икнул юный блондин, поймавший брошенный ему конец. -- Ничего такого, по чему можно было бы взобраться... -- Будет, старик, -- откликнулся Грир, -- ты только привяжи это к чему-нибудь прочному. И к восторгу собравшихся дикий черномазый взлетел по канату на высоту в двадцать футов, как обезьяна по лиане. За ним с не меньшей прытью последовал его бледнолицый спутник, лицо которого, покрытое ссадинами и струпьями, выглядело еще более диким. Наконец-то за свои деньги они увидели отчаянную и безрассудную Аляску, ради которой они сюда приехали. Айк отказался от приглашения немцев прокатиться с ними до города на ослиной повозке, так как до больницы было всего несколько кварталов, которые вполне можно было пройти пешком. -- Хотя мы можем воспользоваться вашим приглашением на обратном пути, -- добавил Грир. -- Нам может потребоваться повозка, чтобы переправить раненого. Однако в больнице им сообщили, что пациент Вильям А. Кальмар давным-давно выписался и уже куда-то переправился. -- Его давным-давно забрали, -- сообщил им медбрат в приемном отделении. -- Приезжала его красотка жена... по крайней мере, она так назвалась, когда оплачивала его счет. Она и еще какая-то женщина вывезли его на каталке и погрузили на грязный матрас на заднем сиденье разбитого пикапа. А помогал им очень большой негр... боюсь, что не кто иной, как преподобный Тадеус Гринер. Так что вот так-то. -- Может, у вас есть хоть малейшее представление о том, куда они его повезли? -- спросил Айк. -- Естественно, -- ответил медбрат. -- Туда, куда преподобный отвозит всех своих заблудших овечек -- на его ферму Бьюлаленд, на берегу озера Беннет. Я слышал, что у него там скопилось уже целое стадо -- трудятся на полях Господних. -- Что-то я, кажется, не понял, -- возмущенно изрек Грир. -- Вы позволили увезти больного человека в каком-то раздолбанном пикапе через Белый перевал?! Хорошо же вы ухаживаете за больными! -- Господи, конечно, нет. Шоссе через перевал даже близко не подходит к ферме преподобно Гринера. Они поехали на экскурсионном поезде по историческим местам Золотой лихорадки. Он, конечно, должен идти в Доусон, но преподобный договорился с машинистом, что если тот остановится у Беннета, преподобный не станет раскалывать ему черепушку. Это единственный способ браться до Бьюлаленда... -- А когда будет следующая экскурсия? спросил Айк. -- Ну, я думаю... -- медбрат взглянул на часы, приколотые к кармашку белой рубашки, и поджал губы, -- через шесть дней и четыре часа. -- Через неделю?! -- вскричал Грир. -- Господи Иисусе, мы не можем так долго ждать! -- Боюсь, даже Иисусу пришлось бы ждать Или лететь по воздуху. Но Он смог бы это сделать, правда? Айк придержал Грира. __ Так вы говорите, эта ферма на озере? __ Не на главном, а на одном из маленьких верхних. Говорят, очень миленькая лужа. Обладает духовно-исцеляющей силой. Так что вы, господа, можете очень много получить... Айку пришлось силой вытаскивать Грира из больницы. -- Я хочу немного полечить этого самодовольного болвана, -- сопротивлялся Грир. -- Дай мне его полечить. -- Оставь ты его в покое. Пошли обратно... -- И бросить нашего бедного президента? -- задохнулся от возмущения Грир. -- Старик, я не могу поверить, чтобы ты решился на такое... -- Послушай, -- сказал Айк, -- я могу посадить самолет на любую лужу, какой бы миленькой и исцеляющей она ни была. Они попросили немецкого туриста сбросить им канат, и Айк, прежде чем заводить двигатель, отгреб немного в сторону. Они взлетели между лайнерами и взяли курс на север. Айк знал одну подпольную бензоколонку в Дайе, где можно было заправиться. Они летели по десятимильному фьорду, пока Айк не заметил баржу, стоявшую на приколе у самого устья Чилкута. Она входила в целую сеть подпольных заправочных станций, разбросанных от Анкориджа до Кресент-сити. И Айк пользовался только ими, когда ему доводилось летать. Обслуживал ее все тот же старый беззубый старожил. Он вышел на палубу, застегивая штаны и Щурясь на самолет, подгребавший к барже. Он узнал Айка, но заправлять его отказался, по крайней мере сразу. Он слышал переговоры диспетчеров о неустановленном "Оттере", направлявшемся в его сторону, и догадывался, что с минуты на мину здесь должны были появиться воздушные наблюдатели. - Гребите вон туда и припаркуйтесь под ивами они накроют вас как зонтиком. Думаю, они пробудут здесь не больше получаса. Я выстрелю когда будет чисто. А пока вот вам пара пива. Кстати, я больше не принимаю наличность... только кредитные карточки. Ветки сомкнулись над самолетом с такой легкостью, словно делали это регулярно. К ним даже были привязаны веревки, чтобы они не расходились. Когда Айк и Грир убедились в том, что самолет спрятан надежно, они взяли две поллитровых банки австралийского пива и выбрались на берег. На заросшей травой дорожке стояли древние деревянные ворота. -- Я знаю это