о стало бы средств купить себе новую: уж больно небогато он был одет. Рана оказалась хотя и болезненной, но, видимо, совсем не опасной. Маленькой автоматной или пистолетной пулей пробило навылет мякоть левого предплечья. Гросс старательно, хотя и не очень умело, перевязал раненую руку. - Да ты прямо прирожденный хирург! - восхитилась профессорша, окончательно удостоверившись, что жизнь раненого вне опасности. - Но только куда мы сейчас с ним денемся, ума не приложу. Как бы к нам не придрались... - То-то и оно! - вздохнул ее супруг. Сейчас его снова терзали опасения, как бы эта непредвиденная история не обернулась для них какой-нибудь крупной неприятностью. Раненый пришел в себя и открыл глаза. - Ради бога, не дотрагивайтесь до меня! - прошептал он. - Уже! - весело откликнулся профессор. - Уже мы до вас дотронулись, и вы ничего не почувствовали... Успокойтесь, самое болезненное уже позади. Раненый в отчаянии прошептал: - Боже мой, что вы наделали! Ведь я же говорил... - Мы ничего не наделали, дружочек, - попыталась утешить его профессорша, - вас перевязали, и только. Теперь у вас здоровье быстро пойдет на поправку. Дело ваше молодое. Наудус посмотрел на нее взглядом, полным неподдельного смятения. Фрау Гросс решила, что он ее не понял. Она повторила, но более коротко: - Не беспокойтесь, все будет в порядке. - Боже мой! - снова прошептал раненый и заплакал. - Боже мой, что я наделал! Вы мне этого никогда не простите... - И вы тоже ничего не наделали, - терпеливо успокаивала его профессорша, возвращаясь на переднее сиденье. Гросс повел машину на большой скорости. Надо было пораздумать, что делать с этим парнем, как и где незаметно ссадить его в безопасном месте. - Вы очень спокойно вели себя во время перевязки, просто молодцом. - Я ведь просил, чтобы до меня не дотрагивались, - повторил Наудус с явным ожесточением. - Нам это, право же, не стоило никакого труда, - сказал профессор. Но раненый только прошептал с еще большим ожесточением: - Вы меня убьете, вы меня определенно убьете... Вы будете правы... Но почему вы до меня дотрагивались?.. Ведь я вам говорил, чтобы вы этого не делали... Сейчас и вас убьют, если только узнают в чем дело, - прибавил он с неожиданной мстительностью. - Слушайте, молодой человек, - рассердился профессор, - вы, кажется, в претензии, что мы вас не вышвырнули из машины на дорогу?.. В чем дело? Наудус не стал отвечать. Видно было, что он знает что-то очень важное, даже страшное, но боится высказать это. - Да, кстати, - как бы между делом осведомился Гросс. - Кто это вас ранил? - Солдаты, - шепотом, словно все еще опасаясь, что его услышат там, на заградительной заставе, ответил Наудус. - Меня ранили солдаты... Вы же видели, они в нас стреляли. Он всхлипнул и замолк. - За что они в вас стреляли? - спросил Гросс. - Что вы, гангстер, что ли? Да не бойтесь, мы вас не выдадим. В самом худшем случае мы вас просто ссадим в ближайшем пункте - и все. - Разве вы еще не слыхали? - медленно промолвил Онли Наудус и глянул на профессора и его супругу глазами, полными ужаса и тоски. - Неужели вы еще ничего не знаете? Боже мой!.. _Чума_!.. 2 Вечером двадцать первого февраля, в тот самый миг, когда машина, которой правил профессор Гросс, вдруг подпрыгнула и помчалась над автострадой, а из разрушенного тем же загадочным сотрясением почвы подсобного здания 72ЕОХ Особой бактериологической станции в городе Киним выбежала первая крыса и вылетел первый майский жук, повстречавшиеся чете Гроссов на их пути в Мадуа, атавский материк взлетел на воздух и на расстоянии пятидесяти девяти тысяч девятисот одного километра от Земли превратился в ее второго спутника. Первым, и до того часа единственным, спутником Земли, как известно, являлась Луна. В то же время пустынный и ненаселенный полуостров Камарод, отломившийся от континентального атавийского щита, образовал в ста одиннадцати тысячах семи километрах от Земли ее третий по величине спутник. Через две недели он был назван земными астрономами Атавия Бета в отличие от остальной и основной массы материка, которая, как ближайшая к Земле, получила название Атавия Проксима. Еще четырьмя днями позже земными обсерваториями было обнаружено и зарегистрировано в каталоге под названием Атавия Гамма еще меньшее новое небесное тело. Оно вращалось вокруг Земли на