х из дому. -- Я принимаю только лунные ванны, -- шепнула она мне на ухо, обнимая меня. -- Тебе следует поступать точно так же. Ты слишком прекрасна, чтобы подставлять себя солнцу, -- этим ты разрушаешь свою кожу. Я узнала ее по голосу больше, чем по всему остальному. Она была той самой женщиной, которая на пикнике задавала мне прямые вопросы личного характера. Я запомнила ее сидящей; она выглядела миниатюрной и хрупкой. К моему удивлению, она оказалась на три-четыре дюйма выше меня. Ее сильное мускулистое тело заставило меня почувствовать себя ничтожной по сравнению с ней. Изящно обняв меня за плечи, Флоринда подвела меня ко второй женщине, которая стояла у дивана, когда я проснулась. Она была мускулиста и высока, но не настолько, как Флоринда. Она не была красивой в общепринятом смысле -- для этого черты ее лица были слишком мужественны, -- но в ней было нечто поразительное, совершенно прелестное, даже легкий пушок, расплывчатой тенью лежащий над верхней губой, обесцветить или выщипать который она, судя по всему, себя не утруждала. Я ощущала ее громадную силу, ее возбуждение, которое она полностью держала под контролем, но которое все-таки было. -- Это Зойла, -- сообщила мне Флоринда. Зойла не пошевелилась ни чтобы пожать мне руку, ни чтобы обнять меня. Кармела засмеялась и сказала за нее: -- Я так рада снова видеть тебя. Рот Зойлы очертила очаровательнейшая из улыбок, обнажившая белоснежные, крупные, ровные зубы. Ее длинная изящная рука, мерцающая драгоценными камнями колец, погладила меня по щеке, и я отчетливо поняла, что она та, чье лицо было скрыто за массой тонких волос. Эго была женщина, украшавшая бельгийскими кружевами холщовую скатерть, за которой мы сидели во время пикника. Три женщины окружили меня и усадили на диван. -- В первый раз мы встречались с тобой в твоем сне, -- обратилась ко мне Флоринда. -- Поэтому у нас реально не было времени пообщаться. Но сейчас ты не спишь, поэтому расскажи нам о себе. Я уже было приготовилась прервать ее и сказать, что сплю и что во время пикника, спала я там или нет, я уже рассказала им о себе все, что обо мне стоит знать. -- Нет, нет. Ты не права, -- сказала Флоринда, так, будто я громко произнесла свои мысли вслух. -- Ты сейчас полностью пробудилась. И нам хотелось бы узнать о том, что было с тобой со времени нашей последней встречи. Расскажи нам в частности об Исидоро Балтасаре. -- По-твоему, это -- не сон? -- спросила я нерешительно. -- Нет, это не сон, -- заверила меня она. -- Ты спала еще несколько минут назад, но это другое. -- Я не вижу разницы. -- Дело в том, что ты -- прекрасная сновидящая. Твои кошмары -- реальны. Ты сама говорила об этом. Все мое тело напряглось. И затем, словно зная, что нового приступа страха ему не вынести, оно сдалось. На миг тело отказало мне. Я повторила им все то, что до того в нескольких версиях рассказывала Мариано Аурелиано и м-ру Флоресу. На этот раз, правда, мне вспомнились такие подробности, которые все равно ускользнули от меня раньше, например, две стороны лица Исидоро Балтасара, два одновременно присутствовавших в нем настроения, которые элементарно выдавали его глаза. Левая из них была зловещей, угрожающей, правая -- дружеской, открытой. -- Он -- опасный человек, -- заявила я, увлеченная своими наблюдениями. -- Он обладает исключительной силой изменять события в желаемом для себя направлении, оставаясь при этом в тени и наблюдая за тем, как ты корчишься в судорогах. Женщины были увлечены тем, что я говорю. Флоринда знаком попросила меня продолжать. -- Что делает людей уязвимыми по отношению к его чарам -- так это его великодушие, -- продолжала я. -- И великодушие, возможно, единственное качество, перед которым никто из нас не может устоять, потому что мы, независимо от своего происхождения, никому не принадлежим. -- Осознав, что я говорю, я резко замолчала и ошеломленно посмотрела на женщин. -- Не знаю, что это нашло на меня, -- пробормотала я в попытке найти себе оправдание. -- Я и вправду не знаю, почему я так сказала, поскольку никогда не думала об Исидоро Балтасаре именно так. Это говорила не я. Я даже не способна судить так о ком-либо. -- Детка, никогда не задумывайся, откуда у тебя эти мысли, -- сказала Флоринда. -- Очевидно, ты погрузилась прямо в источник. Каждый так поступает -- погружается прямо в источник -- но чтобы это осознать, нужно быть магом. Я не понимала, что она пытается мне сказать, и еще раз призналась, что вовсе не имела намерения слишком много болтать. Хихикнув, несколько мгновений Флоринда смотрела на меня задумчивым взглядом. -- Поступай так, словно ты во сне. Действуй смело и не ищи оправданий. Я чувствовала себя тупицей, неспособной анализировать свои ощущения. Флоринда кивнула, словно подтверждая это, затем повернулась к своим компаньонкам и попросила их: -- Расскажите ей о