место, старик! -- вскричал Грир. -- Это вход на Лавинное кладбище! Когда мы в первый раз были в Скагуэе, Ванда любила сюда ходить и смотреть на могилы. Она говорила, что чувствует души умерших. Говорила, что слышит, как они кричат из-под земли: "Я хочу любви, я хочу любви". Ее это так возбуждало! Кладбище представляло собой сборище поблекших белых надгробий, едва видневшихся в зарослях ясеней и тополей. Могильные холмики поросли папоротником, тигровыми лилиями и высокими маргаритками. Некоторые деревья росли прямо из могил. И Грир замер, глядя на эти джунгли. -- Представляешь, эти чертовы деревья стали в два раза больше с тех пор, как мы были здесь с Вандой! Наверное, это влияние душ умерших. -- Скорее, корни просто дотянулись до питательных веществ, -- предположил Айк. -- Черт бы тебя побрал, Исаак, ты абсолютно лишен романтики. Слышишь? -- Грир поднял руку. -- Могу поспорить, это самолет. Это был одномоторный турбореактивный самолет, низко летевший по фьорду, как и предсказывал старик. Он пролетел у них над головами в сторону Чилкута. Айк с Гриром опустились в траву между деревьев и надгробий и открыли банки. -- Славное местечко. Если присмотреться, до сих пор можно различить некоторые даты... Когда глаза у Айка привыкли к лиственному сумраку, он заметил, что потрескавшиеся надгробия когда-то были побеленными и на некоторых из них до сих пор виднелись имена и цифры. __ Похоже, дата смерти у всех одна и та же, -- заметил Айк. -- 3 марта 1898 года, -- кивнул Грир. -- Эти несчастные были первой волной старателей, отправившихся на Чилкут. И что-то -- может, весь этот ажиотаж? -- обрушило на них лавину! Погибли десятки человек. Третьего марта тысяча восемьсот девяносто твою мать восьмого года. Постепенно Айку удалось разобрать несколько имен, дат и мест рождения. Откуда они только не понаехали. И почти дети... двадцать один, двадцать шесть, девятнадцать... из Акрона, Манси, Хобокена... -- парнишки с горящими глазами со всей Америки, бросившиеся на золотые россыпи Клондайка. Они не добрались даже до первой стоянки. Разведчик с воем пролетел обратно, на этот раз гораздо выше. Когда его рев затих, грянул выстрел, осыпавший листву с деревьев, и Грир вскочил на ноги. -- Иисус, разрази тебя гром, Всемогущий! Это сигнальный выстрел твоего дружка? Или это сработала установка противовоздушной обороны? Перед тем как уйти с кладбища, Грир настоял на том, чтобы Айк взглянул на одну могилу. Если Грир сможет ее отыскать. Проблуждав некоторое время по зарослям, Грир наконец обнаружил странный деревянный столбик, который, как он объяснил, пользуется дурной славой и составляет главную тайну этого места. Для того, чтобы разглядеть надпись, Айку пришлось вырвать цветы. Столб возвышался над всеми остальными надгробиями, однако это не было символом почтения, а скорее наоборот. Креста на столбе не было. Отсутствовали и какие-либо другие религиозные символы или высказывания. На нем не было указано даже места рождения усопшего. Обитатель Застрелен в горах 7 марта 1898 года". -- А? Сечешь? Через четыре дня после того, как эта лавина погребла всех остальных чуваков. За какие это дела мистера Монтиака пристрелили, а потом поставили самый большой памятник, а? Благообразная белизна маргариток свидетельствовала о том, как великолепно выглядел этот памятник век тому назад. Белоснежный обелиск в честь какого-то очень мрачного поступка. Теперь побелка на старых сосновых досках облупилась и отшелушилась. Кроме задней стороны. Когда Айк с Гриром продрались сквозь цветы и папоротник, они обнаружили, что задняя часть была побелена заново не так давно. Посередине спреем была изображена физиономия Элвиса уходящей эпохи белых костюмов. Сходство было порази тельным. Внизу была сделана надпись, заключенная в кавычки: "Хочу свинячих губ прямо сщас!" -- Неслабо для усопшего, -- заметил Айк. Когда они подгребли к заправочной барже, старик извинился за произведенный залп. -- Выяснилось, что у меня нет патронов для сигнального пистолета, -- пояснил он. -- Пришлось взрывать связку старых гранат. Не стал их развязывать, а то они выглядели слишком хлипкими. Я и взорвал всю дюжину. Ну что, проверим, как у вас с топливом? Когда самолет был заправлен, Айк круто развернулся вправо, перелетел низкий северный полуостров и взял курс в сторону моря так, чтобы войти в Скагуэйское ущелье с юга, как будто он летит из Джуно. Он старался держаться в границах облаков и не включал радар, полагаясь на свои глаза. Внизу сквозь странный желтоватый свет был хорошо различим Белый перевал. Слева по его склону поднималось новое шоссе, а справа -- старая узкоколейка. Внизу ревела и извивалась река, как змея, которой наступили на хвост. Чем выше, тем круче реку из виду, ему надо войти в само ущелье. Что он и сделал без лишних слов. Он не стал сообщать Гриру, что они попали в переплет, из которого выхода нет. Он не мог