расстоянии ста восьмидесяти одной тысячи двухсот девяноста восьми километров. Было большое искушение причислить Атавию Гамму к бесчисленному сонму астероидов, к которым она приближалась по своим незначительным размерам. Однако первые же данные о ее орбите показали всю неосновательность этих намерений. Уже значительно позже, месяцев через пять после катастрофы, когда стало бесспорным научным фактом, что Атавия Бета не что иное, как отломившийся от атавийского континентального щита полуостров Камарод, ряд ученых в разных странах с большой степенью достоверности установил, что Атавия Гамма представляет собой скорее всего отколовшийся уже от Камарода полуостров Бурь. Было даже, и весьма убедительно, доказано, что линия откола прошла по границе между кристаллическими и метаморфическими породами архея и нижнего альгонка, занимающими по крайней мере две трети поверхности Камарода и составлявшими поверхность полуострова Бурь, обрывком осадочного покрова умеренной складчатости, в данном случае верхнего альгонка. Тогда же было твердо установлено, что ни Атавия Бета, ни тем более Атавия Гамма вследствие незначительности их массы, а следовательно, и весьма слабой силы притяжения не смогли удержать на себе ни атмосферы, ни воды. Что же касается Атавии Проксимы, то здесь наука оказалась перед серьезной, по сей день еще не разрешенной загадкой. Подсчитанная для нее сила притяжения также, хотя и в меньшей степени, чем у Атавии Беты и Атавии Гаммы, была недостаточной для сохранения на ней атмосферы и воды. Однако визуальные данные, сделанные во время наблюдения первого же затмения Атавии Проксимы, не оставляли ни малейшего сомнения в том, что атмосфера на ней сохранилась. Мы считаем своей обязанностью подчеркнуть последнее обстоятельство не только из вполне понятного чувства человеколюбия (ведь огромное большинство населения атавийского материка не было ни в чем повинно), но и потому, что в противном случае не было бы и нашего повествования. Образование новых небесных тел путем откола их от других и даже давно застывших, как мы имеем в данном случае, само по себе представляет явление далеко не невозможное. Достаточно вспомнить, что и астероиды и метеориты являются продуктом именно такого рода небесных катастроф. Правда, как правило, в итоге материнское небесное тело целиком распадалось на более или менее мелкие части. И все же мы позволим себе не останавливаться на анализе причин, по которым Земля, потеряв огромный материк, в остальном почти ни в чем не проиграла. Особенно если говорить о политической стороне дела. Да позволено будет нам вместо этого рассказать о некоторых событиях в Эксепте, непосредственно предшествовавших описанным выше удивительным событиям. Это тем более необходимо, что налицо единственный, насколько нам известно, случай прямого воздействия политики на явления космического порядка. Итак, весь январь и первые три недели февраля этого примечательного года прошли для хозяев атавской военной промышленности, значительной части генералитета и представлявших их интересы атавских партий, организаций и парламентских групп в самых неприятных переживаниях и раздумьях: дело шло к миру во всем мире, к прекращению "холодной войны". Для королей неимоверно разбухшей атавской военной промышленности это было чревато потерей огромных прибылей, для военщины - потерей решающего влияния в государственных делах, крушением сладких надежд на военные триумфы, головокружительные продвижения по службе, награды и решительный разгром стран социалистического лагеря. Собственно говоря, уже предыдущий год не обещал им ничего хорошего: политики крупнейших стран трижды встречались на специальных конференциях, породивших и укрепивших в человечестве надежды на спокойную жизнь. Было доказано и торжественно признано, что атомная и водородная бомбы - это не тигр, с которого, раз на него севши, уже нельзя слезть. Министры и президенты возвращались с этих совещаний, потрясаемые ликованием и благодарностью своих народов, но тем, кто хотел войны, все еще казалось, что все это временно, что их народы можно будет запугать, переубедить и тогда все пойдет по-прежнему. Ясно было одно: с народом, в котором разбужены надежды на мир, шутить нельзя. Поэтому и те, кто в глубине души стоял за продолжение "холодной войны", на словах были за