Пэлем Грэнвил Вудхауз. Билл-завоеватель --------------------------------------------------------------- © Copyright P.G.Wodehouse. Bill The Conqueror (1924) © Copyright Перевод Е. Доброхотовой-Майковой (1999) Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru) Ў http://wodehouse.ru --------------------------------------------------------------- Глава I. Стороны договариваются о браке 1 С громким сопением, бессильным выразить всю меру его праведного гнева, сэр Джордж Пайк отложил последний номер "Светских Сплетен" и снял телефонную трубку. -- Редакцию "Сплетен", -- бросил он. В трубке наступило короткое молчание. -- Родерик? -- Он еще не вернулся с перерыва, сэр Джордж, -- подобострастно сообщила трубка. -- А, это вы, Пилбем? -- Лицо сэра Джорджа смягчилось; Пилбем -- достойный юноша, будущая надежда фирмы. -- Когда Родерик вернется, передайте, пожалуйста, что я хотел его видеть. -- Непременно, сэр Джордж. Основатель и владелец издательской корпорации "Мамонт", крупнейшего концерна, снабжающего чтивом наиболее тупую половину Англии, повесил трубку; какое-то время он хмурился, потом схватил карандаш и принялся писать. Весь облик его преобразился, словно по волшебству. Чело разгладилось, исчез яростный блеск в глазах, что-то, отдаленно напоминающее улыбку, тронуло сурово сдвинутые губы. Сэр Джордж склонился над блокнотом, ничего не видя и не слыша. Особая прелесть такого рода книг, помимо легкости, увлекательности и познавательности -- в их способности наделять читателя свойствами бесплотного духа. Он проникает повсюду, видит все. Например, кому другому, пожелай он лицезреть сэра Джорджа Пайка, пришлось бы идти по Флит-стрит, сворачивать вправо на Тилбери-стрит и тащиться до Тилбери-хауза, общаться с мрачным служителем, вручать заполненный бланк с указанием имени и надобности мальчику в блестящих пуговицах; а в итоге, прождав от десяти до сорока минут, он скорее всего удостоится лишь краткой аудиенции у одного из секретарей сэра Джорджа, ибо основатель "Мамонта" кого попало не принимает. Его время бесценно, его самомнение безгранично, его особу оберегают толпы ретивых помощников, чья главная обязанность -- внушать случайному посетителю уважение к девизу великого человека: "Пшел прочь! Тебе, ТЕБЕ говорят!" Войско со знаменами не одолеет запретной черты, и даже кабинету министров не сокрушить врат. Читатель же, незримый и неслышимый, может без стука войти в кабинет на четвертом этаже. Он все еще застанет сэра Джорджа за блокнотом. Зрелище это, безусловно, повергнет в трепет даже самый пресыщенный ум. Ибо кто скажет, что пишет сейчас властитель душ? Остроумное рассуждение для "Пайковского еженедельника" -- "Целоваться ли жениху и невесте?", или передовую для "Ежедневного отчета", или даже сказочку для "Милых крошек"? Однако высказавший эти догадки попадет пальцем в небо. На самом деле сэр Джордж заносит в большой блокнот список имен. Он уже написал: Илфракомб Форшор Вейнскот Барраклу Венслидейл Криби Вудшотт Марлингью и теперь, на наших глазах, добавляет: Майклхевер Это последняя фамилия явно особенно ему нравится, потому что он ставит рядом два крестика. Тут вдохновение покидает сэра Джорджа, он отодвигает стул, встает и начинает ходить по комнате. Сейчас про всякого, кто добился успеха, коренаст и страдает избытком веса, принято говорить, что у него внешность Наполеона. Однако, хоть сравнение и намозолило всем глаза, нельзя не признать, что в облике сэра Джорджа, когда тот мерил шагами свой кабинет, и впрямь было что-то наполеоновское. Обтягивающий солидные телеса жилет и привычка в минуту задумчивости запускать пальцы правой руки между первой и второй пуговицами намекали хотя бы на внешнее сходство с великим корсиканцем, которое еще усиливалось мрачным выражением пухлого, решительного лица. Всякий сказал бы: вот человек, который любит настоять на своем, и в последние двадцать лет жизни ему это, как правило, удается. Телефонный аппарат на столе негромко пискнул, словно страшась повышать голос в присутствии великого человека. -- Сэр Джордж, к вам миссис Хэммонд. -- Просите ее сюда, просите сюда. Господи, Фрэнси! -- воскликнул владелец издательской компании "Мамонт", когда дверь открылась. -- С утра тебе звоню, никак не могу застать. -- Как хорошо, что я решила заглянуть, -- сказала миссис Хэммонд, усаживаясь. -- Что случилось? Фрэнсис Хэммонд, урожденная Пайк, выглядела женской копией своего преуспевающего брата. У нее не было второго подбородка, но яркие глаза так же властно смотрели из-под нависших бровей, а широкий лоб отливал таким же румянцем. Глядя на нее, сэр Джордж вновь ощутил тот трепет