Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------]
     Перевод с английского ВЕРЫ ПРОРОКОВОЙ
     OCR: Семен Дмитренко и Юлия Дмитренко.
---------------------------------------------------------------

      Рабы Нью-Йорка

     Моему брату Роланду было пять лет,  когда кузен научил его одной шутке.
Том да Джон да У-Щип-Ни ехали на лодке. Том да Джон  свалились в  воду.  Кто
остался в лодке? Мой  братец сказал: У-Щип-Ни,  и  кузен его  ущипнул. Придя
домой, братец решил рассказать эту шутку маме и сказал: Том да Джон ехали на
лодке. Том да Джон свалились в воду. Кто остался в лодке? Никого, - ответила
мама. Братец повторил все снова  и, когда мама во второй раз сказала никого,
бросился на нее с кулаками.
     Прошло двадцать лет... Я старше  братца, всю  жизнь была старше, а мама
до  сих пор  рассказывает,  как его взбесил ее неправильный ответ. Он  хотел
одного  -  сделать ей то  же  самое, что  сделали  ему. А  я  теперь  живу в
Нью-Йорке,  и главная моя забота - квартирный  вопрос. Я снимала квартирку в
старом кирпичном доме в Верхнем Вест-сайде, но  она была слишком дорогой,  а
недорогую  найти оказалось  совершенно невозможно.  Да и дела у меня  шли не
очень-то гладко. То есть денег я вообще не зарабатывала. Думала, что перееду
в Нью-Йорк и стану продавать свои фенечки  -  украшения из резины и ракушек,
серьги с пластиковыми  Джеймс-Бондами и все такое,  но  выяснилось, что этим
уже занимается  куча других девушек. Так что  в какой-то момент я решила все
бросить и  сказала Стасу,  что  собираюсь вернуться домой  к  матери. Мы  со
Стасом до этого полгода встречались. Тогда-то Стас и сказал, что мы могли бы
попробовать жить вместе.
     И вот уже почти  год мы живем в его квартире в Виллидже.  Комната одна,
большая, но  в ней полно коробок и шкафов, битком набитых бумагами. Он здесь
обитает уже лет десять и лет шесть после развода жил один.
     Я  понемногу   привыкаю  к   такой  жизни.  Утром  убираюсь,  выгуливаю
далматинца Эндрю, потом подаю Стасу  завтрак  -  два яйца всмятку, печенье с
изюмом, кофе с тремя  ложками сахара.  Обычно в это  время швейцар звонит по
интеркому  и  я  спускаюсь вниз  забрать какую-нибудь  посылку  или  бегу  в
магазин,  например за  сигаретами. Потом Стас уходит  работать. Он художник,
работает сам на себя,  и с  утра  ему не обязательно  торопиться,  только  в
последнее время он выскакивает из дому часов в десять, потому что нервничает
- у него скоро должна открыться выставка в галерее на Пятьдесят седьмой.
     Днем  я смотрю  сериалы  и выпиваю вторую  чашку кофе. А потом  начинаю
придумывать  ужин. Могу приготовить, например, куропаток  по-корнуолльски  в
апельсиновом соусе, рис с карри, спаржу или fettuccine Вид спагетти  (итал.;
здесь и далее -  прим.перев.). с  чесночными  хлебцами и салатом из аругулы.
Без особых изысков. Взяв  с  собой Эндрю, иду в Ки Фуд, сдаю пустые бутылки.
Стас любит кока-колу и Крекер Джек, пастилу лопает прямо из пакета.
     В общем, привыкаю потихоньку. Он часто ворчит, особенно если я оставляю
свою косметику в  ванной.  Раньше он говорил: Ох, Элинор, грехи твои тяжкие,
пока я не  сказала,  что  это у  него регрессивная  реакция на  католическое
детство. Его  раздражают всякие мелочи. Если я, к  примеру, мою посуду  и он
углядит  на полу лужицу жира, накапавшего, пока я несла фольгу от  жаркого в
мусорное ведро, он просто из себя выходит. Бесится, когда я не убираю одежду
или кладу  выстиранные вещи туда,  где он их не  может отыскать. Ну а если я
покупаю не тот  дезодорант,  он  минут пятнадцать объясняет мне,  почему  он
пользуется не  антиперспирантами,  а  именно дезодорантами.  Антиперспиранты
закупоривают  поры и мешают естественному процессу потоотделения, что вредно
для  здоровья,  а   дезодоранты  просто  скрадывают  неприятный   запах.  Но
квартира-то его, и, когда мы начинаем ссориться, я с паническим ужасом думаю
о том, что сматываться мне некуда.
     У  меня есть в Нью-Йорке  пара подружек. Одна  из них  сдает  свободную
комнату за 650 долларов в месяц. У другой ребенок трех лет, и я уверена, что
она бы с радостью поселила меня на диване в гостиной, если бы я днем нянчила
ее крошку. Но будет ли мне от этого лучше? Сейчас я хотя бы стараюсь освоить
искусство совместного проживания с мужчиной.

     Так случилось, что на эту вечеринку я  пошла без Стаса. Он неважно себя
чувствовал, а я все-таки пытаюсь иногда выходить на люди  без него. Для меня
это проблема из проблем. Я предпочитаю всюду ходить с ним и, пока он болтает
со  своими друзьями,  просто  стою  рядом  и время от  времени  улыбаюсь, но
говорить-то  мне  ничего не нужно. Допустим,  подходит  к нам в ночном клубе
какой-нибудь его приятель, так он говорит не со мной, а со Стасом - о  делах
или о софтбольной команде,  в которой они оба  играют. Нужно  мне что-нибудь
говорить? Ничего мне не нужно говорить.
     В общем, это было  новоселье неких Моны и Фила. Я их почти не знаю. Они
только что сняли за полторы тысячи в месяц - Моне  достались какие-то деньги
от родителей - квартиру на  Четырнадцатой улице. Сущая находка, шестой  этаж
без лифта. Фил - плотник, поэтому сантехнику он может наладить сам. Они даже
вещи еще  до конца не распаковали, все  было заставлено коробками. Некоторое
время я сидела на кушетке, пила приготовленную в миксере Маргариту и слушала
рассказ Мониных родителей  об их путешествии  в Китай. В  каком-то  отеле  в
Пекине они жили в номере люкс - у них в  тургруппе  устроили лотерею, они ее
выиграли, и им достался роскошный номер с уймой напитков в баре.
