- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан? - спросил я, почувствовав, что тема сновидения шла вразрез естественному ходу беседы. - Ты сновидящий, - сказал он. Если ты не будешь внимательней к своей сексуальной энергии, то должен иметь представление о неровных движениях своей точки сборки. Я сделал глупое и неуместное замечание о сексуальной жизни взрослых мужчин. - Наша сексуальная энергия является тем, что управляет сновидением, объяснил он. - Нагваль Элиас учил меня - а я учу тебя - что либо ты тратишь свою сексуальную энергию на любовь, либо сновидишь, благодаря ей. И здесь нет другого выбора. Я говорю с тобой об этом потому, что ты с большим трудом передвигаешь свою точку сборки, пытаясь уловить нашу последнюю тему - абстрактное. - То же самое было и со мной, - продолжал дон Хуан. - это было тогда, когда моя сексуальная энергия освобождалась от мира, который все ставит на свои места. Это правило для сновидящих. У сталкеров все наоборот. Мой бенефактор был, как ты бы мог сказать, сексуальным распутником и как обычный человек, и как нагваль. Дон Хуан казалось был на грани раскрытия дел своего бенефактора, но очевидно сменил свое умонастроение. Он встряхнул головой и сказал, что пока я слишком жесткий для таких откровений. Я не настаивал. Он сказал, что нагваль Элиас имел рассудительность, которую сновидящий приобретает только после невообразимых боев с самим собой. Он использовал свою рассудительность, погружая самого себя в изнурительный поиск ответов на вопросы дон Хуана. Нагваль Элиас объяснил, что моя трудность в понимании духа была такой же как и его собственная, - продолжал дон Хуан. - он считал, что есть две различные проблемы. Первой была необходимость косвенного понимания того, чем является дух, второй - прямое понимание духа. - Сперва у тебя будут проблемы. Но стоит тебе понять, что собой представляет дух, вторая проблема будет решена автоматически, и наоборот. Если дух говорит с тобой, используя свои безмолвные слова, ты немедленно узнаешь то, чем является дух. Он сказал, что нагваль Элиас верил, что трудность заключалась в нашем нежелании принять идею того, что знание может существовать без слов, объясняющих его. - Но мне не трудно принять это, - сказал я. - Принять это утверждение не так легко, как сказать, что ты его принял, - сказал дон Хуан, - нагваль Элиас говорил мне, что все человечество движется прочь от абстрактного, хотя когда-то мы должны были быть близки к нему. Оно было нашей питательной средой и силой. Затем что-то случилось, и это оторвало нас от абстрактного. Теперь мы не можем вернуться к нему. Он сказал, что от ученика требуются годы, чтобы он смог подойти к абстрактному, то есть познать, что знание и язык могут существовать независимо друг от друга. Дон Хуан повторил, что суть нашего затруднения в возврате к абстрактному заключалась в нашем отказе принять то, что мы можем знать без слов и даже без мыслей. Я хотел возразить, что он говорит бессмысленные вещи, как вдруг испытал сильное чувство, что что-то упустил. И что этот пункт был очень важен для меня. Он действительно пытался рассказать мне о чем-то, что или не мог уловить или что не могло быть описано полностью. - Знание и язык отделены друг от друга, - мягко повторил он. У меня вырвалось, - я знаю это, - как будто я действительно имел такое знание, когда поймал себя на этом. - Я же говорил тебе, невозможно говорить о духе, - продолжал он, - поскольку дух можно только переживать. Маги пытаются объяснить это состояние говоря, что духа нельзя ни увидеть, ни почувствовать. Но он всегда маячит над нами. Иногда он приходит к некоторым из нас. Большую часть времени он кажется равнодушным к нам. Я молчал. Дон Хуан продолжал объяснять. Он сказал, что дух во многих отношениях был видом дикого животного. Он держится от нас на расстоянии, пока не наступает момент, когда что-то завлекает его к нам. И тогда дух начинает манифестировать себя. Я задал вопрос. - Если дух не существо и не присутствие, и не имеет сущности, как кто-то может соблазнить его? - Твоя проблема, - сказал он, - в том, что ты считаешься только со своей собственной идеей об абстрактном. Например, внутренняя сущность человека или фундаментальные принципы абстрактны для тебя. Или, возможно что-то немного менее определенное, такое как характер, воля, мужество, достоинство, честь, дух, конечно, может быть описан в терминах всего этого. Но что нас смущает больше всего, так это то, что он и все это, и ничего из этого. Дон Хуан добавил, что я считаю абстрактное либо как противоположность практичности, с которой я думаю, либо как вещь, которая, по-моему мнению не имеет конкретного существования. - Тогда как для мага абстрактное является чем-то таким, чему нет параллели в человеческом состоянии, - сказал он. - Но это же одинаковые