Придешь мой новый, чтоб меня увидеть.
Но какой ты хочешь лицезреть меня?
Приличны книгам бледные пастели,
Густая зелень вместе с синевою
Пророчат дружбу. Может быть,
Невестой я в них покажусь тебе.
Но если плоти зов ведет тебя, любимый,
Я облачусь в багрец и траур
И начерню глаза, как подобает шлюхе.
А вот прежде, бывало, во сне.
Принц скакал ко мне на коне
И спасал и вез далеко,
И тогда мне было легко.
Не вернется он. Ну а ты
Даже не подаришь цветы...
Маска девки ранит меня
Нестерпимей день ото дня.
И рука твоя... и сплетение тел
Унижают - как ты и хотел.
9
14 декабря 2205 года
Наверное, я должна праздновать, только это пиррова победа. Я беременна
от Майкла. Но какой ценой! Ричард по-прежнему не подает о себе вестей, и
опасаюсь, что восстановила против себя еще и Майкла.
Мы с ним порознь приняли на себя всю ответственность за исчезновение
Ричарда. С собственной виной я управляюсь, по возможности стараясь обо
всем забыть, исполняя обязанности матери. Майкл же на исчезновение Ричарда
и собственную вину отвечал глубоким раскаянием. Он каждый день не менее
двух раз читает Библию, молится перед едой и после и часто уклоняется от
семейных дел, чтобы "пообщаться" с Богом. "Искупление грехов" - одно из
самых главных понятий его словаря.
Своим возрожденным христианским рвением он увлек и Симону. Мои робкие
возражения остаются без внимания. Симоне нравится слушать об Иисусе, хотя,
конечно, она не в силах понять всей глубины повествования. В особенности
Симона заворожена чудесами. Как и все дети, она не знает сомнений. И
никогда не спрашивает, как именно ходил Иисус по волнам и превращал воду в
вино.
Должно быть, я несправедлива. Наверное, я ревную к связи, соединившей
Симону и Майкла. Мне, матери, радоваться бы их согласию. Во всяком случае,
оба они не одиноки. Нам же с бедняжкой Кэти никак не удается достичь столь
полного взаимопонимания.
Частично это объясняется тем, что мы с Кэти крайне упрямы. Ей еще
только два с половиной года, но она уже стремится распоряжаться
собственной жизнью. Возьмем что-нибудь простое, вроде распорядка дня. С
первых же дней, проведенных нами на Раме, я намечала для каждого
повседневные дела. И никто не возражал, даже Ричард. Майкл с Симоной
всегда принимают мои пожелания без возражений - во всяком случае, если у
них есть свободное время.
Но с Кэти все обстоит иначе. Если я намечу прогулку по Нью-Йорку, а
потом урок азбуки, она тут же требует, чтобы все было исполнено в обратном
порядке. Если я запланировала на сегодня курицу, она согласится лишь на
свинину или говядину. Каждое утро у нас начинается со споров о распорядке
дня. И если ей приходится что-нибудь не по вкусу, Кэти немедленно
надувается или принимается хныкать и звать папочку. Мне так больно, когда
она зовет Ричарда.
Майкл говорит, что мне следовало бы снисходительнее относится к ее
желаниям. Он утверждает, что это просто стадия роста. И когда я указываю,
что ни с Женевьевой, ни с Симоной ничего подобного не было, он только
улыбается и пожимает плечами.
Мы с Майклом не всегда соглашаемся в вопросах воспитания, даже успели
несколько раз переговорить относительно нашей семейной жизни в этих
странных обстоятельствах. К концу одной из бесед в легком раздражении от
слов Майкла, утверждавшего, что я "слишком строга" с девочками, я решила
поднять религиозную тему. Я спросила Майкла, зачем ему так важно, чтобы
Симона знала каждое событие жизни Иисуса.
- Нужно же передать кому-то традицию, - уклончиво ответил он.
- Значит, ты полагаешь, что традицию нужно передавать, что мы не будем
вечно странствовать в космосе и не умрем один за другим в жутком
одиночестве?
- Я полагаю, что Господь каждому наметил его судьбу.
- А для нас что Он наметил? - спросила я.
- Не знаю, - отозвался Майкл. - Как не знают свою судьбу и миллиарды
людей, оставшихся на Земле. Мы живем, чтобы познать Его намерения.
Я покачала головой, и Майкл продолжил:
- Видишь ли, Николь, нам проще это узнать. Нам не на что отвлекаться.
Просто нет возможности удалиться от Господа. Поэтому я простить себе не
могу прежних увлечений кулинарией и историей искусств. Находясь на Раме,
человек, пожалуй, едва ли должен обращаться к _другим_ вопросам, кроме
молитвы и веры.
Признаюсь, такая уверенность временами раздражает меня. Я считаю, что к
нашему нынешнему положению жизнь Иисуса Христа имеет не больше отношения,
чем жизнь гунна Аттилы... да любого человека, рожденного на планете,
оставшейся уже в двух световых годах за нами. Мы перестали быть частью
рода человеческого. И либо умрем, либо породим новый вид. Но ведь Иисус
умер на кресте и за наши грехи... за прегрешения людей, которым не суждено
более увидеть Землю.
