ротиворечие между целлостностью души и целостностью разума, или противоречие между нагвалем и самосознанием, все остальные противоречия сняты. Но в это одно противоречие вмешается все эмоциональное содержание человека, и в тот момент, когда человек уже достигает точки орла и становится адекватен форме мира, в тот же момент проявляется новая потребность, возникает новая противоположность, которая знаменует собой переход в следующую эманацию. Так что можно сказать, что гармонизация одних противоположностей рождает следующую противоположность. Это состояние беспокойства духа - залог его жизни и развития, остановка - смерть. Следующий пункт относительно остановки внутреннего диалога. Остановка внутреннего диалога понимается в двух смыслах, первый, более простой смысл - это взять под контроль разум и рассудок, второй более общий смысл - выход на состояние безмолвного знания, и далее обусловленного знания. Точка безмолвного знания - это вершина треугольника души, сначала человек достигает ее, и далее он переходит в точку, когда он все знает из того, что человек может знать. В результате человеку становится неинтересно, когда он все знает. Остановить внутренний диалог приказом невозможно, только постепенно путь знания может к этому привести. В обобщенном смысле остановка внутреннего диалога является потерей человеческой формы, и остановка внутреннего диалога является путем магов, путем в следующую эманацию. Для остановки внутреннего диалога сначала необходимо взять под контроль разум. Что это значит? Это, во-первых, знание всех точек зрения разума, и практическое умение вставать на любую точку зрения и развивать ее до следующей ступени. Сначала это практикуется по отношению к другим людям, а затем воин учится соотноситься со своими внутренними разумными точками зрения, своим самосознанием вставать на любую точку зрения и переводить ее на следующую ступень. Мы начали прямо с выдвижения точек зрения одной из последних ступеней разума в связи с тем, что люди, которые еще не вникли в общую идею пути воина, вряд ли захотят услышать промежуточную истину и им не интересно заниматься простейшими, заведомо неистинными точками зрения. Поэтому и предполагается, что мы сначала обрисуем внешние точки зрения, а затем, в следующем году, будем последовательно двигаться по ступеням разума. После достижения контроля разума внимание переносится на контроль рассудка. В рассудке нет истинного знания, есть лишь интуиция личного и общественного опыта, поэтому бесполезно проверять рассудочную теорию. И борьба с рассудочными теориями заключается не в том, чтобы увидеть основание, по которому строится данная теория, те формы, которые внешни содержанию, и перевести сознание в следующее состояние с другими более оптимальными формами, перевести сначала собеседника, а затем, научившись работать с ним, научиться переводить и себя, свои рассудочные состояния. Победа над другими - критерий взятия всеобщего рассудка под контроль. Примеры таких побед можно найти в "диалогах" платона. Это, пожалуй, единственный источник, по которому можно учиться. Рассудок создает некоторую устойчивость, в которой человек нуждается. Чтобы лишиться этой устойчивости, необходимо иметь какую-то другую устойчивость, т. е. необходимо иметь устойчивость разума: правильное понимание пути воина или правильная точка зрения. Когда я приобрел устойчивость в разуме, только тогда я имею силы подавить свою устойчивость в рассудке. Внимание всеобщего рассудка приводит к непривязанности к его схемам, что приводит к выключению внутреннего диалога. Я подавляю свой внутренний диалог так же, как до этого подавлял диалог с другим человеком. Если умеешь подавлять других, то можешь справиться и с собой, со своим внутренним диалогом. Рассмотрим несколько иной аспект этой проблемы. Любое знание может быть возможным и необходимым. Эти два вида знания распределяются между рассудком и разумом. Знание разума основано на внутренней необходимости, логичности. Возможное знание может как-то совпадать с необходимым знанием, но в этом случае возможное знание (или знание рассудка) является только мнением, в отличие от знания разума, или понимания разума. В древней греции использовалось слово "мнение" или по-гречески "докса". Поэтому правильное мнение называлось "ортодоксия". "Православие" в переводе с древнегреческого и означает "правильное мнение". Правильное, ортодоксальное мнение верно только для области обобщения. Нельзя выходить за эту область. Каждое рассудочное знание имеет некую область применения. Если бесконечность мира обозначить сферой, то любая рассудочная схема представляет собой некую плоскость. Рисунок 20: / / /******** /* * /* * /* * / * * / * * / * * / * * * * * * ******** Имеется некая область, в которой эта теория достаточно близка к истине (вблизи точки касания) и область, где эта теория далека от истины. Это и называется областью применения рассудочной теории или правильного мнения. Правильное мнение, которое возникает во всеобщем рассудке, является также и необходимым, но ошибка заключается в том, что я это мнение вывожу за область применения. Если у меня возникает какое-то обобщение личного опыта, то нельзя это обобщение переносить на опыт других людей, или на опыт в других ситуациях. Рассмотрим формы диалога. Первая форма: следование другому. Другой человек что-то мне рассказывает, а я сопереживаю, иду за ним. Это самая простейшая форма диалога, которая, по сути, является монологом. Ф этой форме мы можем меняться ролями - сначала мой собеседник мне что-то рассказывает, а я сопереживаю ему, потом я что-то рассказываю, а он слушает и сопереживает мне, задавая какие-то вопросы. При этом диалога, как такового, еще нет. Вторая форма: я проецирую речь другого на свое состояние. При этом у меня возникают суждения относительно речи другого, его утверждений. С чем-то я согласен, а с чем-то - нет. В результате возникает спор, в котором истина не рождается. Каждый имеет свою систему ценностей, в результате диалога происходит взаимодействие этих двух систем и выяснение того, насколько они пересекаются. Третья форма: есть принципиальное разделение на спрашивающего и отвечающего. При этом вопросы направлены на выяснение основания. При этом меня не интересуют выводы, которые делает другой человек. Я не соотношу эти выводы со своими, не переживаю их, а иду за выводы, возвращаясь к основаниям, из которых исходит мой собеседник. В результате этого я вскрываю основания, выясняю, что этот человек находится либо в одном из состояний рассудка, либо в определенном состоянии разума. При этом содержание может быть разумное, но форма - рассудочная. Важна форма, которая, вообще говоря, определяет содержание. Для воина каждый контакт с окружающим миром является битвой. Воин постоянно собран, он относится к каждому поступку, как к последнему в жизни, это и есть состояние битвы. Он стремится не пускать душу на самотек, не входить в поток жизни. Причем те битвы, в которые воин постоянно вступает, осуществляются не ради победы, а ради неуязвимо- сти. В этих битвах победа равносильна поражению. Воина не волнует результат, он всего лишь оттачивает свою неуязвимость. Средний человек держится предмета разговора, освещает его согласно своему состоянию, своим схемам. При этом у него обычно имеется немного союзников и масса противников относительно его суждений. Если беседа происходит в разных состояниях, то средние люди смотрят на выводы, на окончательные утверждения. Сам процесс обоснования утверждений человека, находящегося в другом состоянии рассудка, непонятен. Если беседа в разных состояниях происходит достаточно долго, то люди входят в одно состояние. Если беседа происходит в разных состояниях, то можно даже и не пытаться доказывать свои утверждения. Кроме того, выводы, не совпадающие с мнением другого человека, можно не говорить, потому что он их все равно отметет. Он смотрит только на совпадение или несовпадение. При этом можно пойти дальше - можно не говорить и совпадающие выводы, если я знаю, что они совпадают. Обычный диалог двух средних людей - это, собственно, выяснение того, что совпадает, а что нет. При этом какого-либо развития не происходит. Поэтому достаточно просто соглашаться, поддакивать. Воин входит в состояние другого - на его ступень разума и в его состояние рассудка. Встав на его точку зрения, воин занимается тем, что колеблет его уверенность. У воина нет цели "обнюхиваться", выяснять, насколько другой схож с ним. Когда другой, находясь в своем состоянии, уже ни в чем не уверен, воин делает переход в следующее состояние или на следующую ступень. Воин хочет сделать противнику новую форму. На этом разговор заканчивается. Вести разговор дальше нельзя, если возникла какая-то новая форма. Среднему человеку необходимо самостоятельно ее наполнить. Новая форма не пополняется извне. Если других людей я могу перевести в следующее состояние, то и свое любое состояние я могу сдвинуть в следующее. Тем самым и достигается непривязанность к своим состояниям. Моя точка сборки получает свободу и может быть сдвинута разумом. Это и есть искусство управления сознанием. Что хочет совершенный воин? Сдвигать свою и чужие точки сборки в следующие состояния, т. е. развивать сознание. Что хочет орел? Того же. Он хочет, чтобы свет сознания увеличивался, чтобы сознание всех