себе. Кармела прокашлялась и, не глядя в мою сторону, начала: -- Мы втроем и еще Делия образуем группу. Мы имеем дело с обычным миром. Я внимала каждому ее слову, но совсем не понимала их значения. -- Мы -- группа магов, имеющих дело с людьми, -- пояснила свои слова Кармела. -- Есть еще одна группа из четырех женщин, которая с людьми вообще не имеет дела. -- Она взяла мою ладонь в свои руки и внимательно посмотрела на нее, словно хотела прочесть по ней мою судьбу, затем мягко сжала ее в кулачок и прибавила: -- В общем-то ты похожа на нас. Это значит, что ты можешь иметь дело с людьми. И в особенности ты похожа на Флоринду, -- она снова умолкла, после чего с сонным выражением лица повторила то, что мне уже говорила Клара. -- Тебя нашла Флоринда, -- сказала она. -- Поэтому, пока ты остаешься в мире магов, ты принадлежишь ей. Она ведет тебя и заботится о тебе. -- В ее тоне была такая непоколебимая уверенность, что это меня задело. -- Я никому не принадлежу, -- возмутилась я.--Ине нуждаюсь ни в чьей заботе. -- Мой голос звучал напряженно, неестественно, неуверенно. Женщины молча смотрели на меня, на их лицах были улыбки. -- Вы что, считаете, что мной нужно руководить? -- спросила я вызывающе, переводя взгляд с одной женщины на другую. Их глаза были полузакрыты, их губы расплывались в тех же созерцательных улыбках. Они едва заметно кивали подбородками, и это означало, что они ждут, пока я договорю до конца все, что хочу сказать. -- Я думаю, что и сама прекрасно управляюсь со своей жизнью, -- закончила я почти истерически. -- Ты помнишь, что ты делала на том приеме, где я нашла тебя? -- спросила меня Флоринда. Когда я изумленно уставилась на нее, Кармела шепнула мне на ухо: -- Не волнуйся. Всегда можно найти способ объяснить что-либо. -- Ничуть не обеспокоенная, она помахала пальцем у меня перед носом. Паника подкрадывалась ко мне при одной только мысли, что они могли знать о том, что на приеме я разгуливала в обнаженном виде перед десятками людей. Вплоть до того момента я если и не гордилась своим вызывающим поступком, то по меньшей мере оправдывала его. Мне казалось, что мое поведение на приеме явилось проявлением моей спонтанной натуры. Сначала я проделала длительную прогулку с хозяином, сидя верхом на лошади прямо в вечернем платье и без седла, чтобы доказать ему -- после того как он меня раззадорил и заключил со мной пари, я не смогла устоять, -- что верхом на лошади я -- не хуже ковбоя. В Венесуэле у меня живет дядя, который разводит на своей ферме лошадей, и поэтому верховой езде меня стали учить как только я начала ходить. После того, как пари было выиграно, ощущая головокружение от затраченных мною усилий и алкоголя, я плюхнулась в бассейн -- совсем без одежды. -- Я находилась там, рядом с бассейном, когда ты прыгнула в него нагишом, -- призналась Флоринда, очевидно посвященная в мои воспоминания. -- Ты задела меня своими ягодицами. Ты шокировала всех, в том числе и меня. Я ценю твою смелость. Более всего мне импонировало то, что весь путь с того края бассейна ты проделала лишь для того, чтобы зацепить меня. Я восприняла это как знак, что дух указал мне на тебя. -- Этого не может быть, -- пробормотала я. -- Если бы ты была на приеме, я бы тебя запомнила. Ты слишком высока и экстравагантна для того, чтобы не обратить на тебя внимание. -- С моей стороны это не было комплиментом. Мне хотелось убедить себя, что все подстроено, и меня надули. -- Я приветствую тот факт, что ты лезла из кожи вон, пытаясь выставить напоказ свои достоинства, -- продолжала Флоринда. -- Ты была клоуном, нетерпеливо стремившимся привлечь к себе внимание любой ценой, и особенно ты была им в ту минуту, когда запрыгнула на стол и стала танцевать, бесстыдно тряся своими ягодицами до тех пор, пока, издав дикий вопль, не вмешался хозяин. Вместо того, чтобы вызвать во мне смущение, ее назидания наполнили меня чувством невероятной легкости и удовольствия. Я ощутила, что освободилась. Тайное стало явным. Тайное, в котором я никогда не отвела бы себе роль позера, пытающегося во что бы то ни стало привлечь к себе внимание. Новое состояние нахлынуло на меня, несомненно более открытое и менее оборонительное. Однако меня пугала мысль о том, что это настроение нельзя будет сохранить. Я знала, что любое прозрение или понимание, пришедшее ко мне во сне, никогда не оставалось со мной. Но, возможно, Флоринда была права, все это мне не снилось, и мое новое настроение могло продлиться. По-видимому, зная об этих моих мыслях, женщины активно закивали головами. Вместо того, чтобы подбодрить меня, их согласие только оживило мою неуверенность. Как только меня охватил страх, проникнутое интуицией настроение приказало долго жить. В считанные мгновения на меня нахлынули сомнения, и мне понадобилась передышка. -- Где Делия? -- спросила я. -- Она в Оахаке, -- ответила