вещи, - закричал я. - разве ты не видишь, что мы говорим об одном и том же? - Мы не говорим об одном и том же, - возразил он. - Для мага дух является абстрактным только потому, что он знает его без слов и даже без мыслей. И все же без малейшего шанса или желания понять его, маг управляет духом, он знает его, заманивает и завлекает его, становится знакомым ему и выражает его в своих действиях. Я начал в отчаянии качать головой. Я не видел никакой разницы. - Суть твоего заблуждения в том, что я использовал для описания духа термин "абстрактное", - сказал он. - для тебя абстрактное является словами, которые описывают состояние интуиции. Возьмем, например, слово "дух", которое не может описать смысл или прагматическое переживание, и которое, конечно же, используется ни для чего иного, как только чтобы щекотать твою фантазию. Дон Хуан разъярил меня. Я обозвал его упрямцем, а он смеялся надо мной. Он предположил, что если я обдумаю утверждение о том, что знание может быть независимо от речи, не беспокоясь о понимании этого, возможно я увижу просвет. - Подумай над этим, - сказал он. - встреча со мной это не совсем то, что думаешь ты. В тот день, когда я встретил тебя, ты встретился с абстрактным. Но поскольку ты не мог говорить об этом, ты не заметил его. Маги встречают абстрактное без размышлений о нем или видения его или прикосновения к нему или ощущения его присутствия. Я хранил молчание, так как мне не улыбалось спорить с ним. Иногда мне казалось, что он становится умышленно малопонятным. А дон Хуан, по-видимому, был страшно доволен самим собой. ПОСЛЕДНЕЕ ОБОЛЬЩЕНИЕ НАГВАЛЯ ХУЛИАНА В патио дома дон Хуана было прохладно и тихо как под сводами женского монастыря. Несколько больших фруктовых деревьев, посаженных очень близко друг от друга, казалось регулировали температуру и поглощали все звуки. Помню, когда я впервые зашел к нему в дом, я сделал критическое замечание по поводу нелогичного образа, которым были посажены эти фруктовые деревья. Я бы дал им большее пространство. Он ответил, что эти деревья не были его собственностью, они были свободными и независимыми воинами деревьями, которые присоединились к его партии воинов, и что мое замечание, предназначенное для обычных деревьев, было не актуальным. Его ответ прозвучал для меня метафорично. Я не знал еще тогда, что все, о чем он говорит, надо понимать буквально. Дон Хуан и я сидели в плетеных креслах лицом к фруктовым деревьям. Они были полностью увешаны плодами. Я заметил, что зрелище не только красивое, но и крайне интригующее поскольку сезон плодов еще не наступил. - Есть интересная история об этом, - отозвался он. - как ты уже знаешь, эти деревья-воины моей партии. Они плодоносят теперь потому, что все члены моей партии рассказывали и выражали чувства о нашем окончательном путешествии вот здесь, перед ними. И деревья теперь знают, что когда мы двинемся в наше окончательное путешествие, они будут сопровождать нас. Я удивленно уставился на него. - Я не могу оставить их, - объяснил он. - они же тоже воины. Они связали свою судьбу с партией нагвалей. И они знают то, как я отношусь к ним. Точка сборки деревьев находится очень низко в их огромной светящейся оболочке, и это позволяет им знать наши чувства, которые мы имеем сейчас когда обсуждаем мое окончательное путешествие. Я промолчал, не желая останавливаться на этой теме. Дон Хуан заговорил рассеивая мое настроение. - Второе абстрактное ядро магических историй называется стук духа, - сказал он. - первое ядро, манифестации духа, является доктриной, которую намерение выстроило и поместило перед магом, приглашая его к участию. Это доктрина намерения, увиденная магом. Стук духа - та же доктрина, увиденная начинающим, которого приглашают, а скорее всего принуждают к участию. - Это второе абстрактное ядро само по себе является историей. История гласит, что после того, как дух проявил себя тому человеку, о котором мы говорили, и не получил ответа, он сделал для человека ловушку. Это было окончательной уловкой, не потому что человек был каким-то особенным, но потому что непонятная цепь событий духа сделала этого человека доступным в тот момент, когда дух постучал в дверь. - Само собой разумеется, чтобы дух ни открывал этому человеку, все проходило мимо его понимания. Фактически, это шло вразрез всему, что знал человек, всему, чем он был. Конечно, человек тут же отказывался, и не за какие коврижки не хотел иметь ничего общего с духом. Он не мог позволить себе опуститься до такой нелепой бессмыслицы. Он был не так глуп. Результатом был полный тупик. - Я могу сказать, что это идиотская история, - продолжил он. - Я могу сказать так: то что я дал тебе, служит успокоительным средством для тех, кому неудобно с безмолвием абстрактного. Мгновение он смотрел на меня, а потом улыбнулся. - Тебе нравятся