     Потом я их слушать перестала,  огляделась по  сторонам и  вдруг увидела
совершенно  потрясающего парня, который сидел  со  мной рядом и  ел  жареную
курицу из Кентакки фрайд чикен Фирменное  название сети экспресс-кафе.. Мона
и ее  муж Фил приготовили соус сами, но, поскольку  замотались  с переездом,
купили в Кентакки кур и разложили их в корзиночки с  льняными салфетками.  Я
ничего  не ела, потому  что поужинала  со  Стасом. Он приболел, и  я  ничего
особенного  не готовила, только фасолевый суп, макароны с сыром  и  салатик.
Сначала, когда я увидела, как  этот парень ест  курицу  и пялится на меня, я
даже разозлилась, поскольку  решила, что:  а) он  чересчур уж красив, этакий
кудрявый брюнет с зелеными глазами, и б) он, скорее всего, актер, потому что
вид у него был такой,  словно он играет в сцене  из  Тома Джонса,  был такой
фильм с Альбертом Финни. Стас говорит, что у меня не руки, а паучьи лапки, и
мне стало не по себе от  того, как этот парень грыз тощее куриное крылышко и
меня разглядывал. Я чуть не сказала ему, чтобы перестал выпендриваться и вел
себя по-человечески.
     Он  представился,   и  мы  разговорились.   Я   впервые  за   тыщу  лет
разговаривала  с  посторонним  мужчиной. Стас  наполовину поляк,  наполовину
итальянец, поэтому не поощряет моих бесед с лицами противоположного пола.
     Этот  парень,  Микель,  оказался из  Южной  Африки. Писал  политические
романы, и поэтому его вышвырнули из страны. То есть не буквально вышвырнули,
а просто конфисковали рукопись, над которой он работал. Я спросила, не знает
ли  он случайно  Джимми  Гвинна из Кейптауна.  Естественно, Микель его знал,
даже  снимал с ним вместе  квартиру  в Лондоне лет шесть назад. На новоселье
Микель пришел с Милли, с которой я давно мечтала  познакомиться: Милли -одна
из   немногих   женщин-художниц,   добившихся   в   Нью-Йорке   успеха.   Мы
поздоровались; оказалось, что мы с Милли  учились в одном колледже, только в
разное время - она его закончила лет на восемь раньше, чем я. Мне и в голову
не пришло, что  Милли  с  Микелем  -  пара,  я  думала,  они  просто  пришли
одновременно. Короче, Милли отошла куда-то, а Микель  стал  болтать со  мной
дальше.
     Я дала Микелю  свой адрес и  телефон, но почему-то  умолчала о том, что
живу  не одна. Надо  признаться, что делала я  это безо всякой задней мысли.
Стас  постоянно твердит,  что у меня должна быть собственная  жизнь. Глаза у
этого Микеля умопомрачительные - как два зеленых омута, такие раз увидишь  и
больше не захочешь. Взглянет-коленки дрожать начинают,  а  меня такие  штуки
просто бесят. Так что я никак не реагировала - то есть не позволяла коленкам
дрожать -  и беседовала с  ним, словно  он был моей  подружкой.  Впрочем, я,
пожалуй, уже разучилась разговаривать по-другому.
     Через несколько дней (Стас как раз  ушел в мастерскую) Микель позвонил,
и  мы  с  ним договорились выпить  вместе кофе.  Оказалось,  что  он живет в
нескольких  кварталах  от нас.  В таверне Белая лошадь  я  уселась  в  самом
дальнем  углу,  надеясь, что  никто  с улицы меня  не заметит и не расскажет
Стасу о том, как я провожу время.
     Пришел Микель. Зубы у него  сверкали совершенно  невообразимой белизной
(наверное, вода в Южной Африке  какая-нибудь особенная), глаза  -  ну просто
изумрудные (а может,  он носит цветные линзы). Кому рассказать - не поверят.
Он  принес  мне свой роман. Его  опубликовали  в Англии,  и теперь он  искал
американского издателя.  Роман назывался Чужак  с  видом на  жительство. Мне
все-таки пришлось объяснить, что я живу не одна, и Микель спросил, как это у
меня  получается. Я сказала,  что получается  нормально,  но  все-таки  есть
надежда, что в один прекрасный день у меня  появятся деньги  и тогда я смогу
съехать. Еще я сказала, что  со  Стасом ладить  научилась, но он  терпеть не
может  людей  в  доме,  дивана  у  нас нет, только кровать,  и вся  квартира
завалена его вещами, ремонта  не делали лет  десять, а я мечтаю о  настоящей
квартире, может даже  с засаженным геранью балкончиком,  и тогда бы я смогла
иногда приглашать на ужин человек восемь-десять.
     Тут-то  и  выяснилось, что  Микель живет  с Милли. Они  познакомились в
Лос-Анджелесе. Милли  приехала туда  с выставкой, а  Микель там жил, отбирал
сценарии для какой-то  кинокомпании. Микель пригласил Милли в Южную  Африку,
она познакомилась с его матерью, и они отлично  поладили. Микель возил Милли
к зулусам,  она с ними плясала,  потом они всю ночь  пили  какие-то  местные
напитки, и  Милли все ужасно понравилось. Потом Милли вернулась в Нью-Йорк и
предложила Микелю переехать к ней,  ведь все издательские дела надо решать в
Нью-Йорке. Еще Микель  сказал, что  они  прекрасно уживаются друг  с другом,
только все время ссорятся.
     Дело  обстоит  так:  у  Милли  есть собственная  квартира,  и когда  ее
предыдущий друг,  с которым они  собирались  пожениться, купил соседнюю, они
сломали перегородки и объединили  оба помещения.  И теперь бывший друг Милли
сдает  свою   часть   Микелю   за  почти   символическую   плату,  настолько
символическую, что хоть  Микель и на  мели, но все  же может  себе позволить
жить в Нью-Йорке, где,  собственно, жить  и хочет. Сдает бывший Миллин  друг
свою часть квартиры Микелю  так  дешево потому,  что  восстанавливать  стены
чертовски  дорого,  а  Милли наотрез отказывается делить  помещение с  чужим
человеком.  Микелю  повезло,  что  Милли не считает  его  чужим,  иначе  ему
пришлось бы  вернуться в Лос-Анджелес  к работе, которая не вызывает  у него
ничего, кроме отвращения.
