а, которыми владел по праву. Сквозь прихотливо изогнутые ветви кораллов, сквозь потаенные подводные пещеры ускользали из лагуны в необъятность Тихого океана миллионы тонн воды. Очень скоро и очень быстро они возвратятся. x x x Несколько часов спустя одна из спасательных партий нашла Джефа на громадной глыбе коралла, заброшенной на высоту двадцати метров над обычным уровнем воды. Казалось, он не так уж испуган, только огорчен тем, что пропал его велосипед. Да еще порядком проголодался, ведь часть дамбы рухнула и он оказался отрезан от дома. Когда его нашли, он уже подумывал добраться до Афин вплавь и доплыл бы, наверно, без особого труда, разве что обычные течения круто повернули бы прочь от берега. С первой минуты, когда удар цунами обрушился на остров, и до самого конца все происходило на глазах у Джин и Джорджа. Те части Афин, что расположены были невысоко над уровнем моря, сильно пострадали, но ни один человек не погиб. Сейсмографы предупредили об опасности всего за пятнадцать минут до катастрофы, но этих считанных минут хватило - все успели уйти на высоту, где волна им уже не грозила. Теперь Колония зализывала раны и собирала воедино легенды, которые год от году станут внушать все больший трепет. Когда спасатели вернули Джефа матери. Джин расплакалась, она успела уверить себя, что его унесло волной. Ведь она сама, застыв от ужаса, видела, как с грохотом надвигалась из дальней дали черная, увенчанная белым гребнем водяная стена и, рухнув, всей брызжущей вспененной громадой придавила подножье Спарты. Невозможно было представить, как успел бы Джеф достичь безопасного места. Неудивительно, что он не сумел толком объяснить, как же это вышло. Когда он поел и улегся в постель, Джин с Джорджем уселись подле него. - Спи, милый, и забудь, что было, - сказала Джин. - Все страшное позади. - Но я не так уж испугался, - запротестовал Джеф. - Было очень занятно. - Вот и хорошо, - сказал Джордж. - Ты храбрый паренек, и молодец, что сообразил вовремя убежать. Мне и раньше случалось слышать про такие вот цунами. Когда вода отступает, многие идут за ней по открытому дну поглядеть, что такое творится, и их захлестывает. - Я тоже пошел, - признался Джеф. - Интересно, кто это меня выручил? - Как выручил? Ты же там был один. Остальные ребята ушли в гору. На лице у Джефа выразилось недоумение. - Так ведь кто-то мне велел бежать. Джин и Джордж озабоченно переглянулись. - То есть... тебе что-то послышалось? - Ах, оставь его сейчас в покое, - с тревогой и, пожалуй, чересчур поспешно перебила Джин. Но Джордж упорствовал: - Я хочу в этом разобраться. Объясни по порядку, Джеф, как было дело. - Ну, я дошел по песку до той разбитой шхуны и тут услышал голос. - Что же он сказал? - Я не очень помню, вроде: "Джеффри, беги в гору. Здесь оставаться нельзя, ты утонешь". Но он меня назвал Джеффри, а не Джеф, это точно. Значит, кто-то незнакомый. - А говорил мужчина? И откуда слышался голос? - У меня за спиной, совсем близко. И вроде говорил мужчина... Джеф запнулся, но отец требовал ответа: - Ну же, продолжай. Представь, что ты опять там, на берегу, и расскажи нам подробно все как было. - Ну, какой-то не такой был голос, я раньше такого не слыхал. Наверно, этот человек очень большой. - А что еще он говорил? - Ничего... пока я не полез в гору. А тогда опять получилось чудно. Знаешь, там на скале такая тропинка наверх? - Знаю. - Я побежал по ней, это самый быстрый путь. Тогда я уже понял, что делается, уже увидал, идет та высокая волна. И она ужасно шумела. И вдруг поперек дороги лежит большущий камень. Раньше его там не было, и смотрю, мне его никак не обойти. - Наверно, он обрушился при землетрясении, - сказал Джордж. - Тс-с! Рассказывай дальше, Джеф. - Я не знал, как быть, и слышу, уже волна близко. И тут голос говорит: "Закрой глаза, Джеффри, и заслони лицо рукой". Мне показалось, чудно это, но я зажмурился и ладонью закрылся. И вдруг что-то вспыхнуло, я почувствовал - жарко, открываю глаза, а тот камень пропал. - Пропал? - Ну да... просто его уже не было. И я опять побежал, и чуть не сжег себе подошвы, тропинка была ужасно горячая. Вода когда плеснула на нее, даже зашипела, но меня не достала, я уже высоко поднялся. Вот и все. Потом волны ушли, и я опять спустился. Смотрю, моего велика нету, и дорога домой обвалилась. - Не огорчайся из-за велосипеда, милый, - сказала Джин, благодарно сжав сына в объятиях. - Мы тебе подарим другой. Главное, ты остался цел. Не будем гадать, как это получилось. Это, конечно, была неправда, совещание началось, едва родители вышли из детской. Ни до чего они не додумались, однако предприняты были два шага. Назавтра же, ничего не сказав мужу, Джин повела сынишку к детскому психологу. Врач внимательно слушал Джефа, а тот, нимало не смущенный незнакомой обстановкой, снова рассказал о своем