Флоринда и уточнила: -- Она была здесь только для того, чтобы поприветствовать тебя. Я подумала, что, переменив тему разговора, смогу отдохнуть и восстановить силы. Теперь я столкнулась лицом к лицу с чем-то, к чему не знала как подступиться. Я не могла обвинить Флоринду прямо -- как поступила бы в обычных обстоятельствах с любым другим -- в том, что она говорит неправду, чтобы мной манипулировать. Я не могла сказать, что подозреваю, что они, затуманив мой рассудок, водили меня из одной комнаты в другую, пока я была без сознания. -- Твои слова, Флоринда, и в самом деле абсурдны, -- проворчала я. -- Не верю, что ты ждешь, что я приму их всерьез. -- Прикусив губы изнутри, я впилась в нее продолжительным и тяжелым взглядом. -- Я знаю, что Делия прячется в одной из комнат. Глаза Флоринды, казалось, говорили, что ей известно о моих затруднениях. -- У тебя нет другого выхода, кроме как воспринять меня всерьез, -- заявила она. Тон ее был хотя и мягким, но не допускающим возражений. Я повернулась лицом к двум другим женщинам в надежде услышать хоть какой-нибудь ответ, который смог бы ослабить нарастающее во мне напряжение. -- Когда тебя ведет кто-то другой, то в действительности очень легко сновидеть. Единственный недостаток состоит в том, что этот кто-то другой должен быть нагвалем. -- Я все время слышу о нагвале, -- вырвалось у меня. -- Кто такой нагваль? -- Нагваль -- это маг, обладающий огромной силой, тот, кто способен вести других магов сквозь темноту и из темноты, -- объяснила Кармела. -- Но нагваль сам говорил тебе об этом недавно. Разве ты не помнишь? Флоринда пришла мне на выручку, когда мое тело изогнулось от усиленных попыток вспомнить. -- События, в которых мы участвуем в повседневной жизни, вспоминать легко. Мы все время в этом упражняемся. Но события, переживаемые нами в сновидении ,-- другое дело. Нам нужно очень потрудиться, чтобы возвратиться к ним, просто потому, что информация о них разбросана по различным участкам тела. -- Для женщин, не обладающих твоим сомнамбулическим мозгом, -- подчеркнула она, -- обучение сновидению начинается с составления карты их тела, это -- весьма кропотливое занятие, позволяющее узнать -- где внутри их тел хранятся те или иные сны. -- Как ты составляешь такую карту, Флоринда? -- спросила я, искренне заинтересовавшись. -- Систематическим простукиванием каждого дюйма своего тела, -- ответила она. -- Но больше я ничего не могу тебе сказать. Я -- твоя мать, а не учитель сновидения. Сейчас она советует тебе взять маленький деревянный молоточек и попробовать постучать. И еще она рекомендует постучать лишь по икрам и бедрам. Очень редко тело концентрирует эти воспоминания в области грудной клетки или живота. То, что хранится в грудной клетке, спине и животе -- это воспоминания, связанные с повседневной жизнью. Но это -- другой случай. -- Все, интересующее тебя, заключается в том, что вспоминание снов производится с помощью непосредственного надавливания на одно из мест, хранящих увиденное во сне. К примеру, если ты будешь воздействовать на влагалище, надавливая на клитор, ты вспомнишь о том, что рассказал тебе Мариано Аурелиано, -- закончила она с простодушной веселостью в голосе. Я посмотрела на нее с недоумением, затем разразилась вспышкой нервного судорожного хохота. Я не собиралась никуда надавливать. Флоринда тоже рассмеялась, ликующе, как будто наблюдая мое замешательство с явным удовольствием. -- Если ты будешь упираться, я просто-напросто попрошу Кармелу это сделать за тебя. Я повернулась к Кармеле. С полуулыбкой, грозившей перерасти во взрыв смеха, она заверила, что и в самом деле нажмет за меня на мое влагалище. -- В этом нет надобности! -- воскликнула я в отчаянии. -- Я все помню! -- И, действительно, так оно и было. И не только то, о чем говорил Мариано Аурелиано, но также и другие события. -- Правда ли, что м-р Аурелиано... -- Клара просила тебя называть его "нагваль Мариано Аурелиано", -- прервала меня посреди фразы Кармела. -- Сны -- это ворота в неизвестность, -- сказала Флоринда, гладя меня по голове. -- Нагвали руководят людьми через сны. И создание сновидения -- искусство, которым владеют маги. Нагваль Мариано Аурелиано помогал тебе попадать в те сновидения, которые снились всем нам. Я часто заморгала ресницами. Тряхнула головой, затем опрокинулась назад на подушки, лежавшие на диване, шокированная абсурдностью всего того, что я вспоминала. Я вспомнила, что видела их во сне год назад, в Соноре. Во сне, который продолжался, как мне казалось, целую вечность. В этом сне я встретилась с Кларой, Нелидой и Хермелиндой. Другая группа, -- сновидящие. Они рассказали мне, что их лидером была Зулейка, но мне все еще не удавалось увидеться с ней во сне. По мере того, как воспоминания, связанные с этим сном, всплывали в моей голове, я осознавала, что