слова, - сказал он обвиняющим тоном. - простая идея безмолвного знания пугает тебя. Но истории, какими бы глупыми они не были, восхищают тебя и заставляют тебя чувствовать себя надежно защищенным. Его улыбка была такой озорной, что я не мог удержаться от смеха. Затем он напомнил мне, что я уже слышал его подробный рассказ о том, как дух первый раз постучал в его дверь. Некоторое время я не мог понять, о чем он говорит. - То был не просто мой бенефактор, который наткнулся на меня, когда я умирал от пули, - объяснил он. - в тот день дух нашел меня и постучал в мою дверь. Мой бенефактор понимал, что он был здесь только проводником духа. Без вмешательства духа встреча с моим бенефактором ничего бы не значила. Он сказал, что нагваль мог стать проводником только после того, как дух проявил свою готовность быть использованным либо почти неощутимо, либо решительными указаниями. Поэтому нагвалю просто невозможно выбирать себе учеников по своей собственной воле или по своим собственным расчетам. Но когда готовность духа раскрыта через предзнаменование, нагваль не жалея сил стремится удовлетворить его. - После продолжительной практики, - продолжал он, - маги, и особенно нагвали, знают, приглашает ли их дух участвовать в доктрине, выставленной перед ними, или нет. Они обучены дисциплине своих звеньев, связующих их с намерением. Поэтому они всегда начеку, зная, что дух для них наготове. Дон Хуан сказал, что прогресс на пути мага, в основном, представляет собой решительный процесс, целью которого было приведение связующего звена в порядок. Звено, связующее обычного человека с намерением, практически мертво, и маги начинают со звена, которое бесполезно, поскольку оно не реагирует добровольно. Он подчеркнул, что для того, чтобы оживить это звено, магам нужна строгая, сильная цель - особое состояние ума, называемое непреклонным намерением. Принятие того, что нагваль является единственным существом, способным обеспечить непреклонным намерением, было наиболее трудной частью ученичества мага. Я возразил, что не вижу здесь ничего трудного. - Ученик - это тот, кто стремится очистить и оживить звено, связующее его с духом, - объяснил он. - когда же звено оживлено, он больше не ученик, но до той поры для того, чтобы продолжать движение, ему нужна сильная цель, которой, конечно, у него нет. Поэтому он позволяет нагвалю снабдить его целью и сделать так, чтобы он отбросил свою индивидуальность. Это очень трудная часть. Он напомнил мне кое-что из того, о чем говорил довольно часто: что добровольцы в мир магов не требуются, поскольку они имеют уже свою собственную цель, которая чрезвычайно затрудняет им отбрасывание своих индивидуальностей. Если мир магов диктует идеи и действия, противоположные целям добровольцев, они просто отказываются изменяться. - Оживить звено ученика - наиболее требовательный и интригующий труд нагваля, - продолжал дон Хуан, - и одна из величайших его головных болей. В зависимости, конечно же, от личности ученика замыслы духа либо возвышенно просты, либо похожи на запутанный лабиринт. Дон Хуан заверил меня, что хотя я обладал противоположными представлениями, мое ученичество не было так обременительно для него, как его обучение - для его бенефактора. Он признавал, что я обладал небольшой толикой самодисциплины, что было очень кстати, в то время как он ничего подобного не имел. А его бенефактор, в свою очередь, обладал еще меньшим. - Расхождение различимо в манифестациях духа, - продолжал он. - В некоторых случаях они едва заметны, в моем случае, они были командами. В меня стреляли. Кровь струилась из раны в моей груди. Мой бенефактор действовал со мной быстро и уверенно, также как действовал с ним его собственный бенефактор. Маги знают, что более трудными являются команды, поскольку тогда приходят более трудные ученики. Дон Хуан объяснил, что одним из наиболее выгодных аспектов его общения с двумя нагвалями было то, что он услышал одни и те же истории с двух противоположных точек зрения. Например, история о нагвале Элиасе и манифестациях духа из перспективы ученика оказывалась историей стука духа в дверь его бенефактора. - все, что связано с моим бенефактором, очень затруднительно, - сказал он и начал смеяться. - когда ему было двадцать четыре года, дух не просто стучал в его дверь, он буквально грохотал по ней. Он сказал, что на самом деле история началась много лет назад, когда его бенефактор был красивым подростком из хорошей семьи города Мехико. Он был богатым, образованным, одаренным и имел обаятельную личность. Женщины влюблялись в него с первого взгляда. А он уже тогда потворствовал всем своим желаниям и отличался недобросовестностью и ленью ко всему, что не давало ему немедленного удовлетворения. Дон Хуан сказал, что благодаря такой личности и своему типу воспитания - он был единственным