приключении. Затем, пока ничего не подозревающий пациент перебирал и отвергал одну за другой игрушки в соседней комнате, врач успокаивал Джин: - Нет ни малейших признаков каких-либо психических отклонений. Не забывайте, он испытал жестокую встряску и перенес ее на редкость безболезненно. У мальчика богатое воображение, и он, надо полагать, сам верит в то, что рассказал. И вы тоже примите эту сказку и не волнуйтесь, разве что появятся какие-либо новые симптомы. Тогда сразу дайте мне знать. Вечером Джин пересказала слова врача Джорджу. Похоже, он вовсе не воспрянул духом, как она надеялась, и Джин решила, что он озабочен ущербом, который потерпело его любимое детище - театр. Джордж только и пробурчал: "Вот и хорошо" - и углубился в очередной номер журнала "Сцена и студия". Казалось, он утратил всякий интерес к происшествию с Джефом, и Джин ощутила даже смутную досаду. Но три недели спустя, в первый же день, когда починили дамбу, Джордж со своим велосипедом помчался в Спарту. Берег все еще засыпан был обломками коралла, а в одном месте, похоже в самом рифе, образовалась пробоина. Любопытно, сколько времени понадобится мириадам терпеливых полипов, чтобы заделать щель, подумалось Джорджу. По склону утеса, обращенному к морю, вела лишь одна тропинка; Джордж немного отдышался и начал взбираться по ней. Между камнями застряли высохшие обрывки водорослей, словно отметка уровня, до которого поднималась вода. Долго стоял Джордж Грегсон на этой пустынной тропе и не сводил глаз с проплешины оплавленного камня под ногами. Попробовал внушить себе, что это случайный каприз давно заглохшего вулкана, но быстро отказался от жалкой попытки себя обмануть. Мысль метнулась вспять, к тому вечеру, много лет назад, когда они с Джин участвовали в дурацком опыте у Руперта Бойса. Никто так и не понял толком, что же тогда произошло, но Джордж знал: каким-то непостижимым образом эти два странных случая связаны между собой. Сначала Джин, а вот теперь ее сынишка. Джордж не знал, радоваться ли ему или бояться, и в глубине души молча взмолился: "Спасибо, Кареллен, за то, что твои собратья помогли Джефу. Только хотел бы я знать, почему они ему помогли". Он медленно спустился на берег, а большие белые чайки обиженно вились вокруг него, ведь он не принес им никакого лакомства, ни крошки не бросил, пока они кружили над ним в воздухе. 17 Хотя подобной просьбы можно было ждать от Кареллена в любую минуту со дня основания Колонии, она произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Совершенно ясно, наступает какой-то поворот в судьбе Афин, но, как знать, к добру это или к худу? До сих пор Колония жила по-своему и Сверхправители никак не вмешивались в ее дела. Ее просто оставляли без внимания, как, впрочем, почти всякую деятельность людей, лишь бы она не подрывала порядок и не оскорбляла нравственные понятия Сверхправителей. Можно ли сказать, что Колония стремится подорвать существующий порядок? Колонисты - не политики, но они олицетворяют стремление разума и искусства к независимости. А кто знает, к чему приведет такая независимость? Сверхправители вполне способны предвидеть будущее Афин яснее, чем сами основатели Колонии, - и, возможно, это будущее им не по вкусу. Разумеется, если Кареллен хочет прислать наблюдателя, инспектора, как бы там его ни назвать, ничего не поделаешь. Двадцать лет назад Сверхправители объявили, что перестают пользоваться следящими устройствами и человечеству больше незачем опасаться какого-либо подсматриванья. Но ведь такие устройства существуют - и уж если Сверхправители пожелают за чем-то проследить, от них ничто и не укроется. Кое-кто на острове радовался предстоящему посещению, видя в нем случай разрешить одну из загадок психологии Сверхправителей, хоть и второстепенную: как они относятся к Искусству? Не считают ли его ребячеством, заблуждением человечества? Есть ли у них самих какие-либо формы искусства? И если есть, вызван ли этот визит чисто эстетическим интересом или на уме у Кареллена что-то не столь безобидное? Все это обсуждали без конца, покуда готовились к встрече. О Сверхправителе, который будет гостем Колонии, ничего не знали, но предполагалось, что его способность воспринимать явления культуры безгранична. По крайней мере можно поставить опыт, и каждую ответную реакцию подопытного кролика будет с интересом наблюдать целый отряд весьма проницательных умов. Очередным президентом Совета Колонии был в это время Чарлз Ян Сен, философ, человек, от природы склонный к иронии, но отнюдь не к унынию, притом в расцвете лет - ему еще не перевалило за шестьдесят. Платон одобрил бы в нем образцовое сочетание философа и государственного мужа, Сен же не во всем одобрял Платона, ибо подозревал, что тот совершенно неправильно истолковал Сократа. Сен принадлежал к числу островитян, исполненных решимости