Если бы Майкл не был католиком, которому заповедано размножаться, я не
смогла бы убедить его зачать ребенка. У него найдется сотня причин, почему
этого нельзя делать. Но в конце концов - быть может, потому, что своими
попытками я мешала его вечернему молитвенному уединению, - Майкл
согласился, впрочем, предупредив меня, что "скорее всего у нас ничего не
получится" и что он "заранее снимает с себя всю ответственность за мое
разочарование".
Мы потратили три месяца на попытки зачатия. Во время первых двух
овуляций я не сумела его возбудить. Я перепробовала все, о чем упоминалось
в статьях, посвященных импотенции: смех, массаж, музыку, пищу. Но чувство
вины в нем и скованность все же сильнее моего пыла. Наконец фантазия
предоставила нужное решение. Я предложила, чтобы ночью Майкл представил
себя с Катлин... Эрекции мы добились. Как все-таки сложно устроен разум.
Фантазия фантазией, но заниматься любовью с Майклом - дело нелегкое.
Начну с того - пусть это и несправедливо с моей стороны, - что одними
приготовлениями он способен вывести женщину из соответствующего
настроения. Прежде чем раздеться, Майкл всегда молится. Интересно бы знать
- о чем?
Первый муж Алиеноры Аквитанской, французский король Людовик VII, был
воспитан монахом и сделался королем лишь благодаря стечению обстоятельств.
В романе отца об Алиеноре есть длинный ее внутренний монолог. Королева
жалуется на необходимость заниматься любовью "посреди торжественного
благочестия, под грубыми тканями цистерцианцев" [члены католического
монашеского ордена, основанного в 1098 году]. Ей хотелось веселья и смеха
в постели, откровенных бесед, пыла и страсти. Вполне могу понять, почему
она развелась с Людовиком и вышла за Генриха Плантагенета.
Итак, я беременна и, надеюсь, мальчишкой, который внесет генетическое
разнообразие в нашу наследственность. Это была настоящая битва, и плоды
ее, похоже, не стоят потраченных усилий. Из-за моего желания родить
ребенка от Майкла Ричард оставил нас, а Майкл, по крайней мере на время,
перестал быть мне близким другом и спутником, каким был в первые годы
нашего пребывания на Раме. За свой успех я заплатила. Теперь остается
надеяться, что этот космический корабль действительно куда-нибудь
прилетит.
1 марта 2206 года
Я повторила частичное исследование генома, чтобы проверить
предварительные результаты. Увы, сомнений не остается: наш нерожденный
мальчик наделен синдромом Уиттингэма. К счастью, других распознаваемых
дефектов не обнаружено, но и этот достаточно плох.
Оставшись наедине с Майклом после завтрака, я познакомила его с
результатами. Сперва он не понял, что я хочу сказать, но на слова
"умственно отсталый" отреагировал моментально. Я просто видела, как ему
представляется ребенок, абсолютно не способный позаботиться о себе.
Беспокойство его отчасти уменьшилось, когда я пояснила, что синдром
Уиттингэма всего лишь характеризуется неспособностью к обучению,
незначительным нарушением правильного хода электрохимических процессов в
мозгу.
Я заподозрила наличие синдрома уже после первого генетического анализа,
но, поскольку результаты допускали двоякое толкование, ничего не сказала
Майклу. Прежде чем взять вторую пробу амниотической жидкости, я хотела
выяснить все, что известно об этом заболевании. К несчастью, краткий очерк
в моей сокращенной медицинской энциклопедии не мог удовлетворить меня.
Сегодня днем, пока Кэти спала, мы с Майклом попросили Симону
часок-другой почитать в детской книжку. Наш кроткий ангел с готовностью
согласился. По сравнению с утром Майкл значительно успокоился. Он заявил,
что ужаснулся, узнав подобную новость о Бенджи (Майкл хочет назвать
ребенка Бенджамином Райаном О'Тулом в честь его деда). Однако чтение книги
Нова помогло восстановить внутреннее равновесие.
Я объяснила Майклу, что умственное развитие Бенджи будет протекать
медленно и с трудом. Впрочем, к двадцати годам он будет способен достичь
уровня двенадцатилетнего - это слегка успокоило Майкла. Я заверила его,
что никаких внешних признаков дефективности ребенок иметь не будет, как
это бывает со страдающими болезнью Дауна, и, поскольку синдром Уиттингэма
имеет рецессивный характер, едва ли следует ожидать его проявления в
возможном потомстве раньше третьего поколения.
- А можно ли узнать, у кого из нас с тобой в генах присутствует этот
синдром? - поинтересовался Майкл под конец разговора.
- Нет, - ответила я. - Его трудно выделить, так как подобный эффект
вызывают повреждения нескольких различных генов. Диагностировать его можно
лишь по проявлению в активной форме. Даже на Земле носителей не всегда
удавалось выделить.
Я начала рассказывать: синдром был впервые обнаружен в 2068 году, в
Африке и Азии почти не наблюдался. Был характерен среди кавказцев,
значительное число случаев отмечено и в Ирландии. Я решила, что Майкл все
равно сам прочтет статью в медицинской энциклопедии, и не хотела, чтобы он
слишком винил себя.
- А лечить можно? - спросил он потом.
- Не в наших условиях, - я покачала головой. - В последнее десятилетие
вроде бы обнаружили кое-какие меры генетического воздействия, которые
могут быть эффективными, если их использовать начиная с четвертого месяца
беременности. Однако лечение сложно даже на Земле, можно потерять плод.