восхищения, который всегда охватывал его при виде сестры. -- Зачем ты хотел меня видеть? -- спросила миссис Хэммонд. Сэр Джордж набрал в грудь воздуха. Он приготовил грандиозную новость, и драматическое чутье подсказывало: выпалив ее просто так, загубишь весь эффект. Однако ликование взяло верх над чувством драматического. -- Фрэнси, сестренка! -- вскричал он. -- Вообрази! Меня делают пэром! Фрэнсис Хэммонд не так легко изумить, но эти слова совершили чудо. Целых десять секунд она сидела, разинув рот и вытаращив глаза, а сэр Джордж, краснея и только что не хихикая, смущенно одергивал алый вязаный жилет -- знаменитый Пайковский жилет, одну из достопримечательностей Лондона. -- Пэром! -- Письмо на столе. Пришло сегодня утром. -- Джорджи! Миссис Хэммонд вскочила и с чувством расцеловала брата. В ее начальственных глазах блестели слезы. -- Я знал, ты обрадуешься. -- Я горжусь тобой, Джордж, дорогой! Достойный венец твоей блистательной карьеры! -- А кто помог мне сделать карьеру? А? -- Я старалась по мере сил, -- скромно отвечала миссис Хэммонд, -- но конечно, только ты сам... Сэр Джордж хлопнул кулаком по столу, угодил ребром ладони в край железной мусорной корзинки и тут же раскаялся в своей горячности. Прежде чем снова заговорить, он пососал руку. -- Ты стояла у истоков дела, -- произнес он с жаром, когда боль немного унялась. -- Без тебя я бы ничего добился. Кто предложил конкурс: "Угадай, сколько булавок в шляпе у премьер-министра?", когда "Еженедельник Пайка" дышал на ладан? С того дня "Еженедельник" неуклонно шел в гору. А ведь на нем я и сделал свое состояние. По сути дела, мы с самого начала работали в паре. Я был двигателем, ты -- мозгом. Не знаю, чье суждение я поставил бы выше твоего, Фрэнси. Миссис Хэммонд расцвела. -- Ах, Джорджи, я только рада, что мне удалось стать твоей Эгерией. -- Кем, кем? -- опешил сэр Джордж. -- Эгерией звали нимфу, которая вдохновляла римского царя Нуму Помпилия. Во всяком случае, так говорит Синклер. Она имела в виду мистера Синклера Хэммонда, видного археолога и своего мужа впридачу. -- Вот бы кто далеко пошел, -- сказал сэр Джордж, -- будь у него хоть немного хватки. Золотая голова. Миссис Хэммонд не пожелала обсуждать мужа. Она привыкла к его мечтательной инертности, к невозможности подвигнуть Синклера на что-нибудь великое. Раньше это выводило ее из себя, теперь она смирилась и терпеливо несла крест женщины, которой не суждено выйти за хваткого малого. Ее первый муж, горькое напоминание о былой бедности, был мистер Герберт Шейл, учтивый и расторопный продавец нижнего белья из магазина Харрода, и никакие титанические усилия не смогли поднять его выше уровня администратора. При всех своих недостатках Синклер все же лучше Герберта. -- Какой титул ты думаешь взять, Джорджи? -- спросила она, чтобы переменить тему. Сэр Джордж, чей деятельный ум не отдыхал даже в минуты родственной беседы, говорил в диктофон. -- "Еженедельника Пайка", редактору. -- диктовал он. -- В следующий номер дашь статью "Великие женщины, которые вдохновляли великих мужей". Ну, знаешь, Эгерия и все такое. -- Он виновато обернулся к сестре. -- Прости? -- Я спросила, придумал ты, как будешь называться? -- Так, набросал кое-что. -- Он взял блокнот. -- Как тебе кажется лорд Барраклу? Или Венслидейл? Или Марлингью? Я лично склоняюсь к Майклхеверу. В этом имени есть ритм. Миссис Хэммонд покачала головой. -- Слишком цветисто. Все слишком цветисто. -- Ну, согласись, титул должен звучать. Вспомни, что взяли себе эти последние: Бивербрук -- Стратеден -- Левергулм. Сила! -- Знаю, но... -- И потом, учти, -- не унимался сэр Джордж, -- как трудно придумать что-нибудь новенькое. Те, кого произвели раньше, разобрали самое лучшее. -- Знаю. Но из того, что ты назвал, мне не понравилось ни одно. Не то чтоб он были дурны, человеку яркому не зазозрно носить и такой. И все-таки они немножечко... ну, слишком вычурны. Не забывай, что титул, на котором ты сейчас остановишься, со временем перейдет Родерику. Мы не должны выбирать ничего, что в приложении к Родерику будет звучать комично. Довольно его имени. Родерик! -- Миссис Хэммонд поморщилась. -- Как я умоляла бедняжку Люси окрестить его Томасом! Безоблачное чело сэра Джорджа вновь прорезала глубокая морщина -- так счастливец внезапно обнаруживает, что в чашу его радости недружеская рука подбросила дохлую мышь. -- Я совсем забыл про Родерика, -- мрачно сказал он. 2 Воцарилось молчание. Будущий лорд Майклхевер (а может быть, Венслидейл или Марлингью) раздраженно барабанил пальцами по столу. -- Как меня угораздило родить такую тряпку? -- горько вопросил он, как вопрошали до