извлечь как можно больше пользы из предстоящего визита, хотя бы для того, чтобы показать Сверхправителям, что в людях еще жива жажда деятельности и их не удалось, как он выражался, "окончательно приручить". Для любого дела в Афинах создавался какой-нибудь комитет, ведь это отличительный признак демократии. Кто-то даже когда-то определил саму Колонию как систему взаимосвязанных комитетов. Но система эта работала успешно, недаром подлинные основатели Афин терпеливо изучали законы общественной психологии. И, поскольку общину создали не слишком большую, каждый так или иначе участвовал в управлении, а значит, был гражданином в самом истинном значении этого слова. Джордж, один из театральных руководителей, почти неминуемо вошел бы в комитет по приему гостя. Но для большей надежности он еще и нажал кое-какие пружины. Сверхправители хотят изучать Колонию, ну а Джордж в той же мере хочет изучать их. Сверхправителей. Джин это его желание совсем не радовало. После памятного вечера у Бойсов она всегда ощущала смутную враждебность к Сверхправителям, хотя никак не умела это объяснить. Ей только хотелось возможно меньше с ними сталкиваться, и жизнь на острове, пожалуй, больше всего тем и привлекала ее, что здесь была желанная независимость. И теперь она боялась, что независимость эта под угрозой. Гость прибыл безо всякой пышности, на обыкновенном флаере человеческого производства, к разочарованию тех, кто ожидал какого-нибудь необычайного зрелища. Возможно, это был Кареллен собственной персоной - люди так и не научились сколько-нибудь уверенно отличать одного Сверхправителя от другого. Казалось, все они - точная копия одного и того же образца. Быть может, вследствие какого-то неведомого биологического процесса так оно и было. После первого дня колонисты уже почти не замечали негромко рокочущую парадную машину, в которой разъезжал гость, осматривая остров. Имя гостя - Тхантхалтереско - выговорить было нелегко, и его быстро окрестили Инспектором. Имя вполне подходящее, так как он был очень любопытен и ненасытно жаден до статистических данных. Чарлз Ян Сен совсем изнемог, когда далеко за полночь проводил Инспектора к флаеру - его временному жилищу на острове. Несомненно, здесь Инспектор будет работать и ночью, пока хозяева предаются человеческой слабости - сну. Миссис Сен насилу дождалась возвращения мужа. Они были любящей парой, хотя, когда в доме собирались друзья, Чарлз шутливо именовал супругу Ксантиппой. Она давно уже пригрозила, как полагается, в отместку поднести ему чашу отвара цикуты, но, по счастью, сей напиток в Новых Афинах был не столь распространен, как в Афинах древности. - Сошло удачно? - спросила она, когда муж уселся наконец за поздний ужин. - Кажется, да... хотя невозможно разобрать, что творится в этих мудрых головах. Он, безусловно, многим заинтересовался, даже хвалил. Кстати, я извинился, что не приглашаю его к нам. Он сказал, что это вполне понятно и что у него нет охоты стукаться головой о наши потолки. - Что ты ему сегодня показывал? - Откуда в Колонии хлеб насущный, и ему, похоже, это показалось не такой скучной материей, как мне. Он без конца расспрашивал о производстве, о том, как мы поддерживаем наш бюджет в равновесии, какие у нас минеральные ресурсы, какая рождаемость, откуда берутся продукты питания и прочее. Спасибо, со мной был секретарь Харрисон, уж он-то подготовился, изучил ежегодные отчеты за все время, что существует Колония. Слышала бы ты, как они перебрасывались цифрами. Инспектор выпросил у Харрисона всю эту статистику - и голову даю на отсечение, завтра он сможет сам наизусть назвать нам любую цифру. Такие чудо - способности меня просто угнетают. Он зевнул и нехотя принялся за еду. - Завтра будет поинтереснее. Мы побываем в школах и в Академии. Тут уж для разнообразия я сам намерен кое о чем поспрашивать. Хотел бы я знать, как Сверхправители воспитывают своих детей... если у них вообще есть дети. На этот вопрос Чарлзу Сену так и не довелось получить ответ, но в других отношениях Инспектор оказался на диво словоохотлив. Любо-дорого было смотреть, как искусно уклоняется он от нескромных попыток что-то выведать, а затем, когда и не ждешь, переходит на самый доверительный тон. Первый подлинно задушевный разговор завязался, когда они ехали из школы, которая была в Колонии одним из главных предметов гордости. - Готовить юные умы к будущему - огромная ответственность, - заметил доктор Сен. - По счастью, человек существо на редкость выносливое: непоправимый вред может нанести разве что уж очень скверное воспитание. Даже если мы ошибаемся в выборе цели, мало вероятно, чтобы малыши стали жертвами наших ошибок, скорее всего они их преодолеют. А сейчас, как вы видели, они выглядя вполне счастливыми. Сен чуть помолчал, лукаво глянул снизу вверх на своего огромного пассажира. Инспектора