коконов развивалось, т. к. Сознание является его пищей. т. е. саморазвитие является высшей целью. В результате этого совершенный воин хочет того же, что и орел, т. е. Его воля совпадает с намерением орла. Мои приказы становятся приказами орла, я отождествляюсь с орлом. В результате применения этой позиции противоречие между душой и разумом снимается в результате того, что душа полностью входит под контроль разума. Возникает новое противоречие между комплексом души и разума и новым комплексом, который условно можно назвать сверхразумом. В результате человек переходит в следующую эманацию. Каждое состояние вырабатывает эту схему для всех областей деятельности, всех областей знания. При этом формы разных схем одного состояния равны, а содержание различно. Одно содержание оказывается опредмеченным разными схемами разных состояний. Тем самым, один предмет получает разные оценки, попадает в разные "ящички". Возникает феномен, называемый "крючок". Крючок - это неоднозначная оценка простого предмета. Пусть, для примера, имеются две схемы, соответствующие двум состояниям рассудка. Эти схемы Рисунок 21: Л г > ! ! ** / (2) ! ! * * / ! ! ** / ! ! / ! ! /.. ! ! / . ! ! . ! . +--------------------> (1) Описывают один и тот же предмет. В результате этого описания он "опредмечивается" по двум схемам. Возникает неоднозначная оценка одного и того же предмета. Как мне поступать с этим предметом? Я думаю на эту тему и при этом нахожусь в некотором состоянии. Я склоняюсь к решению, согласно той схеме (например, схема 1), которая имеется для состояния, близкого к тому, в котором я в данный момент нахожусь (состояние, чьи индексы меньше всего отличаются от индексов моего состояния). Затем я могу войти в какое-то другое состояние, для которого более правильным будет казаться решение "2", а прежнее решение перестает мне нравиться, наконец, когда наступает время действовать, я могу поступить совсем не так, как решил заранее, в результате того, что я нахожусь в каком-то состоянии, отличном от состояния принятия решения. Вторая ситуация. В каждом состоянии строится несколько схем - каждая схема соответствует определенной области деятельности, или другими словами, каждая схема имеет определенную область применения. Имеется в виду не правильное, а фактическое применение. Всю область деятельности в каждом состоянии я пытаюсь полностью определить при помощи нескольких схем. Предположим, я определил некоторые участки, но другие участки оказываются неопределенными. Рисунок 22: -----+---------+---------- ! ********* ! ! * * ! ! * * ! + * * + / !* *! / !* *! / !* *! / !* *! / !* *!Х !* */ + * */+ ! * */ ! ! * */ ! ! *********/ ! ! Х ! ! / ! ! / Тогда я ввожу еще дополнительные схемы и возникают некие области пересечения применения разных схем одного и того же состояния. В этом случае предмет попадает сразу в две схемы одного состояния. Когда мне необходимо принять решение относительно этого предмета, оказывается, что выбор невозможен, потому что для этого состояния оба решения равноправны, т. к. они относятся к одному состоянию. Возникает эффект, называемый "буридановщиной", от знаменитого "буриданого осла". Какой тогда выход? Воин поступает, исходя из ситуации, а не из своих суб'ективных рассудочных схем, преследующих личную выгоду. Он пытается разрешить ситуацию об'ективно или с точки зрения орла, пытается развивать ситуацию независимо от личной выгоды, т. е. другими словами, действовать неуязвимо или с позиции безжалостности. Это требование исходить из ситуации, а не из моих схем, иначе иногда называется требованием времени, или, как говорит Кастанеда, модальностью времени. Приведем пример. Пусть об'ектом выступает некий человек, который, с одной стороны, является для меня начальником, т.е. опредмечивается одним образом (является частью одной схемы); с другой стороны он может быть товарищем по какому-то делу, по совместному увлечению; с третьей стороны этот человек является женщиной или мужчиной, т.