, - очевидно, в шутку - с ног до головы обмотали Робинсона обрывками бинтов. Да и оба "носильщика" время от времени прыскали от смеха. Но здесь было не место приводить Робинсона в чувство, ведь кругом кишели торопливые прохожие, не обращая внимания на группу у носилок, они нередко, словно заправские гимнасты, перепрыгивали через Робинсона, а шофер, нанятый на деньги Карла. кричал: - Вперед! Вперед! Лифтеры из последних сил подняли носилки, Робинсон схватил Карла за руку и льстиво сказал; - Ну, поедем, поедем, а? В самом деле, не лучше ли Карлу в таком виде укрыться в машине? И он сел рядом с Робинсоном, который тут же положил голову ему на плечо. Лифтеры, как бывшие коллеги, сердечно пожали Карлу руку, и шофер резко вырулил на дорогу. Казалось, авария неизбежна, но гигантская транспортная река спокойно вобрала в себя и прямой как стрела путь этого автомобиля. Глава седьмая. УБЕЖИЩЕ Судя по всему, автомобиль остановился на далекой окраинной улице, так как кругом царила тишина, на краю тротуара, сидя на корточках, играли дети. Какой-то человек, перекинув через плечо груду старого платья, что-то призывно кричал и смотрел при этом на окна домов. От усталости Карл чувствовал себя неприкаянно, ступив из автомобиля на асфальт, освещенный теплыми лучами утреннего солнца. - Ты в самом деле здесь живешь? - крикнул он в машину. Робинсон, который всю дорогу мирно спал, пробурчал нечто похожее на подтверждение, как будто бы ожидал, что Карл вынесет его наружу на руках. - Тогда мне здесь больше нечего делать. Будь здоров! - сказал Карл и зашагал было по идущей под уклон улице. - Но, Карл, ты что это надумал? - воскликнул Робинсон и, встревоженный, привстал в кабине, хотя колени у него дрожали. - Мне нужно идти, - сказал Карл, отметив, как быстро очухался Робинсон. - Без пиджака? - спросил тот. - На пиджак я как-нибудь заработаю, - ответил Карл, ободряюще кивнул Робинсону, взмахнул на прощание рукой и в самом деле ушел бы, если бы шофер не крикнул: - Минутку терпения, сударь! Вот ведь досадная неприятность: шофер требовал доплат, он ждал у гостиницы, а это тоже стоит денег. - Ну да, - выкрикнул из автомобиля Робинсон, - мне же пришлось долго ждать тебя. Ты обязан дать ему еще хоть сколько-нибудь. - Да, да, конечно, - поддакнул шофер. - Само собой, если б у меня хоть что-то было, -сказал Карл, шаря по карманам, хотя прекрасно знал, что поиски напрасны. - Я могу взять деньги только с вас, - заявил шофер и встал напротив, широко расставив ноги, - с больного человека требовать грешно. От подъезда отделился молодой парень с изъеденным носом и остановился в нескольких шагах, прислушиваясь. Полицейский, совершавший обход участка, заметил человека без пиджака и тоже остановился. Робинсон, заметив полицейского, по глупости крикнул ему в окошко автомобиля: - Все в порядке! Все в порядке! - словно полицейского можно было прогнать, как муху. Когда полицейский остановился, следившие за ним тоже обратили внимание на Карла с шофером и рысью подбежали ближе. В подворотне напротив появилась старуха и уставилась в их сторону. - Россман! - послышалось сверху. Это с балкона последнего этажа кричал Деламарш, Сам он был плохо различим на фоне белесо-голубого неба; кажется, он стоял в домашнем халате и рассматривал улицу в театральный бинокль. Рядом с ним под раскрытым ярко-красным зонтиком как будто бы сидела женщина. - Алло! - крикнул Деламарш еще громче, чтобы его расслышали. - Робинсон тоже здесь? "Да" Карла было усилено вторым, куда более громким "да" Робинсона. - Алло! - крикнул Деламарш. - Я сейчас спущусь! Робинсон высунулся из автомобиля. - Вот это человек! - похвалил он Деламарша, адресуясь к Карлу, шоферу, полицейскому и ко всем желавшим слушать. Наверху, на балконе, куда по рассеянности еще поглядывали, хотя Деламарш оттуда ушел, из-под зонтика выбралась крупная женщина в мешковатом красном платье, взяла с перил бинокль и посмотрела в него на людей внизу, которые мало-помалу отвели глаза Карл в ожидании Деламарша смотрел на ворота дома и дальше - во двор, по которому почти Беспрерывной чередой тянулись грузчики; каждый из них нес на плече небольшой, но явно очень тяжелый ящик. Шофер отошел к своему автомобилю и, чтобы не терять" времени зря, протирал тряпкой фары. Робинсон с пристрастием ощупывал свои руки-ноги, видимо сам удивляясь незначительности испытываемой боли, нагнув голову, принялся осторожно разматывать толстую повязку на ноге. Полицейский привычно держал обеими руками свою черную дубинку и спокойно ждал, с неистощимым терпением, каким и должен обладать человек его профессии, несет ли он обычную службу или находится в засаде. Парень с изъеденным носом уселся на тумбу у ворот, вытянув перед собой ноги. Дети потихоньку, маленькими шажками, приблизились к Карлу - в голубой рубашке, без пиджака, он казался им самым важным из всех, хотя и не обращал на них