с головы до пят окутывала ткань с серебристым отливом, защищая все тело от жгучих солнечных лучей. Но доктор Сен знал, большие глаза, скрытые темными очками, следят за ним бесстрастным взглядом.. а может быть, этот взгляд и выражает какие-то чувства, но их все равно не разгадать. - Мне кажется, задача, которую мы решаем, воспитывая наших детей, очень сходна с той, которая встала перед вами при встрече с человечеством. Вы не согласны? - В некоторых отношениях согласен, - серьезно сказал Сверхправитель. - А в других, пожалуй, больше сходства с историей ваших колониальных держав. Именно поэтому нас всегда интересовали Римская и Британская империи. Особенно поучителен случай с Индией. Главное различие между нами и англичанами - что у них не было серьезных оснований идти в Индию, то есть не было осознанных целей, кроме таких мелких и преходящих, как торговля или вражда с другими европейскими государствами. Они оказались владельцами империи, еще не понимая, что с ней делать, и тяготились ею, пока снова от нее не избавились. Доктор Сен не устоял перед искушением, слишком удобный представился случай. - А вы тоже избавитесь от своей империи, когда настанет срок? - спросил он. - Без малейшего промедления, - ответил Инспектор. Доктор Сен больше не расспрашивал. Ответ был недвусмысленный и не очень-то лестный; притом они как раз подъехали к Академии, где уже собрались педагоги и готовились испытать все силы ума на живом настоящем Сверхправителе. x x x - Как уже говорил вам наш уважаемый коллега, - сказал декан новоафинского университета профессор Чане, - превыше всего мы стараемся поддержать в колонистах живость ума, помочь им развить и применить все их способности. Боюсь, что за пределами этого острова (взмахом руки он обвел и отстранил всю остальную планету) человечество утратило волю к действию. Есть мир, есть изобилие... но ему некуда стремиться. - Тогда как здесь, разумеется...? - учтиво вставил Сверхправитель. Профессору Чансу не хватало чувства юмора, он и сам это смутно сознавал - и подозрительно глянул на гостя. - Здесь мы не страдаем от древнего предрассудка, будто праздность - порок. Но мы думаем, что быть просто созерцателями, потребителями развлечений - этого мало. Здесь, на острове, каждый стремится к одной цели, определить ее очень просто. Каждый хочет делать хоть что-то, пусть самую малость, лучше всех. Конечно, это идеал, которого не всем нам удается достичь. Но по нынешним временам главнее, чтобы идеал у человека был. Удастся ли его достичь - не столь важно. Инспектор, видимо, не собирался высказаться по этому поводу. Он сбросил защитный плащ, но темные очки не снял, хотя свет в профессорской пригасили. И декан спрашивал себя, нужны ли очки из-за особенностей зрения гостя или это просто маскировка. Из-за них, конечно, уж вовсе невозможно прочесть мысли Сверхправителя - задача и без того нелегкая. Однако гость как будто не против, что его забрасывают замечаниями, в которых звучит вызов и чувствуется - оратору совсем не нравится политика Сверхправителей по отношению к Земле. Декан готов был продолжать атаку, но тут в борьбу вмешался директор Управления по делам науки профессор Сперлинг: - Как вам, без сомнения, известно, сэр, одним из сложнейших противоречий нашей культуры была разобщенность искусства и науки. Я очень хотел бы узнать ваше мнение по этому вопросу. Согласны ли вы, что все люди искусства не вполне нормальны? Что их творчество - или, во всяком случае, сила, побуждающая их творить, - проистекает из какой-то глубоко скрытой психологической неудовлетворенности? Профессор Чане многозначительно откашлялся, но Инспектор его опередил: - Мне когда-то говорили, что все люди в какой-то мере художники и каждый человек способен что-то создать, хотя бы и на примитивном уровне. Вот, например, вчера я заметил, что в ваших школах особое внимание уделяют тому, как ребенок выражает себя в рисунке, в красках, в лепке. Видимо, стремление к творчеству присуще всем без исключения, даже тем, кто наверняка посвятит себя науке. Стало быть, если все художники не вполне нормальны, а все люди - художники, мы получаем любопытный логический вывод... Все ждали завершения. Но Сверхправители, когда им это кстати, умеют быть безукоризненно тактичными. x x x Симфонический концерт Инспектор выдержал с достоинством, чего нельзя сказать о многих слушателях-людях. Единственной уступкой привычным вкусам была "Симфония псалмов" Стравинского, остальная программа - воинствующее сверхноваторство. Но как бы ни оценивать программу, исполнялась она блистательно, Новые Афины гордились тем, что в числе колонистов есть несколько лучших музыкантов мира, и это была не пустая похвальба. Между композиторами-соперниками разгорелся ожесточенный спор за честь участвовать в программе, хотя иные циники сомневались, честь ли