Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Arthur C.Clarke. Let There Be Light (1958). Пер. - А.Новиков.
   "Миры Артура Кларка". "Полярис", 1998.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Разговор снова зашел о лучах смерти, и некий  ехидный  критик  принялся
высмеивать обложки старых  журналов  фантастики,  где  часто  изображались
разноцветные лучи, сеющие вокруг смерть и разрушение.
   - Какое элементарное научное невежество! - фыркнул он. - Любое  видимое
излучение безвредно. Будь это не так, люди  бы  не  выжили.  Поэтому  всем
следует знать, что лучи смерти  любого  цвета...  да  хоть  в  шотландскую
клеточку - полная чушь. Можно даже вывести закон: если луч видимый, он  не
причинит вреда.
   - Интересная теория, - заметил Гарри Парвис, - однако она расходится  с
фактами. Единственный луч смерти, который мне лично довелось увидеть,  был
очень даже видимым.
   - Правда? И какого же он был цвета?
   - До этого скоро дойдет очередь - если  попросите  рассказать.  Кстати,
раз уж мы вспомнили про очередь...
   Очередь ставить всем пиво дошла до Чарли Уиллиса. Мы успели поймать его
на выходе из бара и немного попрактиковались на нем  в  отработке  приемов
джиу-джитсу, пока все кружки снова не наполнились. Затем в  "Белом  олене"
наступила та странная и наполненная предвкушением тайны тишина, в  которой
завсегдатаи  безошибочно  распознают  прелюдию  к  очередной   невероятной
истории Гарри Парвиса.


   Эдгар и Мэри Бартон были неподходящими супругами, и никто из их  друзей
не мог толком объяснить, почему они  вообще  поженились.  Возможно,  самое
циничное объяснение и было самым правильным: Эдгар был почти  на  двадцать
лет старше жены  и  заработал  на  бирже  четверть  миллиона,  после  чего
удалился от дел, будучи для такого решения необычно молодым.  Он  поставил
перед собой финансовую цель, упорно трудился ради ее достижения,  а  когда
на его банковском счету появилась желаемая цифра,  мгновенно  утратил  все
амбиции.  Отныне  он  намеревался  вести  жизнь  сельского  джентльмена  и
посвятить оставшиеся годы своему единственному и всепоглощающему  хобби  -
астрономии.
   Многие почему-то удивляются тому, что интерес к астрономии совместим  с
деловой  хваткой  или  даже  со  здравым  смыслом.  "Это  чистейшей   воды
заблуждение, - с чувством произнес Гарри, - однажды  меня  практически  до
белья  обчистил  в  покер   профессор   астрофизики   из   Калифорнийского
технологического института". Но в случае  с  Эдгаром  в  одном  и  том  же
человеке уживались как проницательный ум,  так  и  легкая  непрактичность.
Заработав деньги, он потерял к ним дальнейший интерес - и не только к ним,
а практически ко всему на свете, за исключением сборки все более  и  более
крупных телескопов-рефлекторов.
   Удалившись на покой, Эдгар купил прекрасный старинный дом  в  Йоркшире,
стоящий на холме в окружении поросших вереском торфяников.  Местность  там
была вовсе не настолько унылой, как может показаться; с  холма  открывался
замечательный вид, а на "бентли" можно было доехать до ближайшего  городка
всего за пятнадцать  минут.  Но  все  равно  смена  обстановки  не  совсем
устраивала Мэри и ей  было  трудно  не  посочувствовать.  Работать  ей  не
приходилось,  поскольку  с  домашними  делами  управлялась   прислуга,   а
интеллектуальных занятий почти не имелось. Она ездила по округе на машине,
записалась во все книжные клубы, читала "Сплетника" и "Сельскую жизнь"  от
корки до корки, но все равно чувствовала, что ей чего-то не хватает.
   Объект своих желаний она отыскала через четыре месяца на ничем иначе не
примечательном деревенском празднике. Он был ростом шесть футов три дюйма,
бывший гвардеец, и  происходил  из  семьи,  в  которой  завоевание  Англии
норманнами считалось недавней и неслыханной наглостью. Звали его Руперт де
Вере Куртене (опустим для краткости  оставшиеся  шесть  его  имен),  и  он
единогласно считался самым завидным холостяком в округе.