сыном богатой вдовы, которая вместе с четырьмя любящими сестрами буквально обожала его - он и не мог вести себя иначе. Он позволял себе любую непристойность, какую только мог придумать. Даже среди своих таких же индульгирующих друзей он казался нравственным преступником, которому нравится только то, что весь мир считает морально недостойным. В конечном счете его излишества ослабили его физически, и он смертельно заболел туберкулезом - страшнейшей болезнью того времени. Но его слабость, вместо того, чтобы ограничить его, создала физическое состояние, в котором он чувствовал себя более чувственным, чем когда-либо. Поскольку он не имел ни грамма самоконтроля, юноша полностью бросился в распущенность, и его здоровье ухудшалось, пока не стало безнадежным. Пословица, что беда никогда не приходит одна, прекрасно подходила к бенефактору дон Хуана. В то время как его здоровье становилось все хуже и хуже, мать юноши, которая была единственным источником поддержки и его сдерживающим началом, умерла. Она оставила ему крупное наследство, которого должно было хватить на всю жизнь, но недисциплинированный парень промотал его до цента за несколько месяцев. Не имея ни профессии, ни ремесла, ему оставалось только клянчить себе на пропитание. Без денег у него не стало друзей, и даже женщины, любившие его, повернули к нему свои спины. В первый раз в своей жизни он натолкнулся на суровую действительность. Надо принять во внимание состояние его здоровья. Это был конец. Но он не унывал и решил зарабатывать себе на жизнь. Однако, его чувственные привычки не изменились, они заставили его искать работу в единственном удобном для него месте - театре. Его квалификация состояла в том, что он родился неплохим актером и большую часть своей сознательной жизни провел в обществе актрис. Он присоединился к провинциальной труппе, оставил знакомый круг друзей и близких и стал сильным актером - чахоточным героем в религиозных и нравственных постановках. Дон Хуан указал на странную иронию, которая всегда отличала жизнь его бенефактора. Будучи окончательно развращенным, он угасал от распутства и исполнял роли святых и мистиков. Он даже играл Иисуса в представлении страстей господних на страстную неделю. Его здоровья хватило только на одно театральное турне по северным штатам. А затем в городке Дюранго случилось два события: его жизнь подошла к концу и дух постучал в его дверь. И смерть и стук духа пришли в одно и то же время средь бела дня в кустах. Смерть охватила его в момент обольщения юной женщины. Он уже был крайне слаб, а в этот день попросту истощил себя. Молодая женщина, оживленная, сильная и безумно увлеченная, обещав предаться с ним любви, заставила следовать за собой в уединенное место в нескольких милях от города. Там она около часа избивала его. И когда она в конце концов отдалась ему, он оказался полностью изможден, его кашель был так силен, что он с трудом дышал. Во время последней страстной вспышки он почувствовал жгучую боль в своем плече. Казалось, что его грудная клетка разрывалась в стороны, а приступ кашля вызвал неконтролируемые спазмы. Но принуждение искать удовольствия держало его до тех пор, пока к нему не пришла смерть в виде кровотечения. Потом, когда в игру вступил дух, он был возрожден индейцем, который пришел к нему на помощь. Немного раньше он заметил, что какой-то индеец снует вокруг них, но это была второстепенная мысль, поскольку он был поглощен обольщением. Он увидел, как во сне, девушку. Она не была напугана и ни на миг не теряла своего самоконтроля. Спокойно и расторопно она надевала на себя снятую одежду с той твердостью, с какой собаки гонят зайца. Еще он увидел подбежавшего к нему индейца, который пытался усадить его. Он слышал, как тот говорит идиотские вещи. Он слышал, как тот отдавал себя на волю духа и шептал невразумительные слова на незнакомом языке. Потом индеец действовал очень быстро. Став позади него, он нанес ему сильный шлепок по спине. Вполне рационально умирающий мужчина решил, что индеец хочет либо выбить из него сгусток крови, либо попусту убить его. А так как индеец бил по спине все сильнее и сильнее, умирающий в конце концов убедился, что это либо любовник, либо муж женщины, и приготовился умирать. Но, увидев сильно блестевшие глаза индейца, он переменил свое мнение. Он понял, что это сумасшедший, который никак не был связан с женщиной. Благодаря последним остаткам сознания он сфокусировал свое внимание на бормотании мужчины. Он говорил что-то о том, что сила человека огромна, что смерть существует только потому, что мы намеренно делаем ее возможной с момента нашего рождения, что намерение смерти может быть отменено с помощью изменения положения точки сборки. Он понял, что индеец совершенно безумен. Его ситуация была как театральная - умирать на руках сумасшедшего