е. имеется какое-то половое отношение (соперничество, любовь) и возникает неоднозначная оценка и я не могу решить, как мне поступать по отношению к данному человеку. Как совместить все эти три схемы в некий единый образ? Согласно этому принципу модальности времени я и не пытаюсь данного человека опредметить, а в каждой конкретной ситуации я поступаю согласно об'ективным требованиям. Если я нахожусь в ситуации, когда данный человек выступает как начальник, то я к нему отношусь как к начальнику, если он выступает в других модусах, то я к нему соответственно и отношусь. Не существует отдельных людей, существуют только эманации, состояния и ситуации! Вообще следует отметить, что следовать схемам необязательно, ибо есть приказ орла составлять классификации, но нет приказа им следовать. Если человек следует какой-то схеме, то это значит, что он к ней привязан. Если существует такая привязанность, то возникает внутренний диалог подведения под эту схему. Или внешний диалог, когда я доказываю другому, что данный об'ект есть предмет моей определенной схемы, т. е. в любом случае происходит опредмечивание. П о п о в о д у с л о в о у п о т р е б л е н и я. Есть вешь, об'ект и предмет. Вещь - это то, что есть само по себе или то, что есть для орла. Так как я не знаю, что есть вещь для орла, то то, что она есть для меня или другого кокона, превращает вещь в об'ект. Когда я об'ект проецирую на какую-то схему, об'ект превращается в предмет. Воин не отождествляет себя со своими схемами, он считает, что схема принадлежит ситуации, тем самым воин поднимается над своим рассудком или другими словами подчиняет рассудок разуму: в этом случае внутренний диалог пропадает. Л и т е р а т у р а А (каноническая литература) 1. Бхагаватгита 2. Дао де дзин 3. Евангелие от иоанна 4. Евангелие от фомы 5. Кастанеда 3, 4, 7, 8 тт. В 1. Кастанеда 5, 6 тт. 2. Дхаммапада 3. Чжуан дзы 4. Остальные канонические евангелия 5. Апокалипсис 6. Из ветхого завета: бытие, екклезиаст, псалмы давида, притчи соломона 7. Анугита 8. Мокшадхарма 9. Беседы царя милинды 10. Ницше "так говорил заратустра" С 1. Упанишады 2. Кришнамурти 3. Ауробиндо 4. Законы ману 5. Говинда "лекции по психологии буддизма" 6. Джами "саламан и абсаль" 7. Кастанеда 1, 2 тт. 8. Булгаков "мастер и маргарита" 9. Гессе "степной волк", "игра в бисер", "тропою мудрости" 10. Руми "из дивана шамса тетризского" 11. Фиш "джалаледдин руми" 12. Азимов "конец вечности" 13. Шекли "обмен разумов" 14. Стругацкие "трудно быть богом", "понедельник начинается в субботу", "за миллиард лет до конца света", "жук в муравейнике", "волны гасят ветер" 15. Гофман "сказки" 16. Толкин "кольцо власти" 17. Бах "чайка", "иллюзии" 18. Мерринг "голем" d (философская литература) 1. Платон 2. Декарт "размышления о первой философии" 3. Спиноза "о совершенствовании разума", "этика" 4. Лейбниц "монадология" 5. Кант "критика чистого разума" (гл. "Трансцендентальный вывод чистых понятий рассудка"). Первое издание. 6. Гегель "предисловие к феноменологии духа". 7. Гегель "большая логика" в 3-х тт., начало второго тома, раздел "сущность". Лекция 11 Продолжим тему отключения внутреннего диалога. Можно пытаться непосредственно остановить внутренний диалог при помощи каких-то отвлекающих воздействий, если под внутренним диалогом понимать просто беседу с самим собой, переход одних представлений в другие. Понятно, что подобными методами внутренний диалог удастся остановить только на то время, пока я концентрирую внимание на этой деятельности. Остановка же внутреннего диалога не есть самоцель, а есть некое средство освобождения для того, чтобы придти к другим состояниям. Получается, что те люди, которые не слишком большое внимание уделяют остановке внутреннего диалога пытаются просто некими простейшими методами заглушить его. Часто им это удается и Кастанеда привождит примеры, как можно заглушать внутренний диалог . Например, идя по улице, концентрировать внимание на горизонте. Если после этого перейти к более низким состояниям, в которые человек хочет войти, то внимание от горизонта отвлекается и внутренний диалог, вообще говоря, возникает снова. Чтобы взять под контроль внутренний диалог, надо выяснить и как-то экранировать причины возникновения внутреннего диалога. Причинами же внутреннего диалога являются рассудочные схемы, которые служат связями между отдельными образами. Пока у меня есть неконтролируемая схема различных образов, связанных между собой, постольку у меня эти схемы возобновляют внутренний диалог. Ничего поделать с этим нельзя. Каким образом возникает эмоционально значимый образ, т.е. образ любимой или ненавидимой вещи? Понятно, что сначала возникают эти образы, затем они связываются между собой каким-то способом и возникают некие рассудочные схемы. Каждый кокон имеет приказ орла самосохраняться. Животная душа, в которую входит рассудок, разделена на мужскую и женскую, поэтому, например, мужчина, имея этот приказ, стремиться сохранить не только себя, но и весь мир в отношении к женскому образу (идее). В этом причина того, что возникающие в сознании образы являются некой суперпозицией, воспринимающей и воспринимаемой формы, тем самым образ смутен, т. е. не адекватен ни мне, ни познаваемому об'екту. Это реальность, в которой находится средний человек, вообще не контролирующий возникновение этих смутных образов. Следуя этим образам, я плохо сохраняю собственный кокон и плохо познаю окружающий мир, т. к. нет дожного разделения, этой смутности. Можно привести пример с пирамидой и кубом. Если воспринимающая форма имеет вид пирамиды, а воспринимаемая форма имеет вид куба, то тогда то, что получается в результате не похоже ни на куб, ни на пирамиду. Это можно проиллюстрировать рисунком: Рисунок 23: /----------------/ /. /! / . / ! / . * / ! / . . .. / ! / . .. . .. / ! ------------------ ! ! . .. . .. ! ! ... . ! ... ! ! ...........!...../ ! . . . ! / ! . . . ! / ! . . . ! / ! .. .! / !. .!