видно не было - колеса по ступицу в тумане. И вдруг туман кончился. И твердь кончилась! Я увидел черную глубину и ухнул в провал. Я часто падал во сне, и каждый раз было страшно. Однако такого жуткого падения еще не испытывал. Вниз, вниз, вниз! Со скоростью снаряда! И даже не крикнешь - стиснуло как железом... Кресло отлетело и кувыркалось в стороне... Скорее проснуться! Ну, скорее же! Нет, не могу... Сейчас грянусь так, что меня не соберут ни во сне, ни наяву... Я все же выдавил хриплое: - А-а-а... И луну заслонила крылатая тень. Самолет! Сережка! Он догонял меня в крутом пике... Круглый зев открытой кабины оказался рядом, меня зацепило бортом, перевернуло. И я даже не помню, как очутился в пилотском кресле. Сами собой защелкнулись на груди ремни. - Сережка! Выходи из пике! - Не могу! Инерция. Возьми ручку... на себя... Я вцепился в резиновую рукоять, потянул ее на грудь. Изо всех сил! Но меня вместе с Сережкой-самолетом крутнуло, увлекло в обморочную спираль. - Сережка, штопор! - Жми правую педаль! - Я же не могу! - Жми, я сказал! - Но я же... - Жми!! Разобьемся!.. - Не могу! - Можешь!! Иначе Конец!.. Я заплакал, потому что понял - и правда конец. Настоящий! За что? Я не хочу!.. - И надавил педаль. Как в старых снах про свой самолет. Самолет-Сережка сделал еще два витка и вышел из штопора. Я надавил левую педаль, потом ослабил обе. И опять потянул к себе ручку. И ощутил, как меня вжимает в пилотское кресло: самолет по дуге переходил в горизонталь. И вот мы уже ровно летим над каким-то полем. Я вижу, как серебрится трава. Совсем близко. - Садись, - измученно говорит Сережка. - Без огней? Ничего же не разглядеть, грохнемся... - Не грохнемся, садись. И я сажаю самолет среди высокой травы. Тихо вокруг, только в ушах звенит. И ноги болят от напряжения. Понимаете, они болят! МОКРАЯ ТРАВА Я долго сидел, прижавшись в спинке, и молчал. Сережка наконец сказал через динамик! - Приехали, Выбирайся. Я расстегнул ремни. Толкнул легкую дверцу. И стало страшно: вот попробую шевельнуть ногами, а они... опять мертвые. - Выбирайся, Рома, - повторил Сережка. И ласково, и строго. - Теперь ты можешь. Я... двинул одной ногой. Другой... Могу! Я опустил ноги из кабины. Зажмурился (и глазами, и внутри себя) и прыгнул. Упал на четвереньки. Но тут же понял: Ноги живые! По ним бежали мурашки. Я ощутил мокрую густую траву. Я встал. Покачался. Шагнул. Ноги слушались. И с каждой секундой в них нарастала упругая сила! Если захочу, могу запрыгать, как жеребенок! Только страшновато поначалу... Толчок воздуха качнул меня, и оказалось, что Сережка рядом. Не самолет уже, а просто Сережка. Он обнял меня, крутнул за плечи. - Вот видишь! Все получилось! А я словно немой сделался от радости. - Пошли! - велел Сережка. Я сделал шаг, другой... Влажные листья и стебли прилипали к ногам, это было такое счастье - чувствовать траву. Травы раскинулись до горизонта. Они были в мелких капельках, и эти капельки блестели под луной. Луна теперь казалась очень маленькой, она быстро бежала среди клочковатых облаков. Кое-где торчали каменные глыбы, похожие на идолов и заколдованных чудовищ. Но редко друг от друга, поэтому я ни одну не зацепил при посадке. - Сережка, где мы? - Не все ли равно? Главное, что ты на ногах! - Но все-таки... здесь Безлюдное Пространство? - Для меня это было почему-то очень важно. - Конечно, - успокоил меня Сережка. - Только я не знаю, какой это слой. Занесло нас после штопора... - Как хорошо, что ты успел меня подхватить! - Ага! Я почуял, что ты в провале - и к окну. Грянулся пузом о раму, о стекла и сразу - лечу! И ты кувыркаешься рядом... - Ты прыгнул прямо из башни Старика? - С четвертого этажа... - Вот это да!.. Старик, наверно, до сих пор сидит с разинутым ртом... Сережка помолчал и выговорил, словно стыдясь чего-то: - Не думаю... Мне кажется знаешь что? Скорее всего, Старик это все и подстроил. - Зачем?! - Ну... решил помочь тебе, а открыто это делать не хотел. - Ничего себе помощь! - А разве нет? - виновато рассмеялся Сережка. - Ведь ты же встал на ноги... - Это я с перепугу! - А перепуг-то благодаря Старику! Я ему как раз говорил про тебя, а он сидел насупленный, не отвечал, и вдруг... - А если бы я не сумел нажать на педаль?! - Значит, Старик знал, что сумеешь... Не хотелось мне, чтобы мое счастье, мое спасение было заслугой какого-то Старика. Меня вылечил Сережка! Только он! Однако Сережка настойчиво сказал: - Надо быть справедливым. Старик не такой уж злой. И тогда я хмуро попросил: - Расскажи о нем... Как хорошо было брести по бескрайней ночной степи, где пахло прохладной полынью и еще какими-то горькими травами. И ощущать в ногах живую силу. И раздвигать ногами влажные колосья. И слушать Сережку. Хотя рассказ его был печальным... Дорогу в Заоблачный город Сережка нашел прошлым летом. Бродил по заброшенной заводской территории, забрался на ржавую эстакаду и там увидел, что с нее уходит в закатное небо длинный дощатый тротуар. И пошел. Замирал от страха, зажмуривался, чтобы не видеть пустоту вокруг, но все же шагал... - А потом уже стало все равно. Что вперед, что назад - одинаково страшно... Ну, и в конце концов оказался я в этом Городе... Сижу на Бульваре, кругом люди гуляют, все такие довольные, а я голодный. Не знаю - то ли обратно идти, то ли постараться еду какую-нибудь добыть? А как ее добудешь?.. И тут подходит он. Я тогда еще не знал, что он маг и ученый... - Значит, не похож на обычного колдуна? - Конечно, нет! О знаешь на кого похож? На старого артиста или дирижера. Такой худой, высокий, выбритый. С галстуком-бабочкой... Ну, и говорит мне: "Молодой человек, вы голодны. Пойдемте со мной..." Привел к себе, накормил, расспросил: кто, откуда. Вежливо так. А потом: "У вас несомненные способности, раз вы сумели проникнуть в здешнее Пространство. Хотите заниматься в моей школе?". Ну я и стал приходить, учиться у него. Два раза в неделю. У него двадцать три ученика. Семнадцать пацанов и шесть девчонок. А я был двадцать четвертым... Дальше Сережка рассказал, как Старик учил ребят тайнам разных измерений и пространств - Запредельных, Безлюдных, Придуманных... Раскрывал... природу человеческих снов. Объяснял, как эти сны, выведенные за пределы трехмерного пространства, могут сделаться настоящей жизнью. Только... - Что "только"? - тревожно спросил я. Стало неуютно. Длинные тени двигались перед нами по верхушкам травы, накрытой переменчивым лунным светом. - Я до конца в этом не разобрался. Он меня прогнал... - Почему?! - Я же говорил. Потому что я трус... - Неправда! - Правда. Я испугался выполнять учебное задание... - Какое? - Упражнение. Переход из одного сна в другой. Надо было выйти на Туманный луг, найти провал и прыгнуть. И если не испугался - очнешься в своей постели. Будто проснулся... - А если испугался? - Не испугался никто. Кроме меня... А я как почуял, что падаю - такой ужас во мне! Как спастись?! И превратился в самолет, чтобы не разбиться... - Это же здорово! Чудо такое! - Я тоже сперва обрадовался. Показал старику, как это у меня получается. А он... прямо весь накалился от гнева. "Я говорит, - не позволял соваться в те сферы, которые вы знать пока не должны. Вы просто-напросто струсили и не сдали экзамен. И потому - можете быть свободны...". Ну... я и ушел... Потом еще хотел вернуться, не к Старику, а просто так, чтобы побродить по городу, но дороги от той эстакады уже не было. Хорошо, что ты нашел другой путь - от мельничного болота... - Сережка! А почему ты говоришь, что Старик - не злой? Если он так с тобой... - Может быть, он сам испугался... - Чего? - Того, что я сунулся в эти... запретные сферы. - Ты же не нарочно! - Вот именно. Из-за страха. А трусы ему не нужны... - Нет, Сережка. Ты ведь ну нисколечко не трус. Ты - наоборот... - выговорил я с отчаянной искренностью. - А Старик... Да он просто тебе позавидовал! Сам-то небось не умеет так! - Кто его знает... Вообще-то он меня с самого начала недолюбливал. Все остальные у него - из того Города, а я - чужак. Ни бархатной курточки у меня, ни хороших манер... Ну и ладно! Конец-то у этой истории самый счастливый! Верно? - Разве... счастливый? - А разве нет?.. Когда Старик прогнал меня, я начал искать новых друзей. И встретил тебя. Я засопел, и опять вокруг сделалось тепло и сказочно... И почему-то вспомнилось Сойкина песня: Сказка стала сильнее слез, И теперь ничего не страшно мне... Подольше бы не кончался этот сон! Хотя... Ведь когда я проснусь утром, в понедельник, Сережка прибежит ко мне наяву! Он шелестящим шепотом сказал мне на ухо: - Ромка, пора... Мы взялись за руки и забрались на глыбу - круглую и теплую, как спящий гиппопотам. Сказали "раз, два, три" и прыгнули. ...И я услышал, как в маминой комнате звенит будильник. ДВЕ ПАЛОЧКИ Я проснулся и несколько секунд чувствовал, будто в моей руке рука Сережки. Другое ощущение держалось дольше - гудящая усталость в ногах. Я не сразу понял, что уже не сон. А понял - и обмер от радости: раз гудят, чувствуют, значит... И шевельнул ногами. Вернее, попробовал шевельнут. И тут пропало все - и усталость, и сами ноги. То есть стало привычно казаться, что их нет. "Сейчас разревусь!" Я уткнулся лицом в подушку... А какой смысл плакать-то? Мало, что ли, я уже слез пролил на больничных койках и дома? Я полежал, подышал тихонько и почувствовал, как горе уходит. Что ни говорите, а все-таки мне повезло! Ведь во сне-то я стал здоровым! И снова будет ночь, и снова мы с Сережкой пойдем по Туманным лугам и, может быть, опять окажемся в Заоблачном городе - таком красивом, таком загадочном... Вошла мама. С этого дня она была в отпуске и собиралась в профилакторий. А перед отъездом, как известно, масса хлопот. - Вставай и завтракай без меня, я стираю... Дай-ка и рубашку твою выстираю. Почему она у тебя такая мятая и в мусоре? Трава какая-то прилипла... - (В самом деле, почему?) - в кармане сор... - Мама вытряхнула на одеяло плоскую желтую палочку. С мелкими черными буквами! Белый свет поплыл вокруг меня. - Мама, не выбрасывай!! Дай!.. Палочка - длиной с мизинец. Один конец закругленный, другой обломан. И отпечаток на свежем дереве: "...