- И что она делает? - Персики ест, - махнул мне рукой капитан. - Ты повиси пока, потерпи, сейчас что-нибудь придумаем. Главное, чтоб клевер не обломился. - Какой еще к черту клевер! Ну ладно, клевер так клевер. Пускай. А персиков-то у вас еще много? - Полное корыто. И два ведра. - И капитан исчез за занавеской. Тускло цеплялся я за веревочный трап, раздумывая, а не отпустить ли его в конце концов? Когда-никогда, а отпускать придется... - Многие личности в четвертом измерении теряют лицо, - послышалось меж тем из окна, - их портит легкая жизнь, вседоступность и ненаказуемость, шалые деньги... Но я, к примеру, не потеряла. Я и в предыдущих трех измерениях занималась этим же делом, то есть ела персики. - Но возникает вопрос: где вы достаете такую прорву персиков? - спрашивал капитан. - Персики имеются здесь в изобилии. Стоит только ударить кувалдой по зубилу, и персики - передо мной. - А бутылочку вермута можете ударить? - Да это полная чепуха, - засмеялась девушка. - Вам белого или красного? - И того, и другого. Послышалось мелодичное постукиванье, потом грохот, топот, мыльный лоп, и по восторженным крикам капитана: "Вот это кувалдочка!" - я понял, что желаемое превратилось там у них в действительность. - Кэп, загибаюсь... - Слушай, - сказала девушка с персиками, - кто это там за окном все время скулит? - Да это там один мой друг болтается. - А зачем? - Пытается в четвертое измерение залезть, но ни хрена у него не выходит. Тут из окна высунулись очаровательные космы. - Эй ты, - крикнула девушка, - ты чего это на столбе сидишь? - Разве на столбе уже? - удивился капитан, высовываясь рядом. - Он же был на клевере. Капитан пригляделся повнимательней. - Да нет, - сказал он, - вроде бы по-прежнему на клевере. - На каком еще клевере? - спросила девушка. - Ну, на том, что под осиной растет, - туманно пояснил капитан. o - Откуда же тогда столб? - Какой столб? - Да вот этот, телеграфный? - Дамы и господа! - взмолился я. - Уважаемые други из четвертого измерения! Хрен с ним, со столбом и с клевером, втащите же меня в четвертое измерение, я сильно продрог на ветру, да и чайки, засранки, клюются. - Тут нужны хорошие клещи, - сказала девушка, вытянула наружу кузнечные клещи-хваталки, протянула ко мне и... Невиданные брызги мыслей вылетели из-под моих надбровных дуг. Под блеск, под клекот, под свист и улюлюканье этих брызг я и всосался в четвертое измерение. Глава XLV. Стол из четвертого измерения Сыр и колбаса, вермут красный и белый в графинчиках, свежие огурчики, отварная картошка, свиная тушенка - Бог весть чего только не стояло на столе в четвертом измерении! Стол этот напоминал немного и рабочее место слесаря-лекальщика с завода "Красный пролетарий". Я уж не говорю о разных молотках и гаечных ключах, повсюду на столе на этом валялись кривые гвозди, шайбы и пассатижи, тиски, отвертки. .В консервных же банках явно отмачивались в керосине ржавые болты и гайки. А сам стол был и круглым, и зеркальным, прямоугольным и письменным, ромбовидным, трехсотшестидесятиградусным, и черт его знает, где он оканчивался и сколько у него было ножек. Вы будете смеяться, но одна его створка, накрытая крахмальной скатертью, стояла боком, ну как стена на полу, и я смело ставил на нее фужер с вермутом, и напиток не проливался. Поначалу именно это упражнение понравилось мне в четвертом измерении. Я то и дело наливал себе вермута, глотну - и поставлю на эту стенку, глотну - и поставлю. Капитан и девушка с персиками очень смеялись и советовали подвесить фужер с вермутом прямо в воздух, а вермут мысленно засосать. Я так и сделал. И что же вы думаете: фужер повис чин чинарем, а вермут хлынул струей, да прямо в рот капитану. - Я тебя мысленно опередил! - кричал Суер. - Туго соображаешь! Но тут я взял да и опередил капитана и засосал сразу изо всех бутылок. Начался такой потоп, что девушка с персиками рассердилась. - Всю скатерть мне испоганил, - ругалась она, - вермут не отстирывается! - А вы что же, в четвертом измерении, неужто стираете? - Стирают, друг мой, во всех измерениях, - строго пояснила девушка с персиками. - А то я знаю таких: придут в гости, грязи понатопчут, посуду перебьют, засрут, прости Господи, все измерение, потом два дня скреби да оттирайся! - Извините, госпожа, - сказал я, - никак не предполагал такого. Но позвольте один вопрос. Вкус этого вермута показался мне чрезвычайно знаком. - Вермут как вермут, - сказал капитан, - ничего особенного. - Позвольте возразить, сэр. Этот вермут напоминает мне напиток, который изготавливал я сам, добавляя в него спирту, рому и джину. - И, кажется, виски, - засмеялась девушка. - Конечно, это тот самый вермут, который вы пили на острове теплых щенков. - Как же это так? - А так. В этом ведь и смысл нашего измерения. Здесь все