него много крепких отцов, и много будет вопрошать после. -- Ума не приложу! -- Он пошел в бедняжку Люси, -- сказала миссис Хэммонд. -- Она была как раз такое робкое, слабое создание. Сэр Джордж кивнул. Упоминание о давно покойной жене не пробудило в его душе сентиментального отклика. Дни, когда он был просто Джорджем Пайком, безвестным клерком в адвокатской конторе и замирал от нежного голоса Люси Мейнард, принимавшей заказы на скудные ленчи в Холборн Виадук Кэбин, давным-давно изгладились из его памяти. Эта никчемная женщина прочно стала бедняжкой Люси, одной из детских хворей великого человека, вроде ветрянки. -- Кстати, -- сказал сэр Джордж, снова беря трубку, -- я собирался звонить Родерику. Я сделаю это сейчас же, -- добавил он, бессознательно цитируя девиз, который, по его указанию, красовался, вставленный в деревянную рамку, на каждом столе в издательстве. -- Я звонил в "Сплетни" перед самым твоим приходом, но он еще обедал. -- Погоди минуточку, Джорджи. Я кое-что хотела тебе сказать, пока ты не послал за Родериком. Сэр Джордж покорно положил трубку. -- Чем он провинился? Сэр Джордж фыркнул. -- Сейчас узнаешь! -- произнес он дрожащим голосом обманутого в своих надеждах отца. -- Пока он был в Оксфорде, я ни в чем ему не отказывал -- и вот итог! Я хотел, чтоб он не стеснялся в средствах, и что он выкинул? Издал свою книжку о прозе Уолтера Пейтера! За свой счет, в алом сафьяне! И вдобавок имел наглость просить, чтобы "Мамонт" купил "Ежеквартальное поэтическое обозрение" -- мерзкий журналишко, который не продается и в десяти экземплярах за год -- а его, Родерика, сделали редактором! -- Все это я знаю, -- не совсем терпеливо перебила миссис Хэммонд, думая о том, что у Джорджи есть только один недостаток, вот эта его привычка повторяться. -- А ты назначил его редактором "Светских Сплетен". Как он справляется? -- Я к этому и подвожу. Я сделал его редактором "Сплетен", чтобы постепенно приучить к делу. Мне и в голову не приходило, что он наломает дров. Сама посуди! Работа -- не бей лежачего. В действительности газетой заправляет молодой Пилбем -- очень и очень толковый малый. Все, чего я хотел от Родерика, все, чего от него ждал -- проявить хоть немного хватки и почувствовать себя более-менее на ногах, пока не пришло время взяться за что-то серьезное. И что же? Вот, -- сказал убитый отец, -- только взгляни на последний выпуск. Миссис Хэммонд взяла газету. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием бумаги да сопением сэра Джорджа. -- Вяло, -- объявила наконец Эгерия. -- Рыхло, -- сказал Нума Помпилий. -- Бесхребетно. -- Беспомощно. -- Недостает остроты. -- Недостает перчику. Я спросил, в чем дело, -- с горячностью продолжил Нума, бросая в угол ненавистную газету. -- И можешь вообразить? Молодой Пилбем сказал, что Родерик сознательно вычистил из номера все лучшие материалы. Так-то он отрабатывает свое жалование, так-то способствует процветанию родной фирмы! Миссис Хэммонд озабоченно прищелкнула языком. -- Просто не верится. -- Но это так. -- Однако он руководствовался какими-то соображениями? -- Соображениями?! Нос еще не дорос! Ха-ха, соображения! Кретин он полный, и все тут. Хоть бы женился! -- вскричал истерзанный родитель. -- Может, жена приведет его в чувство. Миссис Хэммонд вздрогнула. -- Удивительно, что ты об этом заговорил. Как раз на эту тему я и хотела побеседовать. Надеюсь, Джорджи, ты понимаешь, что теперь, когда ты становишься лордом, Родерика необходимо срочно женить. Я хочу сказать, теперь еще важнее, чтоб он не женился на ком попало. -- Пусть только попробует! -- произнес сэр Джордж. -- Я ему женюсь! -- Ну, помнишь, ты упоминал какую-то стенографистку из "Еженедельника". -- Уволена, -- лаконично сообщил сэр Джордж. -- Вылетела за дверь через пять минут после того, как я узнал, что там завелись шуры-муры. -- Родерик с ней больше не встречается? -- При его-то трусости? -- Да, конечно, ты прав. Прямой бунт не в его характере. Не заинтересовался ли он какой-нибудь другой девушкой? Я хочу сказать, девушкой нашего круга? -- Не замечал. -- Джорджи, -- миссис Хэммонд подалась вперед, -- я вот все думаю, почему бы Родерику не жениться на Фелисии? 