Пэлем Грэнвил Вудхауз. Фамильная честь Вустеров --------------------------------------------------------------- © Copyright P.G.Wodehouse. The Code of the Woosters (1938) © Copyright Перевод Ю. Жуковой (1998, 1999, [2001]) Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru) Ў http://wodehouse.ru --------------------------------------------------------------- ГЛАВА 1 Я выпростал руку из-под одеяла и позвонил Дживса. -- Добрый вечер, Дживс. -- Доброе утро, сэр. Я удивился. -- Разве сейчас утро? -- Да, сэр. -- Вы уверены? За окнами совсем темно. -- Это туман, сэр. На дворе осень -- вы, конечно, помните: "Пора плодоношенья и туманов..." -- Пора чего? -- Плодоношенья, сэр, и туманов. -- А-а, ну да, конечно. Все это прекрасно, Дживс, однако сделайте любезность, приготовьте мне одну из ваших смесей для воскрешения из мертвых. -- Уже приготовил, сэр, она ждет в холодильнике. Он выскользнул из спальни, а я сел в постели с не слишком приятным и таким знакомым ощущением, что вот сейчас-то я и отдам Богу душу. Накануне вечером я ужинал в "Трутнях" с Гасси Финк-Ноттлом, которому закатил мальчишник, чтобы он в кругу друзей простился с холостой жизнью перед предстоящим бракосочетанием с Мадлен Бассет, единственной дочерью сэра Уоткина Бассета, кавалера ордена Британской империи второй степени, а за подобное времяпрепровождение приходится жестоко расплачиваться, и пока я дожидался Дживса, мне представлялось, будто какая-то скотина вбивает мне в башку железный кол, но не обыкновенный, каким Хеверова жена Иаиль пронзила череп Сисаре, а докрасна раскаленный. Вернулся Дживс с эликсиром жизни. Я залпом осушил стакан и, пройдя полный курс крестных мук, который непременно следует за принятием изобретенных Дживсом животворных бальзамов, -- например, мое темя взлетело к потолку, а глаза выпрыгнули из орбит и, ударившись о стену, отскочили, как теннисные мячи, -- почувствовал себя лучше. Было бы преувеличением утверждать, что ваш покорный слуга Бертрам Вустер совсем ожил, однако толика сил вернулась, я даже обрел способность вести беседу. -- О-хо-хо! -- произнес я, изловив свои глаза и водворяя их на место. -- Ну как, Дживс, что новенького в мире? У вас ведь в руках газета? -- Нет, сэр. Это путеводители из туристического агентства. Я подумал, может быть, вам будет интересно полистать. -- В самом деле, Дживс? -- спросил я. -- Вы действительно так подумали? Последовало непродолжительное и, как я бы определил, многозначительное молчание. Когда два человека с железной волей живут в тесном контакте друг с другом, конфликты между ними просто неизбежны, и именно такой конфликт разгорелся сейчас в доме Берти Вустера. Дживс вознамерился выманить меня в кругосветное путешествие, а мне даже думать об этом тошно. Я решительно заявил, что никуда не поеду, и все равно Дживс чуть не каждый день приносит мне пачки иллюстрированных проспектов, при помощи которых разные бюро путешествий соблазняют нас сняться с насиженных мест и мчаться черт знает куда любоваться красотами природы. Глядя на Дживса, я каждый раз представляю себе хорошо натасканного охотничьего пса, который упорно приносит в гостиную дохлых крыс и кладет на ковер, как ему ни объясняй, что в подобных услугах здесь не нуждаются, более того, они обременительны. -- Дживс, выкиньте эту блажь из головы, -- сказал я. -- Путешествия чрезвычайно обогащают новыми познаниями, сэр. -- Я в новых познаниях не нуждаюсь, сыт по горло тем, что напичкали в меня, пока учился. А вот что с вами происходит, я отлично знаю. В вас снова проснулась кровь ваших предков, викингов. Вы жаждете вдохнуть соленый запах моря. Вы мысленно разгуливаете по палубе в белой капитанской фуражке. Возможно, кто-то прожужжал вам уши о танцовщицах острова Бали. Что ж, я вас понимаю, я вам даже сочувствую. Но все это не для меня. Я не позволю погрузить себя на океанский лайнер, пропади они все пропадом, и волочь вокруг света. -- Как вам будет угодно, сэр. В его голосе я уловил легкую иронию: разозлиться он не разозлился, но был явно разочарован, и я дипломатично переменил тему. -- Эх, Дживс, и кутнули мы вчера! -- Хорошо провели время, сэр? -- Да уж, повеселились на славу. Гасси просил передать вам привет. -- Я высоко ценю его любезность, сэр. Надеюсь, мистер Финк-Ноттл был в добром расположении духа? -- О, лучше некуда, особенно если вспомнить, что близится час, когда он станет зятем сэра Уоткина Бассета. Слава Богу, что он, а не я, Дживс, -- могу лишь благодарить Всевышнего. Произнес я это с большим жаром, сейчас объясню почему. Нынешней весной, когда мы праздновали победу в Гребных гонках, я попал в суровые лапы Закона за попытку освободить голову полицейского от его каски и, сладко проспав ночь на голой деревянной скамье в участке, был доставлен