сошлитесь на меня в "Регале", вам все сделают. -- Я снял квартиру на три месяца, -- сказал Билл, решившись никогда и не при каких обстоятельствах не ссылаться на мистера Слинсби. -- А где? -- В Баттерси. Доходный дом Мармонт. Мистер Слинсби изогнул черную бровь. -- Баттерси? Как вас угораздило забраться в такую дыру? -- Потому что там дешевле, -- сквозь зубы процедил Билл. -- Такси! -- вскричал мистер Слинсби, не желая углубляться в эту постыдную тему. И он укатил, словно римский император в церемониальной колеснице. Так странно устроен человек, что именно это неприкрытое презрение к его скромному обиталищу окончательно скрепило Биллову неприязнь. Заносчивость промышленного воротилы, театральная похвальба, целлюлозно-бумажная лекция -- все это еще можно было бы снести. С трудом, но проглотить. Последнее оскорбление -- никогда. Самый взятый в наем, самый что ни есть меблированный дом -- всегда дом, и гордому человеку обидно, если всякие синие подбородки начинают его хулить. К тому времени, когда Билл вставлял ключ в замок квартиры номер девять доходного дома Мармонт, он достиг той степени злобной взвинченности, которую способны исцелить лишь сигара и домашний халат. Он снял пиджак, воротничок, галстук и ботинки; зажег трубку и расположился на диване в гостиной. Его одолело глубокое раздумье. -- Чертов пустозвон! Снова раздумье. -- Он-то во всем и виноват. Снова глубокое раздумье. -- Я уверен, что он -- мошенник. И буду за ним приглядывать. Билл все еще обдумывал свое непреклонное решение, когда в дверь позвонили. Он неохотно поднялся, уверенный, что это Джадсон снова забыл ключ, прошел по коридору и открыл дверь. Это был не Джадсон. Это была девушка. 3 Последовало молчание. Молодой человек, воспитанный в традиционных взглядах на одежду, всегда теряется, если выйдет встречать приятеля, не удосужась надеть пиджак, воротничок или ботинки, и столкнется нос к носу с незнакомой девушкой, к тому же -- исключительно хорошенькой. Мы знаем, что Билл любил Алису Кокер, однако зрения он не утратил и потому был способен заметить, насколько девушка хороша. Девушки, разумеется, делятся на две категории -- Алиса Кокер и все остальные, но невозможно скрыть, что эта занимала среди всех остальных весьма заметное положение. Она была стройная, белокурая, к ее складной фигурке очень шло платье из какой-то коричневой материи. Строго говоря, оно было бежевое, но Билл в таких тонкостях не разбирался. Он больше смотрел на глаза. Они были голубые-голубые и казались необыкновенно широкими. Девушка смотрела на Билла, да еще как, с недоверчивым ужасом, будто он ударил ее в самое больное место. Билл покраснел и попытался спрятать ноги под коврик. В торговых рядах Барлингтона его носки выглядели великолепно, но сейчас он охотно прикрыл бы ярко-зеленые и розовые полоски. Билл мрачно размышлял, как опрометчиво поступает молодой человек, когда в этом полном внезапностей мире среди бела дня снимает ботинки. Таким образом, в первые минуты он не сделал ничего, чтоб завязать оживленный разговор. Девушка заговорила первой. -- Силы небесные! -- вскричала она. Билл чувствовал, что дела идут все хуже и хуже. -- Ведь это же, -- продолжала она, моргая огромными голубыми глазами, -- мистер Вест? Вдобавок к прочим неловкостям Билл почувствовал, что покрывается холодным потом. Мало того, что он вышел к этой исключительно хорошенькой девушке босым, беспиджачным, безворотничковым, и как он теперь видел, дырявоносочным; мало этого, она его помнит, а он ее напрочь забыл. Если бы он просто запамятовал имя и мучительно силился приклеить ярлык к знакомому лицу. Так нет, он ее не узнал, у него не возникло даже проблеска. -- Вы меня забыли! -- Забыл вас?! -- стойко отвечал Билл, чувствуя, как кто-то могучий ворочает в его желудке колом. -- Конечно, нет! Забыть вас! -- Он металлически рассмеялся. -- Тоже скажете! Просто... просто у меня ужасная память на имена. -- Фелисия Шеридан. Билл понял, что становится серым. -- Фелисия Шеридан, -- сказал он. -- Шеридан. Ну конечно. -- Учитывая, что вы спасли мне жизнь, -- сказала Флик, -- мне было бы обидно, если б вы забыли меня совсем. Одно из преимуществ героических поступков в том, что они легко вспоминаются. Билл, к счастью, лишь однажды спас чужую жизнь. Ему сразу и заметно полегчало. -- Силы небесные, ну конечно! -- вскричал он. Теперь был его черед впиться глазами в ее лицо. -- Вы так изменились, -- сказал он. -- Правда? -- А то! -- захлебнулся Билл. -- Последний раз я видел вас тощей девчонкой -- одни ноги да веснушки... я хотел сказать... -- Он сдался. -- Может, зайдем? Они вошли в гостиную. Билл поспешно сунул ноги в бесстыдно лежащие у дивана ботинки и лихорадочно начал пристегивать воротничок. Это заняло время, и потому Флик, деликатно смотревшая в другую сторону, успела