молекульному ведомству, сунули бы в бонбу... Бескудников, говоришь? А-а. Его тут давно ждут. Большая гадина. Что говорит - все врет. Он родился в тысяча девятьсот... - Хватит, - сказал вдруг наш капитан сэр Суер-Выер и захлопнул крышку погреба. - Открыли остров, но закроем люк. Думаю, что все эти беседы под землей проходят однообразно и кончаются одинаково, иначе на это дело не брали бы таких долдонов, как Дыбов. - Пора на "Лавра", - сказал старпом. - Хочется напоследок осушить еще рюмочку, да не знаешь, за чье тут здоровье пить. За хозяев как-то не тянет. - Можно выпить за здоровье лоцмана, - предложил вдруг я. - За меня? - удивился Кацман. - С чего это? Почему? Это что - намек на что-нибудь? Зачем ты это сказал?? Нет-нет-нет! Не надо за меня пить! - Ну ладно, - сказал я, - выпьем тогда за старпома. - Что же это ты так сразу от меня отказываешься? - обиделся Кацман - Сам предложил - сразу отказался. Так тоже не делают. - Ну давай вернем тост, выпьем за лоцмана. - Да не хочу я чтоб за меня пили! С чего это?!? - Слушай, - сказал я, - скажи честно, чего ты хочешь? - Молоки селедочной, - сразу признался Кацман. - Бело-розовой. Да ее всю Дыбов засосал. Глава LXXXII. Лик "Лавра" Средь сотен ошибок, совершенных мною в пергаменте, среди неточностей, нелепостей, умопомрачений и умышленных искажений зияет и немалый пробел - отсутствие портрета "Лавра Георгиевича". То самое, с чего многие описатели плаваний начинают, к этому я прибегаю только сейчас, и подтолкнули меня слова нашего капитана: - Что-то я давно не вижу мичмана Хренова. - Да как же, сэр, - ответил старпом. - Вы же сами сослали его за Сызрань оросительные системы ремонтировать. Капитан а досаде хлопнул рюмку и попросил призвать мичмана поближе, а я решился немедленно все-таки описать наш фрегат. Верней, совершить попытку невозможного, в сущности, описания. Как всякий парусный фрегат, наш любимый "Лавр Георгиевич" (был статен, величав, изыскан, фееричен, призрачен, многозначен, космично-океаничен, волноречив, пеннопевен, легковетрен, сестроречен и семистранен. Никогда и никто и никаким образом не сказал бы, глянув на "Лавра Георгиевича", что это - создание рук человеческих. Нет! Его создало все то, что его окружало - океан, небо, волны и облака, ветер и альбатросы, восходящее солнце и заходящая луна, бред и воображение, явь и сон, молчание и слово. Даже паруса или полоски на матросских тельняшках были его авторами никак не менее, чем человек, который в эту тельняшку вместительно помещался. И в лоб, и анфас, и в профиль наш фрегат смотрелся как необыкновенное явление природы и вписывался в наблюдаемую картину так же естественно, как молния в тучу, благородный олень - в тень далеких прерий, благородный лавр - в заросли катулл, тибулл и проперций. Три мачты - Фок, Грот и Бизань, оснащенные пампасами и парусами, во многом определяли лик "Лавра" и связывали все вокруг себя, как гениальное слово "ДА" связывает два других гениальных слова - "ЛЕОНАРДО" и "ВИНЧИ". Тремя главнейшими мачтами облик "Лавра", однако, не исчерпывался, и наш капитан сэр Суер-Выер, когда имел желание, добавлял к Фоку - Строт, ко Гроту - Эск, с Бизанью же устраивались еще большие сложности. Если капитан хотел кого-то наказать, он ссылал куда-нибудь "а сенокос или на уборку картофеля именно за Бизань, а если этого ему казалось мало, ставил тогда за Бизанью дополнительную мачту - Рязань, а если уж не хватало и Рязани, ничего не поделаешь - Сызрань. Высоту мачт с самого начала мы решили слегка ограничить, могли их, конечно, удлинить, но до каких-то человеческих размеров, ну, короче, не до страто же сферы. Что до подводной части, тоже немного играли - туды-сюды, чтоб на рифы не нарваться. Вот почему ватерлиния все время и скрипела. Ну да мы ее смазывали сандаловым спиртом, мангаловым мылом, хамраями, шафраном и сельпо. - Ну так что там Хренов? - спросил капитан. - Почему не видно его? - Никак не может из-под Сызрани выбраться, - доложил старпом. - Дожди, дороги размыло, грязи по колено. - Ну ладно, - сказал наш отходчивый капитан. - Разберите пока что Сызрань, а заодно и Рязань, только Бизань не трогать. Матросы быстро выполнили все команды, и мичман Хренов оказался в кают-компании, весь в глине, небритый, в резиновых сапогах. - А восемь тыщ они мне так и не отдали, - сказал он неизвестно про кого, но, наверно, про кого-то под Сызранью. Глава LXXXIII. Некоторые прерогативы боцмана Чугайло После острова особых веселий капитан наш ни за что не хотел открывать ничего нового. - Утомление открывателя, - объяснял он, полулежа в креслах. - Повременим, передохнем, поплаваем вольно. Но поплавать вольно нам особенно не удавалось, потому что все время мы натыкались на острова самые разнообразные, как в прямом, так и в переносном смысле. Ну