мир и переговоры. Они высказывались за мир, распинались за мир, молились за мир и больше всего в жизни боялись мира, который мог положить конец чудовищным прибылям военно-промышленных монополий и дал бы спокойно развиваться, богатеть и крепнуть странам социалистического лагеря. Шестнадцатого февраля президент, председатель совета министров и министр иностранных дел Атавии вылетели в Европу для дальнейших переговоров. Второго февраля, за две недели до отбытия в Европу руководителей Атавской республики, генерал Зов, начальник генерального штаба атавских вооруженных сил и зять патриарха атавской военной промышленности Мортимера Перхотта, посетил председателя сената Даниэля Мэйби в его частной резиденции неподалеку от Эксепта. Было известно, что сенатор Мэйби будет замещать главу правительства на время его пребывания в Европе. Об этом писали в газетах, и это ни для кого не было тайной. О том, что сенатор Мэйби - ставленник Перхотта и предан ему душой и телом, тоже писали в газетах, но не во всех, а только в радикальных, которые не имели богатых объявлений, влачили трудное существование и выходили небольшими тиражами. Поэтому для большинства простых людей Атавии второе обстоятельство оставалось неизвестным. Удостоверившись, что никто их не может подслушать, генерал Зов согласовал с господином Мэйби план, который должен был поставить человечество, в том числе и атавских участников открывшегося заключительного совещания руководителей крупнейших держав мира, перед совершившимся фактом Третьей мировой войны. Этот кругленький генерал с розовыми щечками херувима и пышными усищами старого моржа говорил тем более уверенно, что его план был выработан на основании решений, которые были накануне вечером приняты на сугубо секретном заседании так называемой Дискуссионной комиссии Атавского союза предпринимателей. Господин Мэйби тут же вознесся молитвою к престолу всевышнего и получил от него санкцию на утверждение плана, представленного генералом. В целях торжества христианских идей и установления вечного мира и всеобщего благоденствия решено было 21 февраля в девять часов вечера по эксептскому времени произвести одновременный и массированный залп из двух тысяч четырехсот сорока двух сверхмощных термоядерных установок сверхдальнего действия. Для этой цели должны были быть приготовлены две тысячи четыреста сорок два глубоких железобетонных колодца, расположенных по линии внешних обводов атавийского материка. (Мы забыли упомянуть, что Атавия вместе со сравнительно небольшим государством Полигония была расположена на острове Атавия, острове настолько большом, что некоторые географы, особенно атавские, не раз предлагали считать его самостоятельной частью света.) Управляемые атомные снаряды должны были упасть и разорваться на территориях Англии, Франции, Италии, Швеции, Финляндии, Норвегии, Индии, Соединенных Штатов Америки и Канады, возбудив в народах этих стран справедливый и священный гнев против Советского Союза и союзных с ним стран. В том, что все эти снаряды прилетели именно из Советского Союза, в государствах, подвергнутых этому первому атомному налету Третьей мировой войны, не будет ни малейшего сомнения, потому что ни одного снаряда не должно упасть и не упадет на территориях Советского Союза, Китая и европейских стран народной демократии. Тем самым всякие переговоры о мире до полного и сокрушительного наказания агрессора снимаются с повестки дня. Ярость народов всех стран обрушится на Советский Союз и его союзников. Стремительная, молниеносная война на полное уничтожение, и с мировым коммунизмом будет покончено на веки веков! Для полной достоверности версии о советской агрессии несколько термоядерных снарядов будет обрушено и на собственную, атавскую территорию. Генерал Зов перечислил три небольших городка, которые должны были быть принесены в жертву беспощадному и требовательному богу алиби. Двадцать первое февраля пришлось на понедельник. Отвратительный густой и мокрый снег стоял сплошной стеной над городом Эксепт. Часы показывали восемь часов пятьдесят пять минут вечера, когда генерал Зов и его адъютант капитан Дэд остались наедине в одном из полуподвальных помещений штаба военно-воздушных сил Атавии. Во всем огромном здании царила унылая тишина, какая бывает только в опустевших присутственных местах. В