разглядеть комнату. При этом ей трудно было не заметить фотографии мисс Алисы Кокер. Если полдюжины и ускользнули от ее взгляда, то остальные шесть были на виду. Что-то вроде тени пробежало по ее лицу. Она уговаривала себя быть разумной. Вряд ли можно было ждать, чтобы такой замечательный молодой человек за пять лет не угодил в чьи-нибудь сети. К тому же, они встречались всего раз десять, и она была, как он только что сказал, тощей девчонкой, ноги да веснушки. Более того, она обручена с достойным молодым человеком, которого -- да, да -- очень и очень любит. И все равно по лицу ее пробежала тень. Билл, тем временем, обувшись и прикрыв наготу, успел задуматься о цели ее прихода, но так ничего и не смог предположить. -- Наверно, -- сказала в эту минуту Флик, -- вы гадаете, как я здесь оказалась. Боюсь, я ошиблась дверью. Полисмен на углу сказал мне, что это доходный дом Мармонт. -- Он самый. -- Доходный дом Мармонт, Баттерси? -- Доходный дом Мармонт, Баттерси. -- Номер девять? -- Номер девять. -- Тогда кто тут, -- спросила Флик, -- миссис Матильда Пол? Билл ничего не понял. -- Миссис Кто? -- Пол. Миссис Матильда Пол. Билл покачал головой. -- Никогда о такой не слышал. -- Но она здесь живет. Билл с негодованием отмел любые сомнения в холостяцкой добропорядочности своего скромного жилища. -- Она дала этот адрес в письме, -- сказала Флик, роясь в сумочке. -- Смотрите. Это пришло моему дяде сегодня утром. Билл с изумлением взял письмо и начал читать. Изумление росло. И вдруг на глазах у Флик в его лице произошла разительная перемена. Оно расплылось в одной огромной улыбке; в следующее мгновение Билл обессилено рухнул на диван, приник к нему, как к другу, и расхохотался. -- Это Джадсон, -- простонал он, глядя в удивленные глаза и читая в них просьбу хоть как-то объяснить свое странное поведение. -- Джадсон? Билл широким жестом указал на фотографии. -- Мой сосед по квартире. Джадсон Кокер. Брат девушки, с которой я помолвлен. -- Ох! -- сказала Флик. Она говорила натянуто. Необъяснимые существа -- женщины. С чего бы ей говорить натянуто? Она помолвлена с достойным человеком, которого очень, очень любит, и сейчас собирается заехать за ним, чтобы вместе выпить чаю у Клариджа. Какое ей дело, если малознакомый Билл Вест тоже помолвлен? И все же она говорила натянуто. Билл утирал глаза. -- Я привез Джадсона из Америки. Он немного злоупотреблял спиртным, и меня приставили к нему вроде как нянькой. Денег ему не дают, так вот он что удумал! А я смотрю, он в последние день-два повеселел. Ничего себе! Я от него ждал чего угодно, но просительные письма -- это что-то новенькое. Флик тоже рассмеялась, но сухо. Приятно ли своенравной девушке слышать, что она ошибалась, а старшие были правы? -- Жаль, я не знала раньше, -- сказала она. -- Я заложила брошку, чтоб достать денег для миссис Матильды Пол. Билл был тронут. В нем еще оставался большой запас нерастраченного смеха, но он счел за лучшее его придержать. -- Какая вы добрая! Не оставляйте их Джадсону. -- Не буду! А если вам захочется огреть своего друга чем-нибудь твердым и тяжелым, не отказывайте себе, я не обижусь. Хотела бы я это видеть! -- А что? Останьтесь. Он скоро вернется. -- Спасибо, не могу. Мне надо через полчаса быть на Флит-стрит. До свидания, мистер Вест. Правда, удивительная встреча? Как ваш дядя? -- Прекрасно. А ваш? -- Спасибо, замечательно. Убедившись, что оба дядюшки благополучно здравствуют, молодые люди, видимо, исчерпали темы для разговора. Флик шагнула к двери. -- Я спущусь и посажу вас в такси, -- сказал Билл. -- О, не беспокойтесь, -- сказала Флик. -- Погода такая прекрасная, я пройдусь пешком до Слоан-сквера. Билл подумал, что мог бы ее проводить. Однако пароход отходит сегодня, а он еще не дописал второе за неделю письмо Алисе Кокер. Алиса -- в первую очередь. -- Тогда до свидания, -- сказал он. -- Надеюсь, мы скоро увидимся? -- Надеюсь. До свидания. Закрыв входную дверь, Билл внезапно вспомнил, что забыл спросить ее адрес. С минуту он колебался, не броситься ли ему вдогонку. Нет... Надо закончить письмо. Он вернулся в гостиную. Флик шла по солнечной улице с чувством, что жизнь, такая многообещающая сегодня утром, в сущности очень, очень скучна. И, странное дело -- но женщины вообще странные -- она поймала себя на том, что злится на Родерика. 