3 Сэр Джордж сотрясся с головы до пят и благоговейно вытаращился на сестру. Так бредущие во тьме неведения замирают, озаренные вспышкой чистого гения. Вот Фрэнси со всем своем великолепии! Вот последнее и величайшее в череде ее эпохальных предложений, начиная с конкурса "Сколько булавок...". Такие-то наития и обличают всю лживость расхожей теории, будто женский мозг уступает мужскому. -- Ты можешь это провернуть? -- хрипло спросил он. -- Провернуть? -- миссис Хэммонд легонько приподняла брови. -- Я тебя не понимаю. -- Ну, я.... -- пробормотал сэр Джордж, устыдившись своей грубоватой прямолинейности. -- Я хочу сказать, Фелисия -- редкая красавица: а Родерик... ну, Родерик... -- Родерик вовсе не урод, если отбросить предубеждение против несколько безвольного типа молодых людей. У него красивые волосы и глаза, как у бедняжки Люси. Легко могу себе представить, что он кому-то понравится. Сэр Джордж открыл было рот, да так и закрыл. Он едва не сказал, что думает о той дуре, которой понравится Родерик, но по счастью успел сдержаться. Сейчас такое замечание пришлось бы весьма некстати. -- И, разумеется, он весьма завидный жених. Со временем ему перейдут все твои деньги и титул. Я бы сказала, что он -- блестящая партия. Опять-таки, я знаю, что Фелисия никем не увлечена и прислушивается к моему мнению. Последняя фраза окончательно убедила сэра Джорджа. В переводе с женского языка на мужской она звучала вполне ясно. Кто усомнится, что Фрэнси сумеет настоять на своем? Разумеется, тяжело уговорить девушку выйти за человека, который сознательно истребляет соль и перец на страницах "Сплетен", но, коли за дело взялась Фрэнси, можно смело печь свадебный пирог. -- Если ты убедишь Родди сделать предложение, -- сказала миссис Хэммонд, -- думаю, ее согласие я обещать могу. -- Убедить Родди! Да он сделает все, что я скажу. Боже мой, Фрэнси, только представить: Родди женат на девушке, которую ты воспитала своими руками!.. Ну, у меня просто нет слов. Я только надеюсь, что Фелисии хватило ума во всем брать пример с тебя. А, вот и ты, Родерик. Пока он говорил, в дверь робко постучали, и в комнату украдкой проскользнул молодой человек, высокий, худощавый, отмеченный печатью мысли. Глаза и волосы, о которых говорила миссис Хэммонд, то самое наследие бедняжки Люси, составляли главную его привлекательность. Глаза были большие и карие, ниспадавшие на лоб волосы -- темно-каштановые. Высокий и тугой галстук-бабочка тоже нравился многим, но только не сэру Джорджу. -- Здравствуйте, тетя Фрэнси, -- сказал Родерик. Он слегка дрожал, словно пациент зубного врача, или школьник, которого вызвали к директору. -- Пилбем сказал, что ты хотел меня видеть. -- Все правильно, -- холодно отвечал сэр Джордж. -- Садись. Миссис Хэммонд со свойственным ей тактом немедленно поднялась. -- Ну, мне пора, -- сказала она. -- Я собиралась еще забежать за покупками. Родерик проводил ее тем взглядом, каким потерпевший крушение пловец провожает далекий парус. Он не обожал тетушку Фрэнсис, но лучше уж она, чем остаться с глазу на глаз с отцом. Он сел и нервно поправил бабочку. -- Не тереби! -- рявкнул сэр Джордж. -- Что ты на себя нацепил? Смотреть тошно. Юноша посмелее возразил бы, что тому, кто появляется на людях в алом вязаном жилете, не пристало судить о моде. Родерик, не способный на такую сокрушительную отповедь, только слабо улыбнулся. -- Я хотел поговорить с тобой о "Светских Сплетнях", -- сурово объявил сэр Джордж, не задерживаясь на теме нарядов. Он поднял газету из угла, куда в возмущении ее зашвырнул, и, сведя брови, зашуршал страницами. Родерик созерцал его с беззаботной insouciance (беспечностью (фр.)) человека, перед которым тикает бомба. -- Ха! -- гаркнул сэр Джордж, а его сын и наследник подскочил на целых два дюйма. -- Так я и думал! Нет на месте! -- Чего, папа? -- Четвертой серии материалов про жульнические проделки букмекеров. Она не напечатана. Почему? -- Видишь ли, папа... -- Пилбем сказал мне, что публикация шла на ура. Он сказал, было множество писем. Родерик поежился. Он читал некоторые из этих писем -- те, которые Пилбем весело объявил самыми смачными. -- Понимаешь, папа, -- промямлил он, -- она затрагивала личности... -- Личности! -- Сэр Джордж нахмурился так, что в комнате потемнело. -- Еще бы ей не затрагивать! "Светские Сплетни" пишут о личностях. Господи, ты же не думаешь, что букмекеры вчинят нам иск о клевете? -- Но, папа... -- А и вчинят, еще лучше. Мощная реклама. Больше фартинга им в жизни не отсудить. Родерик заерзал на стуле. -- Дело не в иске. -- А в чем же? -- Ну, папа, видишь ли... В прошлую субботу в Кемптон-парке ко мне подошел человек, сказал, что он от Айка Пули, и грозил всякими ужасами. -- От Айка Пули? Кто такой Айк Пуля? -- Букмекер. В статьях говорилось в основном о нем. Он обещал прислать парней и размазать меня по мостовой, если публикации не прекратятся. Ошеломляющая весть не тронула сэра Джорджа. Он даже не щелкнул пальцами, только презрительно кашлянул; а затем выложил, что по этому поводу думает. Он занял мужественную, решительную позицию. Он с