ни одна из этих женщин не была ни более, ни менее значительной, чем остальные. То, что одна женщина в каждой группе была лидером, было связано не с ее силой, престижем, достижениями, а с вопросами эффективности. Не знаю почему, но я была уверена, что все, что имело для них значение, -- это их глубокая привязанность друг к другу. Во время того сновидения каждая из женщин сообщила мне, что моим учителем сновидения является Зулейка. Это было все, что мне удалось вспомнить. Как и говорила мне Клара, мне нужно было увидеть их еще один раз -- наяву или во сне, чтобы мои знания о них закрепились. Пока же они выглядели бестелесными воспоминаниями. Я смутно слышала слова Флоринды о том, что после нескольких попыток я смогу глубже овладеть перемещениями из воспоминаний о сновидении в само сновидение, возвращаясь затем к состоянию обыкновенного пробуждения. Я слышала, как Флоринда засмеялась, но в комнате меня больше не было. Я шла, пересекая заросли колючего кустарника. Я шла медленно по невидимой тропе; это было немного нелегко, поскольку вокруг не было ни света, ни луны, ни звезд на небе. Притягиваемая какой-то незримой силой, я шагнула в большую комнату. Внутри нее было темно, если не считать линий света, крест-накрест протянувшихся от стены к стене поверх лиц людей, сидящих двумя кругами -- внутренним и внешним. Свет то ярко вспыхивал, то становился тусклым, как будто кто-то из людей в кругу игрался электрическим выключателем, то включая его, то выключая. Я узнала Мариано Аурелиано и Исидоро Балтасара, сидящих спиной друг к другу в центре внутреннего круга. Я узнала их не столько по лицам, сколько по их энергии. Дело не в том, что их энергия была ярче или не такая, как у других, -- ее просто было больше, она была массивной. Она представляла собой один великолепный, огромный источник неиссякаемой яркости. Комната сияла белизной. В каждой вещи была живость, каждый угол и край отдавал твердостью. В комнате была такая чистота, что каждый предмет выделялся сам по себе, особенно те линии света, что были прикреплены к людям, сидящим в кругу, или исходили от них. Все люди были связаны линиями света и выглядели так, словно были узлами гигантской паутины. Все они общались без слов, посредством света. Меня тянуло в это безмолвное электрическое поле, пока я сама не стала узлом этой светящейся паутины. -- Что сейчас будет? -- спросила я, глядя вверх на Флоринду. Я лежала на диване, моя голова покоилась у нее на коленях. Она не ответила, не ответили и Кармела с Зойлой, сидевшие рядом с ней с закрытыми глазами. Я повторила свои вопрос несколько раз, но услышала лишь ровное дыхание трех женщин. Я была уверена, что они спят но тем не менее чувствовала на себе их спокойные, проникновенные взгляды. Темнота и тишина передвигались по дому словно что-то живое, неся с собой ледяной ветер и дыхание пустыни. Глава 9 Я, дрожа от холода, плотнее закуталась в одеяло и села. Я проснулась в чужой постели, в чужой комнате, где из мебели была только кровать и ночной столик, но все вокруг казалось смутно знакомым. Понять, почему это так, я не могла. Может, я все еще сплю, подумала я. Как мне знать, что это не сон? И я снова опустилась на подушки. Я лежала, закинув руки за голову, и перебирала в уме виденные и пережитые мною причудливые события, -- наполовину сны, наполовину воспоминания. Все это, конечно, началось годом раньше, когда я везла в машине Делию Флорес в дом целительницы. Она тогда заявила, что пикник, на котором я там побывала вместе со всеми, был сновидением. Я посмеялась над ней и отвергла ее утверждение как совершенно нелепое. Однако она была права. Теперь-то я знала, что пикник был сновидением. Не моим сном, а сновидением, в которое я была приглашена; я была в нем гостьей-участницей. С самого начала моей ошибкой было то, что я пыталась это отрицать, отбросить как выдумку, не зная, что я понимаю под словом выдумка. В итоге мне удалось настолько основательно заблокировать в памяти это событие, что я совершенно перестала его осознавать. Что мне надо было сделать, -- так это признать, что у нас есть тропа для снов, русло, по которому текут только сновидения. Если бы я настроилась на то, чтобы вспомнить сон, который привиделся мне в Соноре, причем только как сон, мне удалось бы удержать в памяти все волшебство происходившего, пока мне снился этот сон. Чем больше я раздумывала над этим и над всем, что происходит со мной сейчас, тем сильнее нарастало мое беспокойство. Но что самое удивительное, я больше не испытывала страха перед всеми этими людьми, которые, что ни говори, были страшноватой компанией. Внезапно мне пришло в голову, что страха перед ними у меня нет по той причине, что я их очень хорошо знаю. И доказательством для меня было то, как они сами выразили словами поселившееся во мне странное, но уютное чувство, что я вернулась