Алина еще раз взглянула на статью, на копию чека, на приглашение, прикрыла глаза.
"Может, и впрямь -- дернуть? Но без Мазепы она не согласна, а он?.."
Алина поймала себя на этом вот "без Мазепы не согласна" и подумала:
"А, собственно, почему? Ведь происшествие в "Трембите", которому она стала полуслучайной свидетельницей, не в первый раз уже мерещится ей в эдаком вот странном ракурсе, и хоть капитан и предостерегает от реконструкций, что ему, с другой стороны, остается делать, как не предостерегать?.."
ѕБесшумной тенью, с погашенными фарами, скользит по узким каким-то задворкам капитанов "Шевроле не Шевроле", словно дредноут в ночном тумане посреди грузового порта; ищет местечко поукромнее и, отыскав, припарковываетсяѕ
ѕМазепа берет из бардачка картонную коробку от шампуня, открывает, вынимает пучок седых волос на ячейчатой капроновой подложке, бутылочку с клеем (кисточка в пробке). Профессионально, двумя-тремя быстрыми мазками обрабатывает подбородок, лепит к нему пучок, глядится в зеркальце заднего видаѕ
(Алине показалось даже, что она помнит, будто от капитана в тот вечер, в вечер второй их встречи, чуть попахивало спиртовой основою клея: тогда она приняла это за алкоголь, теперь жеѕ А что теперь? "Показалосьѕ" "Будтоѕ" Да одни эти слова говорят сами за себя! Нельзя, нельзя строить даже смутные подозрения на "будто" и "показалось"!.. Хорошо, посомневаться времени еще достанет, она и так тем только и занята, что сомневается. Вперед, вперед, вперед! En avant!)
ѕСедобородый, Мазепа перегибается назад, извлекает не то из-за, не то из-под сиденья серый макинтош, о пропаже которого так неожиданно и постоянно будет убиваться бедный его отец, широкополую шляпу; на ходу облачаясь, идет проходными дворами. Перед тем, как вынырнуть на освещенную улицу -- в десятке метров от "Трембиты" -- снимает с предохранителя "зауэр". Резко входит, коротким взглядом окинув публику, мазнув и по Алине с восточным ее приставальщиком (интересно: узнал он ее в тот миг?), и скрывается за служебною дверью. Отстраняет в стремительном движении девушку-подавальщицу, распахивает дверь директорского кабинета.
Директор, склонившийся над бумагами, приподнимает голову, и в глазах его мгновенное недоумение сменяется узнаванием, замешанном на сильном, на грани ужаса, страхе, -- директор, однако, пытается страх преодолеть: из скольких переделок вышел -- неужто тут не подфартит?!
-- Сюда-то ты мог бы не приходить? -- говорит Мазепе озабоченно-беззлобно. -- Ну как засечет кто? Этот твой маскарад -- он только для школьного бала годится.
-- Не рассчитал, Коляня? -- заботливо осведомляется капитан. -- Отпустил шестерок? Решил: народу много -- куда этот мудак сунется?
-- Слушай, Богдан, а чего ты на меня тянешь? -- переходит директор Коляня в наступление, но в наступление, конечно же, липовое: он явно накручивает время в расчете на случайность какую-нибудь счастливую, -- и точно: под легким напором снаружи дергается дверь.
-- Нина! -- кричит Коляня. -- Ниночѕ -- но договорить не успевает: малой секунды хватает капитану достать оружие и выстрелить, да не просто выстрелить, а, как пишут в кодексе, "с особым цинизмом": дырочка: маленькая такая, изящная возникает в том точно месте, в каком возникла год назад во лбу бармена. А с той стороны, с затылка, образуется огромная пробоина, и брызги мозга, крошево кости летят веером над головою, заляпывая свежие обои.
Капитан прячет "зауэр", спокойно отпирает дверь и, потеснив плечом встревоженную Ниночку, углубляется в подсобные коридоры, толкает дверь черного хода, срывая на ходу бородку, макинтош скидывая, но не бегом вовсе -- просто энергичным, обычным для себя шагом -- пересекает двор, скрывается в подворотне, проныривает сквозь нее, сквозь следующую, тенью проскальзывает в тень-"Шевроле", запускает мощный неслышный мотор -- и снова бесшумно -- по тем же задворкам -- назад. Перед выездом на освещенную улицу включает подфарники, ближний, дальний и рвет с места, как на старте "Формулы-1", возле дверей "Трембиты" бьет по тормозам и, надо полагать, успевает поймать себя на мысли, что сегодня-то тормозные шланги выдержат любое давление. Входит в "Трембиту" иѕ
Алина почувствовала, что ей что-то мешает, приподняла голову, открыла глаза: мешал уставившийся прямо на нее черный зрачок револьвера, и это было так похоже на кусочек только что воображенной сцены, что Алина почувствовала холодок мистического ужаса.