бр. Сидоровыхъ". - Собираешь всякую дрянь, - вздохнула мама. А я стиснул плоскую лучинку в кулаке. Кулак придал к груди. А сердце там: Бух!.. бух!.. бух!.. Словно эхо Гулких барабанов Космоса... После этого я все утро жил как во сне. Вернее, в полуобмороке. Вроде бы все делал как надо: отвечал на мамины вопросы, умывался, разогревал гречневую кашу, жевал ее... но мысли были об одном: скорее бы пришел Сережка! И он пришел! Веселый такой, чуть запыхавшийся. - Здрасте, Ирина Григорьевна! Ромка, привет... Мама заулыбалась - Сережка явно ей нравился, хотя сегодня явился он не в "парадном виде", а обычный, слегка растрепанный. Я молча протянул его в свою комнату. - Садись... Он послушно сел на край моей постели, понял что-то. Я разжал кулак. Палочка лежала на ладони буквами вверх. Сережка с полминуты смотрел на палочку, и лицо его делалось все строже, тоньше как-то. Даже красивее. Потом он запустил два пальца в свой нагрудный карман и достал такую же плоскую лучинку. Мы не сговариваясь соединили обе палочки. "Компанiя бр.Сидоровыхъ" было написано на них. Сережка чуть улыбнулся, поскреб своей щепочкой подбородок и глянул мне в глаза: "Ну, вот видишь! Теперь ты все знаешь..." Гулкие барабаны Космоса снова зазвучали во мне. - Значит, не сон? - шепотом сказал я. - Значит... - А почему ты сразу не объяснил? - Ну... - Он опять заскреб подбородок. - Я думал, вдруг ты не поверишь, если узнаешь раньше срока... Да я ведь намекал! - Когда? - Да тыщу раз! Объяснял, что сон бывает не просто сон, а переход в другое пространство... Да, правда. Но тогда... Однако спросить о себе сразу я не решился. Спросил про другое - и с легкой опаской: - Сережка, ты кто?.. Инопланетянин? Он округлил глаза, белесые ресницы растопырились. - Я?.. Ты с какой печки упал? Я - Сережка Сидоров с улицы Партизанской. И больше никто... Просто мне повезло: забрался однажды на эстакаду и нашел дорогу в Заоблачный город... - Я не про Город. Ты умеешь превращаться в самолет! Сережка пфыкнул губами. Скинул кроссовки, сел на моей тахте по-турецки. С подчеркнуто небрежным видом. - Подумаешь! Да это каждый пацан сможет, если приспичит... Ну, не каждый, но многие... Я же объяснял - это с перепугу! - Не ври, что с перепугу... Разве ты каждый раз пугаешься перед тем, как превратиться? - Теперь-то нет, конечно! Теперь это просто... Ты тоже сможешь научиться, если захочешь. Горькая печаль накатила на меня. И я спросил наконец и о том, что мучило: - Но если это не сон, если все по правде... тогда почему там я хожу, а здесь не могу? Сережка сразу затуманился. Спустил с тахты ноги. - Я не знаю... Наверно, это зависит от Старика. Там он решил тебе помочь, а про туту не подумал. Что ему до наших забот? Они ведь просто капелька среди всех его космических проблем... А может быть, есть и другая причина... - Какая? - Может быть, Старик не всесилен. В том пространстве сумел тебя вылечить, а до нашего его сила не достает... - Сережка... а он и кто? - Не знаю, - сказал Сережка неохотно. - Он изучает Безлюдные Пространства и, кажется, даже управляет ими. То есть не совсем управляет, но пытается там что-то переделать... какие-то структуры... Он сам такая же загадка, как эти пространства. - А они... Пространства эти... Сережка, они зачем? Сережка опять сел по-турецки - ноги калачом. Но уже не с дурашливым видом, а серьезный такой, будто маленький мудрец. - Это, наверно, неправильно спрашивать: зачем?.. А зачем Земля, звезды? И все на свете?.. Оно есть, вот и все. И эти Пространства - тоже... Старик говорил, что сейчас они отдыхают. Как поля... - Какие поля? - Ну, когда идет весенний сев, не все поля засевают, некоторые оставляют, чтобы земля отдохнула! Называется - пар... Старик объяснял, что и пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более, что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. Знаешь почему? Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно как бы сохранило человеческую душу... - Да, ты говорил... - Ну вот! Злых людей Пространство будет отталкивать! - Сережка! А нас-то почему башни не пускают в проход между собой? Ведь от тебя и от меня - никакого зла... - Дело не в нас. Просто главный вход заперт для всех. Чтобы люди там раньше срока не разгадали тайны. - Какие? - Кабы знать... Мне отчаянно захотелось опять туда, на заброшенную заводскую территорию - с ее дремлющими нераскрытыми тайнами. И как раз мама заглянула в комнату. - Милостивые государи! Я не буду возражать, если вы отправитесь на прогулку. Сейчас придет Надежда Михайловна и мы займемся генеральной уборкой. - Мы можем помочь! - героически предложил Сережка (вот уж усердие не по разуму!). - Конечно, можете! Самая лучшая помощь, если вы исчезнете из дома до обеда и не будете путаться под ногами. Сначала мы отправились к Сойке - я взял для нее "Остров погибших кораблей" (она ведь любит про море). На крыльце бревенчатого, осевшего в землю Сойкиного дома стояла седая старуха в засаленном бархатном халате. Она была похожа на актрису-пенсионерку, которая на старости лет приохотилась к выпивке. Сразу ясно - Сойкина бабушка. Сережка бесстрашно сказал: - Здрасте! Сойка дома? Старуха глянула на нас с горделивой скорбью. - Да, молодые люди, да! Моя девочка дома. Но общение с ней, к сожалению, невозможно. Врач признал у нее корь. Моя кормилица схватила инфекцию, когда пыталась добыть для меня кусок насущного хлеба... А теперь нам не на что даже купить лекарство... Она явно врала. Но Сережка деловито сказал: - Давайте рецепт. Мы лихо смотались в аптеку. У Сережки и у меня нашлись кое-какие деньги, на таблетки и порошки хватило. Мало того, мы у лотошницы на углу Сварщиков и Паровозной купили желтый банан. И отдали его Сойкиной бабке вместе с книгой и лекарствами. Отставная театральная контролерша благодарила нас величественная, как народная артистка. Мы обещали заглянуть завтра и наконец отправились туда, куда так стремились моя душа... По правде говоря, я был даже доволен, Что Сойки нет с нами. Жаль, конечно, что она заболела, но... зато никто не помешает нам с Сережкой быть вдвоем и говорить о самом главном - о тайнах Безлюдных Пространств и о полетах в заоблачных мирах. Чтобы успокоить совесть, я сказал: - Корь - это ведь не очень опасно. Только красная сыпь появляется, и надо, чтобы в комнате не было много света. Я болел, знаю... Сережка промолчал. Он, кажется, читал все мои мысли. Мы прошли на заброшенную территорию в обход башен и опять оказались в стране уснувших механизмов, замерших локомотивов, пустых цехов и ржавых эстакад. Опять - звенящая тишина, бабочки, чертополох и розовый кипрей выше головы. Мы находили удивительные вещи. В каменной будке тихо качался большущий - от пола до потолка - маятник с чугунным, изъеденным оспинами диском. Качался сам собой, без всякого механизма и гирь. - Не трогай, - прошептал Сережка, когда я хотел коснуться толстого стержня. Я отдернул руку. Потом мы увидели бетонную трубу - с метр в поперечнике и метров пять длиной. Труба наклонно лежала на подпорках с поржавевшими роликами и была похожа на громадный, нацеленный в небо телескоп. Мы заглянули в трубу снизу... и разом ойкнули. Небо, которое виднелось в трубе, было темно-синим и звездным! Среди звезд неспешно проплыл светящийся диск. Летающая тарелка? Мы говорили вполголоса, и ощущение, что, что всюду с нами ходит кто-то третий - молчаливый хозяин - не оставляло нас... В просторных цехах с пробитыми крышами и сводчатых ангарах чуткое эхо повторяло наш самый тихий шепот. А рупор-динамик на решетчатой мачте сварливо сказал: - Московское время четырнадцать часов. Передаем последние известия... Обедать не пора, а? Мы даже присели. По знакомому телефону в кирпичной будке я позвонил маме, что мы гуляем по окрестным переулкам, немного увлеклись и поэтому опоздаем к обеду. Мама не рассердилась. Мы выбрались на просторную, в белых зонтичных цветах лужайку, Сережка закатил меня с креслом в тень пробитой цистерны, а сам сел напротив - на вросшее в землю вагонное колесо. И тогда я сказал то, что раньше никак не решался. Потому что, если Сережка откажется, значит, никаких Туманных лугов и Заоблачного города, и Старика - ничего нет, Сломанная палочка - разве доказательство? - Ты можешь прямо сейчас... вот здесь... превратиться в самолет? Сережка совсем обыкновенно: - Превратиться-то - пожалуйста. Только взлететь нельзя, мало места. Да и опасно - увидят... - Не взлетай, просто превратись! Хоть на секунду! Он вскочил, отбежал... И появился над соцветиями-зонтиками бело-голубой самолет с блестящими лобовым стеклом, с надписью "L-5" и белой морской звездой на борту. И с такой же звездой на стабилизаторе - голубой в белом круге. И все это - в один миг, бесшумно, только воздух качнулся, пригнул траву. А потом - опять настоящий Сережка. Бежит ко мне, смеется: - Ну