это. Возможно, Сверхправители начисто лишены музыкального слуха, еще никто ни разу не убеждался в обратном. Но после концерта Тхантхалтереско отыскал среди присутствующих трех композиторов и похвалил, как он выразился, их "великую изобретательность". Услыхав такой комплимент, они удалились, судя по их лицам, польщенные, но и несколько растерянные. Джорджу Грегсону удалось встретиться с Инспектором только на третий день. В театре посетителя решили угостить не единственным блюдом, но своего рода винегретом: две одноактные пьесы, выступление всемирно известного мастера "мгновенного перевоплощения", балетная сюита. Все это опять-таки исполнено было с блеском, и предсказание некоего критика "Теперь мы по крайней мере узнаем, умеют ли Сверхправители зевать" не оправдалось. Инспектор даже несколько раз засмеялся - и именно там, где надо. И все же... почем знать? Вдруг он и сам превосходный актер и следил только за логикой представления, а неведомых его чувств оно никак не затронуло, ведь и антрополог, оставаясь равнодушным, мог бы участвовать в каком-нибудь обряде варварского племени. Да, он издавал подходящие звуки и откликался на все, как от него ждали, но это ровным счетом ничего не доказывает. Джордж заранее твердо решил поговорить с Инспектором - и потерпел неудачу. После спектакля они только и успели познакомиться, и гостя сразу увлекли прочь. Невозможно было хоть на минуту отделаться от его entourage [Окружение (франц.).], и Джордж ушел домой жестоко разочарованный. Он сам толком не знал, что скажет Сверхправителю, если и сумеет остаться с ним наедине, но был уверен, что уж как-нибудь да сумеет завести речь о Джефе. И вот случай упущен. Два дня Джордж хандрил и злился. Инспектор отбыл среди несчетных заверений во взаимном уважении, следствие визита обнаружилось позже. Никому и в голову не пришло спрашивать о чем-то Джефа, и мальчик, должно быть, долго все обдумывал, прежде чем обратиться к отцу. Вечером, уже перед сном, он спросил: - Пап, а ты знаешь Сверхправителя, который к нам сюда приезжал? - Знаю, - хмуро ответил Джордж. - Ну вот, он приходил к нам в школу, и я слышал, он разговаривал с учителями. Я не понял по-настоящему, что он сказал, а только мне кажется, голос знакомый. Это он мне велел бежать от той большой волны. - Ты уверен? Джеф чуть замялся: - Ну, не совсем... только если это был не он, значит, другой Сверхправитель. Я подумал, может, надо сказать ему спасибо. Но ведь он уже уехал, да? - Да, - сказал Джордж. - Боюсь, уже поздно. Но, может быть, мы сумеем его поблагодарить в другой раз. А теперь больше не беспокойся об этом, будь умницей и ложись спать. Наконец Джефа благополучно отправили в детскую, Джин уложила дочку, вернулась и села на ковер возле мужнина кресла, прислонилась к ногам Джорджа. Эта ее привычка Джорджу казалась нелепо сентиментальной. Но не поднимать же шум из-за пустяка. Он только старался, чтобы коленки его торчали как можно угловатей и неуютней. - Ну, что ты теперь скажешь? - глухо, устало спросила Джин. - По-твоему, так было на самом деле? - Было, - сказал Джордж, - но, пожалуй, зря мы беспокоимся. В конце концов, любые родители были бы только благодарны... ну и я, конечно, благодарен. Наверно, объясняется это проще простого. Мы знаем, что Сверхправители заинтересовались Колонией, так, уж конечно, они наблюдают за ней, хоть и обещали больше не пользоваться своими инструментами. Допустим, кто-то из них как раз шарил по нашим местам своим глазастым аппаратиком и увидел, что идет цунами. Вполне естественно предупредить всякого, кому грозит опасность. - Не забывай, он знал, как зовут Джефа. Нет, за нами следят. Чем-то мы выделяемся, почему-то мы им интересны. Я это давно чувствую, с той самой вечеринки у Руперта. Странно, как она все переменила и в твоей жизни, и в моей. Джордж посмотрел на нее сверху вниз сочувственно, но не более того. Удивительно, как человек меняется за такой короткий срок. Он очень к ней привязан, она- мать его детей и прочно вошла в его жизнь. Но много ли сохранилось от той любви, какую некто полузабытый, кого звали Джордж Грегсон, питал к выцветающей мечте по имени Джин Моррел? Теперь он делит свою любовь между Джефом и Дженнифер с одной стороны - и Кэрол с другой. Навряд ли Джин знает про Кэрол, и непременно надо ей сказать, пока не сказал кто-нибудь посторонний. Но почему-то все не удается об этом заговорить. - Ну, ладно... за Джефом следят... в сущности, его охраняют. А не кажется тебе, что нам бы надо этим гордиться? Может быть, Сверхправители готовят ему большое будущее. Хотел бы я знать какое? Он понимал, что старается всего лишь успокоить Джин. Сам он не слишком встревожен, просто сбит с толку да любопытство задето. И вдруг новая мысль поразила его, об этом следовало подумать раньше. Джордж невольно посмотрел в сторону детской. - А