4 Билл закончил письмо -- прочел, перечел еще раз, заклеил, налепил марку и надписал адрес -- когда в двери повернулся ключ и вошел Джадсон Кокер. -- Есть письма... э... кому-нибудь? -- спросил он. Вынужденная трезвость пошла Джадсону на пользу. Лицо его утратило прежнюю нездоровую бледность, а щеки прямо-таки порозовели. Более того, глазам вернулся незамутненный блеск, исчезла привычка моргать и дергать шеей. Однако в противовес этим материальным улучшениям приходится отметить и совершенно новую для него серьезность. Джадсон держался как человек, взглянувший на жизнь и увидевший, что она не задалась. -- Ты уже второй день спрашиваешь про письма, -- сказал Билл. -- А что тут такого? -- отвечал Джадсон с вызовом. -- Почему мне нельзя ждать писем? -- В любом случае, их нет, -- сказал Билл. -- Наберись терпения, дружище. Не все отвечают с обратной почтой. Джадсон вздрогнул. Недавний румянец сбежал с его щек. Он облизнул губы. -- О чем ты? -- Я считаю, это свинство, -- сказал Билл с жаром. -- Если у тебя воспаление легких, просрочена квартплата и три дня не было во рту ни крошки, почему мистер Пол не возьмется за дело и не заработает тебе на жизнь? Джадсон вытаращил глаза. Сквозь застилающее их марево он увидел, что его друг непристойно покатывается со смеху. -- Как ты узнал? -- с трудом выговорил он. Билл немного успокоился, и выпрямился на диване, чувствуя слабость во всем теле. С отъезда из Америки он несколько раз жалел, что взял с собой Джадсона, но теперешнее лицо друга искупало все. -- Сейчас приходила девушка, -- сказал он. -- Ее так растрогало твое письмо, что она заложила брошь и принесла тебе денег. Джадсон встрепенулся. -- Где они? -- спросил он жадно. -- Кто? -- Деньги, которые принесла девушка. -- Лицо его приняло холодное выражение. -- Вряд ли надо напоминать, Вест, -- сказал Джадсон сухо, -- что деньги это -- мои. По праву. Так что, если ты их прикарманил, будь добр вернуть. -- Боже, ты думаешь, я их взял?! Как только я понял, кто написал письмо, я велел ей забрать деньги обратно. Джадсон попытался взглядом стереть Билла в порошок. -- И это называется друг! -- сказал он и повернулся к двери. Билл, ни мало не пристыженный этими словами, встал и пошел за Джадсоном в коридор. Он хотел выяснить некоторые озадачившие его детали. -- Как тебе в голову пришло? -- спросил он у Джадсона, который уже открывал дверь. -- Я бы никогда не додумался. -- Отец вечно получает просительные письма, -- холодно отвечал Джадсон. -- Я подумал, почему бы и мне не попробовать. -- А почему ты выбрал именно мисс Шеридан? -- Я не писал никакой мисс Шеридан. Наверное, у нее есть дядя или кто-то еще на букву "Х". Я писал всем Ха из "Кто есть кто". -- Почему Ха? -- А почему нет? Книга на ней открылась. Он гордо вырвал у Билла рукав своего пиджака и стал спускаться по лестнице. Билл перегнулся через перила, по-прежнему недоумевая. Ему вспомнилась еще одна загадочная сторона дела. -- Секундочку, -- крикнул он. -- Где ты взял денег на марки? -- Заложил золотой карандаш. -- У тебя не было золотого карандаша. -- У тебя был, -- сказал Джадсон и выскочил на улицу. Глава IV. Хлопоты Джадсона Кокера 1 Джадсон Кокер не отличался подвижностью и не любил спешки. В конце улицы принца Уэльского он обернулся и, убедившись, что его не преследуют, перешел на шаг. Ленивой походкой он свернул на Квинс-род и вскоре оказался на мосту Челси. Здесь он решил остановиться. Джадсону Кокеру предстоял серьезный труд. Он намеревался пересчитать деньги. Вынув их из кармана, он разложил на левой ладони три маленькие стопочки. Да, вот они, столько же, сколько сегодня утром, вчера и третьего дня: тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс. С моста Челси открывается прекрасный вид, но Джадсон не смотрел на Лондон. Самый упоительный городской пейзаж не мог тягаться со зрелищем, какое являла его ладонь. Тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс -- целое состояние. Почтовые расходы съели заметную часть выручки от продажи карандаша, но Джадсон не жалел. Он отлично знал: если не вложишь, то не получишь прибыли. Он еще полюбовался своим сокровищем, ссыпал его в карман и пошел дальше. Исследователи человеческой натуры, наблюдающие за Джадсоном Кокером с его появления на этих страницах, дойдя досюда, возможно, обвинят летописца в ошибке -- не может такого быть, чтобы два дня назад Джадсон Кокер имел тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни, a сегодня -- тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни. Так они скажут, и поторопятся с выводами. Они недостаточно вникли в его характер. Джадсон -- не из тех мотов, которые тратят шестипенсовик здесь, пенни -- там, пока не пустят на ветер весь капитал. Он намеревался, как это ни сложно, терпеть, а затем вложить все в один грандиозный кутеж, воспоминания о котором грели бы его в последующие худые дни. Он шел, наслаждаясь блаженными муками растущей с каждым шагом жажды. Позади остались казармы и уютные домики нижней Слоан-стрит, где живут счастливые обладатели отдельных квартир. Ушей его коснулся деловитый рев несущихся машин. Их сладостный пеан возвещал, что Джадсон близок к вожделенной гавани, куда стремилась его душа -- Кингс-род, от края до края застроенной отличнейшими пивными, практически по одной на