как? - Чудо!.. Сережка, но если это были не сны... Тогда, в те ночи... то... - Что? - Значит, когда мы летали, меня в постели не было? - Не было. - А если бы мама вошла ночью в комнату? Сережка сдвинула бейсбольную кепку на лоб, заскреб затылок. - Вообще-то я кой-какие меры принял. Чтоб она спала покрепче. Сказал одно заклинание, которое в школе у Старика выучил... - Какое там заклинание, если мама почует, что со мной что-то не так! - Да-а... Это я дал маху. Вот бестолочь... - Ну, ничего, - утешил я Сережку. - Мама скоро уедет. А тетя Надя по ночам спит как убитая... САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ Мама перед отъездом оставила мне тысячу наставлений, велела неукоснительно выполнять режим дня и беспрекословно ("Слышишь? Бес-пре-ко-словно!") слушаться Надежду Михайловну. И обещала звонить каждый вечер. Евгений Львович на такси увез маму на вокзал. А мы с тетей Надей остались вдвоем. Она была полная, добродушная. Стеснялась спорить со мной, когда я хотел сделать что-нибудь по-своему. Только качала закутанной в клетчатую косынку головой: - Ох, Ромушка, глядит, узнает мама, попадет нам обоим... Сережка появлялся каждый день, а иногда и оставался ночевать. До сих пор это время у меня в памяти как солнечная и лунная карусель. Днем - путешествия по окраинам, ночью - полеты... Иногда мы забегали к Сойке. В дом к ней было нельзя, карантин. Мы передавали ей в форточку книжка и пакетики с карамелью, она улыбалась, нерешительно махала ладошкой. Бабка ее, стоя на крыльце, величественно говорила: - Какие преданные кавалеры. Шарман... По-моему, она была немного сумасшедшая. Гуляли мы с Сережкой до пяти часов (в этот час обязательно звонила мама: тут уж будь дома как штык). Маму у уверял, что живу дисциплинированно и по распорядку. Да, гуляю с Сережкой, но в меру. Что ты, мама, никаких приключений! А Сережка между тем за два приема научил меня плавать. За городом, на Платовском озере был малолюдный пляж, и там Сережка затаскивал меня в прогретую жарким солнцем воду: - Не бойся, работай руками. Ноги при плавании не обязательны, главное - не выдыхай до конца воздух... Я тихонько вопил от восторга. И... плыл. Несколько раз я был у Сережки дома. Видел отца и тетку. Тетка - деловитая, молчаливая, но, по-моему, не сердитая. А отец - тоже неразговорчивый, тихий и как будто виноватый - все время возился с какой-нибудь домашней работой. Со мной ни о чем не говорил, только неловко улыбался... По ночам улетали мы на Туманные луга или на поле, где стояли каменные идолы и чудовища. Это была древняя степь какого-то исчезнувшего народа. Самое настоящее Безлюдное Пространство. Я любил подолгу ходить среди травы и камней. Просто ходить. Это была такая радость... А через неделю наша с Сережкой счастливая жизнь нарушилась. Ночью у тети Нади схватило живот, она промаялась до утра, а когда я поднялся, не выдержала: - Ох, Ромушка, беда-то какая... Скорую надо, а то помру. Наверно, аппендицит. Делать нечего, я набрал на телефоне ноль-три. Там, конечно сперва: "Мальчик, не хулигань, знаем мы эти шуточки". Потом все-таки спросили наш номер, перезвонили и через час приехали. Тетя Надя еле шевелила губами: - Ромушка, скажи маме, чтобы приезжала, а то как ты тут один-то... Но я к тому времени был не один, уже появился Сережка. Часа через два он умело дозвонился до больницы, узнал, что у Надежды Михайловны Соминой не аппендицит, а воспаление кишечника и что сейчас ей лучше, опасности нет, но полежать придется недели две. - Полетел мамин отпуск, - вздохнул я. - Ромка, а почему полетел? Разве мы одни не проживем? Я могу совсем перебраться к тебе. Это была мысль! Но... - Ох, а мама потом все равно узнает... - Но это же потом! Она увидит, что все в порядке, и не рассердится. Разве что для вида... "В самом деле, подумал я. - Даже обрадуется, что я такой самостоятельный!" Но самостоятельный был, конечно, не я, а Сережка. Я только и делал, что слушался его. Мы ездили на рынок и в магазин, готовили завтраки и обеды, мыли посуду, каждый день вытирали пыль в комнатах. И успевали побывать в больнице - отвезти для тети Нади передачу с фруктовым соком (остальное было запрещено). Заглядывали и к Сойке. Сережка оказался гораздо строже тети Нади, все время находил какое-нибудь домашнее дело, и времени для приключений у нас почти не оставалось. Это днем. А к вечеру мы так выматывались, что летать уже не хотелось. Ляжем в моей комнате (я - на тахте, Сережка - на раскладушке), поболтаем немного - и в сон... Маме я голосом примерного мальчика сообщал каждый раз, что все у нас "в самом замечательном порядке, отдыхай спокойно". - А где Надежда Михайловна? - Ушла сдавать молочную посуду. - Почему она обязательно уходит, когда я звоню? То в магазин, то