на Бошер-стрит и оштрафован на пять фунтов -- на целых пять моих кровных фунтов. Мировой судья, который вынес этот возмутительно несправедливый приговор, -- должен признаться, публика встретила его одобрительными возгласами, -- был не кто иной, как старикан Бассет, папаша будущей невесты Гасси. Как потом выяснилось, я оказался одной из его последних жертв, потому что буквально через полмесяца он получил от дальнего родственника очень неплохое наследство, оставил службу и перебрался жить в деревню. Так, во всяком случае, он сам представил дело, но лично я убежден, что это самое "наследство" он сколотил, прикарманивая штрафы. Хапнет у одного пятерку, хапнет у другого, третьего -- глядишь, лет эдак через двадцать составился солидный капиталец. -- Вы ведь помните, Дживс, эту злобную тварь? Настоящий изверг. -- Возможно, сэр, в кругу своей семьи сэр Уоткин не столь суров? -- Сомневаюсь. Цепного пса в овечку не превратишь. Ну да черт с ним. Письма есть? -- Нет, сэр. -- Кто-нибудь звонил? -- Да, сэр. Звонила миссис Траверс. -- Тетушка Далия? Стало быть, она вернулась в Лондон? -- Именно так, сэр. Она выразила желание побеседовать с вами, как только вы сможете ей позвонить. -- Я сделаю лучше, -- великодушно решил я. -- Явлюсь к ней собственной персоной. И спустя полчаса я поднялся по ступеням ее особняка. Старый теткин дворецкий Сеппингс распахнул передо мной дверь, и я вошел в дом, не подозревая, что всего через несколько минут буду втянут в передрягу, которая подвергнет фамильную честь Вустеров величайшему испытанию, какое только выпадало на долю представителей нашего славного рода. Я имею в виду эту кошмарную историю, в которой фигурировали Гасси Финк-Ноттл, Мадлен Бассет, папаша Бассет, Стиффи Бинг, преподобный Г. П. Пинкер (Растяпа), серебряный сливочник в форме коровы работы восемнадцатого века, а также маленький блокнот в кожаном переплете. Нет, я не почувствовал приближения рокового поворота судьбы, даже слабая тень тревоги не омрачила моей безмятежной радости. Мне не терпелось увидеть тетю Далию-- наверно, я уже говорил, что обожаю ее, она вполне этого заслуживает, и, пожалуйста, не путайте ее с тетей Агатой, та настоящая ведьма -- ничуть не удивлюсь, если узнаю, что она с хрустом жует бутылочные осколки и надевает сорочку из колючей проволоки прямо на голое тело. Манили меня в этот дом не одни только интеллектуальные наслаждения -- всласть посплетничать с любимой теткой, я к тому же пламенно надеялся, что сумею напроситься к ней на обед. Кулинарные изыски ее повара, француза Анатоля, способны привести в восторг самого взыскательного гурмана. Дверь в примыкающую к кухне малую столовую была открыта, и, проходя мимо, я увидел, что дядя Том колдует над своей коллекцией старинного серебра. Конечно, надо бы с ним поздороваться, спросить, как желудок, ведь старикан страдает несварением, но соображения здравого смысла одержали верх. Мой дядюшка из тех зануд, что, едва завидят племянника, хвать его за лацкан и ну просвещать по поводу серебряных подсвечников, античных лиственных узоров, венков, резьбы, чеканки, барельефов, горельефов, романского орнамента в виде цепи выпуклых овалов у края изделия, так что я счел за благо не провоцировать его. Прикусил язык и на цыпочках в библиотеку, где, как мне сообщили, расположилась тетушка Далия. Старушенция по самый перманент зарылась в ворох гранок. Всему свету известно, что сия изысканная дама -- знаменитый издатель еженедельника для юных отпрысков благородных семейств, называемого "Будуар элегантной дамы". Однажды я написал для него статью под заголовком "Что носит хорошо одетый мужчина". При моем появлении тетушка вынырнула из бумаг и в знак приветствия издала громкое "улюлю", как в былые времена на травле лис, когда она считалась самой заметной фигурой в "Куорне". "Пайтчли" и других охотничьих обществах, из-за которых лисы стали чувствовать себя в Англии довольно неуютно. -- Здорово, чучело, -- произнесла она. -- Зачем пожаловал? -- Насколько я понял, дражайшая родственница, вы изъявили желание побеседовать со мной. -- Но это вовсе не значит, что ты должен вломиться ко мне и оторвать от работы. Можно было все решить за полминуты по телефону. Но, видно, чутье тебе подсказало, что у меня сегодня дел невпроворот. -- Если вы огорчились, что я не смогу пообедать с вами, спешу вас успокоить: останусь с величайшим удовольствием, как всегда. Чем нас порадует сегодня Анатоль? -- Тебя -- ничем, мой юный жизнерадостный нахал. К обеду приглашена Помона Грайндл, она писательница. -- Буду счастлив познакомиться с Помоной Грайндл. -- Никаких знакомств. Мы обедаем вдвоем, только она и я. Я пытаюсь уговорить ее дать нам для "Будуара" роман с продолжением. А ты, пожалуйста, сходи в антикварную лавку на