внимания. По времени, прошедшему до появления Деламарша, можно было оценить порядочную высоту этого дома. А Деламарш спустился очень даже торопливо, кое-как запахнувшись в халат. - Ну, наконец-то! - вскричал он обрадованно и вместе с тем строго. При каждом его широком шаге на мгновение приоткрывалось цветное нижнее белье. Карл удивился, почему здесь, в городе, в громадном доходном доме Деламарш разгуливает по улице совсем по-домашнему, будто на собственной вилле. Как и Робинсон, Деламарш очень изменился. Его смуглое, чисто выбритое, тщательно умытое лицо грубой лепки выглядело высокомерно и внушительно. Глаза, теперь почти всегда прищуренные, поражали своим ярким блеском. Его фиолетовый халат, правда, был старый, в пятнах и для него великоват, однако на фоне этого неприглядного одеяния красовался солидный темный галстук из плотного шелка. - Ну? - спросил он всех сразу. Полицейский подступил поближе и прислонился к капоту автомобиля. Карл коротко пояснил: - Робинсон несколько утомлен, но, если постарается, лестницу одолеет; шофер же ожидает денег в дополнение к той сумме, которую я уже заплатил за поездку. А теперь я ухожу. До свидания. - Ты не уйдешь, - сказал Деламарш. - Я ему то же самое сказал, - отозвался из автомобиля Робинсон. - И все-таки я ухожу, - отрезал Карл и сделал несколько шагов. Но Деламарш догнал его и силой заставил вернуться. - Я сказал: ты остаешься! - воскликнул он. - Да отцепитесь вы от меня, - сказал Карл и приготовился, в случае чего, добиться свободы кулаками, как ни малы были шансы на успех против такого человека, как Деламарш. Но тут находились и полицейский, и шофер; по в целом спокойной улице нет-нет да и проходили группы рабочих - допустят ли эти люди, чтобы Деламарш обошелся с ним несправедливо? Карл не хотел бы остаться с ним один на один в комнате, ну а здесь? Сейчас Деламарш спокойно расплачивался с шофером, который, усиленно кланяясь, быстренько прибрал незаслуженно крупную сумму и из благодарности подошел к Робинсону и заговорил с ним, очевидно, о том, как удобнее выбраться из машины. Карл решил, что остался без присмотра; возможно, Деламарша больше устроит его безмолвное исчезновение; и если уж избегать ссоры, то лучше всего так, и Карл быстро зашагал по мостовой. Дети кинулись к Деламаршу, чтобы обратить его внимание на бегство Карла, но его вмешательство не понадобилось, так как полицейский вскинул дубинку и скомандовал: - Стой! Как твоя фамилия? - спросил он, сунул дубинку под мышку и медленно вытащил блокнот. Только теперь Карл рассмотрел его: сильный, кряжистый, но почти совсем седой. - Карл Россман, - сказал он. - Россман, - повторил полицейский, явно потому только, что был человеком медлительным и обстоятельным. Однако же Карл, по сути впервые столкнувшийся с американскими властями, уже в этом повторении усмотрел известную подозрительность. Да, дела его определенно незавидны, ведь даже Робинсон, у которого своих забот хватало, оживленно жестикулируя, просил Деламарша прийти на выручку Карлу. Но Деламарш энергично мотнул головой: дескать, я вмешиваться не стану - и бесстрастно наблюдал за событиями, спрятав руки в огромных карманах халата. Парень на тумбе у ворот объяснял только что вышедшей со двора женщине обстоятельства происшествия. Дети стояли полукругом позади Карла и молча таращились на полицейского. - Предъяви документы, - сказал полицейский. Вопрос был, пожалуй, формальный, ведь, раз ты без пиджака, едва ли у тебя с собой много документов. Поэтому Карл молчал, надеясь, что сможет обстоятельнее ответить на следующий вопрос и таким образом замять дело с отсутствием документов. Но следующий вопрос был: - Значит, документов у тебя нет? Карл вынужден был ответить? - При себе - нет. - Плохо, - сказал полицейский, задумчиво осмотрелся и постучал двумя пальцами по обложке своего блокнота. - Работаешь где-нибудь? - спросил он наконец. - Я был лифтером, - сказал Карл. - Ты был лифтером, но теперь-то уже нет, чем же ты живешь сейчас? - Буду искать новую работу, - Значит, тебя уволили? - Да, час назад. - Внезапно? - Да, - сказал Карл и, как бы извиняясь, поднял руку. Он не мог рассказывать тут всю историю, да если б это и было возможно, то все равно оказалось бы бесполезно - рассказом о перенесенной несправедливости не предотвратить несправедливость угрожающую. И коль скоро ни доброта старшей кухарки, ни проницательность старшего администратора не помогли ему отстоять свои права, то здесь, на улице, вообще нечего ожидать. - Вот так, без пиджака, тебя и уволили? - спросил полицейский. - Ну да, - сказал Карл; выходит, и в Америке власти тоже спрашивают о том, что и так очевидно. (Как же злился его отец на нелепые расспросы чиновников, пока хлопотал о заграничном паспорте!) Карлу до смерти хотелось сбежать, спрятаться где-нибудь и не слышать больше этих вопросов. Ведь полицейский задал тот самый вопрос, которого