этот вечер даже здесь, в штабе, почти никого не было, кроме полагавшихся по уставу внутренней службы дежурных, и это также входило в план развязывания третьей мировой войны как важная деталь создания алиби. Удивительно, как буднично выглядят подчас события, влекущие за собой самые серьезные и непоправимые последствия! Генерал уселся в разболтанное вертящееся кресло с потертой клеенчатой спинкой, расправил пышные усы, выглядевшие на его розовых щечках наклеенными, и углубился в изучение своих ногтей, только изредка бросая притворно-равнодушные взгляды на циферблат часов, висевших на стене над небольшим черным щитом. Щит был новый, пластмассовый, дешевый, без рамки. Трудно было представить себе более заурядное зрелище, чем эта черная, размером чуть более квадратного метра пластинка с двумя тускло поблескивающими рубильниками, если бы не знать, что этим рубильникам предстояло включить ток в новую, сугубо секретную линию проводов протяженностью во много тысяч миль, охватывавшую собой весь материк. Но еще труднее было представить себе, что обычное на первый взгляд движение рубильника сможет привести к коренному повороту в судьбах людей, населяющих этот материк, и к появлению трех новых небесных тел. - Приготовьтесь, Дэд! - сказал генерал, когда осталось две минуты до назначенного срока. - Значит, не забудьте: сначала правый рубильник, потом левый... Адъютант генерала Зова был высок ростом, поджар, красив той особой, стандартной красотой, которой отличаются преуспевающие молодые люди, изображаемые с пальто через руку на рекламных плакатах туристских компаний. Он выглядел значительно моложе своих двадцати восьми лет и никак не производил впечатления человека, задумывающегося над вопросами более глубокими, чем преимущества тенниса перед футболом. Сегодня его лицо было несколько бледнее обычного, и генерала это нисколько не удивляло. Он сам изрядно волновался. Приятно сознавать, что в этот миг от тебя в самом прямом смысле слова зависят судьбы человечества! - Сначала правый, потом левый, - повторил Зов. - Осталось всего полторы минуты, майор Дэд. И тут неожиданно для генерала и самого себя новоиспеченный майор отрицательно мотнул головой. - Я... я, кажется, не смогу... Честное слово, генерал, я определенно не в состоянии... - Но ведь это очень просто, - сказал Зов, не поняв, к чему клонит его адъютант. - Сначала правый рубильник, потом сразу левый. Это в состоянии запомнить любая цирковая кляча. - Я запомнил, - отвечал Дэд обморочным голосом. - Я все прекрасно запомнил, но я не в состоянии... - Дэд, не дурите! Все человечество смотрит на вас в этот момент с надеждой, а вы трусите. - Честное слово, генерал... У меня не хватает духу, вот что я хотел сказать... Я не трушу, но у меня не хватает духу на такое... - Вы с ума сошли! - воскликнул Зов, перестав притворяться беззаботным и добродушным. - Вы забыли, что вы военный! Вы обязаны выполнять приказ, сморчок вы этакий! - Я знаю, что я обязан, но я, право же, не могу... - Выполняйте приказ, черт вас подери! Зов бросился на Дэда с кулаками, но тот легко, как ребенка, отодвинул его от себя. - У меня там брат, - оказал он, с таким трудом подбирая олова, точно он впервые заговорил по-атавски. - У меня там брат, во Франции... - Че-пу-ха! Вы слышите, форменная чепуха! Почему вы уверены, что должно попасть обязательно в вашего брата? Будто там не хватает французского населения! - Я не уверен в обратном. - Ну не глупите, Дэд! Уверяю вас, все отлично обойдется с вашим братом. - И кроме того, там много атавцев... - На то и война, подполковник Дэд! - Вы... вы сказали "подполковник"? - Я сказал "подполковник". - Но ведь только что вы сказали "майор". - Сейчас я сказал "подполковник", мой славный парняга. - Только учтите, генерал, что мне это все равно очень больно, потому что я, представьте себе, люблю своего брата... И если бы я не понимал своего воинского долга... - Новоявленный подполковник поднял дрожащую руку и, не сознавая, что делает, включил не правый, а левый рубильник. Генерал не заметил этого и проговорил ласково: - Теперь левый, дружок! Сразу же левый! Говорят же вам - ле-вый! Ничего с вашим братом не случится, уверяю вас... Да чего это вы вдруг застыли, как мул у трактира? - Я... кажется, я ошибся... - еще больше бледнея, пролепетал несчастный