   Миновало две  полные  недели,  прежде  чем  Руперт,  будучи  английским
джентльменом   высоких   принципов,   взращенным   в   лучших    традициях
аристократии, поддался призывным взглядам Мэри. Его  падение  ускорил  тот
факт, что семья  пыталась  устроить  ему  партию  с  благородной  Фелисити
Фонтлерой - увы, далеко  не  красавицей.  И  действительно,  та  настолько
походила на лошадь, что ей было опасно приближаться к знаменитым  конюшням
ее отца, когда там выгуливали и упражняли рысаков.
   Скука Мэри и твердое стремление Руперта решиться наконец  на  отчаянный
поступок привели к неизбежному результату. Эдгар  стал  все  реже  и  реже
видеть жену, находившую  поразительное  количество  причин,  требующих  ее
поездок в город на неделе. Поначалу он был очень рад  тому,  что  круг  ее
знакомств столь быстро расширяется, и лишь  несколько  месяцев  спустя  до
него дошло, насколько он заблуждается.
   В провинциальном городке вроде Стокборо совершенно  невозможно  надолго
сохранить в секрете амурную связь, хотя  это  тот  факт,  который  каждому
новому поколению приходится открывать заново, и обычно на  личном  горьком
опыте. Эдгар узнал правду случайно, но рано или поздно ему все равно бы ее
сказал какой-нибудь доброжелатель. Он приехал в город на собрание местного
астрономического общества - на "роллс-ройсе",  поскольку  жена  уехала  на
"бентли", - и по дороге домой его ненадолго остановила толпа, выходящая  с
последнего  сеанса  в  местном  кинотеатре.  В  ней  он  заметил  Мэри   в
сопровождении красивого  молодого  человека,  которого  Эдгар  уже  где-то
видел, но имени вспомнить не смог. Эта мелочь наверняка вылетела бы у него
из головы, если бы на следующее утро  Мэри  не  обмолвилась,  что  в  кино
кончились билеты, и она приятно провела вечер у одной из своих подруг.
   Тут даже Эдгар, полностью поглощенный исследованиями переменных  звезд,
понял, что жена беспричинно лжет, и сложил два и два. Он ничем не  проявил
возникшие  у  него  слабые  подозрения,  переставшие  быть  слабыми  после
местного Бала охотников. Хоть он и терпеть не мог подобные развлечения  (а
бал, к несчастью, пришелся как раз на то время, когда U  Ориона  проходила
через минимум блеска, и теперь ему придется пропустить важные наблюдения),
но понял, что это предоставит ему возможность узнать  имя  спутника  жены,
поскольку на бал соберется вся округа.
   Отыскать Руперта и завязать  с  ним  разговор  оказалось  очень  легко.
Молодой человек, хотя и испытывал легкое смущение, проявил  себя  приятным
собеседником, и Эдгар с удивлением поймал себя на том,  что  испытывает  к
нему симпатию. И раз уж его жена завела любовника, то в целом  он  одобрил
ее выбор.
   Ситуация оставалась без изменений еще несколько месяцев  -  в  основном
из-за  того,  что  Эдгар  был  слишком  занят   шлифовкой   и   центровкой
пятнадцатидюймового зеркала, чтобы отвлекаться на разные пустяки. Дважды в
неделю Мэри уезжала в город якобы навестить друзей  и  сходить  в  кино  и
возвращалась  домой  перед  полуночью.  Эдгар  видел  огни  ее  машины  на
торфяниках за несколько миль:  лучи  фар  меняли  направление,  следуя  за
изгибами дороги, по которой его жена ехала, как он считал, слишком быстро.
Это тоже было одной из причин, почему они редко выезжали куда-либо вместе;
Эдгар был умелым, но осторожным  водителем,  и  комфортабельная  для  него
крейсерская скорость была на десять миль в час меньше, чем у Мэри.