ни подняться вверх, так как самолету не хватало скорости, ни свернуть в сторону. А в отсутствие приборов, которые могли бы заранее оповестить Айка, они в любой момент могли врезаться в неожиданный изгиб каньона. Наконец охровая дымка начала рассеиваться, и они вырвались на открытое пространство. Небо было голубым и твердым, как алмаз, а впереди ослепительно сияла седловина Белого перевала. Вниз, по южному склону, рулоном темно-лазурного шелка раскинулось огромное озеро Беннет -- рулоном, уже раскроенным и разложенным на темно-коричневом столе для сшивания. Местоположение коммуны было обнаружить не трудно, так как это был единственный участок, отличавшийся по цвету от темно-лазурного и темно-коричневого. Вдоль железной дороги вглубь материка тянулись правильные зеленые прямоугольники, прямо-таки источавшие вегетарианское здоровье. -- Похоже, преподобному брату Гринеру хоть что-то удалось в этой жизни, -- заметил Грир, -- не все же ему бичевать женщин и безропотных чуваков. Просто какой-то рай земной. Айк воздержался от комментариев, но он не сомневался в том, что аккуратный вид делянок являлся непосредственным результатом того самого бичевания, о котором упомянул Грир. Ему уже доводилось встречаться с подобным интенсивным ведением сельского хозяйства: такие поля получались лишь в результате традиционного изнуряющего труда, особенно при отсутствии удобрений. А уж сюда, в тундру, где слой земли составлял всего несколько дюймов, надо было натаскать огромное количество перегноя для посевов. Айк с первого же захода попытался посадить самолет. Что бы из себя ни представлял этот чертов Гринер, Айку не хотелось заблаговременно уведомлять его о своем появлении. Он посадил самолет возле каменистого берега, Грир закрепил задний якорь и перебрался по канату на берег. Айк сделал то же самое по второму канату. Валун, к которому он привязал канат, представлял из себя такую ноздреватую, шершавую вулканическую породу, что он в кровь изодрал руки. Здесь все камни были с зазубринами, как окалина. Грубые и неотесанные. И пока они, спотыкаясь, продирались по этим камням, Айк понял, почему: тундра исчезла, она была дочиста уничтожена, как территория, окружающая муравейники рыжих муравьев. Вот как Гринер добывал себе почву, выскребая по десять акров мха и восковницы ради одного акра зеленого горошка. Они добрались до железнодорожной кол пересекли засыпанную гравием площадку, заваленную рельсами и железнодорожным оборудованием, которое ржавело среди гор покрытых креозотом шпал. Единственным механизмом, видимо, не имевшим отношения к железной дороге, была какая-то странная машина, покрытая пластиком и сеткой для ловли птиц и напоминавшая закамуфлированный бронетранспортер. Кроме ее блекло-золотистого цвета, Айк мало что мог различить сквозь тусклый пластик, но своими размерами она напомнила ему одну из тех уборочных машин, которые работали на полях в Калифорнии. Судя по всему, даже просветленным приходилось ползать на брюхе для того, чтобы вырастить урожай. Из трубы длинного, обитого жестью дома с разгрузочной пристанью, оборудованной воротом, поднимался дымок. Воротом явно не пользовались уже много лет. На ржавых рельсах стояла одинокая древняя дрезина, через днище которой уже проросли ягодные побеги, обвившие рычаги. За двором виднелось поле, густо и пышно заросшее кустовой фасолью, в котором рядами двигались люди с мотыгами, сопровождавшие свой труд невнятным пением. Грир не ошибся -- женщины и безответные чуваки, в основном молодые и чернокожие, и все обнаженные до пояса. __ Надо полагать, это и есть Бьюлаленд, -- прошептал Грир, чтобы не нарушать четкий ритм тружеников. -- Неужто босс Гринер справляется со всей этой молодежью с помощью одной-единственной палки? Нет ли у него приспешников? -- Мистер Соллес, -- раздалось чье-то сдавленное шипение из фасолевых зарослей. -- Мистер Грир! Это был Арчи, один из братьев Каллиганов, отправившихся с Кармоди на юг. Он продолжал рубить невидимые сорняки, с мольбой глядя на пришельцев. -- Арчи, что ты здесь делаешь? -- воскликнул Айк и двинулся к мальчику. При его появлении все замахали мотыгами еще быстрее. Теперь Айк уже смог разобрать слова -- "Забери меня, Иисус, забери меня, Иисус..." -- повторяли люди снова и снова. -- Арчи! Где Кармоди? Где Нельс? Где новое судно? -- В Джуно, -- шепотом ответил мальчик, не останавливаясь. -- Чинят киль. Мистер Кармоди наскочил на мель. А мы с Нельсом поссорились, и я сбежал в Скагуэй. О Господи, забери меня, Иисус, отсюда... Пение стало еще громче -- "Забери меня, Иисус, забери меня скорей". Сквозь ряды фасоли к ним подошел Грир. -- Ебаный карась, Арчи! На кого ты похож! Надень рубашку. У тебя же вся спина, как жареный бекон. Мальчик продолжал двигаться, опустив голову, так что Айку и Гриру пришлось идти за ним. Арч, а где Билли Кальмар? -- мягко спросил Айк. -- Ты не видел