мучения. Рыцари Грааля вновь собираются вместе. "Чудо исцеления", -- поют они. И произносят такие загадочные слова: "Искупление искупителю"... Красиво, правда? Однако хотите расскажу, как заканчивается опера и сама легенда, лейтенант? -- Прошу. -- Кундри подходит к алтарю, где стоит Чаша Грааля, -- торжественно продолжил я, -- и падает замертво, освободившись наконец от своих прегрешений. Понимаете, лейтенант, она должна умереть, чтобы спасти душу. Для нее это единственный способ искупить свою вину. Не успел я,закончить фразу и открыть ему глаза на остающийся у него последний выход, как послышалось чье-то тяжелое, хриплое дыхание. Мы разом обернулись и увидели, как в комнату вваливаются двое высоких, богатырского сложения мужчин в деревенской одежде, а за ними, на втором плане, в почти непроглядном сумраке коридора, я сумел различить красивое лицо Инги. -- Что происходит, лейтенант? -- Мне жаль, Густав, -- сказал он виновато. -- Игра закончена. -- Я проиграл? -- В этой партии мы все проиграли. -- То были его последние слова, обращенные ко мне. Будто поцелуй Иуды. Против своей воли или нет, но Бэкон предал меня. Следующие несколько часов я провел в багажнике автомобиля. Очнулся уже где-то на территории этой убогой окраины цивилизации, до сих пор именуемой Германской Демократической Республикой. По словам моих похитителей, их геттингенская команда, членом которой была Инга, собрала обширное досье с обличающими меня доказательствами. Тем не менее, несмотря на допросы и пытки, которым меня подвергали в течение нескольких месяцев, они так и не пришли к однозначному заключению, что я и есть Клингзор. Сомневаясь и стремясь скрыть свой провал, а также избежать дипломатического скандала, они решили запрятать меня в этот мрачный сумасшедший дом. С тех пор прошло уже больше сорока лет; четыре десятилетия, на протяжении которых, так же как мой дорогой и всеми позабытый Георг Кантор, влюбленный в бесконечность, я мог только размышлять над непонятными совпадениями, сначала спасшими меня от смерти, а потом, при еще более запутанных обстоятельствах, обрекшими меня на долгие годы лишения свободы. Еще я думаю иногда о том, что понес заслуженное наказание. По крайней мере, моя любимая Наталия, мне представилась возможность непрерывно вспоминать тебя и молить тебя о прощении день за днем, до самой смерти. Бэкон предал меня из-за женщины. Он сознательно отправил меня на пытки и изгнание, в Тюрьму и, возможно, даже на смерть. Несколько месяцев гоняясь за призраком, лейтенант Фрэнсис П. Бэкон в итоге стал жертвой проклятия страшного человека, скрывающегося под именем Клингзора. Современная, но такая же роковая Кундри заставила и его стать лжецом, преступником... Может ли служить ему оправданием то, что я когда-то поступил точно так же? Что, в определенном смысле, я сделал его таким? Возможно, он наказан сильнее, чем я: ему никогда не отделаться от сомнений, омрачающих его любовь. И чем больше он любит эту женщину, тем мучительнее неопределенность, посеянная в его сознании по его собственной вине. А вообще мы с ним оба похожи на несчастного и жалкого Амфортаса: отлученные от Бога, обречены вечно страдать от своих незаживающих ран