     Мы сидели и разговаривали.  Микель положил  свою руку на мою. В этом не
было ничего сексуального, просто мы сидели за  деревянным столиком в таверне
Белая лошадь, сидели и смотрели друг на друга. Мы оба оказались в одинаковом
положении.  Будь  у одного  из  нас  своя  квартира, все могло бы обернуться
иначе. Не то чтобы Микелю не нравилась Милли; нет, она ему нравилась. Но они
часто  ссорились, и  ему не дозволялось вечером  выходить  одному. Милли  не
большая охотница до вечерних развлечений, а Микелю очень бы хотелось поближе
познакомиться с нью-йоркской жизнью, раз уж он здесь оказался.
     Мы  собрались уходить,  и я разрешила Микелю заплатить за мой кофе.  Он
сказал, что позвонит мне на днях, и я попросила его звонить с одиннадцати до
часу, когда Стаса наверняка нет дома.  Я попросила,  чтобы  он надписал  мне
книжку, и он написал: Элинор, что живет у реки, от Микеля с любовью. И еще я
сказала: Слушай, а  напиши-ка  свой  телефон.  Вдруг  мне  понадобится  тебе
позвонить?
     Ничего  предосудительного  здесь  не было  и быть не могло. К  Микелю я
решила  относиться как  к  подружке,  поэтому  и  рассказала  Стасу  о нашей
встрече. Ясно было,  что у  нас с  Микелем ничего  не  получится,  мы оба  в
одинаковом  положении, но, может быть, мы могли бы общаться вчетвером - я бы
дружила  с Милли, а  Стас ходил бы с  Микелем  играть  в бильярд. Нужно ведь
заводить новых друзей, а если живешь с кем-то, то лучше дружить парами.
     У Стаса чуть нервный срыв не случился. Два  дня он  со  мной  вообще не
разговаривал, а потом как пошел орать. Велел мне убираться вон, если мне так
уж хочется  спать  с  этим  типом,  возмущался,  как я смею приносить  в дом
любовные послания от какого-то кретина.
     Я сказала:
     - Знаешь, Стас,  если бы между нами  что-то было,  я бы  не  стала тебе
ничего говорить.  Я  просто  рассказывала Микелю  о тебе и о  том, какой  ты
замечательный, а он говорил о Милли.
     Стас сказал:
     - Не морочь  мне голову! Так все  и  начинается -  сначала рассказывают
друг  другу о своей жизни, а потом  заваливаются в постель. Слушай, давай-ка
разбежимся. Ты меня достала.
     Это продолжалось весь день. Я не выдержала и расплакалась.
     -  Если  хочешь, чтобы  я ушла,- сказала я, - пожалуйста!  Ты прекрасно
знаешь, как я  тебя люблю - почему же  ты так странно  на  все реагируешь? Я
думала, он тебе понравится. Он так хотел посмотреть  твои картины. А я бы  с
удовольствием с ней подружилась.
     - С кем? - спросил Стас.
     - С его подругой.
     - Ты что, хочешь,  чтобы я  ей позвонил  и назначил  свидание? - сказал
Стас. - Этого ты хочешь? Замечательно. Ты все это придумала, потому что сама
себе не доверяешь. Знаешь, что я в тебе больше всего ненавижу?
     - Неряшливость? - спросила я.
     -Нет.
     - Характер?
     - Нет, - сказал он. - На  тебя нельзя  положиться. Вот что я ненавижу в
тебе больше  всего. Ты  чертовски ненадежный человек.  Тебе самой от себя не
тошно?
     Вот  это  уж  мне совсем  непонятно.  То  есть  да,  я  знаю, я человек
ненадежный, но при чем здесь это? То, что я встретилась с человеком и выпила
с  ним кофе, отнюдь  не  свидетельствует  именно об этом  моем недостатке. Я
проплакала все воскресенье, а Стас отправился играть с приятелями в софтбол.
     Микель позвонил в половине первого.  Я пыталась  говорить с ним легко и
весело. Он действительно очень умный и милый, и я совершенно не понимаю, как
Милли может с ним ссориться. Я хотела сходить выпить с ним кофе, только  вот
глаза опухли от слез. И тут я не  удержалась и рассказала ему, в  каком  аду
жила эти три дня, потому что Стас, узнав, что я ходила пить кофе с мужчиной,
чуть с ума не сошел от ярости.
     - У меня все то же самое. Она совсем спятила, - сказал Микель.
     Мы помолчали.
     - Может, выпьем кофе завтра? - предложила я.
     - Завтра не могу, - сказал он. - Как насчет среды?
     -  Давай  я  позвоню  тебе утром,  - сказала я. - Не знаю, смогу ли я в
среду.
     Мы опять помолчали, а потом он сказал, что лучше мне ему не звонить.
     Я видела его еще один  раз. Печальная была  встреча.  Мы  столкнулись в
банке. Он был с  Милли,  и она как-то странно мне  улыбнулась.  Я  была  без
косметики и в очках со стразами, так что, может, она меня и не узнала. В тот
вечер, когда мы с ней познакомились, я была в линзах и навесила на себя кучу
собственных украшений, кажется,  серьги  и  бусы  с  Джеймс-Бондами и прочей
ерундой. Когда  Милли отошла к банкомату,  Микель подошел ко  мне и спросил,
пойду ли я из банка домой.
     Мне повезло - когда я вернулась, Стаса дома  не было, а через несколько
минут позвонил  Микель. Разговаривали мы недолго.  Микель сказал, что  будет
лучше, если мы некоторое время не будем общаться. Говорил он шепотом.
     - А как же наш бурный роман, неужели он прервется, едва начавшись?
     Молчание было мне ответом.
     - Шутка! - сказала я.
     Теперь, если Стас оказывается  днем дома, я молюсь  только  об  одном -
чтобы телефон не зазвонил.
     Я стараюсь содержать квартиру  в чистоте  и порядке.  Мама моя живет на
севере  штата, и у нее только одна спальня. К ней мне  удрать нельзя. В семь
тридцать я  встаю и иду гулять с Эндрю.  Все хорошо. Стас купил  мне пальто,
оранжевое шерстяное пальто с  зеленым бархатным  воротником. Я  предпочла бы
что-нибудь более консервативное, но новое зимнее пальто иметь приятно.

     Из  Бостона позвонила моя  подруга Эбби. Позвонила  в истерике. Она уже
несколько  лет живет  с одним  парнем.  Он  был арт-директором  в  рекламном
агентстве, а она преподает в Симмонсе Колледж Симмонса -  престижный частный
колледж для женщин в Бостоне.. Живут они в  Бэк-Бэе, в доме Роджера,  старом
особняке, который он отремонтировал. Его уволили, и теперь  он  хочет, чтобы
она  взяла  часть  расходов  по содержанию  дома  на  себя,  но жениться  не
предлагает. А  тут объявился прежний возлюбленный Эбби, который хочет, чтобы
она переехала в Нью-Йорк и жила с ним.