подполковник. - Я уже левый... с вашего разрешения, я уже включил левый... Теперь побледнел генерал. Секунды две-три он оставался в кресле, выпучив на адъютанта свои глазки бывалого мясника, потом вскочил на ноги и что есть силы рванул за ворот кителя оцепеневшего Дэда. - Дубина! - заорал он. - Идиот! Выродок! Вы понимаете, что наделали?! Вы пустили на ветер две с половиной тысячи драгоценнейших и редчайших снарядов!.. Вы сорвали, в лучшем случае надолго отсрочили, операцию, которая должна была положить к нашим ногам весь мир! Понимаете ли вы, дубина, весь мир! Я уж не говорю о том, что не видать вам теперь новых нашивок на своих погонах, как своих ушей... И ордена Желтой розы тоже... Он рванул на себя правый рубильник, хотя с таким же успехом мог бы дернуть дверную ручку, ламповый шнур или собственный галстук. - Желтой розы? - переспросил ослабевшим голосом Дэд, словно именно это последнее обстоятельство и причинило ему наибольшее огорчение. - Насчет Желтой розы вы мне ничего не говорили... - Я просто не знаю, что меня удерживает от того, чтобы пристрелить вас на месте. Понимаете ли вы, несчастный, что произошло по вашей вине?! - Виноват, господин генерал... Я все понял. - Ничего вы не поняли! Болван! Но и сам генерал понимал пока не больше Дэда. 3 В ночь с двадцать первого на двадцать второе февраля, примерно за девять часов до того, как были выставлены первые заградительные заставы на дорогах, ведших из города Киним, большой темно-зеленый "бьюик" примчался с юга в сонный ночной Боркос. Город спал, не подозревая о новой славе, которая ожидала его в ближайшие десять-двенадцать часов и которой не было бы, если бы упомянутый нами темно-зеленый "бьюик" миновал этот город или разбился вдребезги на одном из поворотов. Проскочив на предельной скорости мост через реку, "бьюик" влетел в его аристократический северный район, легко взобрался по сонной, круто бежавшей вверх улице на высоты Красного холма и со скрежетом затормозил перед одним особняком. В снежной каше, продолжавшей валить с неба, казалось, что стоит этот особняк один-одинешенек, темный и безглазый, посреди какой-то первозданно-мрачной и очень тихой снежной пустыни. Из машины, в распахнутом тяжелом пальто, с непокрытой головой, выскочил высокий коротконогий человек лет пятидесяти пяти. Шляпу он, видимо, потерял или забыл где-то. Если принять во внимание, что профессор Теодор Патоген с раннего детства был склонен к аккуратности, гриппу и самой строгой бережливости, требовались какие-то из ряда вон выходящие обстоятельства, чтобы он превысил в пути дозволенные пределы скорости, бросил на произвол судьбы дорогую и достаточно новую шляпу, рискуя к тому же почти верным насморком. Следует отметить, что он боялся гриппа и сопутствующего ему насморка куда больше чумы. Быть может, потому, что в качестве начальника одной из лабораторий Кинимской особой бактериологической станции он своевременно привил себе противочумную вакцину. Члены наиболее богатых, а следовательно, и почтенных семей богатого и просвещенного города Боркос знали профессора Патогена в первую очередь как младшего брата и компаньона Варфоломея Патогена по фирме "Боркосская компания электрических станций и трамвая", но в научных кругах, в особенности среди атавских микробиологов, Теодор Патоген уже свыше двадцати пяти лет был известен как крупный специалист в области бактериологии. Последние четырнадцать лет он работал над проблемой чумы. Итак, профессор Теодор Патоген в неурочное время, в необычно растрепанном виде и с резвостью, никак не вяжущейся с его солидным возрастом и не менее, солидным общественным положением, выскочил во втором часу ночи из темно-зеленого "бьюика", стремительно ворвался в дом своего старшего брата и компаньона, поднял его с постели и увел в кабинет для срочного разговора чрезвычайной важности, Варфоломей Патоген, позевывая и сопя носом (у него был насморк), сидел на краешке большого письменного стола и рассеянно болтал ногами в теплых ночных туфлях. Для человека шестидесяти двух лет он выглядел очень и очень моложаво. Маленький, худенький, с хохолком чуть тронутых сединою темных волос над желтоватым лбом, с быстрыми движениями, он, пожалуй, больше походил на преуспевающего преподавателя бальных танцев, нежели на одного из самых уважаемых финансистов Боркоса. Разговор