Карл боялся как огня и оттого, вероятно, вел себя неосмотрительнее, чем в нормальных... обстоятельствах. - В какой же гостинице ты служил? Карл опустил голову и не ответил, на это он не хотел -отвечать ни в коем случае. Нельзя допустить, чтобы его вернули в "Оксиденталь", да еще под конвоем полицейского, чтобы там начались допросы, на которые вызовут его друзей и недругов, чтобы старшая кухарка потеряла остатки уважения к Карлу, она-то надеется, что он - в пансионе Бреннера, а увидит его под конвоем полицейского, без пиджака, без ее визитной карточки; старший администратор, тот, наверное, только понимающе кивнет, а старший портье заговорит о деснице Господней, которая настигла-таки мошенника. - Он служил в отеле "Оксиденталь", - сказал Деламарш, став рядом с полицейским. - Нет! - крикнул Карл и даже ногой топнул. - Это неправда! Деламарш смотрел на него, иронически кривя губы, словно мог и еще кое-что порассказать. Неожиданная вспышка Карла переполошила детей, и они отбежали поближе к Деламаршу, предпочитая смотреть на Карла с безопасного расстояния. Робинсон высунул голову из окошка автомобиля и недвижно замер в напряженном ожидании, только ресницы время от времени вздрагивали. Парень у ворот от удовольствия хлопнул в ладоши, женщина рядом толкнула его локтем, чтобы он угомонился. Грузчики как раз устроили перерыв на завтрак, в руках у каждого появились огромные кружки с черным кофе, в который они обмакивали батоны. Кое-кто уселся прямо на бровку тротуара, все очень громко прихлебывали кофе. - По-видимому, вы знаете этого молодого человека? - спросил полицейский Деламарша. - Лучше, чем хотелось бы, - ответил тот. - В свое время я сделал для него много хорошего, а он мне за это отплатил злом, что вам, наверное, понятно даже после столь короткого допроса, который вы ему устроили. - Да, - сказал полицейский, - ушлый малый. - Вот именно, - подтвердил Деламарш, - но это еще не самое скверное его качество. - Даже так? - Да, - сказал Деламарш; он уже разглагольствовал вовсю и при этом так жестикулировал в карманах, что весь халат мотался из стороны в сторону, - это тот еще субчик! Я и мой друг - он там, в автомобиле, - помогли ему в беде, он тогда понятия не имел об американском образе жизни, только-только приехал из Европы, где тоже оказался не у дел; ну, мы взяли его с собой, позволили ему с нами жить, все ему объяснили, хотели раздобыть ему работу, думали сделать из него порядочного человека, вопреки всем настораживающим приметам; а он однажды ночью попросту исчез, скрылся, да еще при таких обстоятельствах, о которых я лучше умолчу. Так оно было или нет? - спросил в конце концов Деламарш и дернул Карла за рукав рубашки. - Эй, ребятня, назад! - крикнул полицейский, потому что дети подобрались уже настолько близко, что Деламарш чуть не споткнулся об одного из них. Между тем грузчики, ранее недооценившие возможности поразвлечься допросом, навострили уши и тесным кольцом собрались позади Карла, который теперь не смог бы сделать назад и шага, да к тому же все время слышал невнятицу их голосов: грузчики больше шумели, чем разговаривали на совершенно непонятном английском, по-видимому изрядно сдобренном славянскими выражениями. - Спасибо за информацию, - сказал полицейский и взял под козырек. - На всякий случай я заберу его с собой и сдам в отель "Оксиденталь". Но Деламарш возразил: - Я должен просить вас пока что уступить мальчишку мне, мне нужно с ним кое-что уладить. Обязуюсь потом лично доставить его в гостиницу. - Этого я сделать не могу, - сказал полицейский. Деламарш продолжил: - Вот вам моя визитная карточка. Полицейский с уважением осмотрел карточку, но заявил, любезно улыбаясь: - Нет, это ни к чему. Если до сих пор Карл опасался Деламарша, то теперь видел в нем единственный шанс на спасение. Правда, его старания отбить Карла у полицейского весьма подозрительны, но, во всяком случае, его будет легче, чем официального блюстителя порядка, упросить не возвращаться в гостиницу. И если Карл даже явится туда под руку с Деламаршем, это куда лучше, чем под конвоем полицейского. Но пока что Карлу, само собой, нельзя было и виду показывать, что он предпочитает остаться с Деламаршем, иначе все пропало. И он с беспокойством смотрел на руку полицейского, которая могла в любое мгновение подняться, чтобы схватить его. - Я должен по крайней мере узнать, почему его так внезапно уволили, - сказал наконец полицейский, пока Деламарш с досадой смотрел в сторону и мял в пальцах визитную карточку. - Но он вовсе не уволен! - неожиданно для всех выкрикнул Робинсон и, опершись на шофера, высунулся из автомобиля. - Наоборот, у него же там прекрасное место. Он - главный в общей спальне и может приводить туда кого угодно. Просто он ужасно занят, и, если хочешь от него что-то получить, ждать приходится долго. Он все время торчит у старшего администратора или у