Бромптон-роуд -- она прямо за католическим собором, ты сразу увидишь, -- и скажи, что корова -- никуда не годный хлам. Я ничего не понял. Было полное впечатление, что тетушка бредит. -- Какая корова? И почему она хлам? -- В лавке продается сливочник работы восемнадцатого века, в форме коровы. Том после обеда хочет его купить. Я начал прозревать. -- А, так эта штука серебряная? -- Серебряная. Такой старинный кувшинчик. Придешь в лавку, попросишь показать его тебе и охаешь последними словами. -- Но зачем? -- Ну ты и олух. Чтобы сбить с продавцов спесь. Посеять в их душах сомнения, выбить почву из-под ног и заставить снизить цену. Чем дешевле Том купит корову, тем больше обрадуется, а мне нужно, чтобы он был на седьмом небе от счастья, потому что, если Помона Грайндл согласится отдать нам роман, придется мне основательно разорить Тома. Эти знаменитые писательницы настоящие грабители. Так что не трать времени попусту, беги в лавку и с отвращением потряси головой. Я всегда готов услужить любимой тетке, но на сей раз был вынужден объявить nolle prosequi [Прекращение производства дела (лат.)], как выразился бы Дживс. Его послепохмельные эликсиры поистине чудодейственны, но, даже приняв их, вы не в состоянии трясти головой. -- Голову я даже повернуть не могу. Во всяком случае, сегодня. Она с осуждением выгнула правую бровь. -- Ах вот, значит, как? Предположим, твоя гнусная невоздержанность лишила тебя способности владеть головой, но нос-то ты сморщить в состоянии? -- Это пожалуйста. -- Тогда действуй. И непременно фыркни. Громко и презрительно. Да, главное не забудь: скажи, что корова слишком молода. -- Зачем? -- Понятия не имею. Наверное, для серебряного изделия это большой изъян. Она внимательно вгляделась в мое серое, как у покойника, лицо. -- Итак, мой птенчик вчера опять прожигал жизнь? Удивительное дело! Каждый раз, как я тебя вижу, ты страдаешь от жестокого похмелья. Неужели пьянствуешь беспробудно? Может быть, даже во сне пьешь? Я возмутился: -- Обижаете, тетенька. Я напиваюсь только по особо торжественным случаям. Обычно я очень умерен: два-три коктейля, бокал вина за обедом, может быть, рюмка ликера с кофе -- вот все, что позволяет себе ваш Бертрам Вустер. Но вчера вечером я устроил мальчишник для Гасси Финк-Ноттла. -- Ах вот оно что, мальчишник. -- Она рассмеялась -- несколько громче, чем хотелось бы, учитывая мое болезненное состояние; впрочем, тетушка моя дама своеобразная: от ее хохота штукатурка с потолка осыпается. -- Да еще для Виски-Боттла! Кто бы мог подумать! Ну и как вел себя наш любитель тритонов? -- Разошелся -- не остановить. -- Неужели даже спич произнес на этой вашей оргии? -- Произнес. Я сам удивился. Думал, будет краснеть, мямлить, отнекиваться, однако ничего подобного. Мы выпили за его здоровье, он поднимается, невозмутимый, как нашпигованный салом жареный фазан, -- это сравнение Анатоля, -- и буквально завораживает нас своим красноречием. -- Надо полагать, еле на ногах держался? -- Напротив, был возмутительно трезв. -- Приятно слышать о такой перемене. Мы мысленно перенеслись в тот летний день в ее имении в Вустершире, когда Гасси, не упустивший случая нагрузиться выше ватерлинии, поздравлял юных питомцев средней школы из Маркет-Снодсбери на церемонии вручения им ежегодных наград. Когда я хочу рассказать анекдот о человеке, который уже фигурировал в моих историях, я вечно затрудняюсь, не зная, сколько именно сведений о нем следует сообщить, предваряя свою историю. Этот вопрос требует всестороннего рассмотрения. Вот, например, сейчас: если я буду считать, что моим слушателям все известно о Гасси Финк-Ноттле, те, кого не было в нашей компании в первый раз, мало что поймут. С другой стороны, если я для начала попытаюсь изложить историю жизни моего героя томах эдак в десяти, слышавшие меня раньше начнут давиться зевотой и роптать, дескать, знаем, знаем, переходи к сути. По-моему, единственный выход -- побыстрее оттараторить самое важное для непосвященных и с извиняющейся улыбкой развести руками перед остальными -- вы уж, пожалуйста, потерпите минуту-другую, поболтайте о чем-нибудь забавном, я мигом закруглюсь. Так вот, вышеупомянутый Гасси -- мой приятель; достигнув зрелого возраста, он похоронил себя в деревенской глуши и посвятил все свое время изучению тритонов, держал этих тварей в аквариуме и буквально не сводил с них глаз, наблюдая за их повадками. Вы бы назвали его убежденным анахоретом -- может быть, вам знакомо это слово -- и попали бы в яблочко. Даже при самом буйном воображении невозможно себе представить, что этот чудак не от мира сего способен шептать нежные слова признания в розовое девичье ушко, дарить обручальные кольца и покупать разрешение на венчание в церкви. Но Любовь коварна. Увидев в