к себе домой, то еще куда-то... - Ну... у нее такой распорядок. Тоже режим дня. На четвертый день мама не выдержала: - Вот что, голубчик! Ты, наверно, что-то натворил, и Надежда Михайловна уходит нарочно, чтобы не выдавать тебя. Я ее знаю: И врать не хочет, и тебя жалеет. - Да ничего я не натворил! Честное слово! - Попроси ее завтра в пять часов быть дома обязательно. Вот и все! Куда денешься? Можно протянуть еще сутки, но это будет сплошная маята, ожидание маминого негодования. - Что ты там сопишь в трубку? А?.. Ро-ман... - Мам... я уж лучше сразу признаюсь.... И признался. Ох что было! И какой я бессовестный обманщик, и от интерната мне теперь не отвертеться никаким способом, и не будет мне прощения до конца жизни, и... - Ну, мама! Ну, я же хотел, чтобы ты отдыхала спокойно! - Я совершенно спокойна! Потому что сию минуту иду на станцию и утром буду дома! - Господи, да за-чем? Мы с Сережкой тут управляемся совершенно отлично! И еду готовим, и деньги экономим, и... - Передай своему Сережке, что вздрючка вам будет одинаковая! По первому разряду! Я передал тут же: Сережка стоял рядом. - Подумаешь, - вздохнул он. - Мамина вздрючка не страшная... Он словно забыл, что мама-то не его. Или не забыл, но все равно... Вспомнил, как был когда-то Лопушком? - Мама, не надо приезжать!.. Ну, позвони тете Эле, пусть она с Ванюшкой у нас поживет! - Тетя Эля на даче! У нее-то есть полная возможность отдыхать по-человечески! Мама велела нам запереться, никому не открывать, не высовываться из квартиры и ждать ее возвращения. "И уж тогда я поговорю с тобой как полагается!" Запищали короткие гудки. - Вот так... - Я поник, будто приговоренный преступник. - Обойдемся, - отозвался Сережка. Не очень, правда, уверенно. - Я вызову огонь на себя... - У мамы хватит огня на двоих. - Лишь бы не сказала, чтобы я больше здесь не появлялся... - За что?! - взвился я. - За то, что ты со мной нянчился?! Он ответил еле слышно: - Не нянчился, а дружил. - Если она что-нибудь... я тогда... куда-нибудь... Вместе с тобой! В самое дальнее пространство, навсегда! - От мамы-то? - грустно усмехнулся Сережка. Мы с полчаса сидели молчаливые и подавленные. И вдруг опять затрезвонил телефон. - Здравствуйте, Рома! Это вас беспокоит Евгений Львович. Мне только что звонила ваша мама и обрисовала, так сказать ситуацию... Она в большом расстройстве... - Ну и зря, - буркнул я. - Совершенно с вами согласен! Понимаю, что вы вполне могли бы вести самостоятельный образ Жизни. Но мы должны учитывать свойства женского характера. Поэтому возник такой вариант: что если мне поквартировать у вас, пока Ирина Григорьевна отдыхает? Разумеется, если вы не возражаете... Конечно, я не возражал! Вариант был не самый приятный, но все же лучше, чем завтрашнее возвращение мамы. И Сережа вроде бы обрадовался: - Вот и ладно. А то тетя Настя уже ворчит, что я от дома отбился. - Но приходить-то будешь? - всполошился я. - Каждый день! Евгений Львович перебрался к нам в тот же вечер. С "командировочным" чемоданчиком. Вел себя очень скромно. Опять сказал, что верит в мою самостоятельность, но мужчины должны уступать женщинам в их слабостях. Заявил, что ни в коем случае не ляжет на мамину кровать, будет спать на раскладушке. - Я ведь, Рома, человек неприхотливый... Сережа торопливо попрощался и убежал. А я в то же вечер убедился, какой замечательный человек Евгений Львович. Раньше я относился к нему прохладно. Поведение его казалось мне наигранным. А теперь я понял: просто у него такое воспитание, такие манеры. И, что ни говорите, а он спас меня сегодня. Перед ужином он сходил на вечерний рынок, принес помидоры и научил меня делать с ними вкуснейшую яичницу, "По-испански!" Потом заварил очень душистый чай. "Учитесь, Рома, чай - это совершенно мужское дело". А после ужина сели мы за шахматы. Сережка в шахматах был слабоват, и я соскучился по настоящей игре. А сейчас отвел душу. Правда, не выиграл ни разу, но зато Евгений Львович показал мне два интересных дебюта... Перед сном он зашел ко мне, присел в бабушкино кресло, мы слово за слово разговорились о всяких делах. Евгений Львович вспомнил, как был мальчишкой, как они с ребятами из просмоленного картона смастерили индейскую пирогу и потерпели на ней кораблекрушение во время грозы и ливня. - Но все обошлось без драматических последствий, все умели плавать... Кстати, Рома, вы не пробовали учиться плаванию? Я понимаю, что... известные обстоятельства... они затрудняют дело, но тем не менее. - А я умею! Меня Сережка научил недавно!.. Ой, вы только не проговоритесь маме... - Ни в коем случае... А что за Сережка? - Но вы же его видели! Сегодня! - А! Выходит, вы хорошие приятели? А я, признаться, думал, это случайный мальчик, сосед со