домой. Я отмела все эти мысли, едва успев их сформулировать, и честно задумалась, а может, я психически неуравновешенна, и они нашли способ сфокусироваться на этом и усугубить это состояние. Я подвергла основательному систематическому анализу историю моей семьи, пытаясь припомнить все, что могла слышать о случаях психических заболеваний. Была история с двоюродным дедом по линии матери, который с библией в руках проповедовал на улицах. Кроме того, мой прадед и дед покончили с собой соответственно в начале Первой и Второй мировых войн, когда поняли, что для них все кончено. Одна из моих бабушек пустила себе пулю в лоб, осознав, что утратила былую красоту и привлекательность. Мне нравилось верить, что будучи истинной внучкой всех этих чокнутых, я унаследовала от них свое чувство отчужденности. Я всегда считала, что чувство отчужденности придает мне отвагу. Эти жуткие мысли пробудили во мне такую тревогу, что я выскочила из постели. Нервными рывками я высвободила тело из одеяла. К своему полному изумлению я обнаружила, что одета в тяжелую фланелевую ночную сорочку. На мне были шерстяные носки до колен, митенки и толстый свитер. -- Должно быть, я заболела, -- пробормотала я в замешательстве. -- Как бы я иначе могла замерзнуть во всей этой одежде? -- Обычно я спала нагишом независимо от климата. Только теперь я заметила в комнате солнечный свет; он проникал сквозь толстое, наполовину матовое оконное стекло. Я не сомневалась, что меня разбудил бивший в глаза солнечный свет. И мне совершенно необходимо было найти туалет. Опасаясь, что в доме может не быть водопровода, я шагнула к открытой раздвижной двери в противоположном конце комнаты, и само собой, там находился чулан с накрытым крышкой ночным горшком. -- Черт побери! Не могу же я делать свои дела в чулане! -- выкрикнула я. Дверь открылась, и вошла Флоринда. -- Все в порядке, -- сказала она, обнимая меня. -- Во дворе есть уборная. Чулан -- это пережиток прошлого. -- Как хорошо, что уже утро, -- засмеялась я. -- Никто не узнает, что у меня не хватит духу пойти в уборную в темноте. Флоринда как-то странно на меня посмотрела, потом отвела глаза и наконец прошептала: -- А с чего ты взяла, что сейчас утро? -- Совсем недавно меня разбудило солнце, -- сказала я, подходя к окну. Ничего не понимая, я уставилась в царившую снаружи темноту. Лицо Флоринды засветилось весельем. Казалось, она вполне владела собой, но потом ее плечи задрожали от смеха, и она указала на электролампу в светильнике, стоявшем за кроватью. Свет лампы я приняла за солнечный. -- А с чего ты взяла, что проснулась? -- спросила она. Обернувшись, я посмотрела на нее и сказала: -- Мне невыносимо захотелось в туалет. Она взяла меня за руку и сказала: -- Пойдем-ка, я отведу тебя в уборную, пока ты не оскандалилась. -- Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, сплю я или бодрствую, -- закричала я. -- Ну и характер! -- воскликнула Флоринда, наклонив голову так, что своим лбом коснулась моего. Ее глаза расширились. -- Ты сновидишь-наяву, -- добавила она, тщательно выговаривая каждое слово. Несмотря на нарастающую тревогу, я рассмеялась. Звук моего смеха, разносясь по комнате, словно отдаленное эхо, рассеял мои страхи. В этот момент меня больше не волновало, бодрствую я или вижу сон. Все мое внимание сосредоточилось на том, чтобы добраться до туалета. -- Где здесь уборная? -- прорычала я. -- Ты сама знаешь, где она, -- сказала Флоринда, сложив руки на груди. -- И ты никогда не доберешься до нее вовремя, если сама не пожелаешь там оказаться. Но не вздумай притащить уборную к себе в кровать. Это называется ленивое сновидение, самый верный способ намочить постель. Отправляйся в уборную сама и сию же секунду. К моему ужасу, попытавшись добраться до двери, я не смогла этого сделать. Мои ноги не хотели меня слушаться. Медленно и неуверенно, словно не в силах решить, куда им идти, они передвигались фут за футом. Не желая смириться с тем, что ноги больше мне не подчиняются, я попыталась ускорить движение, поднимая руками по очереди одну ногу за другой. Флоринду, похоже, не интересовало, что со мной творится. А я, с глазами полными слез отчаяния и жалости к себе, стояла, приросшая к месту. Мои губы сложились в слово помоги, но с них не сорвался ни один звук. -- В чем дело? -- спросила она, взяв меня за руку и мягко потянув вниз, на пол. Она сняла с меня толстые шерстяные носки и принялась осматривать мои ноги; теперь у нее был по-настоящему встревоженный вид. Я хотела пояснить, что не могу двигаться из-за того, что мои душевные силы на исходе. Но как я ни старалась, я не могла облечь свои мысли в слова. Изо всех сил пытаясь выжать из себя хоть один звук, я заметила, что у меня что-то неладно со зрением: мои глаза не могли больше сфокусироваться на предметах. Лицо Флоринды оставалось смазанным и