     - И что ты намерена делать? - спросила я.
     Эбби сказала, что ее прежний возлюбленный, Брюс, порядочный подонок, но
Бостон и Роджер ей опостылели.
     - Я могла бы жить в Нью-Йорке с Брюсом, - сказала она, - и летать раз в
неделю  в Бостон  на работу.  Может,  в  Нью-Йорке мне попадется  кто-нибудь
получше.
     - Не  делай этого,  Эбби, - сказала  я. - В старые времена браки  детей
устраивали  родители. Конечно,  можно  было  нарваться и на  подонка,  но по
крайней мере  законную супругу  нельзя было вышвырнуть на улицу. А теперь  у
нас рабовладельческий строй.  Живешь с мужиком в Нью-Йорке - изволь быть его
рабыней.
     - Знаешь, - сказала она, - я  привыкла к тому, что  Роджер готовит сам.
Думаешь, готовить Брюсу придется мне?
     Ей отлично известно про мои ужины  и про то, как  я  каждый  день ломаю
голову над меню.
     -  Да, - сказала я. - Готовить  Брюсу придется  тебе.  А  что ты будешь
делать,  если вы  разругаетесь и он велит  тебе  убираться к  черту? С твоей
зарплатой квартиру в Нью-Йорке не снять.
     -  Брюс,  конечно, мерзкий  тип,  - призналась  она.-Но ведь я могла бы
пожить с ним, пока не найду кого-нибудь получше.
     - Об  этом  и не мечтай. Ничего ты не выиграешь, не надейся. - Раньше я
ей этого не  говорила,  потому что  не знала, что там у  них с Роджером, но,
похоже,  все не так плохо.  - Будешь жить  с Брюсом,  станешь его рабыней. В
других городах, где жилье дешевле, все совсем иначе.  У Роджера такой власти
над  тобой нет, ведь ты  в  любой  момент можешь съехать  и снять  в Бостоне
что-то свое.
     - Это  мне  в  голову  не  приходило, - сказала  она. -  Пожалуй, я еще
подумаю. А ты точно знаешь, что в Нью-Йорке нет свободных мужиков?
     -  Есть  женщины,  -  сказала  я.  -  Сотни  и  сотни  женщин,  которые
выслеживают дичь. А  мужики - они либо голубые, либо сами рабы. Единственный
выход  -  разбогатеть  и   обзавестись  квартирой.  Тогда  сможешь   заиметь
собственного раба, нищего, но покорного.
     - А женщины эти, которые дичь выслеживают, они хоть из  себя ничего?  -
спросила Эбби.
     Да она просто ничего не понимает!
     -  Эбби, -  сказала  я, -  это Нью-Йорк. У них  у всех  стрижки  за сто
семьдесят долларов и черные пояса с бляхами из чистого серебра.
     - Понятно, - сказала она. - А вообще-то как жизнь?
     - Мы со Стасом живем  отлично, - сказала я. - Он купил мне новое зимнее
пальто. Слушай, я больше не могу говорить. Пора выгуливать Эндрю.
     Я повесила трубку и подумала, что надо было мне сказать:  Знаешь, Эбби,
Том да Джон свалились в воду, и в Нью-Йорке остался только У-Щип-Ни. Правда,
я не уверена, что она бы меня поняла. Помню, когда моему братцу Роланду было
пять лет, он носил  ботиночки с металлическими мысками. После того как кузен
рассказал эту  шуточку и ущипнул  его, мой братец лягнул  его,  отчего кузен
пришел в ярость и кинулся жаловаться нашей маме. У него  даже синяк остался.
Мама чуть со  стыда не умерла -  выходило, что все ее педагогические  методы
себя  не  оправдали. Сейчас  Роланд  --  стажер  первого  года  в  отделении
акушерства и гинекологии одной из техасских клиник.


     СпичкиВнутренний голос велел мне позвать гостей. Пока жила со Стасом, я
все  время мечтала  устроить вечеринку. Теперь  я живу одна  и ничто мне  не
мешает это сделать. Да только я не хочу. Боюсь.
     Я немного подумала,  как  бы все-таки  эту вечеринку устроить,  а потом
возблагодарила свою счастливую звезду - у меня нет ни стола, ни стульев. Так
что этот каприз переходит в разряд неосуществимых. Гостей можно звать только
в том случае, если им есть на чем сидеть. Но внутренний голос зудел: Элинор,
ты  должна позвать гостей.  Тебе это пойдет на пользу, -и я, в конце концов,
сдалась. Сама не знаю  как, но я очутилась в магазине, где купила стол и два
стула и оформила доставку.
     Я отлично знала,  к чему ведут мои действия.  И понимала, что  сейчас в
моей  жизни  такой период,  когда все  идет наперекосяк.  А  если  вечеринка
удастся, это будет означать, что в  конце концов я  сумею и жизнь привести в
порядок.
     В  моей комнате  с относительным комфортом может  разместиться  человек
пять гостей.  Телефоном я  пользоваться ненавижу,  и десятка два приглашений
послала  по  почте. Текст  был такой:  Приходите на коктейль в  мое скромное
гнездышко.
     Пригласила я человек пятнадцать мужчин и пять женщин. У меня был  план:
познакомить  всех мужчин,  которые  меня уже  не  интересуют, с  тремя моими
одинокими  подружками  (две  дамы  были замужние  и  должны  были  прийти  с
супругами).
     Я,  правда, отлично  помнила,  как  после свиданий  с  молодыми  людьми
звонила  каждой  из  подружек  и  выдавала  подробный  отчет  о  странностях
очередного  кавалера.  Оставалось   надеяться  на  то,  что   они  об   этом
благополучно забыли.
     В  день приема  все не заладилось  с  самого начала.  Стол доставили  в
коробке, и состоял  он из  полусотни деталей. К нему прилагалась инструкция,
написанная   недоступным   моему  пониманию   языком  (видимо,   перевод   с
китайского). Знала  бы, что его  пришлют в разобранном виде, ни  за что б не
купила.  Я  предприняла попытку собрать  детали воедино, но через  два  часа
вынуждена была  сдаться. Внешне  стол напоминал  стол, но  столешница просто
лежала на ножках, и все сооружение держалось на честном слове.