Билли? -- Его спасают, там, -- и еле заметным кивком мальчик указал на рефрижераторный вагон, стоявший у причала. -- Господи, спаси меня, спаси нас всех. -- Именно с этой целью мы сюда и приехали, Арчи, -- сообщил ему Айк. Он чувствовал, как его начинает распирать от закипавшей ярости, в которой тонули последние остатки сдержанности. Он различил звук далеких труб. -- Там, Айк. Только берегись Его, -- промолвил мальчик. -- Не смотри Ему в глаза, это ужасно... -- Кому? Билли Кальмару? -- Нет, ему... Господи, спаси меня. На этот раз Арчи еле заметным движением указал на что-то, находящееся непосредственно за их спинами. Айк и Грир обернулись и на одном из валунов в конце поля увидели часового, стоявшего, как резная полированная колонна из черного гранита. Им потребовалось несколько минут на то, чтобы убедить себя, что этот обелиск на самом деле является живым человеком. На нем был надет комбинезон с нагрудником без рубашки, в одной руке он держал вилы, а в другой книгу. Ноги были босы, голова острижена под ноль, лицо покрывала курчавая окладистая борода. Вилы можно было принять за трезубец какого-нибудь языческого божества, что же касается книги, то это, несомненно, была Библия. -- Придите к Иисусу, -- прокричала фигура голосом таким глубоким, словно он исходил со дна океана. -- Вы, трое... придите. Арчи беспрекословно повиновался. Айк и Грир последовали за ним. Айк сразу понял, что говорящая статуя являлась отнюдь не заурядным стероидным святошей-шарлатаном. А когда он подошел ближе, то понял и что имел в виду Арчи, когда говорил о его глазах, хотя это было не совсем то, чего он ожидал. Они были обрамлены длинными ресницами и казались нежными, чуть ли не женственными -- никакого сверлящего взгляда, свойственного культовым деятелям, то и дело мелькающим в новостях. Его карие глаза излучали спокойную уверенность, которая, казалось, совершенно не нуждалась в пламенных проблесках фанатизма. Негр запихал Библию в нагрудный карман комбинезона и, спустившись с валуна, протянул руку. -- Вы, видимо, Исаак Соллес. Мистер Билли Беллизариус предупредил меня о том, что вы приедете. Ваш визит -- большая честь для нас. Я -- ваш покорный слуга преподобный Тэд Гринер. Пожимая жесткую зароговевшую ладонь, Айк вспомнил, что о Гринере рассказывали знатоки бокса, когда тот сменил футбольное поле на ринг: "За тридцать боев ни одной царапины. Шкура, как у носорога -- тесаком не разрубишь". Айк понял, что железобетонный Гринер босиком стоял на той же самой вулканической породе, которой они в лохмотья разодрали свою обувь, пока пробирались сюда. -- Это мой напарник, Эмиль Грир, преподобный, -- кивнул Айк. -- Мы приехали за Билли. -- Ну конечно. Сейчас мы сходим и посмотрим, как себя чувствует мистер Беллизариус. И клянусь Богом, брат, я совершенно не хотел причинять ему какой-либо вред, -- Гринер обращался исключительно к Айку, полностью игнорируя Грира. -- Совершенно не хотел. Я очень неуклюж и глубоко сожалею об этом. Взгляд полностью подтверждал искренность раскаяния. Айк снова кивнул. Гринер развернулся и, хрустя камнями, двинулся к рефрижератору. Айк, Грир и Арчи, выстроившись в цепочку, молча последовали за ним. Билли оказался на крылечке на противоположном конце рефрижератора. На последней побеленной ступеньке было выведено "Лазарет". Над крылечком для выздоравливающих пациентов был сооружен навес из разного хлама, но солнце опустилось уже ниже, так что крыша не спасала от его палящих лучей. Билли лежал лицом вниз или, точнее, задницей вверх на низенькой лежанке, на которой, вероятно, его и вынесли из Скагуэйской больницы. Бедра его покоились на маленькой подушечке, вследствие чего зад, облаченный в нечто, напоминающее пластиковый памперс, выпирал вверх. Одна рука у него свисала вниз, и к ней был пристегнут металлический дипломат. -- Я случайно так сильно его толкнул, -- пояснил Гринер, -- что сломал ему копчик. Я всего лишь хотел обсудить с ним одну вещь, относительно которой он бесконечно заблуждался, но продолжал упорствовать. Билли? К тебе приехали друзья, Билли. Просыпайся. -- Я не сплю, сука. -- Билли лежал с закрытыми глазами, повернувшись лицом к солнцу. На простыне под щекой образовалось мокрое пятно от стекавшей слюны. -- С ним все в порядке? -- шепотом осведомился Грир. -- Просто отходняк. Не может дотянуться до дури, которая у него в чемоданчике, -- Гринер перевел взгляд своих влажных глаз на Грира. -- Ты ведь должен знать, каково это, дружок? Когда дурь заканчивается и начинаются сновидения. Как тяжело тогда себя заставить держать глаза открытыми. Похоже, и у тебя вид довольно уставший. В ответ на этот нежный понимающий взгляд Грир кивнул -- устало-устало. -- Может, вы выпьете по стаканчику чая, пока мистер Беллизариус просыпается? Садитесь, пожалуйста. Гретта! Куда ты подевалась? Из-за занавешенной двери тут же вынырнула девушка испанского