шел вполголоса. И хотя старший Патоген явно страдал насморком, младший, презрев опасность, придвинул свое кресло еще ближе к брату, когда стал выкладывать самые решающие соображения. Выслушав с нарастающим вниманием сообщение брата-профессора, глава фирмы перестал болтать ногами, помолчал некоторое время, в раздумье тихонько пощелкал пальцами, а затем неопределенно хмыкнул. - Подумай хорошенько! - взволнованно прошептал профессор. - Как врач и брат говорю тебе: ты себе даже представить не можешь, что это значит! - Хм! - снова хмыкнул глава фирмы. - Дело касается жизней миллионов и миллионов людей! Ты понимаешь, что это значит? Да что там миллионов! Десятков миллионов! - А смогут ли они потратиться на такую покупку? - Конечно, нет. То есть, в большинстве случаев нет. Надо будет заставить раскошелиться правительство. - А ты уверен, что, кроме тебя, никто не знает о том, что случилось? - Пока никто. За пределами Кинима, во всяком случае. Радио не работает. Телеграф и телефон тоже. Я примчался один на машине. - Совершенно один? - Я даже шофера оставил там. Он мог бы разболтать, и я его не стал будить. Сам вел машину. - Хм! - снова погрузился в раздумье глава фирмы. - Нельзя терять времени! - торопил его профессор. - Собирайся немедленно, захвати с собой все, что требуется, и поехали. - А не может ли она добраться и до нас? Я имею в виду наш город, Боркос? - Скорей всего, нет. Через несколько часов по дорогам будут расставлены заградительные кордоны. А для тебя и для всех твоих я привез вакцины. Профессор выложил на письменный стол довольно увесистый пакет, распаковал его, вынул ампулу, шприц, пузырек со спиртом и вату. - Снимай, старик, пижаму. Будем тебя колоть. - А это не очень больно? - Не очень. - Эх, ты! - сказал Варфоломей Патоген, чтобы оттянуть неприятную минуту. - Трудно было тебе выдумать такую, чтобы совсем не болело! Профессор промолчал. - А может быть, обойдусь без уколов? - Глава фирмы не любил, когда ему было даже не очень больно. - Господи! - рассердился профессор. - Человек собирается в Эксепт. От Эксепта до Кинима рукой подать, и он еще торгуется из-за какого-то пустякового укола иглой! - Ладно, коли. Я ведь только спрашиваю... Спустя четверть часа Варфоломей Патоген в шубе, закутанный в дюжину шарфов, уже сидя в машине, давал последние наставления младшему сыну: - Значит, запомни: в восемь утра, никак не позже, ты вызываешь Фукса (так звали домашнего врача Патогенов), и пусть он сразу же всем сделает прививки... Не объясняй ничего, скажи, что это каприз дяди Теодора... И чтобы он не уходил до самого вечера. Понимаешь? - Понимаю, - сказал сын. - Но на кой черт... Патоген-старший поморщился: - Фред, как ты выражаешься! - Хорошо, - сказал Фред, - больше не буду. - Ну, а как с Фуксом? Вдруг он и себе захочет сделать прививку? Глава фирмы задумался, потом вздохнул: - Пусть привьет и себе. А вот ему, - он кивнул на шофера, заправлявшего машину горючим, - ему не делать. Уволь его сегодня же под каким-нибудь предлогом, и пусть он сразу же покинет наш дом... Он, кажется, холостяк? - Холостяк... - Ну и слава богу! Было бы жаль, если бы у него была на попечении семья... Тэдди, - обратился он к профессору, болтавшему с шофером, - я готов. - Значит, поехали! Профессор лихо втиснулся на переднее сиденье и стал поудобней устраиваться за рулем. - Что это тебя так развеселило, Билл? - спросил он на прощание у стоявшего рядом с машиной шофера. Профессор любил при случае покалякать с этим добродушным широкоплечим негром. - Да ничего особенного, профессор, сущие пустяки... Машина заурчала, сорвалась с места и пропала в снежной мгле. Билл еще некоторое время постоял на тротуаре, отряхиваясь от снега и широко улыбаясь. - Ну и чудак наш профессор! Что меня так развеселило! Да разве можно занимать внимание такого ученого пустяками! Подумаешь, майский жук!.. Он аккуратно закрыл за собой кованую железную калитку и направился в обход особняка Патогенов к черному ходу, в свою комнату. Он шел не спеша, предвкушая, как обрадуется его любимец Эдди, семилетний внук главы фирмы, когда он ему утром подарит самого настоящего живого майского жука. Ну не удивительно ли: на третьей неделе февраля Биллу посчастливилось поймать майского жука! Перед тем как приступить к заправке машины, он раскрыл дверцу задней