     Потом  я попыталась приготовить соус (у меня был рецепт из Вименс дей -
это должно было быть нечто с сыром и мексиканским перцем), но никак не могла
включить плиту. Она  у меня электрическая,  а с электричеством я  давно не в
ладах.  После  разрыва со  Стасом я съездила навестить мать,  и  каждый раз,
когда я там у нее хотела поджарить тост, тостер  самовозгорался. Или начинал
расшвыривать обугленные куски по всей кухне.
     У меня все ломается.  Переехав в новую  квартиру, я четыре раза за  две
недели меняла автоответчики - они отказывались работать. В общем, поняв, что
плита не  включится, я спустилась вниз за почтой. Пришел счет  из  Кон Эд на
девяносто долларов. Я глазам своим не поверила: девяносто долларов за месяц!
У меня  квартирка-студия, такая крохотная, что пришлось купить диван-кровать
- обычная тахта заняла бы всю комнату, - складной стол и складные стулья. То
есть, не будь они складными, их бы  просто  некуда было поставить. В  начале
сентября еще  тепло, да  и плитой я почти не пользовалась. Пару раз включала
на ночь кондиционер, но это не стоит девяноста долларов.  Кажется,  придется
сидеть вечерами при свечах, иначе счета за электричество меня разорят.
     Я позвонила человеку, который снимал эту квартиру до меня, и он сказал,
что,  даже  если  весь  месяц  пользовался кондиционером  по вечерам,  счета
приходили долларов  на  сорок,  не  больше.  Ну  как  тут не психовать! Меня
наверняка используют  для накопления электроэнергии. Она сочится из  стен  и
прямо в меня. На бланке  было указано,  что со всеми вопросами  надо звонить
некоему Альберту Менендесу, что я и сделала.
     - Девяносто долларов, Альберт! - сказала я. - Бред какой-то!
     - Для Кон Эдисон это не бред, - ответил Альберт.
     Но мне это казалось полным бредом. Поэтому я задумалась  об объективной
реальности. Ну почему все валится именно на меня? Тут  я поняла, что начинаю
заводиться, а гости придут только в восемь. И я отправилась прогуляться.

     Я сидела на опоре моста, тут-то он ко мне и подошел.
     - Прогуливаешь? - спросил он.
     Я  подумала: мне ведь  почти тридцать.  Но,  пожалуй,  я  бы не слишком
удивилась, если  бы меня вдруг  принудительно отправили  в  школу,  в первый
класс. Я взглянула на  него.  Симпатичный, может даже  чересчур, такой  чуть
грубоватый,  как  с  рекламы  сигарет.  Глаза  голубые,  волосы  каштановые,
вьющиеся. В клетчатой рубашке.
     -С чего  мне прогуливать? - сказала я. Кажется, это его огорчило. Но мы
все-таки  разговорились.  Он  оказался дизайнером  по мебели,  ему  нравится
мебель Фрэнка  Ллойда Райта,  именно мебель, а не архитектура,  и еще работы
кого-то, чье имя мне совершенно незнакомо, но я сделала вид, что знаю, о ком
речь.  Этот парень  - его зовут Ян - сказал,  что прогуливает работу, потому
что захотел  покататься на мотоцикле.  Мотоцикл, красный БМВ-800,  стоял  на
парковке за мостом.
     Я  сказала, что  у меня депрессия.  Вечером  ходила  с подругой выпить,
перебрала  и  теперь  страдаю  от последствий:  1)  физических,  таких,  как
головная боль, усталость и нехватка витаминов В и С, 2) от чувства тревоги.
     - Физическое состояние - на него можно  и наплевать. Главное - тревога,
- сказала я. - Все время беспокоюсь, как я буду принимать вечером гостей.
     Ян  присел  рядом со мной. День был жаркий, но пасмурный, и  в  воздухе
пахло скипидаром. Ян сказал, что он венгр, во всяком случае родители оттуда,
и отлично умеет готовить гуляш и паприкаш,  а  рос он  в венгерской общине в
Нью-Джерси.  Даже  произнес  несколько  слов по-венгерски,  наверное,  хотел
доказать, что не врет.  Он  спросил,  сколько  мне лет,  а когда  я сказала:
Двадцать восемь, с некоторой обеспокоенностью заглянул мне в глаза. Странно,
но в последнее время везде, куда бы я ни пришла,  все выясняют, сколько кому
лет.  Просто  эпидемия  какая-то!  И  каждый  норовит  уколоть  другого  его
возрастом - словно бабочку на булавку насаживает.
     - А тебе сколько лет? - спросила я.
     - Тридцать четыре.
     - Это уже старость, лапочка, - сказала я.
     - Мне уйти? - спросил Ян.
     - Нет-нет, - сказала я. - Шутка.
     И я рассказала ему историю про то, как один пожилой человек (семидесяти
двух  лет),  друг семьи, позвонил и  пригласил меня на ленч.  После ленча  (
arroz con pollo Курица с рисом (исп.). ) он сказал, что хотел бы поехать  ко
мне  и  заняться  любовью.  Хоть  я и ответила, что  будет  лучше,  если  мы
останемся  друзьями, и напомнила про его счастливый брак, у  выхода  он меня
все-таки  облапил. Я  бросилась  прочь, а он  на  прощание  выдал комплимент
относительно некоей части моего тела.
     - Разве это не ужасно? - спросила я.
     - Почему это тебя шокирует? - сказал Ян,  - Наверняка ты с таким не раз
сталкивалась.
     -  В  семьдесят  два  года!  - сказала  я.  -  Животное. - И попыталась
объяснить,  что  мужчины моего  возраста  рукам  воли  не  дают.  -  Если ты
кого-нибудь куда-нибудь приглашаешь, а потом вы  решаете завершить встречу в
постели, то решение бывает обоюдным, так ведь? Ты же не станешь  кидаться на
девушку на пороге ее дома.
     Ян согласился со  мной и подтвердил, что  не  станет. У следующей опоры
кто-то играл  на  трубе, причем  довольно плохо, и стоны  трубы  неслись над
водой.  Из-за  этого  музыкального фона все походило на сцену из  фильма, во
всяком  случае,  так  казалось.  Я  объяснила  Яну,  что устала  от  мужчин,
навешивающих на меня оценочные суждения.
     -  Большинство  мужчин,  с  которыми  я встречаюсь,  все  время  выдают
какие-то определения, -  сказала я. -  Но ведь любому  - мужчине, женщине  -
можно сказать, что  он чем-то  расстроен,  и  в пятидесяти процентах случаев
попадешь в точку.- Ян, кажется, меня не понял.