каждого жителя. Прекрасный образчик такого рода заведений вознес гостеприимный фасад почти перед Джадсоном, и тот уже готовился юркнуть в дверь, словно кролик в родную норку, когда внезапно путь ему преградили железные ворота с замком. Покуда он стоял и с робким изумлением трогал неожиданное препятствие, рядом остановился потрепанного вида господин в сюртуке, фланелевых штанах, розовой крикетной шапочке и рваных войлочных шлепанцах, причем из правого стыдливо выглядывал большой палец. К нему Джадсон и обратился с просьбой разъяснить причину постигшей его беды. Прохожий, судя по виду, должен был знать о пивных все. -- Не могу войти, -- простонал Джадсон. Бродяга хрипло прочистил горло. -- До пол седьмого закрыто, -- отвечал он. Дивясь, как это посреди Лондона, в сердце цивилизованного мира, стоит на улице человек и не знает такого фундаментального жизненного факта, он принялся подыскивать хоть какое-то объяснение. -- Нездешний, что ли? -- предположил он. Джадсон признался, что это так. -- Иностранец, что ли? -- Да. -- Из Австралии, что ли? -- Из Америки. -- А! -- кивнул бродяга и мастерски сплюнул. -- Слыхал, у вас такой закон, чтобы ни-ни, даже если вот столечко. Джадсон Кокер собирался отвести чудовищный поклеп на родную страну, перечислив места в Нью-Йорке, (а) где всякому нальют; (б) где особо избранным нальют, если на него, Джадсона, сослаться, но тут собеседник удалился, оставив страждущего в пустыне. Джадсона окутал зловещий мрак. Засухе не виделось конца и края. Половина седьмого казалась недостижимой, она терялась где-то в тумане грядущего. Мысль, что придется ждать так долго, давила, словно лондонский смог. Внезапно решив, что, коли уж ждать, легче будет скоротать время в Вест-энде, он дошел до станции подземки на Слоан-сквер, купил билет до Чаринг-кросс и спустился на платформу. Когда он шел по лестнице, поезд только что тронулся. Джадсон, скучая, подошел к газетной стойке -- не сыщется ли чего-нибудь любопытного. Взгляд его привлекла глянцевая обложка "Светских сплетен". О лондонских еженедельниках Джадсон не знал ничего, однако название казалось многообещающим. Он расстался еще с двумя пенсами. Подошел поезд. Джадсон сел и зашуршал страницами. Два пенса окупились сполна. Возможно, Джадсона не увлек бы "Церковный вестник" или "Обозреватель", но "Светские сплетни" писались словно нарочно для него. Как ни старался малодушный Родерик выхолостить этот выпуск, молодой Пилбем не подкачал и теперь. Статья "Порок в храме" изобиловала сочными подробностями, вполне щекочущей была и заметка "Ночные клубы -- сущий ад". Джадсону немного получшало. И вдруг его затрясло, как будто он коснулся оголенного провода, как будто его ударили палкой по голове. Сердце остановилось, волосы зашелестели, с перекошенных губ сорвался крик, заставивший других пассажиров обернуться. Но Джадсон не видел устремленных на него глаз. Его взор приковала заметка на шестой странице. Заметкой этой Пилбем не особо гордился. Когда Родерик накануне сдачи в печать выбросил из номера статью про букмекеров, на полосе образовалась дыра, и Пилбему пришлось срочно копаться в архивах. Итог его трудов был озаглавлен "Развращенные юнцы" и повествовал о возмутительных нравах американской золотой молодежи. Абзац, сразивший Джадсона Кокера, гласил: "Можно упомянуть и о так называемом Шелковом клубе с Пятой Авеню, чьи члены взяли за правило в воскресенье утром дефилировать по упомянутой улице в шелковых шляпах, шелковых носках, шелковых пижамах и под шелковыми зонтиками. Клуб основал и возглавляет знаменитый Тодди ван Риттер, признанный вожак и заводила этих молодых бездельников" Джадсон трясся, как в лихорадке. Даже на утро после встречи Нового Года ему не бывало так худо. Величайший из подвигов, который, он верил, увековечит его имя, шедевр изобретательной выдумки приписан другому, и кому -- Тодди ван Риттеру, его робкому последователю и подражателю! Нет, стерпеть это невозможно. Джадсон чувствовал, что падает в зияющую черноту. "Знаменитый Тодди ван Риттер" (Ха!), "признанный вожак и заводила" (Ха-ха!). Чудовищно. Чудовищно. Эти газетчики не думают, что пишут. Поезд пыхтел, увозя взбешенного Джадсона на запад. Требовалось немедленно совершить что-то великое. За оскорбление надо мстить, и мстить грозно. Но что делать? Что делать? Он думал было подать иск о клевете. Но для этого нужны деньги. Да и где уверенность, что правосудие свершится, добродетель -- восторжествует? Оставалось одно: разыскать издателя и потребовать немедленных извинений, а также опровержения в одном из ближайших выпусков. Джадсон просмотрел всю газету, но имени издателя не нашел. Выяснилось лишь, что лживый листок выпускает компания "Мамонт", расположенная по адресу Тилбери-хауз, Тилбери-стрит, Е.