кабины, чтобы посмотреть, не надо ли там подмести, и услышал гудение. Включил свет. Оказывается, гудит майский жук! Сейчас он у него в кармане, в коробке из-под сигарет. А утром Билл передаст эту живую игрушку маленькому Эдди... Сводки, представленные эксептской сейсмологической станцией вскоре после девяти вечера двадцать первого февраля, сообщали о захватившем всю Атавию землетрясении средней силы, имевшем в отличие от обычных не один, а около двух с половиной тысяч, точнее - две тысячи четыреста сорок два эпицентра, которые в целом составили своеобразный тектонический пояс, опоясавший весь остров. Трудно было ожидать от генерала Зова, чтобы он догадался об истинных последствиях роковой ошибки его адъютанта. Между тем соединенная взрывная мощь двух тысяч четырехсот сорока двух огромных атомных снарядов, вылету которых наружу воспрепятствовали тяжелые, каждая в несколько тонн, железобетонные задвижки, обратилась в значительной своей части в обратную сторону, вглубь земли, вырвала весь огромный атавийский материк из материнской планеты, зашвырнула его на головокружительную высоту в пятьдесят девять тысяч семьсот километров и превратила в спутника Земли. Нам остается честно признать, что, с точки зрения научной, отрыв Атавии от Земли и превращение ее в самостоятельное небесное тело весьма трудно объяснить. Что касается генерала Зова, то он втайне лелеял надежду, что залп все-таки каким-то образом прошел удачно. Как бы то ни было, он и виду не показывал, что сомневается в полной удаче залпа. Про себя он решил: в случае обнаружения неудачи, свалить всю вину на инженеров... Словом, генерал Зов молчал насчет своих сомнений. Он только позволил себе посоветовать сенатору Мэйби не торопиться с официальным объявлением войны, а повременить, покуда придут более или менее достоверные сообщения из-за океана. Тем более, что магнитные бури, как правило, длятся два-три часа и никогда не затягиваются дольше чем на трое суток. Но Мэйби не счел возможным откладывать дело на столь неопределенный срок. За неимением лучшего решено было обойтись сведениями о взрыве "советских" атомных снарядов на территории Атавии. По плану Зова один из них должен был разорваться в районе Зеленых озер, километрах в пятидесяти к западу от города Тахо, другой - примерно на половине пути между городами Киним и Кремп, третий - на самой полигонской границе. Во всех этих трех направлениях были еще в одиннадцатом часу вечера отправлены на автомобилях офицеры связи для уточнения обстановки на месте. Одновременно по линии военного министерства было отдано приказание: немедленно, впредь до восстановления нарушенной землетрясением постоянной телеграфной и телефонной связи, обеспечить временную связь силами и средствами воинских частей. В половине двенадцатого утра загудел полевой телефон, установленный на просторном письменном столе сенатора Мэйби, временно исполнявшего обязанности президента Атавии. Начальник Кинимской особой бактериологической станции ставил Мэйби в известность, что вчера, ровно в девять часов вечера, землетрясением разрушено несколько подсобных строений, в которых содержались тысяча триста крыс и около пятидесяти тысяч мелонота вульгарис... - Чего? - переспросил господин Мэйби. - Как вы сказали? Чего там такого около пятидесяти тысяч? - Мелонота вульгарис, сударь, то есть майских жуков. - И вы уверены, что с подобной сенсацией вам надлежит соваться именно ко мне? - Дело в том... Дело в том... Словом, это не совсем обыкновенные крысы и жуки... - Конкретнее, профессор, конкретнее! - Они, - голос по ту сторону провода зазвучал явно приглушенно, - они... видите ли, они заражены... одной весьма неприятной болезнью... Эта болезнь... - Говорите ясно - чем заражены? Корью, свинкой, зубной болью? И голос по ту сторону провода еще тише проговорил, почти прошептал: - Чумой, господин сенатор... - И что же? - спросил после довольно продолжительной паузы Мэйби. - Они все погибли? Они дорого обошлись, но погибли? Так, что ли? - Боюсь, что не все. Они разбежались в довольно большом количестве. Это крысы. А майские жуки разлетелись... Тоже в довольно большом количестве. Если не принять немедленно самых решительных мер, Атавии грозит эпидемия... Мэйби положил трубку полевого телефона и приказал секретарю немедленно созвать на совещание