     - А мне не кажется, будто ты чем-то расстроена, - сказал он.
     - Я  и не расстроена, - ответила я. - Ну, может, самую малость,  но это
потому,  что  нервничаю  перед гостями.  И  нет  у  меня  никаких  причуд  и
странностей.  Все вокруг  с  причудами,  а  я  нет. Уж  это я  определить  в
состоянии.
     - Угу, - сказал Ян и предложил мне прокатиться на мотоцикле. Я подумала
и  согласилась,  хотя  в  последний  раз,  когда  я  каталась на  мотоцикле,
нарвалась  на  своего отца, Макса, -  сначала  он  узнал  Рики,  малолетнего
преступника, за спиной которого  восседала  я, а  потом и меня.  Он заставил
Рики  остановиться,  велел   мне   слезть  и  впредь  запретил  кататься  на
мотоциклах.
     Я прикинула, что срок давности Максовым запретам уже вышел, но все-таки
немного  нервничала. Макс  был  не  прав, но  не во всем.  Я  понимала,  что
развлечение  это  опасное,  возможно на грани патологии, но  не  будет же Ян
гнать по улицам города на бешеной скорости.  Он  дал мне шлем, который возил
пристегнутым к  переднему колесу, и  я попыталась засунуть в шлем свою рыжую
гриву. Ощущение было такое, будто меня сдавили тисками.
     - Не трогай  это,  -  сказал Ян, показав на какую-то штуковину сбоку. -
Можешь обжечься.
     Потом он вышиб подножку, завел  мотор, и  мы рванули вперед. Машин было
полно, мы  долго, пока не пробились к тротуару, объезжали какие-то такси,  и
ощущение у меня было такое, что еще  немного, и колени мне снесет напрочь. Я
крикнула Яну в ухо, что хочу проехать мимо дома моего бывшего дружка. И даже
представила себе, как мы с Яном мчимся на зеленый свет и я машу Стасу рукой;
Стас  замирает  в  изумлении,  а  потом бросается за нами  вдогонку.  Стаса,
естественно, на улице не было, но приятно иногда немного помечтать.
     Мы с  Яном ураганом пронеслись по Южному Манхэттену, а потом он высадил
меня  неподалеку от  дома. Я  уже собралась с ним распрощаться, и  тут мне в
голову пришла одна идея. Ян оказался милым и симпатичным парнем, и, хоть мне
он вряд  ли пригодится, возможно, подойдет какой-нибудь из подружек. В людях
я,  по-моему, разбираюсь неплохо, а Ян учился  в Вест-Пойнте,  бросил  его и
поступил в Бард-колледж. Короче,  я дала ему свой адрес и пригласила вечером
в гости. Он сказал, что придет с удовольствием.

     Часть адреналина я, конечно, катаясь на мотоцикле, спалила, но все-таки
не могла заставить себя вернуться домой и ожидать там надвигающегося приема.
Поэтому  я решила сходить  куда-нибудь поесть и направилась вверх по  улице.
Аньес, местная экстрасенсша, сидела у окна. Когда я проходила мимо, она меня
остановила и  показала  на  мужа,  который  стоял у  сточной канавы  рядом с
собакой - изнуренной и потрепанной, точь-в-точь старая плюшевая игрушка.
     - Мы  женаты уже тридцать лет, - сказала Аньес, - и очень подходим друг
другу. Он ненавидит людей, а я их люблю и беседую  с каждым. Он плохо видит,
но  ноги у  него здоровые. Я едва хожу, зато зрение отличное. И  живем  мы в
разных квартирах.
     Я кивнула.
     - Поболтаем в следующий раз, - сказала  я.-Мне надо пойти перекусить. И
еще купить вина. У меня сегодня гости.
     Завернув за угол Бликер-стрит, я  учуяла запах  говядины. С  чесноком и
луковым  соусом из пакета  -  не  худший  вариант. Кажется, нечто похожее  я
когда-то ела. Было почти три часа пополудни.
     И тут я увидела двух знакомых  мужчин. Оба катили перед собой коляски с
детьми.
     - Привет, Элинор!, - крикнул мне Марк. Я перешла улицу и подошла к ним.
- Наши жены  отправились на смотрины младенца, а мы остались  при  детях. Ты
ведь знакома с Борегаром?
     - Да, - ответила я и взглянула  на ребеночка, которого вез Борегар.  Он
был просто прелестный.
     - Это не мой, - сказал Борегар. - Племянница.
     - Как дела, Элинор? - спросил Марк и посмотрел  на меня с состраданием.
Не виделись мы с ним с тех самых пор, как я разошлась со Стасом.
     -  Отлично. Просто великолепно, - сказала  я. -  Делаю карьеру,  у меня
премиленькая квартирка...
     Марк занервничал.
     - Очень рад, - сказал он.  -  А мы ходили  смотреть  Златовласку и трех
медведей.
     - Тебе понравилось? - спросил Борегар у племянницы. У детки было пухлое
надутое личико. Я бы ей дала от силы года полтора.
     - Очень понравилось, спасибо, - ответила она.
     Вид у обоих молодых людей был довольно хмурый.
     -  А вам самим-то понравилась Златовласка?- спросила я. Они промолчали.
- На соседней улице вчера была ярмарка,  - сказала я. - Может, и сегодня там
что есть, зайдите проверьте. - Я показала им кожаный напульсник в заклепках.
- За эту штуковину я заплатила всего два доллара. Надо было еще  купить. Там
были  и  с шипами. Честно  говоря, я бы  носила десяток  сразу - до плеча. И
тогда никто бы ко мне не полез.
     Борегар внезапно встрепенулся.
     - Куда  ты  переехала,  Элинор?  -  спросил  он. - Выглядишь  ты просто
замечательно.
     - Точно, Элинор, - подтвердил Марк.
     Короче, я и их пригласила.
     Потом я пошла в кафе, заказала гамбургер и картошку фри. Мне нужно было
как-то  себя поддержать. Еда была до того омерзительна, что это даже привело
меня в восторг. Почти ледяная полусырая картошка, водянистый  кетчуп и тощий
кусочек мяса между двумя холодными кусками булки. Отвратительно. Я, дрожа от
нервного возбуждения, смотрела на часы, следя за неумолимо бегущим временем.