расплывчатым, как бы я ни щурила глаза и как бы близко я к нему ни придвигалась. -- Я знаю, что с тобой, -- прошептала мне Флоринда на ухо. -- Тебе надо пойти в уборную. Сделай это! Пожелай оказаться там! Я усердно закивала. Я знала, что действительно сновижу-наяву, или, вернее, что я живу в иной реальности, которая еще не вполне мне принадлежит, но к которой я получила доступ через этих людей. Потом я почувствовала себя необъяснимо легко. И внезапно я оказалась в уборной, причем не в уборной из сна, а в самой настоящей. Довольно долгое время я проверяла все, что меня окружало, чтобы убедиться, было ли оно реальным. Оно было. А потом, сама не знаю как, я снова оказалась в комнате. Флоринда сказала что-то лестное о моей способности к сновидению. Я почти не обратила внимания на ее замечания, потому что меня отвлекла стопка одеял, сложенных у стены. Я не заметила их при пробуждении, но была уверена, что видела их прежде. Мое непринужденное состояние быстро испарилось, когда я попыталась припомнить, где видела эти одеяла. Тревога нарастала. Я уже не знала, нахожусь ли я все еще в доме, в который приехала этим вечером с Исидоро Балтасаром, или уже в каком-то ином месте. -- Чья это комната? -- спросила я. -- И кто укутал меня во все эти одежды? -- Мой собственный голос ужаснул меня. Флоринда погладила меня по волосам и тихим голосом добродушно сказала, что на какое-то время это моя комната. И что это она меня укутала, чтобы я не замерзла. Она пояснила, что пустыня обманчива, особенно по ночам. Она смотрела на меня с загадочным выражением так, словно намекала еще на что-то. И это меня тревожило. потому что в ее словах я не находила никакой подсказки. Мои мысли блуждали без всякой цели. Ключевым словом, как я решила, была пустыня, Я не знала, что пристанище ведьм находилось в пустыне. Мы прибыли сюда таким кружным путем, что я не могла точно определить, где этот дом находится. -- Чей это дом, Флоринда? -- спросила я. В ней, казалось, происходила какая-то внутренняя борьба, выражение ее лица менялось несколько раз от задумчивого к встревоженному. -- Ты у себя дома, -- наконец сказала она глубоким от волнения голосом. Не успела я ей напомнить, что она не ответила на мой вопрос, как она жестом велела мне помолчать и показала пальцем на дверь. Снаружи во тьме что-то прошелестело. Это мог быть ветер и листва, но я знала, что это ни то, ни другое. Это был успокаивающий, знакомый звук; он напомнил мне пикник. И особенно он воскресил в памяти слова Мариано Аурелиано: -- Я пригоню тебя ветром, как пригонял других, к тому единственному, кто теперь держит миф в своих руках. Эти слова зазвенели в моих ушах; я обернулась посмотреть, не вошел ли сейчас в комнату Мариано Аурелиано, и не произносит ли он сейчас эти слова во весь голос. Флоринда кивнула. Она прочла мои мысли. И ее не отпускавшие меня глаза заставляли меня признать, что я правильно поняла его утверждение. На пикнике я не особенно задумывалась над его словами; они звучали слишком нелепо. Теперь же мне стало так любопытно узнать, кто были эти "другие", что я не могла позволить, чтобы эта тема угасла. -- Исидоро Балтасар говорил о каких-то людях, работающих вместе с ним, -- осторожно начала я. -- Он сказал, что они были доверены его попечению, и оказывать им помощь -- это его священный долг. Это те люди, которых... принесло к нему ветром? -- неуверенно спросила я. Флоринда утвердительно кивнула головой, легкая улыбка искривила ее губы, словно она сочла забавным мое нежелание упоминать слова принесло ветром. -- Это те, кого старый нагваль пригнал ветром к новому нагвалю; все это женщины, и они похожи на тебя. -- На меня? -- спросила я растерянно. Я пожалела, что в пути была настолько поглощена загадочными сменами моих настроений и чувств по отношению к Исидоро Балтасару, что не обратила особого внимания на все, что он открыл мне о своем мире. -- Чем же эти женщины на меня похожи? -- спросила я и добавила: -- Ты знаешь их? -- Я их видела, -- уклончиво ответила она. -- И скольких женщин принесло ветром к Исидоро Балтасару? -- спросила я с плохо скрытым недовольством. Все же Сама мысль о них волновала и тревожила одновременно. Флоринду явно развеселила моя реакция. -- Немного. Они не имеют с тобой физического сходства, но тем не менее они на тебя похожи. Я хочу сказать, что они схожи друг с дружкой так же, как схожи со мной мои товарки-ведьмы, -- пояснила Флоринда. -- Разве тебя не удивило при нашей первой встрече, как сильно мы все похожи? Приняв мой кивок, она продолжала, что такое сильное взаимное сходство ей и ее когорте, несмотря на явные физические различия, придавала непосредственная связь с миром магов. -- Нас влечет друг к другу привязанность, которая для тебя пока непостижима. -- Ну да, куда мне, -- поддакнула я как можно циничнее. Но потом жадное любопытство