индейца, шепчущего тарабарщину что он готов был поклясться в том, что до самого конца ему придется оставаться актером, и он пообещал себе не умирать ни от кровотечения, ни от ударов, а умереть от смеха. И он смеялся до тех пор, пока не умер. Дон Хуан отметил, что здесь нет ничего противоестественного, его бенефактор просто не мог серьезно принимать индейца. Никто не смог бы принимать такую личность серьезно, и превыше всего нет такого перспективного ученика, который бы мог добровольно выполнить задачу магии. Потом дон Хуан говорил о том, что дал мне различные версии того, что представляет собой задача магии. Он сказал, что с его стороны не будет нахальством раскрыть то, что с точки зрения духа задача заключается в очищении звена, связующего нас с ним. Доктрина намерения выставляется перед нами, потом прояснение, в котором мы найдем не так уж много процедур, очищает наше связующее звено, поскольку приходит безмолвное знание которое создает очистительный процесс. Без этого безмолвного знания процесс не срабатывает, и все мы будем иметь лишь неопределенное чувство потребности чего-то. Он объяснил, что события, вызванные магами как результат безмолвного знания, так просты и в то же время так абстрактны, что маги долгое время решали говорить о них только в символических терминах. Примеры тому - манифестации и стук духа. Дон Хуан сказал, что к примеру описание происходящего в течении первоначальной встречи нагваля с возможным учеником, с точки зрения магов будет абсолютно невразумительно. Бессмысленно объяснять, что нагваль благодаря своему жизненному опыту, фокусирует нечто такое, что мы не можем себе вообразить, свое второе внимание, повышенное сознание, полученное через обучение магии - на своей невидимой связи с неким неопределенным абстрактным. Делая это, он выделяет и очищает невидимую связь кого-то с неопределенным абстрактным. Каждый из нас, заметил он, ограждает себя от безмолвного знания естественными барьерами специфичными для каждой индивидуальности, наиболее неприступным из моих барьеров была попытка замаскировать свое самодовольство под независимость. Возражая, я попросил его дать мне конкретный пример. Я напомнил ему, как он однажды предупреждал меня, что излюбленной уловкой в дискуссии является выдвижение критики, которую нельзя подкрепить конкретными примерами. Дон Хуан посмотрел на меня и радостно улыбнулся. - В прошлом я давал тебе растения силы, - сказал он. - сначала ты подошел к крайности, убеждая себя, что пережитое тобой - галлюцинации. Потом тебе захотелось сделать их особыми галлюцинациями. Я помню, какой смешной была твоя настоятельность называть их дидактическими галлюцинаторными переживаниями. Он сказал, что моя потребность в доказательстве своей иллюзорной независимости ставила меня в позицию, где я не мог принять ничего из того о чем он говорил со мной как о происходящем, хотя сам безмолвно знал об этом. Я знал, что он применяет растения силы, каким бы ограниченным инструментом они ни были, для того, чтобы я смог войти в частичные или временные состояния сознания, сдвинув точку сборки с ее привычного места. - Ты использовал свой барьер независимости для того, чтобы преодолеть это препятствие, - продолжал он. - тот же самый барьер продолжает действовать и сегодня, так как ты сохранил это чувство неопределенной муки, возможно не такой сильной. И вот теперь стоит вопрос, как тебе нужно распорядиться с полученными выводами так, чтобы текущие переживания совпали с твоей схемой самодовольства? Я признался, что единственный способ, которым мне удавалось сохранить свою независимость, состояла в том, что я не думал о моих переживаниях вообще. От души расхохотавшись, дон Хуан едва не упал со своего плетеного кресла. Он встал и прошелся, восстанавливая дыхание. Затем вновь сел и собрался, откинувшись назад и скрестив ноги. Дон Хуан сказал, что мы, будучи обычными людьми, не знаем или когда-то не знали о наличии чего-то реального и функционального-звена, связующего нас с намерением-которое дает нам наследственную озабоченность судьбой. Он утверждал, что в течении наших активных жизней мы никогда не имеем шанса выйти за уровень сплошной озабоченности, поскольку с незапамятных времен пауза между нашими повседневными делами бросает нас в сонливость. И лишь когда наши жизни почти оканчиваются, наша врожденная озабоченность судьбой начинает принимать другой характер. Она вынуждает нас всматриваться сквозь туман повседневных дел. К сожалению такое пробуждение всегда идет рука об руку с потерей энергии, вызванной старением, когда уже мы больше не имеем сил на левый поворот нашей озабоченности к прагматическому и позитивному открытию. В этот момент все, что здесь осталось, является аморфной, пронзительной мукой ожидания чего-то неописуемого или просто гневом от того, что