Тут-то Майкл вполне мог произнести слово "аборт", но не сделал этого.
Вера его строга и непоколебима; не сомневаюсь, что он даже не думал об
этом. Для него аборт - вещь немыслимая, на Земле ты или на Раме. Я
подумала, возможна ли ситуация, в которой Майкл оправдал бы подобную
операцию. А если бы ребенок родился с болезнью Дауна или слепым? Или же
многочисленные нарушения мыслительного процесса привели бы к его ранней
смерти?
Будь здесь Ричард, мы бы взвесили все за и против. Он бы расписал один
из своих листов Бена Франклина: "за" по одну сторону, "против" - по
другую. Я добавила бы длинный перечень эмоциональных соображений против
аборта, которых, конечно, он не учел бы, и в конце концов все мы
согласились бы, что роды необходимы. Приняли бы тогда общее, продуманное
решение.
А я хочу этого ребенка. И еще - чтобы Майкл по-настоящему ощутил себя
отцом Бенджи. Если бы он только завел речь об аборте, я могла бы убедить
его. Но слепое приятие правил, установленных Богом ли, церковью... или же
просто догмой, часто мешает истинной решимости. Надеюсь, что Майкл не из
таких.
10
30 августа 2206 года
Бенджи родился чуть раньше срока. Несмотря на все мои заверения, что
внешне он будет выглядеть совершенно нормальным, Майкл явно испытал
облегчение после родов, случившихся три дня назад: ребенок с виду казался
вполне здоровым. Роды опять были легкими. Симона просто на удивление очень
помогла мне во время схваток и приняла младенца. Для своих неполных шести
лет она кажется достаточно взрослой.
У Бенджи тоже голубые глаза, они темнее, чем у Кэти, и я сомневаюсь,
что цвет их с возрастом не изменится. Кожа светло-коричневая, потемнее,
чем у Кэти, но светлее, чем у нас с Симоной. Родился он трех с половиной
килограммов весом и пятьдесят два сантиметра длиной.
Мир наш не изменился. Мы стараемся более не говорить об этом, но все,
за исключением Кэти, потеряли надежду на то, что Ричард вернется. Опять
приближается раманская зима с долгими ночами и короткими днями. Временами
мы с Майклом поднимаемся наверх, чтобы поискать какие-либо следы
пребывания Ричарда - теперь это стало чем-то вроде обряда. Мы больше не
надеемся найти его: минуло уже шестнадцать месяцев после его ухода.
Используя созданную Ричардом программу, мы с Майклом по очереди
рассчитываем параметры нашей траектории. Пришлось потратить несколько
недель, чтобы в ней разобраться, хотя Ричард оставил нам вполне
исчерпывающие инструкции. Раз в неделю мы проверяем, не изменилось ли
направление нашего движения, не появилась ли на нашем пути какая-то другая
звезда вместо Сириуса.
Невзирая на появление Бенджи, свободного времени у меня словно
прибавилось. Я много читаю и вновь загорелась симпатией к обеим героиням
моего детства. Почему образы Жанны д'Арк и Алиеноры Аквитанской всегда так
притягивали мой ум и воображение? Наверное, потому, что они сумели
проявить внутреннюю силу и самостоятельность и добиться успеха в мире
мужчин, полагаясь лишь на собственные способности.
В девичестве я была очень одинока. В Бовуа меня окружали великолепные
условия и любовь отца, однако всю юность я провела лишь сама с собой. Я
всегда краем сознания опасалась, что смерть или замужество может разлучить
меня с моим бесценным отцом. И я хотела сделаться более самостоятельной,
чтобы перенести боль, которую могла бы причинить мне новая разлука. Жанна
и Алиенора представляли едва ли не идеальный пример. Ни та, ни другая не
позволили окружавшему миру повлиять на то, что было действительно важно в
их жизни.
Все по-прежнему пребывают в добром здоровье. Прошлой весной, чтобы
найти себе какое-то занятие, я ввела всем наборы биометрических зондов из
оставшихся в запасе и несколько недель следила за показаниями. Дело это
напомнило мне экспедицию... неужели это мы, двенадцать человек, шесть лет
назад, оставили Землю, чтобы встретиться с Рамой?
Кэти была просто заворожена биометрией. Она сидела рядом со мной, пока
я сканировала Симону и Майкла и задавала вопросы... сотнями. Она мгновенно
сообразила, как работает эта система и зачем придуманы предупреждающие
файлы. Майкл заявил, что девочка необычайно умна. Вся в отца. Кэти все еще
тоскует по Ричарду.
Майкл постоянно твердит о собственной старости, однако для своих
шестидесяти четырех лет находится в великолепной форме. Он полагает, что
обязан физически справляться с детьми, и, узнав о моей беременности, начал
бегать трусцой дважды в неделю. Смех да и только. Мы по-прежнему
придерживаемся земного календаря, хотя здесь на Раме подобная преданность
не имеет никакого смысла. Вчера Симона выспрашивала у нас, что такое дни,
месяцы и годы. И пока Майкл рассказывал ей о вращении Земли вокруг оси, о
временах года, об орбите нашей планеты, я вспомнила тот великолепный
закат, который мы с Женевьевой видели во время путешествия по
американскому Западу. Мне хотелось бы объяснить свои чувства Симоне. Но
как может понять меня девочка, не видевшая солнца?