узнать о женщинах, принесенных ветром к Исидоро Балтасару, взяло во мне верх. -- Когда я увижусь с ними? -- Когда ты их найдешь, -- сказала Флоринда. Ее голос, хотя и негромкий, прозвучал с такой исключительной силой, что едва не оглушил меня на мгновение. -- Как я могу их найти, если я их не знаю? Это же невозможно. -- Но не для ведьмы, -- заметила она небрежно. -- Как я уже сказала, ты не похожа на них физически, но сияние внутри тебя столь же яркое, как сияние внутри них. Ты узнаешь их по этому сиянию. -- Ее глаза пристально всматривались в меня, словно она и в самом деле видела во мне сияние. -- Это сияние магов. -- Ее лицо было серьезно, а голос необычно тих. Я хотела было сказать какую-нибудь дерзость, но что-то в ее поведении меня встревожило. -- А я могу видеть это сияние? -- спросила я. -- Для этого нам понадобится нагваль, -- сказала Флоринда и указала на нагваля Мариано Аурелиано, стоявшего в темном углу комнаты. Я совершенно не заметила его появления, но оно меня нисколько не встревожило. Флоринда сказала ему, чего я хочу. Он жестом велел мне выйти за ним на середину комнаты. -- Я покажу тебе это сияние, -- сказал он, потом присел на корточки, подняв обе руки вверх, и велел мне забраться к нему на спину. -- Мы отправляемся на поросячьи бега? -- я даже не пыталась скрыть разочарование. -- Вы ведь собирались показать мне сияние магов. Хоть я и хорошо запомнила его слова о том, что истинная магия не заключается в причудливых действиях, ритуалах, зельях или магических формулах, я тем не менее ожидала какого-то показа, проявления его могущества, скажем, смешивания над огнем колдовских зелий и заклинаний. Не обращая внимания на мое разочарование, Мариано Аурелиано потребовал, чтобы я обхватила его руками за шею, -- легонько, чтобы он не задохнулся. -- Вам не кажется, что я старовата для того, чтобы катать меня на закорках? -- предупредила я его. Заливистый смех поднимался в Мариано Аурелиано все выше, пока наконец не взорвался буйным весельем. Одним стремительным движением он вскочил на ноги. Подхватив руками мои колени, он переместил меня в более удобное положение и вышел в коридор, причем голова моя не ударилась о притолоку. Он шел так быстро и легко, что у меня возникло явственное ощущение, будто я плыву по длинному темному коридору. Я с любопытством оглядывалась по сторонам. Однако мы двигались слишком быстро, и я лишь мельком успевала что-либо увидеть. Все было пропитано нежным, но устойчивым запахом: ароматом цветущего апельсинового дерева и свежестью холодного воздуха. Снаружи двор был окутан туманом. Я могла видеть лишь однородные массы темных силуэтов. Клубы тумана изменяли форму каждого уголка пространства, то открывая, то снова смазывая странные очертания деревьев и камней. Мы не были в доме ведьм. Это я знала точно. Я не слышала ничего, кроме размеренного дыхания. Я не могла сказать, было ли это дыхание нагваля Мариано Аурелиано или мое собственное. Этот звук разносился по всему двору. Листья дрожали от него так, словно это ветер шелестел в ветвях. Дрожь проникала и в мое тело с каждым вздохом. От всего этого у меня так закружилась голова, что я покрепче обхватила руками его плечи, боясь потерять сознание. Не успела я сказать ему, что со мной творится, как туман вокруг меня сомкнулся, и я почувствовала, как растворяюсь в ничто. -- Упрись подбородком мне в темя. -- Голос нагваля Мариано Аурелиано донесся словно издалека. Меня подбросило от этих слов, потому что я совсем забыла, что сижу на его спине. -- Что бы ты ни делала, непременно держись за меня, -- настоятельно добавил он и немного подтолкнул меня вверх, так что моя голова оказалась над его головой. -- А что может случиться, если я не стану держаться? -- спросила я тоном, выдававшим мою растущую настороженность. -- Я ведь просто упаду на землю, верно? -- Мой голос сделался ужасно скрипучим. Мариано Аурелиано тихо рассмеялся, но ничего не ответил. Он неторопливо прохаживался по широкому двору легкими, мягкими, почти танцевальными шагами. А потом в какой-то миг у меня возникло отчетливое ощущение, что мы поднялись в воздух: мы стали невесомыми. Несколько неуловимых мгновений я чувствовала, что мы в самом деле несемся сквозь тьму, потом через тело Мариано Аурелиано я ощутила земную твердь. Я не могла точно сказать, то ли это туман поднялся, то ли мы оказались в другом дворе, но что-то изменилось. Возможно, изменился лишь воздух; он стал тяжелее, им было труднее дышать. Луны не было, звезды были едва видны, но небо сияло так, как будто оно подсвечивалось из некоей отдаленной точки. Медленно, словно кто-то прорисовывал их в воздухе, все четче становились очертания деревьев. Примерно через пять футов, перед особенно высоким и ветвистым деревом сапоте, Мариано Аурелиано резко остановился. У подножия дерева стояла группа людей, человек