вида. На ней были выцветший медицинский халатик и шапочка. -- Да, преподобный Гринер? -- Не принесешь ли ты травяного чая нашим гостям? -- Да, преподобный... Она начала спускаться, но Гринер снова окликнул ее. - И еще, Гретта, -- он положил руку ей на плечо, и дальнейшие инструкции были произнесены настолько тихо, что ни Айк, ни Грир ничего не расслышали. - Да, преподобный, -- снова повторила Гретта и поспешила за рефрижератор. А Айк в свою очередь задумался, какой именно травой их собираются угостить. -- Что же ты обсуждал с Билли, Гринер, что дело кончилось сломанным копчиком? -- осведомился Айк. -- Один теологический вопрос, мистер Соллес. Относительно Судного дня. Похоже, в наше время все считают себя специалистами в этой области -- несут всякую опасную ахинею, не заботясь о последствиях. Вот и брат Беллизариус делал совершенно безответственные заявления в одном заведении общественного питания, где полным-полно всякой впечатлительной молодежи. Очень безответственные заявления. -- Черта с два, -- раздался слабый голос с кушетки. -- Я только сказал, что будет оледенение. -- Что ты сказал, Кальмар? -- переспросил Грир. Билли облизнул губы, по-прежнему не открывая глаз. -- Что будет оледенение, -- повторил он. Гринер сделал вид, что не расслышал. -- Прошу, братья, садитесь, -- повторил он, указывая вилами на деревянную церковную скамью, которая стояла у стенки рефрижератора. Арчи и Грир беспрекословно последовали его приглашению. Айк, щурясь на солнце, остался стоять. Он еще не знал, чего ожидать, но точно понимал, что не хочет сидеть на церковной скамье, чтобы этот подозрительный гранитный столб оказался между ним и крылечком. Итак, ситуация была довольно напряженной. Когда стало очевидным, что Айк не собирается садиться, Гринер сосредоточил свое внимание на его кореше. Он прислонил вилы к рефрижератору и, вытащив из-под скамейки складной стульчик, устроился прямо напротив Грира. -- Так скажи мне, мой неуемный брат, -- он положил свою тяжелую руку на костлявую коленку Грира, -- почему же ты не хочешь принять Господа нашего Иисуса Христа как своего личного спасителя? -- Почему же не хочу? -- с чувством возразил Грир. Вообще-то он никогда раньше не задумывался об этом, но теперь ему это казалось самоочевидным. -- Слава Тебе, Господи, я рад, сердечно рад. Мы ведь оба понимаем, что такому уставшему человеку, как ты, обязательно нужно иметь пристанище, где бы он мог отдохнуть. Мы живем в тяжелые времена, не так ли, братишка? Но твое странствие сквозь мрак и глупость почти подошло к концу. Впереди уже виден свет маяка, добрый свет очистительного огня, добрый, сладкий свет всепожирающего пламени Судного дня... -- В Судный день наступит оледенение, -- раздался голос с кушетки. -- Оледенение, мозгляк. Я могу доказать это с математической точностью! Гринер и вида не подал, что расслышал возражения Билли. Он продолжал неподвижно сидеть на своем стульчике, спокойно улыбаясь возбужденному Гриру. Но Айк чувствовал, как за этой спокойной улыбкой все жарче разгорается внутреннее пламя, уже начинавшее опалять его, как солнечные лучи начинали жечь его щеку. -- Но ты ведь знаешь, брат Эмиль, что больная собака всегда возвращается к своей блевотине, -- продолжал ворковать Гринер. -- А свинья всегда находит грязь. Ты ведь знаешь, что это так, не правда ли? Грир энергично закивал головой -- уж он-то повидал на своем веку и собак, и свиней. -- Тогда прошу тебя, родной, уйди от этих тварей. Встань и распрямись вместе с нами в Бьюлаленле. Брось их. Приди к нам. Нам указан верный путь. Путь к спасению лежит через возвращение к традициям -- к труду в поте лица... и к плодам земли. Неужто ты не веришь в традицию, братишка? -- Конечно, верю, -- ответил Грир. __. Посмотри вокруг. Мы возвели свой дом над грязью, которая осталась внизу. Присоединяйся к нам. Выбор за тобой. Ты можешь возделывать чистую землю в нашем заоблачном святилище, а можешь погибнуть внизу в вечном, необратимом, ужасном и всепожирающем пламени! -- Оледенении, оледенении, оледенении! -- повторил Билли с кушетки. -- Пламени! -- внезапно вскакивая, закричал Гринер. -- Пламени, чертов извращенец! Геенна огненная и еще никем невиданные муки! Знаю я вас -- в вас говорит дух Антихриста! Вы знаете, что все человечество ищет того, кто указал бы ему выход из того тупика, в который вы его завели! И наступит день, когда тлетворный дух Антихриста заполнит дома Господа и превратит их в пристанища такого порока, что даже души младенцев преисполнятся вавилонского греха! Сжав кулаки, он принялся дубасить ими по ступеням крылечка. -- Шторм и буря? Чушь собачья! Потоки огненной лавы! И где ты станешь искать поводыря, чтобы перебраться через нее? В церкви? Нет, потому что церкви стали приютом богохульства и джекпота! В душе человеческой? Нет, ибо она стала отстойником и болотом, ведущим к безумию. Так, может, в