Календарь напоминает нам о прошлом. Если нам суждено увидеть новую
планету с естественными закатами и восходами, то мы, наверное, оставим
земной календарь. А пока месяцы, праздники и в особенности дни рождения
напоминают нам о прекрасной планете, которую теперь не увидеть даже в
лучший телескоп Рамы.
Бенджи захотел есть. Может быть, мой мальчик и не слишком смышлен, но
уж о том, что голоден, извещает без промедления. Мы с Майклом, по общему
согласию, еще не рассказали Симоне и Кэти о состоянии брата. О том, что он
будет нуждаться в постоянном присмотре... Они еще не готовы понять, что
ему придется уделять много внимания и что потребность эта усилится, когда
он встанет на ноги и начнет ходить.
13 марта 2207 года
Сегодня Кэти исполнилось четыре года. Две недели назад я спросила ее,
чего она хочет в подарок, и мгновенно получила ответ: "Моего папочку".
Кэти держится в одиночестве, в сторонке. Очень быстро все усваивает, но
из всех моих детей она самая норовистая. Ричард тоже был крайне
непостоянным: иногда его восторги и пыл доходили до неистовства, в
особенности, когда он сталкивался с чем-нибудь необыкновенным. Но и
депрессии у него тоже были серьезными: иногда с неделю или больше не
улыбнется и не усмехнется.
Кэти унаследовала способности отца и к математике. Она уже умеет
складывать, вычитать, умножать и делить, по крайней мере небольшие числа.
Симона, девочка далеко не посредственная, все-таки одарена в меньшей
степени. Ее интересы распределены в более широком диапазоне. Но Кэти уже
догоняет ее в математике.
Все эти два года, прошедшие с момента исчезновения Ричарда, я
безуспешно старалась заменить отца в сердце девочки. Увы, мы с Кэти не
ладим. Наши личности не совместимы - в качестве дочери и матери.
Привлекавшая в Ричарде норовистость в Кэти мне не нравится. И, несмотря на
все мои лучшие намерения, все кончается противоборством.
Конечно, на день рождения Кэти Ричарда нам было негде взять. Но мы с
Майклом постарались придумать для нее занимательные подарки. Хотя оба мы
не слишком хорошо разбираемся в электронике, все же нам удалось придумать
для нее видеоигру. Получить все необходимые части нам удалось лишь после
долгих взаимодействий с раманами, потратив на это несколько ночей...
Должно быть, Ричард управился бы со всем делом за один день. Игра
называлась "Потеряшка на Раме". Мы сделали ее простой - все-таки Кэти еще
только четыре года, но за какие-то два часа она перебрала все варианты и
сообразила, как добраться до нашего подземелья из любой точки на Раме.
Но самый большой сюрприз ожидал нас сегодня. По традиции мы спросили
Кэти, чем она хотела бы заняться в день своего рождения.
- Я хочу в птичье подземелье, - ответила та с шаловливой искоркой в
глазах.
Мы попытались отговорить ее, объясняя, что ступени там выше ее роста. В
ответ на это Кэти просто показала на веревочную лестницу, висевшую на
стене детской. Майкл улыбнулся.
- Ну и от мамы кое-что унаследовала, - объявил он.
- Пожалуйста, мамочка, - настаивала Кэти своим тонким, не по годам
взрослым голосом. - Здесь так скучно. Я хочу сама посмотреть на этот танк,
который стережет вход.
Невзирая на дурные предчувствия, я направилась вместе с Кэти к
обиталищу птиц и велела ей подождать наверху, пока я приспособлю лестницу.
На правой же площадке, оказавшись напротив танка, я помедлила и поглядела
на машину, преграждающую вход в горизонтальный тоннель. Неужели ты всегда
здесь? - подумала я. И все эти годы провела в этом месте, не зная починки
или замены?
- Мама, ты уже готова? - донесся сверху голос дочери. И прежде чем я
могла подняться к ней, моя дочка полезла вниз. Отругав ее, я перехватила
Кэти у второго карниза, однако она не обратила никакого внимания на укоры.
Кэти была очень возбуждена.
- Ты видела, мама? - проговорила она. - Я все сделала сама.
Я выразила одобрение, хотя не могла в уме избавиться от жуткой сценки:
представила себе, как Кэти срывается с лестницы, ударяется о карниз и
исчезает в бездонной шахте. Мы спускались вниз, я снизу подстраховывала
ее, наконец мы достигли первой площадки и пары горизонтальных тоннелей. На
той стороне пропасти взад и вперед сновал танк. Кэти пришла в восхищение.
- А что там за ним? - поинтересовалась она. - Кто сделал этот танк?
Зачем он здесь нужен? И ты в самом деле сумела перепрыгнуть через эту яму?
Чтобы пояснить ей что-то, я, посвечивая перед собой фонариком, на
несколько шагов отступила в открывающийся за нами тоннель, полагая, что
Кэти следует за мной. Мгновение спустя я осознала, что дочь осталась на
краю пропасти, и замерла от страха. На моих глазах она извлекла из кармана
какой-то предмет и бросила через пропасть - прямо в танк.