упустил, промахнулся, не заметил. - Мне, по многим причинам, нравятся стихи, - сказал он. - одной из них является то, что они подхватывают настроение воина и объясняют то, что трудно объяснить. Он допускал, что поэты остро осознавали звено, связующее нас с духом, но они осознавали его интуитивно, не так преднамеренно и прагматично, как это делают маги. - Поэты не обладают личным знанием духа, - продолжал он, - вот почему их стихи в действительности не открывают сути истинных жестов духа, хотя они и бьют довольно сильно. Он взял со стула, стоящего перед ним, сборник стихов Хуана Рамона Хименеса, раскрыл там, куда он положил закладку, и переда мне, дав знак читать. Неужели это я ходил сегодня вечером В мою комнату, или это нищий, Рыскающий в моем саду в сумерках? Я осмотрелся и нашел, что все то же самое И не то же самое.... Было ли открыто окно? И не сплю ли я уже? А разве садовая ограда не зеленая?... Небо было ясным и голубым... А здесь облачно и ветренно, И сад темный и мрачный. Я думал, что мои волосы были черными... Я был одет в серое... А мои волосы седые, И одет я в черное... Моя ли это походка? А этот голос, что звучит во мне, Имеет ли он ритмы голоса, Которым я пользовался? Это я, или я - тот нищий, Который рыскал в моем саду В сумерках? Я осмотрелся... Здесь облака и ветренно... Сад темный и мрачный... Я прихожу и ухожу... Неправда ли то, Что я уже сплю? Мои волосы седые... И все то же самое И не то же самое... Я перечитал стихотворение, уловив настроение бессилия и замешательства я спросил дон Хуана, чувствует ли он то же самое. - Я думаю, поэт чувствовал давление старости и беспокойство, вызванное пониманием ее, - сказал дон Хуан. - Но это только одна сторона. Другой стороной, которая интересует меня, является то, что поэт, хотя он никогда не сдвигал свою точку сборки, интуитивно, уловил то экстраординарное, что было поставлено на карту. Он уловил бесконечно многое, что есть некий безымянный фактор, устрашающий по своей простоте, который определяет наши судьбы. 3. НАДУВАТЕЛЬСТВО ДУХА ОЧИЩЕНИЕ ЗВЕНА С ДУХОМ Солнце не успело подняться из-за восточных вершин, а день уже был жарким. Когда мы достигли первого крутого склона в паре миль по дороге от окраины города, дон Хуан решил приостановить прогулку и двинулся в сторону мощеной автострады. Он сел у каких-то крупных камней, которые когда-то преграждали дорогу, а теперь динамитом были сметены с поверхности горы. Он подал мне знак присоединиться к нему. Обычно мы останавливались здесь поговорить или передохнуть на пути к ближайшим вершинам. Дон Хуан сообщил мне, что наша экскурсия будет длительной, и что, возможно, мы проведем в горах несколько дней. - Сейчас мы будем говорить о третьем абстрактном ядре, - сказал дон Хуан, - его называют надувательством духа или надувательством абстрактного или в ы с л е ж и в а н и е м себя или очищением звена. Я был удивлен разнообразием названий, но ничего не сказал. Мне хотелось, чтобы он продолжал свое объяснение. - И вновь, как с первым и вторым ядром, - продолжал он, - это история сама по себе. История гласит, что, постучав в дверь того человека, о котором мы говорили, и потерпев с ним очередную неудачу, дух использовал единственно приемлемое средство - надувательство. В конце концов дух решил предыдущие затруднения надувательством. Вполне понятно, что если хочешь воздействовать на человека, надо уговорить его. Поэтому дух начал обучать его тайнам магии. И обучение магии стало тем, что оно есть: серией хитростей и уверток. - История гласит, что дух уговорил человека, заставляя его двигаться взад и вперед между уровнями сознания и показав ему, как сберечь энергию необходимую для усиления связующего звена. Дон Хуан рассказал мне, что, если приложить его историю к современным условиям, мы получим случай нагваля, живого канала духа, который повторяет структуру этого абстрактного ядра и применяет хитрость и увертки в процессе обучения. Внезапно он встал и двинулся к горной цепи. Я последовал за ним и мы бок о бок начали наш подъем. На исходе дня мы достигли вершины высоких гор. Даже на такой высоте было по-прежнему тепло. Весь день мы следовали по почти невидимой тропе и, наконец, вышли на маленькую поляну - древний наблюдательный пост, доминировавший над севером и западом. Мы сели, и дон Хуан вернулся к нашей беседе о магических историях. Он сказал, что теперь я знаю историю н а м е р е н и я, проявившего себя нагвалю Элиасу, и историю духа, постучавшего в дверь нагваля Хулиана. Я знаю, как он встретился с духом, и, конечно, не забыл, как встретился с ним сам. Все эти истории, произнес он, имеют одинаковую структуру, менялись лишь действующие лица. Каждая история была абстрактной трагикомедией одного абстрактного актера, н а м е р е н и я, и двух человеческих актеров - нагваля и его ученика. Сценарий