небесах? Во всемогущей тайне врат небесных? Нет, твою мать, нет и нет! Какая тайна врат, если мы и в воздух-то подняться не можем! Нигде не найдешь ты спасения! Нигде! И закипят воды морские, и расплавятся камни, и луна изойдет кровью, как девка после аборта. Пламя обрушится на вас! Все сгорит -- и кредитные карточки, и договоры о продаже недвижимости. Банковские счета истлеют в огне! В огне! В огне! Гринер умолк, переводя дух. Айк с удовольствием отметил, что Билли не стал настаивать на оледенении -- судя по той ярости, в которой пребывал Гринер, он мог запросто раздавить их президента. Айк продолжал стоять, повернувшись боком к заходящему солнцу и предоставив негру неистовствовать. -- Все вы тупые бляди! Гнойные прыщи на теле Вавилона! И только посмейте возразить мне! Все вы пускаете слюни вожделения! Вы сосете вино его сладострастия как ебаную диетическую пепси-колу! Но я говорю: это распутство будет уничтожено по велению Господа. Оно будет выметено поганой метлой! И метла эта -- я! -- Похоже, эта мысль слегка успокоила его. -- А если нет, то я -- дорожный указатель на пути к метле! -- И он улыбнулся, даже отчасти робко. -- Единственное, что я знаю точно, что мы все знаем, так это то, что распутство должно быть сметено с лица земли. Оно должно быть выжжено очистительным огнем. И пусть кто-нибудь попробует сказать мне в глаза, что я не прав! Что этот мир не должен быть очищен огнем! -- Его голос стал еще тише. -- Исаак Соллес, мы с тобой воины с одного поля брани, ты и я. Почему ты отворачиваешься от меня? Пожалуйста, брат, я хочу говорить с тобой... Гринер умолк в ожидании ответа. Айк не обернулся, хоть и ощущал его требовательный взгляд. Потом на мгновение он встретился глазами с горящим взором Гринера, и это тут же напомнило ему один случай, когда мексиканский подросток гипнотизировал петуха на пари на стоянке грузовиков. Владелец стоянки держал около пятидесяти бойцовских петухов на бетонной площадке за домом -- "Пусть прыгают на раскаленном бетоне -- тренируются". Беднягам приходилось прыгать на жаре, чтобы получить хоть глоток воды, миску с которой их хозяин ставил на высокий столбик посередине. - В качестве стимула я в нее добавляю немного дури. Поэтому мои петухи никогда не стоят на месте. И не то чтобы они всегда побеждали, зато они никогда не проигрывают. Они все время двигаются. Отвага -- это замечательное качество, но я предпочитаю движение. Именно оно решает исход схватки. Кто дольше продержится. А мои пташки никогда не останавливаются. -- Я заставлю одну из них остановиться, -- заметил мексиканец, сидевший в тени грузовика. И только сейчас Айк понял, что это был Охо, еще не доросший до своих усов. Охо Браво был гораздо круче, чем предполагал Айк. Именно Охо научил его метить ногтем карточную колоду, а потом показал несколько обманных приемов, которые ему очень помогли в тюрьме. Они оказались даже действеннее карате, которому его обучали на флоте. -- Никогда, разве что расшибешь ему голову или подсыпешь отравы, -- ответил владелец. -- Я просто его загипнотизирую. Владельцу пришлось отлавливать своего самого крутого чемпиона филиппинской породы с багряно-зеленоватым оперением, который метался на своей нейлоновой привязи из стороны в сторону как заведенный. После некоторых усилий владелец ухватил бечеву и намотал ее на руку. Потом отвязал ее от столбика и вручил петуха Охо. Мальчик опустился на колени на раскаленный бетон и зажал птицу между бедер, так что бечевка оказалась на земле, за сопротивлявшимся петухом. -- И не вздумай его связывать, -- предупредил владелец. -- Так мы не договаривались. И присутствовавшие дружно закивали. Охо не обратил на них никакого внимания. Судя по его сосредоточенности, было очевидно, что он задумал нечто гораздо более серьезное. Он замер. А петух продолжал биться, пока Охо не ухватил его лишенную гребешка голову. Потом, зажав его хвост между своими залатанными коленями, мальчик осторожно пригнул голову птицы к пыльному бетону, а другой рукой натянул привязь дюймов на двадцать вперед, так что та стала как бы продолжением клюва, и большим пальцем прижал ее к земле. -- Прежде всего им надо вбить в голову представление о прямой линии... Охо подвигал бечевой, и налитые оранжевые глаза петуха проследили за ней взглядом. Айк понял, что петух усвоил представление о прямой линии. -- ...