Я завопила, но поздно. Предмет попал в передок танка, и с гулким
хлопком два метательных снаряда ударили в стенку примерно в метре над ее
головой.
- Ура! - завопила Кэти, когда я рванула ее от пропасти. Я была в
ярости, дочка заплакала. В подземелье стоял оглушительный шум.
Буквально через несколько секунд она вдруг умолкла и затем спросила:
- Ты слышала?
- Что? - сказала я, сердце мое еще колотилось.
- Там, - она показала в черный коридор за часовым. Я посветила
фонариком в пустоту, но ничего не увидела.
Взявшись за руки, мы замерли без движения. Из-за танка действительно
_послышался_ звук, но я едва уловила его.
- Это птица, - с убежденностью проговорила Кэти. - Я слыхала, как она
хлопала крыльями. - Ура! - вновь изо всех сил завопила она.
Звук прекратился. Мы прождали пятнадцать минут, прежде чем подняться
наверх, но не услышали ничего. Майклу и Симоне Кэти сказала, что слышала
птицу. Подтвердить слова дочери я не могла, но не стала с ней спорить. Она
была счастлива. Какое приключение на день рождения!
8 марта 2208 года
Патрик Эрин О'Тул, ребенок идеально здоровый во всех отношениях,
родился вчера в 2:15 пополудни. Гордый отец держит его на руках,
поглядывая с улыбкой на мои пальцы, перебирающие клавиши электронного
блокнота.
Сейчас уже поздно. Симона уложила спать Бенджи - она всегда делает это
в девять часов - и сама отправилась в кровать. Она очень устала. Ей
пришлось заботиться о Бенджи без всякой помощи с моей стороны в течение
неожиданно затянувшихся родов. На каждый мой крик Бенджи подавал голос,
Симона старалась успокоить его.
Кэти уже решила, что новый братец будет принадлежать ей. И это логично:
если Бенджи достался Симоне, значит, ей остается Патрик. Во всяком случае,
в Кэти обнаружился интерес к кому-то из членов семьи.
Появление Патрика не планировалось, однако мы с Майклом рады, что он
решил явиться на свет. Зачатие произошло поздней весной, наверное, в
первый месяц после того, как я начала спать вместе с Майклом. Инициатива
исходила от меня, впрочем, я уверена, что и Майкл подумывал о том же.
В ночь, когда исполнилось два года со дня ухода Ричарда, я совершенно
не могла уснуть. Как всегда, я остро чувствовала свое одиночество.
Подумала, что все ночи моей жизни мне суждено провести в одиночестве, и
приуныла. И после полуночи отправилась в спальню Майкла.
После этого нам с Майклом было легко друг с другом. Надо полагать, мы
просто созрели для этого. После рождения Бенджи Майкл все время помогал
мне с детьми. Он чуть поумерил свое религиозное рвение и сделался куда
доступнее для всех нас, в том числе и для меня. Постепенно восстановилась
наша прежняя совместимость. Оставалось лишь признаться самим себе в том,
что Ричард никогда не вернется.
Удобство - этим словом следует описать мои взаимоотношения с Майклом. С
Генри я познала экстаз, с Ричардом - страсть и волнения, вроде прогулки по
диким американским горам в жизни и в постели. Майкл утешает меня. Мы
засыпаем, взявшись за руки... вот истинный символ наших взаимоотношений.
Любовью занимаемся нечасто, но мне довольно.
Я пошла на некоторые уступки. Даже молюсь, потому что это радует
Майкла. Он же со своей стороны обнаруживает большее терпение, когда я
знакомлю детей с концепциями, выходящими за рамки его католицизма. Мы
сошлись на том, что ищем лишь гармонию и согласие в воспитании детей.
Теперь нас шестеро... наша одинокая семья ныне находится ближе к
звездам, чем к родной планете. Мы до сих пор не уверены, действительно ли
наш огромный цилиндр направляется в какое-то конкретное место. Впрочем,
иногда про это удается забыть. Мы создали на Раме свой собственный мирок:
пусть он и невелик, но я считаю, что все его обитатели счастливы.
11
30 января 2209 года
Я уже забыла, как адреналин заставляет пульсировать сердце. За
последние тридцать часов наш мирный и тихий мирок на Раме разлетелся
вдребезги.
Все началось с двух сновидений. Вчера утром, перед тем как проснуться,
я увидела Ричарда - совершенно отчетливо. То есть собственно в моем сне
его не было, он ничем не проявлял там себя рядом с Майклом, Симоной и
Кэти. Просто мы занимались во сне повседневными делами, а над нами в левом
углу маячило его лицо. Он звал меня. Звал так громко, что голос его еще
раздавался в моих ушах, когда я проснулась.
Я только что начала рассказывать свой сон Майклу, когда в дверях
появилась Кэти в пижамке. Она трепетала от испуга.
- Что такое, моя дорогая? - спросила я, раскрыв для объятий руки.
Она подбежала и прижалась ко мне.
- Папочка во сне звал меня.
По моей спине пробежал холодок, и Майкл уселся на ложе. Я утешала Кэти,
но самой было не по себе от совпадения. Или же она успела подслушать мой
разговор с Майклом? Едва ли. Она не могла стоять за дверью: мы ее сразу бы
заметили.