один прекрасный день Мадлен Бассет, он втрескался в нее как последний идиот, послал уединенную жизнь к чертям, бросился ухаживать за Мадлен и после многочисленных злоключений добился взаимности, так что теперь ему в скором времени предстоит натянуть клетчатые брюки, воткнуть в петлицу гардению и предстать с этой мерзкой девицей пред алтарем. Я называю эту девицу мерзкой, потому что она и вправду омерзительна. Вустеры славятся рыцарским отношением к женщине, но лицемерить мы не способны. Вздорная, кислая, сентиментальная дурочка, без конца томно закатывает глазки и сюсюкает, голова набита опилками, послушали бы вы, что она несет о зайцах и звездах. Помнится, уверяла меня как-то раз, что на самом деле зайцы -- это гномы из свиты какой-то там феи, а звезды -- ромашки, растущие на небе у Господа. Чушь собачья, конечно. Никакие зайцы не гномы, а звезды -- не ромашки. Тетя Далия снова раскатилась своим басовитым смехом -- воспоминание о речи Гасси перед питомцами школы в Маркет-Снодсбери неизменно вызывало у нее приступ веселья. -- Ох уж этот наш Виски-Боттл! Кстати, где он сейчас? -- Гостит в поместье папаши Бассета "Тотли-Тауэрс", это в Тотли, в графстве Глостершир. Вернулся туда сегодня утром. Венчание будет происходить в местной церкви. -- Ты поедешь? -- Сохрани Господь! -- Понимаю, тебе было бы тяжело. Ведь ты влюблен в эту барышню. Я вытаращил глаза. -- Влюблен? В кретинку, которая убеждена, что всякий раз, как какая-нибудь волшебница высморкается, на свет рождается младенец? -- Ну, не знаю. Однако же ты был с ней помолвлен, это всем известно. -- Ровно пять минут, и то по недоразумению. -- Я был страшно уязвлен. -- Дражайшая тетушка, вам отлично известна подоплека этой гнусной истории. Настроение у меня испортилось. Не люблю вспоминать этот эпизод. Изложу его буквально в двух словах. Не в силах оторваться от своего давнего увлечения -- тритонов, Гасси стал ухаживать за Мадлен Бассет через пень-колоду и даже попросил меня временно оказывать ей знаки внимания вместо него. Не мог же я отказать другу, а эта полоумная решила, что я в нее влюбился. Кончилось тем, что после знаменитого выступления Гасси на церемонии вручения наград она отвергла его на какой-то срок и приблизила к своей особе меня, и мне осталось лишь смириться с приговором злой судьбы. Ну скажите, если девице вдруг втемяшилось, что вы сходите по ней с ума, и она является к вам с признанием, что дает своему жениху отставку и готова связать свою жизнь с вами, -- так вот, спрашиваю я вас, разве есть у порядочного человека выбор? К счастью, в последнюю минуту все уладилось, эти идиоты помирились, но меня до сих пор бросает в дрожь при мысли об опасности, которая нависла надо мной тогда. И если честно, я не буду чувствовать себя в безопасности, пока священник не спросит: "Согласен ли ты, Огастус?.." -- и Гасси смущенно прошепчет: "Да". -- Если хочешь знать, я и сама не собираюсь быть на этой свадьбе. Терпеть не могу сэра Уоткина Бассета и не желаю оказывать ему ни малейшего внимания. Подлец, негодяй! -- Стало быть, вы знаете этого старого мошенника? -- удивился я, получив в очередной раз подтверждение истины, которую люблю повторять: мир тесен. -- Конечно, знаю. Он приятель Тома. Они оба коллекционируют старинное серебро и по поводу каждого предмета сварятся друг с другом как собаки. Месяц назад он гостил у нас в Бринкли. И знаешь, как отплатил за все наше радушие и гостеприимство? Попытался тайком переманить Анатоля! -- Не может быть! -- Еще как может. К счастью, Анатоль остался нам верен -- после того, как я удвоила его жалованье. -- Утройте его, тетенька, платите ему в пять, в десять раз больше! -- с жаром воззвал к ней я. -- Пусть этот король бифштексов и рагу купается в деньгах, лишь бы остался в вашем доме! Я страшно разволновался. Наш несравненный кудесник Анатоль чуть было не покинул "Бринкли-Корт", где я могу наслаждаться его кулинарными шедеврами, стоит мне напроситься к тетке в гости, и не переметнулся к старому хрычу Бассету, уж он-то никогда не пригласит к себе за стол Бертрама Вустера. Да, это была бы катастрофа. -- Ты прав, -- согласилась тетя Далия, и глаза ее запылали гневом при воспоминании о подколодном предательстве. -- Сэр Уоткин Бассет просто разбойник с большой дороги. Ты предупреди своего приятеля, пусть Виски-Боттл в день свадьбы держит ухо востро, а то раскиснет от нежных чувств, тут старый жулик и украдет у него булавку из галстука прямо в церкви. Ну все, выкатывайся. -- И она протянула руку к эссе, в котором содержались, как мне показалось, глубочайшие откровения касательно ухода за младенцами -- как в болезни, так и в здравии. -- Мне надо прочесть несколько тонн корректуры. Кстати, передай вот это при случае Дживсу. Очерк для "Уголка мужа", посвящен атласной ленте на брюках к вечернему костюму, мысли высказываются чрезвычайно смелые, я хочу знать мнение Дживса. Вполне возможно, что это красная пропаганда. Надеюсь, я могу на тебя положиться? Повтори, как будешь действовать. -- Пойду в антикварную лавку... -- ...что на Бромптон-роуд... -- ...да, как вы уточнили, что на Бромптон-роуд. Попрошу показать мне корову... -- ...и презрительно фыркнешь. Великолепно. Ну, шпарь. Дверь у тебя за спиной. В безоблачном настроении выбежал я на улицу и махнул проезжающему мимо извозчику. Знаю, многие на моем месте принялись бы ворчать, что им испортили утро, но я лишь радовался, что в моей власти совершить небольшое доброе дело. Я часто говорю: вглядитесь повнимательнее в Бертрама Вустера, и вы увидите озорного бойскаута. Антикварная лавка на Бромптон-роуд оказалась именно такой, какой и положено быть антикварной лавке на Бромптон-роуд, да, кстати, и на любой другой улице, исключая роскошные магазины на Бонд-стрит и по соседству с ней, -- то есть само здание донельзя обшарпанное, а внутри темно и затхло. Почему-то владельцы подобных заведений вечно тушат мясо в задней комнате. -- Могу я посмотреть... -- произнес я, переступив порог, но сразу же умолк, увидев, что приказчик занят с двумя другими посетителями. Хотел было сказать: "Ничего, пустяки", -- пусть думают, что я забрел сюда случайно, мимоходом, -- да так и замер с открытым ртом. Казалось, в лавку сползся весь туман упомянутой Дживсом поры плодоношенья и забил ее плотной массой, однако я умудрился разглядеть в этом киселе, что один из посетителей, тот, что пониже ростом и постарше, мне знаком, и даже очень. Старикашка Бассет собственной персоной. Он, и никто другой. Характеру Вустеров свойственна несгибаемая твердость духа, об этом часто говорят в обществе. Именно это качество я и ощутил в себе сейчас. Человек со слабой волей, без сомнения, незаметно ускользнул бы с поля боя и задал стрекача, но я решил принять сражение. В конце концов, тот инцидент с полицейским не более чем прошлогодний снег. Выложив пять фунтов, я заплатил свой долг обществу, что мне теперь бояться этого старого сукина сына? Он же просто карлик, сморчок. И я принялся расхаживать по лавке, исподтишка на него посматривая. При моем появлении папаша Бассет обернулся и бросил на меня беглый взгляд, а потом стал то и дело коситься в мою сторону. Я понимал: минута, другая -- и из глубин памяти всплывет сцена в суде, он узнает стройного аристократа, который стоит неподалеку, опираясь на ручку зонта. Ага, узнал-таки. Приказчик скрылся в задней комнате, и старикашка Бассет двинулся в мою сторону, сверля меня взглядом сквозь очки. -- Здрасте, здрасте, молодой человек, -- сказал он. -- Я вас знаю. У меня отличная память на лица. Я судил вас за нарушение. Я слегка поклонился. -- Судил, но всего один раз. Очень рад. Надеюсь, урок пошел вам на пользу и вы исправились. Превосходно! Кстати, что за проступок вы совершили? Не надо, не подсказывайте, я сам вспомню. Ну конечно! Вы украли сумочку! -- Нет, нет, я... -- Вот именно, украли дамскую сумочку, -- непререкаемым тоном повторил он. -- Я прекрасно помню. Но теперь с преступным прошлым покончено, верно? Мы начали новую жизнь, да? Великолепно! Родерик, подите сюда. Чрезвычайно интересный случай. Спутник папаши Бассета поставил на стол поднос для визитных карточек, который рассматривал, и подгреб к нам. Я уже обратил внимание, какой это диковиннейший экземпляр человеческой породы. Двухметрового роста, в широченном клетчатом пальто из шотландского пледа чуть не до пят, он казался поперек себя шире и невольно притягивал все взгляды. Природа словно бы решила сотворить гориллу, но в последнюю минуту передумала. Впрочем, поражал этот субъект не только гигантскими размерами. Вблизи вы уже видели лишь его физиономию-- квадратную, мясистую, с крошечными усиками где-то посередине. Глазки острые, так вас и буравят. Не знаю, доводилось ли вам видеть в газетах карикатуры диктаторов? Подбородок задран к небу, глаза сверкают, они произносят перед восторженной толпой пламенную речь по поводу открытия нового кегельбана. Так вот, этот субъект был вылитый диктатор с карикатуры. -- Родерик, я хочу познакомить вас с этим молодым человеком, -- сказал папаша Бассет. -- Его случай блестяще подтверждает мысль, которую я не устаю повторять: в тюрьме человек не деградирует, тюрьма не калечит его душу, не мешает, ступив на прежнего себя, подняться в высшие пределы. Этот номер про высшие пределы мне знаком, он из репертуара Дживса, но где старикан-то его подцепил? Интересно. -- Взгляните на этого молодого человека. Совсем недавно я приговорил его к трем месяцам лишения свободы за воровство сумочек на вокзалах, и вот вам пожалуйста: пребывание в тюрьме оказало