перепуталось, и в первую очередь время. - Очень интересно и поучительно, - сказал я. - А могу я сейчас потребовать бутылочку кошасы, которую в свое время мичман Хренов выпил один, подло спрятавшись в кочегарке? - Пожалуйста, но тогда мичману в прошлом ничего не достанется. - И пускай не достанется! Ведь он спер ее из кают-компании. - Ну, как хотите. Девушка поковырялась отверткой в банке с ржавыми гайками - и бутылочка кошасы, оплетенная соломкой, явилась перед нами. Мы с капитаном смеялись, как жеребцы, представляя себе мичмана, который спрятался в прошлом в кочегарке, вдруг - бац! - кошасы нету! - Афронт! - кричал Суер. - Афронт! - Ладно, - сказал я, - пожалеем мичмана. Вернем ему полбутылки обратно. Благородно отпили мы полбутылки, а остатки назад мичману вернули, в прошлое, в кочегарку. Вот он, небось, удивился в прошлом, когда снова кошасу получил. - Давай что-нибудь в прошлом с Чугайлой устроим, - сказал капитан. - С ним и в настоящем можно устроить. Лучше вызовем кого из прошлого, ну к примеру, Калия Оротата, хороший он парень. - Ну нет, - сказала девушка с персиками, - эдак вы сюда целый полк голых женщин понагоните. Я против. Мы призадумались, и я внимательно глянул туда, в даль стола. Кажется, там и было прошлое. Поначалу я видел стены и зеркала, реки и фрегаты, вдруг Лаврушинский переулок, ресторан-поплавок возле кинотеатра "Ударник", трамвай на Малой Пироговке, Хоромный тупик, толпы, толпы, кто-то читает стихи. Вдруг что-то искривилось, что-то изменилось, замелькал туннель, какой-то коридор, больничные палаты... Бог мой! Неужто будущее?! - Извините, мамзель, - сказал я, смахивая со лба остатки прошлого, - а как насчет будущего? Нельзя ли какое-нибудь видение оттуда? Ну хоть рюмочку перцовки? - Пожалуйста, - сказала девушка с персиками, оглядывая меня с каким-то легким подозрением, - но тогда вы в будущем эту рюмочку не выпьете. А вдруг у вас в будущем перцовки не предвидится? - Мда, вот это вопрос, - сказал Суер. - Но давай попробуем. Рискнем. И мне тоже рюмочку! Итак, просим две рюмки перцовки из будущего, одну - мне, другую - ему. - Пожалуйста. Девушка съела персик, с какими-то зловещими брызгами надкусила второй, взяла в руки керосиновую лампу и взболтала ее, как бутылку. Из лампы - черт подери! - потекла перцовка, да прямо в рюмки. Ровно две штуки по тридцать пять грамм. Мы с капитаном облегченно вздохнули и тяпнули. - Может, по второй? - спросил я. - Эх вы, - вздохнула девушка, - да что вы все одно и то же: то вермут, то перцовка, то в прошлом, то в будущем. Я уж думаю: лезут в окно, так значит приличные люди, или синьоры, или кабальеро, а эти - черт знает что! - им бы лишь все выпить в прошлом и в будущем. Подумали бы о душе, о любви... - Извините, мадам, но и вы - все персики, персики... Это ведь те самые персики, которые вы ели в начале двадцатого века? Не так ли? - Увы, это так, - печально вздохнула девушка. А ведь прекрасным, друзья, было ее лицо, и глаза такие ласковые, внимательные. Те несколько грубых слов, которые произнесла она, как-то не вязались с этим ее великим обликом, и я сказал ей об этом. - Ничего не поделаешь, - сказала девушка, - поднахваталась здесь, в четвертом измерении. Да и в окно лезет порой Бог знает кто... да и там, на земле, висит картина Валентина Серова, на меня все смотрят, смотрят. Это ведь ужасно утомительно, когда на тебя все смотрят, смотрят... Великие артисты и натурщики понимают это, а художники не понимают, им-то лишь бы нас написать. - Любопытно, - сказал капитан. - Ну а те, про которых написано не на холсте, а в книге? - Тоже кошмар. Тут ко мне заходила Наташа Ростова. Огрубела, скажу вам. Просто мучается, когда про нее бесконечно читают. Пить стала, опустилась, за собой не следит. - Печален ваш рассказ, - сказал Суер. - Я и не думал, что в четвертом измерении такие острые и вполне человеческие проблемы. - Увы, четвертое измерение их даже добавляет, - вздохнула девушка. - Легче всего в двухмерном мире, поверьте, ведь я изображена на плоскости. Но удивителен этот самый путь в четвертое измерение. Он ведет из третьего во второе, а уж потом в четвертое. - Капитан, - сказал я, - девушка с персиками. Пожалейте... Выкиньте меня к чертовой матери в третье измерение, только чтоб я не расшибся. Где там ваша кувалда? Или отверткой можно? - Обойдетесь без инструментов, - сказала девушка. - Печать четвертого измерения будет лежать на вас еще пять минут. Смело вылетайте через окно. За пять минут доберетесь куда хотите. Я глотнул еще вермуту, схватил персик и кинулся в окно, а за мной сэр Суер-Выер. Как два гордых аэроплана, полетели мы над дверными косяками. Спотыкаясь, наступая на дремлющего мичмана Хренова, благополучно приземлились. Потом мы долго стояли под окном, на котором все колыхались занавески, но девушка с персиками так и не выглянула помахать нам на прощанье рукой. Глава XLVI. Трепет В тяжелых плаваньях, в дальних странствиях всякое бывает: голод и мор, жажда пресной воды, миллюзии и фураж. Но, поверьте, никто не ожидал, что на семьсот сорок второй день плаванья механик Семенов вообразит себя флагом. - Я хочу развеваться! - кричал он, взбираясь на мачту. - Я должен трепетать на ветру, осеняя вас с самых высоких позиций. Мы терпеливо ждали, когда же он долезет до флагового места. И вот он долез, сбросил на палубу наш старый добрый флаг и принялся над нами развеваться, всячески называя себя подлинным флагом и частично знаменем с некоторым намеком на штандарт. - Ладно, - сказал капитан, - в конце концов, мы можем сменить наш старый добрый флаг на механика Семенова. Пусть Семенов развевается, пусть будет флагом, но кто же, черт возьми, будет у нас механиком? Некоторое время мы надеялись, что Семенову надоест трепетать на ветру, но ему не надоедало. - В деле трепетанья я - неутомим, - кричал он сверху. - Хрен с ним, пускай трепещет, - сказал Суер. - Уберите в рундук наш старый добрый флаг. Мы убрали в рундук наш старый добрый флаг и занялись обычными судовыми трудами: пришивали пуговицы, развязывали морские узлы, варили в котлах моллюсков. Через некоторое время мы и позабыли, что у нас вместо флага механик Семенов. Трепещет и развевается. Семенову это не понравилось. - Эй вы! - кричал он сверху. - Поглядите-ка на меня! Смотрите, как я здорово на ветру трепещу. Но мы не обращали вниманья, насмотрелись уже на его дерганья и ужимки. - Вы должны восхищаться своим новым флагом, - орал Семенов. - А то ползаете, как улитки! - Давайте повосхищаемся немного, - сказал Хренов, дружок Семенова, - жалко все-таки его, дурака. - Повосхищайтесь, повосхищайтесь, - по-отечески разрешил нам Суер-Выер. Ну, мы бросили швабры и моллюсков и покричали наверх: - О! О! Какой у нас флаг! Как мы восхищаемся! Мы в полном восторге! Посылаем наверх свое восхищение! Семенов смеялся от счастья как дитя и трепетал, трепетал. Вскорости пробили стклянки - это стюард Мак-Кинг-сли призывал нас к полдневной чарке спирта. Обычно стклянка со спиртом вместе с чарками выносилась на палубу. - Знаете что, - сказал Суер, -- давайте на этот раз выпьем наши чарки в кают-компании. Неудобно, знаете, пить спирт под нашим новым флагом. - Почему же, сэр? - спрашивали матросы. - Боюсь, что флагу захочется выпить, а это может нарушить его душевное равновесие. Да и трепетать выпимши труднее. - А по-моему, легче, сэр, - сказал вдруг матрос Петров-Лодкин. - А вы что, выпимши много трепетали? Флаг наш, то есть механик Семенов, перестал в это время трепетать и внимательнейшим образом прислушивался к разговору. - Наш новый флаг, как вы сами замечаете, неплохо трепещет и не похмеляясь, - сказал Суер. - Так что спирт может ему повредить. Кроме того, я настаиваю на соблюдении нравственной чистоты нашего флага. А то сегодня выпьет, завтра закурит, а дальше что? - Да, да, вы правы, сэр, - воскликнули мы, - не будем нарушать его душевное и нравственное состояние. Флаг есть флаг, давайте спустимся скорее в кают-компанию, тем более что там имеются в вазах хрустящие сухарики. И мы спустились в кают-компанию, выпили по чарке с сухариками, и тут раздался стук в дверь. - Ей-богу! Это механик! - вскричали некоторые из нас. - Стюард, отоприте! - велел капитан. - Да ну его, сэр! Пускай трепещет. - Впустите, впустите его... Стюард отложил завов, и в кают-компанию, шевелясь, трепеща и вздрагивая, внезапно вошел наш старый добрый флаг. К изумлению, он был в кирзовых сапогах и в телогрейке, очевидно, почерпнутых в рундуке. - Попрошу спирту, сэр, - сказал он. - Я столько дней трепетал вместо механика, так промерз под ветрами, овевающими нашего "Лавра", что чарка полагается мне по праву. - Впервые вижу, чтоб флаги пили спирт, - отчеканил Суер. - Но что поделаешь? Налейте ему. Наш старый добрый флаг тяпнул рюмку-чарку, захрустнул сухариком и вернулся обратно в рундук. Ну а механик Семенов трепетал над нами еще несколько дней, пока два дурашливых альбатроса не сшибли его с мачты. Падение его было поучительным для многих. Описав светосексуальную траекторию, раскидывая вихры, махры, хухры и штормовки, механик вороном пролетел над полубаком, свистнул в кулак и рухнул как раз в машинное отделение, где немедленно и приступил к исполнению своих прямых обязанностей. Глава XLVII. Пожар любви - В конце концов, капитан, это начинает утомлять, - говорил старпом, когда мы все собрались в кают-компании на послеполуденный спиричуэле. - Наше плаванье носит бесцельный характер. Конечно, мы открыли много новых островов, но это чистая география с этнографическим оттенком. Мы не обогатились ни на копейку. А ведь вы обещали, что нас ожидает богатство. - Видимо, дорогой сэр имел в виду нравственное богатство, - с прохладной ехидцей сказал Кацман, - богатство душевного уклада. - Но я и нравственно ни хрена не обогатился! - воскликнул Пахомыч. - А взять экипаж! К примеру, Вампирова или Хренова! А Чугайло? Вот уж где нравственность ниже румпеля. - Извините, старпом, - сказал капитан, - давайте разберемся, чего бы вам все-таки хотелось: богатства душевной жизни или чистогана? Что вам надо? - Драгоценных камней, - ответствовал Пахомыч. - Я хочу ими украсить свой брачный чертог. - Да, да, - слабовольно подхватили мы, - нам бы всем хотелось украсить наши брачные чертоги! - А у вас что, есть такие чертоги? - Нет, у нас пока нету, но... в принципе... - Вряд ли, - сказал капитан, - вряд ли кто из вас может рассчитывать на подобные чертоги и в принципе, но... что ж, украшение чертогов - дело благородное. Как только увидим остров с драгоценными камнями - бросим якорь. После этого достопримечательного разговора мы долго бороздили океан, набрели раз на остров Халцедонов, которые обстреляли нас из малокалиберных винтовок, но больше ничего такого, хотя бы полудрагоценного, мы среди волн не замечали. Наконец открылся небольшой островок, который сплошь состоял из камней различной величины. - Драгоценные они или нет - неизвестно, - сказал Суер, - но давайте проверим. Черные и красные камни-голыши целиком заполняли остров. Все они были округлой формы и напоминали продолговатые яйца. Казалось, груда продолговатых яиц лежит среди океанских волн. Были там камни величиной с дом, были с колесо, с глаз кашалота. Камни образовывали некую пирамиду, и на самой вершине ее стояли два особенно крупных камня - черный и красный. - Ничего драгоценного в этих камнях нету, - говорил лоцман, выпрыгивая из шлюпки на берег. - Это просто гранит. - Явный Лабрадор, - сказал и старпом, приподнимая один небольшой камень. - Просто Лабрадор, ничего ценного. Он оглядел камень и отбросил в сторону. Вдруг в той стороне, куда он бросил камень, послышалось шипенье. - Змея! - подпрыгнул Кацман. - Дым! - крикнул старпом. Шипящий по-змеиному, но как-то с надрывом и контральто, от камней поднимался дым. И я заметил, что брошенный старпомом кусок лабрадорита слегка подпрыгивает, лежа на другом камне красновато-розового оттенка. Меж ними возникали искры, искры и дым. Дым усиливался, подпрыгивание превратилось в яростные скачки, мелькнули язычки пламени, ракетные вспышки искр, пламя, пламя дрожало и металось и вдруг разделилось на две ровные половины. Два языка пламени поднимались от камней все выше, выше, и вот уже из них образовались две фигуры - мужская и женская. Они были сделаны из огня! Как же яростно, как пламенно они обнимались, целовались, оглаживали друг друга! Жар! Жар! Пожар любви охватил остров! Они заходили все дальше-дальше, огненные руки, бедра, плечи играли, пульсировали, перенакалялись... - Кхе-кхе... - кашлянул капитан. Огненные любовники на миг приостановили свои поцелуи. - Кто-то, кажется, кашляет, - сказал огненный мужчина. - Да нет, милый, тебе показалось. - И женщина снова страстно прильнула к нему. Капитан кашлянул сильнее. - Извините, - сказал огненный мужчина, заприметив наконец наши фигуры, - это вы кашляете, чтоб оторвать нас от любовных игр? - Вот именно, - подтвердил Суер. - Всего один вопрос: вы камни, люди или огонь? - И то, и другое, и третье, - отвечал огненный. - Весь наш остров наполнен камнями разного рода. Я - камень мужской, а вот она - женщина. Кстати, как тебя зовут, дорогая? - Анит, - улыбнулась огненная женщина. - Мы давно мечтали друг о друге, но никак не могли воссоединиться. Ведь камни не двигаются или двигаются в очень редких случаях, к примеру, при извержении вулкана. То-то тогда бывает любовь! - Это я вас воссоединил! - похвастался старпом. - А что, приятель, нет ли у вас каких драгоценностей или бриллиантов? - Знаете что, - сказал огненный мужчина, - нам с вами болтать некогда. Ведь мы сгораем, у нас нет времени. Так что, извините нас, господа, мы делом займемся. И они снова слились в любовной и огненной игре. Обнимаясь, обвиваясь, обволакиваясь, они поднимались все выше и выше в небо, удлинялись их руки и ноги, дым и пар, как белые и черные нимбусы, стояли у них над общей теперь головой, раздался крик боли и счастья, взрыв и... они растаяли, вместе с остатками дыма улетели в небеса. Только дух опаленных кедровых шишек расстелился над островом. Потрясенные картиной огненной эротики, мы долго сидели, задумавшись над тщетой. - Попробуем еще разок, - сказал старпом. - Хотелось бы получить ответ насчет драгоценностей. Он взял в руки очередной камень и шепнул ему на ухо: - Слушай, камень, внимательно! Сейчас я тебя брошу, и как только ты воспламенишься, немедленно скажи мне: есть на острове драгоценности или бриллианты? Или нет? А дальше дуй свою любовь. Пойми, доне надо украсить свой брачный чертог. Старпом кинул камень в груду других камней. Брошенный долго скакал, отталкиваясь боками то от одного камня, то от другого. Вдруг приник к какому-то, и снова явились брызги искр, дым, шипенье, пламя и в пламени новые огненные мужчина и женщина. Как мы ни кашляли, как ни кричали, эти двое не обращали на нас внимания, они сгорали, обнимая друг друга, уходили все выше в небо, в нимбы, в бездну, и наконец откуда-то из запод-небесья раздался слабый крик: - Бриллиантов нету! - А где они? А где? - кричал старпом, но огненные любовники пропали в космических сферах. - Надо бы еще попробовать, - вздохнул старпом. - Интересно, где же все-таки бриллианты? - Так вы весь остров сожжете, - сказал капитан. - Ладно, пробуйте в третий раз. Последний *. Глава XLVIII. В рассол! Старпом взял в руки третий камушек и только размахнулся, как лоцман сказал: - Позвольте, а что это у вас все старпом да старпом камни бросает? Дайте и мне попробовать, я тоже люблю наблюдать огненные любовные игры. Пахомыч, отдай булыжник! - Да здесь их полно, - отвечал старпом. - Бери да бросай! - Передайте этот булыжник лоцману, - приказал капитан. - Я не позволю сжечь в любовной игре весь этот остров. К тому же посмотрите-ка на те два главных камня, которые венчают всю эту пирамиду. Да, мы совсем забыли про два огромных камня - черный и красный - огромнейшие яйца на макушке острова. - Смотрите, какая между ними узкая щель, - продолжал капитан. - Не дай Бог их сдвинуть, представляете себе, что тут начнется?! Догадываетесь? Так что, лоцман, кидайте этот небольшой булыжник и - хорош. Лоцман схватил булыжник и шмякнул им в какой-то камень неподалеку от нас. Слишком уж близко ударил лоцман, и сам ошпарился, и нам пришлось отбежать на несколько шагов. С шипеньем и клекотом явились перед нами новые фигуры: мужчина и женщина. Они кинулись друг к другу, но тут же отпрянули в стороны. Мужчина снова кинулся к ней, но женщина оттолкнула. - Нет-нет, - повторяла огненная женщина, - я с тобой обниматься и сгорать на пару не собираюсь. - В чем дело? - сокрушался огненный человек. - Ты мне совсем не нравишься. В тебе больше дыму, чем огня. И действительно, новоявленный воспламенившийся пылал не так активно, он скорее тлел, и если до колен ноги его были раскалены как угли, то выше он совсем терялся в дыму и в копоти. - Коптишь, брат, слишком коптишь небо, - объясняла женщина. - Я лучше сольюсь в игре с кем-нибудь из этих джентльменов, ну хотя бы с тем, кто бросил в меня камень. Вполне приличный человек и, кажется, лоцман. Сейчас возьму, сожму и сожгу его в своих любовных, объятьях. И она, играя призрачным алым бедром, направилась к лоцману. - О нет! Только не это! - вскричал потрясенный лоцман. - Я не люблю огненных ристалищ, терпеть такой любви не могу! У меня уже была одна, которая сожгла вор душу, хватит! Целуйте капитана или старпома! Да и чин-то у меня маленький. Всего-навсего лоцман! - О нет! - твердила женщина, протягивая к лоцману жаркие длани. - Ты бросил в меня камень! Ты разбудил! Ты! - Эй, девушка! - крикнул старпом. - Извините, вы не подскажете нам, где тут у вас драгоценности? А? - Вот они, драгоценности, - говорила девушка, оглаживая свои бедра, чресла, перси, ланиты, флегмы, гланды и шоры. - Вот перлы! - А другие? - крикнул старпом. - А другие у него, - указала она на лоцмана огненным пальцем и буквально ринулась к нему. Шлейф раскаленной пыли взметнулся над нами, а лоцман, как сидел, так неожиданно и подпрыгнул и бросился в воды океана. Он вынырнул довольно далеко от берега, как следует отфыркался и закричал: - Иди сюда, кобылка моя! Иди сюда, о полная перлов! О, какие объятья я тебе приготовил! Волна! О волна - соленая перина моей любви, сотканной из крови, пота, соли и огня! Прими мою огненную подругу! - Фу, подонок, - плюнула огненная любовница. - Какой у вас, оказывается, хитроумный и противный лоцман. Такой действительно проведет караван верблюдов в игольное ушко. Спрятался от жара сердца в соленый холодок. В рассол! В рассол! Огорченная, металась она, заламывая руки, и наконец всосалась обратно в камень. - Ну, а мне-то что ж теперь делать? - ныл дымный мужчина. - Куда мне деваться? Никто меня не любит, никому я не нужен. Поджарьте хоть на мне шашлык или вскипятите чайник. Ну, мы добродушно повесили чайник на нос дымному мужчине, дождались, пока он закипит, заварили краснодарского и долго сидели вокруг обиженного судьбой любовника, как будто возле костра. Попили чайку, спели несколько песен. - Подвесьте еще чего-нибудь, подвесьте, сварите, накалите, просушите. Я хочу быть полезным. - Нечего, брат, нам больше вешать, - сказал старпом. - Извини. Была бы уха, мы бы тебе уху на ухо повесили. К вечеру отправились мы на "Лавра" и долго смотрели с борта, как дотлевает на берегу неудачный любовник. Глава XLIX. Ненависть ***** - Я что-то ненавижу, а что именно - позабыл, - обмолвился однажды лоцман Кацман. ................................................................................... Глава L. Ведра и альбомы (Остров Гербарий) Ведра и альбомы (Остров Гербарий) ............................................................................... - Эх, Старпомыч, - рассмеялся капитан, - зато многое находим! Подумаешь, ерунда: кто ищет, тот всегда найдет. Он знает, что ищет, и находит это. Для меня эта пословица устарела. Я - ничего не ищу, я только нахожу! ............................................................................... - Эй, на острове! - крикнул Пахомыч, изрядно притормозив ручным кабельстаном. - Чего изволите? - высунулся все тот же борджовый лик. - Ну как вы тут? Засушиваете, что ли? - Не всегда, - послышалось в ответ, - только если уж очень мокрые. - А потом чего делаете? - В ведра складываем. - В какие еще ведра? - В эмалированные. С крышкой. - А не в альбомы? - В какие альбомы? - Вот хрен морской, - плюнул Пахомыч. - Ты ведь сам орал: "Гербарий! Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо! - Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра. - Ну вот, нэп, - вздохнул старпом, вытирая плот собла *. - Изволите видеть... добороздились... гербарий хренов... ............................................................................... ........Демонкратии.......... ............................................................................... Солить мы их не стали, а просто нанизали на суровые нитки и развесили между мачтами сушить. Они долго болтались под соленым морским солнцем, хорошо провялились, и мы любили, бывало, выпить портеру и закусить вяленым гербом *** ***. Глава LI. Порыв гнева Остров, на котором ничего не было, мы заметили издалека и не хотели его попусту открывать. - А чего его зря открывать? - ворчал Пахо-мыч. - На нем ни черта нету. Только пустые хлопоты: спускай шлюпку, суши весла, кидай якорь, рисуй остров, потом все обратно поднимай на борт. Ей-богу, кэп, открытие этого острова - чистая формальность. Просто так, для числа, для количества, для галочки. - Для какой еще галочки? - спросил Суер. - Ну это, чтоб галочку в ведомости поставить, мол, открыли еще один остров. - В какой еще ведомости? - спросил капитан. - Извините, кэп, ну это в той, по какой деньги получают. - Какие еще деньги? - свирепея, спрашивал сэр Суер-Выер. - Рубли, сэр, - ответил, оробев, старпом. Он как-то не ожидал, что его невинные размышления насчет галочки могут вызвать такой гнев капитана. Я-то давно уж предчувствовал, как медленно и неотвратимо где-то зреет гнев. Как змееныш в яйце раскаленного песка, как зародыш грозы в далекой туче, как клубень картошки, как свекл, как жень-шень, как образ в бредовом мозгу поэта, совсем неподалеку от нас созревал гнев. В ком-то, в одном из нас, но в ком именно, я не мог понять, хотя и сам чувствовал некие струны гнева, готовые вот-вот во мне лопнуть. - Рубли, сэр, рубли... - Какие еще рубли? - ревел Суер. Старпом совершенно растерялся, он мыкался и что-то мычал, но никак не мог разъяснить, какие по ведомости получаются рубли. Уважаемый же наш и любимый всеми сэр расходился все сильнее и сильнее, по лицу его шли багровые пятна и великие круги гнева. - Рубли! - хрипел он и не мог расслабить сведенные гневом мыщцы. Очередной приступ гнева потряс его, спазм гнева охватил его, конвульсии гнева довели до судорог гнева, до пароксизма и даже оргазма гнева. - Рубли! Для галочки! Старпому! Немедленно! Прямо сюда! На палубу! Мы выволокли из трюма сундук с рублями, сунули старпому ведомость. - Ставьте галочку, старпом! Ставьте! Мы с вами в расчете! Вы у нас больше не работаете! Уволены! Вот вам ваши рубли! Ставьте галочку! - Ой, да что вы, сэр! - совсем потерялся Пахо-мыч. Он никогда не видел капитана в таком гневе, и мы наблюдали впервые. - Поверьте, сэр, я ничего такого... я же не против... а насчет галочки, так это я... - Галочки! ревел капитан. - К чертовой матери эту галочку! Вы уволены и списаны на берег. - На какой же берег, сэр? - уныло толковал старпом. - Придем в Сингапур, тогда... - Вот на этот самый, - приказывал Суер, - на этот, на котором ничего нет. Пускай теперь на нем будет списанный старпом! Давайте-давайте, не тяните! Считайте свои рубли, ставьте галочку и - долой... Задыхаясь от гнева, Суер спустился в кают-компанию. С палубы слышно было, как он сильно булькнул горлом в недрах фрегата. - Вермут! - догадался матрос Петров-Лодкин. - Что еще? - гневно переспросил старпом. - Ах, извините, старп! Херес! - То-то же, дубина! - в сердцах сказал Пахомыч, присел на корточки и стал считать деньги. - Слез он на берег или нет? - послышалось из недр. - Слезает, сэр, слезает, - крикнул я. - Сейчас досчитает до двух миллиардов. - Галочку поставил? - Еще нет, сэр! Вот-вот поставит! В недрах фрегата послышался орлиный клекот, и новая эпилепсия капитанского гнева потрясла фрегат. Один рубль тяжело на палубе шевельнулся, зацепил краешком вторую бумажку, третью... Некоторое время недосчитанные рубли неистово толкались, наползали друг на друга, обволакивали, терлись друг о друга с хрустом, складывались в пачки и рассыпались и вдруг сорвались с места и взрывом охватили мачты. Они летели к небу длинной струей, завивались в смерчи, всасываясь в бездонные дыры между облаками. - Ставьте же скорее галку, старп! Скорее галку! - орал Петров-Лодкин. Старпом, задыхаясь, дергал гусиным пером и никак не мог попасть своей галочкой в нужную графу. - Помоги же! - умолял он меня. Я содрал с него двенадцать процентов и сунул какую-то галку в графу. - Все в порядке, сэр! - крикнул я. - Галочку поставили! - Вон! - проревел Суер, и порыв капитанского гнева вынес нашего Пахомыча на остров, на котором до этого совершенно ничего не было. Глава LII. Остров, на котором совершенно ничего не было Жесткие судороги капитанского гнева по-прежнему сотрясали корабль, хотя Пахомыча уже не было на борту. Понимая, что порыв угасает, мы все-таки опасались новых приступов и все, кроме вахтенных, расползлись по своим каютам. Я спрятался за хром-срам-штевень, наблюдая за Пахомычем. Старпом прохаживался по острову, на котором совершенно ничего не было. Растерянно как-то и близоруко бродил он с матросским сундучком в руке. В сундучке лежало его жалованье и полный расчет. - Эгей! - крикнул я. - Эй! - отозвался старпом. - Ну что там, на острове-то? - А ничего, - отвечал старпом. - Ничего нету. - Неужели совсем ничего? - Да вроде ничего... Как-то непонятно, не по-людски... - Ну может, хоть что-нибудь там есть? - Да пока ничего не видно, - отвечал Пахомыч. - Ну а то, на чем вы стоите, что это такое? Не земля ли? - Черт его знает, - отвечал старпом. - Вроде не земля... такое какое-то... ничто. - Может, песок или торф? - Да что ты говоришь, - обиделся Пахомыч, - какой песок? Ни черта тут нету. - Ну а воздух-то там есть? - спросил я. - Какой еще воздух? - Ну, которым ты дышишь, старый хрен! - Дышу?.. Не знаю, не чувствую... кажется, и не дышу даже, во всяком случае, воздуха-то не видать. - Эва, удивил, - вмешался неожиданно мичман Хренов, который, оказывается, сидя в бочке, прислушивался к разговору. - Воздуха нигде не видать. Он же прозрачный. Отвечайте толком, есть там .воздух или нет? - Нету, - твердо решил старпом, - и воздуха нету. - Ну уж это тогда вообще, - сказал лоцман Кац-ман. - Заслали нашего старпома... Эй, Пахомыч, да может, там где-нибудь пивной бар или бренди продают? - Да нету ничего, - уныло отвечал старпом. - Главное - денег до хрена, а тратить не на что. Я уж хотел было где-нибудь сушек купить или сухарей, а ничего нигде нету. - Пустота, значит, - сказал Хренов. - И пустоты вроде нету, - отвечал Пахомыч. - Натура абхоррет вакуум, - сказал Кацман. - Природа не терпит пустоты. - Оказывается, терпит, - сказал Пахомыч. - Натура терпит даже и отсутствие пустоты. Вот я сейчас и нахожусь там, где ничего нету, даже пустоты. Только я тут и сундук с деньгами. - Этого вполне достаточно, - сказал вдруг наш капитан сэр Суер-Выер, неожиданно появляясь на палубе. - Пахомыч с деньгами - это уже Бог знает сколько! Несчастный остров, на котором совершенно ничего не было, вдруг так многообразно разбогател. В сундуке - полно денег, а в Па-хомыче - бездна разума. Даже на острове Цейлон нет подобного богатства... Впрочем, не думайте, что я так уж быстро остыл. Да, да, не думайте! Поостыл немного - это верно, да и то скажите спасибо хересу. - Сэр, - сказал Пахомыч, - дозвольте вернуться на корабль и поблагодарить херес лично, с глазу на глаз. - Ничего, не беспокойтесь, я ему передам ваши приветы... а вам, старпом, я вот что посоветую... поищите как следует, вдруг да и найдете на этом острове что-нибудь. - Что именно искать, сэр? - А вот этого я не знаю. Не может же быть, что на нем совершенно ничего нет. Должно быть хоть что-нибудь в каких-нибудь кустах. - Да нету же и кустов, сэр! - воскликнул старп со слезами в горле. - Ищите! - настоятельно порекомендовал капитан. - А если ничего не найдете, так и останетесь на этом острове, как единственный признак наличия чего-то в пространстве. - Сэр! Сэр! Я лучше здесь оставлю рубль! Этого вполне достаточно! Пространство будет заполнено! - Одним рублем? - усмехнулся Суер. - Нет, старпом... ищите! - Сэр! - негромко сказал я. - Это ведь невыполнимая задача. Ведь нету совершенно ничего. Посмотрите на него, сэр. Пахомыч действительно бродил по острову, шарил, как слепец, рукою в пространстве, придерживая левой сундучок. - Ты думаешь, что он ничего не найдет? - спросил капитан, скептически оглядывая меня. - Да ведь невозможно, сэр! На острове совершенно ничего нет: ни земли, ни травинки, ни воздуха... ни даже пустоты... только ничто. - Да? Ну тогда ответь мне на один вопрос. На острове ничего нет, а как же мы его видим? - Я и сам в недоумении, сэр. Вроде ничего нету, а мы что-то видим. - В том-то и дело. Мы видим НЕЧТО. Подчеркиваю: видим НЕЧТО. Только не знаем, как это называется, но оно ЕСТЬ! Я вперился в пространство, пытаясь разобраться, что же я, собственно, вижу. И видел какой-то вроде бы остров, зигзаги и точечки, звездочки в крапинку или мокрые капельки, туманные полосы, оранжевую суету сует, шелуху шепота, чешую неясных движений, какое-то вливание... действительно, НЕЧТО, а вот что именно - неясно. - Ну и что ты скажешь? - спрашивал капитан. - Как все это объяснить? Как назвать? - Затрудняюсь, сэр. НЕЧТО - самое точное слово. - И даже очень хорошее слово, - сказал капитан. - Хорошее, потому что - точное! Понял? Нам кажется, что НЕЧТО - расплывчатое слово, не может быть точным, а оно - точное! А теперь я выскажу тебе одну свою великую догадку: во всяком НЕЧТО имеется ЧТО-ТО. Капитан закончил свое могучее рассуждение, и не успел я еще осмыслить его, как на острове, на котором ничего не было, послышался какой-то шум, всхлипыванья, плач и сдавленный крик Пахомыча: - Нашел! Глава LIII. Е мое О Боже, Боже, Боже мой! Спаси и сохрани нас, ищущих, не знающих что, и видящих НЕЧТО, не понимая, что это такое! Не во тьме, не во мгле, не в свете, не в пустоте, не в наполненности, не в тумане и не в пелене, а только в том, что можно было бы назвать НЕЧТО, стоял наш старпом и кричал полушепотом: - Нашел! Нашел! Сундучок с деньгами, полный свой расчет и жалованье, он грубовато пнул пяткой и прижимал к груди найденное, какой-то белый сверток или даже большой кулек. - Сахар, что ли? - сказал было Хренов, но тут же фрикусил безык. Сэр Суер-Выер определенно растерялся. Я лично видел, как пальцы его сжимались и разжимались, как будто искали что-то возле карманов брюк. Находка старпома, очевидно, потрясла его, а, может, еще сильней потрясла собственная догадка: там, где ничего нет, все-таки что-то имеется или может вдруг зародиться, возникнуть и явиться перед нашим взором. - Лафет! Лафет! - шептал капитан, нервничая пальцами у брюк. Никто из нас никак не мог догадаться, о чем это бессознательно бормочет сэр, мы растерянно переглядывались, наконец меня осенило, и я пододвинул капитану пушечный лафет, на который он и присел в изнеможении. Да, я понимал эту внезапную опустошенность и бессилие капитана. Порыв гнева измотал его до основания, великая догадка и находка старпома вовне осязаемого потрясли разум. Он знал, он догадывался, он предвидел, он ожидал и жаждал этого и все-таки был потрясен! И все мы были потрясены, но, конечно, не с такой силой, ибо разум наш был форматом поменьше, пожиже, похилей. Жидкий разумом Хренов даже вынул фляжку из нательного пиджака и глотнул бормотухи. - Шлюпку! - скомандовал я. - Шлюпку за старпомом! Матросы во главе с Веслоуховым бросились выполнять команду, скинули шлюпку, заплюхали веслами. Сэр Суер-Выер благодарно сжал мое запястье. Рука у него была влажная, горячая и сухая. Шлюпка повернулась, развернулась и вот уже двинулась обратно к "Лавру". На носу стоял старпом, полный смысла и одухотворенности. Белый сверток он прижимал к груди. Сундучок свой с деньгами он совершенно забросил, и остров, на котором ничего не было, запросто мог оказаться островом рублей, да матрос Вампиров в последний момент подхватил сундучок с собою в шлюпку, и остров остался в своем первозданном виде, если, конечно, не считать свертка, везомого на "Лавра". Торжественно взошел на борт наш тертый старпом и протянул находку капитану. Суер принял ее с поклоном, быстро развернул белые материи, и мы увидели младенца. Завернутый в одеяло, он спал, доверчиво прижимаясь к жесткому кителю нашего сэркапита-на. - О! - восклицали мы. - О! - У! - сказал Чугайло, тыча в младенца своим дубовым пальцем. - А? - спрашивал лоцман Кацман. - Э, - тянул мичман Хренов. - Ы! - выпятился Вампиров. - И, - хихикнул Петров-Лодкин. - Е, - предложил стюард Мак-Кингсли, вынося поднос фужеров сахры. - Е, - добавил я, почесав в затылке. - Е мое. - Ю! - воскликнул капитан, догадываясь, кого мы заимели на борту. Он поднял высоко находку, показывая команде, и тут уж младенцу ничего не оставалось, как немедленно проснуться, открыть глазки, зевнуть, почесаться, потянуться, сморщить носик, нахмурить лобик и отверзть уста: - Я! Глава LIV. Род Скрип и шелест, шлеп и гомон, тыканье пальцами, засал