Посетители в этот  час  были только  случайные. Я чувствовала, что токи,  от
меня исходящие,  влияют и на  окружающих. Какой-то  бородатый хиппи  донимал
официанта.
     - Что  с  тобой? - повторял он все время.  Официант явно  плохо понимал
по-английски, он был темен и угрюм. - Почему ты такой мрачный? - допытывался
бородач. - Иди сюда, я  тебе помогу. Ты откуда? - Официант не  отвечал. - Ты
классный, - сказал хиппи. - Такой красавчик, но еще и классный.
     За  моей спиной разговаривали  две  женщины.  Они, видимо,  только  что
навещали кого-то в больнице.
     -  По-моему,  ее врач спятил,  - говорила одна другой. - Ты  видела  ее
карту? В графе Диета он написал постельный режим.
     Наконец я выкатилась оттуда, купила вина и пошла домой.
     На автоответчике была куча  сообщений  от моих гостей. Я совсем забыла,
что наговорила следующее: Привет! Сегодня на завтрак я съела пончик,  выпила
кофе  и  стакан  клюквенно-яблочного сока. У меня вечером гости.  Приходите,
если хотите. Оставьте сообщение после гудка.
     Я стала слушать запись, и почти все говорили: Привет! На завтрак я съел
яичницу из двух яиц и тосты и выпил шоколаду. Увидимся вечером, и я никак не
могла сообразить, почему мне все рассказывают, что они ели на завтрак.
     Плохие новости  были все одинаковые -  женщины,  которых  я пригласила,
прийти  не могли. Одна заболела, другой  надо было уезжать, третья придумала
какую-то дурацкую отговорку.  Они  все так долго жаловались на  одиночество,
что мне и в голову не могло прийти, что они решат пропустить столь волнующее
событие. Короче,  остались две дамы -  я и  моя подруга  Эми. Она только что
рассталась с мужем и наверняка постарается одарить своим вниманием как можно
больше мужчин, чтобы доказать себе, что не потеряла формы.
     Перед приходом  гостей я  так нервничала, что чуть не вывесила на дверь
табличку   Умерла  вчера.  Просьба  разойтись  и   не  беспокоить.  Но,  как
впоследствии выяснилось, замок у входной двери внизу сломался, и большинство
гостей  все равно  в дом  не  попало.  Все  шло  шиворот-навыворот. Стол мне
пришлось  накрыть бумажной  скатертью (скатерть у меня была как на Хэллоуин,
разрисованная тыквами,  другой  не  нашла),  из угощения  -  немного сыру  и
крохотные  треугольные   тарталетки   со  шпинатом,   которые  я   купила  в
супермаркете.
     Должна признать, что бывает угощение пошикарней и поизысканней.
     Но  сама я  выглядела  великолепно: я как раз купила  китайскую  пижаму
зеленого атласа,  а  на ногах  у  меня  были золотые  босоножки. Я  зарядила
фотоаппарат  и  даже  вставила  в  него  новые  батарейки,  поскольку твердо
намеревалась запечатлеть сие событие.
     Начали прибывать  гости: Майк, Фриц,  Барри,  Марли, Джон и  Тед. А еще
Билл, Стэн, Ларри и Рассел. Я рассадила их на диван, на стулья и на пол. Все
кидались ко мне на шею, а я с трудом вспоминала, кто из них кто. Все мужчины
пришли  с  вином и цветами.  Эми  явилась в прозрачной  леопардовой  блузке,
леггинсах  и на  высоченных  шпильках.  Она  стояла у  раковины  и  пыталась
разморозить паштет, который стащила из кафетерия, где работает.
     - Пойди познакомься  с Марли, - сказала я. - Отличный парень, скромный.
Между прочим, гетеросексуал.
     -  Не  могу, -  ответила  Эми.  -  Боюсь.  Я  из  тех  гостей,  которые
предпочитают прятаться на кухне.
     - У меня нет кухни, - сказала я. - Это же просто  ниша. И почему раньше
не предупредила? Ты же здесь, кроме меня, единственная женщина.
     Комната была  вся в сигаретном дыму, мужчины обшаривали  в поисках вина
холодильник.  А я  казалась себе Одри Хепберн в фильме  Завтрак  у  Тиффани:
Трумэн  Капоте сидит  в углу (на самом  деле это был не Трумэн,  а один  мой
приятель, который обожает  меня вышучивать), в комнате полно мужчин и только
одна  подружка  хозяйки. Я  все представляла  себе немного иначе,  но так уж
вышло.
     Конечно,  во  время  самой  вечеринки  пищи  для  размышлений  хватало.
Нормально ли общаются Майк  с Фрицем  (они говорили о  ловле тунца, а  потом
стали обсуждать, как  одеваются теннисисты из Восточной  Европы), не слишком
ли  долго Эми рассказывает  Марли  про  свой  развод. Надо  было  опорожнять
пепельницы, подливать вина, менять кассету Нино Роты (саунд-треки  к фильмам
Феллини)  на  африканскую  музыку  с  бонго-бонго. Я,  как  могла, старалась
поменьше общаться  с гостями.  Как,  черт  возьми, Холли  Голайтли удавалось
находить в этом удовольствие? Звонок внизу  звонил  не переставая, но наверх
никто  не поднимался (я тогда не знала, что в  середине вечера замок заело).
Мне казалось, что с минуты на минуту придет еще сотня человек, а когда этого
не произошло, я вылезла на пожарную лестницу,  чтобы посмотреть, кто внизу -
может, они позвонили и убежали.
     -  Стой, Элинор! - услышала я крик одного  из гостей. - Не делай этого!
Не прыгай!
     На секунду я почувствовала  себя  на  вершине успеха. Выползая  в своей
зеленой  пижаме  из окна на  пожарную  лестницу, я,  конечно  же,  выглядела
блистательной хозяйкой.
     Теперь оставалось  только, чтобы в  дверь позвонил  мужчина, который бы
меня действительно  интересовал. Тогда вечер, безусловно, удался бы. Но я не
ждала никого, кто бы мне хоть мало-мальски нравился.
     Наконец  звонок таки раздался, и я слетела с пожарной лестницы. Это был
Ян, причем с чемоданом. Я залпом допила свое вино.
     - Привет, - сказал он. - Как дела?
     - Нормально, - сказала я. - Проходи. Надеюсь, ты не  собираешься ко мне
переехать. Здесь и так повернуться негде. - Меня сбил с толку чемодан.
     - Не волнуйся, - сказал Ян.  - Просто как раз сегодня моя подружка меня
выгнала. Я решил заглянуть к тебе, а уж потом пойду в гостиницу.