К., Уэлл. С этого можно было начать. Поезд остановился. Джадсон сошел, холодный, как сталь, и преисполненный решимости. Его праведный гнев еще усугубила мелочность служителей лондонской подземки, которые требуют дополнительной платы от человека, в задумчивости проехавшего несколько лишних остановок. Бросив пенни и убийственный взгляд впридачу, Джадсон вышел на улицу и спросил, как быстрее добраться до Тилбери-хауза. 2 Выйдя в Блекфрайерс, а не у Чаринг-кросса, Джадсон, сам того не ведая, сократил себе путь. Полисмен рядом со станцией ответил, что до Тилбери-хауза рукой подать. Джадсон пошел в указанном направлении и вскоре оказался в грязном проулке перед большим бесформенным зданием из тусклого кирпича. Грохот печатный станков наводил на мысль, что он у цели, это подтверждало и благоухание типографской краски, мужественно спорящее с запахом вареной капусты, которым почему-то пропитаны все лондонские задворки. Тем не менее Джадсон решил удостовериться и обратился к швейцару. -- Это Тилбери-хауз? -- спросил он. -- У-у, -- отвечал швейцар, мрачный человек с кислой физиономией, желтушным цветом глаз и редкими усами. Казалось, его грызет тайная тоска, и вид Джадсона Кокера растравляет ее еще больше. -- Здесь печатают "Светские сплетни"? -- У-у. -- Я хочу видеть издателя. Швейцар попытался одолеть свою меланхолию. -- Мистера Пайка? -- Я не знаю, как его зовут. -- Если вам издателя "Светских сплетен", то это мистер Пайк. Вот бланк, пишите, как вас зовут и что вам надо. Бюрократическая проволочка разозлила Джадсона. Дух Тилбери-хауза проник и в него, ему хотелось Сделать Это Сейчас. Он, сопя, вписал свое имя. Из ниоткуда возник мальчик в блестящих пуговицах, в его взгляде Джадсону померещилась скрытая насмешка. Мальчик ему не нравился. Все говорило, что он участвует в заговоре, чья цель -- приписать Тодди ван Риттеру чужие заслуги. -- Отнеси мистеру Пайку, -- величественно сказал Джадсон. -- Джентльмен хочет видеть мистера Пайка, -- пояснил швейцар, словно растолковывая невнятные бормотания иностранца. Мальчик взглянул на бланк с видом школьного учителя, говорящего "Посмотрим, посмотрим, что вы тут накалякали". -- Вы не указали, зачем пришли, -- подозрительно сказал он. Не хватало только, чтобы мальчики в пуговицах критиковали его труды. Джадсон не сказал ни слова, только грозно взмахнул палкой. Мальчик привычно увернулся, издал обидный клич и убежал. Швейцар взял со стола вечернюю газету. -- Придется вам подождать. Он развернул страницу "Скачки" и углубился в чтение. На третьем этаже, в редакции "Светских сплетен", Родерик, подобно швейцару, терзался глухой скорбью. Он тоскливо глядел, как молодой Пилбем весело и бодро строчит следующий выпуск. Родерик чувствовал, что его заперли в комнате с безумцем, а тот беспечно жонглирует брусочками динамита. Вердикт высшего суда развязал Пилбему руки, теперь никто не мешал младшему редактору "Светских сплетен" творить скандальную газету по своему разумению; и от избранных мест, которые он время от времени зачитывал, Родерика всякий раз бросало в холодный пот. Бедняга явственно видел, что самая безобидная из этих заметок неизбежно повлечет визит взбешенных граждан с пистолетами. Потом он вспоминал короткие, но выразительные обещания мистера Айзека Пули, и сердце его уходило в пятки. Родерик частенько посещал скачки и знал о Парнях все. Они рыщут по миру бандами, вооруженные до зубов. Кастеты и мешочки с песком для них то же, что для обычного мужчины галстук -- вещь, без которой невозможно показаться на улице. Они подстерегают неугодных и забивают сапогами. Короче, если есть мыслящие существа, чьим мнением должен дорожить человек, пекущийся о благе своей страховой компании, то это -- Парни. А Пилбем из кожи вон лезет, чтобы задеть их за живое. Родерик мысленно застонал и рассеянно обернулся, чтобы принять у вошедшего мальчика бланк. -- Что это? -- спросил он, не сводя глаз с Пилбема, который в углу комнаты стучал на пишущей машинке. Тот, видимо, написал удачную фразу, потому что по-детски счастливо хрюкнул. Родерику же слышались раскаты адского смеха. Он разрывался между желанием узнать, что именно написал его помощник, и крепнущим чувством, что лучше бы этого не знать. -- К вам джентльмен, сэр. Родерик с усилием оторвал глаза от вдохновенного очеркиста и взглянул на бланк. Как и мальчик, он первым делом заметил пропущенную графу. -- Он не пишет, зачем пришел. -- Он не стал говорить, чего ему надо, -- упоенно сообщил мальчик. Он внутренне ликовал, предвкушая острые ощущения. Что-то подобное представилось и Родерику. -- А почему? -- с беспокойством спросил он. -- Не знаю, сэр. Не стал, и все тут. Я ему говорю: "Вы не написали, зачем пришли", а он вместо ответа хрясь меня палкой. -- Хрясь тебя палкой... -- упавшим голосом повторил Родерик. -- Хрясь меня палкой! -- радостно подтвердил