представлял собой абстрактное ядро. Мне подумалось: вот, наконец-то я понял, что он хотел сказать, но, пожалуй, я не смог бы объяснить даже себе, что же я понял, тем более объяснить это дон Хуану. Когда я пытался обратить свои мысли в слова, получался какой-то бессвязный лепет. Дон Хуан, кажется, понял состояние моего ума. Он посоветовал мне расслабиться и слушать. Он рассказал мне свою собственную историю о процессе введения ученика в сферу духа, процессе, который маги назвали надувательством духа или очищением звена, связующего нас с н а м е р е н и е м. - Я уже рассказал тебе историю о том, как нагваль Хулиан взял меня в свой дом после того, как я был сражен выстрелом, и ухаживал за моей раной, пока я не поправился, - продолжал дон Хуан. - но я не рассказывал тебе как он очистил мое звено, как он обучил меня в ы с л е ж и в а т ь себя. - Первое, что нагваль делает со своим будущим учеником, так это обманывает его. Этим он дает встряску звену, связующему ученика с духом. Есть два способа сделать это. Один через полуобычные каналы, которые я и использую с тобой, другой посредством прямой магии, которую применял ко мне мой бенефактор. Дон Хуан еще раз рассказал мне историю о том, как его бенефактор убедил людей, собравшихся у дороги, в том, что раненый человек был его сыном. Затем он заплатил нескольким мужчинам за то, чтобы они отнесли его в дом дон Хулиана, в то время как дон Хуан был без сознания от шока и потери крови. Через несколько дней дон Хуан пришел в себя, обнаружив себя в обществе старика и его жены, которые заботились о его ране. Старик сказал, что его зовут Белисарио, и что его жена известная целительница, что оба они лечили его рану. Дон Хуан сказал ему, что у него нет денег, но Белисарио предложил договориться о плате после того, как он поправится. Дон Хуан сказал, что он был основательно смущен, хотя в этом и не было ничего нового, поскольку он являл собой мускулистого, опрометчивого двадцатилетнего индейца, безмозглого, необразованного и с ужасным характером он и понятия не имел о благодарности. Он был признателен за доброту старика и его жены, которые помогали ему, но собирался выждать момент, когда заживет его рана, а затем попросту улизнуть среди ночи. Когда же он достаточно оправился и был готов бежать, старик отвел его в комнату и дрожащим шепотом поведал, что дом, в котором они находились, принадлежит человеку-чудовищу, который держит его и жену в плену. Он просил дон Хуана помочь им вернуть свою свободу и убежать от их поработителя и мучителя. Прежде, чем дон Хуан успел ответить, чудовищный человек с рыбьим лицом, словно из ужасной сказки, ворвался в комнату, по-видимому, подслушав их разговор. Он был зеленовато-серый, а единственный, немигающий глаз посреди лба был с дверь величиной. Он, шатаясь, шел на дон Хуана, шипя, как змея, готовый разорвать его в клочья, и так напугал его, что дон Хуан упал в обморок. - Его способ дать толчок звену, связующему меня с духом, был мастерским и деспотичным. - дон Хуан засмеялся. - мой бенефактор, конечно же, перевел меня в повышенное состояние сознания еще до появления монстра, поэтому то, что я фактически увидел как человека-чудовище, было тем, что маги называют неорганическим существом, бесформенным энергетическим полем. Дон Хуан сказал, что ему известны бесчисленные случаи, в которых дьяволоподобие его бенефактора создавало забавно затруднительные ситуации для всех его учеников, особенно для самого дона Хуана, чья серьезность и жесткость делали его идеальным объектом для мучительных шуток его бенефактора. Он добавил, словно запоздалую мысль, которую сперва не хотел говорить, что эти шутки ужасно забавляли его бенефактора. - Если тебя беспокоит, что я смеюсь над тобой, запомни, что это ничто по сравнению с тем, как он смеялся надо мной, - продолжал дон Хуан, - мой дьявольский бенефактор научился плакать, скрывая свой смех. Ты даже не можешь себе представить, как он рыдал, когда я впервые начал свое ученичество. Продолжая свою историю, дон Хуан заявил, что его жизнь никогда уже не была той же самой после потрясения от в и д е н и я этого человека-чудовища. Его бенефактор действовал наверняка. Дон Хуан объяснил, что как только нагваль знакомится со своим учеником, особенно учеником-нагвалем, он должен обманом попытаться завоевать его согласие. Его согласие может быть двух разных видов. Либо будущего ученика настраивают и обучают так, что решение примкнуть к нагвалю становится для него единственно возможным, как в случае с юной Талией, либо, если будущий ученик обладает малой долей дисциплины или вообще не имеет ее, нагвалю приходится потратить много энергии и приложить массу труда, чтобы убедить его. В случае дон Хуана, благодаря тому, что он был одичалым сельским жителем, в чьей голове редко появлялись умные мысли, процесс