двора... - Почему вы так решили?! - Ну... по правде говоря, мне показалось... - Что?! - насторожился я. - Да ничего. Я, видимо, ошибся... Показалось, что у него с вами мало общего. Почудился, так сказать, недостаток интеллигентности в облике этого молодого человека.... А какой у Сережки облик? Самый для меня хороший - Сережкин! Я сказал очень твердо: - Евгений Львович, внешний вид тут ни при чем. Сережка - мой лучший друг. Вернее - он единственный. - Понимаю вас, Рома. Извините... Но вы неправы в одном: Сережа, возможно, ваш лучший друг, но не единственный. Вам не следует сбрасывать со счетов меня... Спокойной ночи, Рома. - Спокойной ночи... Утром Сережка появился Рано. Евгений Львович только еще приготовил завтрак (я бессовестно проспал). - Ромка, привет! - И Евгений Львовичу: - Здрасте... - Здравствуйте, молодой человек. Позавтракаете с нами? Сережка не отказался. Охотно умял свою порцию салата и пшенную кашу с тушенкой. На завтрак прошел в молчании. Потом я и Сережа отправились на озеро. Я крутил колеса, Сережа топал рядом. И вдруг сказал: - Как-то странно он ко мне приглядывался... - Кто? - Этот... Евгений Львович. - Он тебе не нравится, да? - Ну, почему не нравится? Не знаю... Мы же совсем не знакомы. - По моему, он хороший дядька. - Тебе виднее... - Это у Сережки прозвучало примирительно. И все же я почуял: что-то здесь не то. Но потом было озеро, брызги, горячий песок. Счастье... А вечером, за ужином, Евгений Львович обронил: - Гуляли с вашим другом? - Естественно... - Кстати... кто его родители? - Не все ли равно? - Я малость ощетинился. - Да нет, я без всякого умысла. Просто из любопытства... - Мамы у него нет. А папа... он, по-моему, плотник. Ну и что? - Абсолютно ничего, почтенная и древняя профессия, сам Иисус Христос был плотником... Только посоветуете Сереже - чисто по дружески - не втягивать воздух, когда он ест помидорные ломтики. Из-за этого летят брызги, и... ну, вы понимаете. Я сказал напрямик: - Евгений Львович! Почему вы его невзлюбили? Так сразу! - Я? Бог с вами, Рома! Я готов согласиться, что у вашего друга масса достоинств. Но меня тревожит вот что... - Что "вот что"? - Мне кажется, вы слишком подчинены его влиянию. Это при вашем-то развитии! Ваш интеллект не должен быть закрепощен. - Я нисколько не подчинен! Наоборот! Сережка, что я скажу, то и делает! Даже не знаю почему!.. - Это внешне, Рома. А по сути дела... - И по сути! И по-всякому!.. Вы же его совсем не знаете! - Ну, хорошо, хорошо. Простите ради Бога! Я не коснусь больше этой темы, раз она вам неприятна. Я промолчал: в самом деле, мол, неприятна, учтите это. ОН, ОДНАКО, НЕ УЧЕЛ - Впрочем, несмотря на внешнее отсутствие просвещенности, внутри у этого мальчика чувствуется нечто... - Что именно? - Трудно сказать... например, какие у него глаза! Он просвечивал меня как рентгеном. По-моему, нормальные были у Сережки глаза. Зеленовато-серые, добрые. Меня он никогда ими не просвечивал. Я так и сказал. Евгений Львович добродушно засмеялся: - Ну и ладно. Ваша преданность дружбе делает вам честь. И ваше доверие... Вы, кажется, дали ему ключ от квартиры? - Вовсе нет! Почему вы решили? - Но утром Сережа появился без звонка. Тогда засмеялся и я: А у него свой ключ! Волшебный! Походит ко всякому замку! - И это была правда. Больше мы о Сереже не говорили и вечер провели как добрые знакомые, за шахматами. И я выиграл одну партию из четырех. В общем, все было не так уж плохо. И мы с Сережкой жалели только, что нельзя теперь летать по ночам. Евгений Львович - не тетя Надя, спал чутко, вставал ночью по несколько раз. И Сережка говорил, что "сонное" заклинание вряд ли на него подействует. Но случилось так, что выпала нам свободная ночь! Как-то вечером Евгений Львович предложил: - Рома, не могли бы вы пригласить Сережу переночевать у вас? Дело в том, что у меня нынче дежурство в институте, и оставлять вас одного... сами понимаете... Ишь ты! Когда приспичило, забыл и о Сережкиной "неинтеллигентной" внешности и о "влиянии" на меня. - Хорошо, - отозвался я сухо. - Возможно, он согласится. А в душе возликовал! И вот, как раньше, помчались мы к школьному стадиону нашей взлетной площадке. Все было чудесно! Случилось одна только маленькая неприятность: на полпути слетела с педальной шестерни цепь. Сережка посадил меня в траву, перевернул велосипед и стал натягивать цепь на зубчики. Тихонько чертыхался. А мне было хорошо. Я сидел, привалившись к штакетнику, и слушал ночных кузнечиков. За спиной у меня, через дорогу, был сквер, там громко журчал фонтан - его забыли выключить на ночь. Я завозился, чтобы оглянуться: видно ли струю над кустами? Если она высокая, то должна искриться под фонарем. Сережка вдруг быстро сказал: - Ромка, смотри! Двойная