/ ------------------ Если в момент контакта оптимально совпадают и куб, и пирамида, т. е. мои чувства максимально правдивы, то в этом случае совпадают основания куба и пирамиды. Тогда основание воспринимается адекватно, т. к. То, что совпадает, воспринимается адекватно, а стороны будут представлять некую усредненную поверхность, не похожую ни на куб, ни на пирамиду. Такова реальная ситуация, с которой приходится иметь дело. Если исходить из тех образов, которые имеются в сознании, возникающих примерно таким путем, то получается, что я не могу адекватно познавать ни себя, ни окружающий мир. Отсюда возникает масса путаницы и непонимания между людьми. Более того, человек сам себя не понимает, находясь в разных состояниях. Разум может образовывать образы ясные и отчетливые, т. к. он не разделен в себе, как животная душа. Что значит ясный образ или, применительно к разуму, ясное представление? Представление ясное, если оно существует для себя, т.е. если из него самого видна необходимость его существования. Если найден тот или иной адекватный образ или адекватное представление, то все, что вытекает отсюда, тоже является адекватным, т. е. в этом случае адекватным самому себе. Поэтому здесь возникают два вида деятельности: деятельность разума и деятельность рассудка. Рассудок, по мере своего личного опыта, набирает массу неадекватных представлений. Разум, по мере своей разумной деятельности, набирает некое количество адекватных представлений, и задача заключается в совмещении этих представлений между собой, что и называется, в общем случае, взять рассудок под контроль. При этом в разуме сначала возникают представления более простые, потом они усложняются: переходят к видам, родам представлений и, тем самым, как бы поднимаются над субстанциональной поверхностью представлений к видо-родовым отношениям и, вообще говоря, к субстанции, к субстанциональной точке зрения. Чем выше разум поднимается в своем развитии к субстанциональной точке зрения, тем большее количество вещей, воспринимаемых им, охватываются с точки зрения бога или орла. Чем выше он поднимается, тем больше образов, которые являлись прерогативой рассудка, входят в подчинение субстанциональной точке зрения разума. Автоматически этого не происходит. Если разум уже поднялся до некой субстанцио- нальной точки зрения, скажем, человек уже стал воином, понимает основные ценности пути воина, тогда только начинается основная работа по переработке образов рассудка и переподчинению их разумным представлениям, разумным идеям. Хорошо бы, конечно, свести все смутные образы к адекватным представлениям разума, поднять к субстанциональной точке зрения, т. е. все видеть, так сказать, с позиции орла. До конца это сделать оказывается невозможным, т. к. эманации разума не имеют власти над эманациями животной души. Можно взять животную душу и рассудок, в частности, под контроль, если познать механизм действия рассудка, механизм образования суждений и, в первую очередь не отождествлять себя с этими механизмами. Не отождествлять себя как человека разумного с рассудком, относиться к нему, как к меньшему брату или как к одной из лошадей, которая везет колесницу кокона человека. Половое влечение является причиной суждений рассудка, но отдаленной причиной. Ближайшими причинами являются формы рассудка, основанные на различных удовольствиях, которые многообразно определяются манасом, но мы сейчас не будем прослеживать, как из чисто полового влечения возникают все виды удовольствий: наша задача рассмотреть сейчас исключительно схемы рассудка, поэтому мы и постулируем, что исходя из полового влечения возникают многообразные формы удовольствий за счет разнообразных форм манаса, и рассудок исходит из того уровня, когда даны различные виды удовольствий. Спрашивается, каким образом, основываясь на каких-то удовольствиях и связанных с ними вещах, рассудок познает окружающий мир? Теорию контроля частного рассудка наиболее хорошо разработал такой новый видящий, как бенедикт спиноза. Поэтому сегодняшняя лекция будет, в основном, опираться на его трактат "этика". Этика - это наука о поведении человека, его поступках. Рассудок, так же, как и вся душа, пассивно отражает внешние воздействия. Вводится такой образ: разные вещи (коконы), в частности, люди, сталкиваются между собой и оставляют вмятины от столкновений (это простейшая картинка для понимания механичности такого взаимодействия). Если я столкнулся с какой-то вещью, не обязательно механически столкнулся, а, например, просто увидел, то у меня возникает такая вмятина в определенном месте души, в результате чего я запоминаю эту вещь. Далее, если я столкнулся с какой-то вещью, которая мне напоминает эту вещь, у меня происходит внутренний переход к прежней вещи, подобной ей. Если точку сборки представить в виде шарика на поверхности кокона, на которой множество вмятин и пригорков, желобков и т.п., то шарик, находясь в какой-то вмятине, под внешним воздействием перекатывается в какую-то другую вмятину. Вот примерно такую картину рисует спиноза, об'ясняя автоматичность действия рассудка и связанной с ней деятельность человека, т.е. Автоматичность поступков. Если бы дело обстояло только так, это было бы ужасно. К счастью, у человека есть еще разум, который обладает свободой воли и может как-то контролировать этот автоматизм рассудка и каким-то образом подчинять его себе. Любая вещь определяется через другие вещи, при этом, если я испытываю удовольствие в момент контакта с какой-то внешней вещью, то возникает вмятина под названием "любимая вещь", т. е. Я к этой вещи отношусь как к любимой вещи. Если же я нахожусь в аффекте неудовольствия, страдания и воспринимаю что-то, то эта вещь воспринимается в образе "плохой" вещи. Так с этого начинается представление о мире, как о совокупности "хороших" и "плохих" вещей в рассудке. Если четко сказать прямо о четырех формах рассудка, то они следующие: 1. Любимой (нелюбимой) вещью является та, которая доставляет удовольствие (неудовольствие) или воспринимается в аффектах удовольствия (неудовольствия). 2. Любимая (нелюбимая) вещь та, которая подобна уже любимой (нелюбимой) мной вещи. При этом надо иметь в виду, что все это очень суб'ективно. Так, если два человека видят след коня, то для солдата, например, может быть такая ассоциация: всадник - война - битва и т. д., для крестьянина же это может иметь вид: плуг - поле - сельскохозяйственные работы. 3. Я люблю себя и те вещи, которые подобны мне. Например, живые существа подобны мне, потому что я живое существо; люди еще более подобны мне. Из этих людей те, которые ближе ко мне по мировоззрению, разделяют те же ценности, еще более подобны мне, еще более я их люблю, следуя этой форме рассудка. Наконец, мною любимы те люди, которые имеют те же привычки, что и я. Все это происходит автоматически, независимо от того, насколько я хорошо или плохо отношусь к тем привычкам, которые у меня есть. 4. Я люблю предметы, действие которых направлено на принесение удовольствия любимым вещам. Утверждается, что этих четырех форм рассудка достаточно, чтобы определить все многообразие рассудочной деятельности. В этом определении из этих четырех форм рассудка надо исходить, как из аксиом, и тогда любая рассудочная схема или любой предмет, который я люблю или не люблю, можно свести к комбинациям этих четырех форм рассудка. Далее лекция будет посвящена выводу из этих аксиом таких следствий, каждое из которых будет являться некой теоремой, которую можно доказывать, сводя к аксиомам. Более или менее тривиальные следствия будут приводиться без доказательства. Это необходимо для того, чтобы увидеть, какое многообразие поступков людей, их мышление и т. п. Определяется всего четырьмя механистическими аксиомами. Если мы обозначим эти 4 аксиомы цифрами 1, 2, 3, 4, то далее по порядку: 5. Рассудок стремится воображать то, что увеличивает самосохранение или свободу (из 3-й аксиомы) и забывать то, что ограничивает меня или любимый предмет. 6. Если предмет, который причиняет мне страдания, сходен с другим предметом, который причиняет мне удовольствие, то возникает душевное колебание: в одно и то же время я и люблю, и ненавижу этот предмет. Виды колебаний: надежда, страх. А) надежда - это некое удовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь. Б) страх - это неудовольствие, возникающее из образа будущего события, в исходе которого я сомневаюсь. Надежда переходит в уверенность, а страх - в отчаяние, если сомнения устраняются. 7. Если я соображаю, что любимая вещь сохраняется, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь уничтожается, то я испытываю удовольствие. Если я воображаю, что нелюбимая вещь сохраняется или что любимая вещь уничтожается, я испытываю страдание. Это 4 следствия из 4-й аксиомы. 