может быть, им нужен не только Джеф, - сказал он. x x x Как положено, Инспектор представил отчет о поездке на остров. Дорого бы дали колонисты, чтобы узнать, что там, в отчете. Все цифры и сведения поглотила ненасытная память мощных вычислительных машин, представляющих собою часть - но только часть - незримых сил, которыми распоряжался Кареллен. Но еще прежде, чем сделали какие-то выводы бесстрастные электронные умы, Инспектор высказал свои соображения. В переводе на человеческую мысль и человеческий язык они прозвучали бы примерно так: - В отношении Колонии нам незачем принимать какие-либо меры. Эксперимент любопытный, но он никак не может повлиять на будущее. Их увлечение искусством нас не касается, а никаких научных исследований в опасных направлениях там, видимо, не ведут. В соответствии с нашим планом я сумел узнать, как учится и ведет себя Номер Один, не привлекая чьего-либо внимания. Соответствующие данные приложены, и по ним можно убедиться, что пока нет никаких признаков чего-то необычного. Но, как нам известно. Прорыв редко дает о себе знать заранее. Я встретился также с отцом Номера Первого, и у меня создалось впечатление, что он хочет со мной поговорить. К счастью, мне удалось этого избежать. Несомненно, он что-то подозревает, хотя, разумеется, не может ни угадать истину, ни как-либо повлиять на исход дела Чем дальше, тем больше я жалею этих людей. x x x Джордж Грегсон согласился бы с выводом Инспектора, что в Джефе нет ничего необычного. Был только тот непонятный случай, пугающий, как единственный удар грома среди долгого ясного дня. И потом - тишина. Как всякий семилетний мальчишка, Джеф - сгусток энергии и пытливости. Он умен - когда дает себе труд быть умным, - но ему не грозит опасность обернуться гением. Иногда кажется, чуть устало думала Джин, будто ее сын в точности сделан по классическому рецепту: что такое мальчик? - много шума и крика в оболочке из грязи. Впрочем, насчет грязи не сразу скажешь с уверенностью - немало ее должно накопиться, пока она станет заметна на дочерна загорелой коже. Джеф то ласков, то угрюм, то замкнут, то весь нараспашку. Незаметно, чтобы он больше любил мать, чем отца, или наоборот, и появление младшей сестренки не вызвало у него ни малейшей ревности. Он безупречно здоров, за всю жизнь ни дня не болел. Но по нынешним временам и при здешнем климате ничего необычного тут нет. В отличие от некоторых мальчишек Джеф не скучает в обществе отца и не спешит удрать от него к сверстникам. Он явно унаследовал художнический талант Джорджа и чуть ли не сразу, как научился ходить без спутников, стал завсегдатаем кулис в театре Колонии. А театр его признал словно бы живым талисманом, приносящим счастье, и он уже наловчился подносить букеты заезжим звездам сцены и экрана. Да, Джеф самый обыкновенный мальчишка. В этом опять и опять уверял себя Джордж, когда они вдвоем бродили или катались на велосипедах по не слишком просторному в общем-то острову. Они разговаривали, как спокон веку разговаривают сыновья и отцы, только время иное, и теперь куда больше есть о чем поговорить. Хотя Джеф никогда не уезжал с острова, вездесущее око-экран телевизора - помогало ему всласть наглядеться на окружающий мир. Как и все в Колонии, он немножко презирал остальное человечество. Колонисты-избранники, передовой отряд прогресса. Они приведут род людской к высотам, которых достигли Сверхправители, а быть может, и выше. Конечно, еще не завтра, но настанет день... Они и не подозревали, что день этот настанет слишком быстро... 18 Спустя полтора месяца начались сны. Во тьме субтропической ночи Джордж Грегсон медленно всплыл из глубины сна. Он не понял, что его разбудило, и минуту-другую лежал в тупом недоумении. Потом сообразил - он один. Джин встала, неслышно ушла в детскую. И тихо разговаривает с Джефом, слишком тихо, слов на разобрать. Джордж тяжело поднялся и пошел следом за женой. Из-за Пупсы такие ночные путешествия не редкость, но она-то поднимает такой шум и рев, поневоле проснешься. А тут ничего похожего, и непонятно, что разбудило Джин. В детской полумрак, только слабо лучатся светящиеся узоры на стенах. И при этом приглушенном свете Джордж увидел - Джин сидит подле кровати Джефа. Она обернулась, шепнула: - Смотри, не разбуди Пупсу. - Что случилось? - Я поняла, что нужна Джефу, и проснулась. Сказано так просто, будто все само собой разумеется... - у Джорджа засосало под ложечкой от недоброго предчувствия. "Я поняла, что нужна Джефу". А как ты это поняла, спрашивается? Но вслух он спросил только: - Разве прежде у него бывали кошмары? - Не думаю, - сказала Джин. - Сейчас, как будто, все прошло. Но сперва я увидела, он испугался. - И совсем я не испугался, мамочка, - с досадой перебил тихий голосок. -Просто там было очень странно. - Где это "там"? - спросил Джордж. - Расскажи-ка