     -  Выпей  вина,  - предложила  я  и  повела его в  комнату, где в  позе
испанской махи, отдыхающей на коробках из-под мыла, возлежала  Эми. На самом
деле возлежала она  на  футоне Футон  - японское ватное  одеяло  или тюфяк.,
который обычно служил мне и  кроватью,  и  креслом.  Я  достала фотоаппарат,
чтобы сделать несколько компрометирующих снимков. А потом взглянула на часы.
Не то  чтобы мне было совсем тошно, просто я не  могла дождаться,  когда все
это закончится  и я смогу  наконец расслабиться. Мне осточертело веселиться.
Веселье дается мне с трудом, оно меня травмирует. В некотором смысле гораздо
веселее   обходиться  без  него.  По  мне,  веселиться  -то  же  самое,  что
нервничать. Я подумала, что, пожалуй, предпочла бы в одиночестве предаваться
депрессии.
     Тем временем появились Марк и Борегар, причем пришли они явно вместе.
     - Привет, ребята, - сказала я. - А где Тина и  Бетой? - Я полагала, что
они приведут с собой жен.
     - Ох, - сказал Марк, вытащил сигарету и пошел искать зажигалку.
     -  Мы не знали,  что надо приходить  с  женами,  - сказал Борегар и  со
смущенным видом направился  к  столу взять что-нибудь закусить. Наверное, он
зацепился  за  ножку стола,  с  размаху на  него навалился, и  стол  рухнул.
Недопитое вино  в пластиковых  стаканчиках  и остатки сыра полетели  на пол.
Сразу трое бросились все убирать.
     - Господи! Извини, - сказал Борегар.
     Ян поднял стол, залез под него и все подкрутил как надо. Я взглянула на
него с интересом.
     -  Не беспокойся, - сказала я. - Не думаю, что этот стол предназначался
для практического использования. Он был всего лишь платоновской идеей.
     Все  курили, но  - странная вещь-ни у кого не было спичек. Кажется, все
вокруг было усеяно  пустыми спичечными коробками. Но пока кто-то один курил,
другой мог прикурить у него. У холодильника меня поймал Тед.
     - Как ты считаешь, Элинор, - спросил он, - дети рождаются такими, какие
они есть, или родители все  же могут  влиять на формирование личности?  -  У
Теда восьмилетний сын, который далеко пойдет. Он уже организовал рок-группу,
и они записали какой-то хит.
     - Не знаю, - сказала я, пытаясь улизнуть.  - Я на днях  была  в Сохо  и
видела  женщину с  огромным  шимпанзе, одетым  в костюм  и ботинки. Странно,
правда?
     - Я видел в Воге фотографии твоих украшений, - сказал Тед.
     -  Прошу прощения, -  сказала  я и  заперлась в ванной.  Когда я вышла,
оказалось,  что  почти все  вино кончилось, и у меня, наконец, появился шанс
избавиться  от гостей.  Удивительная  вещь:  каждый  из мужчин решил,  что я
пригласила  его  потому,  что в него влюблена, хотя на  самом деле все  было
совсем  не  так. И каждый  целовал меня на  прощание и говорил,  чтобы я  не
волновалась - он скоро мне позвонит.
     - А ты познакомился с моей подругой Эми? - спрашивала я.
     Я решила, что  все разошлись, но Марк с Борегаром и Ян сидели на диване
и приканчивали двухлитровую бутылку вина, которую они припрятали. Поняв, что
уходить они не собираются, я легла на футон  и протянула свой стакан, чтоб и
мне налили.
     - Боже мой! - сказала я, обхватив голову руками. - Напомните мне, чтобы
я больше ничего подобного не устраивала.
     Они  сидели  -  ни дать,  ни  взять  герои  из  Трех  бездельников  Три
бездельника - телевизионный  комедийный сериал. - и ждали, что я буду делать
дальше.
     - Мне было б легче, если бы у меня был парень, - сказала я, - с которым
можно было бы разделить ответственность. Я начинаю  думать,  что уже никогда
никого не встречу.
     - Позволь мне кое-что тебе сказать, - пробормотал Борегар заплетающимся
языком. - Зачем по пустякам впадать в отчаяние?
     - Позволь  мне  кое-что  тебе  сказать,  -  заявила  я.-Я  и при  Стасе
постоянно впадала в отчаяние. Я  вообще считаю, что жизнь есть акт отчаяния.
- Борегар озадаченно посмотрел на меня.
     - Она терпеть не может оценочных суждений, - сказал Ян.
     -  Спасибо,  -   сказала  я.  Несколько   минут  все  молчали.  Кассета
закончилась, и в комнате воцарилась тишина. - Что  ж, - сказала я наконец, -
слава богу, все позади.
     - А что, собственно, у тебя было на уме, Элинор? - спросил Марк.
     - Это была просто вечеринка, - сказала я. - А куда ты дел Тину?
     - Я сказал ей,  что не хочу,  чтобы  она сюда шла, -  ответил  Марк. Он
успел  здорово накачаться. - Сказал, что мне необходимо иногда выходить  без
нее.  - Интересно, а почему  в таком случае он  проводит  столько  времени с
Борегаром? Значит, не независимости ищет, просто с ней не хочет быть.
     -  Наверное, я скучаю  по  Стасу,  -  сказала  я.  -  Я делала  сегодня
что-нибудь ужасное?
     - Ничего плохого ты не делала, - сказал Борегар.
     - Не больше, чем остальные, - сказал Марк.
     Я была пьяна и чертовски устала.
     - Сама знаю, - сказала я. - Знаю и все равно непрерывно терзаюсь.
     -  Никогда из  отношений с другим  человеком  не получается  того,  что
ожидаешь, - сказал Ян.
     - Значит, это невозможно, - сказала я.
     Борегар потянулся за сигаретой.
     - Черт, все время забываю, что нет спичек, - сказал он. - Послушайте, а
может, я попробую прикурить от плиты?
     - Она не работает, - ответила я и вспомнила, что, когда была маленькой,
родители  учили меня  пользоваться  электроприборами  -  не  совать пальцы в
розетку,  не включать ничего  мокрыми руками. Они наверняка  упустили что-то
важное.
     - Плита не работает? - переспросил Борегар.
     - Завтра придется  звонить в  Кон  Эд, - сказала я.  Марк налил нам еще
вина.


Last-modified: Sun, 28 Jul 2002 11:58:32 GMT
Оцените этот текст: