ся в сумерки. "Они ничуть не похожи на меня, -- думал он. -- Они испытывают какие-то чувства, различают цвета, слышат звуки и кружатся. Но что они чувствуют, видят и слышат и почему они кружатся, это их ни капельки не волнует". И вот в воде погас последний отблеск солнечного шара. В тот же миг зал расцветился огнями. Пораженное семейство подняло взоры от чашек к потолку. Над ними вспыхивала дуга лампочек то синим, то красным светом. Они отражались в ночном море как венец звезд. Было очень красиво и уютно. Внизу, у самого пола, зажглась полоска огней. "Это чтобы никто не свалился в море, -- подумала Муми-мама. -- Как прекрасно все устроено в жизни. Однако после всех этих волнений и приключений я немного устала. Пойду-ка я спать". Но прежде чем мама натянула на мордочку одеяло, она все же сказала: -- Разбудите меня, если еще что-нибудь случится. Чуть позднее, вечером, маленькая Миса одна ходила возле самой воды. Она видела, как взошла луна и отправилась одиноко на ночную прогулку. "Луна, как я, -- грустно подумала Миса, -- такая же одинокая и такая же круглая". Она почувствовала себя такой покинутой и несчастной, что слезы навернулись ей на глаза. -- Почему ты плачешь? -- спросил Хомса. -- Не знаю... здесь так хорошо, -- ответила Миса. -- Ведь плачут от печали, -- возразил Хомса. -- Луна и есть печаль, -- едва вымолвила Миса и всхлипнула. -- Луна и ночь. Печаль... и больше того -- грусть. -- Как же, как же, -- поддакнул Хомса. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ О тщеславии и о том, как опасно ночевать на дереве Прошло несколько дней. Семья начала привыкать к своему новому удивительному дому. Каждый вечер, как только заходило солнце, зажигались красивые лампочки. Муми-папа обнаружил, что красные бархатные портьеры можно задергивать в случае дождя и что под полом имеется небольшой чуланчик с покатой крышей. Он находился возле самой воды, так что их еда хранилась в холодке. Но самое большое открытие заключалось в том, что под потолком висело множество картин, еще более красивых, чем та, первая, с березками. Их можно было поднимать и опускать сколько душе угодно. Больше всего семье муми-троллей нравилась картина, изображавшая веранду из светлых бревен, потому что она напоминала им Муми-дол. Собственно говоря, они были бы совсем счастливы, если бы не пугались всякий раз, когда странный смех обрывал их беседу. Иногда это было лишь фырканье. Кто-то шипел на них, но никогда не показывался на глаза. Муми-мама обычно ставила миску с едой в темный угол, где стояла бумажная пальма, и кто-то съедал все до последней крошки. -- Во всяком случае, это кто-то очень стеснительный, -- объясняла мама. -- Это кто-то чего-то выжидающий, -- возразила Мюмла. Однажды утром Миса, Мюмла и фрекен Снорк расчесывали волосы. -- Мисе надо изменить прическу, -- сказала Мюмла. -- Ей не идет прямой пробор. -- И челка ей ни к чему, -- добавила фрекен Снорк и стала начесывать шелковистые волосы. Она слегка оправила кончик хвоста и повернула голову, чтобы посмотреть, не свалялся ли пушок на спине. -- Наверное, приятно иметь такую гладкую шерстку? -- спросила ее Мюмла. -- Очень, -- ответила довольная фрекен Снорк. -- Миса, а у тебя шерстка такая же гладкая? Миса не ответила. -- У Мисы, наверное, такая же гладкая шерстка, -- сказала Мюмла, закручивая волосы в узел. -- А может, ей пойдут мелкие кудряшки? -- предположила фрекен Снорк. Вдруг Миса топнула ногой. -- Старые трещотки! Надоели со своими челками и кудряшками! -- закричала она со слезами на глазах. -- Воображаете, будто все на свете знаете! А еще эта фрекен Снорк, у которой платья и то нет! Я бы никогда, никогда в жизни не стала ходить без платья. Я бы лучше умерла, чем стала ходить без платья! -- И, разрыдавшись, бросилась бегом через гостиную в коридор. Всхлипывая, она ощупью пробиралась в темноте, пока не застыла на месте от страха: она вспомнила о том, кто так странно смеялся в доме. Маленькая Миса перестала плакать и испуганно попятилась. Она шарила и шарила в поисках двери в зал. Но чем дольше она искала, тем ей становилось страшнее. Наконец она отыскала дверь и распахнула ее. Но вбежала Миса вовсе не в зал, а в другую, незнакомую комнату. То было слабо освещенное помещение со множеством выставленных в ряд отрубленных голов на ужасно длинных, худых шеях. Все эти головы, поросшие необыкновенно густыми волосами, были повернуты к стене. "Подумать только, если бы они глазели на меня..." -- ужаснулась Миса. Она была так напугана, что боялась шевельнуться и лишь завороженно смотрела на золотистые кудри, черные локоны и рыжие завитушки... Между тем фрекен Снорк мучилась раскаянием в гостиной. -- Да не думай ты о ней, -- посоветовала ей Мюмла. -- Миса слишком обидчива. -- Но она ведь права, -- пробормотала фрекен Снорк, взглянув на свой живот. -- Я должна носить платье. -- Этого еще не хватало, -- сказала Мюмла. -- Вот насмешила! -- А сама-то ты в платье! -- возразила фрекен Снорк. -- Так это же я, -- весело сказала Мюмла. -- Послушай-ка, Хомса, как по-твоему, нужно фрекен Снорк платье? -- Конечно, если ей холодно, -- ответил Хомса. -- Нет, нет, вообще, -- сказала фрекен Снорк. -- Или если пойдет дождь, -- посоветовал Хомса, -- но тогда разумнее обзавестись плащом. Фрекен Снорк покачала головой. Постояв минутку в раздумье, она сказала: -- Пойду помирюсь с Мисой. Она взяла карманный фонарик и вышла в коридор. Там никого не было. -- Миса! -- тихонько позвала фрекен Снорк. -- Знаешь, мне нравится твой прямой пробор... Но Миса не отвечала. Фрекен Снорк увидела узкую полоску света, пробивавшуюся сквозь полуоткрытую дверь, и на цыпочках вошла туда. Там сидела Миса, и волосы у нее на голове были совсем другие. Длинные золотистые локоны обрамляли ее озабоченное лицо. Маленькая Миса посмотрела в зеркало и вздохнула, затем взяла другие, не менее прекрасные волосы и натянула их на самые глаза, закрыв челкой лоб. Но и эти рыжие пышные волосы не украсили ее. Наконец дрожащими лапками она взялась за локоны, которые приберегла напоследок, так как они нравились ей больше всех остальных. Иссиня-черные, как вороново крыло, они были украшены золотыми блестками, сверкавшими, словно слезинки. Затаив дыхание Миса примерила новый парик. С минуту она внимательно рассматривала себя в зеркале. Затем так же медленно сняла волосы и уставилась в пол. Фрекен Снорк бесшумно выскользнула назад в коридор. Она поняла, что Мисе лучше побыть одной. Но обратно в зал фрекен Снорк не пошла. Она пошла дальше по коридору, потому что почувствовала манящий и сладковатый запах, запах пудры. Кружок света от карманного фонарика бегал вверх-вниз по стенам и остановился наконец на магическом слове "Гардеробная". -- Платья! -- прошептала фрекен Снорк. -- Там платья! Она нажала ручку двери и вошла. -- О! Какое чудо! -- пролепетала она. -- О, как прекрасно! Платья, платья, куда ни кинешь взгляд, всюду платья. Они висели бесконечными рядами, сотнями, одно за другим: тяжелая сверкающая парча, легкие облачка тюля и лебяжьего пуха, набивной шелк разных цветов и черный, как ночь, бархат. Повсюду мерцали разноцветные блестки, перемигиваясь короткими вспышками, словно огни маяка. Ошеломленная фрекен Снорк подошла ближе. Она ласкала платья, заключала их в объятия, зарывалась в них мордочкой, прижимала к груди. Платья шуршали, они пахли пылью и духами, окутывали ее мягкими складками. Внезапно фрекен Снорк выпустила платья из лапок и немного постояла на голове. -- Это чтобы успокоиться, -- прошептала она про себя. -- Мне надо успокоиться, иначе я умру от счастья. Платьев так много... Перед обедом Миса грустила в углу зала. -- Привет! -- сказала фрекен Снорк и уселась рядом. Миса искоса посмотрела на нее, но ничего не ответила. -- Я ходила по дому и искала себе платье, -- рассказывала фрекен Снорк. -- Нашла несколько сотен платьев и ужасно обрадовалась. Миса издала звук, который мог означать что угодно. -- Может, и тысячу, -- продолжала фрекен Снорк. -- Я все смотрела и примеряла, и мне становилось все грустнее и грустнее. -- Неужели! -- воскликнула Миса. -- Ну разве все это не удивительно! -- сказала фрекен Снорк. -- Понимаешь, их было слишком много. Мне никогда не успеть перемерить их и не решить, какое из них самое красивое. Я чуть не испугалась. Если бы там висело всего два платья, я бы выбрала самое лучшее. -- Это было бы куда легче, -- согласилась обрадованная Миса. -- Поэтому я взяла и сбежала из гардеробной, -- закончила фрекен Снорк. Потом они помолчали, наблюдая, как Муми-мама накрывает на стол к обеду. -- Подумать только, -- сказала фрекен Снорк, -- подумать только! Какая тут раньше жила семья! Тысяча платьев! Пол, который вращается, картины под потолком, гардероб, битком набитый вещами. Мебель из бумаги и искусственный дождь. Как, по-твоему, выглядели прежние хозяева? Миса вспомнила чудесные локоны и вздохнула. А за спиной Мисы и фрекен Снорк, среди пыльного хлама, за бумажной пальмой поблескивали внимательные и блестящие маленькие глазки. Глазки презрительно разглядывали Мису и фрекен Снорк, а потом, скользнув по гостиному гарнитуру, остановились на маме, которая раскладывала по тарелкам кашу. Глазки еще больше потемнели, а мордочка насмешливо сморщилась. -- Обед подан! -- закричала Муми-мама. Взяв тарелку с кашей, она поставила ее на пол под пальму. Все бросились к столу и уселись вокруг. -- Мама! -- сказал Муми-тролль и потянулся за сахаром. -- Мама, ты не находишь... Тут он осекся и выпустил из лап сахарницу, которая со звоном упала на пол. -- Глядите! -- прошептал он. -- Глядите! Все обернулись и посмотрели. Какая-то тень отделилась от стены в темном углу. Что-то серое и сморщенное прошаркало по полу гостиной, заморгало от солнечного света и затрясло седыми усами, враждебно оглядывая семью муми-троллей. -- Я Эмма, -- высокопарно представилась старая театральная крыса. -- Я хочу только сказать, что терпеть не могу кашу. Уже третий день вы едите кашу. -- Завтра утром будет молочный суп, -- робко пообещала мама. -- Я ненавижу молочный суп, -- ответила Эмма. -- Может быть, вы, Эмма, посидите с нами? -- предложил папа. -- Мы думали, что дом всеми покинут, и поэтому... -- Дом, -- прервала его Эмма и фыркнула. -- Дом! Это вовсе не дом. Она подобралась поближе к обеденному столу, но не села. -- Может, она сердится на меня? -- прошептала Миса. -- А что ты сделала? -- спросила Мюмла. -- Ничего, -- пробормотала Миса, опустив глаза в тарелку. -- Просто так мне кажется. Мне всегда кажется, что кто-то на меня сердится. Будь я самой прекрасной мисой на свете, тогда все было бы иначе... -- Ну раз ты не самая прекрасная миса на свете, не о чем и говорить, -- сказала Мюмла, продолжая есть кашу. -- Эмма, а ваша семья спаслась? -- сочувственно спросила Муми-мама. Эмма не ответила, она смотрела на сыр... Потом схватила ломтик сыра и сунула его в карман. Ее взгляд блуждал по столу и остановился на блинчике. -- Это наш блинчик! -- закричала малышка Мю. Она прыгнула на стол и уселась на блинчик. -- Это некрасиво, -- упрекнула ее Мюмла и, столкнув сестру с блинчика, почистила его и спрятала под скатерть. -- Дорогой Хомса, -- торопливо сказала Муми-мама. -- Сбегай и посмотри, не найдется ли в кладовке чего-нибудь вкусненького для Эммы. Хомса умчался в кладовку. -- Кладовка! -- возмутилась Эмма. -- Кладовка! Вы называете суфлерскую будку кладовкой! Вы называете сцену гостиной, кулисы -- картинами, занавес -- занавеской, а реквизит -- дядей! -- Она раскраснелась, и мордочка ее сморщилась. -- Я рада! -- кричала она. -- Я очень рада, что маэстро Филифьонк -- вечная ему память! -- вас не видит! Вы ничего не знаете о театре, даже меньше чем ничего, у вас нет ни малейшего представления о театре! -- Там осталась лишь старая-престарая салака, -- сказал Хомса. -- Если это, конечно, не селедка. Эмма так и выхватила у него рыбку из лапы и с высоко поднятой головой прошаркала в свой угол. Она долго гремела там и, вытащив наконец большую метлу, принялась усердно мести. -- Что такое театр? -- обеспокоенно прошептала Муми-мама. -- Не знаю, -- ответил папа. -- Похоже, что нам следует этим поинтересоваться. Вечером острый запах цветущей рябины заполнил зал. Птички порхали под самым потолком, охотясь за пауками, а малышка Мю повстречала на ковре в зале большого страшного муравья. Только теперь все заметили, что театр плыл уже в лесу. Все пришли в сильное волнение. Забыв свой страх перед Эммой, они сгрудились у самой воды, разговаривая и размахивая лапами. Они привязали дом к большой рябине. Муми-папа прикрепил канат к своей палке, а палку воткнул прямо в крышу чулана. -- Не смейте разрушать суфлерскую будку! -- закричала Эмма. -- Это, по-вашему, театр или пароходная пристань? -- Вероятно, это и в самом деле театр, раз вы, Эмма, так утверждаете, -- смиренно сказал папа. -- Но никто из нас не знает, что это такое. Эмма молча уставилась на него. Покачав головой, она пожала плечами, презрительно фыркнула и снова принялась мести пол. Муми-тролль стоял, разглядывая высоченное дерево. Рои пчел и ос кружились вокруг белых цветов, а ствол красиво изогнулся, образовав вместе с веткой колыбельку, вполне пригодную для какого-нибудь малютки. -- Я буду спать ночью на этом дереве, -- внезапно объявил Муми-тролль. -- Я -- тоже, -- тотчас сказала фрекен Снорк. -- И я! -- закричала малышка Мю. -- Мы будем спать дома, -- решительно сказала Мюмла. -- На дереве могут водиться муравьи, и если они тебя покусают, ты распухнешь и станешь толще и круглее любого апельсина. -- Но я хочу стать больше, хочу-стать-больше, хочу-стать-больше! -- кричала малышка Мю. -- А теперь будь умницей! -- наставляла ее сестра. -- Иначе придет Морра и заберет тебя. Муми-тролль по-прежнему стоял, разглядывая зеленую крону дерева. Здесь все напоминало Муми-дол. Муми-тролль потихоньку насвистывал, думая о веревочной лестнице. Тотчас прибежала Эмма. -- Перестань свистеть! -- закричала она. -- Почему? -- спросил Муми-тролль. -- Свистеть в театре -- плохая примета, -- тихо прошептала Эмма. -- Даже этого вы не знаете. Что-то бормоча и постукивая метлой, она заковыляла в темноту. Они в растерянности смотрели ей вслед, и на какое-то мгновение семейству муми-троллей стало не по себе. А потом они обо всем забыли. Вечером мама постелила Муми-троллю и фрекен Снорк на дереве. Потом приготовила для них корзинку с завтраком. Миса тоже взглянула на дерево. -- Хоть бы разок поспать на дереве, -- сказал? она. -- За чем же дело стало? -- спросила Муми-мама. -- Меня никто туда не приглашал, -- уныло ответила Миса. -- Возьми перину, милочка, и полезай, -- посоветовала мама. -- Нет, теперь мне больше не хочется, -- сказала Миса и удалилась. Она уселась в углу и заплакала. "Почему все так получается? -- думала она. -- Почему все так печально и сложно в моей жизни?" А Муми-мама так и не смогла уснуть всю ночь. Она лежала, прислушиваясь к всплескам воды под полом, и испытывала смутное беспокойство. Она слышала, как Эмма шаркала взад-вперед по сцене, что-то бормоча себе под нос. В лесу выл какой-то незнакомый зверь. -- Муми-папа! -- прошептала она. -- М-м-м... -- просопел изпод перины папа. -- Я что-то волнуюсь. -- Все будет хорошо, вот увидишь, -- пробормотал папа и снова заснул. Мама лежала, вглядываясь в лес. Но постепенно и она заснула, и в зале воцарилась ночь. Наверное, прошел целый час. Серая тень скользнула по полу и замерла возле кладовки. Это была Эмма. Собрав все свои старческие силы, удесятеренные гневом, она вытащила палку из дырки в крыше чулана и бросила ее далеко в воду. -- Я им покажу, как разрушать суфлерскую будку! -- бормотала Эмма себе под нос. Мимоходом она схватила со стола банку с сахаром и высыпав содержимое в карман, отправилась спать в свой угол. Освобожденный от швартов, дом тотчас поплыл по течению. Переливающаяся гирлянда из синих и красных лампочек еще некоторое время мелькала среди деревьев. Но и она вскоре исчезла, и лишь луна молочным светом заливала лес. ГЛАВА ПЯТАЯ О том, что бывает, когда свистят в театре Фрекен Снорк проснулся от холода. Ее челка была совершенно мокрая. Между деревьями клубился туман, и чуть подальше уже ничего нельзя было разглядеть в его серой густой пелене. На влажных, черных, как уголь, стволах деревьев узорчатым рисунком выделялись облепившие их мхи и лишайники, ставшие за ночь совершенно белыми. Фрекен Снорк еще глубже зарылась головой в перину и попыталась досмотреть свой приятный сон. Ей приснилось, что мордочка у нее совсем маленькая и необыкновенно очаровательная. Но заснуть ей так и не удалось. Внезапно в ней шевельнулось недоброе предчувствие. Она быстро села и огляделась вокруг. Деревья, туман, вода. А дома нет. Дом исчез, а их с Муми-троллем бросили на произвол судьбы. На мгновение фрекен Снорк утратила дар речи. Затем, наклонившись, начала осторожно трясти Муми-тролля. -- Спаси меня, -- шептала она, -- милый, добрый, спаси меня! -- Это что, новая игра в спасение? -- сонно спросил Муми-тролль, приподнимаясь. -- Нет, это взаправду, -- сказала она, глядя на него почерневшими от страха глазами. Кругом капало. Кап-кап-кап -- печально падали капли, разбиваясь о темную воду. За ночь опали лепестки цветов на деревьях. Было холодно. Прижавшись друг к другу, они долго сидели не двигаясь, фрекен Снорк тихо плакала, уткнувшись в перину. Наконец Муми-тролль встал с постели и машинально снял с ветки корзинку с едой. Она была набита маленькими аккуратными бутербродиками, завернутыми в шелковистую бумагу, в каждом свертке по два, с самым разным содержимым. Муми-тролль сложил бутербродики рядом один к одному, но есть ему не хотелось. Вдруг он увидел надписи на свертках: их сделала мама. На каждом из них стояло либо "Сыр", либо "Только с маслом", либо "Дорогая колбаса", либо "С добрым утром!". На последнем мама написала: "Это от папы". В свертке оказалась банка крабов, которую папа берег с весны. Муми-тролль сразу понял, что это приключение не такое уж опасное. -- Ну хватит слез, давай лучше есть бутерброды, -- сказал он. -- Будем пробираться дальше через лес. И расчеши челку, ведь ты такая красивая. Мне нравится смотреть на тебя. Весь день Муми-тролль и фрекен Снорк перебирались с дерева на дерево. Наступил уже вечер, когда они наконец увидели, как под водой просвечивает зеленый мох; он постепенно поднимался к поверхности воды и вот уже покрывал твердую землю. О, как чудесно было снова твердо стоять на земле, зарываясь лапами в настоящий мягкий мох! Тут рос еловый лес. В вечерней тишине куковали кукушки, а под плотной сенью елей вились полчища комаров. (К счастью, комару не под силу прокусить шкуру муми-тролля!) Муми-тролль плашмя растянулся на поросшей мхом земле. Ему казалось, что голова его все еще кружится оттого, что мимо несется и несется быстрый поток воды. -- Я притворюсь, будто ты похитил меня, -- прошептала фрекен Снорк. -- Да так оно и есть, -- дружелюбно ответил Муми-тролль. -- Ты отчаянно кричала, а я все равно тебя похитил. Солнце зашло, но в июне темноты не бывает и в помине. Ночь была прозрачной, сказочной, полной волшебства. Под елями мелькнула искорка и вспыхнул огонек. Это был крохотный костер из хвои и веточек, и можно было разглядеть множество крохотных обитателей леса, пытавшихся столкнуть еловую шишку в костер. -- У них костер в честь дня летнего солнцестояния, -- сказала фрекен Снорк. -- Пожалуй, -- грустно согласился Муми-тролль. -- Мы и позабыли, что сегодня день летнего солнцестояния. Муми-тролля и фрекен Снорк охватила тоска по дому. Они поднялись с мшистого лесного покрова и пошли в лесную чащу. Обычно ко дню летнего солнцестояния папа припасал дома в долине муми-троллей пальмовое вино. На берегу моря зажигали костер, и все обитатели леса и долины приходили взглянуть на него. Дальше по берегу и на островах горели и другие костры, но костер семейства муми-троллей всегда бывал самым большим. Когда он разгорался в полную силу, Муми-тролль входил в теплую морскую воду, купался и плавал на волнах, любуясь огнем. -- Костер отражался в воде, -- вспомнил Муми-тролль. -- Верно, -- отозвалась фрекен Снорк. -- И когда он догорал, мы собирали девять самых разных цветов и клали их под подушку. Ведь по поверью все, что приснится, сбудется -- только нельзя ни словечка обронить, ни пока собираешь цветы, ни потом. -- А тебе снились вещие сны? -- спросил Муми-тролль. -- Еще бы, -- ответила фрекен Снорк. -- И всегда что-то приятное. Еловый лес вокруг поредел и внезапно расступился, обнажив небольшую низину, заполненную густым молочным туманом, будто чашка -- молоком. Муми-тролль и фрекен Снорк в испуге остановились на лесной опушке. Они разглядели домик. Его труба и столбы калитки были увиты гирляндами листьев. В тумане послышался звон колокольчика, затем воцарилась тишина, потом снова раздался звон колокольчика. Но из трубы не шел дым, и в окне не мерцал огонек. Пока все это происходило с Муми-троллем и фрекен Снорк, на борту плавучего театра наступило печальное утро. Муми-мама не притрагивалась к еде. Сидя в качалке, она беспрестанно повторяла: -- Несчастные детки, несчастный мой сынок! Один-одинешенек на дереве. Он никогда, наверно, не найдет дорогу домой! Подумать только, что будет, когда наступит ночь и закричат совы... -- Раньше августа оки не кричат, -- успокоил маму Хомса. -- Все равно, -- плакала мама. -- Всегда кто-то страшно кричит... Муми-папа печально уставился на пробоину в потолке чулана. -- Это я виноват, -- сказал он. -- Не кори себя, -- ответила мама. -- Наверно, тебе попалась старая и гнилая палка. Кто же мог знать! Нет, Муми-тролль и фрекен Снорк наверняка найдут дорогу домой! Конечно, они вернутся домой! -- Если их не съели, -- сказала малышка Мю. -- Муравьи -- то уж, наверно, покусали их так, что они теперь толще апельсинов! -- Ступай играть, а то останешься без сладкого, -- сказала Мюмла. Миса оделась в траур. Она уселась в угол и горько плакала. -- Ты что, в самом деле так их жалеешь? -- сочувственно спросил Хомса. -- Нет, самую малость, -- ответила Миса. -- Но я пользуюсь случаем и плачу обо всем, раз уж есть повод. -- Понятно, -- в недоумении сказал Хомса. Он попытался представить себе, как случилось несчастье. Он осмотрел дыру в крыше чулана и весь пол в зале. Единственное, что он обнаружил, это люк под ковром. Он вел прямо в черную клокочущую коду под домом. Хомса был необычайно заинтригован. -- Может, это мусоропровод? -- рассуждал он. -- Или вход в бассейн? Если, конечно, сюда не сбрасывали врагов? Но никто не обратил внимания на его открытие. Только малышка Мю легла на живот и стала смотреть в воду. -- Пожалуй, это люк для врагов, -- сказала она. -- Прекрасная ловушка для маленьких и больших негодяев! Весь день она пролежала здесь, надеясь увидеть негодяев, но, к сожалению, так ни одного и не увидела. Никто потом ни единым словом не упрекнуть Хомсу. Это случилось еще до обеда. Эмма не показывалась целый день и даже не явилась к обеду. -- Может быть, она заболела? -- спросила Муми-мама. -- Ничего подобного! -- сказала Мюмла. -- Просто она стащила так много сахару, что теперь питается только им. -- Голубушка, пойди-ка посмотри, не заболела ли она, -- устало попросила Муми-мама. Мюмла заглянула в угол, где спала Эмма, и сказала: -- Муми-мама спрашивает, не болит ли у вас, тетенька, живот? Подумать только, сколько сахару вы стащили! Эмма ощетинилась. Но прежде чем она нашлась что ответить, весь дом вздрогнул от сильного толчка и пол встал дыбом. Хомса увернулся от лавины обеденных тарелок, а все картины разом свалились и погребли под собою зал. -- Мы сели на мель! -- закричал Муми-папа придушенным голосом из-под бархатного занавеса. -- Мю! -- кричала Мюмла. -- Где ты, сестричка? Отзовись! Но малышка Мю не могла ответить, даже если бы захотела, потому что она скатилась через люк прямехонько в черную воду. Вдруг послышался отвратительный клохчущий звук. Это смеялась Эмма. -- Ха! -- сказала она. -- Вот вам за то, что свистели в театре! ГЛАВА ШЕСТАЯ О том, как отомстили Сторожу парка Если бы малышка Мю была чуть побольше, она бы непременно утонула. А она легко, словно пузырек, вынырнула из водоворота и, отфыркиваясь и отплевываясь, показалась на поверхности. Она плыла, как пробочка, и поток быстро уносил ее все дальше и дальше. "Страсть как забавно, -- подумала она. -- Вот уж удивится моя сестра!" Оглядевшись вокруг, она заметила плывшие рядом поднос для пирожков и шкатулку Муми-мамы. После недолгого раздумья (хотя на подносе еще оставалось несколько пирожков) она выбрала шкатулку и залезла туда. Покопавшись в содержимом шкатулки и спокойненько разрезав несколько клубков ангорской шерсти, она свернулась калачиком в уютной шерстяной ямке и безмятежно заснула. Шкатулка с нитками плыла и плыла. Ее занесло в заливчик, где дом сел на мель. Покачавшись в прибрежных камышах, шкатулка наконец увязла в иле. Но малышка Мю не проснулась. Она не проснулась даже тогда, когда рыболовный крючок взвился над ней и заДорогой читатель! Приготовься к неожиданности. цепился за шкатулку. Крючок дернулся разок-другой, леска натянулась, и шкатулка осторожно поплыла. Случайности и совпадения творят чудеса. Ничего не зная друг о друге и о приключениях друг друга, семейство муми-троллей и Снусмумрик случайно оказались в одном и том же заливе в самый вечер летнего солнцестояния. Это и в самом деле был Снусмумрик. В своей старой зеленой шляпе он стоял на берегу и таращился на шкатулку. -- Клянусь шляпой, это маленькая мюмла, -- сказал он и вынул трубку изо рта. Он коснулся малышки Мю крючком и приветливо сказал: -- Не бойся! -- Я даже муравьев не боюсь, -- ответила Мю и села в шкатулке. Они посмотрели друг на друга. В последний раз, когда они виделись, Мю была такой маленькой, что ее едва можно было разглядеть, поэтому нет ничего удивительного, что они не узнали друг друга. -- Агу, детка! -- сказал Снусмумрик и почесал за ухом. -- Сам ты "агу"! -- ответила Мю. Снусмумрик вздохнул. Он приехал сюда по важному делу, надеясь хоть немного побыть в одиночестве, прежде чем вернуться в Муми-долину. И вот какая-то растяпа-мюмла посадила своего ребенка в шкатулку с нитками. Ничего себе! -- Где твоя мама? -- спросил он. -- Ее съели, -- пошутила Мю. -- У тебя есть какая-нибудь еда? Снусмумрик показал трубкой на маленькую кастрюльку с горошком, попыхивающую над костром. Поблизости стояла другая кастрюлька с горячим кофе. -- Но ты небось пьешь только молоко? -- спросил он. Малышка Мю презрительно засмеялась. Не моргнув глазом она проглотила целых две чайных ложечки кофе и потом съела в придачу по крайней мере четыре горошины. Залив огонь водой, Снусмумрик протянул: -- Ну и ну! -- А теперь мне снова хочется спать, -- сказала малышка Мю. -- Но мне больше нравится спать в карманах. -- Ладно, -- сказал Снусмумрик и сунул ее в карман. -- Главное, что ты знаешь, чего хочешь. Клубок ангорской шерсти она прихватила с собой. А Снусмумрик отправился дальше по прибрежным лугам. Девятый вал, обессилев, присмирел в бухте. Здесь во всей своей красе царило лето. От извержения вулкана остались лишь облака пепла да чудесные темно-багровые закаты, которыми частенько любовался Снусмумрик. Он не имел ни малейшего представления о том, что случилось с его друзьями в Муми-доле, и полагал, что они все также мирно сидят на своей веранде и празднуют день летнего солнцестояния. Иногда ему приходила в голову мысль, что, наверное, Муми-тролль заждался его... Но прежде чем возвратиться, Снусмумрик должен был свести счеты со Сторожем парка. И дело это можно было уладить лишь в день летнего солнцестояния. Завтра все уже будет в порядке. Снусмумрик достал губную гармошку и принялся наигрывать старинную песенку Муми-тролля о том, "как все мелкие зверьки нацепляют бантики на хвосты". Малышка Мю тотчас проснулась и выглянула из кармана. -- Я тоже знаю эту песенку! -- закричала она. И Мю запела своим тоненьким и пронзительным, похожим на комариный писк, голоском: ...бантики, бантики, бантики все на хвосты нацепляют, хемули в новых коронах и новых венках щеголяют, скроется месяц, и Хомса запляшет рассветной порой. Миса, малютка, не нужно печалиться, спой! Утром, у Мумрика дома, в далеком саду алые блещут тюльпаны на ярком свету. Ночь исчезает. Лишь Мюмла в рассветном краю ищет везде, одинокая, шляпу свою! [Перевод Д. Закса.] -- Где ты слышала эту песню? -- удивленно спросил Снусмумрик. -- Ты спела почти без ошибок. Ты просто чудо-ребенок! -- В этом можешь не сомневаться, -- ответила малышка Мю. -- Кроме того, у меня есть секрет. -- Секрет? -- Да, секрет. Я знаю грозу, которая совсем не гроза, и знаю зал, который вертится как карусель. Но больше я ничего не скажу! -- У меня тоже есть секрет, -- сказал Снусмумрик. -- Он спрятан в моем рюкзаке. Скоро ты его увидишь, потому что я сведу старые счеты с этим негодяем! -- Большим или маленьким? -- спросила малышка Мю. -- Маленьким, -- ответил Снусмумрик. -- Это хорошо, -- сказала малышка Мю. -- С маленьким негодяем куда легче справиться. Довольная, она снова залезла в клубок ангорской шерсти, а Снусмумрик осторожно пошел вдоль длинного забора. То тут, то там висели таблички с надписями: СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ ВХОДИТЬ НА ТЕРРИТОРИЮ ПАРКА! Сторож со Сторожихой жили, само собой разумеется, в парке. Они подрезали и подстригали деревья, придавая им форму шара или куба. Дорожки в парке были прямые как стрелы. Не успевала травка подрасти, как ее тут же подстригали, и ей снова приходилось, напрягая все силы, тянуться вверх. Лужайки с подстриженной травой были обнесены высоким палисадом, и повсюду можно было прочесть надписи, сделанные большими черными буквами: запрещается то-то и то-то. В этот ужасный парк каждый день приходили двадцать четыре крошечных забитых малютки, которых ли бо забыли по той или иной причине, либо они сами потерялись. Это были мохнатые лесные малютки. Они ненавидели и этот парк, и песочницу, в которой их заставляли играть. Они хотели лазить по деревьям, стоять на голове, бегать по траве... Но этого не понимали ни Сторож, ни Сторожиха, которые сидели рядом и караулили их. Что оставалось делать малышам? Охотнее всего они закопали бы Сторожа и Сторожиху в песок, но были слишком малы, чтобы справиться с ними. И вот теперь в этот самый парк пришел Снусмумрик с малышкой Мю в кармане. Он крался вдоль забора, поглядывая на своего заклятого врага Сторожа. -- Как ты собираешься с ним поступить? -- спросила малышка Мю. -- Повесить, сварить или набить из него чучело? -- Напугать его, -- ответил Снусмумрик и еще крепче закусил трубку. -- На свете есть лишь одно-единственное существо, которое я по-настоящему ненавижу: Сторож в этом парке. Я хочу сорвать все его таблички с надписями о том, что запрещено! Снусмумрик принялся рыться в рюкзаке и вытащил оттуда большой мешок, полный маленьких блестящих белых семян. -- Что это? -- спросила Мю. -- Семена хатифнаттов, -- ответил Снусмумрик. -- Ну и ну! -- удивилась Мю. -- Разве хатифнатты появляются на свет из семян? -- Конечно, -- сказал Снусмумрик. -- Но все дело в том, что сеять эти семена нужно вечером в день летнего солнцестояния. Сквозь рейки ограды он начал осторожно бросать семена хатифнаттов на лужайки (правда, одно семя довольно далеко от другого, чтобы хатифнатты не сцепились лапками, когда появятся на свет). Опустошив мешочек, Снусмумрик сел на землю и стал ждать. Солнце клонилось к закату, но оно по-прежнему грело, и хатифнатты начали прорастать. То тут, то там на аккуратно подстриженных лужайках начали высовываться круглые белые головки, напоминавшие белоснежные шампиньоны. -- Посмотри вон на того, -- сказал Снусмумрик, -- скоро у него прорежутся глазки! И верно, через минуту на белом черепе показались два шарообразных глаза. -- Когда они рождаются, они особенно сильно заряжены электричеством, -- объяснил Снусмумрик. -- Смотри, теперь у них появляются лапки. Было слышно, как растут хатифнатты. Но Сторож ничего не замечал, он не слышал шороха, так как не спускал глаз с малышей. А кругом на лужайках сотнями пробивались хатифнатты. Еще только ножки оставались у них в земле. В парке запахло серой и жженой резиной. Сторожиха принюхалась. -- Чем это запахло в парке? -- спросила Сторожиха. -- Малышня, от кого из вас так пахнет? И тут по земле побежали слабые электрические разряды. Сторож забеспокоился, стал переминаться с ноги на ногу. Его металлические пуговицы начали потрескивать. Внезапно Сторожиха вскрикнула и вскочила на скамейку. Дрожащей рукой показала она на лужайки. Хатифнатты уже выросли до своих нормальных размеров и теперь сплошной стеной надвигались на Сторожа со всех сторон. Их притягивали наэлектризованные пуговицы его мундира. В воздухе парили микромолнии, и пуговицы на мундире Сторожа все чаще и чаще потрескивали. Вдруг у Сторожа засветились уши, заискрились волосы, потом морда! Миг -- и весь Сторож засветился. Словно сверкающее солнце, он покатился к воротам парка, преследуемый целой армией хатифнаттов. А Сторожиха уже перелезала через забор. Только малыши, страшно удивленные, по-прежнему сидели в песочнице. -- Здорово! -- восхищенно сказала маленькая Мю. -- Точно! -- ответил Снусмумрик и сдвинул шляпу на затылок. -- А теперь мы сорвем все таблички, и пусть каждая травка растет, как ей заблагорассудится! Всю свою жизнь Снусмумрик мечтал сорвать таблички, запрещавшие все, что ему нравилось, и теперь дрожал от нетерпения. Наконец-то! Он начал с таблички "КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ!". Затем схватил табличку "ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ!". Потом полетела в сторону табличка "ЗАПРЕЩАЕТСЯ СМЕЯТЬСЯ И СВИСТЕТЬ!". А вслед за ней отправилась табличка "ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ!". Лесные малыши таращили на него глаза, все больше и больше удивляясь. Мало-помалу они поверили, что он пришел спасти их. Они выскочили из песочницы и обступили его. -- Ступайте домой, малыши! -- объявил Снусмумрик. -- Ступайте куда хотите! Но они не расходились, а шли за ним по пятам. И даже когда была сорвана последняя табличка и Снусмумрик поднял свой рюкзак, чтобы отправиться в путь. они по-прежнему не отставали от него. -- Хватит, детки! -- сказал Снусмумрик. -- Ступайте домой, к мамам! -- А вдруг у них нет мам? -- предположила малышка Мю. -- Но я ведь не привык возиться с малявками, -- испуганно сказал Снусмумрик. -- Я даже не знаю, нравятся ли они мне! -- Зато ты нравишься им, -- сказала Мю и улыбнулась. Снусмумрик взглянул на притихшую стайку восхищенных малышей, пристроившихся у его ног. -- Можно подумать, что мне мало тебя одной, -- сказал он. -- Ну ладно, ничего не поделаешь. Пошли! Начнется теперь канитель! Снусмумрик зашагал по лугам в сопровождении двадцати четырех очень серьезных малышей. Его одолевали мрачные мысли о том, что же он станет делать, когда они проголодаются, или промочат ножки, или у них заболят животики. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Об опасностях, которые грозят в ночь летнего солнцестояния День летнего солнцестояния был на исходе. В половине одиннадцатого вечера Снусмумрик кончил строить шалаш из еловых веток для своих двадцати четырех малышей. В то же самое время на другом конце леса Муми-тролль и фрекен Снорк замерли на месте, прислушиваясь. Колокольчик, звеневший в тумане, умолк. Лес спал, а маленький домик печально смотрел на них своими черными окошками. В домике сидела Филифьонка и слушала, как тикали часы; время шло. Иногда она подходила к окну и вглядывалась в светлую ночь, и тогда колокольчик, украшавший кончик ее колпачка, позвякивал. Обычно звон колокольчика подбадривал Филифьонку, но нынешним вечером он только усиливал ее тоску. Она тяжело вздыхала, ходила взад и вперед, садилась и снова вставала. Она поставила на стол тарелки, три стакана и букет цветов, а на плите стоял кекс, совершенно почерневший от ожидания. Филифьонка взглянула на часы и гирлянды листьев над дверью, потом посмотрела на себя в зеркало, оперлась руками о стол и заплакала. Колпачок съехал ей на лоб, так что колокольчик звякнул (всего один печальный звук), и слезы медленно закапали в пустую тарелку. Не всегда легко быть филифьонкой. И вот тогда кто-то постучал в дверь. Филифьонка встрепенулась, вытерла слезы и открыла дверь. -- О... -- разочарованно протянула она. -- С праздником, с Ивановым днем! -- сказала фрекен Снорк. -- Спасибо, -- смущенно ответила Филифьонка. -- Спасибо, вы очень любезны. Доброго и вам праздника! -- Мы зашли только спросить об одном доме, вернее, не появлялся ли здесь в последнее время некий театр? -- спросил Муми-тролль. -- Театр? -- подозрительно переспросила Филифьонка. -- Нет, наоборот, ничего похожего... Наступило молчание. -- Ну тогда мы пошли, -- сказал Муми-тролль. Фрекен Снорк взглянула на накрытый стол и на гирлянды над дверью. -- Желаем хорошо отпраздновать сегодняшний день, -- доброжелательно сказала она. Тут лицо Филифьонки сморщилось, и она снова расплакалась. -- Не будет никакого праздника, -- всхлипывала она. -- Пирог сохнет, цветы увядают, время идет, и никто не приходит. Они и в этом году не придут! У них нет никаких родственных чувств! -- Кто не приходит? -- сочувственно спросил Муми-тролль. -- Мой дядюшка и его жена! -- воскликнула Филифьонка. -- Я каждое лето посылаю им открытки с приглашением на праздник летнего солнцестояния, а они все не приходят и не приходят. -- Тогда пригласи кого-нибудь другого, -- предложил Муми-тролль. -- А у меня других родственников нет, -- ответила Филифьонка. -- И разве это не мой долг -- приглашать родных на обед в праздничные дни? -- Значит, сама-то ты не находишь в этом удовольствия? -- спросила фрекен Снорк. -- Конечно, нет, -- устало ответила Филифьонка, присаживаясь к столу. -- Мой дядюшка и его жена вовсе не симпатичные. Муми-тролль и фрекен Снорк присели возле нее. -- Может, им тоже в этом мало радости? -- предположила фрекен Снорк. -- А вместо них ты не можешь пригласить нас, ведь мы такие симпатичные?! -- Неужели? -- удивилась Филифьонка. Видно было, что она призадумалась. Вдруг кисточка на ее колпачке прип