а потом они должны понять, что она бесконечна... Охо осторожно приподнял палец. Петух скосил глаза и сконцентрировал взгляд там, где заканчивалась бечевка, в двадцати дюймах от его клюва. Охо раздвинул колени, встал и на цыпочках отошел назад, прижав палец к губам. -- Загипнотизирован. А теперь он будет пребывать в этом трансе, пока что-нибудь не нарушит его. Пока не заснет или не получит тепловой удар. Деньги на бочку. Все были настолько потрясены, что выложили деньги без малейших возражений. И тут же начали заключаться новые пари на время, которое петух пробудет в этом состоянии. Петух абсолютно неподвижно стоял в этой позе на палящем солнце ровно двадцать минут и сорок секунд. Потом порыв ветра от проходившего мимо грузовика сдул пенополистироловый стаканчик. И петух, покачиваясь и моргая, поднялся на ноги. Похоже, Гринер каким-то образом перенял этот фокус у Охо -- сначала он заставлял усвоить концепцию, а затем выдержать свой долгий, тяжелый и искренний взгляд, уводящий в бесконечность. Абсолютную бесконечность, гарантировавшую выход. Вследствие какого-то поворота судьбы или по чистой случайности, обрушившейся на него как гром среди ясного неба или как хук слева по правому виску, Тэду Гринеру была дарована эта способность. И теперь она красноречиво сквозила в нежном взгляде его карих глаз, требуя своей реализации. Это была его единственная благодать. Он совершенно не нуждался в испепеляющем взоре, культивируемом большинством современных Распутиных. Он прекрасно обходился и без харизмы, и без наглости. Ему даже Христос был не нужен. По крайней мере, до тех пор, пока эта чертова бечевка заканчивалась у его лица. Айк решительно отвел взгляд в сторону и снова уставился на скудный пейзаж. До него донеслось шарканье босых ног Гринера, и он почувствовал, как тот подошел к нему и остановился рядом, повернувшись лицом к заходящему солнцу. -- Прости меня, я увлекся, -- произнес он. -- Я забыл, с кем говорю. О чем ты думаешь, глядя туда? Айк Соллес не из тех, кто станет беспричинно отворачиваться, не так ли? Айк улыбнулся и скосил глаза, чтобы дать понять Гринеру, что он уже видал конец бечевки раньше и не один раз, после чего снова повернулся к обнаженному Белому перевалу. Решение было уже принято. И он знал, что надо делать. -- Знаешь, о чем я думаю, Гринер? О том, что вы уничтожили прекрасную тундру ради нескольких тарелок овощных салатов. Так что теперь это напоминает лунный пейзаж. -- Она и так уже была мертва, -- возразил Гринер. -- Выжжена дожелта, как подгоревшая яичница. Тундра не может существовать при такой жаре, которая стоит теперь после наступления парникового эффекта... -- После улучшения погоды она могла бы возродиться, если бы ты оставил в ней какие-нибудь споры и семена. Погода никогда не улучшится, -- с беспрекословной уверенностью рявкнул Гринер. И Айк понял, что он может и оборвать конец бечевки, если это понадобится. Может, и улучшится. -- Нет! Даже если ты забудешь о слове Божьем и будешь читать только метеорологические сводки, то и тогда ты поймешь, что она становится только хуже. Мы собственными руками создали преисподнюю и теперь сгорим в ее адском пламени! Айк с удовлетворением отметил, что Билли опять промолчал. Похоже, Кальмар снова погрузился в сон. Грир тоже закрыл глаза. И Гринер понизил голос, чтобы не разбудить их. -- Знаешь, твои друзья останутся здесь. Все имеют право на образование, даже наркодилеры и прелюбодеи. Это университет ебаного Судного дня, Соллес, и мои студенты проходят здесь интенсивный курс обучения. У них нет времени на то, чтобы играться в Голливуд, им надо готовиться к экзамену. И ты это знаешь, и я это знаю. Так что им придется остаться. Как и тебе, брат. От всей души хотел бы убедить тебя... Айк глубоко вдохнул и, сложив руки на груди, выдохнул. -- Знаешь, о чем я на самом деле думал, глядя, как в этот смог садится солнце? Я думал об одном чуваке из Калифорнии, который умел гипнотизировать петухов. Толстощекий мексиканский парнишка. Видишь, как раздулись щеки у солнца? Вот у него тоже такие были... И пока они так стояли бок о бок, глядя на горизонт, Айк поведал Гринеру всю историю об Охо и филиппинском петухе, стараясь говорить максимально доверительным тоном. Словно делился с ним каким-то секретом. -- Хитрый фокус, -- пробурчал Гринер под конец, но было видно, что история произвела на него впечатление. -- Он научил меня потом и другим хитрым фокусам. Например, закатный фокус -- отлично действует на людей. Складываешь руки и начинаешь смотреть на заходящее солнце, вот как я, видишь? Рядом встает еще кто-нибудь -- как ты, например -- поднимает руки и тоже начинает смотреть на солнце. Нет, ладони нужно повернуть к солнцу -- вот так. Потом тот, что стоит слева -- то есть я - берется своей левой рукой за правый бицепс соседа и... без предупреждения швыряет его! Айк никогда не пользовался этим приемом, разве что несколько раз отрабатывал его на груше в тюрьме, но он отлично представлял себе его действие. Правое предплечье свободно отлетает в сторону на уровне груди, рывок увеличивает его отмашку, а ребром правой ладони наносится удар по незащищенному солнечному сплетению противника, причем его встречное движение увеличивает силу удара. Прямо в брюхо. Единственная неожиданность для Айка заключалась в том, что конкретно это брюхо оказалось очень твердым. Под толстой тканью комбинезона оно было твердым, как