вот, скажем, в прямом смысле наткнулись мы на остров, на котором двигательную любовную энергию превращали в электрическую. - Это что ж, половую, что ли? - спросил вдруг тогда боцман Чугайло. - Да что вы, ей-богу, боцман, - недовольно прервал старпом. - Сказано двигательную любовную - и хорош! Да, так вот у каждого домика там, на этом острове стоял врытый электрический столб, на котором висел фонарь. Кой-где фонарики светились вовсю, где тускло мерцали, а где и не горели вовсе. - Это уж такой практицизм, что дальше некуда, - неудовольствовал сэр Суер-Выер. - Нет для них ничего святого. Не стану открывать этот остров. - Но все-таки, капитан, - допытывался изящный в эту минуту лоцман, - если б вы открыли остров, то в какой бы домик вошли? - Где фонари горят! - влез неожиданно боцман Чугайло. - Чтоб горели ярче! Люблю свет! Долой тьму! - Боцман! - прикрикнул старпом. - Замри! - Да нет, мне просто интересно, - оправдывался Чугайло, - как они ее превращают, системой блоков или приводными ремнями? - А я бы пошел туда, где не горит, - внезапно сказал мичман Хренов. - Это еще почему же? - спросил Суер, недовольный, кажется, тем, что слишком рано вызвал мичмана из-под Сызрани. - Объясняю, кэп, - с некоторой фамильярностью сказал мичман. - Там, где не горит, там скорей всего выпивают. Выпили бы по маленькой и фонарик зажгли. - Эх, молодость, - отвечал на это сэр Суер-Выер. - Как для вас все просто, все ясно. А ведь настоящая любовь должна мерцать... манить издали, внезапно загораться и снова тлеть, то казаться несбыточной, то ясной и доступной... как светлячок... звездочка... бабочка... Сэр Суер-Выер слегка размечтался, в глазах его появилось было... впрочем, ничему особенному появиться он не позволил. - Остров открывать не будем, - твердо сказал он. - Я вовсе не уверен, что мы кому-нибудь там нужны. Да нас просто-напросто и на порог не пустят. Полный вперед! - Эх, жалко! - плюнул боцман. - А мне так хотелось ну хоть бы часть своей половой энергии превратить в электрическую. А потом попался нам остров ведомых Уем. И мы даже вначале не поняли, что это за такое?!?! Вошли в бухту, шарахнули по песку салютом, вдруг - на берег вылетают с десяток непонятных каких-то фигур. Вроде люди как люди, а впереди у них что-то вроде пушки на колесах приделано. - Вы кто такие? - они орут. - Откуда? - А вы-то кто? - боцман в ответ орет. - А мы - ведомые Уем. - Чего-чего? - говорит боцман. - Ничего не ясно! А это что за штука, впереди-то у вас приделана? - А это и есть - Уй! - островитяне орут. - Куда прикажет - туда и бежим. - Неужто удержаться не можете? - Не можем. - Капитан, - недовольно сказал тут лоцман, - почему вы отдали боцману прерогативу разговора с этими ведомыми Уем? - Да пусть берет себе эту прерогативу, - сказал капитан. - Мне еще только этой прерогативы не хватало. - Эй, ребята, - орал по-прежнему боцман, держа свою прерогативу. - А почему Уй-то ваш вроде пушки? - Да как почему? Стреляет! Тут какой-то из Уев на берегу заволновался, куда-то нацелился, и вдруг все островитяне унеслись вскачь, ведомые своими Уями. - Уй-ю-юй! - кричали они. Все это напомнило мне весенний московский ипподром, гонку орловских рысаков на таратайках. Короче, и этот остров сэр Суер-Выер решил не открывать. - Не понимаю, в чем дело, сэр, - сказал я. - Я бы все-таки открыл этот островок, немного пообщался с туземцами. - Тебе-то это зачем? - В интересах пергамента. Все-таки остров ведомых Уем, это могло бы привлечь к пергаменту внимание прессы и пристальный общественный интерес. - А вдруг да под прицелом этих чудовищ окажется кто-нибудь из экипажа или, не дай Бог, сам фрегат, разнесут же в щепки своими Уями. - Да что вы говорите! Помилуйте, сэр! Фрегат вряд ли может быть предметом любопытства такого рода. - Кто знает, друг - ответствовал капитан. - Я все должен предусмотреть. Лично я встречал человека, которого приводила в неистовство выхлопная труба немецкого автокара "Мерседес-Бенц". - Под газом или без? - спросил неожиданно боцман Чугайло. - Старпом, - ответил на это капитан, не глядя на боцмана, - мне кажется, что боцман слишком уж растягивает данные ему прерогативы. Этот остров мы уже миновали, ну, а следующий... следующий пусть открывает боцман Чугайло. Глава LXXXIV. Остров боцмана Чугайло - Я? Мне?!?! За что? - немедленно подпрыгнул боцман. - Зачем это мне нужно что-то открывать? Хватит с меня сухой груши! Набегался вдоволь! - Да нет, боцман, не волнуйтесь, - сказал капитан. - Сухая груша - это была просто шутка. А тут уж мы подберем остров вам по нраву, по душе. Вы только подумайте и скажите, какой бы вам остров хотелось открыть. Может быть, вам понравился какой-нибудь из уже открытых нами островов? - Что? - завопил боцман, боднув полубак. - Понравился?!?! Да провались они, все ваши