омахивая кошасой. И вот, что, бывало, ни скажешь мичману, дрова пилить или картошку чистить, он всегда отнекивался: - Кроки, кроки, у меня кроки. Когда он не появлялся в кают-компании на наших вечерних приемах корвалолу, мы оправдывали его: - Кроки! Хренов делает кроки! Как же, собственно, он их делает, толком никто не проверял. Однажды въедливый Кацман предложил все-таки эти кроки осмотреть. Мы заманили мичмана кошасой и предложили предъявить кроки. Боже мой, что же это были за кроки! Я таких крок никогда не видывал: грязные, облитые какао, прожженные пеплом сигар. Кроме того, все острова по виду У него напоминали овал. Огурчик побольше, огурчик поменьше, то банан, а то баклажан. Мы, конечно, бывали и на таких баклажановых островах, но встречались и треугольные груши, и квадратный картофель, я уж не говорю о более сложных формах, вроде кружки пива. Мы отругали мичмана и перерисовали все острова собственноручно. Установили окончательные официальные названия всех островов и определили их формы. Вот краткий перечень: 1. ОСТРОВ ВАЛЕРЬЯН БОРИСЫЧЕЙ - формы кривого карандаша. 2. ОСТРОВ СУХОЙ ГРУШИ - яйцеобразный с деревом посредине. 3. ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ - напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху. 4. ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА -определенной формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре "Рабочий и колхозница". 5. ОСТРОВ ТЁПЛЫХ ЩЕНКОВ - по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединенных между собой хвостами. 6. ОСТРОВ ЗАБРОШЕННЫХ МИШЕНЕЙ - в форме офицера. 7. ОСТРОВ УНИКОРН - по форме напоминает ланиты Хариты. 8. ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА - золотое руно с вулканическим задом. Пожурив мичмана, капитан выдал ему новые кроки с приложением небольшого количества кошасы. А мичман снова все перепутал: кроки выпил, а на кошасе стал красками рисовать. Глава XXX Остров пониженной гениальности Этот непознанный остров, это причудливое изобретение природы вначале просто-напросто никто не заметил. Дело в том, что он лежал - ниже уровня океана. И значительно! Метра на четыре с половиной! Не знаю уж, каким чудом мы не напоролись на рифы и вообще не ввалились вместе со всем нашим "Лавром Георгиевичем" в бездну этого куска суши. А волны морские, дотекая до острова, странным образом обходили его стороной, не говоря уж о приливах и отливах. Мы притормозили "Лавра" на гребне какого-то полудевятого вала, отдали якоря... гм... боцману Чугайле, и он, поиграв с ними, бросил якоря в воду. К сожалению, боцман промахнулся, и один якорек, названием "верп", залепил прямо на остров. Наш верп, прилетевший с неба, вызвал значительный переполох среди жителей. В нижнем белье они выскочили на улицу из своих домиков, в большинстве девятиэтажных с лоджиями, и принялись скакать вокруг якоря. Некоторые решительно хватали верп наш и пытались забросить его на "Лавра". - Сбросить верп полегче, чем закинуть на борт, - заметил Пахомыч, крайне недовольный боцманом. - Господин Чугайло, вы мне еще ответите за этот якорь. - Господин старпом, обратно я заброшу его играючи. По якорной цепи боцман ловко, как шимпанзе, спустился на остров и только хотел кинуть верп, как туземцы окружили его, схватили и стали, как говорится, бить боцмана в белы груди. Боцман машинально отвечал им тем же: хватал туземцев и бил их в белы груди. - Сэр! Сэр! - кричали мы капитану. - Они бьют друг друга в белы груди! - В сущности, - отвечал Суер, - в сущности, некоторые из побиваемых грудей не так уж и белы. Но, конечно, надо выручать боцмана. Вслед за капитаном и лоцманом и мы с Пахомычем поползли вниз по якорной цепи выручать верп и боцмана. Как только мы ступили на сушу, туземцы кинулись на нас. - Позвольте, - сказал Суер-Выер, - неужели на вас сверху ничего не кидали? Чего вы так разъярились? - Кидали! Кидали! - орали туземцы. - Вечно нас забрасывают всякою дрянью! - Верп - вещь порядочная, очень изящный якорек, - сказал Суер. - А кто тут у вас за старшого? Вперед выступил невысокий туземец с подушкой в руках. - Позвольте представиться, - поклонился ему капитан. - Суер-Выер. Туземец протянул руку: - Калий Оротат. - Боже мой! - сказал Суер. - Неужели Калий? Калий Оротат? Гениальный поэт? Это так? - Да здесь все поэты, - недовольно поморщился Калий Оротат. - Да вы что, разве не слыхали про нас? Это ведь остров пониженной гениальности. Нас сюда забросили катапультой. Из разных концов планеты. Но в большинстве пишут на русском. Даже вон тот парень, по национальности сервант, и тот пишет на русском. Эй, сервант, почитай что-нибудь достойным господам. - Прямо не знаю, что и почитать, - сказал сервант. - У меня много философской лирики - циклы верлибров, ли-мерики, танки... - Почитайте