звезда, летучая! - Где? - Да вот же, правее антенны... Не видишь?.. Ну, все, улетела... два таких огонька были. Может, НЛО? Он как-то чересчур громко и возбужденно говорил. А я пожал плечами. Подумаешь, НЛО! Мало мы разве видели всяких чудес? - Готова цепь-то? - Поехали, Ромка! Полеты в эту ночь были хорошие, но от прежних ничем особенно не отличались. Поэтому не очень запомнились. Зато запомнился разговор, когда мы уже вернулись и легли. - Сережка! Безлюдные Пространства - он сказочные? - Это как посмотреть... - Сережка зевнул. - Я вот о чем! Наверно, их кто-то придумал! Вместе со сказками. На каждом - своя. Так здорово придумал, что они появились на самом деле... А потом сказка кончилась, и Пространства остались... Сережка хмыкнул: - А заводская территория? Там тоже, что ли, сказка была? Танки делали, чтобы людей утюжить... Я сник. Лопнула моя теория. Сережка сказал задумчиво: - Хотя, конечно, бывают и придуманные Пространства. - Вот видишь! - Да... Есть люди... выстраиватели таких Пространств. Он так и сказал - не "строители", а "выстраиватели". И мне почему-то неуютно сделалось. А Сережка - дальше: - Ромка, они ведь всякие, эти люди. И придумывают всякое... - Какое "всякое"? - Вранье, например... Притворится человек хорошим, а сам все время врет. И вокруг него целое пространство... обманное. - Ты... это про Евгения Львовича, что ли? Сережка сел на скрипучей раскладушке. - Ромка... это не мое дело, я понимаю. Но вот он женится на твоей маме... - Ну и что? - Если не хочешь слушать, скажи. - Нет, говори! - Я тоже сел. - Он женится, а потом разведется... И сразу: "Размениваем квартиру! На две части!" Ему ваша жилплощадь нужна, вот и все! Я даже задохнулся! Конечно, Евгений Львович и Сережка не терпят друг друга, но додуматься до такого!.. - Ты... что, из провала свалился, да? Он любит маму! - А если любит... - Что? Говори! - Я не знаю, Ромка... Получается, будто я шпион и доносчик. А если не скажу - тогда будто тебя предал... - Что случилось-то?! Не тяни резину! - Наверно, не надо было мозги тебе пудрить с этой двойной звездой. Надо было, чтобы ты сам увидел. А я испугался... - Чего испугался? - Что ты заметишь... Ромка, если человек на ночном дежурстве, почему тогда гуляет с какой-то теткой? Я сдержал всякие вскрики и расспросы. Помолчал. Подумал. - Ну и что?.. Сережка, может, он просто сотрудницу с кафедры домой провожал. Потому что поздно и она боится... - Ага, провожал... - У Сережки прорезались какие-то злые, "уличные" нотки. - А на фига тогда лапать и целовать?.. А как услышал меня - сразу за угол... Может, думаешь, что я его не узнал, перепутал? Или вру? Я понимал, что он не врет. И не знал, что сказать. - Сережка, да ну его к черту. Давай спать. ЗОЛОТЫЕ СЕРЕЖКИ Мне и в самом деле стало наплевать на этого человека. На Евгения Львовича. Но я ни разу не подал вида, хватило ума. Только в шахматы с ним играл реже и разговаривал меньше. Он поглядывал виновато, но с вопросами не лез. Наверно, думал, что я обижен за Сережку. И жизнь шла по-прежнему. И дождались мы приезда мамы. Вот туту, в этот день, стало мне скверно. Когда я увидел, как он ходит вокруг нее - этакий влюбленный джентльмен. Притворяется ведь гад, что влюбленный. Но маме ничего сказать я не мог. Не решался. Мама сперва расцеловала меня, потом отругала, но шутя. - А где твой сообщник? Боится нос показать? Ладно уж, не буду я его за уши драть... - Он обещал вечером зайти... А вечером, около шести, когда я ждал Сережку. Опять появился Евгений Львович. И мама - сразу ко мне: - Ромочка! В Доме культуры текстильщиков открылась выставка молодых художников. Пост-авангард. Ты не против, если мы сходим туда на часок? Вдруг что-то интересное! Тогда мы потом и с тобой! А сейчас к тебе все равно придет Сережа... "Он-то придет, - подумал я. - А вот тебе-то никуда не надо бы ходить с этим". Но только молча кивнул. Из своей комнаты я слышал, как о чем-то они весело спорят. Смеются. А потом: - Рома! Ты случайно не знаешь, где мои золотые сережки? Хочу надеть. Я знал, конечно. С собой их мама не брала, оставила в ящике с документами. - Там, где всегда. - В том-то и дело, что нет. Я все обшарила... Я на своих колесах протиснулся в мамину комнату. - Недавно их видел, когда деньги брал... Пусти-ка... - Я сам перетряхнул все бумаги. И чувствовал, как мама и Евгений Львович смотрят мне в спину. - Рома... - Голос у мамы стал какой-то ненастоящий. - А как ты думаешь... никто посторонний не мог их взять? - Кто?! Тетя Надя, что ли? - Ну уж, разумеется, не тетя Надя. Туту мне - как горячая оплеуха, аж в ушах зазвенело. Все понял! Рывком я развернул кресло. К Евгению Львовичу. - Вы что же! Думаете на Сережу?! - Рома, я ничего не хочу сказать... Но есть мом