на него самое благотворное воздействие. Он духовно возродился. -- Вы так думаете? -- отозвался Диктатор. Не могу сказать, что он саркастически хмыкнул, но его тон мне все равно не понравился. Да и смотрел он на меня с гнусным надменным выражением. Помнится, в голове мелькнула мысль, что именно ему следует фыркать на серебряную корову, лучшей кандидатуры не найти. -- С чего вы взяли, что он духовно возродился? -- Да разве можно в этом сомневаться? Достаточно взглянуть на него. Хорошо одет, даже элегантен, вполне достойный член общества. Не знаю, каков его нынешний род деятельности, но сумочки он не крадет, это ясно как день. Чем вы сейчас занимаетесь, молодой человек? -- По всей видимости, крадет зонты, -- ответил Диктатор. -- Я вижу, он опирается на ваш зонт. Да как он смеет! Нахал! Сейчас я ему докажу... и вдруг меня будто огрели по лицу носком, в который натолкали мокрого песку: я сообразил, что обвиняет он меня не без оснований. Понимаете, я вспомнил, что выходил из дома без зонта, и вот поди ж ты -- стою сейчас перед ними, опираясь на ручку зонта, всякий подтвердит, что это именно зонт, а не что-то другое. Не могу постичь, что побудило меня взять зонт, который был прислонен к стулу работы семнадцатого века, разве что первобытный инстинкт, влекущий человека без зонта к первому попавшемуся на глаза зонту, -- так цветок тянется к солнцу. Следовало принести извинения, как подобает мужчине. И я их принес, возвращая этот окаянный предмет владельцу: -- Простите, сам не понимаю, как это произошло. Папаша Бассет сказал, что он тоже не понимает, более того, он смертельно огорчен. После такого разочарования не хочется жить. Диктатор счел своим долгом подлить масла в огонь: он предложил позвать полицию, и глаза у старикашки Бассета так и загорелись. Позвать полицию! Что может быть любезней сердцу мирового судьи? Он весь подобрался, как тигр, почуявший запах крови. И все же сокрушенно покачал головой: -- Нет, Родерик, не могу. Ведь сегодня самый счастливый день в моей жизни. Диктатор скривил губы, явно желая сказать, что день станет еще счастливей, если арестуешь жулика. -- Да послушайте наконец, -- пролепетал я, -- это чистейшее недоразумение. -- Ха! -- возгласил Диктатор. -- Я подумал, что это мой зонт. -- Вот в этом-то и состоит ваша беда, молодой человек, -- изрек папаша Бассет. -- Вы совершенно не способны уразуметь разницу между meum [Мое (лат.)] и tuum [Твое (лат.)]. Так и быть, на сей раз я отпущу вас с миром, но советую вести себя очень осмотрительно. Идемте, Родерик. Они потопали прочь, но в дверях Диктатор еще раз смерил меня взглядом и снова издал свое "Ха!". Можете себе представить, какое гнетущее впечатление произвел этот инцидент на человека с тонкой душевной организацией. Первым моим побуждением было плюнуть на теткину комиссию и поскорее домой, пропустить еще стаканчик живительного эликсира. Душа жаждала его, как та самая лань, которая желает к потокам воды, или как там еще сказано. Каким надо быть кретином, чтобы выйти из дому, приняв всего одну порцию! Я хотел уже слинять и со всех ног к животворящему источнику, но тут из задней комнаты вышел хозяин, впустив в лавку густую волну мясных запахов и рыжего кота, и обратился ко мне с вопросом, чем может служить. Увы, он напомнил мне о цели моего визита, и я ответил, что, насколько мне известно, у них в лавке продается сливочник работы восемнадцатого века. Хозяин отрицательно помотал головой. Унылый такой замшелый старичок, чуть не весь скрыт седыми космами бороды. -- Опоздали, сударь. У него уже есть покупатель. -- Не мистер ли Траверс? -- Угу. -- Тогда все в порядке. Узнай, о муж приветливый и величавый, -- продекламировал я, желая его задобрить, -- что упомянутый тобою Траверс -- мне дядя. Он попросил меня взглянуть на сливочник. Так что извольте показать. Представляю, какая это немыслимая рухлядь. -- Корова очень красивая. -- Ха! -- бросил я, подражая интонациям Диктатора. -- Это вы считаете ее красивой. Важно, что скажу я. Признаюсь честно, что в старинном серебре я ничего не смыслю, увлечение дядюшки всегда считал чудачеством, которому он зря потакает, эта страсть может завести его бог знает как далеко; впрочем, я щадил его чувства и своего мнения никогда не высказывал. Я, конечно, и не ждал, что означенная корова приведет меня в восторг, но когда брадатый старец вынырнул из тьмы, в которой скрылся минуту назад, и показал мне свой экспонат, я чуть не расхохотался. Потом мне захотелось плакать. И за такое уродство мой дядюшка готов выложить чертову прорву денег! Нет, это удар ниже пояса. Передо мной была серебряная корова. Я назвал предмет коровой, но не спешите представить себе симпатичное, полное чувства собственного достоинства травоядное, вроде тех, что мирно