презрением отмел Айка Пулю и ему подобных. Айк Пуля может натравить на Родерика всех парней мира, но не испугает его, сэра Джорджа. Его ничуть не страшило, что Родерика размажут по мостовой. Со времен Луция Юния Брута свет не видывал такого отцовского бессердечия. -- Продолжение, -- этими словами владелец издательства "Мамонт" закончил убийственный пассаж, направленный против Провидения, наградившего его таким сыном, -- будет напечатано в следующем номере. Заруби себе на носу! -- Да, папа. -- А если, -- мужественно продолжал сэр Джордж, -- Айку Пуле это не по душе, то пусть подавится. -- Хорошо, папа, -- обреченно произнес Родерик, однако перед глазами его стояли строчки из писем. Грубые, почти безграмотные, они были написаны темными невежественными людьми под влиянием сильных чувств, но сам Уолтер Пейтер во всей своей сафьяновой красе не смог бы выразиться яснее. Он было встал, чтобы идти, но мучительный разговор, оказывается, не закончился. -- Погоди, -- сказал сэр Джордж. -- Это еще не все. Родерик снова сполз на стул. 4 Мистер Синклер Хэммонд, беспечный супруг Эгерии славного издательства "Мамонт", нежился на солнце в саду Холли-хауза, своего особняка на Уимблдон-коммон. Примостив на колено блокнот, он прилежно писал огрызком карандаша. Мистер Хэммонд любил свой сад. Это был настоящий рай -- во всяком случае, по масштабам предместья. Несколько акров отгороженной толстой кирпичной стеной земли были густо засажены деревьями, а вскоре, с наступлением лета, им предстояло украситься растительным многоцветьем. Здесь были ровные лужайки, полоски лаванды, вполне солидный прудик с золотыми рыбками. Очень даже неплохое место, решил мистер Хэммонд, откладывая работу, снимая очки и откидываясь в шезлонге -- самое подходящее место для поклонника тишины, который просит у жизни самую малость: чтоб ему не мешали писать. Своим теперешним умиротворением он был во многом обязан тому, что его не дергали вот уже почти час. Почти рекордное время, и мистер Хэммонд с опаскою ожидал, когда же эта благодать кончится. Он уже собрался надеть очки и вернуться к запискам, когда оказалось, что его худшие опасения сбываются. В стеклянной двери гостиной показалась женская фигурка и направилась к нему по лужайке. Мистер Хэммонд вздохнул. Он любил жену, но увы, ее кипучая энергия, фамильная черта Пайков, немного утомляла любителя посидеть и помечтать. Жизнь Фрэнси состояла из бесконечных мелких войн, где в роли неприятеля выступали поочередно кухарки, горничные, шоферы и торговцы, а сама она успешно сочетала свойства бойца и фронтового корреспондента. Если это Фрэнси, ему, скорее всего, предстоит получасовая сводка с поля сражения. Кажется, вчера было заключено перемирие с кухаркой, но за завтраком вроде бы упоминался ультиматум бакалейщику, чей жилистый бэкон нарушил спокойное течение жизни под кровом Хэммондов. Он со стоном надел очки и тут же с облегчением обнаружил, что к нему идет на жена, а племянница Фелисия. Это совершенно меняло дело. Он вовсе не возражал отложить работу и поболтать с Флик, своим верным другом и союзницей. Мало того, Флик разделяла его способность видеть смешное в житейских мелочах -- ценное качество в женщине, которого, увы, начисто лишена его замечательная супруга. Он глядел на приближающуюся Флик и изумлялся, как всегда в последнее время. Семь лет назад, когда погибли в железнодорожной катастрофе сестра и шурин, Джек Шеридан, ему свалилось на голову нечто тощее, голенастое, веснушчатое и встрепанное, с красными от слез носом и глазами, одним словом, похожее на красавицу не больше, чем недельный младенец. Сейчас же склонный к классическим сравнениям мистер Хэммонд при взгляде на Флик вспоминал не то дриаду, не то пастушку из Феокритовых "Идиллий". Непонятно, когда и как произошла эта удивительная перемена. Она подкрадывалась незаметно и постепенно, сперва одна, затем другая черта переставала оскорблять взгляд: то нога сократится до приемлемых человеческих пропорций, то копна янтарных волос чудесным образом перестанет походить на метлу. -- Привет, дядя Синклер, -- сказала Флик. В руках она держала пальто. -- Вставай! -- И не подумаю, -- сказал мистер Хэммонд. -- Тетя Фрэнсис говорит, посвежело и надо надеть пальто. Мистер Хэммонд покорился. Он знал, что рукава будут задевать о бумагу, когда он вернется к письму, а следовательно -- раздражать и провоцировать на несдержанные высказывания, но о том, чтобы зашвырнуть пальто в пруд к золотым рыбкам, не стоило даже и мечтать. Если он останется сидеть без пальто, а месяца через два простудится, ему обязательно припомнят упрямое нежелание элементарно позаботиться о себе. -- Ты, разумеется, знаешь, как помешала мне? -- спросил он, усаживаясь на место. Флик подняла глаза. Мистер Хэммонд заметил, что лицо ее против обыкновения задумчиво. Уголки губ были опущены, нижняя губка закушена. Голубые глаза, обычно наводящие на мысли о безоблачном небе, затуманились. Мистер Хэммонд удивился. Он привык, что племянница никогда не унывает. -- Ты правда занят, дядя? -- Конечно, нет. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить? Она задумчиво потянула травинку. -- Дядя Синклер, я знаю, что ты никому ничего не советуешь, но я хочу, чтобы ради меня ты изменил своему правилу. -- Ты -- другое дело. Для тебя, что угодно. Выкладывай. -- Родерик сделал мне предложение. Как, по-твоему, я должна поступить? Мистер Хэммонд внутренне содрогнулся. А он-то радовался, что это всего лишь Флик. Какая ирония! Но кто знал, что она вывалит на него груду неразрешимых проблем? Мистеру Хэммонду исполнилось пятьдесят три, и он привык смотреть на жизнь, как на спектакль, довольствуясь ролью зрителя и не стремясь ухватиться за рулевое колесо. Советовать Флик, за кого ей выйти замуж? Только не это! И вообще, куда такой пигалице размышлять о замужестве? И тут мистер Хэммонд осознал, что время не стоит на месте. Флик уже двадцать один. -- Что думает твоя тетя? -- спросил он, желая выиграть время. -- Она считает, что я должна согласиться. Но... я не знаю... Мистера Хэммонда пронзила острая жалость. Бедное невинное дитя! Фрэнсис уже вынесла свой вердикт, а она наивно полагает, что можно еще что-то обсуждать. -- Твой тете виднее, -- сказал он и покраснел от стыда. Что-то подобное он читал в детстве. -- Да, но ведь это тот случай, когда я должна думать сама, правда? Мистер Хэммонд смутился. Он дорожил покоем в семье, а слова Флик наводили на мысль, что покой может перейти в разряд воспоминаний. Сам он ни в чем Фрэнси не противился. Его устраивало, что некая внешняя сила направляет его жизнь. Однако известно, что Юное Поколение придерживается иных взглядов. У Флик подбородок круглый и нежный, но, скажем так, решительный. Ее не застращать. -- Конечно, Родди мне нравится, -- задумчиво произнесла Флик. -- Отличный малый, -- с жаром согласился мистер Хэммонд. Он немного приободрился. Разумеется, он почти не знает Родерика, поскольку вообще избегает молодых; но, раз Фрэнси вынесла положительную резолюцию, значит, все в порядке. Флик пробежала пальцами по короткой траве. -- Он немного... скучноват, -- сказала она. -- Тебе же не нужен этакий живчик? Знаешь, как в песенке "Всякий раз, вбегая в дом, говорил он громко "Бом!", так что дамы падали со стульев". -- Я, наверное, неправильно выразилась. Я хотела сказать... я хотела сказать вот что, только это ужасно глупо звучит, когда произносишь вслух. Наверное, у каждой девушки есть Прекрасный Принц. Ну, понимаешь, своего рода идеал. Правда, дурость? Но это так. А Родди не похож на прекрасного принца, ты согласен? Ее чистые, как после дождя, глаза, стали еще серьезнее, но мистер Хэммонд упрямо цеплялся за легкомысленный тон. Он чувствовал, что разговор уходит в дебри, а дебрей мистер Хэммонд не любил. -- Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, -- отвечал он. -- У всех у нас бывает большое романтическое увлечение, рядом с которым остальные кажутся обыденными и скучными -- чудесный радужный сон, о котором приятно помечтать. Когда мне было четырнадцать, я воспылал страстью к даме, которая пела в оперетте. Боже, как я ее любил! Расскажи мне про свое увлечение. Из твоих слов я заключаю, что без этого не обошлось. На каком-нибудь дне рождения ты встретила рокового красавца с перемазанной вареньем физиономией и в костюмчике лорда Фаунтлероя? Флик не обиделась, но улыбнулась. -- Это было не настолько давно. Подбежал селихемский терьер Боб. Флик перевернула его на спину и с минуту рассеянно теребила за уши, прежде чем заговорить снова. -- Интересно, -- сказала она, -- помнишь ли ты, как в Америке возил меня к мистеру Парадену? Когда ездил с лекциями. Лет пять назад, перед самой вашей с тетей Фрэнси свадьбой? -- Конечно, помню. Думаешь, я совсем выжил из ума? Я помню и более далекое прошлое. Кули Параден -- один из моих ближайших друзей. -- Там-то это и случилось. -- Что случилось? -- Ну, прекрасный радужный сон. Мистер Хэммонд озабоченно взглянул на племянницу. -- Ты что, хочешь сказать, что тайно сохнешь по Кули? Староват он для тебя, дитя. И потом, ты не интересуешься старыми книгами. Тебе нечем его привлечь. -- Не говори глупостей. Это Билл. -- Какой такой Билл? -- Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Если хочешь, моя большая любовь. Мистер