мальчик. -- Не знаю, какая муха его укусила, сэр, только он весь трясется от злости. Родерик побледнел. -- Скажи, что я занят. -- Заняты, сэр? Да, сэр. Хорошо, сэр. Малыш исчез. Родерик осел в кресло и уставился перед собой невидящими глазами. Машинка по-прежнему стрекотала, но Родерик ее не слышал. Гром грянул. Мститель явился. Родерик не знал, какой именно из газетных абзацев навлек на него беду, но не сомневался, что это может быть почти любой. Страшный сон обернулся явью. Родерик Пайк, как легко заключить со слов его тети Фрэнсис, не родился героем. Она совершенно справедливо убеждала сэра Джорджа, что его сын -- робкое и слабое существо. Один издатель, выпускающий рупор общественного мнения, призванный угождать литературным вкусам обитателей золотого прииска на Диком Западе, сидел в своем кабинете, когда пуля пробила окно и расплющилась о стену над его головой. Лицо газетчика озарилось счастливой улыбкой. "Ну вот! -- вскричал он. -- Что я говорил! Колонка "Личное" пользуется успехом!" Родерик Пайк был полной противоположностью этому смельчаку. Он любил тишину и шарахался от жизни в бурных ее проявлениях. Кто-нибудь другой обрадовался бы, узнав, что к нему идет разъяренный незнакомец, который лупит палкой направо и налево; другой -- но не Родерик. Он обмяк в кресле, не жив и не мертв от страха. Полуообморочное состояние не прошло и с приездом Флик, которую ему предстояло поить в ресторане чаем. 3 Как ни явственно опечален был Родерик, Фелисия этого не заметила. Она целиком ушла в себя. Что-то случилось после расставания с Биллом, и выражалось оно в некоем смутном недовольстве и одновременно странной задумчивости. Она машинально поздоровалась с Родериком, машинально кивнула Пилбему, когда их знакомили. Пилбем, записной дамский угодник, при ее появлении бросил печатать и учтиво встал. Редкое событие в Тилбери-хауз проходило мимо Пилбема, и помолвка Родерика не была для него новостью. Значит, это -- племянница босса. Восхитительная девушка, Родерик такой не заслужил. Пилбем галантно поклонился, с улыбкой произнес пару комплиментов и открыл дверь. Молодые вышли. Пилбем вздохнул и вернулся к машинке. Точно, Родерик такой не заслужил. Пилбем невысоко ставил своего ближайшего начальника. Родерик вместе с Фелисией спустился на первый этаж. Он вел ее тайными закоулками, избегая парадной лестницы и вестибюля, где дежурил швейцар. Конечно, он надеялся, что грозный посетитель ушел, поверив в его занятость, но предпочитал не испытывать судьбу. Они вышли через незаметную дверь чуть дальше по улице; пугливо оглядевшись, Родерик с облегчением увидел, что опасность миновала. Если не считать обычной местной фауны, представленной чумазыми типографскими грузчиками, Тилбери-стрит была пуста. Немного успокоившись, Родерик продолжил путь. Надо же было случиться, что в эту самую минуту швейцар дочитал про бега и вышел глотнуть свежего воздуха; а Джадсон, устав ждать и убедившись, что крепость охраняется надежно, решил отправиться домой. Они вышли почти одновременно; Джадсон отставал от швейцара на какой-то шаг, когда последний завидел Родерика, преисполнился рвения (а может, надежды на скромные чаевые), козырнул и произнес роковые слова: -- Вызвать такси, мистер Пайк? Джадсон замер, как вкопанный. -- Нет, давай лучше прогуляемся по набережной, -- сказала Флик. -- И зайдем не к Клариджу, а в Савой. Погода чудесная. Швейцар огорчился (хотя чего ждать от этой юдоли слез!) и шагнул обратно в дверь. Фелисия и Родерик свернули к набережной. А Джадсон, оправившись от столбняка, устремился в погоню. Немедленно путь ему преградил огромный грузовик, который подъехал и остановился у входа. Рабочие принялись таскать рулоны с бумагой. Пока Джадсон огибал препятствие, жертва скрылась. Однако Джадсон слышал слово "набережная" и умел делать выводы. Он поспешил к реке, и здесь, за остановившимся у тротуара такси увидел своего обидчика. Тот, видимо, убеждал спутницу ехать на машине, она же уговаривала пройтись. Джадсон рванул вперед. -- Вы издаете "Светские сплетни"? -- прогремел он. Родерик повернулся на месте. Ему показалось, что он слышит архангельскую трубу. Он стоял спиной и не видел Джадсона, пока тот не заговорил; можно сердобольно предположить, что эта-то внезапность его и подкосила. Без оправданий, без каких-то смягчающих обстоятельств нам не обойтись, потому что при звуке этих слов Родерик распался. Сказалась роковая пугливость, горестное наследие бедняжки Люси. Он затравленно взглянул на Джадсона и, отбросив всякую рыцарственность в безумной жажде самосохранения, вскочил в такси, зашипел на ухо водителю и унесся прочь, словно троянский герой, исхищенный с поля боя чудесным облаком. Его бегство повергло и Джадсона, и Флик во вполне понятное изумление. Джадсон оправился первым. С гневным кличем он кинулся вослед удаляющемуся такси. Несколько мгновений Флик стояла неподвижно, провожая глазами бегущего Джадсона. Щеки ее залил густой румянец, в лазурных глазах блеснула зловещая сталь. Тут с востока показалось другое такси. Флик замахала рукой, села в машину и укатила. 