Кэти отправилась в детскую переодеться, а я сказала Майклу, что такое
совпадение нельзя оставлять без внимания. Мы с ним уже обсуждали мои
иногда проявляющиеся особые психические способности. Обычно отвергавший
всякие экстрасенсорные восприятия, Майкл тем не менее допускал, что сны в
известной мере могут предвещать будущее.
- Я должна подняться наверх и поискать Ричарда, - сказала я после
завтрака. Майкл ожидал этого и был готов посидеть с детьми. Но на Раме
было еще темно. И мы согласились, что лучше мне подождать, пока здесь в
подземелье не наступит вечер - тогда мир наверху вновь будет освещен.
Я вздремнула, чтобы хватило сил на долгие поиски. Спала я тревожно: все
мне снились какие-то беды. Прежде чем выйти, я набросала в моем
портативном компьютере достаточно точный портрет Ричарда - чтобы показать
птицам, если встречусь с ними.
Поцеловав детей и пожелав всем спокойной ночи, я направилась прямо к
птичьему подземелью и без особого удивления обнаружила, что танк исчез со
своего поста. Давным-давно, когда я впервые посетила гнездовье птиц,
приглашенная одним из его обитателей, танка там тоже не было. Может быть,
меня опять пригласили? И как все это увязывается с моими снами? Сердце мое
отчаянно колотилось, когда, миновав комнату с цистерной для воды, я
направилась по коридору, прежде преграждавшемуся часовым.
Не было слышно ни звука. Я прошла, наверное, с километр, когда по
правую руку от меня появился высокий дверной проем. Я осторожно заглянула
внутрь. Там было темно, как и повсюду в птичьем подземелье, за исключением
вертикальной шахты. Я посветила фонариком. Комната была не очень длинной -
возможно, метров пятнадцать, - но оказалась очень высокой. Возле
противоположной стенки к потолку ряд за рядом поднимались овальные гнезда.
Луч мой проследил их до самого потолка, должно быть, располагавшегося
где-то под одной из площадей Нью-Йорка.
Назначение комнаты понять было несложно. Гнезда размером и формой
соответствовали манно-дыне. Конечно, решила я, здесь птицы держали
припасы. Нечего удивляться, что сюда не хотели пускать незваных гостей.
Убедившись, что все гнезда и в самом деле пусты, я повернула обратно к
шахте. И вдруг, повинуясь внезапному озарению, изменила направление на
обратное, миновала пищевой склад и пошла дальше. Тоннель должен куда-то
вести, подумала я, иначе он окончился бы у комнаты, отведенной для дынь.
Примерно через полкилометра тоннель начал понемногу расширяться и
привел меня в округлый просторный зал. В центре его под высоким потолком
располагалось невысокое, увенчанное куполом сооружение. В круглой стене с
правильным интервалом размещалось двенадцать ниш. Света не было, и,
пользуясь одним фонариком, я лишь через несколько минут сумела составить
представление о зале с куполом посередине.
Я полностью обошла его по периметру, внимательно обследовав все ниши.
Они были пусты. Лишь в одной, у задней стенки, теснились три одинаковых
танка. Я сперва испугалась, однако опасаться было нечего - часовые
оставались пассивными.
Но самой интересной оказалась ниша, расположенная прямо напротив входа
- в ста восьмидесяти градусах, если считать по окружности. Она
обнаруживала признаки планировки - в стенках была устроены прочные полки.
Всего их было пятнадцать: по пять по бокам и на стене против входа. На
боковых полках были расставлены (в строгом порядке) какие-то предметы; в
полках же, расположенных у дальней стены, было сделано по пять углублений.
Подобно ломтям пирога, они делились на дольки и были наполнены весьма
странным содержимым. В одной дольке находился тонкий порошок вроде пепла.
В следующей размещались одно, два или три кольца, вишнево-красные и
золотые, очень похожие на те, что были на шее нашего крылатого друга.
Другой упорядоченности в содержимом углублений не обнаруживалось. В
некоторых не было ничего, кроме пепла и колец.
Наконец, повернувшись, я направилась к куполу. Напротив этой самой ниши
в нем располагалась дверь. Я посветила на нее фонариком. Прямоугольник
двери был украшен замысловатым узором, посреди него - в квадрантах -
выделялись четыре панели. На левой сверху была изображена птица, справа от
нее находилось изображение манно-дыни. Рисунки на двух нижних квадрантах
ничего мне не говорили. Слева было вырезано некое сочлененное полосатое
существо, опирающееся на шесть ног, справа ему соответствовал ящик,
покрытый какой-то тонкой сеткой.
С некоторой нерешительностью я отворила дверь и едва не выскочила от
испуга из собственной шкуры - тишину пронзил громкий, едва не
автомобильный, гудок. Минуту, должно быть, я простояла внутри, пока сигнал
не умолк. Но и потом я шевельнулась не сразу. Я пыталась услышать,
реагирует ли кто-нибудь или что-нибудь на сигнал.
Молчание не было нарушено ни единым звуком, и через несколько минут я
приступила к обследованию внутренностей сооружения. Центр помещения
занимал прозрачный куб со стороной приблизительно в два с половиной метра.
Стенки его были покрыты пятнами, ограничивавшими возможность взглянуть
внутрь, но я все же увидела, что на дне сантиметров на десять поднимался
слой темной пыли. Стены, пол и потолок сооружения были украшены
геометрическими узорами. В одной из граней куба оказался проход внутрь.