пасутся неподалеку на лугу. Это вульгарное, хамское отродье принадлежало к темному уголовному миру, именно такие плебеи шляются по улицам и сплевывают себе под ноги. Высотой тварь была около четырех дюймов, дюймов шесть в длину. На спине откидная крышка, хвост загнут кверху и касается кончиком хребта -- надо полагать, эта петля служила ручкой для любителей сливок. При виде ее я словно опустился на самое дно общества. Поэтому мне не составило ни малейшего труда выполнить наставления тетушки Далии. Я скривил губы, презрительно сморщил нос и с отвращением фыркнул. Все это означало, что корова произвела в высшей степени отталкивающее впечатление, и замшелый старикан дернулся, будто ему нанесли удар в самое сердце. -- Нет, нет, нет и еще раз нет! Что за монстра вы мне принесли? Уберите с глаз долой, смотреть противно, -- повелел я, кривясь и фыркая. -- Вас надули. Корова... -- Надули? -- Вот именно -- надули. Корова слишком молода. -- Слишком молода? -- Кажется, у него даже пена показалась изо рта, впрочем, не уверен. Но все равно он был потрясен до глубины души, это несомненно. -- Как это возможно -- слишком молода? Мы современными подделками не торгуем. Вещь восемнадцатого века. Вот клеймо, смотрите! -- Не вижу никакого клейма. -- Вы что, слепой? Тогда выйдите на улицу, там светлее. -- Пожалуй, -- согласился я и вальяжно двинулся к двери -- ну просто величайший знаток, досадующий, что у него попусту отнимают время. Вальяжно я сделал всего несколько шагов, потому что мне под ноги попался кот и я чуть не упал. С трудом удержавшись на ногах, вылетел из лавки, точно вор, за которым гонится полиция. Корова выскользнула из рук, а я, к счастью, столкнулся с прохожим, иначе грохнуться бы мне в канаву. Ох, напрасно я сказал "к счастью", потому что прохожим оказался сэр Уоткин Бассет. Он столбом стоял в своем пенсне, с ужасом и негодованием выпучив глаза, я словно бы видел, как он загибает один за другим пальцы на руке. Так, сначала сумочки воровал, потом зонты, теперь антикварную лавку ограбил. Весь вид папаши Бассета выражал, что чаша его терпения переполнилась. -- Полиция! Родерик, зовите полицию! -- завопил он и отпрыгнул в сторону. Диктатор рад стараться. -- Полиция! -- гаркнул он. -- Полиция! -- верещал папаша Бассет козлетоном. -- Полиция! -- рыкнул Диктатор чуть ли не в субконтроктаве. В тумане замаячило что-то огромное и вопросило: -- Что тут происходит? Конечно, пожелай я задержаться и вступить в беседу, я все бы объяснил, но у меня не возникло желания задержаться и вступить в беседу. Боком, боком в сторону, потом со всех ног наутек -- только меня и видели. "Стой!" -- раздался крик, но так я и остановился, ждите. Тоже мне, нашли дурака. Я бежал улочками и переулками и наконец оказался неподалеку от Слоун-сквер. Там сел в такси, и оно повезло меня в цивилизованный мир. Сначала я решил заехать в "Трутни" и перекусить, но очень скоро понял, что такое испытание сейчас не по мне. Я чрезвычайно высокого мнения о клубе "Трутни" -- этот блеск остроумия, дух товарищества, атмосфера, впитавшая все самое лучшее и талантливое, чем может гордиться Лондон, -- однако сидящие за столом, я знал, будут кидаться друг в друга хлебом, а мне в моем нынешнем состоянии летающий хлеб категорически противопоказан. И, мгновенно изменив планы, я велел шоферу везти себя в ближайшие турецкие бани. В турецких банях я люблю нежиться подолгу, и потому воротился домой уже к вечеру. Мне удалось поспать часика три в моей кабинке, а после того, как с меня сошло семь потов в исцеляющей все недуги парной и я окунулся в ледяной бассейн, мое лицо заиграло прежними здоровыми красками. Весело напевая, я отпер дверь своей квартиры и вошел в гостиную. И тут моя радость вмиг улетучилась: на столе лежала пачка телеграмм. ГЛАВА 2 Не знаю, слышали ли вы из моих уст о прежних похождениях вашего покорного слуги и Гасси Финк-Ноттла, а если слышали, хватило ли у вас терпения дослушать все до конца, но если вам все же знакома та история, вы, несомненно, помните, что неприятности тогда начались со шквального огня телеграмм, и, естественно, не удивитесь моему признанию, что я глядел на гору телеграфных бланков без всякого удовольствия. Вид телеграммы -- много ли их или хотя бы одна -- вызывает у меня предчувствие беды. Сначала мне показалось, что этих окаянных вестников Судьбы десятка два, не меньше, но при внимательном рассмотрении насчитал три. Все были отправлены из Тотли, и все подписаны одним именем. Я прочел первую: "Вустеру "Беркли-Мэншнс" Беркли-сквер Лондон Приезжай немедленно. Мы с Мадлен серьезно поссорились. Жду ответа. Гасси". Потом вторую: "Удивлен, что нет ответа на мою телеграмму, в которой прошу приехать немедленно. Мы с Мадлен серьезно поссорились. Жду