4 Подожди Флик еще минуту, она бы увидела, как вернулся Джадсон. Даже молодым и подвижным студентом Гарварда он не блистал в спорте, сейчас же его спринтерский дух иссекал на первых двадцати ярдах. Ради особого случая он пробежал пятьдесят, но потом ноги и легкие восстали против подобного надругательства, и Джадсон поневоле сдался. Сдался? Ну нет! Ноги еще несли его к ограде парка, чтобы было куда прислониться, а в голове уже созрел план. Как только (если когда-нибудь) он отдышится, он пойдет к Тилбери-хаузу и кое-что выяснит. Сказано -- сделано. Когда он добрался до знакомого вестибюля, швейцар еще дышал свежим воздухом. На его месте сидел мальчик в пуговицах -- не тот, с которым Джадсон недавно повздорил, а другой, куда более приветливый с виду. К нему-то Джадсон и обратился. -- Эй! -- сказал Джадсон. -- Сэр? -- учтиво отвечал отрок. Джадсон пригнулся и понизил голос. -- Мне нужен домашний адрес мистера Пайка. Мальчик покачал головой, и в его лице проступила незаметная прежде суровость. -- Нам запрещено давать домашние адреса. Джадсон надеялся, что его не вынудят пойти на последнюю крайность, но, увы, другого выхода не оставалось. Он молча полез в карман, молча вынул шиллинг и шестипенсовик. Малыш дрогнул. -- Это против правил, -- сказал он, жадно глядя на деньги. Джадсон не проронил ни слова, только в задумчивости позвенел монетками. Юный страж волновался все больше. -- А зачем вам адрес? -- произнес он дрожащим голосом. Джадсон рассчитанным движением уронил шиллинг, подождал, пока тот прокатится по кругу, подхватил и снова звякнул им о шестипенсовик. Мальчик был не железный: он на цыпочках подошел к лестнице, прислушался, потом, крадучись, вернулся к Джадсону и зашептал ему что-то на ухо. Деньги перешли из рук в руки, и Джадсон отправился дальше. 5 Была почти половина восьмого, когда Флик вернулась в Холли-хауз. Она доехала на такси до отеля Савой и долго сидела там, кусая ручку и глядя в никуда. Наконец он вырвала из блокнота лист, черкнула несколько строк, не перечитывая, заклеила письмо и оставила его у швейцара. Потом, в странном воодушевлении, вышла из гостиницы и села на подземку до Уимблдона. Настроена она была решительно, но спокойно. Она шла по аллее к дому, а сердце ее распевало ликующую песнь, грозную и пьянящую, как сама весна. В холле она столкнулась с миссис Хэммонд -- та как раз выходила из гостиной. -- Как ты поздно, Фелисия. Быстро переодевайся. Ужин в восемь. Дядя Джордж и Родерик вот-вот приедут. Этого Флик не ожидала. -- Как приедут? -- Неужели он тебе не сказал? -- удивилась миссис Хэммонд. -- Мы еще утром договорились по телефону. У твоего дяди это единственный свободный вечер, завтра он едет в Париж и останется на неделю. Придут Бэгшотты и еще несколько гостей. Очень странно, что Родерик тебя не предупредил. -- Мы расстались впопыхах, -- отвечала Флик. -- Думаю, он бы предупредил, если б не отвлекся. -- Бедный Родерик! Такой занятый! -- сказала миссис Хэммонд. -- И как наш дорогой мальчик? -- Очень прыток. -- Прыток? -- Миссис Хэммонд вытаращила глаза. -- Что ты имеешь в виду? Флик остановилась перед лестницей. -- Тетя Фрэнсис, -- сказала она, -- я кое-что должна вам сообщить. Я не выйду за Родерика. Я написала ему, что разрываю помолвку. Глава V. Ночные события в Холли-хаузе 1 Пока в штаб-квартире издательства "Мамонт", что на Тилбери-стрит, разворачивались волнующие события, Билл Вест предавался мрачным раздумьям на балконе доходного дома Мармонт в Батерси. Сюда он сбежал от фотографий Алисы Кокер. Карточки смотрели с немой укоризной, и Билл не знал, куда деть глаза. Джадсон исчез, Билл не исполнил опекунского долга, и двенадцать фотографий, словно двенадцать ангелов-обвинителей, упрекали его в недосмотре. "Почему, -- вопрошали они, -- ты забыл свой долг? Я доверила тебе брата. Почему ты не прибил его тапочком? Как позволил уйти?" Отвечать было нечего. Обладай Билл хоть каплей рассудка, он бы выбрал единственно возможный путь: спрыгнул бы Джадсону на плечи, пусть даже с высоты двух лестничных пролетов, но не позволил несчастному пьянице скрыться в огромном городе с деньгами в кармане. Кто теперь скажет, когда и в каком состоянии воротится блудный наследник Кокеров? Балкончики на улице принца Уэльского замечательные. С их высоты можно видеть деревья в парке Баттерси и, если настроение позволяет, любоваться нежной зеленью и молодыми листочками. Видна и сама улица. Так вышло, что, едва начали сгущаться сумерки и внизу затеплились желтые фонари, Билл приметил на мостовой знакомую