Я вошла. Черная пыль под ногами напоминала пепел... впрочем, она слегка
отличалась по консистенции от находившейся в углублениях на полках ниши. Я
обвела куб фонариком, следуя за ним взглядом. Возле середины его в пепле
покоился какой-то предмет. Я подошла к нему, подобрала, встряхнула... и
едва не лишилась чувств. Это был робот Ричарда - МБ.
Внешний вид его изменился. Он казался закопченным, пульт управления
расплавился... робот явно был неисправен. Однако передо мной, без всякого
сомнения, находился МБ. Я поднесла к губам кроху-робота и поцеловала.
Умственным взором я видела, как МБ читает сонеты Шекспира, а Ричард
слушает с удовольствием.
Было очевидно, что МБ побывал в огне. Неужели и Ричард сгинул в адском
пламени внутри куба? Я осторожно копнула пепел... костей не было. И
все-таки, что здесь сожгли, отчего остался весь этот пепел? И, самое
главное, почему МБ оказался в кубе?
Теперь я была уверена, что Ричард находится где-нибудь неподалеку, и
поэтому еще восемь часов потратила на обследование тоннелей. Я прошла
всюду, где побывала во время давнего короткого визита в подземелье, нашла
даже новые помещения неизвестного назначения. Но следов Ричарда не было,
как и следов, оставленных кем-либо живым. Памятуя, что недолгий раманский
день подходит к концу и все четверо детей скоро проснутся, усталая и
расстроенная, я побрела к дому.
И решетка, и крышка над входом в наше подземелье оказались открытыми. И
хотя я полагала, что закрыла за собой выход, все же не смогла вспомнить,
как именно это было. Наконец я попробовала убедить себя, что от волнения,
наверное, забыла его прикрыть. И уже начала спускаться, когда услышала за
спиной собственное имя, произнесенное голосом Майкла.
Я обернулась. Он приближался ко мне с востока по узкой улочке. Майкл
двигался быстро, что на него не было похоже, и нес на руках младенца
Патрика.
- Вот и ты, - проговорил он, задыхаясь, когда я направилась к ним. - Я
уже начал беспокоиться...
Резко остановившись, он тревожно взглянул на меня и огляделся.
- А где Кэти? - взволнованно спросил Майкл.
- Как это, где Кэти? - переспросила я, встревоженная выражением на его
лице.
- Разве она не с тобой? - произнес он.
И когда я покачала головой и ответила, что не видела ее, по лицу Майкла
вдруг покатились слезы. Я бросилась к нему и забрала кроху Патрика, в свой
черед зарыдавшего от испуга.
- Ох, Николь, - проговорил Майкл. - Это я во всем виноват. Патрик плохо
спал и мне пришлось забрать его к себе в комнату. А потом у Бенджи заболел
живот, и мы с Симоной пару часов возились с ним. Затем уснули, и Кэти
осталась в детской одна... через два часа, когда все мы проснулись, ее там
не оказалось.
Мне еще не приходилось видеть Майкла таким расстроенным. Я попыталась
утешить его, сказала, что Кэти, наверное, решила поиграть где-нибудь
неподалеку. Ну и задам же ей трепку, когда отыщу, подумала я, но Майкл не
согласился со мной.
- Нет-нет, - ответил он. - Кэти здесь нет. Мы с Патриком разыскиваем ее
уже больше часа.
Мы спустились втроем, чтобы посмотреть, что делают Симона и Бенджи.
Симона поведала нам: Кэти была крайне огорчена тем, что я одна отправилась
на розыски Ричарда.
- Она так надеялась, - безмятежно проговорила Симона, - что ты возьмешь
ее с собой.
- Почему ты не сказала мне этого вчера? - спросила я свою восьмилетнюю
дочь.
- Я думала, что это неважно, - ответила та. - К тому же я представить
себе не могла, что она сама отправится разыскивать папочку.
Оба мы с Майклом были утомлены, но кому-то следовало отправиться на
розыски Кэти. А именно - мне. Я умылась, запросила у раман завтрак на всех
и кратко рассказала о своем спуске в птичье подземелье. Симона и Майкл по
очереди повертели в руках почерневшую фигурку МБ. Они тоже гадали, что
могло произойти с Ричардом.
- Кэти сказала, что папочка пошел искать октопауков, - перед самым моим
уходом проговорила Симона. - Она сказала, что их мир интереснее.
С невольным ужасом бросилась я к площади возле логова октопауков. Но не
успела я добраться до него, как погасли огни - на Раму вернулась ночь.
"Боже, - пробормотала я. - Хорошенькое дело - искать в темноте
потерявшегося ребенка."
И крышка над логовом октопауков, и обе защитные решетки были открыты. Я
еще не видела эти решетки поднятыми. И сердце мое екнуло. Я поняла, что
Кэти спустилась вниз и, хочу я этого или нет, мне придется последовать за
ней. Встав на колени, для начала я дважды крикнула вниз, в темную глубину:
"Кэти, Кэти!" Снизу до меня донеслись отзвуки собственного голоса,
блуждавшего по тоннелям. Помолчав, я подождала ответа, но подземелье
оставалось безмолвным. По крайней мере, утешительно было и то, что снизу
не доносилось знакомого шороха щеток и визга.