8. Если я воображаю, что любимая вещь получила удовольствие (неудовольствие), то и я получаю соответствую- щий аффект, соответственно, нелюбимая вещь. Это доказывается из 2, 3, 4 аксиом. 9. Если я воображаю, что некий предмет причиняет удовольствие любимой вещи, то я его буду любить, и наоборот, соответственно, для нелюбимой вещи. Это следует из 4-й аксиомы. Отношение к тем предметам, которые могут причинять удовольствие или неудовольствие любимым мною вещам, называется благорасположением или негодованием. 10. Рассудок стремится ставить себя и любимые им вещи выше, чем следует, а нелюбимые - ниже, чем следует. Это следствие 5-й теоремы. Следствием из 10-й теоремы является возникновение самомнения. 11. Воображая, что подобный мне предмет подвергается аффекту, я подвергаюсь тому же аффекту. Это следует из 1-й и 3-й аксиом. Возникает некое сострадание, сорадование и соревнование. Последнее возникает, когда другой желает что-то и этот другой подобен мне, и я также этого желаю. Причем, чем более подобен мне данный человек (или чем более я это воображаю), тем более эффект соревнования. 12. Если какой-то предмет причиняет удовольствие подобной мне вещи, то я люблю этот предмет. Если неудовольствие, - то я ненавижу этот предмет. Это следует из 3-й и 4-й аксиом. Если я сделал другим, подобным мне, приятное (неприятное), то и мне приятно (неприятно). Это следует из 7-й и 8-й теоремы. Этот аффект называется гордость (стыд). 14. Если другой любит то же, что и я, то я буду любить это еще больше. Если не любит, то у меня возникнут колебания. Надо сказать, вообще-то, что колебаний в рассудке полно. 15. Всякий стремится, чтобы все любили одно и то же, а именно то, что он любит. Отсюда, в частности, следует возникновение некой вражды между людьми, когда каждый настаивает на своем. Если другой делает не так, как я, то его надо заставить делать правильно (т. е. как я считаю правильным). Все это делается из добрых побуждений, но вызывает серьезные столкновения (в частности, межнациона- льные конфликты и т. п.). 16. Рассудок стремится делать то, на что люди смотрят с удовольствием, и не делать того, что осуждается. 17. Если другой получает удовольствие от вещи, которой он владеет исключительно, то я хочу лишить его этого. Доказательство: А) так как он получает удовольствие и он подобен мне, то и я должен получить удовольствие от этой вещи; Б)моему владению этой вещью препятствует другой, который выступает как причина, ограничивающая свободу любимой вещи, что вызывает мою ненависть. Следовательно, у меня возникает желание снять это ограничение. Поэтому, если я что-то люблю, то лучше не говорить об этом. 18. Кто испытывает неудовольствие, тому я сострадаю, а к тому, кто получает удовольствие от владения какой-то вещью, я испытываю зависть. Получается, что из одного свойства (теоремы) вытекает как сострадание и жалость, так и зависть и желание навредить. Поэтому, если человек разумом понимает, что одно хорошо, а другое плохо, т. е. борется с одним и увеличивает другое, то это бесполезное занятие, т. к. причина возникновения зависти и сострадания одна и та же. 19. Если я люблю подобный мне предмет, то стремлюсь к тому, чтобы и он любил меня. Доказательство: Если я его люблю, то хочу, чтобы он испытывал удовольствие (из теор. 5), имел идею удовольствия, связанную со мной. Любимая вещь (по определению) - это аффект удовольствия, связанный с какой-то вещью. Таким образом, я хочу, чтобы аффект удовольствия любимой вещи был связан со мной, т. е. Я являюсь любимой вещью для подобного мне предмета, т. е. я хочу, чтобы этот предмет любил меня, что и требовалось доказать. 20. Чем более любимая вещь любит меня, тем более я горжусь. Доказательство: Любовь другого к какому-то предмету увеличивает мою любовь к этому предмету, т. е. Если любимая мною вещь, скажем, женщина, любит меня, то, подражая ей, я тоже люблю себя и, следовательно, горжусь. 21. Если любимая мною вещь, которой я владею один, дружит с другим в такой же или большей степени, то я любимую вещь ненавижу и завидую другому. Этот аффект называется ревностью, как одна из форм колебаний души. 22. Кто вспоминает о предмете, от которого он когда-либо получил удовольствие, тот желает владеть им при той же обстановке, как было тогда, когда он наслаждался им первый раз. Это совершенно понятно, так как если я наслаждался этим предметом и воспринимал одновременно какие-то другие предметы, то все их я люблю и хочу, чтобы испытывать большее удовольствие, чтобы все они присутство- вали. 23. Если кто-то начал любимый предмет ненавидеть так, что любовь совсем уничтожается, то он будет питать к нему большую ненависть, чем если бы никогда не любил его, и тем большую, чем больше была его прежняя любовь. В народе это выражается пословицей "от любви до ненависти один шаг". Хотя для разума это кажется странным, но таков закон рассудка. 24. Если кто кого-либо ненавидит, то тот будет стремиться причинить предмету своей ненависти зло, если только не боится, что из этого возникнет для него еще большее зло. И наоборот. Следствие: а) под добром я разумею здесь всякий род удовольствия и все, что ведет к нему, особенно все, что удаляет тоску, какова бы она ни была. Под злом я разумею всякое неудовольствие и в особенности то, что препятствует удалению тоски. Выше было показано, что мы нечто желаем не потому, что оно добро, а, наоборот, называем добром то, чего желаем. И, следовательно, то, к чему испытываем отвращение, называем злом. Таким образом, всякий сообразно со своим аффектом судит и оценивает, что добро, а что зло; что лучше, а что хуже; что, наконец, самое лучшее, а что самое худшее. Так, скупой считает за самое лучшее обилие денег, а недостаток их - за самое худшее. Честолюбивый же ничего так не желает, как славы, и ничего так не боится, как стыда. Далее, завистливому нет ничего приятнее чужого несчастья и ничего нет тягостнее чужого счастья. Точно так же всякий считает всякую вещь хорошей или дурной, полезной или бесполезной сообразно своим аффектам. Ясно, что в соответствии с тем, что он понимает под добром и злом, он и стремится любимым своим вещам делать то добро, которое он понимает. В связи с этим, иногда получается так, что кто-то хочет нелюбимой вещи сделать зло, а для нее это является добром. Человек не выбирает то, что будет плохо для данной вещи, он делает ей то, что считает плохим для себя. 25. Любовь или ненависть к вещи, которую мы воображаем свободной, должна быть, при прочих равных, больше, чем к вещи, необходимой или страдательной. Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того же об'екта различным аффектам. И один и тот же человек может в разные времена со стороны одного и того же об'екта подвергаться различным аффектам. Здесь имеется в виду, что нет об'ективного разделения, что эта вещь плохая или хорошая. Таким образом, мы видим, что может случиться так, что один любит то, что другой ненавидит, что один боится того, чего другой не боится. И один и тот же человек может любить теперь то, что прежде ненавидел и т.д. Так как каждый судит о том, что хорошо и что плохо в соответствии со своим аффектом, то, следовательно, люди могут расходиться в своих мнениях так же, как и в своих аффектах. Отсюда происходит то, что когда мы сравниваем одних с другими, мы различаем их по одному только различию аффектов и называем одних бесстрашными, других - трусами, третьих, наконец, еще как-нибудь. Бесстрашными принято называть тех, кто презирает зло, которого я боюсь. Если я замечу, кроме того, что его желанию сделать зло тому, кого ненавидит, и сделать добро тому, кого любит, ему не препятствует страх перед злом, которое меня обыкновенно удерживает, то я назову его смелым. Далее, трусом мне будет казаться тот, кто боится зла, которое я обыкновенно презираю. Понятно, что другой человек может презирать какое-то другое зло. Если же я замечу сверх того, что его желанию препятствует страх перед злом, которое меня удержать не может, я скажу, что он малодушен. Из такой природы человека и непостоянства его суждений, а равным образом из того, что человек часто судит о вещах лишь по своему аффекту и что вещи, которые, по его мнению, ведут к удовольствию или неудовольствию и которым он старается способствовать или удалять их, часто только воображаются, мы легко можем понять, наконец, что сам человек часто может являться причиной как своего удовольствия, так и своего неудовольствия. Отсюда мы легко поймем, что такое раскаяние и что такое самодовольство. А именно, раскаяние есть неудовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, а самодовольство есть удовольствие, сопровождаемое идеей о самом себе, как о его причине. Эти аффекты обладают величайшей силой, благодаря тому, что люди считают себя свободными в рассудке. 26. Об'ект, который мы раньше видели совместно с другими, или который, по нашему воображению, имеет в себе только то, что обще нескольким вещам, мы будем созерцать не так долго, как тот, что, по нашему воображению, имеет в себе что-либо индивидуальное. Эта теорема говорит о внимании - чем более несхожий с другими об'ект, тем большее внимание к нему приковывается. Такое состояние души, т. е. воображение единичной вещи, называется поглощением внимания. Если оно возбуждается об'ектом, которого мы боимся, оно называется оцеп