фигуру, бредущую к входу в доходный дом Мармонт. Сперва он не поверил своим глазам. Это не Джадсон. Джадсон в милях отсюда, где-нибудь в Вест-энде, заливает коктейлем двухнедельную жажду. Но вот прохожий оказался под фонарем. Сомнений больше не оставалось. Джадсон. Он вошел в дом. Билл ринулся к двери и еще на бегу услышал, как друг, пыхтя, преодолевает лестницу. Квартира была на пятом этаже без лифта; на оба обстоятельства Джадсон часто и красноречиво сетовал. Сейчас он появился, отдуваясь, и некоторое время не слышал обращенных к нему упреков. -- Э? -- спросил он, немного придя в себя. -- Я сказал: "Явился-таки!", -- отвечал Билл, выбрав самое мягкое из своих замечаний. Джадсон проследовал в гостиную, плюхнулся на диван и, как до него Билл, принялся стягивать ботинки. -- Гвоздь, что ли, -- пояснил он. -- Ну, хорош! -- сказал Билл, возобновляя атаку. Джадсон не обнаружил и тени раскаяния. -- Между прочим, -- дерзко отвечал он, -- я трезв, как стеклышко. Сперва выяснилось, что в этой чертовой стране заведения открываются в полночь или вроде того. Так что сначала я не нашел, где выпить. А потом мне было некогда. -- Некогда выпить?! -- изумился Билл. В полном ошеломлении он пошел за другом, который встал с дивана и направился в спальню, где немедленно отыскал другие ботинки, видимо, без гвоздя. -- Некогда выпить? -- повторил Билл. -- Ну, недосуг, -- сказал Джадсон, плеснул в таз воды, смыл с лица и рук дорожную грязь, подошел к зеркалу и провел щеткой по волосам. -- Билл, старина, у меня случился неприятный день. -- Сколько у тебя было с собой денег? -- Не будем о деньгах, -- отмахнулся от невежливого вопроса Джадсон. -- Лучше послушай про неприятный день. -- Он закурил и вернулся в гостиную. -- Я сюда только на минутку, -- сказал он. -- Через секунду убегаю. Билл деланно рассмеялся. -- Убегает он! -- Ничего не поделаешь, надо, -- сказал Джадсон. -- Затронута моя честь. Я должен отыскать этого типа и восстановить справедливость. -- Упаси тебя Бог, -- сказал Билл, начиная сомневаться, что друг его так трезв, как утверждает. У Джадсона блестели глаза, и весь он был какой-то странный. -- По справедливости ты давно бы сидел за решеткой. Джадсон в задумчивости выпустил дым. Он, похоже, не слышал обидного замечания. -- Очень неприятный день. Билл, старина, ты когда-нибудь читал "Светские сплетни"? -- Нет. А что? -- Только то, -- отвечал Джадсон, -- что в ней написано, будто Шелковый клуб Пятой авеню основал Тодди ван Риттер. Тодди ван Риттер! -- С его губ сорвался леденящий смешок. -- Ты не хуже меня знаешь, что бедняге Тодди и в миллион лет до такого не додуматься. Вот в этой моей головенке зародилась идея основать клуб, и я не позволю дурачить целую Англию. Тодди ван Риттер! -- фыркнул Джадсон. -- Нет, подумай! Тодди! -- Сигарета обожгла ему пальцы, он бросил окурок в камин. -- Я прочел этот бред в подземке, отправился прямиком туда, где печатают грязный листок и спросил издателя. Кошка знала, чье мясо съела, потому что он отказался меня принять. Я подкараулил его на улице, но он вскочил в такси и думал, что скрылся. Только не на такого напал! -- продолжал Джадсон с мрачным смешком. -- Не наступил еще день, чтоб поганый щелкопер безнаказанно надо мной смеялся. Я раздобыл его домашний адрес. Сейчас иду к нему, пусть извиняется и в следующем же номере печатает опровержение. -- Никуда ты не пойдешь. -- Пойду, и еще как. Билл попытался воззвать к разуму. -- Ну что такого, если он написал, что клуб основал Тодди? -- Что такого? -- У Джадсона округлились глаза. Он смотрел на друга, словно сомневался в его умственной полноценности. -- Что такого?! Ты думаешь, я уступлю другому европейскую славу? Будь ты Маркони, и напиши кто, что не ты изобрел радио, ты бы спустил? Ладно, некогда мне рассиживаться. Пока. Шесть фотографий умоляюще глядели с камина. Три на этажерке, две на столе и одна на полочке у двери заглядывали в глаза и говорили: "Прояви твердость". -- Где живет этот твой светский сплетник? -- спросил Билл. -- Дом пять, особняк Лиддердейл, Слоан-сквер, -- без запинки отвечал Джадсон. Ему даже не понадобилось свериться с клочком конверта в нагрудном кармане, ибо адрес врезался в его сердце. -- Я отправляюсь к нему немедленно. -- Никуда ты не отправляешься, -- сказал Билл, -- без меня. Что, по-твоему, -- он задохнулся, -- что, по-твоему, скажет она, если я позволю тебе бегать по Лондону и нарываться на неприятности? Джадсон взглянул, куда указывал Билл, но остался совершенно бесчувственным. Мало кто из братьев способен умилиться на фотографию сестры. Однако, не тронутый мыслями об Алисе и ее тревогах, он впервые обнаружил что-то вроде благоразумия. -- Ты хорошо придумал пойти со мной, -- согласился он. -- Вдруг этот тип -- буйный. Тогда ты будешь его держать, пока я навешаю пе