доска. Господи, там же была Библия! Гринер не шелохнулся. На какое-то мгновение Айку стало плохо, и он подумал, что, вероятно, переборщил с фокусами Охо. Потом руки черного гиганта упали, и он рухнул навзничь на ступеньки крылечка. Раздавшийся грохот вывел Билли и Грира из транса, а трясущегося Арчи Каллигана заставил выползти из-за рефрижератора. -- Айк! Глазам своим не верю! Ты уложил этого жеребца! -- Он застал его врасплох и уложил его, -- с гордостью пояснил Грир. -- Классно! Он даже не дышит. -- Свяжите его! -- прошипел Билли Кальмар со своей лежанки. -- Спеленайте его! Он не дышит, но глаза у него открыты. Гринер так и не закрыл глаза, пока его связывали. Билли настоял на том, чтобы для этой процедуры были использованы все подручные средства. Арчи сгонял даже в офис за упаковочной клейкой лентой. И Грир извел чуть ли не целый моток только на то, чтобы заклеить Гринеру рот. А когда тому наконец удалось восстановить дыхание, Билли еще попытался заклеить ему ноздри и глаза. Гринер щурился от яркого солнца. И Айк перевернул его, чтобы перед ним оказалась облезлая стенка вагона. Потом они подняли больничную кушетку с Билли -- Айк впереди, Грир и Каллиган сзади -- и двинулись через двор. Но, похоже, никто не испытывал к ним особого интереса: мужчины продолжали перемалывать камни, женщины и дети обрабатывать поля. И только на фасолевом поле больше никого не было. Когда троица с кушеткой достигла вершины каменистого холма, они увидели, куда подевались люди. Они окучивали оставленный гидроплан, словно тот был покрыт невидимыми сорняками. Один поплавок уже полностью скрылся под водой, а ближайшее крыло было абсолютно искромсано. Оно напомнило Айку жестяные подносики из-под замороженной пищи, которые в изобилии валялись на свалке, после того как над ними потрудились свиньи и медведи. Женщины подтыкали свои длинные юбки, собираясь приступить ко второму крылу. -- И это наш "Оттер", -- сказал Грир. -- Похоже, они вознамерились освежевать его. -- Кого они освежуют, так это нас, когда узнают, что вы сделали с преподобным, -- заметил Арчи. -- Что значит "вы"? -- спросил Грир. -- Может, все-таки "мы "? -- Мы по уши в дерьме, -- с лежанки подал голос Билли. -- Ты даже не представляешь, Исаак, какое он имеет влияние на всех этих людей. Если он прикажет им сделать из нас компост, они только спросят, в какой яме и с какой щелочью. Грир энергично закивал головой. -- Билли прав, Айк. С ним нужно покончить, пока его не развязали. Я готов на это. Уж лучше я совершу убийство, чем останусь здесь с этой черной бомбой замедленного действия. -- А как насчет этой дрезины во дворе? -- спросил Айк у Арчи. -- Она работает? -- Никогда не видел. Ты что, хочешь на ней добраться до самого Скагуэя? -- Но ведь дорога идет под откос. Когда они вернулись назад, Гринер уже окончательно пришел в себя и, извиваясь, катался в разные стороны, как куколка, пытающаяся освободиться от своей оболочки. Билли не смог удержаться, чтобы не прошипеть на прощание -- "Оледенение, тупица!", после чего, пригнувшись, они бросились во весь опор к дрезине. Прикованный к руке Билли чемоданчик тащился по земле и подпрыгивал. Лежанка оказалась слишком громоздкой, чтобы ее можно было установить на дрезине -- ручки неизбежно ударяли бы Билли по ногам и голове. Поэтому с ней пришлось распроститься и устроить Билли на деревянном полу головой вперед, так что он обхватывал обеими руками свой чемоданчик как подушку. Грир и Арчи Каллиган взялись за ручки, а Айк принялся толкать дрезину. Древний механизм высвободился из объятий оплетавшего его ягодника и, надрывно скрипя, двинулся по ржавым рельсам. Рассохшееся дерево трещало, подшипники стонали, но дрезина двигалась. Разогнав ее до скорости быстрого шага, Айк вскочил на платформу и ухватился за свою ручку. Дрезина со стоном остановилась, и ему пришлось снова спрыгивать и опять ее толкать. Дорога все еще шла с небольшим уклоном вверх между шершавых валунов. Основной путь начинался почти на самой вершине подъема. К этому моменту перед глазами Айка все уже плыло и кружилось. Но он вспрыгнул на платформу лишь тогда, когда убедился в том, что они набрали достаточно высокую скорость. -- Неплохо идет, -- улыбнулся Грир. -- Я даже вспотеть не успел. -- А меня слишком трясет, чтобы я мог потеть. -- Арчи качал изо всех сил, так что вены у него вздулись, а глаза чуть ли не вылезали из орбит. Если не считать возмущенных протестов древних деревянных досок, дрезина находилась в прекрасном состоянии. Равномерное поскрипывание Коромысла говорило о том, что оно неплохо смазано. А шестеренки, если не считать тех, на которых держались железные колеса, даже перестали стонать. Словно их специально кто-то смазал, планируя этот побег, и приготовил удобную лазейку. Айк устроился у коромысла, довольный тем обстоятельством, что можно отвлечься на какую-то физическую де