   Примерно в трех милях от дома огни машины на несколько минут исчезали -
тут дорогу заслонял холм. Там же находилось и опасное узкое  место,  более
подходящее для Альп, чем для сельской Англии: дорога взбиралась на холм  и
проходила по краю весьма неприятного обрыва высотой в  сто  футов  и  лишь
потом  выпрямлялась  в  направлении  дома.  Когда  машина  проходила  этот
поворот, ее фары светили прямо на дом, и немало вечеров  Эдгара  ослепляла
яркая вспышка, когда он сидел  за  окуляром  телескопа.  К  счастью,  этим
отрезком дороги по ночам очень  редко  пользовались,  в  противном  случае
наблюдения стали бы практически невозможными,  потому  что  глазам  Эдгара
приходилось минут десять, а то и двадцать заново привыкать к темноте после
вспышки фар. До сих пор это было лишь мелкой помехой, но когда Мэри начала
выезжать в город четыре или пять раз в неделю, то превратилось в настоящую
диверсию. И Эдгар решил: Пора Что-то Делать.
   Вы наверняка заметили, продолжил Гарри, что  на  протяжении  всей  этой
истории поведение Эдгара Бартона вряд ли можно  было  назвать  нормальным.
Действительно, любой, кто способен столь радикально сменить стиль жизни  и
из  делового  лондонского  биржевого  маклера  превратиться  почти  что  в
затворника на  йоркширских  торфяниках,  обязан  быть  несколько  странной
личностью по определению. Однако я не могу утверждать, что он  стал  более
чем эксцентричен, до  той  поры,  когда  полуночные  возвращения  Мэри  не
превратились в серьезную помеху для его важных астрономических наблюдений.
И  следует  признать,  что  даже  потом  в  его  действиях  прослеживается
определенная безумная логика.
   Жену свою он разлюбил уже несколько лет  назад,  но  отнюдь  не  желал,
чтобы она выставляла его дураком. А Руперт  де  Вере  Куртене  -  приятный
молодой человек, и его спасение станет актом милосердия. И великолепное  в
своей простоте решение проблемы пришло к Эдгару буквально в  ослепительной
вспышке озарения. И под буквальным я подразумеваю  буквально,  потому  что
план единственного известного мне  идеального  убийства  возник  у  Эдгара
именно тогда, когда он моргал, ослепленный фарами  машины  Мэри.  Странно,
как ничем не связанные факторы могут повлиять на жизнь человека; я  ничего
не имею против древнейшей и благороднейшей из наук, но если  бы  Эдгар  не
стал астрономом, он не стал бы и убийцей. Потому что его хобби  обеспечило
и часть мотивов, и немалую часть средств...
   Он мог бы сам изготовить нужное ему зеркало - к тому времени он стал  в
этом деле настоящим  экспертом,  -  но  в  данном  случае  астрономическая
точность не требовалась и проще было приобрести подержанный  рефлектор  от
прожектора в одном из магазинчиков на  Лейчестер-сквер,  где  распродавали
пользованное армейское  имущество.  Диаметром  рефлектор  был  около  трех
футов, а установить его на подставку и  разместить  в  его  фокусе  мощную
дуговую лампу было делом нескольких часов работы. Нацелить  луч  в  нужную
точку также не составило труда, и никто не обратил на действия  Эдгара  ни
малейшего внимания, потому что и жена, и прислуга давно  уже  воспринимали
его эксперименты как само собой разумеющееся.
   Ясной темной ночью он провел последнее краткое испытание и  стал  ждать
возвращения Мэри. Разумеется, он не стал  терять  время  зря  и  продолжил
рутинные наблюдения за группой избранных звезд. К полуночи Мэри все еще не
вернулась, но  Эдгар  не  возражал,  потому  что  замерял  чудесную  серию
звездных  магнитуд,  прекрасно  укладывающихся  на  его  экспериментальные
кривые. Все шло прекрасно, хотя он так и не задумался, почему  Мэри  столь
непривычно опаздывает.