Хэммонд нахмурился. -- Билл? Билл... Наверно, я действительно выжил из ума. Решительно не помню никакого Уильяма. -- Да нет, помнишь. Племянник мистера Парадена. Из Гарварда. -- Билл? Билл? -- Лицо мистера Хэммонда прояснилось. -- Ах да, конечно! Прыщавый, с оттопыренными ушами. -- Неправда! -- вскричала оскорбленная Флик. -- С ушами, -- упорствовал мистер Хэммонд, -- на которые он вешал шляпу, если крючки в передней были заняты. -- Ничего подобно. Он ужасно красивый и во всех отношениях замечательный. -- В каких, например? -- сказал недоверчивый мистер Хэммонд. -- Ну, я расскажу про один замечательный поступок. Билл спас мне жизнь. -- Спас тебе жизнь? -- заинтересовался мистер Хэммонд. -- Как это? -- Мы купались у мистера Парадена в пруду, и я заплыла на глубину. Вообще-то купание уже кончилось, я должна была переодеваться в кабинке, но мне страшно захотелось окунуться последний раз. Так вот, этот раз чуть не оказался и впрямь последним. Билл переодевался, он вышел, увидел, что я барахтаюсь, и нырнул прямо в одежде... -- Болван! Надо было снять пиджак. -- Не знаю, может он и снял. Пожалуйста, не перебивай. Он нырнул, и доплыл до меня, и вытащил меня на берег целой-невредимой. Еще бы полминуты, и я бы утонула. Я выглотала полпруда. -- А почему я впервые об этом слышу? -- Мы от всех скрыли. Билл, полагаю, из скромности. Во всяком случае, он умолял никому не говорить, а я согласилась, потому что иначе мне бы навсегда запретили купаться. На следующий день он уехал к друзьям в Бостон, и мы больше не виделись. Голос ее дрогнул. Мистер Хэммонд задумчиво зажег трубку. Он жалел и понимал Флик, но решил продолжать в легкомысленном ключе. -- Я бы на твоем месте не стал за него тревожиться, -- сказал он. -- Такой парень, какого ты описала, наверняка уже попался в чьи-то сети. Постарайся рассуждать практически, дорогая. Сосредоточься на Родерике. Ты сама признаешь, что он тебе по душе. Привлекательный, добрый, к тому же унаследует титул и больше денег, чем ты сможешь потратить за пяток жизней, если начнешь собирать старые издания. Честное слово, я думаю, бывают женихи и похуже. С титулом и деньгами можно очень недурно прожить. И подумай, как весело выйти за издательскую компанию "Мамонт" и читать статьи из "Пайковского Еженедельника" задолго до выхода в свет. Флик промолчала. Ей смутно хотелось чего-то совсем другого, однако она не могла бы внятно объяснить, что ее не устраивает. В конце концов, Родди действительно очень мил. Они знакомы сто лет. Это не кто-то чужой сделал ей предложение. Опять-таки, хотя все очень добры и никогда на это даже не намекают, не следует забывать, что она -- сирота без гроша за душой и не вправе разбрасываться симпатичными сыновьями миллионеров. -- Да, наверное, мне следует за него выйти, -- сказала она. По саду пробежал холодный ветерок, и она поежилась. Мистер Хэммонд порадовался, что надел пальто. Фрэнси, разумеется, всегда права. Глава II. Билл берется за дело 1 Уильям Параден Вест сидел посреди оживленного перекрестка, там, где 42-я стрит сходится с 5-й авеню. Многолюдный центр Нью-Йорка казался еще более перегруженным. Со всех сторон, сколько хватал глаз, двигались толпы, жуткие рожи кривились, глумясь над Биллом. Жующий резинку полисмен созерцал его с тихим омерзением -- полицейские не любят, когда на улице сидят босиком в одном шерстяном белье. Где-то поблизости тарахтел паровой каток, действуя на нервы, как это умеют только паровые катки. Билл не помнил точно, почему очутился в этом сомнительном и неприятном положении. Вроде бы он мчался на мотоцикле по бескрайней прерии, затем спасался в лесной чаще от леопардов, а вот дальше в памяти зиял пробел. Так или иначе, но он сидел на мостовой, и это оказалось еще хуже, чем он полагал вначале, потому что в голову ему упирался железный лом, каким взламывают асфальт, и двое рабочих поочередно лупили его кувалдами, так что острая боль отдавалась во всем теле. Замолкший было паровой каток включился снова. Билл чувствовал себя несправедливо обиженным. Сильнее всего терзала не боль, и даже не то, что в рабочих с кувалдами он узнал дядю Кули, на чьи средства жил последние несколько лет, и Джаспера Кокера, лучшего друга и однокашника сперва по школе, потом по колледжу. Это бы еще ладно. Хуже всего, что необычайно красивая девушка, которая держала лом -- мало того, улыбалась при этом счастливой улыбкой -- оказалась сестрой Джаспера Кокера Алисой. Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое, но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения -- бисерную сумочку. А она его -- ломом. Одно слово, женщина. Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается телефон. В то же мгновение отворилась дверь и вошел верный Риджуэй. -- Мне показалось, что звонит телефон, сэр, -- сказал камердинер. -- Мне тоже, -- слабо выговорил Билл. Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким. Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джаспер Кокер устраивал вечеринку. Риджуэй снял трубку. -- Вы слушаете?.. Да... -- проворковал он. Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. -- Да, я скажу мистеру Весту. -- Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь по весне. -- Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас сегодня видеть. Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули -- все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека крупные суммы денег, то будь добр по первому требованию являться на его зов. -- В Вестбери? -- спросил он. -- В Вестбери, сэр, да. -- Скажи, я буду. -- Очень хорошо. -- Риджуей передал сказанное Робертсу и повесил трубку. -- Завтрак, сэр? Билл задумался. -- Да, пожалуй, -- отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. -- Что-нибудь легкое. -- Разумеется, сэр, -- понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из комнаты. Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо жизнерадостные воробьи -- приличный городской совет давно бы лишил их вида на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок. Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос -- противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит Совесть. То была не первая их беседа. -- Ну? -- спросила Совесть. -- Ну? -- дерзко отозвался Билл. -- Припозднился вчера, а? -- Немножко. -- А по-моему, множко. -- Джадсон Кокер собирал друзей, -- сказал Билл. -- Я обещал прийти, и пришел. Слово надо держать. -- Скотам не надо уподобляться, вот что, -- холодно отвечала Совесть. -- Я все чаще думаю, что ты -- молодой повеса. Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь. -- Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной порядочности, -- продолжала Совесть. -- Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо. Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец, иначе не скажешь. И вновь он был поражен справедливостью ее слов. -- Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты -- червяк, лодырь, попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной сборной. Я не отрицаю, что ты -- здоровое и жилистое молодое животное. Что меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не существует, а душа -- это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши, живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он -- миллионер, владелец Целлюлозно-бумажной Компании Парадена. Я о том, что вытягивая из него деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера. -- Эй, полегче! -- возмутился Билл. Он был готов принять многое, но не это. -- Ничуть не лучше дядя Джаспера, и кузины Эвелины, и остальной вашей родни, -- твердо повторила Совесть. -- Захребетники, вот вы кто. У дяди Кули есть деньги, и все семейство, включая тебя, тянет из него кровь. Билл совсем сник. -- И что же мне делать? -- смиренно вопросил он. -- Делать? Немного пошевелиться и начать зарабатывать самому. Вставай, лежебока, и покажи, на что способен. Иди к дяде, скажи, что хочешь работать. Тебе двадцать шесть, а ты еще и не принимался. Думаешь всю жизнь бесцельно коптить небо? Билл заморгал на потолок. Выволочка подействовала. Слова о том, что надо быть достойным Алисы Кокер, задели его за живое, но окончательно проняло сравнение с дядей Джаспером и кузиной Эвелиной. Это -- удар ниже пояса, и тут безусловно надо разобраться. Больше всего на свете Билл презирал своих родственников -- тунеядцев, живущих за счет дяди Кули. Невероятно, чтобы его, обаятельнейшего Билла Веста, зачислили в тот же разряд. И все же... Ситуация, сложившаяся в семье Параденов -- не редкость в нашем мире. Кули Параден ценою упорной молодости и трудолюбивой зрелости скопил огромные деньги, и теперь вся бедная родня собралась вокруг, чтоб помочь ему их спустить. Брат Отис торговал недвижимостью и постоянно нуждался в займах, шурин Джаспер Дайли, изобретатель, преуспел лишь в изобретении различных способов брать в долг, племянница Эвелина вышла за человека, который постоянно брался издавать новые литературные альманахи. Родственники не отличались единодушием, но сошлись в одном: единогласно избрали Кули семейным кассиром-казначеем. Вот уже несколько лет Кули Параден отдавал деньги с достойной подражания кротостью, тем более удивительной, что его крутой нрав успел войти в поговорку. Что-то