старшей кухарки и является их доверенным лицом. Об увольнении не может быть и речи. Не знаю, зачем он так сказал. С чего это его должны уволить? В гостинице со мной произошло несчастье, и он получил задание доставить меня домой и, поскольку был в тот момент без пиджака, так, без пиджака, и поехал. Не мог же я дожидаться, пока он сходит за пиджаком. - Вот так, - сказал Деламарш, разводя руками, будто упрекая полицейского в недостатке знания людей, и эти его слова, казалось, внесли полную ясность в неопределенное свидетельство Робинсона. - Но правда ли это? - уже нерешительно спросил полицейский. - И если правда, зачем парень говорит, что уволен? - Надо ответить, - сказал Деламарш. Карл посмотрел на полицейского, которому приходится улаживать отношения чужих, думающих только о себе людей, и в какой-то мере проникся его заботами. Он решил не врать и крепко сцепил руки за спиной. В воротах появился приказчик и хлопнул в ладоши, давая грузчикам знак, что пора продолжать работу. Они выплеснули гущу из кружек и молча вразвалку потянулись во двор. - Так мы никогда не кончим, - сказал полицейский и хотел схватить Карла за плечо. Тот непроизвольно от. прянул назад, почувствовал свободное пространство, открывшееся сзади после ухода грузчиков, повернулся и, сделав для начала несколько огромных прыжков, пустился наутек. Дети все, как один, вскрикнули и, протянув ручонки, пробежали немного следом. - Держи его! - закричал полицейский и, то и дело повторяя этот призыв, бросился вдогонку за Карлом бесшумными, пружинистыми, говорящими о большой силе и тренировке прыжками по длинной, почти безлюдной улице. К счастью для Карла, дело происходило в рабочем квартале. А рабочие с властями не заодно. Карл бежал посреди мостовой, так как там было меньше препятствий, и видел, как тут и там на тротуарах останавливаются рабочие и спокойно наблюдают за ним, в то время как полицейский с криком "Держи его!" все время указывал дубинкой на Карла и бежал, держась именно тротуара. Шансов у Карла было мало, и они совсем почти исчезли, когда полицейский, приблизившись к поперечным улочкам, где наверняка тоже патрулировали полицейские, разразился прямо-таки оглушительным свистом. Единственным преимуществом Карла была его легкая одежда; он летел, вернее, несся по идущей все более под уклон мостовой; от усталости он плохо себя контролировал и часто делал слишком высокие, отнимающие время, бесполезные скачки. Кроме того, полицейский бежал не задумываясь, цель все время была у него перед глазами, для Карла же бег был, по сути, делом второстепенным, прежде всего он должен был обдумывать свой путь, выбирать одну из многочисленных возможностей, снова и снова принимать решение. Пока что его несколько отчаянный план заключался в том, чтобы избегать переулков, неизвестно ведь, на что таи можно нарваться, вдруг угодишь прямиком в полицейский участок; до поры до времени он решил держаться этой хорошо обозримой улицы, которая лишь далеко внизу выбегала на мост, теряющийся в испарениях и солнечной дымке. Решив так, он приготовился ускорить бег и побыстрее миновать ближайшую поперечную улицу, как вдруг увидел впереди, совсем близко, полицейского, который, подкарауливая его, прижался к темной стене лежащего в тени дома, чтобы, улучив подходящий момент, броситься на беглеца. Теперь выручить мог только переулок, и, когда из этого переулка Карла вдобавок еще и окликнули - ему, правда, сначала показалось, что он ослышался, потому что в ушах уже давным-давно шумело, - он без колебаний, резко, чтобы захватить полицейских врасплох, свернул в этот переулок. Не успел он сделать и двух прыжков - что его звали по имени, он уже опять забыл, ведь и второй полицейский тоже засвистел, и сил у этого блюстителя порядка явно хоть отбавляй, прохожие в переулке словно бы прибавили шагу, - не успел он сделать и двух прыжков, как чья-то рука высунулась из входной двери и со словами "Тише! Тише!" втащила его в темный подъезд. Это был Деламарш - запыхавшийся, разгоряченный, волосы слиплись от пота. Халат он сунул под мышку и был в одной рубашке и кальсонах. Дверь, которая, собственно говоря, была не парадной, а просто невзрачным боковым входом, он сразу же закрыл и запер. - Секундочку. - Деламарш, тяжело дыша, прислонился высоко поднятой головой к стене, Карл буквально повис у него на руках и, почти теряя сознание, припал лицом к его груди. - А они бегут, - сказал Деламарш и, прислушиваясь, указал пальцем в сторону двери. Действительно, полицейские пробежали мимо, их топот гулко отдавался в пустом переулке. - А ты совсем обессилел, - сказал Деламарш Карлу, который все еще задыхался и не мог вымолвить ни слова. Деламарш бережно усадил его на пол, опустился рядом на колени и несколько раз отер рукою его лоб. - Уже лучше, - выдохнул Карл и с трудом встал. - Тогда пошли, - сказал Деламарш, снова надел свой халат и двинулся