нам что-нибудь из философской лирики, - предложил лоцман Кацман, глотнув мадеры. Сервант поклонился: Остров есть на окияне, А кругом - вода. Пальмы стройными киями, Тигры, овода. Я хочу на остров дольный Топоров послать, Палем блеск пирамидальный Дабы порубать. Чтоб горели топорами Яхонты селитр, Открывая штопорами Керосину литр. Чтобы штопором топорить Окаянный мир, Чтобы штормом откупорить Океанный жир! - Ну, это же совсем неплохо! - воскликнул Суер, похлопывая серванта по плечу. - Какая рифма: "тигры - овода"! А как топоры горели?! Мне даже очень понравилось. - А мне так про керосину литр, - встрял неожиданно Чугайло. - Только не пойму, почему керосину. Напишите лучше "самогону литр"! - А мне так очень много философии послышалось в слове "селитра", - сказал лоцман. - И в штопоре такая глубокая, я бы даже сказал, спиральная философия, ведь не только искусство, но и история человека развивается по спирали. Неплохо, очень неплохо. - Может быть, и неплохо, - скептически прищурился Калий Оротат, - но разве гениально? Не очень гениально, не очень. А если и гениально, то как-то пониженно, вы чувствуете? В этом-то вся загвоздка. Все наши ребята пишут неплохо и даже порой гениально, но... но... как-то пониженно, вот что обидно. - Перестаньте сокрушаться, Калий, - улыбнулся капитан. - Гениальность, даже и пониженная, все-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность. - Извольте слушать, - поклонился поэт. Ты не бойся, но знай: В этой грустной судьбе На корявых обкусанных лапах Приближаются сзади и сбоку к тебе Зависть, Злоба, Запах. Напряженное сердце держи и молчи, Но готовься, посматривай в оба. Зарождаются днем, дозревают в ночи Зависть, Запах, Злоба. Нержавеющий кольт между тем заряжай. Но держи под подушкой покаместь. Видишь Запах - по Злобе, не целясь, стреляй, Попадешь обязательно в Зависть. Не убьешь, но - стреляй! Не удушишь - души! Не горюй и под крышкою гроба. Поползут по следам твоей грустной души Зависть, Запах, Злоба. - Бог мой! - сказал Суер, прижимая поэта к груди. - Калий! Это - гениально! - Вы думаете? - смутился Оротат. - Чувствую! - воскликнул Суер. - Ведь всегда было "ЗЗЖ", а вы создали три "3". Потрясающе! "Зависть, Злоба, Жадность" - вот о чем писали великие гуманисты, а вы нашли самое емкое - "Запах"! Какие пласты мысли, образа, чувства! - Да-да, - поддержал капитана лоцман Кацман. - Гениально! - А не пониженно ли? - жалобно спрашивал поэт. - Повышенно! - орал Чугайло. - Все хреновина! Повышенно, Колька! Молоток! Не бзди горохом! - Эх, - вздыхал поэт, - я понимаю, вы - добрые люди, хотите меня поддержать, но я и сам чувствую... пониженно. Все-таки пониженно. Обидно ужасно. Обидно. А ничего поделать не могу. Что ни напишу - вроде бы гениально, а после чувствую: пониженно, пониженно. Ужасные муки, капитан. Между прочим, пока Калий читал и жаловался, я заметил, что из толпы туземных поэтов все время то вычленялись, то вчленивались обратно какие-то пятнистые собакоиды, напоминающие гиенопардов. - Это они, - прошептал вдруг Калий Оротат, хватая за рукав нашего капитана, - это они, три ужасные "Зэ", они постоянно овеществляются, верней, оживотновляются, становятся собакоидами и гиенопардами. Постоянно терзают меня. Вот почему я все время ношу подушку. Тут первый собакоид - черный с красными и желтыми звездами на боках - бросился к поэту, хотел схватить за горло, но Калий выхватил из-под подушки кольт и расстрелял монстра тремя выстрелами. Другой псопард - желтый с черными и красными звездами - подкрался к нашему капитану, но боцман схватил верп и одним ударом размозжил плоскую балду с зубами. Красный гиенопес - с черными и желтыми звездами - подскакал к Пахомычу и, как шприц, впился в чугунную ляжку старпома. Она оказалась настолько тверда, что морда-игла обломилась, а старпом схватил поганую шавку за хвост и швырнул ее куда-то в полуподвалы. - Беспокоюсь, сэр, - наклонился старпом к капитану, - как бы в этих местах наша собственная гениальность не понизилась. Не пора ли на "Лавра"? - Прощайте, Калий! - сказал капитан, обнимая поэта. - И поверьте мне: гениальность, даже пониженная, всегда все-таки лучше повышенной бездарности. Боцман Чугайло схватил якорь, все мы уцепились за цепь, и боцман вместе с самим собою и с нами метнул верп обратно на "Лавра". Сверху, с гребня полудевятого вала, мы бросили прощальный взор свой на остров пониженной гениальности. Там, далеко внизу, по улицам и переулкам метался Калий Оротат, а за ним гнались вновь ожившие пятнистые собакоиды. Часть вторая ГРОТ Глава XXXI Блуждающая подошва Легкий бриз надувал паруса нашего фрегата. Мы неслись на зюйд-зюйд-вест. Так говорил наш капитан сэр Суер-Выер, а мы верили нашему сэру Суеру-Выеру. - Фок-стаксели травить налево! - раздалось с капитанского мостика. Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистых подошвы выбили на палубе утреннюю зорю. Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в свое одеяло. - Это становится навязчивым, - недовольно шепнул мне сэр Суер-Выер. - Совершенно с вами согласен, кэп, - подтвердил я. - Невыносимо слушать этот шелест одеял. - Шелест? - удивился капитан. - Я говорю про тридцать третью подошву. Никак не пойму, откуда она берется? - Позвольте догадаться, сэр, - сказал лоцман Кацман. - Это - одноногий призрак. Мы подхватили его на отдаленных островах вместе с хей-морроем. - Давно пора пересчитать подошвы, - проворчал старпом. - Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается. - Эх, Пахомыч-Пахомыч, - засмеялся капитан, - раздваиваются только личности. - Но извините, сэр, - заметил я, - бывают на свете такие - блуждающие подошвы. Возможно, это одна из них. - Подошвы обычно блуждают парами, - встрял лоцман, - левая и правая, а эта вообще не поймешь какая. Что-то среднее и прямое. - Возможно, она совмещает в себе левизну и правоту одновременно, - сказал я, - так бывает в среде подошв. - Не знаю, зачем нам на "Лавре" блуждающая подошва, - сказал Пахомыч. - К тому же она ничего не делает по хозяйству. Только зорю и выбивает. Найду, нащекочу как следует и за борт выброшу. - Попрошу ее не трогать, - сказал капитан. - Не так уж много на свете блуждающих подошв, которые охотно выбивают зорю. Если ей хочется - пускай выбивает. По мудрому призыву капитана мы не трогали нашу блуждающую подошву и только слушали по утрам, как она выбивает зорю. Чем она занималась в другое время суток, мне совершенно не известно, наверно, спала где-нибудь в клотике. Боцман однажды наткнулся на спящую блуждающую подошву, схватил ее и дал подошвой по уху зазевавшемуся матросу Веслоухову. Но потом аккуратно положил ее обратно в клотик. Глава XXXII Остров голых женщин Никаких женщин мы не смогли различить поначалу даже в самую сильную телескопическую трубу. Да и то сказать: у трубы топталось столько матросов, что окуляры отпотевали. Наконец на песчаный бережок вышли две дамы в резиновых сапогах, кашпо и телогрейках. Они имели золотые на носу пенснэ. Заприметив нашего "Лавра", дамы принялись раздеваться. Мы крепились у телескопа, как вдруг боцман Чугайло содрал с головы фуражку, шмякнул ею об палубу и прямо с борта кинулся в океан. Ввинчиваясь в воду, как мохнатый шуруп, он с рычаньем поплыл к острову. Мы быстро сплели из корабельного каната лассо, метнули и вытащили боцмана обратно на "Лавра". Тут неожиданно напрягся матрос Вампиров. Сжал губы, побледнел и вывалился за борт. Мы мигом метнули лассо, но в момент покрытия Вампиров предательски нырнул, и лассо вернулось на борт пустым, как ведро. Тщательно прячась за волнами, Вампиров приближался к женщинам. Мы метали и метали лассо, но находчивый матрос всякий раз нырял, и наш адский аркан приносил лишь медуз и электрических скатов. Правда, на семьдесят четвертом броске притащил он и тарелочку горячих щей с профитролями. Выскочив на песок, Вампиров, простирая длани, бросился к голым женщинам. В этот момент наше зверское лассо ухватило все-таки за ногу находчивого матроса, проволокло по песку и задним ходом втащило обратно на корабль. И вдруг на берегу рядом с женщинами объявились два подозрительных типа. Ими оказались мичман Хренов и механик Семенов. Втайне от нас дружки спрыгнули в океан с другого борта и, не дыша, проплыли к острову под водой. Не говоря лишнего слова, они увлекли хохочущих женщин в заросли карбонария и челесты. Мы как следует навострили лассо и метнули его в эти заросли, надеясь, что оно само найдет себе пищу. И оно нашло. Притащило на борт два золотых пенснэ. Как два тонколапых краба, пенснэ забегали по палубе, корябались и бренчали, пока матросы не засунули их в банку с водой. Им насыпали в банку хлебных крошек, и пенснэ успокоились. Они плавали в банке, поклевывая крошки. Из зарослей же карбонария слышался неуемный хохот. Это сильно раздражало нас, и мы снова метнули лассо. На этот раз петля притащила что-то плотное. Какой-то бочонок, оснащенный десятком пробок, обмотанных проволокой, как на бутылках шампанского, хлопал себя по животу крылышками, подпрыгивал на палубе, и внутри у него что-то булькало. - Что за бочонок? - сказал старпом. - Что в нем? Не понимаю. - Э, да что вы, Пахомыч, - улыбнулся капитан. - Совершенно очевидно, это - неуемный хохот. Вы слышите? В зарослях все стихло. - Ихний неуемный хохот? - удивлялся старпом. - В виде бочонка? - Совершенно очевидно. - Отчего же мы не хохочем? - Это же чужой неуемный хохот. К тому же и пробки закупорены. Не вздумайте их открывать, а то мы с ног до головы будем в хохоте. Он такой шипучий, что лучше с ним не связываться. Отпустите, отпустите его на волю, не мучьте. И мы отпустили крылатый бочонок. Он пролепетал что-то крыльями, подскочил и барражирующим полетом понесся к острову. Долетев до кустов карбонария, он сам из себя вышиб все пробки, хлынула пена, и взрыв хохота потряс окрестность. - Уберите к чертовой матери наше лассо, - сказал капитан. - Старпом, спускайте шлюпку. Глава XXXIII Блеск пощечин Прихватив с собою на остров богатые дары: перец, лакрицу, бефстроганов, - мы погрузились в шлюпку. Надо сказать, что никто из нас не выказывал признаков сугубого волнения или беспокойства. Немало понаоткрывали мы островов, и остров каких-то там голых женщин нас не смущал и не напугивал. Легкое возбуждение, которое всегда испытываешь в ожидании неведомого, подхлестывало нас, как попутный ветерок. - Как прикажете, сэр? - спрашивал Пахомыч капитана. - Отобрать голых женщин у мичмана с механиком? - Да не стоит, - отвечал благодушный капитан. - Пусть отдыхают от тяжелых матросских служб. - Надо отнять! - возмущался лоцман. - Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голых женщины? Поверьте, найдется и для нас что-нибудь. - Первую - мне, - неожиданно потребовал лоцман. - Это, в конце концов, я провел "Лавра" к острову. - Пожалуйста, пожалуйста, - согласился капитан, - не будем спорить. Берите первую. - И возьму, - настаивал лоцман. - Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении. Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики: - Ну, Хренов! Ты - не прав! За карбонарием располагалась пестрая лагуна. Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительные зайцы. На краю лагуны лежала голая женщина. - Вот она! - закричал лоцман. - Моя, сэр, моя! Мы так договаривались. Лоцман подбежал к женщине и не долго думая схватил ее за колено. - Моя голая женщина, моя, - дрожал он, поглаживая колено. Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи. - Это еще кто такое? - спросила она, разглядывая лоцмана. - Это я - лоцман Кацман. - Попрошу без хамства, - сказала женщина. - Ты кто такой? - Я же говорю: лоцман Кацман. Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощечину. - Я предупреждала, - сказала она. - Перестань сквернословить. Ты кто такой? Лоцман внутренне сжался. - Я тот, - прошептал он, - ... - Который? - Ну тот... кто призван насладиться твоим роскошным телом. Женщина кокетливо хихикнула. - А я-то думала, - посмеивалась она, - а я-то думала... - Что ты думала, радость моя? - А я думала, что ты - лоцман Кацман. - Наконец-то, - вздохнул лоцман. - Конечно, я и есть лоцман Кацман. Женщина нахмурилась. - Не сквернословь! - сказала она и снова закатила лоцману пощечину. - Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, - заметил я. - Кто знает, как далеко они зайдут. - Оставим их, - согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам. Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое. - Ну? - спросил капитан. - А эту кому? - Только не мне, - заметил я. - Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать. - Когда же это бутылки мешали наслаждениям? - резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам. Этот ее внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал: - А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесем. А есть ли у вас, баба, хоть какие приемные пункты? - Полно, - отвечала голая женщина, обнимая старпома, - да только сейчас все за тарой поехали. - А почем бутылки идут? -- спрашивал Пахомыч, впиваясь в ее уста. - А по-разному, - отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. - Четвертинки - по десять, водочные - по двадцать, а от шампанского не принимают, гады! - Э-хэ, - вздохнул капитан, - как тяжело даются эти путешествия, забываешь порой не только обо всем святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщина - твоя. - Я готов уступить, сэр, - отвечал я. - Это ведь не очередь за билетами в Нальчик. - Нет-нет, - улыбался Суер, - капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующая - твоя. Я неожиданно разволновался. Дело в том, что я опасался какого-нибудь монстра с шестью грудями или чего-нибудь в этом роде. А чего-нибудь в таком роде вполне могло появиться в этом благословенном краю. Тревожно оглядывался я, осматривался по сторонам, готовый каждую секунду ретироваться в сторону карбонария. - Да, брат мой, - говорил капитан, - следующая - твоя. Но что-то не видно этой следующей. Постой, а что это шевелится там на скале? На скале, к которой мы неумолимо приближались, сидели три женщины, голые, как какие-то гагары. Глава XXXIV Задача, решенная сэром - О Господи! - вздохнул капитан, вытирая внезапный пот. - Проклятье! Следующая твоя, но какая из них следующая? С какого края считать? - Не знаю, капитан, - тревожно шептал я, пожирая женщин глазами, - справа, наверно. - Это почему же справа? Обычно считают слева. - В разных странах по-разному, сэр, - терялся я, прерывисто дыша. - Чтоб не спорить попусту, возьмем из средины, - сказал Суер-Выер. - Средняя твоя. - Простите, капитан, - сказал я, - я не возражаю против средней, но в нашем споре есть и другое звено, которое мы недооценили. - Что еще за звено? - раздражился внезапно Суер. - Дело в том, - тянул я, - дело в том, что мы не только не знаем, какая следующая, то есть моя, но не знаем, и какая ваша. К тому же имеется и одна лишняя. - Лишних женщин, мой друг, не бывает, - сказал Суер-Выер. - Как и мужчин. Лишними бывают только люди. Впрочем, ты, как всегда, прав. Куда девать третью? Не Чугайле же ее везти?! Давай-ка глотнем джину. Мы сели на песочек, глотнули джину и продолжили диалог. В голове моей от джину нечто прояснилось, и я держал между делом такую речь: - Капитан! Вы сказали, что следующая - моя, а ваше слово в наших условиях, конечно, - закон. Но вспомним, что такое женщина? Это, конечно, явление природы. Итак, у нас было первое явление - оно досталось лоцману, второе - старпому, и тут возникло третье, состоящее сразу из трех женщин. так нельзя ли ваши слова истолковать так: следующее - твое. Тогда вопрос абсолютно решен. Все три - мои. - Не слишком ли жирно? - строго спросил капитан. - Не зарывайся. Ты, конечно, на особом положении, на "Лавре" тебя уважают, но твоя - одна. Таковы условия игры... Это уж мне... как капитану, полагается две. - Ну что же, сэр. Вы - капитан, вам и решать. Попрошу отделить мою долю от группы ее сотоварищей. - Сейчас отделим, - сказал капитан, встал и, заложив руки за спину, принялся дотошно изучать женщин. - Мда... - говорил он как бы про себя, - мда-с, эа-дачка-с... Но с другой стороны, с другой-то стороны, я всегда был справедлив, поровну делил с экипажем все тяготы и невзгоды, поэтому, как благородный человек, я не могу позволить себе лишнего. Итак, одна - твоя, другая - моя, а третья - лишняя. - Вряд ли, дорогой сэр, вряд ли кто из них захочет быть лишней. В конце концов, мы этим можем обидеть вполне достойную особу. Это не украсит нас с вами, сэр, нет, не украсит. Пойди-ка скажи прямо в лицо человеку: ты - лишний. Это же оскорбление! - Тьфу! - плюнул капитан. - Какого черта мы не взяли боцмана? Ладно, пусть будет по-твоему. Явление - так явление, следующее - твое! Забирай всех троих, а я пошел дальше. - Вот это гениально, сэр! - обрадовался я. - Я всегда говорил, что вы - гений. Девочки! Спускайтесь ко мне, у меня тут найдется для вас кое-что вроде шерри-брэнди! - Стоп! - сказал Суер. - В чем дело, кэп? - Ты неправильно оценил мой поступок. Ты назвал его гениальным - нет. Это - добрый, это - благородный поступок, но - не гениальный. - В данной ситуации это вполне уместное преувеличение, сэр, - потупился я. - А как бы хотелось найти гениальное решение! Да, теперь я понимаю Калия Оротата. Все вроде бы хорошо, но - не гениально. Прощай, друг, насладись как следует на свежем воздухе. Я пошел дальше. - Постойте, сэр. Эти женщины - мои, но следующие - ваши. Я беспокоюсь, что ждет вас впереди, ведь там на какой-нибудь березе могут сидеть сразу пять или десять голых женщин. Это. может печально кончиться. - Как-нибудь разберусь. Сэр Суер-Выер застегнул китель, стряхнул с рукавов пылинки и, откозыряв дамам по-капитански, направился прочь. Он прошел пять шагов и вдруг круто развернулся. - Идти мне дальше незачем, - с неожиданной строгостью во взоре сказал он. - За эти пять шагов я решил задачу: одна женщина - твоя, а две - мои. - Это - малогениально, сэр. Вы сами были за справедливость. - Все справедливо. Итак, послушай: одну женщину - тебе, другую - Суеру, а третью - Выеру. Глава XXXV Бездна наслаждений Благородные дамы все это время внимательно слушали нас, хотя и не проронили ни слова. Их веское молчание подчеркивало природное благородство. Когда же капитан закончил, крайняя справа, недаром отмеченная мной, повела плечом. - Уважаемые господа! - проговорила она. - Мы с удовольствием выслушали ваши ученые доводы и насладились философским спором. Позвольте и нам принять участие в поучительной беседе. - Просим, просим, - расшаркались мы с капитаном. - Прежде всего позвольте представиться. Меня зовут Фора, а это мои подруги - Фара и Фура. Итак, ваша первая задачка: какая женщина следующая? Так вот, следующая - я. Почему я? Очень просто: считать надо не слева и не справа, а с той стороны, с какой вы подошли. Вы подошли с моей стороны, следовательно, я и принадлежу этому достойному джентльмену, чья очередь. - И Фора состроила мне глазки. - К сожалению, он - некапитан, и это омрачает дело. Но с другой стороны, я хочу иметь цельного мужчину, и этот факт дело упрощает. - Какая ерунда, - фыркнула Фара, сидящая посредине, - считать надо не с края, с которого они подошли, а с первого взора. Так вот, этот джентльмен-некапитан первым обратил свой взор именно ко мне. Я прекрасно заметила, с каким наслаждением глаза его бродили по моему прекрасному телу. Именно я, Фара, а не Фора, принадлежу ему. Выслушивая Фару, я невольно яростно краснел, никак не ожидая, что из-за меня разгорится сыр-бор. Нет, этот сыр-бор был мне бесконечно душевно близок, но капитан... я видел, что он мрачнеет и... - Что за чушь? - сказала Фора. - И как ты докажешь, что он бросил свой взор именно на тебя? Если хочешь знать, дура, у него взор всеобщий, во всяком случае очень обширный. Он охватывает всех женщин и страстно скользит по ним. И я всею кожей чувствовала это скольжение. - Интересно, а меня-то здесь будут слушать? - раздраженно сказала Фура. - Кто считает с краю? Кто считает с первого взгляда? Только идиотки. Считать надо не с краю и не со взгляда, считать надо с первого поцелуя. Вот когда этот господин вопьется кому-нибудь из нас в сахарные уста, тут и начнется настоящий счет. - Это верно! - неожиданно воскликнула Фора. Она легко соскочила со скалы, подбежала ко мне и сказала: - Впивайся скорей! И я, конечно, незамедлительно впился. - Так и знала, что Фора обскачет нас на повороте, - сказала Фара с печалью - видно, я ей сильно понравился. - Ладно, придется покориться судьбе. Ну что ж, я готова служить Суеру, тем более что это первая половина капитана. Суер, я твоя! - Ну а я не собираюсь служить второй половине сомнительной фамилии, - сказала Фура. - Нет, Выер, я - не твоя! Если б мне досталась первая половина, то есть Суер, я бы еще подумала, а уж Выер - нет, увольте, я лучше пойду собирать опенки. Пусть Суер наслаждается с Фарой, а Выер болтается без дела! - Как .же так! - воскликнула Фора. - Как это мы можем позволить Выеру болтаться без дела? Какой-никакой, а все-таки Выер. Чего в нем такого уж плохого? Ну, Выер, ну и что? Не так уж мы богаты, чтоб разбрасываться Выерами налево и направо. - А мне Суера достаточно, - сказала Фара, - а до Выера и дела нет. Кому нужен - пускай берет. - Спать с Выером! Какой кошмар! - сказала Фура, возводя очи к небу. - Отдавать свою чистоту второй половинке капитана! Нет, нет! Увольте! - Перестань паясничать, Фура, - сказала Фора. - Вчера еще ныла: мне бы хоть какого Выера... Твоя мечта сбылась! Забирай Выера и не мешай нашим наслаждениям! Тут Фора обняла меня и трепетно увлекла в дюны. Фара кинулась к Суеру, а Фура топталась на месте, не зная, с какого бока к Выеру приступить. Но тут Выер, не будь дурак, сам приступил к ней, да так ловко, что она взвизгнула. А нам с Форой было уже не до них. Адские наслаждения - вот что стало предметом нашего неусыпного внимания и заботы. Мы падали в бездну наслаждений и старались эту бездну углубить, расширить и благоустроить. В конце концов нам удалось создать очень и очень приличную бездну наслаждений, и только к закату мы начали из нее потихоньку выбираться. Выбравшись из бездны, мы вернулись на берег океана. Там уже сидели Фара с Суером и Выер с Фурой. Фура с Выером, к счастью, вполне примирились, непрерывно чмокались и строили друг другу куры. - А Выер был не так уж плох, - смеялась Фура, раскладывая на салфетке салаты и копчености. - Еще и неизвестно, какая половина капитана интереснее! - Знаешь, милый, - сказала Фора, обнимая меня, - это очень правильно, что вы не пошли дальше и остались с нами. Там, за скалами, живет голая женщина с шестью грудями. Ее звать Гортензия. Очень опасное существо. Глава XXXVI Гортензия Утомленные салатом и копченостями, подруги наши скоро задремали, и мы с капитаном отползли от салфетки в сторонку и, прячась за кустами челесты, постепенно ретировались. - Послушайте, кэп, - сказал я, - там, за скалами, живет женщина с шестью грудями. Таким первопроходцам, как мы с вами, даже неловко пройти мимо этого феномена. Надо бы вернуться, посмотреть, в чем там дело. - А ног-то у нее сколько? - спросил Суер. - Вроде бы две. - Ну ладно, давай поглядим на нее хоть с полчасика. Обогнув скалы, которые в основном состояли из обломков моржового глаза, мы вышли на берег лимонного лимана. В лучах заката к нам спиной сидела на берегу голая женщина. - Добрый вечер, мэм! - покашлял у нее за спиной Суер. - Добрый вечер, сэр, - ответила женщина, не оборачиваясь. - Ну что? - шепнул Суер. - Что ты скажешь? - Пока ничего не могу сказать. Не пойму, сколько у нее грудей. Не зайти ли сбоку? - Неудобно, - шептал капитан, - сама повернется. - А вообще-то приятный вечер, мэм, - галантно продолжал сэр Суер-Выер. - Не хотите ли развлечься? Выпить шерри или сыграть партию в серсо? - Мне недосуг, - ответила женщина. - Ну хоть повернитесь к нам, - предложил капитан. - А это зачем? Вы что, хотите посчитать, сколько у меня грудей? - О что вы, мэм, мы люди благовоспитанные... - А если не хотите считать, что же мне поворачиваться? Суер растерялся. - Черт возьми, - шепнул он, - сидит как монумент. По количеству спины, там действительно должно быть полно грудей. Шесть уместится точно. Я все вытягивал шею, чтоб посчитать, но ничего не получалось. - Ничего не вижу, сэр, - шептал я. - Не то что шести, и двух-то не видать. Женщина смотрела в океан. Полированного теплого мрамора были ее плавные плечи, крутые локти и плотная спина. Тяжелые волосы, ниспадающие на квадраты лопаток, не дрогнули под порывами ветерка. Ствол позвоночника был прям, как пальма. - Хорошо сидит, - шепнул Суер. - Мощно!.. Но страшно подумать, что будет дальше?! А вдруг обернется, и придется считать груди!.. Кошмар! - Ничего страшного, сэр, - потихоньку успокаивал я капитана. - Шесть - это не так уж много. - Госпожа Гортензия! - сказал Суер. - Мы много слышали о вас и по глупости захотели посмотреть. Простите, мы не хотели вас обидеть. Гортензия медленно повернула голову вправо, и стал виден ее медный профиль. - Я - привыкла, - внятно сказала она. - Извините, мэм. К чему вы привыкли, не понимаю? - Сижу здесь с шестью грудями, а всякие идиоты за спиной ходят. И она снова отвернулась к пространству океана. Мы с капитаном совершенно поникли. Выбравшись из бездны наслаждений, мы пока соображали туго и не могли осознать сразу той силы и вечности, которая сидела к нам спиной. Мы-то думали, что шесть грудей - это так просто - тяп-ляп! - можно выпить шерри, хохотать и тунеядствовать, а тут - литая бронза, скала, гранит, монумент, гора, вселенная. - Я бы повернулась к вам, - сказала вдруг Гортензия, - но мне не хочется менять позу. Вы понимаете? Некоторые люди, имеющие позу, охотно ее меняют, а с потерей позы теряют и лицо. - Госпожа, - сказал Суер, - поза есть поза. Но важна суть дела. Позвольте один вопрос. Вот вы имеете шесть грудей, но на все это богатство имеется хоть один младенец? Гортензия повернула голову влево, и тут профиль оказался платиновым. - Сээээр, - сказала она, - а вы можете представить себе младенца, вскормленного шестью грудями? - Нет, - чистосердечно признался капитан. - А между тем такой младенец имеется. - О Боже! Вскормленный шестью грудями! Какой ужас! Невиданный богатырь! Как его имя? - Ю. - Ю? - Ю. - Всего одна буква! Ю! Какого же он пола? - Уважаемый сэр, - внимательно сказала госпожа, - подумайтека, какого рода буква "Ю"? - Женского, - немедленно ответил Суер. - А мне кажется, мужского, - встрял наконец я. - Почему же это? - раздраженно спросил Суер. - Всем ясно, что все гласные - женского рода, а согласные - мужского. - Извините, сэр, конечно, вы - капитан, вам виднее, но я придерживаюсь совсем другого мнения. Я не стану сейчас толковать о согласных, это, в сущности, должно быть многотомное исследование, но насчет гласных позвольте высказаться немедленно. Так вот я считаю, что каждая гласная имеет свой род: А - женского рода, О - среднего, Е - женского, Ё - среднего, И - женского, Й - мужского, Ы - среднего, сильно склоняющегося к мужскому, У - женского с намеком на средний, Э - среднего, Ю - мужского и Я - женского. - Все это высказано убедительно, - сказал Суер-Выер, - но и как-то странно. Похоже или на белиберду, или на научное открытие, правда, подсознательное. Но насчет буквы, или, верней, звука "Ю" я совершенно не согласен. "Ю" - как нежно, как женственно звучит. - Нежно, возможно, - завелся вдруг я, - но ведь и мужественное может звучать нежно, черт подери! А что вы все привыкли - "Бэ" да "Вэ", "Гэ" да "Дэ". Ю - это сказано. Даже рисунок, даже написание буквы "Ю" выглядит чрезвычайно мужественно. Там ведь есть палка и кружочек, причем они соединены черточкой. - Ну и что? - Да как же так, сэр? Палка и кружочек, вы вдумайтесь! Палка и кружочек, да еще они соединены черточкой! Это же целый мир, сэр! Это вселенная, это намек на продолжение рода и вечность всего сущего! Гортензия неожиданно засмеялась. - Вы недалеки от истины, - сказала она, - но все равно истина вам никогда не откроется. Вы еще много откроете островов, ведь, в сущности, каждый шаг - открытие острова, а толку не будет. Возможно, вы и доплывете до Острова Истины, возможно... А теперь приготовьтесь! Мне пришла блажь изменить позу!.. - Постойте, мэм, не беспокойтесь, - сказал вдруг торопливо сэр Суер-Выер. - Не надо, не надо, мы и так верим, а видеть не обязательно... - Да, да, госпожа, - поддержал я капитана, - умоляю вас... расскажите лучше, как найти младенца по имени Ю, а позу оставьте... - Есть такой остров цветущих младенцев, запомните... а позу придется менять, придется. Приготовьтесь же... Медленно-медленно шевельнулось ее плечо, локоть пошел в сторону, явилась одна грудь, другая, третья... и мы с капитаном, ослепленные, пали на песок. Впоследствии сэр Суер-Выер уверял, что наблюдал семь грудей, я же, досчитав до пяти, потерял сознание. Глава XXXVII Ихнее лицо Втянув головы в плечи, как плетьми болтая руками, по берегу океана бродили мичман Хренов и механик Семенов. В стороне валялась кучка полосок от тельняшки, которая и оказалась лоцманом Кацманом. Старпом Пахомыч что-то бодро обрасопливал в сторонке. - Ну как, друзья?! - спросил Суер. - Насладились ли вы? - Так точно, сэр! - хрипло прокричали Хренов и Семенов. - Отлично насладились! Спасибо за заботу, сэр! - Будете еще острова-то открывать? Вернувшись на "Лавра", долгое время мы все-таки не могли прийти в себя, потрясенные островом голых женщин. Высаживаться на острова, на которых таких женщин не обреталось, как-то не тянуло. Наконец Мы заметили в бинокуляр некоторый безымянный островок. Там росли стройные сосны и над ними клубился отличный сосновый воздух. - Сосновый воздух - полезная вещь, - сказал Суер-Выер. - Не высадиться ли? И мы решили прогуляться просто так, ради воздуху, под соснами, по песочку, в зарослях вереска. Спустили шлюпку, открыли остров и начали прогуливаться, нюхая воздух. - Под соснами всегда хороший воздух, - говорил Суер. - Много фитонцидов, - влепил вдруг Пахомыч. - Чего? - А что? - Чего много? - Гм... извините, сэр. Много воздушных витаминов, не так ли? - Отличный воздух, - поддержал я старпома, - приятно нюхается. - Настоящий нюхательный воздух, - поддержал нас всех и лоцман Кацман. Так мы гуляли, так болтали, и вдруг я почувствовал что-то неладное. Воздух был отличный, все мы дружны и согласны, и все-таки происходило нечто, что крайне трудно объяснить. Я-то это заметил, а спутники мои, к удивлению, ничего не замечали. Они по-прежнему восхваляли воздух. - Тонкопарфюмированный! - восклицал лоцман. - Не щиплет глаза! - восторгался старпом. - Нет, вы знаете, - захлебывался от восторга лоцман - вы знаете, что это за воздух, этот воздух - озапачехонный! - Чего-чего? Какой? - А что? О-за-па-че-хонный! - сказал вдруг старпом, поясняя лоцмана. Капитан почему-то молчал, а я снова остро почувствовал... нет, невозможно объяснить... впрочем, ладно. Я почувствовал, что сливаюсь с капитаном в одно лицо. Повторяю: в одно лицо. Это было совершенно неожиданно. Я даже затормозил, ухватился руками за сосну, но лицо Суера влекло меня неудержимо, и я совершенно против воли стал с ним сливаться, совершенно забывая идиотское слово "озапачехонный". К изумлению, лицо капитана совершенно не возражало. Оно сливалось с моим просто и естественно, как сливаются струи Арагвы и Куры. Все же я чувствовал себя Арагвой и тормозил, тормозил и даже оглянулся. Боже мой! Лоцман и Пахомыч уже слились в одно лицо! Это была не Кура и не Арагва! Деликатность лоцмана и махаонство старпома, слившись, превратились в моховое болото, из которого торчали их торфяные уши и носы! Отмечу, что, слившись в одно лицо, они костыляли каждый на своих двоих! Я хотел поподробней осмотреть их, как вдруг капитан гаркнул мне в ухо: - Ну ты что? Будешь сливаться в одно лицо или нет? - Кэп, - бормотал я. - Капитансэр! Я чувствую, что сливаюсь с вами в одно лицо. И я не против, поверьте, но я это испытываю впервые в жизни и не знаю, как себя вести. - Что мы с тобой? Ерунда! - припечатал Суер. - Целые нации сливаются порой в одно лицо и даже разные народы, потом-то попробуй-ка разлей. А ты меня неплохо знаешь, надеюсь, доверяешь и запросто можешь сливаться. - Кэп, - оправдывался я, хватаясь за сосну, - нации - хрен с ними, давайте хоть мы удержимся! - Невозможно, - сказал капитан, - отпусти сосну. Будем иметь одно лицо на двоих - не так уж страшно. В голове моей помутилось, я потерял на миг сознание... и слился с капитаном в одно лицо. - Скажи спасибо, что не с боцманом Чугайло, - сказало бывшему мне наше общее теперь лицо. Слившиеся в одно лицо Пахомыч и лоцман смотрели на нас с превеликим изумлением. Тут наше лицо достало зеркало, не помню уж, из моего или капитанского кармана, и стало себя разглядывать. Ничего вообще-то, вполне терпимо, я ожидал худшего. Правда, при всей моей любви к капитану, меня неожиданно покоробили его усы в сочетании с моими прекрасными глазами, но так, в целом, неплохо... И еще появилось странное ощущение, что мы хоть и слились в одно лицо, но все-таки в нем присутствовал и какой-то бывший я. - Перестань вертеться и нервничать, - сказало наше лицо бывшему мне. - Слился так слился, и нечего валять дурака. Бывшее твое лицо уже никого не интересует. Гуляй! Некоторое время наше лицо с капитаном и ихнее лицо Кацмана и старпом