толком. - Стояли горы, - словно сквозь сон сказал Джеф. - Высокие-высокие, а снега на них нет, а раньше сколько я видел гор, на них всегда снег. И некоторые горели. - Значит, это были вулканы? - Не настоящие вулканы. Они все горели, сверху донизу, такие на них чудные синие огоньки. Я смотрел, и тут взошло солнце. - А дальше что? Почему ты замолчал? Джеф растерянно посмотрел на отца. - Вот это тоже непонятное, папа. Солнце поднялось быстро-быстро, и оно было слишком большое. И... и какого-то не такого цвета. Голубое, очень красивое. Настало долгое, леденящее душу молчание. Потом Джордж спросил негромко: - Это все? - Да. Как-то мне стало тоскливо, и тогда пришла мама и меня разбудила. Джордж взъерошил растрепанные волосы сына, другой рукой поплотнее запахнул халат. Вдруг пробрало холодом, и он почувствовал себя маленьким и слабым. Но, когда он опять заговорил с Джефом, голос его ничего такого не выдал. - Просто тебе приснился глупый сон, надо поменьше есть за ужином. Выкинь все это из головы и спи, будь умницей. - Хорошо, папа, - отозвался Джеф. Минуту помолчал и прибавил задумчиво: - Надо бы еще разок там побывать. x x x - Голубое солнце? - всего лишь несколько часов спустя переспросил Кареллен. - Тогда совсем несложно определить, где это. - Да, - сказал Рашаверак. - Несомненно, Альфа-нидон-два. И Серные горы это подтверждают. Любопытно отметить, как исказились масштабы времени. Планета вращается довольно медленно, так что он, видимо, за считанные минуты наблюдал многие часы. - Больше ты ничего не мог узнать? - Нет, если не расспрашивать ребенка в открытую. - Этого мы не смеем. Все должно идти своим чередом, нам нельзя вмешиваться. Вот когда к нам обратятся родители... тогда, пожалуй, можно будет его расспросить. - Может быть, они к нам и не придут. Или придут слишком поздно. - Боюсь, тут ничего не поделаешь. Надо всегда помнить, при этих событиях наше любопытство не имеет значения. Оно значит не больше, чем счастье человечества. Кареллен протянул руку, готовясь отключить связь. - Разумеется, продолжай наблюдать и обо всем докладывай мне. Но никакого вмешательства. x x x Между тем когда Джеф не спал, он как будто оставался прежним мальчишкой. И на том спасибо, думал Джордж. Но в душе его нарастал страх. Для Джефа это была просто игра, он пока ничуть не боялся. Сон-это сон, только и всего, какой бы он ни был странный. Джефу больше не становилось тоскливо в мирах, которые открывались ему во сне. Только в ту первую ночь он мысленно позвал Джин через неведомые, разделившие их бездны. А теперь один бесстрашно странствовал во Вселенной, которая перед ним раскрывалась. По утрам родители расспрашивали его, и он рассказывал, сколько мог припомнить. И порой сбивался, не хватало слов описать увиденное - такое, чего не только сам не встречал наяву, но что бессильно было себе представить человеческое воображение. Отец и мать подсказывали ему новые слова, показывали картинки и краски, пытаясь подхлестнуть его память, и из его ответов составляли, как могли, связные образы. Зачастую получалось нечто совершенно непонятное, хотя, видимо, самому Джефу миры его снов представлялись ярко и отчетливо. Просто он не мог передать эти образы родителям. Впрочем, иные оказывались довольно ясными... x x x Пустое пространство - никакой планеты, ни гор, ни равнин вокруг, никакой почвы под ногами. Только звезды в бархатной тьме, и среди них громадное красное солнце, оно пульсирует, бьется, точно сердце. Вот оно огромное, но бледное, а потом понемногу съеживается и в то же время разгорается ярче, словно внутреннему его пламени подбавилось горючего. И окраска его меняется, вот оно уже не красное, а оранжевое, потом почти желтое, медлит на грани желтизны - и все поворачивает вспять, звезда расширяется, остывает, сызнова становится косматым кроваво-красным облаком... ( - Классический образчик пульсирующей переменной, - обрадовался Рашаверак. - И к тому же увиденный при неимоверном ускорении времени. Не могу определить точно, но, судя по описанию, ближайшая такая звезда - Рамсандрон-девять. А может быть, это Фаранидон-двенадцать. - Та ли, эта ли звезда, но он уходит все дальше, - заметил Кареллен. - Много дальше, -сказал Рашаверак...) x x x Тут было совсем как на Земле. Ярко-белое солнце повисло на синем небе в крапинках несущихся по ветру облаков. У подножья некрутой горы пенился исхлестанный бешеным ветром океан. И при этом ничто не шелохнется: все застыло - недвижимо, будто высветилось на миг при вспышке молнии. А далеко-далеко на горизонте виднелось такое, чего на Земле не увидишь, - вереница гуманных, чуть сужающихся кверху колонн, они вырастали из воды и тонули вершинами в облаках. Они шли на равном расстоянии друг от друга по краю всей планеты, такие громадные, что никто не мог бы их построить, - и все же такие одинаковые, что не могли появиться сами собой. (- Сиденеус-четыре и Рассветные столпы, - голос Рашаверака дрогнул. - Он достиг центра Вселенной. - А ведь его путешествие только начинается, - сказал Кареллен.) x x x Планета была совершенно плоская. Непомерное тяготение давным-давно придавило и сровняло с поверхностью былые горы ее огненной юности - горы, чьи самые могучие вершины и тогда не превышали нескольких метров. И однако здесь была жизнь: все покрывали мириады словно бы с помощью линейки и циркуля вычерченных узоров, они двигались, переползали с места на место, меняли окраску. Это был мир двух измерений, и населяли его существа толщиной в малую долю сантиметра. А в небе этого мира пылало солнце, какое не привиделось бы и курильщику опиума в самых безумных грезах. Раскаленное уже не добела, а еще того больше, палящий, почти ультрафиолетовый призрак этот обдавал свои планеты смертоносным излучением, которое вмиг уничтожило бы все живое на Земле. На миллионы километров вокруг простирались завесы газа и пыли и, прорезаемые вспышками ультрафиолета, лучились неисчислимыми переливами красок. Рядом с этой звездой бледное светило Земли показалось бы слабеньким, точно светлячок в полдень. (- Гексанеракс-два, такого больше нет нигде в изученной Вселенной, - сказал Рашаверак. - Очень немногие наши корабли там бывали, и никто не решился на высадку, ведь никому и в мысль не приходило, что на таких планетах возможна жизнь. - По-видимому, вы, ученые, оказались не такими дотошными исследователями, какими себя считали, - заметил Кареллен. - Если эти... эти узоры... разумны, любопытно было бы установить с ними контакт. Хотел бы я знать, известно ли им что-нибудь о третьем измерении?) x x x Этот мир не ведал, что значат день и ночь, годы и времена года. Его небо делили между собою шесть разноцветных солнц, и темноты здесь не бывало, только менялось освещение Спорили друг с другом, сталкивались или тянули каждое к себе различные поля тяготения, и планета странствовала по изгибам и петлям невообразимо сложной орбиты, никогда не возвращаясь на однажды пройденный путь. Каждый миг - единственный и неповторимый: рисунок, который образуют сейчас в небе шесть солнц, уже не возобновится до конца времен. Но даже и здесь существует жизнь. Быть может, в какую-то эпоху планета обугливалась от близости к своим светилам, а в другую - леденела, удаляясь от них едва ли не за пределы досягаемости, и однако, наперекор всему, на ней обитает разум. Громадные многогранные кристаллы стоят группами, образуя сложные геометрические узоры, в эру холода они недвижимы, а когда планета снова прогревается, медленно растут вдоль минеральных жил, что их породили. Пусть на то, чтобы додумать мысль, они потратят тысячелетие, - что за важность. Вселенная еще молода, и впереди у них - Время, а ему нет конца... x x x (- Я пересмотрел все наши отчеты, - сказал Рашаверак. - Нам неизвестна ни такая планета, ни такое сочетание солнц. Если бы они существовали в пределах нашей Вселенной, астрономы обнаружили бы такую систему, будь она даже недосягаема для наших кораблей. - Значит, он уже вышел за пределы Галактики. - Да. Конечно, теперь ждать уже недолго. - Кто знает? Он только видит сны. А когда просыпается, он все еще такой, как был. Это лишь первая фаза. Когда начнется перемена, мы очень быстро об этом узнаем.) x x x - Мы уже знакомы, мистер Грегсон, - серьезно сказал Сверхправитель. - Меня зовут Рашаверак. Несомненно, вы помните нашу встречу. - Да, - сказал Джордж. - На вечере у Руперта Бойса. Вряд ли я мог бы забыть. И я подумал, что надо бы увидеться еще раз. - Скажите, а почему вы просили, чтобы я с вами встретился? - Я думаю, вы уже сами знаете. - Возможно. И все-таки нам обоим будет легче разобраться, если вы сами мне скажете. Пожалуй, вас это очень удивит, но я тоже стараюсь понять, что происходит, и в некоторых отношениях знаю так же мало, как и вы. Изумленный Джордж во все глаза смотрел на Сверхправителя. Этого он никак не ожидал. В подсознании его жила уверенность: Сверхправители всеведущи и всемогущи, им совершенно ясно, что делается с Джефом, и скорее всего они сами же в этом повинны. - Как я понимаю, - сказал он, - вы видели записи, которые я передал психологу Колонии, а стало быть, знаете, какие нашему сыну снятся сны. - Да, о снах мы знаем. - Я никогда не верил, что это просто детские фантазии. Они настолько неправдоподобны, что... конечно, звучит нелепо, но у них наверняка есть какая-то реальная основа, иначе им неоткуда взяться. Он впился взглядом в Рашаверака, сам не зная, чего ждет - подтверждения или отрицания. Сверхправитель промолчал, большие глаза его спокойно смотрели на Джорджа. Собеседники сидели почти лицом к лицу, потому что в комнате, явно предназначенной для таких вот свиданий, пол был на двух разных уровнях, и массивный