в путь, подталкивая перед собой Карла, который от слабости головы не мог поднять. Время от времени Деламарш встряхивал Карла, стараясь его приободрить. - Неужто устал? - спросил он. - Ты-то мог мчаться на просторе, словно рысак, а мне пришлось гнать через эти треклятые дворы и переходы. Но, к счастью, я тоже неплохо бегаю. - Он самодовольно хлопнул Карла по спине. - Иногда полезно этак посоревноваться с полицией. - Я устал еще до того, как кинулся бежать, - сказал Карл. - Для плохого бега нет оправданий, - сказал Деламарш. - Если бы не я, они тебя давным-давно бы сцапали. - Согласен. Я вам очень обязан. - Еще бы, - сказал Деламарш. Они шли по узкому длинному коридору, вымощенному темными гладкими плитками. То справа, то слева открывался вход на лестницу или другой коридор, побольше. Взрослых почти не было видно, только дети играли на ступеньках. В одном месте у перил стояла маленькая девочка и плакала, так что все ее лицо блестело от слез. Заметив Деламарша, она, жадно хватая ртом воздух, взбежала по лестнице и успокоилась только на самом верху, когда, обернувшись несколько раз, убедилась, что никто ее не преследует и преследовать не собирается. - Я ее давеча сбил с ног, - засмеялся Деламарш и погрозил ей кулаком, после чего она с визгом кинулась еще выше. Дворы, которыми они проходили, тоже были почти сплошь безлюдны. Лишь кое-где толкал перед собой двухколесную тележку рассыльный да женщина наполняла у колонки кувшин, мерным шагом пересекал двор почтальон, старик с седыми усами сидел, скрестив ноги, у застекленной двери и курил трубку, выгружали ящики перед экспедиционной конторой, праздные лошади мотали головами, человек в рабочем халате, с бумагами в руке наблюдал за выгрузкой; в какой-то конторе было открыто окно, и служащий, сидя за столом, обернулся и задумчиво поглядел на проходивших мимо Карла и Деламарша. - Более спокойного местечка нельзя и пожелать, - заметил Деламарш. - Вечером тут часок-другой бывает очень шумно, но днем всегда тишина и порядок. Карл кивнул, тишина показалась ему чрезмерной. - Я не смог бы жить в другом месте, - продолжал Деламарш, - так как Брунельда совершенно не выносит шума. Ты знаешь Брунельду? Ну да ничего, сейчас увидишь. На всякий случай предупреждаю, веди себя как можно тише. Когда они подошли к лестнице, ведущей в жилище Деламарша, автомобиль уже уехал, а парень с изъеденным носом, ничуть не удивившись возвращению Карла, сообщил, что отнес Робинсона наверх. Деламарш только кивнул ему в ответ, словно парень был его слугой, выполнившим свою естественную обязанность, и потащил за собой Карла, нерешительно оглядывавшегося на солнечную улицу. - Сейчас придем, - повторял Деламарш, поднимаясь по ступенькам, но его обещание никак не хотело сбываться, лестничные марши тянулись один за другим, только неприметно меняли направление. Один раз Карл даже остановился - не от усталости вообще-то, но в отчаянии от лестничной бесконечности. - Квартира, конечно, расположена очень высоко, - сказал Деламарш, когда они пошли дальше, - но в этом есть свои преимущества. На улицу выходишь редко, целыми днями сидишь в халате - очень уютно. Да и гости на такую верхотуру взбираться не любят. "Откуда же эти гости возьмутся?" - подумал Карл. Наконец на площадке перед закрытой дверью обнаружился Робинсон, - значит, добрались; лестница же так и не кончилась, она уходила дальше в полумрак, и ничто как будто не сулило ее скорого завершения. - Я так и думал, - сказал Робинсон тихо, словно все еще страдал от боли. - Деламарш его приведет! Россман, что было бы с тобой без Деламарша?! Робинсон стоял в нижнем белье, пытаясь, насколько это было возможно, завернуться в маленькое одеяло, с которым его выдворили из отеля; непонятно было, почему он не вошел в квартиру, а торчал здесь с риском выставить себя на посмешище перед возможными прохожими. - Она спит? - спросил Деламарш. - Не думаю, - ответил Робинсон, - но все-таки решил дождаться тебя. - Для начала выясним, спит ли она, - сказал Деламарш и склонился к замочной скважине. Довольно долго он вертел головой, присматриваясь и так и этак, потом выпрямился и сказал: - Ее плохо видно, шторы опущены. Она сидит на канапе, может быть, и спит. - Разве она больна? - спросил Карл, так как Деламарш словно бы просил совета. Но тут он возмущенно бросил: - Больна?! - Он же не знает ее, - снисходительно сказал Робинсон. Чуть подальше вышли в коридор две женщины, старательно вытирая фартуком руки, они посматривали на Деламарша и Робинсона и, кажется, говорили о них. Из другой двери выскочила совсем еще юная девушка с блестящими светлыми волосами и, протиснувшись между женщинами, подхватила их под руки. - Вот противные бабы, - сказал Деламарш тихо, вероятно только оберегая сон Брунельды. - Ничего, скоро я заявлю на них в полицию и тогда отдохну от них годик-другой. Не смотри туда, - шикнул он на