На самом деле все объяснилось просто: капитан с мокрыми волосами, в коротком купальном халате, держал револьвер на ладони, спрашивая:
-- Откуда пушка? -- и Алине просто следовало ответить, что это, мол, негр из "Интерпола", Джон, оставил, в подарок тебе передал, она, собственно, и ответила, но ощущение, что черный зрачок глядел на нее какое-то мгновенье вполне осмысленно, так Алину и не покинуло.
-- Чего ж не отдала сразу? -- поинтересовался капитан. -- Еще и зарядила! Только знаешь: в ванной оружие лучше не хранить, даже американское. Ржавеет.
-- Что ж не отдала -- что ж не отдала! -- агрессивно сказала Алина, компенсируя и скрывая агрессивностью собственный испуг. -- Забыла!
-- Интересное кино, -- улыбнулся Мазепа кривой улыбочкою. -- Спрятать не забыла, а отдать -- забыла?
-- А ты меньше обыскивай, пока ордер не получил. В гостях все-таки!
Капитан бросил револьвер Алине на колени (хоть жест был точен, баскетболен, отшатнувшаяся Алина едва успела удержать оружие от падения), а сам стал одеваться, приговаривая:
-- Ну даѕ конечноѕ штука понятнаяѕ Когда имеешь дело с преступником, всегда как-то спокойнееѕ Особенно, когда это преступник-полицейский и, стало быть, защиты искать не у когоѕ
Алину забила нервная дрожь: тут все смешалось: и реакция на оружейный зрачок, и обида капитана, который вот-вот, казалось, уйдет навсегда из ее квартиры, из ее жизни, закончит одеваться -- и уйдет, и главное, что он заговорил о невысказанных алининых подозрениях прямым текстом.
-- Ну, не сердись, слышишьѕ я не хотелаѕ -- поднялась Алина, оставив револьвер на диванчике, нежным пальцем провела по капитановой руке.
Как ни странно, этого пустяка достало Мазепе, чтобы размякнуть: видать, и самому не хотелось покидать уютную квартирку, уютную эту женщину, и он продолжал ворчать по инерции, а вернее -- скрывая, как мало ему надо, чтобы размякнуть.
-- Да нет, пожалуйста. Каждый человек, я считаю, имеет право носить оружие. Но только с одним условием: уметь им пользоваться. Я даже готов подарить его тебеѕ на свадьбу. Хоть и очень уж он хорошѕ
Капитан взял револьвер с диванчика и по-мальчишески погладил его, крутанул барабан.
-- Люблю оружие, -- признался уже вполне беззаботно. -- Так что завтра с утра -- стрельбы. На даче. О'кей?
-- Пиф-паф ой-ой-ой? -- улыбнулась Алина. -- И опять, наверное, приставать будешьѕ
Капитан прищурился.
-- По-моему, очень не густо. Погоди-ка, сниму мишеньѕ -- и пошел к обрыву, к мишенному столбу. -- Пара дырочек все же есть, -- крикнул, удаляясь от Алины, которая как раз перезаряжала барабан, привстал на цыпочки, отковыривая кнопки.
Алина вскинула оружие и зафиксировала капитана в прорези целика: так точно, наверное, фиксировал ее Богдан в той же прорези вчера под вечер.
Капитан оглянулся, как почувствовал, увидел направленный на себя черный зрачок смерти, вполне оценил его выражение и по видимости равнодушно отвернулся, продолжил возню с кнопками.
Алина опустила ствол. Капитан с улыбочкою шел к ней.
-- Не так уж и дурно для начала, -- продемонстрировал пробоины. -- Ладно, постреляй тут сама, -- передал ей коробку патронов. -- Мама просила прибраться в погребе, -- и побрел по направлению к дому не оглядываясь, неожиданно тяжело.
Алина прицелилась в поменянный капитаном плакат. Сейчас она стреляла спокойнее, с небольшими перерывами, от выстрела к выстрелу как бы набирая хладнокровия.
Когда патроны закончилась, Алина откинула барабан, опорожнила, принялась загонять очередную порцию. Смертоносный островерхий цилиндрик выскользнул из-под наманикюренного пальчика. Алина присела на корточки.
Точно драконьи зубы, землю вокруг усыпали гильзы. Одна из них, полувтоптанная, слегка уже позеленевшая, была очевидно меньше других. Алина оглянулась воровато и зажала эту, маленькую, в ладошке, потом так же воровато покралась к столбу со щитом, сорвала плакат, стала исследовать раны подложки. Подняла с земли ржавый гвоздь, не без труда выцарапала одну сплющенную пулю, другуюѕ
Мазепа поднялся из погреба. Взглянул в сторону Алины. Та, застигнутая на месте преступления, подчеркнуто громко и свободно доложила:
-- Успехи растут. Шесть из восьмиѕ
Капитан молча приближался. Остановился совсем рядом, лицо в лицо, глаза в глаза, с силой разжал алинину ладонь.
-- Можешь долго не мучиться. Не тыкаться на экспертизу. С разрешения полковника. Который, впрочем, даст его более чем охотно. Ты уж поверь моему слову: экспертиза все подтвердит: и пули прошли тот самый ствол, и насечка от бойка совпадает с той самой насечкою. Так что -- если, конечно, не собираешься подключить к своему частному расследованию органы МВД -- можешь на экспертизу время не тратить. Да даже если и подключишь: изъято-то без понятых, доказательной силы не имеетѕ -- и капитан легонько ударил снизу по алининой руке: и гильза, и сплющенная пуля подскочили, упали, покатились с обрыва вниз, в реку. -- Я тебе больше даже покажу: вот, -- и капитан достал из кармана маленький "зауэр".
Алина глядела, как зачарованная.
-- Все дело в том, дорогаяѕ -- добавил Мазепа. -- Впрочем, я тебе, кажется, уже это говорилѕ Все дело в том, что я ужасно люблю хорошее оружиеѕ
-- И все равно ничего не расскажешь? -- спросила Алина.
-- И все равно, -- ответил Богдан, -- ничего не расскажу!
Алина полагала, что она -- девочка нравственная, то есть она постоянно ощущала в себе присутствие того самого категорического императива, про который писал двести лет назад умный и, главное, чуткий Кант, и если случалось ей когда поступить как-нибудь не особенно хорошо, она всем организмом знала, что поступила нехорошо, и не то что бы переживала и мучилась, но очень ей было некомфортно, и она стремилась исправить нехороший поступок, а, если было это невозможно, никогда о нем не забывала, -- даже о самых ранних, детских, помнила до сих пор. А, коли так, то не может же она любить капитана Мазепу, любить, в общем-то, радостно и безоглядно, без этого ощущения мухомора во рту, если он убийца, мерзавец и двойной человек! А Алина-то -- любит!
Алина вся измучилась этими вопросами и сомнениями, они мало-помалу начали уже отравлять и ее любовь, но Алина списывала отраву не на кантов императив, а исключительно на собственную глупость, которая не позволяет разгадать, как же все-таки там происходило делоѕ
Устав от бессмысленного, до дыр, проглядывания содержимого папок по двум убийствам: нынешнему и прошлогоднему, -- Алина решилась еще раз зайти в "Трембиту".
Она сидела за столиком, потягивала сквозь полиэтиленовую соломинку сок в ожидании жаркого (заказ принял и передал на кухню бармен, он же и соку налил), исподлобья, цепко поглядывала по сторонам.
Наконец, появилась с подносом официантка в гуцульском костюмчике.
-- Скажите, пожалуйста, -- отнеслась к ней Алина по возможности конфиденциально. -- Вы ведьѕ Нина? Ниночка?
-- Ну? -- спросила официантка в смысле: что дальше?
-- Это ведь вы тогдаѕ ну, увидели?
-- Что я увидела? -- в интонации Ниночки звучала откровенная неприязнь.
-- Вашего директора. Когда его застрелили. Помните: это было при мне.
-- Опять из милиции, что ли? -- выдавила официантка через нижнюю губу. -- Не надоело?
-- Из какой из такой милиции?! -- сказала Алина со столь тоскливою страстью, словно всю жизнь смертью лютою ненавидела ментов. -- Я журналистка!
-- А-аѕ -- протянула официантка.
-- Вы вообщеѕ давно здесь работаете?
-- Некогда мне с вами, -- подвела черту Ниночка. -- У меня во вас вон еще сколькоѕ -- обвела рукою зал, вовсе, надо заметить, не переполненный. -- Всем давать -- не успеешь трусы надевать.
-- Что? -- не поняла Алина. -- Какие трусы?
-- С каждым, говорю, разговариватьѕ
-- Может, попозже? -- не желала признавать Алина поражение. -- Или завтра?..
-- Еще чего! А завтра у меня вообще -- выходной, -- нагрубила Ниночка и отошла.
Алина ткнула вилкой в бифштекс. Как ни аппетитно тот выглядел, есть не хотелось. И тут к столику подвалил давешний кавказец. Откуда он взялся? Алина точно помнила, что тремя минутами раньше его в ресторане не было. Ладно: предположим: только что появился.
-- А я сюда каждый вэчер хажу, -- уселся кавказец в такой манере, словно его только здесь и не доставало, словно радостный подарок собственной персоною делая. -- Чтобы тибя встретить.
-- Жениться решил? -- осведомилась Алина: хоть появление приставалы вызвало в ней легкую тревогу, болтовня с ним могла хоть на время выбить из отвратительного настроения, развлечь, устроить, в конце концов, тайм-аут в матче с "Трембитою", ибо считать его проигранным Алина пока не собиралась.
-- Да ты чиво!? -- испугался немолодой мальчик. -- Тоже скажешь: жиница! Я жинат. Влюбился просто.
-- Ну и? -- спросила Алина.
-- Что -- ну и? -- не понял кавказец.
-- Что дальше? -- расшифровала Алина.
-- А!.. Дальше -- вот что, -- и кожаный ухажер извлек, как в прошлый раз, молдавский коньяк из внутреннего кармана, замычал, пальцами защелкал, требуя посуды.
Бармен принес рюмки, поставил, но не ушел почему-то.
-- Чиво ти? -- спросил бармена кожаный кавалер. -- Так и будэш тарчать? А если у нас -- разговор сикрэтный? Или тибе налить?
-- Вообще-то у нас со своим не полагается, -- объяснил бармен свое у стола ожидание.
-- А! -- понял кавказец. -- Так би сразу и гаварил, -- и, вытащив ее из другого кармана, сунул бармену пятидесятирублевую.
Тот спрятал бумажку, буркнул:
-- Разве в порядке исключения, -- и отошел за стойку.
Юноша откупорил бутылку, разлил коньячок.
-- Будэм здаровеньки? -- спросил, подняв рюмку на уровень носа. -- Звать-то хоть тибя как?
Алина улыбнулась и приподняла свою рюмку тоже.
-- Мисс Марпл.
-- Как-как, говоришь?
Алина решила, что сначала выпьет, а потом объяснит как-как, но и выпить не успела: заметила, что в разрезе служебной портьеры стоит Ниночка и манит пальцем.
-- Меня? -- ткнула себя в грудь несколько удивившаяся Алина.
-- Тебя-тебя, -- закивала Ниночка.
-- Извини, -- бросила Алина кавказцу и быстро пошла к служебному входу, скрылась за портьерою.
-- Вирнешса? -- вопросил кавказец вдогон.
-- Т-с-сѕ -- приложила Ниночка палец к губам и кивнула Алине, приглашая следовать за собою. -- Я же там вся на виду, дура!
Они прошли какими-то тесными коридорами, спустились в подвал. Ниночка приоткрыла тяжелую бронированную дверь и кивнула секретно и приглашающе, оглянулась даже воровато. Чувство опасности, беспокойства, которое несколько минут назад поселилось в Алине, она относила исключительно на счет кавказца, поэтому, хоть тоже оглянулась и даже мгновенье помедлила, -- внутрь шагнула.
Дверь за алининою спиною тут же и затворилась. Небольшая комнатка была морозильником: с крюков из-под потолка свешивались бараньи туши, окорока, битая птица; на стеллажах лежали продукты, стояли какие-то ящики; коробки занимали углы. Алина дернулась к выходу: дверь, естественно, не поддалась. Стукнула в нее кулачкомѕ потом -- с разбегу -- плечомѕ Потом -- заорала:
-- Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй! -- но, еще не закончив орать, отчетливо поняла, что и это -- зря.
Остановилась посреди камеры. Было холодно. Обхватила руками плечи. Потащила из угла большой фанерный ящик. Что-то обрушилось за ним с металлическим лязгом, упало. Алина заглянула: на полу валялась раскрывшаяся в падении жестянка, из которой рассыпались новенькие патроны. Алина пошевелила их ногою, плюнула и выдвинула ящик на середину, села сверху, поджала ноги.
-- Ну, идиотка! -- сказала вслух по собственному поводу. -- Хоть коньяку бы выпила -- все теплей сейчас было бы! Нет! -- как скаженная понеслась!
Теперь, когда причина тревоги сделалась очевидной, Алина с некоторой надеждою подумала о кавказце:
"Приставуч ведь, неужто смирится с новой потерей дэвушки, если ради нее каждый вечер ходит в этот кабак. Насчет ради нее привирает, конечно, да и насчет каждого вечера, но все-таки"ѕ
Алина пожалела даже, что не дала кавказцу некоторых авансов, но, как говорят в Одессе, быть бы мне таким умным, как моя жена потом.
Кавказец, впрочем, и в самом деле, выждав минут десять и переполовинив бутылку, отправился на розыски пропажи.
-- Какая дэвушка?! какая дэвушка?! -- передразнивая его интонацию, могучим торсом выталкивал бармен-вышибала немолодого юношу из служебного коридорчика. -- Уехала твоя дэвушка. С мужемѕ Понял, да?
-- Она что, точно замужэм?ѕ -- сник кожаный.
Тут уж и впрямь оставалось только смиритьсяѕ
К тому времени, скорчившись на составленных рядом четырех ящиках, Алина дрожала не метафорической, а натуральной крупной дрожью: зуб буквально не попадал на зуб.
Итак, уже можно было сказать со всей очевидностью, что, по той, по иной ли причине, но приставала ее не спасет. Последняя надежда оставалась: нелогичная, иррациональная, но последняя: на Мазепу. Что, как в кино про Бельмондо, ворвется он вот сейчас, вот через секундочку, освободит ее из преступных тенет, прижмет к сердцу, отогреетѕ
Но секундочка шла за секундочкою, Мазепа не являлся, и в уже отключающемся мозгу Алины мелькнуло даже страшное подозрение: уж не сам ли Мазепа ее сюда и заточил?..
Алина мучительно трет лоб ладошкойѕ Чье-то незнакомое расплывающееся лицо склонилось над неюѕ какая-то белая тень маячит вдалиѕ Алина снова смыкает воспаленные веки в надежде, что, перекрыв один канал поступления информации, зрительный, она активизирует другой, слуховой, -- но ни слуховой не активизируется, ни зрительный не перекрывается:
ѕКоляня, закончив разнос, что-то приказывает Мазепе, вот именно приказывает, и это особенно странно, потому что Алине до самого этого момента трудно даже вообразить было, что Мазепе кто-нибудь может приказывать, особенно -- Коляня. Но факт есть факт: Мазепа покорно выслушивает, разве что позою пытаясь сохранить иллюзию собственного достоинства, после чего Коляня открывает ящик стола, передает капитану -- рукояткою вперед -- маленький "зауэр".
И Мазепа пистолет принимает!!!
-- Все дело в том, что я ужасно люблю хорошее оружие! -- эту фразу Алина вдруг слышит отчетливо, но зато зыблется, размывается, исчезает зрительный ряд, и не разобрать никак, где и кому, собственно, признаётся капитан в странной своей любви к орудиям смерти: Алине ли в ее прихожей или Коляне в "Трембите"ѕ
Алина уж и сама не знает, что лучше: видеть, но не слышать или наоборот; лучше всего, конечно, и то, и другое, но так не выходит, не выходит даже по своей воле переключаться из одного режима в другой; сейчас вот -- снова пропадает звук, но изображение становится четким:
ѕ"Трембита", главный зал, и капитан с веселой дружелюбной улыбочкою подходит к бармену, и уж тут абсолютно не важно, что звук пропал: Мазепа явно несет шутливо-легкомысленную чушь и суть, разумеется, не в ней, а в том, что, спустя некоторое совсем недолгое время, мгновенно, профессионально выхватывает из кармана "зауэр", но до выстрела дело не доходит:
ѕкакой-то сбой, трещинка возникает в видении, и оно, натыкаясь на нее, соскальзывает назад, снова к тому моменту, когда мгновенно, профессионально выхватывает Мазепа "зауэр" из кармана, и еще раз выхватывает, и еще, и ещеѕ Алина пытается сдвинуться с мертвой точки, разрушить дурной этот цикл, дурную бесконечность, кольцо Мёбиуса, змею, кусающую себя за хвостѕ
ѕно вместо этого возвращается почему-то назад, в директорский кабинет, и видит Коляню с телефонной трубкою в руке, прислушивающегося к двери.
Судя по его реакции, кольцо разомкнулось, выстрел прозвучал-таки: Коляня набирает короткий номер -- Алине удается даже разгадать его: ноль-дваѕ
ѕудается и вернуться в ресторанный зал, где бармен с пробитым лбом уже валяется на полу, а Мазепа со странной улыбочкою палит по бутылкам, по панелям, по витринным стеклам, пока не кончаются патроны.
-- Господи! -- шепчет Алина в бреду. -- Какая чушь! Какая неимоверная чушь, -- и открывает глаза, видит перед собою незнакомое лицо человека с трубочками стетоскопа в ушах, поясняет ему. -- Смысла, главное, ни на йоту! Витрины-то были побиты автоматом! -- и снова откидывается на подушку в беспамятстве.
ѕКоляня, расплачиваясь за выполненную работу, бросает на стол тугие пачки купюр, Мазепа же, краем глаза отслеживая-пересчитывая их, поигрывает маленьким "зауэром": перепасовывает из одной своей сильной широкой ладони в другую.
"На службе у уголовника?! За деньги?!"
-- Нет! -- мотается по подушке алинина голова. -- Нет!..
-- Да, -- мягко, но очень уверенно, с большой силою убеждения произносит Шухрат Ибрагимович и сжимает своей рукою алинину.
Алина снова открывает глаза.
-- Мужчина, принесший торт, не может сделать зла даме, -- улыбается Шухрат Ибрагимович, скосом глаза показывая на сервировочный столик возле алининой кровати, на котором расположился огромный, великолепный торт, произведение кулинарного не ремесла, но искусства. -- Вы, надеюсь, уже поняли, что находитесь домаѕ что все -- хорошоѕ И не спрашивайте, ради Бога: "как, мол, вы сюда попали?.." Помните анекдот про таксиста с топором. Где взял -- где взял?! -- купил! И с капитаном, с женихом вашим, все в порядке: захватил банду под Ужгородом, первые допросы ведет прямо там, по свежим, как говорится, следам. Полагаю, что к его приезду вы полностью и оправитесь: слава Богу, обморожений не оказалось. Свадьба, так сказать, состоится в срок. И как это, -- хлопает с размаха Шухрат Ибрагимович себя по жирным ляжкам, -- как это только мне в голову пришло?! -- попросить у знакомого из "Трембиты" колбаски; знаете, украинской, с печенкой и салом -- детишкам в гостинчик. Ниночка пошла с вами поконфиденциальничать, и что-то ее отвлеклоѕ И она попростуѕ забыла про вас. Женское легкомыслие. Если б не колбаска для детишекѕ
С кухни донесся свист.
-- О! -- обрадовался Шухрат Ибрагимович. -- Как раз и чайник поспел. Ничего, что я взял эти чашечки? Извините, сейчас, -- и скрылся в сторону кухни.
Алина вскочила с постели, схватила халатик, набросила (кто же ее раздевал? У! г-гады!), стала застегивать -- появился Шухрат Ибрагимович с чайниками: большим и заварным.
-- Встали? Прелестно! Все-таки очень дешево отделались, оч-чень! От души рад! Тогда уж присаживайтесь, коль встали, -- и пододвинул к сервировочному столику еще один стул. -- Чтобы не вышло картины: Белинский у постели умирающего Некрасова. Или как там? -- наоборот?
Шухрат Ибрагимович разрезал торт на секторы, один положил на тарелку Алине, другой -- прямо себе в рот, сжевал с аппетитом, запил чаем. Алина, уже несколько в себя пришедшая, дерзко поглядела на незваного гостя и тоже отправила в рот кусочек кусочка, отрезанный ложечкою.
-- Ого! даже аппетит проснулся, -- восхитился представитель пресс-центра МВД. -- Я-то, честно говоря, рассчитывал все это великолепие, -- окинул торт широким жестом, -- один. Шучу, шучу, конечно. Но вообще -- одолел бы запросто. Ладно, Алина Евгеньевна, шутки в сторону: утолив первый голод, перейдем к беседе. Дело в том, что ваш очаровательныйѕ нет, не то! видите -- не кокетничал: плохо, плохо дается мне стиль, неточное словечко, а я все же беседую с мастерицею пераѕ Ваш блестящий женихѕ так вернее, правда? -- вел какие-то свои игры, минуя нас. Он, видите ли, индивидуалист, одинокий волк, как вы сами изволили при нашей первой встрече гениально заметить. А в нынешнее времяѕ да еще в таком государствеѕ Мы вот и возмечтали, что выѕ нет-нет! сами того не подозревая! ничего дурного мы о вас и не думалиѕ -- возмечтали, значит, что вы поможете нам разобраться в некоторых деталяхѕ
-- Не помогу! -- отрезала Алина. -- Вам-то уж точно -- не помогу!
-- А кому поможете? Органам прокуратуры? Комитету государственной безопасности?! Ах да, я и забыл: у вас есть орган повыше: демократическая общественность. Но если вы обратитесь к ней -- через столь в последнее время свободную, что даже мы не всегда можем ее контролировать, нашу прессу -- дело-то все равно кончится либо прокуратурою, либо -- вышепоименованным Комитетом.
-- Никому я не помогу! -- заполнила Алина паузу со всем возможным презрением в голосе.
-- Вот и мне так в последний раз показалось, -- согласился Шухрат Ибрагимович.
-- И, вероятно, Ниночке? -- поинтересовалась Алина.
-- Это уж я не в курсе, -- улыбнулся гость. -- А мне лично, повторяю, так показалось и очень понравилось.
-- Даже понравилось?
-- А вы как думали? Мы тоже, так сказать, умеем ценитьѕ Может, даже и в особенности умеем! Ну, расследование-то мы провели своими средствами. Параллельно с вами. Как поняли, что не поможете -- сразу же и начали проводить. И знаете, что выяснили? Что нашего директора застрелил капитан. Мазепа. Ну, из "Трембиты", не делайте больших глаз, у вас плохо получается. Слишком вы девушка по натуре искренняя, редкая для нашего фальшивого времени! -- и как бы в скобках добавил. -- Комплимент.
-- Спасибо, -- отозвалась Алина.
-- Но застрелил, продолжу, -- продолжил Шухрат Ибрагимович, -- совершенно на наш взгляд справедливо. То есть, даже повышенно справедливо: за то же точно преступление директор сам, собственноручно, наказал своего бармена точно таким же образом. То есть, внутренне, так сказать, собственную гибель утвердил, одобрил, резолюцию в уголке наложил. Вы извините: до смешного люблю сладенькое, -- и гость-хозяин отправил в рот очередной сладенький кусок.
-- Так все-таки бармена убил директор?
-- Али-и-ина Евгеньевна, -- неразборчиво из-за забившего весь артикуляционный аппарат сладенького месива, но явно укоризненно пропел Шухрат Ибрагимович и округлил глаза. -- А вы что, сомневались?! Хороша невеста: так скверно думать о собственном возлюбленном!
Шухрат Ибрагимович проглотил, наконец, содержимое рта, запил мелкими, громкими глоточками и пояснил:
-- Бармен не перевел причитающиеся директору бабки. Зажал. Замылилѕ
-- Вы вот сказали, -- перебила Алина, -- за то же точно преступление.
-- Сказал, -- согласился Шухрат Ибрагимович.
-- То есть, по-вашему, на сей раз директор не перевел бабки, -- интонационно выделила Алина словцо, -- Богдану?
-- Не по-моему, а так оно и было! Бедная Алина Евгеньевна! -- сокрушился гость. -- Может, еще тортику?
-- Директор -- Богдану?
-- Ну, разумеется. Он обещал ему десять тысячѕ
-- Сколько-сколько? -- переспросила Алина с сильным и даже отчасти ироническим недоверием.
-- Полагаете, Алина Евгеньевна, что из-за такой мелочи Мазепа не стал бы марать рук? Ну, это как для кого. Для нас это, может, и впрямь мелочь, а для капитана Мазепыѕ да, возможно, и для васѕ Долларов, долларов!
-- Долларов? -- изумилась Алина.
-- Само собой. Кому ж сейчас нужны деревянные? Обещал открыть счет в Швейцарии. Мало что обещал -- соврал, что уже открылѕ
-- Во-он в чем делоѕ -- протянула Алина, вспомнив капитанову веселую фразу, там, на вечеринке у Ивана, когда тот демонстрировал на экране слайд с изображением здания Объединенного швейцарского банка: "Тот самый, в котором у меня нету ни франка?.."
-- Именно в этом дело, Алина Евгеньевна, именно в этом!
-- Не-ве-ро-ят-но! -- выдохнула Алина.
-- Да что ж тут невероятного?! -- кажется даже разволновался Шухрат Ибрагимович. -- Что ж тут невероятного?! Невероятно, что существует еще справедливость? А вы знаете: в любом обществе должны быть структуры, в которых справедливость существует. Несмотря ни на что! Называйте эти структуры, как вам заблагорассудится, хоть мафиями, -- суть не в названиях. А ведь и любое государство, заметим в скобочках, всегда не что иное как мафия. Но если порою из-за его громоздкости государству не всегда удается обеспечить справедливость в каждом отдельном случаеѕ
-- Постойте-постойте! -- снова перебила Алина. -- Аѕ за чтоѕ Богдану должны были заплатить?
-- Как, то есть, за что? За то, что он дал возможность директору выйти сухим из воды. В случае с убийством бармена. Мазепа с директором, оказывается, друзья юности были. Ну вот, столковались по-приятельски.
-- А покушенияѕ покушения -- были?
-- Покушения? На кого?
-- Как на кого? На Мазепу, конечно!
-- Вы так говорите, Алина Евгеньевна, будто ни на кого другого и покушаться нельзя, -- обиделся Шухрат Ибрагимович.
-- Так были или нет?!
-- Ну, одно, во всяком случае, зарегистрировано. А были ли?.. Право-слово, разочаровываете, Алина Евгеньевна. Я, честно говоря, такого количества вопросов от вас не ожидал. Ну, разве детали какие-нибудь, думал, захотите для себя прояснить, мелочиѕ Уверен был: вы давно уж догадались. Обо всем. Это, наверное, потому, знаете, что комплексую в отношении журналистикиѕ с большой буквыѕ Вот и считаю: раз журналистка хорошая -- так и все остальное должна делать на том же уровне. А это претензии, разумеется, непомерные. Несправедливые. Так что беру свои слова назад. Не все, разумеется -- только обидные. Извиняюсь, как говоритсяѕ
-- А "зауэр" Мазепа просто обнаружил и изъял, -- как бы сама себе отвечая, негромко пробормотала Алина.
-- Зажилил, -- поправил Шухрат Ибрагимович, прожевывая очередной кусок. -- Заныкал. Зажал.
-- Ну иѕ -- после долгой паузы, которою Шухрат Ибрагимович с удовольствием воспользовался, чтоб налакомиться едва ли не вдоволь, протянула Алина.
-- Что: ну и? -- спросил он.
-- Зачем вы мне все это рассказали?
-- А-а! Господи! Действительно -- совсем позабыл. Заболтался. Вы обаятельны. Торт великолепен. Теневой торт. Мафиозный. Вот и позабыл. А заглянул я к вам -- кроме, разумеется, заботы о вашем здоровье, -- в сущности, по пустяку: передайте капитану Мазепе, что: А: наказал он директора "Трембиты" справедливо, и никто к нему не в претензии, пусть не нервничает.
-- А онѕ нервничает?
-- Вам виднее. По-нашему -- должен бы. Я б, например, на его месте нервничал. Бэ: деньги ему переведены в тот самый банк, и не десять тысяч, а пятьдесят: пять -- проценты за просрочку вдобавок к тем десяти, остальные тридцать пять -- в качестве приглашения работать в структуреѕ
-- Шантаж? -- поинтересовалась Алина.
-- Помилуй Бог! -- категорически не согласился гость. -- Талантливые люди должны работать только по собственному искреннему желаниюѕ только -- свободно. Иначе -- нет смысла. Капэдэ падает.
-- Как-кие вы, однако!.. -- едва ли не восхитилась Алина.
-- Да уж! Так-кие! -- передразнил Шухрат Ибрагимович ее интонацию. -- И потому капитан Мазепа может от сотрудничества с нами отказаться. Совершенно безопасно для себя отказаться. И для вас. Деньги в этом случае будут простоѕ подарком.
-- Хорошие подарочки! -- попыталась Алина убить Шухрата Ибрагимовича презрением.
-- Правы, правы! Опять -- неудачное слово. Деньги будут -- премия восхищения! Что-то вроде Ленинской. Но в одиночку работать пусть больше не суется. За нашей спиною. Такие вещи проходят только один раз. Убьем. И вас тоже. Причем вас -- сначала и при нем. Да, чтоб не было ощущения очередного надувательства -- вотѕ Можно проверить хоть завтра, в "Березке", -- и представитель пресс-центра выложил на сервировочный столик пластмассовый прямоугольник кредитной карточки.
Алина хмыкнула как-то странно, потом еще разѕ ещеѕ Хмыканья слились в веселый хохот.
Шухрат Ибрагимович глянул озабоченно.
-- Не бойтесь! -- давилась от смеха, махала ладошкою Алина. -- Не поехала я! Не шизанулась! Просто -- смешно!.. Смеш-но-оѕ
Шухрат Ибрагимович впервые за все наше с ним знакомство несколько смутился, переспросил даже:
-- Смешно?
-- Ну да, -- пояснила Алина, так и не в силах прервать хохот. -- Сколько уж я слышала, сколько читалаѕ писала дажеѕ про этиѕ про мафиозные структурыѕ И знаете: до самого сегодняшнего вечера -- не верила! Не-ве-ри-ла!
И продолжила хохотать.
Народу за столом было скромно: родители, человек десять друзей-подружек с обеих сторон, в числе которых Иван и Гаврилюк с загипсованной рукою на перевязи, да полковник в белом кителе рядышком с Шухратом Ибрагимовичем.
Свадьба не то что б катилась к концу, но явно была уже на второй трети. Очередной тост вызвал очередное "горько!". Капитан с Алиною поглядели друг на друга, встали и, хоть "горько" -- по всему ясно -- звучало не в первый и даже не в пятый раз, поцеловались протяжно и с большим удовольствием. Гости считали:
-- Разѕ дваѕ триѕ -- и досчитали, кажется, до тринадцати.
Полковник встал говорить тост.
-- Дорогие друзья. В каком-то смысле именно я считаю себя виновником происходящего здесь торжества: ведь если бы мне не пришло в голову пригласить три месяца назад Алину Евгеньевну в Управление с цельюѕ
Полковник говорил долго, а Алина с Богданом тем временем шептались.
-- Неужто просто из-за денег? Ну, признайся: ты ведь его боялся? С детства. Ну, в подсознании, разумеется.
-- Кого?
-- Не валяй дурака, -- кивнула Алина в сторону нового директора. -- Коляню. Или в знак благодарности, что он тебя тогда спас? Или это ты мстил за маму? Мама-то -- была?
-- Как это? -- изумился капитан. -- Как это -- была ли мама? Вон она, мама -- сидит. И папа, -- но Алину уже поглотила поразившая ее свежая идея.
-- Илиѕ платил за разбитую жизнь тойѕ женщины?
-- Хочешь все-таки меня оправдать? -- усмехнулся Мазепа в недавно отросшие шляхетские пшеничные усы. -- А если так и не получится? "Любовь Яровую" читала? Или лучше нет -- "Сида"! Трагичнее. А, ч-черт! едва не забыл, -- хлопнул себя по лбу. -- Подарок! -- и, вытащив из кармана "смитт-и-вессон", передал под столом жене. -- Отличная идея: стреляешь в меня, потом -- застреливаешься сама. Пиф-паф ой-ой-ой! Трагическое разрешение конфликта между долгом и чувством. Обойма заряжена. И предпочтительней -- не оттягивать: самые эффектные и времяѕ и местоѕ
-- Думаешь -- струшу? -- вполне серьезно спросила Алина, потом отстранилась от капитана и медленно взвела курок.
Положила указательный палец на спусковую скобуѕ
Обещанное продолжение эпиграфа:
-- Как -- зачем? -- отвечает старик. -- Построим ероплан и улетим все отсюда к е..ней матери! -- И для полной ясности повторяет во весь голос:
(Окончание эпиграфа -- в свое время).
Растолкав передних очередников, которые, трепеща еще перед атрибутами власти, пятятся и расползаются, словно раки, вываленные из ведра, "Шевроле не Шевроле" выруливает прямо к шлагбауму.
-- Тю-у! Бохдан! -- узнаёт капитана капитан-пограничник. -- С усим симийством! В отпуск, шо ли, собрався?
-- Нет, -- отрицательно мотает Мазепа головою.
Обещанное окончание эпиграфа:
-- К е..ней матери!
Словом: пиф-паф ой-ой-ой!
Магнитогорск -- Москва, февраль 1991 -- май 1992