двенадцать-четырнадцать. Длинные листья, отягощенные туманом, затеняли их лица. Странный зеленый свет, исходивший от дерева, придавал каждому из них неестественную живость. Их глаза, их носы, их губы, все их черты отсвечивали в зеленом свете, но их лиц я разглядеть не могла. Я не узнала никого из них. Я не могла даже определить, мужчины это или женщины; это были просто люди. -- Что они делают? -- прошептала я на ухо Мариано Аурелиано. -- Кто они? -- Держи подбородок у меня на темени, -- прошипел он. Я крепко прижалась подбородком к его голове, боясь, что если надавлю еще сильнее, то все мое лицо провалится в его череп. В надежде узнать кого-нибудь по голосу, я поздоровалась. Их губы раздвинулись в мимолетной улыбке. Вместо того, чтобы ответить на мое приветствие, они отвернулись. Из их среды донесся какой-то странный звук. Звук, придавший им энергию, потому что они, как и дерево, тоже начали светиться. Но не зеленым светом, а золотым сиянием, которое переливалось и мерцало, пока все они не слились в один большой золотой шар, паривший в воздухе под деревом. Потом золотой шар распался на светящиеся пятна. Словно гигантские светляки, они появлялись и исчезали среди деревьев, рассеивая вокруг себя свет и тени. -- Запомни это сияние, -- тихо проговорил Мариано Аурелиано. Его голос эхом отозвался у меня в голове. -- Это сияние... сурэм. Внезапный порыв ветра разметал его слова. Этот ветер был живой; он светился на фоне темного неба. Он дул с огромной силой, издавая странный трескучий звук. Потом ветер подул мне в лицо; я не сомневалась, что он хочет меня уничтожить. Я закричала от боли, когда особенно ледяной порыв проник в мои легкие. По всему моему телу разлилась такая стужа, что я окостенела. То ли это говорил Мариано Аурелиано, то ли ветер, я не могла разобрать. Ветер, заглушая все звуки, ревел у меня в ушах. Потом он проник в мои легкие. Он извивался там, словно живое существо, стремясь пожрать каждую клеточку моего тела. Я чувствовала, как во мне все рушится, и знала, что вот-вот умру. Но рев прекратился. Тишина упала так внезапно, что я ее услышала. И я громко рассмеялась от радости, что еще жива. Глава 10 Кровать была большая и уютно мягкая. Комнату наполняло золотистое сияние. Желая немного продлить это состояние полного благополучия, я прикрыла глаза и погрузилась в блаженную дремоту среди ароматных льняных простыней и чуть пахнущих лавандой наволочек. Но стоило мне вспомнить события минувшей ночи, эти разрозненные обрывки какого-то кошмарного сна, как я ощутила напряжение каждой мышцы, каждой косточки моего тела. Не было никакой связности, никакой линейной последовательности в том, что мне довелось пережить за эти бесконечные часы. Дважды за эту ночь я просыпалась в разных постелях, в разных комнатах и даже в разных домах. Словно живя своей собственной жизнью, все эти разрозненные образы внезапно сложились и развернулись в некий лабиринт, который неожиданно для меня стал мне вполне понятен. То есть я одновременно осознала каждое событие. Ощущение того, как эти образы разрастаются из моей черепной коробки в громадную затейливую прическу, было настолько реальным, что я выскочила из постели и бросилась через всю комнату к туалетному столику из стекла и стали. Трюмо было заклеено рисовой бумагой. Я попыталась было отскоблить уголок, но бумага держалась на стекле, словно кожа. Вид гребня с серебряной ручкой, такой же щетки для волос, флаконов с духами и баночек с косметикой на туалетном столике подействовал на меня успокаивающе; я бы тоже расставила эти флаконы и баночки в ряд по размеру, как инструменты. Почему-то я знала, что нахожусь в комнате Флоринды, в доме ведьм; и это знание вернуло мне чувство равновесия. Комната Флоринды была огромна; кровать и туалетный столик были в ней единственными предметами обстановки. Они стояли в противоположных углах, в некотором отдалении от стен и под углом к ним, оставляя за собой треугольное пространство. Некоторое время я размышляла над расположением кровати и туалетного столика, но не смогла определить, то ли такая расстановка следовала некоей эзотерической схеме, значение которой от меня ускользало, то ли это был просто эстетический каприз Флоринды. Заинтересовавшись, куда могут вести три находящиеся в комнате двери, я попробовала открыть каждую. Первая была заперта снаружи. Вторая вела в небольшое прямоугольное патио, окруженное стенами. Какое-то время я озадаченно смотрела в небо, пока до меня наконец не дошло, что сейчас не утро, как я предположила при пробуждении, а вторая половина дня. Меня нисколько не встревожило то, что я проспала почти весь день; наоборот, я испытывала душевный подъем. Твердо веря в то, что страдаю бессонницей, я всегда безумно радовалась, когда помногу спала. Третья дверь вела в коридор. Стремясь отыскать Исидоро Балтасара, я на