Карла, который не находил ничего дурного в том, чтобы рассматривать женщин, раз уж приходится ждать в коридоре пробуждения Брунельды. Карл сердито тряхнул головой: дескать, Деламарш ему не указчик - и, чтобы подчеркнуть это, хотел было подойти к женщинам, но тут уж Робинсон со словами: "Россман, поберегись!" - оттащил его назад, а Деламарш, и без того взбешенный поведением Карла, от громкого смеха девчушки вконец рассвирепел и, размахивая руками, ринулся к женщинам, но тех как ветром сдуло - каждую в свою дверь. - Вот так мне частенько приходится очищать здешние коридоры, - сказал Деламарш, возвращаясь медленным шагом; тут он вспомнил об ершистости Карла и добавил: - Но от тебя я жду совершенно другого поведения, иначе тебе не поздоровится. Тут из комнаты вопросительно послышалось с усталыми, кроткими интонациями: - Деламарш? - Да, - ответил Деламарш, добродушно взглянув на дверь, - нам можно войти? - О да, - ответили изнутри, и Деламарш, бросил взгляд на парочку, стоявшую в ожидании позади него, медленно открыл дверь. Они очутились в полной темноте. Штора на балконной двери - окон не было вовсе - была спущена до самого пола и почти не пропускала света, вдобавок комната была переполнена мебелью и увешана одеждой и оттого казалась еще мрачнее. Воздух был спертый и явственно пах пылью, скопившейся в местах, недоступных даже для старательной руки. Первое, на что Карл обратил внимание, были три шкафа, стоявшие впритык один за другим. На канапе лежала женщина, ранее смотревшая вниз с балкона. Ее красное платье на спине задралось кверху и длинным хвостом свисало до полу, чуть не до колен обнажив ее ноги, обтянутые белыми шерстяными чулками, туфель на ней не было. - Жарко, Деламарш, - сказала она, отвернула лицо от стены, небрежно протянув Деламаршу руку, которую тот схватил и поцеловал. Карл не мог оторвать глаз от ее двойного подбородка, повторявшего все движения Брунельдиной головы. - Может, поднять шторы? - спросил Деламарш. - Только не это, - ответила она с закрытыми глазами и словно в отчаянии, - тогда будет еще хуже. Карл подошел к изножию канапе, чтоб получше разглядеть женщину; странно, что она жалуется, жара-то самая обыкновенная. - Погоди, сейчас я тебе помогу, - робко произнес Деламарш, расстегнул ей верхние пуговки, освободив шею и верхнюю часть груди, в вырезе мелькнуло даже тонкое кремовое кружево сорочки. - Кто это? - вдруг спросила женщина, указывая пальцем на Карла, - и почему он так смотрит на меня? - Ты скоро понадобишься для дела, - сказал Деламарш Карлу и отодвинул его в сторону, одновременно успокаивая женщину: - Это просто мальчишка, он будет тебе прислуживать. - Но мне никто не нужен! - воскликнула она. - Зачем ты приводишь в дом чужих людей! - Но ты же все время мечтала о прислуге, - сказал Деламарш, присев на корточки, ведь возле Брунельды, несмотря на ширину канапе, свободного места не было. - Ах, Деламарш, - сказала она, - ты никак не желаешь меня понять. - В данном случае я действительно тебя не понимаю, - отозвался Деламарш, взяв ее лицо в ладони. - Но это не беда, если хочешь, он сию же минуту исчезнет. - Раз уж он здесь, пусть остается, - снова заговорила она, и, хотя особого дружелюбия в этих словах, пожалуй, не было, Карл от усталости почувствовал такую благодарность к ней, что, все еще в смутных мыслях об этой бесконечной лестнице, которую, быть может, придется сейчас снова одолевать, переступил через мирно почивавшего на своем одеяле Робинсона и, не обращая внимания на сердитую жестикуляцию Деламарша, сказал: - Спасибо вам хотя бы за то, что вы позволяете мне остаться здесь еще немного. Я не смыкал глаз, кажется, целые сутки, при том что изрядно поработал и напереживался по разным поводам. Я ужасно устал. Сейчас я даже толком не понял, куда попал. Дайте мне поспать часок-другой, а потом можете с чистой совестью выпроводить меня, и я охотно уйду. - Ты можешь вообще остаться здесь, - сказала женщина и прибавила иронически: - Места у нас в избытке, как видишь. - Значит, придется тебе уйти, - сказал Деламарш, - ты нам не нужен. - Нет, пусть остается, - возразила женщина совершенно серьезно. И Деламарш, как бы исполняя ее желание, сказал Карлу: - Тогда устраивайся. - Он может лечь на шторы, только пускай снимет ботинки, чтобы ничего не порвать. Деламарш показал Карлу место, которое она имела в виду. Между дверью и шкафами высилась огромная куча разного рода оконных штор. Если ее разобрать, тяжелое сложить в самом низу, а вверху - более легкое и, наконец, вытащить торчащие из кучи многочисленные карнизы и деревянные кольца, то получилось бы вполне сносное ложе, а так это была просто шаткая разъезжающаяся груда, но, несмотря на это, Карл тут же улегся - слишком он устал для особых приготовлении ко сну, да и не хотел обременять хозяев лишней суетой. Он уже почти заснул, когда услышал громкий крик, приподнялся и увидел, что