наматывания его на катушку принимал чудные повороты. Вскоре после первой встряски его бенефактор преподнес ему еще одну, показав дон Хуану свою способность трансформировать себя. В один из дней он превратился в молодого человека. Дон Хуан в то время не мог представить себе такую трансформацию ничем иным, кроме образца превосходного искусства актера. - Как он выполнял эти изменения? - спросил я. - В них было и магическое, и артистическое, - ответил дон Хуан. - магическое состояло в том, что он трансформировал себя, сдвигая свою точку сборки в позицию, которая вызывала любые индивидуальные изменения, какие он пожелал. А его артистизм заключался в совершенстве его трансформаций. - Я совершенно не понимаю того, что ты рассказал мне, - признался я. Дон Хуан пояснил, что восприятие представляет собой стержень для всего того, чем является человек или того, что он делает, что восприятием управляет местоположение точки сборки. Следовательно, если эта точка меняет позицию, человек соответственно меняет и восприятие мира. Маг, знающий точно, где расположена его точка сборки, может стать всем, чем захочет. - Профессионализм нагваля Хулиана в передвижении его точки сборки был так великолепен, что он мог извлекать тончайшие трансформации, - продолжал дон Хуан, - когда маг, например, становится вороной, это, конечно, великое достижение. Но оно влечет огромное, а, значит, и грубое, перемещение точки сборки. А вот для перемещения ее в позицию жирного толстяка или старика требуется ничтожнейшее изменение положения точки сборки и глубочайшее знание человеческой природы. - Я не могу ни думать, ни говорить о таких вещах как о факте, - сказал я. Дон Хуан засмеялся, словно я сказал до невероятности смешную вещь. - Был какой-нибудь смысл в трансформациях твоего бенефактора? - спросил я, - или он просто развлекал себя? - Не глупи. Воины ничего не делают просто для того, чтобы развлечь себя - ответил он, - его трансформации были стратегическими. Они диктовались необходимостью, как в случае его трансформации из старика в молодого мужчину. Время от времени происходили забавные последствия, но это другое дело. Я напомнил ему, что когда-то просил рассказать о том, как его бенефактор научился этим трансформациям. Он сказал, что его бенефактор имел учителя, но кто им был, умолчал. - Один очень таинственный маг, который является нашим опекуном, обучил его этому, - кратко ответил он. - Кто он, этот таинственный маг? - спросил я. - Презревший смерть, - сказал он и посмотрел на меня вопросительно. Для всех магов партии дон Хуана презревший смерть был наиболее ярким героем. По их словам, презревший смерть был магом древних времен. Ему удалось дожить до настоящего времени с помощью манипуляций своей точки сборки, заставляя ее передвигаться особым образом к определенным местам внутри его полного энергетического поля. Такие маневры помогали ему сохранять сознание и жизненную силу. Дон Хуан рассказал мне о соглашении, которое видящие его линии заключили с презревшим смерть столетиями раньше. Он делал им подарки в обмен на жизненную энергию. Благодаря этому соглашению, они считали его своим опекуном и называли "арендатором". Дон Хуан объяснил, что маги древних времен считались экспертами в передвижении точки сборки. Занимаясь этим, они открывали изумительные вещи относительно восприятия, но поняли и то, с какой легкостью все это теряется в заблуждении. Ситуация презревшего смерть для дон Хуана была классическим примером заблуждения. Дон Хуан при случае повторял каждый раз, что если точку сборки толкнет тот, кто не только в и д и т ее, но и обладает достаточной энергией, чтобы сдвинуть ее, она скользит внутрь светящегося шара к тому месту, куда направил ее толкнувший. Ее блеска достаточно, чтобы осветить нитеобразные энергетические поля, которых она достигла. Возникшее восприятие мира будет таким же полным, но не тем же, как наше обычное восприятие повседневной жизни. Таким образом повседневность терпит кризис, имея дело с движением точки сборки. Продолжая свою историю, дон Хуан сказал, что быстро привык к мысли, что старик в действительности был молодым человеком, который спасал свою жизнь и должен был притворяться старым. Но однажды он вновь стал старым Белисарио, которого дон Хуан встретил в первый раз. Он и женщина, которую дон Хуан принимал за его жену, упаковали свои вещи в чемоданы, а двое улыбающихся мужчин с упряжкой мулов, казалось, возникли из ниоткуда. Дон Хуан засмеялся, смакуя свою историю. Он сказал, что, когда погонщики снарядили мулов, Белисарио отвел его в сторону и сообщил, что он и его жена вновь вынуждены маскироваться. Он снова будет стариком, а его красивая жена - толстой вспыльчивой индеанкой. - Я был так молод и глуп, что ценил только очевидные для меня вещи, - продолжал дон Хуан, - еще два дня