ответа. Гасси". И, наконец, третью: "Берти, скотина, почему не отвечаешь на мои телеграммы? Послал тебе сегодня две с просьбой приехать немедленно, мы с Мадлен серьезно поссорились. Брось все и поскорей приезжай, постарайся помирить нас, иначе свадьба не состоится. Жду ответа. Гасси". Я уже сказал, что пребывание в турецких банях отлично восстановило mens sana in corpore [здоровый дух в теле (лат.)] -- не помню, что там дальше. Эти отчаянные призывы свели все на нет. Увы, мои дурные предчувствия оправдались. Когда я увидел гнусные бланки, внутренний голос прошептал: "Ну вот, опять начинается свистопляска" -- и угадал, свистопляска действительно началась. Услышав знакомые шаги, из глубины квартиры возник Дживс. Один-единственный взгляд -- и он понял: дела у его хозяина плохи. -- Вы заболели, сэр? -- участливо спросил он. Я рухнул на стул и в волнении потер лоб. -- Нет, Дживс, я не заболел, но настроение препакостное. Вот, прочтите. Он пробежал глазами листки и вернул их мне; я почувствовал в его манере почтительную тревогу, вызванную угрозой разрушить мирное течение жизни его молодого господина. -- В высшей степени неприятно, сэр, -- задумчиво произнес Дживс. Конечно, он проник в самую суть. Он не хуже меня понимал, какие невзгоды сулят эти злополучные телеграммы. Обсуждать положение дел мы, конечно, не стали, это бы значило упоминать имя женщины без должного уважения, но Дживсу известны все перипетии запутанной истории Бассет -- Вустер, и он, как никто другой, видит, что добра от семейки Бассет не жди. Он и без слов знает, почему я сейчас нервно закурил и по-бульдожьи выдвинул вперед нижнюю челюсть. -- Как вы думаете, Дживс, что там у них стряслось? -- Не отважусь строить предположения, сэр. -- Он говорит, свадьба может сорваться. Почему? Я все время задаю себе этот вопрос. -- Именно, сэр. -- Не сомневаюсь, что и вы его себе задаете. -- Именно так, сэр. -- Тайна, покрытая мраком, Дживс. -- Глубочайшим мраком, сэр. -- С уверенностью можно утверждать лишь одно: Гасси снова угораздило ляпнуться в лужу; что именно он натворил -- мы. надо полагать, вскорости узнаем. Я погрузился в воспоминания об Огастусе Финк-Ноттле. Сколько я его помню, он бил рекорды по части тупости. Достойнейшие из судей давно вручили ему пальму первенства. Да что там, даже в закрытой школе, где я с ним познакомился, его иначе как Балдой не называли, хотя конкурентов было немало, например Бинго Литтл, Фредди Твистлтон, я. -- Дживс, что мне делать? -- Думаю, сэр, самое правильное -- ехать в "Тотли-Тауэрс". -- Да разве это мыслимо? Старик Бассет меня на порог не пустит. -- Может быть, сэр, стоит послать телеграмму мистеру Финк-Ноттлу и сообщить о вашем затруднении. Возможно, он найдет способ его разрешить. Здравая мысль. Я поспешил на почту и отправил телеграмму следующего содержания: "Финк-Ноттлу "Тотли-Тауэрс" Тотли Хорошо тебе требовать "Приезжай немедленно", а как я приеду, черт вас всех побери?! Ты ведь не знаешь, какие у нас с папашей Бассетом отношения. Кого он меньше всего ждет к себе с визитом, так это Бертрама Вустера. При виде меня взбесится и спустит собак. Не предлагай мне наклеивать фальшивые усы и явиться под видом водопроводчика проверять канализацию -- этот гад слишком хорошо меня помнит и сразу же разоблачит самозванца. Что делать? Что там у вас стряслось? Что значит "серьезно поссорились"? Из-за чего? Почему свадьба под угрозой? Как ты вел себя с барышней? И вообще, какого черта? Жду ответа. Берти". Ответ пришел во время ужина. "Вустеру "Беркли-Мэншнс" Беркли-сквер Лондон Дело непростое, но надеюсь уладить. Отношения с Мадлен натянутые, но пока мы разговариваем. Скажу ей, что получил от тебя важное письмо, в котором ты просишь позволения приехать. Жди в скором времени приглашения. Гасси". Утром, проворочавшись всю ночь без сна, я получил не одно, а несколько этих самых приглашений. Вот первое: "Все удалось уладить. Приглашение отправлено. Пожалуйста, привези с собой книгу "Мои друзья тритоны", автор Лоретта Пибоди, издательство "Попгуд и Грули", можно купить в любом книжном магазине. Гасси". Второе: "Берти, дорогой, слышала, вы едете сюда. Страшно рада, вы можете оказать мне важную услугу. Стиффи". Третье: "Берти, пожалуйста, приезжайте, если вам хочется, но мудро ли это? Боюсь, встреча со мной причинит вам ненужную боль. Зачем сыпать соль на раны? Мадлен". В эту минуту Дживс принес мне утренний чай, и я молча протянул ему послания. Он так же молча прочел их. Я успел выпить полчашки горячего, вселяющего бодрость напитка, прежде чем он наконец изрек: -- Мне кажется, сэр, надо ехать немедля. -- Я начну укладывать вещи. Прикажете позвонить миссис Траверс? -- Зачем? -- Она сегодня уже несколько раз звонила. -- Вот как? Тогда, пожалуй, стоит отзвонить ей. -- По-мо