Я спустилась по пандусу в огромную каверну с четырьмя тоннелями,
которые когда-то вместе с Ричардом мы назвали "ини, мини, мени, мо".
Трудно было заставить себя направиться в тот тоннель, который мы с
Ричардом уже проходили тогда. И через несколько шагов я, пятясь, вернулась
обратно и направилась по второму тоннелю, также выводившему к шахте с
шипами... В стене этого тоннеля была расположена комната, названная нами
"музеем октопауков". До сих пор не могу забыть тот ужас, который испытала
там девять лет назад перед чучелом доктора Такагиси.
В этом музее я хотела побывать независимо от поисков Кэти. Если
октопауки убили Ричарда (как, наверное, и Такагиси, хотя я до сих пор
почти уверена, что профессор мог умереть от сердечного приступа) или же
подобрали его тело где-нибудь внутри Рамы, значит, оно тоже может
оказаться в музее. Нельзя сказать, чтобы я очень стремилась увидеть
останки собственного мужа побывавшими в руках таксидермиста, однако
следовало все-таки выяснить, что с ним случилось. В особенности после того
сна.
Глубоко вздохнув, я вступила в музей и сразу же повернула налево. Свет
включился, едва я переступила через порог, но, к счастью, фигура доктора
Такагиси глядела в другую сторону. Ее переставили. Вообще за эти годы
экспозиция претерпела существенные изменения. Исчезли все копии биотов,
занимавшие большую часть помещения во время нашего с Ричардом визита в это
подземелье. Их место заняли две, так сказать, "выставки", посвященные
птицам и людям.
Птичья экспозиция находилась поближе к двери. С потолка свисало уже три
экспоната с распростертыми крыльями; одна из птиц была серо-бархатная, с
двумя вишневыми кольцами на шее - та, которую мы с Ричардом видели перед
ее смертью. В комнате оказались интересные предметы и даже снимки,
посвященные птицам, но глаза мои неотвратимо влекло в другой угол комнаты,
к предметам, окружающим доктора Такагиси.
И с облегчением я убедилась, что в этом зале Ричарда нет. Тут оказалась
наша лодка - та, в которой я, Майкл и Ричард пересекли Цилиндрическое
море; она располагалась на полу возле ног доктора Такагиси. Было еще
известное количество разных предметов, забытых в Нью-Йорке на месте
пикников. Но главную часть экспозиции составляли снимки, вывешенные в
рамках на стенках.
С противоположной стороны комнаты я не очень-то могла разглядеть
подробности, но, приблизившись, охнула. Передо мной в прямоугольных рамках
находились снимки, которые отражали жизнь, протекавшую _внутри_ нашего
логова. На снимках были изображены все, в том числе дети. Мы ели, спали,
мылись. Я буквально онемела. Значит, за нами следили даже в собственном
доме. Я невольно ощутила озноб.
Подборка снимков на боковой стене совершенно смутила меня. На Земле
такие собирают любители непристойностей. На них мы с Ричардом в разных
позах занимались любовью. На одном мы были изображены с Майклом, но снимок
получился не очень отчетливым; в спальне было темно.
Под эротическими сценами развешены были фотографии родов... всех, в том
числе и Патрика. Значит, они подглядывают за нами по-прежнему. Сочетание
сцен половой жизни и родов свидетельствовало, что октопауки (или рамане?)
определенно увязывают оба процесса.
Я разглядывала фотографии минут пятнадцать. Мою сосредоточенность
нарушил только внезапный звук щеток, явно исходивший от музейной двери. Я
была в полном ужасе и застыла на месте, лишь беспомощно озираясь. Но
другого выхода из помещения не было.
Буквально через секунду в комнату впрыгнула Кэти.
- _Мама_! - закричала она, увидев меня, и, едва не повалив по пути
доктора Такагиси, бросилась мне на шею.
- Ах, мамочка, - говорила она, прижимаясь ко мне и целуя. - Я знала,
что ты придешь.
Закрыв глаза, я изо всех сил прижала к себе мою потеряшку. По моим
щекам текли слезы. Я покачивала Кэти из стороны в сторону и приговаривала:
- Ну-ну, все в порядке, дорогая, все в порядке.
Когда я вытерла свои глаза и открыла их, в дверях уже появился
октопаук. Он на миг застыл, словно обозревая встречу матери и дочери. Я
стояла не в силах пошевелиться, в душей моей радость сменялась ужасом и
вновь возвращалась обратно.
Кэти ощутила мой страх.
- Мама, не волнуйся, - она искоса глянула на октопаука. - Он нас не
тронет: просто хочет поглядеть. Он все время был рядом со мной.
Но адреналин насыщал мою кровь. Октопаук в дверях стоял или сидел -
поди разбери, как назвать эту позу. Огромная почти сферическая черная
голова покоилась на теле, возле пола разделявшемся на восемь черно-золотых
полосатых щупалец. Посреди головы шли две параллельные вмятины, а в центре
между ними примерно в метре над полом оказалось удивительное квадратное
устройство - сантиметров в десять, - состоящее из желатиновых линз и
какого-то эластичного черно-белого материала. Октопаук глядел на нас, и
линзы пошевеливались.
На теле между вмятинами под линзами и над ними проступали другие
внешние органы, однако у меня не было времени вглядываться. Октопаук
направился к нам, и, невзир