Брунельда, сидя на канапе, обнимает стоящего на коленях Деламарша. Карл, смущенный этой сценою, опять улегся и поглубже зарылся в шторы, чтобы продолжить сон. Здесь он и двух дней не выдержит, это совершенно ясно, но тем нужнее ему сон; выспится как следует, а на свежую голову быстро примет правильное решение. Но Брунельда уже заметила вытаращенные спросонья глаза Карла, которые один раз ее уже напугали, и громко воскликнула: - Деламарш, я умираю от духоты, мне нужно раздеться, мне нужно искупаться, отошли их обоих из комнаты куда хочешь - в коридор, на балкон, - только чтобы я их больше здесь не видела! Быть в собственной квартире и совершенно не иметь покоя! Если бы мы остались одни, Деламарш! О Боже, они все еще здесь! Как посмел этот бесстыдник Робинсон разлечься тут, при даме, в нижнем белье! А этот чужой мальчишка, только что глядевший на меня диким взглядом, снова улегся, чтобы ввести меня в заблуждение! Убери их отсюда, Деламарш, они действуют мне на нервы; если я сейчас умру - то из-за них. - Сейчас они уберутся, а ты можешь раздеваться, - сказал Деламарш, подошел к Робинсону и, поставив ногу ему на грудь, встряхнул его. Одновременно он крикнул Карлу: - Россман, вставай! Живо на балкон, оба! И пеняйте на себя, если сунетесь сюда прежде, чем вас позовут! Ну, Робинсон, шевелись, - он тряхнул того посильнее. - А ты, Россман, смотри, как бы мне не пришлось и тобой заняться! - Тут он дважды громко хлопнул в ладоши. - Долго это будет продолжаться! - закричала Брунельда с канапе; она широко расставила ноги на полу, чтобы чрезмерно упитанные телеса чувствовали себя посвободнее, и только с огромным усилием, громко пыхтя и то и дело отдыхая, она сумела нагнуться так, чтобы достать до верха чулок и немного их приспустить; снять их без посторонней помощи она не могла - этим пришлось заняться Деламаршу, которого она с нетерпением дожидалась. Вконец отупевший от усталости. Карл сполз со штор и медленно пошел к балконной двери: кусок гардин обмотался вокруг его ноги, и он вяло тащил его за собой. По рассеянности он даже сказал Брунельде "Доброй ночи" и проковылял мимо Деламарша, чуть отодвинувшего занавесь, на балкон. За ним приплелся Робинсон, тоже совершенно сонный, брюзжа себе под нос: - Вечные издевательства. Если Брунельда не пойдет с нами, я на балкон ни шагу. Но, несмотря на это заверение, он, не сопротивляясь, вышел наружу, где тотчас улегся на каменный пол, поскольку Карл уже занял кресло. Когда Карл проснулся, был уже вечер, звезды высыпали на небе, за высокими домами на противоположной стороне улицы вставала луна. Только осмотревшись и несколько раз вдохнув прохладный живительный воздух, Карл сообразил, где он. Как же он был неосторожен, ведь он пренебрег всеми советами старшей кухарки, всеми предупреждениями Терезы, своими собственными опасениями - сидит себе спокойно здесь, на балконе, и спит целых полдня, словно тут, за занавесью, в помине нет Деламарша, его главного врага! На полу лениво потягивался Робинсон, дергая Карла за ногу. Похоже, он-то его и разбудил, потому что сказал: - Ну и соня ты, Россман! Вот что значит беззаботная юность! Сколько ж ты намерен еще спать! Я бы не стал тебя трогать, но, во-первых, здесь, на полу, скучно, а во-вторых, я голоден. Будь добр, привстань, там, в кресле, я припрятал кое-какую еду и хочу ее достать. Тогда и тебе немножко перепадет. Карл встал и увидел, как Робинсон, не поднимаясь с полу, перевернулся на живот и, запустив руки под кресло, вытащил посеребренную вазу, в какие обычно кладут, например, визитные карточки. Но в этой вазе лежало полкруга совершенно черной колбасы, несколько тонких сигарет, открытая, но еще почти полная банка сардин в масле и куча карамелек, по большей части раздавленных и слипшихся. Затем он извлек из тайника большой кусок хлеба и что-то вроде парфюмерного флакона, содержавшего, похоже, отнюдь не одеколон, потому что Робинсон продемонстрировал его с особенным удовольствием и даже прищелкнул языком. - Вот, Россман, - говорил Робинсон, глотая сардину за сардиной и время от времени вытирая масляные руки шерстяным платком, который Брунельда забыла на балконе. - Вот, Россман, как нужно припрятывать жратву, если не хочешь помереть с голоду. Знаешь, меня тут совсем ни в грош не ставят. А когда с тобой все время обращаются как с собакой, в конце концов решишь, что так оно и есть. Хорошо, что ты здесь, Россман, хоть поговорить можно. Со мной ведь во всем доме никто не разговаривает. Нас ненавидят. И все из-за Брунельды. Она, конечно, роскошная баба. Слышь... - и он поманил Карла к себе, чтобы шепнуть: - Я ее однажды нагишом видел - ого! - и при воспоминании об этом радостном событии он принялся тискать и дергать ноги Карла, так что тот воскликнул: - Робинсон, ты с ума сошел! - перехватил его руки и отбросил. - Ты-то совсем ребенок, Россман, - сказал Робинсон, достал из-под рубашки кинжал, висевший у него на шее, вытащил из ножен и разрезал твердую колбасу. - Тебе еще многому надо учиться. Но с нами ты на верной дороге. Да садись же. Хочешь чего-нибудь куснуть? Ну, может, глядя на меня, аппетит и нагуляешь. И хлебнуть не хочешь? Что-то ты от всего отказываешься. И ничего толком не говоришь. Впрочем, совершенно безразлично, с кем находиться на балконе, лишь бы вообще кто-нибудь был. Я-то здесь частенько сижу. Брунельде это очень уж нравится. Как только ей что-нибудь взбредет на ум: то ей холодно, то жарко, то она хочет спать, то причесаться, то снять корсет, то надеть его - меня тут же высылают на балкон. Иногда она действительно делает то, что говорит, но большей частью так и лежит на канапе, даже не пошевельнется. Раньше я, бывало, малость отодвигал занавесь и подсматривал, но с тех пор, как однажды Деламарш после такой проделки - я точно знаю, он этого не хотел, просто выполнял просьбу Брунельды - несколько раз ударил меня по лицу плетью - видишь рубцы? - я больше подсматривать не рискую. Вот и торчу здесь, на балконе, только и развлечений что еда. Позавчера сидел я вечером один, тогда я был еще в своем замечательном костюме, который, к сожалению, остался в твоей гостинице, - вот собаки! Им лишь бы сорвать с человека дорогую одежду! - сидел я тут, стало быть, совсем один и поглядывал вниз сквозь решетку, и такая меня одолела тоска, что я разрыдался. И как раз в эту минуту случайно - я сразу и не заметил - Брунельда ко мне вышла в своем красном платье - оно ей больше других к лицу, - посмотрела-посмотрела на меня и говорит: "Робинсон, почему ты плачешь?" Потом приподняла платье и подолом вытерла мне глаза. Кто ее знает, что бы она еще сделала, если бы Деламарш не позвал ее обратно в комнату. Само собой, я подумал, что теперь моя очередь, и спросил сквозь штору, нельзя ли мне войти. И что, ты думаешь, сказала Брунельда? "Нет! - говорит. - Еще чего выдумал!" - Зачем же ты остаешься здесь, если с тобой так обращаются? - спросил Карл. - Извини, Россман, но ты задаешь глупые вопросы, - ответил Робинсон. - Ты тоже останешься, даже если с тобой будут обращаться еще хуже. Впрочем, ко мне относятся вовсе не так уж плохо. - Нет, - сказал Карл, - я обязательно уйду, сегодня же вечером. С вами я не останусь. - Как же ты, к примеру, собираешься уйти сегодня вечером? - спросил Робинсон, выковыряв из хлеба мякиш и старательно обмакнув его в масло, оставшееся в коробке из-под сардин. - Как ты уйдешь, если тебя даже в комнату не пускают? - Это еще почему? Возьмем да и войдем! - Нет, пока не позвонят, входить нельзя, - промычал Робинсон, набивая рот жирным хлебом и перехватывая ладонью капли масла, чтобы время от времени обмакивать хлеб в этот сосуд. - Порядки здесь все строже. Сперва тут висели тонкие гардины, хотя и непрозрачные, но вечером все-таки были видны тени. Брунельде это пришлось не по нраву, и мне было ведено сшить занавесь из ее театральных халатов. Так что теперь ничего уже не видно. Во-вторых, раньше мне дозволялось спрашивать, можно ли войти, и они отвечали "да" или "нет", смотря по обстоятельствам; но я, наверное, перегнул палку, спрашивая слишком часто. Брунельда не выдержала, ведь несмотря на свою толщину она очень слабого здоровья, у нее часто болит голова, а ноги вечно ломит от подагры; вот они и решили, что спрашивать мне больше нельзя, ну а чтобы я знал, когда входить, будут звонить в колокольчик. От этого трезвона я даже просыпаюсь, одно время я завел себе для развлеченья кошку, так она, испугавшись этого звона, сбежала и не вернулась; а сегодня, между прочим, еще не звонили; кстати, после звонка я не просто могу, а обязан войти; н-да, что-то все не звонят, наверняка ждать еще долго. - Ну вот что, - сказал Карл, - тебя это, может, и касается, а я-то при чем? В общем, так обращаются только с теми, кто позволяет себя унижать. - Эй! - вскричал Робинсон. - Почему это ты вдруг ни при чем? Само собой, все это относится и к тебе. Сиди себе и жди здесь спокойно вместе со мной, пока не позвонят. А потом уж, пожалуйста, сколько угодно пробуй, сумеешь уйти или нет. - Ты-то почему отсюда не уходишь? Только потому, что Деламарш твой друг, вернее, был другом? Разве это жизнь? Не лучше ли было бы в Баттерфорде, куда. вы сначала собирались? Или даже в Калифорнии, где у тебя друзья? - Да, - сказал Робинсон, - такого никто не ожидал. - И прежде чем продолжить рассказ, он воскликнул: - За твое здоровье, милый Россман! - и отпил большой глоток из флакона. - Когда ты нас бросил, мы были в прескверном положении. Работу в первые дни получить не удавалось, впрочем, Деламарш и не хотел работать, хотя он-то бы мигом устроился, и только все время посылал на поиски меня, но мне не везет. Он просто разгуливал по округе, и был, по-моему, уже вечер, а он всего-то и добыл, что дамский кошелек. Правда, красивый, вышитый бисером - посл