   Наконец он заметил мелькающие  на  горизонте  фары  машины  и  неохотно
прервал  наблюдения.  Когда  машина  скрылась  за  холмом,  он  уже  стоял
наготове, держа руку на выключателе. Он  все  рассчитал  безупречно:  едва
машина выехала из-за  поворота  и  осветила  Эдгара  фарами,  он  повернул
выключатель.
   Встреча ночью с другой машиной может стать достаточно неприятной,  даже
если вы к ней готовы и едете по прямой дороге. Но если вы выезжаете  из-за
поворота на узкой дороге, зная, что встречных машин нет,  а  в  глаза  вам
внезапно бьет луч в пятьдесят раз ярче  любой  фары...  что  ж,  результат
окажется более чем неприятным.
   Именно на это Эдгар и рассчитывал. Он почти немедленно выключил луч, но
фары машины показали ему все, что он хотел увидеть. Они свернули к  обрыву
и по дуге понеслись вниз,  все  быстрее  и  быстрее,  пока  не  исчезли  у
подножия холма. Несколько секунд там виднелось красное свечение, но  взрыв
был почти не слышен - и  очень  хорошо,  потому  что  Эдгару  не  хотелось
тревожить слуг.
   Он разобрал прожектор и вернулся к телескопу, потому  что  не  завершил
наблюдения. Затем,  удовлетворенный  хорошей  ночной  работой,  отправился
спать.
   Спал он крепко, но недолго, потому что  примерно  час  спустя  зазвонил
телефон. Несомненно, кто-то  обнаружил  обломки,  но  Эдгар  куда  охотнее
подождал бы с этой новостью до утра, ибо  для  астронома  каждый  час  сна
бесценен. Он несколько раздраженно снял  трубку  и  лишь  через  несколько
секунд  сообразил,  что  с  ним  разговаривает  жена.   Она   звонила   из
Куртене-плейса и желала узнать, что случилось с Рупертом.
   Как выяснилось, влюбленная  парочка  решила  сделать  тайное  явным,  и
Руперт (изрядно подкрепившись для храбрости) согласился повести  себя  как
полагается мужчине и сообщить эту новость Эдгару.  Сразу  после  этого  он
должен был позвонить Мэри и сказать ей, как воспринял ее муж. Она  со  все
нарастающим нетерпением и тревогой прождала, сколько смогла,  но  в  конце
концов не выдержала и позвонила сама.
   Не стоит и говорить, что  и  без  того  несколько  расшатанная  нервная
система Эдгара испытала самый настоящий шок. Поговорив с  мужем  несколько
минут, Мэри поняла, что тот безнадежно свихнулся,  -  как  говорится,  "не
вписался в поворот". И лишь утром она обнаружила, что вписаться в поворот,
к своему несчастью, не сумел и Руперт.
   На мой взгляд Мэри, по большому счету, удачно вышла из этой  переделки.
Руперт был не очень-то умен и никогда не стал бы ей достойной парой. Когда
психиатры  обследовали  Эдгара  и  подтвердили  печальный  диагноз,   Мэри
получила доверенность на управление его имуществом и  быстро  переехала  в
Дартмут,  где  купила  прелестную  квартирку  неподалеку  от  Королевского
морского колледжа, и теперь ей редко  приходится  самой  сидеть  за  рулем
нового "бентли".
   Но все это так, к слову. И пока некоторые скептики  не  спросили  меня,
откуда я все это узнал, скажу сам, что мне эту  историю  рассказал  дилер,
купивший телескопы Эдгара, когда того поместили в лечебницу. Печально,  но
факт - его признанию никто  не  поверил  и  все  решили,  что  Руперт  был
попросту слишком пьян и ехал слишком быстро по опасной  дороге.  Возможно,
это правда, но я предпочитаю считать иначе. В конце концов,  разбиться  по
пьяной лавочке - слишком плебейская кончина. Зато погибнуть от луча смерти
- вот  судьба,  достойная  де  Вере  Куртене!  Надеюсь,  никто  не  станет
отрицать, что Эдгар воспользовался именно _им_? То  был  луч,  и  он  убил
человека. Как же еще его назвать?

Last-modified: Thu, 26 Apr 2001 20:14:36 GMT
Оцените этот текст: