его, и оно разлеталось на клочки, таяло. Я шептал звездам: "Летите ко мне". И они из громадных, висящих в непостижимой дали огненных шаров превращались в искрящуюся вокруг меня метель. Звездные искры пролетали рядом, покалывали ладони, когда я высовывал руки из кабины... Но при всем этом окружающий мир не делался тесным. Ведь он бесконечен. Эту бесконечность я ощущал всей душой. Нет, страха не было, но в меня входило понимание, какая она, эта бесконечность, непостижимая и загадочная. И еще - она была живая. Она то ли дышала, то ли пульсировала. Равномерный пульс доносился из самого-самого далека, из-за пределов звездного пространства. Словно короткие вздохи сверхгромадного дремлющего существа или эхо великанских барабанов. Вроде бы и неслышные, они отдавались внутри меня мягкими "замирательными" толчками. Я думал про них: "Гулкие барабаны Космоса..." Но эти барабаны звучали не всегда. Я слышал их лишь в те моменты, когда залетал слишком далеко и начинал задумываться о бескрайности мира. ...А в тот вечер я ни о чем таком не думал. Увидев себя в кабине, запустил мотор и после короткого разбега круто и весело пошел в высоту. Мне повезло: тени черных орлов не напали. И уже через минуту я летел среди лунно-серебристых груд, похожих на пушистые айсберги. Все было прекрасно. Я наслаждался полетом, встречным ветром и послушностью самолета. Сбросил кроссовки и носки, чтобы босыми ступнями чувствовать рубчатую резину педалей. Слегка покачивал свой L-5 и держал курс прямо на нижнюю звезду в хвосте Большой Медведицы. И вдруг все пространство пересекла изломанная диагональ! Я то ли увидел, то ли просто понял - в один миг! - что это с земли в высоту уходит узкий деревянный тротуар! Тот, что начинался у коллектора на Мельничном болоте. Он был бесконечный и прошивал облака. И я мчался прямо на него. Я качнул вправо рычаг управления, надавил правую педаль и понял - поздно! Сейчас будет удар, треск, вспышка, чернота! ...Но ничего такого не было. Просто я лежал в постели и таращился в полутемный потолок. За окном светилась бледная июньская ночь. А сердце под ребрами: бух-бух-бух... Даже в ушах отдавалось. А когда перестало отдаваться, я услышал шорох на балконе. Хотите верьте, хотите нет, но я не испугался. Ничуть! Я почему-то сразу догадался, кто это. Он осторожно отодвинул балконную дверь. И громким шепотом: - Ромка... - Сережка! - Я... Видишь, я обещал прийти раньше, чем завтра, и вот... - Какой ты молодец... Ой, а как ты сюда пробрался? - По веревочной лестнице. Закинул и раз-раз... - Но ведь решетка-то заперта! Сережка заулыбался, я разглядел это в серых сумерках. - У меня ключ, вот... - Он выдернул из-за ворота квартирный плоский ключик на шнурке. - Открывает любые замки. Почти волшебный... - Шепот у Сережки был особый, таинственный. "Сон, - понял я. - Ну и что? Все равно хорошо..." Сережка сел на край постели. Мы помолчали с полминуты. - Ромка, пойдем погуляем, а? - Кресло не вытащить, мама проснется... - А кресло нам и не нужно, - все тем же шепотом объяснил Сережка. - Главное - спуститься с балкона... Я ничего не успел сказать, как очутился у него на руках. Уже одетый. Он легко вынес меня на балкон. - Сможешь спуститься на руках? Ты же умеешь подтягиваться на турнике, а здесь не труднее... К перилам крючьями была прицеплена веревочная лесенка. С круглыми перекладинами. Поскольку это был сон, я не очень боялся. Позволил Сережке опустить себя за перила и, перехватывая палки, ловко добрался до земли. Сел в прохладную траву. Сережка тут же оказался рядом. Качнул лесенку, она упала к его ногам. - Ой, а как обратно? - Об этом не заботься... - А как же я без колес-то? - Колеса есть! Сейчас... Он отбежал и тут же вернулся с большим позвякивающим велосипедом, от которого пахло смазкой и пыльной резиной. - Сможешь держаться на раме? - Смогу! Меня уже катали! Вовка Кислицын... Я не стал уточнять, что с Вовкой мы загремели в кювет. Знал, что с Сережкой не загремлю. Рама была обмотана чем-то мягким. Красота! Сережка усадил меня боком, я ухватился за руль. Ноги нечувствительно заболтались впереди педалей. - Поехали! - Сережка позади меня прыгнул на седло. Теплый воздух качнулся навстречу. Я услышал, как головки травы защелкали по моим кроссовкам. Тряхнуло. Я засмеялся от радости. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЧАСТЬЯ Куда мы едем, я не спрашивал. Не все ли равно! С Сережкой я ничего не боялся. Правда был внутри щекочущий холодок, но не от страха, а от предчувствия приключений. Пахло тополями и нагретым за день асфальтом. Где-то трещал ночной кузнечик. Однако настоящей ночи не было, на севере, в просветах среди многоэтажек неярко желтела июньская заря. Мы ехали недолго, остановились у забора. Сережка ссадил меня в бурьян, раздвинул доски. Сперва протащил в широкую щель велосипед, потом меня. Устроил меня на деревянной скамейке со спинкой. Мы были на краю большой площадки с футбольными воротами. Справа подымалось трехэтажное здание, в его квадратных окнах блестело отражение зари. Я понял, что Сережка привез меня на школьный стадион. Он присел рядом, сказал деловито: - Подходящее место. - Для чего подходящее-то? - Я понял, что Сережка под деловитостью прячет беспокойство. Он ответил напряженно: - Для взлета... - Для чего? - Это я почти крикнул. Потому что... да, в самом деле я ожидал чего-то такого. Сережка тихо и словно виновато посапывал рядом. Тогда я спросил шепотом: - У тебя есть самолет? - Нет... То есть да... То есть... - Ну, что? - у меня неожиданно прорвалась досада. - То "нет", то "да". Есть или нету? Сережка не обратил внимания на мой тон. - Ромка... ты только не удивляйся. Понимаешь, я сам... умею превращаться в самолет. Честное слово... "Игра такая!" - подумал я. И почему-то пожалел Сережку. И чтобы загладить недавнюю раздражительность, сказал, как маленькому фантазеру: - Ну что ж... это бывает. Конечно... - Я сейчас покажу. - Он встал. - Ты только не пугайся. И еще... - Что? - Когда я превращусь, тебе надо будет забраться в кабину. Самому. Помогать-то будет некому... - Ладно. Уж как-нибудь... - Я вдруг сразу поверил Сережке. И даже испугался оттого, что поверил так быстро и крепко. Но тут же старательно вспомнил опять, что это сон. И повторил веселее: - Ладно!.. А говорил, что у тебя никаких талантов! Сережка отозвался серьезно, грустно даже: - Я не знаю, талант это или наоборот. Но тут уж, видать, судьба, раз мы встретились. Я не успел ничего ответить. Сережка отошел. В светлых сумерках я видел, как он встал прямо, приподнялся на цыпочках, раскинул руки... И через миг на школьном стадионе стоял самолет. Размах крыльев занимал в моем поле зрения столько же места, сколько за секунду до того занимали раскинутые Сережкины руки. Поэтому самолет оказался не там, где только что стоял Сережка, а дальше, метрах в двадцати. "Эффект линейного зрения!" Я съехал со скамейки на землю и пополз к самолету. Понимал, что крошки гравия обдирают мне ноги, но не чувствовал этого. Самолет выглядел не так, как тот, на котором я летал в своих прежних снах. Крыльев было не две пары, а одна. Они торчали из бортов и сильно сужались к округлым концам. Но все равно это был, как и у меня, одноместный легкий самолетик - словно специально для мальчишки. И на серебристой, светящейся в сумерках ткани я различил знакомый знак L-5. А еще - силуэт морской звезды с пятью изогнутыми щупальцами. От самолета пахло бензином, теплым дюралем и резиной маленького тугого колеса. Сон, а все так подробно, реально. Дверца была раскрыта, от нее спускался дюралевый трап с тремя дырчатыми ступеньками. Вот на этом трапе я помучился. Но Сережкин голос (немного изменившийся) подбадривал меня. Когда я оказался в кабине, на вогнутом пластиковом сиденье, то понял, что голос этот - из динамика на приборном щитке. - Все в порядке? - спросил Сережка с виноватой ноткой. - В порядке. Руки-то у меня сильные... - (И я тихонько плюнул через левое плечо, чтобы в локтях и пальцах не появилась пугающая слабость.) - Значит, полетим? - Давай... - Нет уж, это ты "давай", - вздохнул Сережка в динамике. - Почему я?! - Ну... такое правило. Если я один, я могу управлять собой сам, а если кто-то у меня в кабине, то я уже не могу. Должен тот, кто в пилотском сиденье... Да чего ты боишься? - В голосе зазвенела привычная веселая струнка, Сережкина. - Ты же умеешь! Столько раз летал на своем самолете! Я не принял его бодрого тона. - Тогда у меня ноги работали. А сейчас-то как? - Можно ведь и без педалей! Будешь делать крен свои телом. - Я так не умею... - Сумеешь. Туловищем направо-налево... Я же легкий. "Это ведь сон, - уже который раз напомнил я себе. - Во сне все получается, если он хороший... А это хороший сон, раз я с Сережкой!" Но следом подумалось: "А если хороший, почему не работают ноги? Будто наяву..." Но эту мысль я прогнал. - Хорошо, Сережка! Я попробую! - И даже пошутил: - Только не превратись в себя самого в воздухе. А то мне придется лететь на тебе верхом. Как кузнец Вакула на черте! Сережка посмеялся, но как-то нервно. - Ромка, торопись. Ночь-то короткая... Приборная доска была почти такая же, как в моем самолете. Только ключ зажигания похож был на обычный плоский ключик от квартирного замка (уж не тот ли, что Сережка носил на шее?). Я повернул его. Пропеллер махнул узкими лопастями, растворился в воздухе, самолет-Сережка задрожал. Мотор загудел негромко и уверенно. - Поехали? - деловито спросил я. - Давай!.. Сразу бери круче вверх, здесь мало места для разбега. Я разогнал самолет и крепко потянул на грудь рычаг с резиновой велосипедной рукояткой. Оторвался от земли. - Ой! - вдруг тонко сказал динамик сквозь шум мотора. - Что? - Говорил ведь: бери круче! Левым колесом штангу на воротах зацепил. Крутится, как сумасшедшее... - Я нечаянно... Больно, да? - Не так уж... Но если бы оно оторвалось, как бы ты меня посадил? На одно-то колесо! - Ой, а разве придется садиться? - А как же! В своих прежних снах я ни разу не сажал самолет. Взлетать взлетал, а посадок не было, я всегда просыпался до окончания полета. Так я и объяснил Сережке. Он отозвался насуплено: - Сейчас другой сон. Даже и не совсем сон... Если грохнемся, ты, может, и проснешься как ни в чем не бывало... - А ты?! - А от меня - щепочки. И уж завтра я к тебе не приду... У меня ослабели руки. - Тогда зачем ты... такое дело... Сережка откликнулся так, словно вез меня в коляске: - Да не бойся. Ведь все в порядке. И правда все пока было в порядке. Страхи страхами, но я машинально работал ручкой управления, ровно набирал высоту. Желтые крохотные лампочки уютно светились над приборами. Воздух привычно свистел, обтекая изогнутое лобовое стекло. Впереди в бледном небе проступили звезды Большой Медведицы. - Теперь попробуй поворот, - посоветовал Сережка. - Крен налево и... ну, ты знаешь. Я плечом лег на левый борт кабины, высунул голову из-за прозрачного щитка. Ветер крепко рванул волосы, ударил по щекам, по глазам... Но даже сейчас встречный воздух был теплым. И с уютным, спокойным таким запахом полыни... Сережка-самолет послушался, крылом наклонился к земле. Я повел рычаг влево, и самолет вошел в плавную дугу. У меня из-за плеча выкатилась розовая, на три четверти полная Луна. Я осторожно выпрямил машину. Луна повисла неподвижно. Она быстро желтела, делалась ярче. Небо вокруг нее темнело. - Видишь, получилось, - одобрительно сказал Сережка. - Ага... Смотри! - Я взглядом привычно приблизил Луну, уменьшил ее до размеров арбуза и, снова накренившись влево, повел самолет вокруг этого ноздреватого глобуса. - Чудеса! - искренне восхитился Сережка. А я осмелел еще больше. Подвинул к себе Луну так, что она стала вроде елочного шарика. И я... ухватил это космическое яблоко ладонью! "Яблоко" было тяжелым, теплым и шероховатым. - Сережка, я поймал Луну! Вот! - Молодец... - В Сережкином голосе были и одобрение, и осторожность. - Ты не кузнец Вакула, а сам черт, который украл месяц... Только не держи долго. А то сдвинется что-нибудь в космическом механизме... Я выпустил увесистый шарик. Он умчался в дальнюю даль и превратился в обычную луну. А мне показалось, что ладонь у меня светится, словно я стер с шарика фосфорическую краску. Я пригляделся. Нет, краски не было. Но при свете приборных лампочек я увидел на ладони розовые колечки - отпечатки лунных кратеров. А в воздухе в это время выросли облачные столбы. Этакие гигантские застывшие смерчи из просвеченного луною пара. Я лавировал между ними, а Сережка в динамике легкомысленно мурлыкал старую, слегка переделанную песенку: Потому, да потому что мы пилоты, Небо наш, эх небо наш родимый дом. Мы с тобою превратимся в самолеты, Чтоб на землю не свалиться кувырком... Превратился-то он один, но я не стал спорить. Мне было хорошо. Так же, как днем, когда гуляли по окраинам. Даже еще лучше, просторнее. Это было продолжение дневного счастья... Светлые обычные колонны стали раздвигаться, отходить назад, а впереди открылось черное пространство, и в нем горели редкие звезды - такие далекие, что я не смог бы придвинуть их никаким усилием. Пространство это мягко вздрогнуло, отозвалось во мне толчком. Раз, другой, третий... - Гулкие барабаны Космоса, - сказал я. Шепотом сказал. Но Сережка услышал. - Ромка, туда не надо... пока. Это уже... другие миры. - Безлюдные Пространства? - вспомнил я. И стало тревожно. - Ну... всякие там пространства. - Туда нельзя? - Можно, только но сейчас... - Ты, наверно, устал! - спохватился я. - Не в этом дело. Просто пора. Поворачивай. Тут я растерялся: - А куда поворачивать? В самом деле: где наш город, где стадион? - На сто восемьдесят градусов! По компасу. Я положил Сережку на правое крыло. Деления на шарике-компасе побежали за курсовой чертой, и я выровнял полет, когда вместо 150 появилось 330. - Вот так и держи. Только давай ближе к земле... Я послушно снизился. Теперь надо мной снова было обычное небо июньской ночи, впереди тлела заря, а внизу мерцали редкие огоньки. С десяток огоньков - красных, дрожащих - вытянулись в две параллельные цепочки. - Ромка, смотри! Это чуки зажгли для нас посадочные костры! Я ничуть не удивился, порадовался только, что садиться буду не в темноте. Сделал круг над огнями и стал снижаться, чтобы попасть между линиями костров. - Смелей, смелей... Убери газ! - командовал Сережка. - Выпусти закрылки! Выключай... На себя чуть-чуть... Хорошо... Колеса толкнулись в землю, нас мелко затрясло, пропеллер замелькал, замер. Замер и самолет. С двух сторон от него металось костровое пламя. Я разглядел, как от огня заспешили в темноту маленькие косматые существа. - Ну вот, удрали, - с досадой сказал Сережка. - Я думал, они помогут тебе вылезти. - Это чуки? - Ну да! До того боязливые, даже тошно... - Ничего, сам вылезу... - И я скатился по трапу. Думал - попаду на каменную крошку стадиона. А оказалось - ласковый прохладный песок. Ой, да мы сели не у школы! Я узнал это место - мы были на краю Мельничного болота! - Ромка, отползи подальше, - попросил самолет. Я отполз к ближнему костру. В зябкости болотистого воздуха тепло от огня было таким приятным (даже ноги его почувствовали). Я с полминуты заворожено смотрел в пламя, потом оглянулся на самолет. Но самолета не было. Сквозь отпечатки огня я увидел, как бежит ко мне освещенный костром Сережка. Подбежал, сел на корточки, засмеялся. - Вот и приземлились! Хорошо, да? - Да! - Я хотел, чтобы этот сон никогда не кончался. Сережка обнял меня за плечи. - Ты молодец. Ас... - Ну уж ас!.. Ты же помогал мне! И не только советами! - Самую чуточку... - А почему мы сели здесь, а не на стадионе? - Там же нельзя разводить костры! А здесь безлюдное пространство... - Да, верно... Но смотри, впереди деревянный тротуар. Тот, что идет от коллектора. Еще бы немного и мы в него - колесами. - Не-а, - беспечно отозвался Сережка. - Он еще далеко... - А я недавно грохнулся об него в полете! - И рассказал я Сережке про свой сон с аварией. - Ромка, значит, этот тротуар шел вверх среди облаков? - Ну да! Я же говорю!.. - Так вот где начинается другая дорога, - шепотом сказал Сережка. - Как я раньше-то не догадался... - Какая дорога? - Я потом объясню, ладно? - Ладно... - Я не обиделся. Мне так хорошо было с Сережкой у огня, среди этой ночи, где никого, кроме нас. Да кроме спрятавшихся чук и ночной птицы, которая вскрикнула в камышах. Луна выглянула из-за развалин мельницы. С надутой щекой, важная, недоступная, словно я не держал ее недавно в ладони. - Пора нам... - Сережка поднялся. - Ой, а как ты потащишь меня отсюда? Велосипеда-то нет! - А тут недалеко! Ну-ка... - Сережка подхватил меня на руки. Как младенца. Неподалеку лежал полузарытый в песок барабан от кабеля. Этакая громадная, сколоченная из досок катушка. Сережка легко вспрыгнул со мной на круглую наклонную площадку. - Зажмурься, Ромка. Я доверчиво зажмурился. - Раз, два, три! - И он прыгнул. До земли было всего полметра, но я ощутил, что лечу. Вниз, вниз! Однако испугаться по-настоящему я не успел. Очнулся под своим одеялом... О ДАЛЬНИХ КРАЯХ В то утро мама еле добудилась меня. - Что с тобой? Спишь, словно гулял где-то всю ночь! А может, я и правду гулял? Потому и уснул как убитый, когда оказался дома после прыжка с Сережкой? Я сел, откинул одеяло. Если все случилось на самом деле, ноги должны оказаться в царапинах... Царапины были, но, скорее всего, от вчерашних колючек на пустырях. Я вздохнул, но тут же опять обрадовался жизни. Тому, что есть на свете Сережка! Тому, что он скоро опять придет! Мама ушла в институт, оставив мне кучу привычных наставлений. Я в ответ кивал: "Да-да, конечно, мамочка, не волнуйся..." А сам готовился ждать и волноваться: когда же он придет. В самой этой тревоге была радость. Но тревожиться почти не пришлось. Сережка появился через пять минут после ухода мамы. С большущей хозяйственной сумкой. С нетерпеливым весельем в глазах. - Ромка, привет! Ну что, будем сегодня путешествовать? - Конечно! Давай только перекусим на дорогу! - Перекусывай. Я уже... Почти не жуя, сглотал я половину батона, запил молоком из пакета. Какое уж там "разогрей картошку и свари кофе". - Я готов! - Книжку не забудь... - Какую книжку?.. Ох... - я ведь опять забыл про девочку Сойку, которая будет ждать нас у рынка. И стыдно стало - перед собой, перед этой Сойкой и, главное, перед Сережкой, который обо всем догадался. Суетясь, я отыскал на стеллаже растрепанный томик - "Новые приключения великолепной пятерки". - Положи сюда, - Сережка раздвинул пасть сумки. - Ага... Зачем у тебя этот саквояжище? На рынок пойдем? - Нет, просто так. На всякий случай... ...И вот мы опять на улице. И утро такое... одним словом, настоящее летнее утро. Жары еще нет, пахнет влажной травой и мокрым асфальтом (проехала поливалка). Где-то по-деревенски горланит довольный петух. И даже прохожие кажутся не скучными, не озабоченными, как обычно, а такими, словно все собрались в долгожданный отпуск. Я бодро вертел колеса, а Сережка шагал рядом и рассказывал, что к нашему дому пришел еще в восемь часов, но ждал, когда моя мама уйдет на работу. - Вот чудак! Мама тебе обрадовалась бы! - Да ну, неловко как-то... А когда она вышла из подъезда, я сразу ж-жик к тебе!.. - А как ты узнал, что это именно она? - Сразу видно. Вы похожи... Знакомыми переулками, без задержек, мы добрались до угла Кровельщиков и Кутузовской, к ограде рынка. Белоголовая Сойка сидела на прежнем месте, мы увидели ее издалека. И она нас - тоже. Я заметил, как она вся напряглась и спрятала за спину картонную коробку. - Сойка, привет! - небрежно сказал Сережка. Будто однокласснице. Я что-то неловко бормотнул. Она ответила шевелением губ. И глаза - сначала в землю, потом на нас. Несмелые, вопросительные... "Ох и ресницы", - вновь подумал я. Протянул книжку. Она снова шевельнула губами. - Спасибо... Я быстро прочитаю, - удалось расслышать мне. - Да читай сколько хочешь! А потом я тебе еще одну принесу! Про этих же ребят! - Я это выпалил с энтузиазмом, а потом опять неловко замолчал. Про что еще говорить? Сойка кивнула и молчаливо съежилась. Выручил Сережка. Запросто сел рядом с ней на корточки. - Ты вдвоем с бабушкой живешь, да? Она качнула ресницами. - Да... - А родители... их нету, что ли? - Есть! - Сойка испуганно, суеверно как-то дернулась. - Есть, конечно!.. Только они не тут, а в Дорожкине. Деревня такая у города Самойловска. - А чего же они... Ты здесь, а они там? - Так получилось... - Сойка отвечала тихо, но без неохоты. - Папина фабрика закрылась, он тогда поехал в Дорожкино, купил там у знакомых домик. Говорит: "Будем ферму устраивать". Сперва все хорошо было, а потом нас подпалили, дом сгорел... - Кто подпалил? - ахнул я. - Местные. Они фермеров не любят, говорят: приехали тут, нашу землю порасхватали... А земля-то все равно бросовая была, пустошь одна... Сойка излагала грустную историю по-взрослому, устало, но доверчиво. - А теперь что? Все заново? - понимающе спросил Сережка. - Ну да... Папа с мамой теперь там в сараюшке живут, пытаются дом починить. А меня сюда привезли. "Зачем тебе, - говорят, - с нами маяться..." - Разве здесь тебе лучше? - Они думают, что лучше... А там даже школы нет. Самая ближняя за двенадцать километров... "Подумаешь, школа, - хотел сказать я. - Можно и дома учиться. Я вот учусь, и все нормально..." Однако не решился. Сойка рассказывала про другую, про суровую жизнь, о которой я, балконный житель, знал только из газет да из телевизора... И все же я спросил: - А мама с папой знают, что бабушка тебя... заставляет вот так? Ее ресницы-гусеницы словно щекотнули меня. - Конечно, нет! Она же... Вы не думайте, что она какая-то... неграмотная пьяница! Она всю жизнь в театре работала, контролером, с артистами знакома... и теперь у нее фантазии. - Какие фантазии? - неласково сказал Сережка. Мол, фантазии фантазиями, а кто дал право этой контролерше издеваться над человеком! Сойка мотнула тощими косицами. - Ну... такие. Говорит: "Я все силы отдала этому... обществу. А общество меня сделало нищей. И сын о родной матери не заботится, занялся какой-то деревенской дурью. Да еще дочь свою мне подбросил... Это меня... Иди, говорит, и принимай участие в добывании пропитания... Тут я не выдержал, спросил через силу: - Она тебя бьет? - Еще чего! - Сойкины глаза на миг вспыхнули под ресницами. - Я бы тогда... пешком бы ушла в Дорожкино, за тыщу километров! И здесь я понял, что эта маленькая тихая Сойка - гордая. И что в нищенки она пошла как бы в отместку бабке. Чтобы не есть даром ее хлеб. Пойти-то пошла, но попрошайничать не умеет и стыдится. А отступать тоже не хочет... И Сережка это понял. Но не стал утешать Сойку. Поднялся. - Ладно, Сойка... Мы скоро еще придем. - Когда? - Она опять вскинула глаза. - Сегодня. Ты будешь здесь? - Буду. Мне все равно где... особенно когда книжка... - Ты что-то придумал? - спросил я, когда мы были уже в полквартале от Сойки. - Ничего такого... Мы ведь шастаем по всяким пустырям, а там попадаются брошенные бутылки. За день можно столько заработать, сколько ей и за месяц не подадут... - Правильно, Сережка! А ты ведь это еще давно запланировал! Да? Потому и сумку захватил! Он не стал отпираться. - Ага... Но мы не будем специально за бутылками охотиться, не бойся! Это так, попутная добыча. - Да разве я боюсь! - Смотри, какой переулок! Почему-то называется Трамвайный. Никаких трамваев в переулке - кривом, заросшем, с домишками и палисадниками - не было. Но он вывел нас на пригорок, где стоял заброшенный дом, похожий на маленький замок. В одном месте пригорок обрывался вниз, там среди заборов и репейников лежали рельсы и шпалы, по ним в самом деле проехал красный трамвайчик старинного вида. Сережка сказал, что это, видимо, пригородная линия, которая ведет к садам и дачам. Он втащил меня и кресло в развалины дома, где сквозь пол рос иван-чай и темнела по углам крапива. Здесь мы нашли первую добычу - пять бутылок из-под "Столичной" и пива. Видать, местным пьяницам это место было известно. Пока Сережка обследовал закутки, шипел и шепотом ругался в крапиве, я оглядывался. Стены были исписаны всякой гадостью, кругом полусгнившие клочья газет и мусор. Но все равно чудилась в развалинах загадочность. Солнце сквозь оконные проемы пробивалось в нежилой сумрак. Розовые цветы иван-чая светились в лучах, словно внутри их горели лампочки. Здесь был намек, ожидание чего-то необычного... Мы выбрались наружу, пристроили сумку с бутылками на подножке кресла, у меня под ногами. - Теперь - туда, - решительно сказал Сережка. С пригорка видна была территория... ну, не знаю даже чего. То ли заброшенного завода, то ли каких-то баз и складов - с грузовыми эстакадами, ангарами и вышками... - Туда, наверно, нельзя, - засомневался я. - Почему же? Там никого нет. - Ты думаешь, там много бутылок? - Там много всего, - значительно сказал Сережка. Извилистыми тротуарами Сережка скатил меня к трамвайному пути. Мы двигались сначала по траве вдоль полотна. Затем рельсовый путь раздвоился, и одна колея повела прямо к опустелым цехам и поваленным кранам. - Разве туда тоже ходит трамвай? - Что ты, Ромка! Смотри, рельсы совсем ржавые! Сережка выкатил кресло на полотно этой заброшенной дороги. Меня стало потряхивать на шпалах, но не сильно - шпалы были вровень с землей. Между ними росла белая кашка и одуванчики. И вездесущие подорожники. А по краям стояли полынь и дикий укроп. Прыгали перед нами воробьи, вскрикивали о чем-то. Мне вдруг показалось: не просто чирикают, а стараются предупредить. Может быть: "Не ходите туда, там заколдованные места"? Два длинных бетонных цеха с пустыми окнами, с решетчатыми сооружениями на крышах двигались навстречу, наплывали, как два океанских парохода, покинутых людьми. А Сережка молчаливо шел сзади, толкая кресло. Мне вдруг подумалось, что он не просто Сережка. Может, он - волшебник или пришелец из какого-то зазеркалья и хочет забрать меня с собой в другой мир?.. Ну и пусть заберет, если хочет! Значит, такая судьба! Лишь бы он, мой друг Сережка, всегда был рядом... Я спросил шепотом, не оглянувшись. - Сережка, может, это и есть Безлюдные Пространства? - Впервые я назвал их вот так, со значением. С большой буквы. - Конечно... - Сережка сказал это беспечно, однако среди бетонных громад отозвалось необычное шелестящее эхо. Потом цеха кончились и перед нами открылась громадная заброшенная территория. На ней там и тут виднелись причудливые технические постройки и великанские механизмы. Стояли кирпичные башни, оплетенные трубопроводами и лесенками. Темнели похожие на уснувших китов полукруглые ангары. Словно прилетевшие в давние времена и застрявшие здесь инопланетные корабли, вздымались над кустами ржавые шары с окнами, площадками и трапами. Над рельсами - кружево мостовых кранов и арок. А на рельсах - цистерны, вагонетки, товарные платформы. А еще всюду - какие-то будки, мачты, штабеля балок и ящиков, фундаменты недостроенных зданий, транспортеры, сооружения из рычагов и зубчатых колес... И все это - обвалившееся, поросшее сорняками. Не нужное никому... Никому? Нет, оказалось, что это нужно нам с Сережкой. Мы окунулись в забытую людьми страну, словно в джунгли и скалы необитаемого острова. "Остров" окутывала солнечная тишина. Из живых существ здесь водились только воробьи да бабочки. Травы тут вымахали выше головы. Было очень много мелких желтых цветов и розового иван-чая. Пахло теплым ржавым железом, но этот запах вовсе не казался противным. Наверное, потому, что смешивался с запахом чертополоховых джунглей... Да, безлюдно было. И все же порой казалось, что есть тут кто-то, кроме нас. Этот "кто-то" был большой и невидимый. Он снисходительно следил за двумя мальчишками, которые без спросу забрались в его владения. "Ладно уж, не жалко..." Мы ощущали присутствие хозяина и говорили полушепотом. - Сережка, что здесь было раньше, а? - Говорят, военные заводы. Потом они сделались не нужны, а на мирные переделать их не смогли. Вот и забросили... - Ты же говорил, что люди уходят, а душа на Безлюдных Пространствах остается... - Ну да. - Но на военных заводах душа не может быть добрая. Оружие - оно же для смерти... А почему тогда здесь так хорошо? Сережка подумал. - Наверно, потому, что душа Пространства теперь отдыхает. Может быть, она измучилась от того, что столько здесь было всего... убийственного, и нынче довольна, что все это позади... Знаешь, Ромка, я в какой-то книжке читал: "Нет более мирных мест, чем заброшенные крепости и форты, где на солнце спят старые, никому не нужные пушки..." Вот и здесь так же... Мне такое объяснение показалось очень-очень правильным. И захотелось еще дальше в глубь пустынной страны... Ох, сколько мы тут лазили, бродили, пробирались! Сережка даже затащил меня на решетчатую эстакаду, протянувшуюся от похожей на домну башни к полуразваленному цеху. Мы заглядывали в люки подземелий, качали скрипучие рычаги громадных насосов, старались повернуть ржавые шестерни непонятных машин... Из бетонной будки высовывалась и уходила в землю широченная, с меня толщиной, труба. У ее изгиба, в метре от земли, приделано было колесо с ручками. Как штурвал. Я взялся за рукоятку, Сережка за другую. В трубе что-то ожило, словно хрипло вздохнул мамонт. И вздох этот отозвался под землей и, кажется, прошел по всему Пространству. Мы отдернули руки. Глянули друг на друга - перепугано. Сережка мигнул и засмеялся: - Наверно, какой-то старый гидронасос... - Конечно, - торопливо сказал я. А сам подумал: "Уж не рассердили ли мы задремавшего "Кого-то"?.. Ой..." Но солнечная тишина быстро успокоила нас. И мы двинулись дальше - наугад среди зарослей, буераков и штабелей полусгнивших шпал. Кресло буксовало, Сережка усердно толкал его, я вертел колеса из всех сил, и руки у меня уже гудели от усталости. - Сережка, ты же замаялся со мной... - Ни чуточки... - Но дышал он часто. - Давай отдохнем. - Ладно... Эй, смотри, вон еще бутылка! - И он выудил из лопухов новую добычу. Надо сказать, что здесь, в этом безлюдье, мы набрали около десятка бутылок. Сумка у меня под ногами отяжелела и брякала. Мы устроились на бетонном блоке в тени съехавшего с рельсов товарного вагона. Неподалеку торчала из земли изогнутая железная трубка с медным колесиком крана. Из трубки капало. Сережка покрутил колесико, и ударила тугая струя. Сережка брызнул в меня, я обрадовано захохотал. Он тоже засмеялся и стал смывать с колен пятна ржавчины. Меня-то Сережка во время путешествия всячески оберегал, а сам порядком извозился. Особенно, когда лезли через широченную, метрового диаметра трубу, в которой жило гулкое эхо. Сережка тащил меня на спине, а сам полз на четвереньках. Теперь, глядя на него, я понял, что никогда уже не смогу жить без этой дружбы. Сережка словно услыхал меня, взглянул мне в лицо. На его ресницах дрожали брызги, и в брызгах горели искры. Я заморгал, закашлялся и ворчливо сказал, что самое время вымыть бутылки. - Правильно, Ромка! А то кто же их примет, такие грязные! Я подавал Сережке бутылку за бутылкой, а он мыл их под упругой струей, бултыхая внутри травяной жгут. - Ой, Сережка! - запоздало удивился я. - Ты же говорил, что здесь никого никогда не бывает! Откуда же бутылки-то? - Ну... может, с прежних времен... - Ага, "с прежних"! Смотри, наклейка совсем новая. - Правда... Знаешь, Ромка, пьяницы - они везде пролезут. Даже анекдот такой есть. Прилетают американцы на Луну, вылазят из своего "Аполлона", а на камне стоит четвертинка из-под "Московской" и рядом надпись: "Джон, ты меня уважаешь?" Я вспомнил, что недавно держал в руках теплое яблоко Луны. - Сережка! Я тебя сегодня видел во сне! Почти целую ночь! - Правда?! - Он быстро сел рядом. Я рассказал ему про все: и про свои прежние сны, и про вчерашний, где он, Сережка, превратился в самолет и мы летали среди облаков и сели у костров, которые развели чуки... И вдруг показалось, что вся эта безлюдная территория и солнечная тишина - продолжение того сна. Сережка слушал, не отводя взгляда. А когда я замолчал, он вдруг заулыбался так, словно что-то знал больше меня. Опустил голову, оттер с колена остатки ржавчины. - А сон... это ведь не всегда просто сон. Это... - Что? - спросил я с нарастающим замиранием. - Бывает, что это... ну, вполне настоящий мир. Только он за пределами трех измерений... Я догадался, о чем Сережка говорит. Я и сам не раз думал о таком. Про всякое думается зимними ночами, особенно в больнице, когда никак не можешь уснуть и гложет тоска по дому... - Измерений ведь гораздо больше трех, верно, Сережка? Мы знаем только длину, ширину и высоту. А что дальше, пока никому не известно... Сережка кивнул: - У меня это знаешь как сложилось в голове? Ну, такое понятие... Одномерное пространство - это точка, это как бы человек внутри себя, и вот он бросает взгляд на другую точку. Получается линия... А потом человек оглядывается - и возникает ширина плоскости, двухмерность. А трехмерное пространство - это как взмах во все стороны! Когда открывается простор: и вокруг, и в небе, везде! - Сережка широко раскинул руки. И я сразу вспомнил, как он превращался в самолет. - А четвертое?.. Четырехмерное? - спросил я шепотом. - Это... будто вздох... - Сережка и правда глубоко вздохнул, медленно опуская руки. - Когда вбираешь в себя все... все, что близко и далеко, и вообще... все, что можешь представить... Ну, даже не знаю, как сказать... - Он сделался виноватым. Я тоже не знал, как про это сказать. Но я понимал. И вздохнул, как Сережка, словно вбирал в себя и сон про полеты, и радость, что мой друг - вот он, рядом, и память о Гулких барабанах Космоса, и эти солнечные загадочные пустоши... - Сережка! А Безлюдные Пространства... они, может быть, тоже в четвертом измерении? Когда вот этот... вздох... - Наверно, - тихо сказал Сережка, не поворачивая головы. - Иначе трудно объяснить... - Что объяснить? - Я опять ощутил замирание в душе. - Всякие загадки... Например, про Заоблачный город. Вроде бы его не может быть, а он есть... Мое замирание усилилось. Не потому, что опасность какая-то, а словно опять приблизилась необъятность Космоса. Где гудели Гулкие барабаны... Сережка говорил очень серьезно. Ноя встряхнулся! Конечно, он просто придумывал новую сказку. Вроде как тогда, у Мельничного болота, про шкыдл и чук. Дал волю фантазии и расширяет здешнее Безлюдное Пространство до бесконечности! И я спрятал тревогу за дурашливым вопросом: - А долго добираться до того Заоблачного города? - Не очень долго. Но надо ждать ночи... - Нам нельзя до ночи... Сережка! А сейчас сколько времени? Мама, наверно, в панике! Только теперь я сообразил, что уже середина дня! Безлюдное Пространство до этой минуты завораживало меня, а сейчас я наконец очнулся. И Сережка спохватился: - Ох я дурак! Заболтал тебя!.. Подожди. Узнаем время... Он поднял с земли ржавую гайку. Из разлохмаченной кромки на штанине выдернул нитку, привязал к гайке, поднял грузик над бетонным блоком. Тень от нитки упала на серую поверхность. - Почти два часа, - сокрушенно сообщил Сережка. - Вон на сколько черта отошла от севера. Я сказал, не скрывая досады: - Откуда ты точно знаешь, где север? - Чую. У меня внутри, как у птицы, что-то ощущает магнитные линии... Не веришь? Опять он сказку сочинял? Но я уже не злился. Мне стало неловко за свою раздражительность. И боязно: вдруг Сережка обиделся? Я пошутил торопливо: - А у тебя нет чутья, где самый близкий телефон-автомат? - Телефон? Поехали! Раз - и я в кресле. Трюх-трюх-трюх (а бутылки: бряк, бряк) - и мы у кирпичного домика, вроде проходной будки, только без забора. Сережка подхватил меня на закорки - и в дом. - Смотри! На стене висел телефонный аппарат. С трубкой на крюке. - Думаешь, он работает? - Попробуй, - сказал Сережка. Я, сидя у него на спине, снял трубку. В ней - гудок. Я завертел скрипучий диск. - Мама! Это я! Ты только не волнуйся!.. "Кто-то бьется в дверь заколоченную..." Мама, конечно, волновалась, но не так отчаянно, как я думал. Потом я узнал, что она пришла домой лишь за минуту до моего звонка и не успела перепугаться как следует. Конечно, все равно я услышал по телефону много разного: и "я чуть с ума не сошла", и "я взгрею как следует и тебя, и твоего Сережку", и "больше носу на улицу без меня не высунешь", и "мы еще вернемся к вопросу о даче!" Но я чувствовал: сердитость у мамы не настоящая. А потом я услышал в трубке другой голос, мужской. Он долетал издалека, слов не разобрать. - Ну, конечно, конечно! - громко отозвалась на него мама. - Так всегда! Мужская солидарность, друг за друга вы горой... - И потом уже мне: - Скажи спасибо, что со мной пришел Евгений Львович. Он за тебя всегда заступается... - Мама, передай ему привет! - возликовал я. - Поприветствуешь сам. Чтобы через пять минут был дома! - Ну, мама! Нам не успеть за пять минут! Мы... не очень! И колесо к тому же спущено, надо подкачать!.. Вы там обедайте и спокойно идите на работе, а я приеду позже!.. Ну, причем тут режим! Могу я раз в жизни погулять от души? - Вечером тебе будет "от души"! Тут опять прорезался голос Евгения Львовича. Неразборчиво, но бодро. И мама сказала скрепя сердце: - Хорошо. Но к Четырем обязательно быть дома! В шестнадцать ноль-ноль я позвоню. - Ура! - Я чуть не упал с Сережки и удержался лишь потому, что нацепил трубку на крюк. До шестнадцати ноль-ноль мы успели столько всего! Пересекли всю пустынную территорию и выбрались на улицу между двух водонапорных башен. Они были тоже заброшенные. Старинные, похожие на крепостные. Сережка сказал, что это главный вход на здешний участок Безлюдных Пространств. - Значит, ты бывал здесь раньше?.. Ну, конечно! И телефон сразу отыскал, и все проходы знаешь! - Не все, - вздохнул Сережка. - Эти Пространства - они ведь бесконечные. И к тому же они меняются: сегодня так, а завтра иначе... И опять непонятно было: то ли правду он говорит, то ли продолжает сочинять свою сказку... А может, эта сказка и есть правда? Извилистой улицей Авторемонтников мы выбрались к Потаповскому рынку и увидели Сойку. Она тихонько обрадовалась нам: - Я уже почти всю книжку прочитала... - А ты ела что-нибудь? - строго спросил Сережка. - Ела... На рынке пирожок купила. Мне какой-то дяденька целых сто рублей дал, новую бумажку... - А у нас для тебя добыча, похвастался я. - Смотри сколько стеклотары! - Ой... ну, зачем вы... не надо... - Здрасьте, пожалуйста, - ворчливо сказал Сережка. - Люди старались, а она "не надо". Пошли,