острова! Видал я их! - Ну а какой бы остров вам хотелось? - Кому? Мне? А вы что, позволите? - Позволим. - Открыть самому? - Ну конечно. - По рукам? - По рукам. - Прекрасно, - сказал боцман. - Давайте мне остров сокровищ. - Гм... - гмыкнул сэр Суер-Выер. - Гм... но ведь неизвестно, на каком из островов зарыто сокровище. Вон, скажем, виднеется какой-то остров, но кто скажет, есть на нем сокровище или нет? Неизвестно. - Вон на том, что ли, где стоит этот развалившийся сарай и баба сено огребает? На этом? Уж на этом-то ясно, что нету. - Это почему же? А вдруг под сараем зарыто сокровище? - Под сараем? - вытаращился боцман. - Под тем сараем? Он тупо глядел то на капитана, то на сарай, возле которого действительно какая-то баба огребала сено. - Ну да, под тем сараем, - пояснил капитан и для пущей точности указал пальцем на сарай. - Это у которого крыша дырявая и дверь отвалилась? На одной петле висит? - Там один сарай, - все более раздражался сэр. - Про него мы и говорим. - И под ним сокровище зарыто? - Да я не знаю, - сказал Суер. - Но почему бы нет? - Так что - копнуть, что ли? - Ну не знаю, боцман, это - ваше дело, ваш шанс. - Ну что ж, копну, пожалуй. - Валяйте. - Дайте мне лопату. - Это кто должен вам давать лопату? Я?!?! - О, простите, сэр! Это я вообще так, не сообразил. Где лопата? - Какая лопата? - Ну, которой мне копать. - Я должен вам подавать лопату? - О, простите, сэр... я как-то растерялся... сарай... баба... Эй, кто-нибудь, принесите сюда лопату. - А где она? - встрял килевой Кляссер, который в этот момент чистил киль. - Я ее давно ищу - киль чистить. - А чем же ты киль чистишь, рожа? - рявкнул боцман. - Акульей челюстью, босс. Эй, Вампиров! - крикнул боцман. - Где лопата? - Какая лопата? - Ты что, дурак? Нормальная лопата. - Которой копают? - Ну конечно, дубина! Давай сюда лопату! - Да где ж я ее возьму? - У тебя что? Нету лопаты? - Конечно, нету. На кой мне на фрегате лопата? - Молчать! Не ори! Дубина! Пупок! Говори: где лопату взять? - Может, кузнец скует? - Эй, кузнец! Где кузнец? Тащи сюда кузнеца! Слышь, кузнец, етит твою мать, где лопата? Где, говори, говорю, лопата? Что молчишь, чугун?! Котел!! Что ты там вообще делаешь? Гондон! Ендова! - Я-я-я-я... - дрожал корабельный кузнец, вытащенный из трюма на палубу первый раз в жизни, - я-я-я-я... корякую. - Корякаешь, пердило? Куй лопату! Скорее! Давай-давай-давай! Куй! - Эй, мужики! - послышался вдруг голос с берега. Баба, которая огребала сено, глядела на фрегат, отмахиваясь от слепней: - Вы чего там, лопату, что ли, ищете? - Ну да, лопату! - заорал боцман. o - Так здесь есть лопата. - Где она? Где? - Да эвон там - в сарае стоит. Глава LXXXV. Затейливая надпись - Не надо мне! - орал боцман. - Никаких матросов. Сам справлюсь! Догребу! Баба! Где лопата? В сарае? - Ага, - отвечала с берега баба. Боцман спрыгнул в ялик и быстро дорвал весла до берега. - Давай, баба, давай! Ну давай, говори, дура, где лопата?! Показывай, показывай скорей! - Да вон там... - Показывай, - орал боцман, увлекая бабу в сарай, - тут, что ли? - Да не тут... - Ага, вот она, лопата... так-так-так... слушай, а ведь хорошая лопата попалась, а?. лопата, говоришь, а я-то думаю, ну где же тут лопата? А она... вот-вот-вот... так-так-так... И больше мы боцмана не слышали, хотя и с немалым любопытством смотрели на сарай. Сарай, грубо говоря, не шевелился, но и баба из него, честно говоря, не выходила. Прошел час. Баба наконец вышла из сарая и, не глянув на фрегат, сказала как бы в воздух: - Червей копат... на рыбалку, што ль, собрался?.. Ой, - зевнула она, - прям, и не знаю, какая щас рыба?.. - И она продолжала огребать сено. Прошло еще минут десять. Из сарая вышел боцман. Под мышкой он держал что-то черное, сильно смахивающее на матросский сундучок, облепленный навозом. - Ну ладно, Настя, покедова, - сказал он. - Завтра жди об это же время, вернусь. С лещами. - Червей-то накопал? - Ага, - сказал боцман. - Полный сундук. И он погрузился в ялик, бодро дочесал до фрегата и явился на борт. - Порядок, сэр! - доложил он. - Остров открыл, так что можно плыть дальше. Все путем! - А что в сундучке? - спросил лоцман. - В каком сундучке? - А вот в этом, который вы откопали. - А, в этом? А это ведь мое дело. Это мой личный сундучок, господин лоцман, я ведь не знаю, что вы держите в своем сундучке. - Но на остров вы поплыли без сундучка искать сокровище, и если вы его нашли - обязаны нам показать. - Это так, - сухо подтвердил и старпом. - Уговор был только ОТКРЫТЬ остров, а про сокровище слов не было. Сокровище надо делить на всех! - Сэр капитан! - вскричал боцман и обрушился на колени около сундучка. - Разве мы так договаривались?! Вы сами предложили МНЕ открыть остров и копнуть. Я открыл, копнул, а чего откопал - это мое дело. Правильно я думаю, сэр? Наш капитан сэр Суер-Выер прошелся по мостику. Положение его было незавидным. Сокровищ тут явно хотелось многим и даже ему самому. - Один мужик, - сказал он, - вышел рано утром на овсяное поле и увидел: стоит медведь и жрет овес, лапами так огребает, огребает и в рот сует. Мужик от удивления крякнул, медведь напугался и в лес убежал. И с тех пор мужик этот всем рассказывал, как медведь овес ест. Он приводил на это место всех своих сельчан и приезжих, но больше с тех пор медведя никогда в жизни не видал. Итак, боцман, сундучок - ваш, и пока я здесь капитан - никто его не отнимет. Но интересно, ЧТО в сундучке. Покажите. Я имею право глянуть, ведь я сказал, где копнуть. - Отымут, сэр, - нервно икал боцман. - Отымут. - Открывайте! Под мое слово! - Слушаю, сэр! Сейчас, навоз отмою! Ковпак! Воды! Кочегар Ковпак подал воды, сундучок окатили и сразу увидели, что вокруг замочка, верней, вокруг дырочки для ключа, вьется по золотой пластинке какая-то затейливая надпись. Что именно написано и на каком языке, было непонятно. Рядом же с надписью, уже алмазом по платине, выгравировано было что-то вроде рыбы и вроде бы кружка пивная с пеною вразлет. Стали открывать сундучок. Совершенно естественно, он не открывался. Ключа никакого не было. Боцман ломал стамески и отвертки, требовал зубил, подцепливал крышку зубом - все без толку. - Кузнец! Куй! Чугун! Лом! Перка! Коловорот! Ни коловороту, ни перке стенки сундучка не поддавались, потому что сделаны были из металла черного дерева особой закалки, осмолки, пропитки и воронения. - Надпись надо прочесть! Надпись! В ней ключ к отмычке! Надпись терли пемзой и морскими губками, ворсом и траурными лентами и в конце концов все-таки оттерли. Она была гравирована особой фрезью, и буковки похожи были порою не только на жучков, но и на пирожки с капустой. Звучала надпись несколько издевательски, но все-таки в ней был и некоторый смысл: Чем пить, поедая отдельных лещей. Купил бы ты лучше нательных вещей. Глава LXXXVI. Лещ Даже удивительно, до чего же обиженно надулись губы у боцмана Чугайло. - Кто?!? - заорал он. - Я купил? Нательных? Какой здесь ключ?!? - Мда-с, - сказал и Суер-Выер, - ключа в этих стишках пока не видно. А вы как думаете, старпом? - Пить надо меньше - вот что ясно. А будешь меньше пить - больше денег сэкономишь, и не надо тебе будет никаких сокровищ. Вот что я понял, читая эту идиотскую надпись. Все! Фор-марсовые, по вантам, товьсь! - Ну а вы, лоцман? - Видите ли, сэр, - пожал плечами лоцман, - автор этих стишков, конечно, и автор того содержимого, что в сундучке. Там, очевидно, много денег, и он предупреждает человека, который найдет сокровище, чтоб все не пропил, а купил хоть что-нибудь из обмундирования. Сундук надо открывать, но боцману - только, скажем, две доли. - А ты что скажешь, мой друг? - И сэр Суер-Выер понимающе глянул на меня. - Если вы не возражаете, сэр, интересно вначале выслушать мнение юнги. У него симпатичный ум, сэр, весьма симпатичный. - Господин Ю, просим. - Дорогой сэр! - вскричал юнга. - Я скажу вам, что эта надпись - великолепные стихи! Мало того, я хотел бы прочитать еще хоть пару строк того же автора! - Ясно, - процедил Суер. - Юнгу выслушали, - и он снова посмотрел на меня. Я почувствовал себя зубром, загнанным в угол, и у меня был единственный шанс - бодаться. - Не понимаю, сэр, почему я? Есть еще и мичман, и другие члены экипажа. У всех у них очень развитый, резкий, острый, едкий, проницательный... - Хватит, хватит, - прервал Суер. - Спросим мичмана. Нам известен его острый, резкий, практичный, пахучий, безжалостный... - Дело темное, - сказал мичман Хренов. - Автор, видно, был рыбак и не дурак выпить. Пропил, видно, все, но в сундучке кой-что на черный день оставил. После помер, ключ потерялся. Выход один - ломать. Матросам по рублю на водку, всем по доле, капитану две, боцману - полторы. - Больше я никого слушать не намерен, - сказал сэр Суер-Выер и требовательнейшим образом посмотрел на меня. - Говори. - Капитан! Осталась мадам Френкель! - Мадам занята. Исполняет свой глагол. Толкуй! - Что значит "толкуй"?! Я не знаю, как истолковать эту надпись, я бы сразу сказал, если б знал. Думать надо, черт подери! Принесите мне леща и нательную вещь. Мне сразу принесли новую тельняшку, а вот копченого леща искали долго. Принесли, я говорю: - Подлещик. А нужен именно ЛЕЩ. Принесли другого. - Это, - говорю, - уже не подлещик, но еще и не ЛЕЩ. Это - ляпок. Наконец принесли нормального леща, кила на полторы. - На табличке, - поясняю экипажу, -: кружка с пеной над бортом. Не пиво ли? - Пиво! Пиво! - загомонил экипаж. - Прошу подать кружку с пеной в полгротмачты! Дали. Ну что ж, я надел тельняшку. Сел попросту на палубу и стал неторопливо выламывать лещевые плавники, прихлебывая из кружки. - В чем же смысл, - думал я, - в чем сногсшибательный смысл этого простецкого стихотворения: Чем пить, поедая отдельных лещей, Купил бы ты лучше нательных вещей. Глава LXXXVII. Сергей и Никанор Икра, хочу вам доложить, была неплохая. Икряной лещ попался, и я поначалу только с икрой и разбирался, даже горькие ее кончики, ну такие, вроде саночки детские, и те не выбросил. Ребра обсосал, а когда приступил к спинке, тут на меня стали наседать зрители. - Говори смысл надписи, - покрикивали некоторые, вроде Ковпака. Я прямо и не знал, что с ними делать, никак не давали леща дотаранить. Стал отводить удар. - Вы знаете мою мечту? - спросил. - Не знаем! -орут. - Так вот, я мечтаю увидеть человека, который умнее меня. Понимаете? - Да что такое, - орут. - Неуж такого нету? - Не знаю, - говорю, - может, и есть. Мечтаю увидеть и поговорить, да все никак не встречаю... вот такая мечта... - А Суер, - орут, - Выер? - А если он умнее, пускай и надпись трактует. - Тельняшка давно на мне, - ответил Суер, - а леща ел только ты, так что у тебя передо мной преимущество - съеденный лещ. На весах мудрости мы равны, но лещ перевешивает. Толкуй! - Ну что ж, друзья, - сказал я откровенно, - смысл я, признаться, понял, еще когда вы леща искали и за пивом бегали, но отказаться от леща тоже не мог. Так вот вам, смысл этого стихотворения заключается в том, что СМЫСЛА НЕТ. - Хреновина! Это не толкование! А как же ЛЕЩ? - Нету смысла. Как вы сами видели, я и ПИЛ, и ЛЕЩА ел, и НАТЕЛЬНУЮ ВЕЩЬ вы мне сами подарили, я имел все, несмотря на призыв поэта не пить, а покупать. А насчет сундучка вот что: во-первых, это не сундучок, а вроде ларец, такие ларцы делали для богатых дам минувшего времени, открыть их можно было просто ноготком. У меня нету дамского ногтя, но есть рыбья кость. Попробуем, - и я взял обсосанное и сомкнутое с хребтинкой ребрышко леща и сунул в замочную скважинку. Тыркнул, тыркнул - не получилось. - Э-э-э-э, - заэкали на меня во главе с лоцманом, - какой фрак выискался, умней него нету, косточкой, дескать. Я помочил кость в пиве - покарябал внутри, еще помочил, еще покорябал, и вдруг послышался звук "чок" - и полилась дивная музыка Моцарта и Беллини, прекраснейшая сюэрта, написанная для валиков на колокольчиках. Под бемоли сюэрты крышка стала приоткрываться, и из глубины волшебного сундучка поднялись две изысканных фигуры. Одна - в богатом халате, в красной феске с тюрбаном, другая - в клетчатых брюках, полосатой шляпе. И фигуры, кланяясь друг другу, изысканно вдруг заговорили - оказывается, в сундучке был спрятан органчик. Звуки их голосов я и вынужден записать здесь в виде короткой и благонравной пьески. - Из дальних ли морей Иль синих гор Любезный ты вернулся, Никанор? - Из Турции приехал я, Сергей, Привез ушных Серебряных серьгей. - Где ж серьги те? - Да вот они в ларьце, Который формою похож на букву "Це". - О, красота! Диковина! Неуж Они послужат украшеньем уш? - Весьма послужат! Посмотри, мой друх, Какая красота для женских ух! Смотри, какие на серьгах замочки! - С такою красотой, Засунутою в мочки, Они весьма нас будут соблазнять! Тут Никанор поклонился, наклонился, нырнул куда-то в глубь сундучка и вынул серьгу. О! Изогнутая сдвоенным ребром василиска, выкованная из цельного куска перлоплатины, она удлиняла наш взгляд, частично выворачивая его наизнанку, потом укорачивала, а изнанку ставила ребром на подоконник. Великолепные алпаты, сапгиры и Гайдары, чистейшей воды ахматы украшали серьгу. Матросы завороженно смотрели на это произведение искусства, слегка ослепленные блеском особо сверкающих розенталей. - И это что? - спросил боцман. - Все? - Не знаю, - сказал я. - Может, еще чего-нибудь достанет. Но фигура Никанор больше ничего не доставала. - И это все? - обиженно спрашивал Чугайло. - Одна серьга! А где же вторая? - А вторая, - сказал капитан, - давно находится у вас в ухе, дорогой господин Чугайло. Глава LXXXVIII. Остров Едореп Чугайло запил. Туго, гнусно, занудно, простецки и матерно. Он прекрасно понял рассказ капитана про мужика и медведя в овсе, чудо в жизни боцмана совершилось, и больше никаких чудес он мог не ожидать. Серьга и кланяющиеся фигурки - вот и все, что уготовила ему судьба, он то и дело заводил их, слушал пьеску и пил, пил, пил. От бесконечного завода или от долгого пребывания в навозе фигурки стали сбиваться с проторенной поэтической дорожки, перевирали слова и один раз даже запели, обнявшись, "Отговорила роща золотая". Матросы, не получившие с фигурок ни серьги, без боцманского тычка распустились, гнали самогонку из фальшборта, жизнь на судне пошла враскосяк. Старпом, который жаждал сокровищ не менее других, как-то тоже опустил руки. Да и трудно было, конечно, ожидать, что под каким-то новым сараем лежит уже другой сундучок в навозе со второю серьгой специально для старпома. Так не бывает. Пожалуй, только лоцман Кацман пребывал в нормальном расположении духа. Нюхом чувствуя нутро муссона, он все время приводил "Лавра" к разным островам с навозными сараями, но никто не выражал желания слезть на берег и копнуть. - Копать под сараями никто не желает, сэр, - докладывал Кацман нашему капитану. - Но вот виднеется остров, на котором сами островитяне копают. Не желаете ли глянуть? Капитан поглядел в трубу. Перед нами распространялся в океане остров, на котором видны были согбенные его жители. Выставив зады и согнув спины, короткими саперными лопатками они копали землю. - Возможно, это и есть остров настоящих сокровищ, сэр, - предполагал Кацман. - Они решили просто перекопать остров вдоль и поперек в его поисках. - Давай слезем для разнообразия, - предложил мне капитан. - Пройдемся хоть по бережку, порасспросим жителей. С трудом раскачали мы старпома, чтоб он скомандовал нам гичку, лоцмана оставили за старшого и прибыли на остров с целью, как говорится, его открытия. Как только мы вышли на берег, я почувствовал необъяснимое головокружение, перебои в сердце и тяжесть на плечах. Дыханье мое затруднилось, и, не в силах стоять, я пал на колени. Капитан немедленно опустился рядом. Так и получилось, что только лишь открыв остров, мы сразу стали на колени. - В чем дело? - срывающимся голосом спросил меня Суер. - А ни в чем, - ответствовал некий островитянин, проползая в этот момент мимо нас. - Вы на острове, где небо давит. Давит и мешает жить и работать. Обливаясь липким потом, мы оглядели небо. Тяжелое, мутное, серое и живое, столбом стояло оно над островом и мерно, как пресс, раскачивалось - вверх-вниз, вверх-вниз. Иногда давило так, что сердце останавливалось, иногда немного отпускало. До самой-самой земли оно почему-то не до-давливало, оставалась узкая щель, по которой и ползали островитяне. - Здесь же невозможно жить, - сказал капитан. - Возможно, - ответствовал некий островитянин, который почему-то от нас не отползал. - Хотя и очень, очень херово. - А что делают ваши сограждане? - Как чего делают? Репу копают. - Репу? - Ну да, репу. Картошку мы не содим, ее окучивать надо, а это без распрямления всей спины очень трудно. Так что - репу. Которые помоложе, покрепче - еще и турнепс. - Ну, а, к примеру, морковь? - Ч-ч-ч, - островитянин приложил палец к губам. - Запрещено. Цвет не тот. - Кто же запрещает? - спросил наивно Суер-Выер. - Там, - сказал островитянин и посмотрел куда-то на верх той щелочки, что оставалась между небом и землей. - Но ведь не репой единой жив человек, - сказал Суер. - В эту щель вполне пролезет домашнее животное, ну скажем, овца, курица. - Какая овца-курица? Черви дохнуть! - И он пополз дальше, волоча за собой сетку-авоську, в которой бултыхалась пара треснутых репин, обросших коростой. - Постой, - сказал я. - Хочешь, мы тебя увезем отсюда? А то подохнешь здесь. Слышь? Здесь рядышком есть пара-другая островов, где и картошку можно. Даже яблоки растут! Подбросим на корабле! - Да как же? У меня семья, дети, - и он кивнул в сторонку, где двое ребятишек весело смеялись, кидаясь друг в друга ботвой. Им было совершенно наплевать, давит небо или нет. Они даже подскакивали и колотили в небо кулачками, как в какую-то пыльную подушку. - Возьмем и их, - сказал я. - Так ведь, капитан? - Весь остров, конечно, не вывезти, - отвечал Суер, - но десяток человек возьмем. Только давайте, решайте быстрее, а то я совсем плох. - Ладно, - сказал репоед. - Сейчас с бабой поговорю, с братьями. Он отполз в средину острова, и там довольно скоро к нему наползли со всех сторон дети и братья. Они что-то там кричали, показывали на нас пальцем, один даже было вскочил, но тут же рухнул на колени. - И картошка! И яблоки! - доносилось до нас. Потом они так же расползлись в разные стороны, очевидно, по своим репомерным участкам. Приполз к нам и наш едореп. - Спасибо, - говорит, - не поедем. Отказываемся. - А что так? - Родину покидать не хотим. Здесь родились, здесь уж и помрем. Да и какая там она, чужая-то картошка? - Да ведь небо задавит. - Может, отпустит, а? - сказал он с надеждой. И морковь разрешат? Нет, останусь. У вас табачку-то нет? - Неужели при таком небе еще и курите? - спросил я. - А куда денешься? - отвечал наш респондент. - И курим, и пьем, если, конечно, поднесут. Мы оставили ему табаку, немного спирту и поползли обратно на "Лавра". За спиною слышался детский смех. Ребятишки придумали новую игру. Они подпрыгивали и вцеплялись в небо изо всех сил и, немного покачавшись, с хохотом падали на землю. Глава LXXXIX. Теплый вечерок в нашей уютной кают-компании Вечером в кают-компании офицеры попробовали все-таки пареной репы, которую мы с капитаном привезли с острова Едореп. Она была чуть горьковата, чуть сладковата, но полезный для пищеваренья, натуральный продукт. Давящее небо на самое репу вящего влиянья, как видно, особо не оказывало. Репа осталась репой. - Ре-па, - сказал старпом, брезгливо отодвигая поданный ему стюардом прибор. - Не золото, - подтвердил Суер, явно обеспокоенный душевным состоянием старшего помощника. - Мда-с. Не понимаю, с чего Чугайло запил? У него в одной серьге столько драгоценных камней, что на них можно всего "Лавра Георгиевича" закупить. Неосторожные слова сэра, высказанные во время поедания репы, каким-то образом доползли до боцмана. И пока мы утомленно доедали подзолистый корнеплод, боцман постучался с просьбою войти. - Пусть, - сказал капитан, и Чугайло с огромным лицом, одетым будто в багрово-черный комбинезон, явился перед нами. - Позвольте вас спросить, сэр, - начал он, поражая воздух полною таблицей перегаров. - Эта серьга стоит больших денег? - Возможно. - А могу ли я на эти деньги купить "Лавра Георгиевича"? - Возможно. - Ну так вот, я покупаю. Даю за него три камушка из серьги, вот эти две берии и борух-топаз. И боцман вынул из кармана носовой платок, в который были завернуты выковырянные из серьги камни. - Но "Лавр" не продается. - Как не продается? Вы сами говорили, сэр! - Я сказал, что вы могли бы купить, но я не хозяин фрегата, я только капитан. - А кто же хозяин? - И боцман посмотрел на меня. Да-а-а... Все матросы, конечно, замечали, что я занимаю особое положение на борту. Плавал я вольно, без цели и без погон, но стоял на довольствии как офицер, и некоторые даже думали, что я сын хозяина, сват или брат. Но хозяина я даже лично не знал, ничего о нем не слышал и только догадывался, кто это. А меня сэр Суер-Выер принял на борт просто как старого приятеля. - Поплаваешь, - говорил он. - Глядишь, чего-нибудь и напишешь. Мадам Френкель я навязал ему только с одной целью, чтоб она куталась в свое одеяло. Ну, нравилось мне это. Вот и все. Остальной экипаж в основном набирал старпом, который в этот момент и встал из-за стола. - Я не знаю, кто хозяин "Лавра", - медленно, закатив кадык, начал он, - но я знаю, КТО хозяин НА "ЛАВРЕ"! Здесь ХОЗЯИН - Я!!! Надо мной только БОГ и КАПИТАН! Вон отсюда, скотина! - И он изо всей силы влепил боцману оплеуху своей белоснежной старпомовской перчаткой. - А если завтра не продерешь свиное рыло - вместе с бериями и серьгами - за борт! Ядро вместо якоря! В мешке или без мешка - вот единственный вопрос, который я обдумаю за ночь! И не думай, что я буду искать чугунное ядро, как ты, кнур, искал лопату! Старпом схватил большую берию и с треском, как тарантула, раздавил ее каблуком. Боцман, ловя раскорякой оставшиеся камушки, вывалился из компании нашей кают. - Репы старпому! - скомандовал Суер, и стюард с отвращением подал Пахомычу пареный жюльен. Не успел старпом притронуться к потошнице, дверь снова распахнулась, и Чугайло явился с перекошенным похмельным . фартуком на морде: - Сэр-сзр-сэр! Там - остров! А на нем - баба! Золотая! Глава ХС. Князь и Лизушка По пляжу кипарисового островка прогуливалась барышня в платье стиля "кринолин", в муслимовой шляпке без вуалетки, под зонтиком и без собачки. И шляпка, и отсутствующая собачка, и зонтик были сделаны из натуральных веществ, а вот части дамского тела блестели, как хорошо надраенное обручальное кольцо девяносто шестой пробы. Все эти ее плечи, перси, ланиты, уста и флюсы вспыхивали в тени кипарисов. - Латунь? - спросил для чего-то лоцман. - Или так загорела? Навстречу барышне выскочил из-за фикуса милейший господин в креповом смокинге. Его голова сделана была, кажись, из чистого серебра. Он подхватил барышню под руку, дал отсутствующей собачке пинка под зад, и они стали угощаться мороженым и фруктами, которые в изобилии оказались тут же, под тентами и в беседках. Заприметив фрегат, златолюди восхищенными знаками стали приглашать нас на берег. Капитан мигнул старпому, старпом - лоцману, лоцман - мне, и я поставил точку в этом непродолжительном миганье. Мы мигом кинули лодку на тали и весело покатили к острову, размахивая флажками. Капитан в кремовом кителе взлетел на песок, подбежал к барышне, чмокнул ручку. Она скинула книксен. - Ну, где вы плавали, шалунишка? - спросила она, кокетливо хлопнув капитана веером по нашивкам. - В каких краях мочили якорек? - Сударыня, сударыня! - заквохтал Суер-Выер - Мы чаще мочим яблоки. А это вот наш старпом, а вот и Кацман. - А я Лизушка, - представилась барышня, - Золотарева. А это вот князь Серебряный. Мы почему-то стали хохотать, обниматься с князем. Пахомыч подарил Лизушке сушеный игрек, Кацман добавил икс. - Как приятно, господа! - восклицал князь Серебряный. - Как приятно, что "Лавр Георгиевич" навестил нас! В мире нас знают, помнят, но навещают редко. И те, кто побывал раз, обратно не возвращаются. - Почему же? - спросил капитан. - Поймите, сэр, - пояснял князь, - мы не совсем обычные люди, мы ведь имеем злато-серебряное тело. А это очень трудно во многих смыслах. - В каких же смыслах? - серьезно спросил старпом. - Да вот взять хоть Лизушку Золотареву, ведь она же весит три тонны! - хохотнул князь. - Лгунишка! - засмеялась и Лиза, хлопнув князя мизинчиком по устам. - Не три, а две с хвостиком. - Две тонны чистого золота?! - потрясение спросил Пахомыч. - Да нет, - потупилась Лиза, - кое-какие детали серебряные. - Это какие же? - Ну, - покраснела Лизанька, - хоть вот ноготки. Мне показалось очень и очень симпатичным, как она покраснела. Ну совершенно золотая, и вдруг - краснеет. Приятно, красиво и как-то правильно. - У меня, конечно, куда меньше золота, - скромно заметил князь, - но есть все-таки кое-что и золотое! - И князь подмигнул Суеру-Выеру. - Вы меня поняли, капитан?! А? Ха-ха-ха! Из чистого золота! Поняли, что это? Ха-ха-ха! - Ну конечно, понял, мой дорогой друг! - воскликнул Суер. - Конечно, понял! Это - ДУША! И тут они с князем так стали дурачиться, что госпожа Золотарева предложила выпить шампанского. Оказывается, щичек шампанского "Новый Свет" зарыт был у них в песочке для специального охлаждения. Выкопали ящичек, хлопнули парой пробок. - Это - чудо! - восклицал Суер-Выер. - Я не раз выпивал в компании золотых людей! Но - в переносном смысле! А тут пью в прямом! Виват! Прозит! Цум воль! На здоровье! - А надо быть золотым и в прямом, и в переносном! - объяснял князь. - У нас так полагается. Уж если ты золотой в прямом - будь любезен, стань золотым и в переносном. Тогда про тебя можно действительно сказать - золотой человек. - Это - огромная редкость, - задумался сэр Суер-Выер. - На материке почти не встречаются золотые как в прямом, так и в переносном. Золотых в переносном - полно, но все они нищие до мозга костей. Только чуть разбогатеют - сразу переносное золото теряют. - Свинец! - сказал князь. - Это - свинец. У нас такие сразу превращаются в свинец или уж в ртуть. Ха-ха-ха! Мы их так и зовем - свины и рты. - Но иметь такую вот золотую жену - это же потрясающе! - воскликнул старпом. - Это же невероятное богатство! - Пожалуйста! - захохотал князь Серебряный. - Вот наша Лизушка - она свободна! Вперед, старпом! - А как же вы, князь? - смутился Пахомыч. - Я думал, что госпожа Золотарева - ваша, так сказать, герл-френд или, как там, - невеста?! - Я? - удивился князь. - Да я же известный ветреник! Легкомысленник! - Изменщик! - добавила Лизушка. - И баламут! - То есть как? - сказал Пахомыч и впервые за всю историю нашего плаванья открыл свои прищуренные глаза. - Я мог бы жениться на госпоже Золотаревой? - Ну а что такого-то? - хлопал шампанским князь Серебряный. - Это со всяким может случиться! Житейский вопрос! Попробуйте! Сделайте предложение! Смелей! Глава XCI. Мизинчик Лоцман, Суер да и я, признаться, как-то слегка удивились, что старпом обскакал нас на повороте. Не знаю уж, о чем думали мои приятели, меня же в глубине души интересовало, какие детали у госпожи серебряные. Серебро на золоте, прямо скажу, меня всегда волновало, возбуждало и поднимало. И я даже думал немного еще выпить и приступить к делу, а тут старпом, да еще с самыми серьезными намерениями. И ходит так индюком вокруг барышни, и делает английские развороты, перуанские обиходы. - А что вы любите на завтрак? - спрашивает. - Овсянку или яйцо? - Молоко с пирожным! - Ах! Ах! Парное или снятое? - Перламутровое! Короче, через пару минут всем стало ясно, что Лизушка Золотарева готова вступить в брак с нашим старпомом, и Пахомыч смело мог готовить брачные чертоги, о которых давно уже мечтал. Князь отвел нас немного в сторону, чтоб не мешать их церемониям, но я отошел не совсем, а так, наполовину. - А это не опасно? - осторожно спрашивал князя Суер-Выер. - Не задавит ли в объятьях в прямом смысле слова? - Да нет, что вы! - успокаивал князь. - Она же золотая и в постели, все понимает. Ну, для обычного человека, может, чуть прохладна поначалу, но если этот металл разогреешь - о-го-го! - Давайте прямо сейчас устроим помолвку! - воскликнул старпом. Он так растерялся, так заторопился, что прямо засуетился. И его, в сущности, можно было понять: и баба хорошая, видно, что добродушная, и груда золота! Черт подери! И детали серебряные потом поглядеть! И-эх! Я не то что позавидовал, но к бабам неравнодушен, особенно к золотым. Эх! Объявили помолвку. Шампанское! Спичи! Соусы! Анахореты в сметане! Я не удержался да и ляпнул: - Не пойму, что это: любовь к женщине или к золоту? - Конечно, к женщине, - твердо отрубил Пахомыч. - А то, что она - золотая, моя судьбина. - Ну тогда другое дело, - сказал я. - А то я думаю, на кой старпому столько золота, если он не мож