министра обороны, министра юстиции, министра здравоохранения, руководителя секретной полиции и начальника медицинской службы армии. В ходе совещания возникла необходимость в вызове с соответствующими материалами начальника бюро обеспечения армии и флота медикаментами, некоего полковника Омара - человека в высшей степени элегантного, корректного, выдержанного и исполнительного. Полковник явился без промедления - высокий, с идеальным пробором над испещренным морщинами лошадиным лицом, с постоянно подмаргивающим правым глазом - у полковника был тик. Он явился несколько возбужденный, слегка побледневший, чаще обычного подмаргивающий, но полный искреннего желания быть полезным всем, кто в нем нуждается. Его вызвали, чтобы уточнить, где, на каких складах военного ведомства и в каком количестве хранятся противочумные вакцины и сыворотки и как, по его мнению, проще и быстрее перебросить их в районы, признанные угрожаемыми. Высокое совещание узнало от элегантного полковника, что правительство Атавии не имеет в своем распоряжении ни единой ампулы противочумной сыворотки и вакцины. Все наличные запасы были сегодня, примерно в половине десятого утра, запроданы полковником Омаром господам Варфоломею и Теодору Патогенам из Боркоса. К ним и следовало сейчас обращаться за вакциной и сывороткой, если в них возникла такая острая потребность. Первым пришел в себя генерал Зов. Быть может, потому, что он за истекшие сутки уже несколько привык к таким сильным нервным потрясениям. - Измена! - зарычал он, кинувшись с кулаками на еще более побледневшего полковника. - "Предательство! Под суд! - Одну минуточку, генерал! - остановил его Мэйби. - Поговорим спокойней. Этот человек от нас никуда не уйдет. - Итак, - обратился он к полковнику, - вы сегодня утром запродали двум боркосским дельцам все наличные запасы противочумной сыворотки? Я вас правильно понял? - Так точно, господин президент! - Вы продали средство, которое помогло бы нам повести решительную борьбу с опасностью эпидемии чумы, грозящей распространиться на всю страну, в том числе и на меня, и на вас, и на членов вашей семьи, и всех здесь присутствующих... - Грозящей распространиться?! - пролепетал в великом испуге полковник. - Разве появилась такая угроза? - Вы хотите уверить меня, что не знали о реальной опасности чумы, нависшей над нашей страной? - продолжал допрашивать сенатор Мэйби. - Впервые от вас слышу, господин сенатор! И это была сущая правда. Если бы полковник Омар знал о том, что произошло прошлым вечером в Киниме, он не ограничился бы при совершении сделки с братьями Патоген пятью процентами комиссионных. Он содрал бы с них пятнадцать, двадцать, двадцать пять процентов! - Я готов в этом присягнуть, - продолжал он, видя, что его словам не доверяют. - Как я мог узнать? Ведь ни радио, ни телеграф, ни междугородный телефон не действуют со вчерашнего вечера. - Вас мог поставить об этом в известность этот, как его, Патоген. - Что вы! - простодушно воскликнул полковник. - Какой же делец станет раскрывать свои козыри при совершении сделки! Это был вполне логичный и убедительный ответ. - И у вас не возникло подозрений? - терпеливо переспросил Мэйби. - Вдруг ни с того ни с сего приходит джентльмен с предложением немедленно продать ему все наличие такого редкого и неходкого товара, как противочумная сыворотка. - Никаких. Я полагал, что у господина Патогена имеются достаточно серьезные основания для заключения такой сделки. Возможно, где-нибудь в Индии вспыхнула эпидемия чумы, или в Европе. Человеку представилась возможность заработать на чуме... Я так полагал. - Гм! - промычал Мэйби. - Я попытался поставить себя на его место, - продолжал теперь уже вполне оправившийся полковник. - Если деловому человеку посчастливится первому узнать о надвигающемся голоде, он постарается поскорей скупить все наличные запасы зерна. И это только разумно. Точно так же и с чумой. Таково мое скромное мнение, сударь. Так как его слова отнюдь не вызвали протеста, полковник позволил себе уточнить обстоятельства дела: - Смею утверждать, что я при совершении этой сделки твердо стоял на страже государственных интересов. Мне удалось запродать весь наличный запас сыворотки, лежавший мертвым грузом на наших складах, с пятнадцатипроцентной надбавкой на его себестоимость, и это принесло, смею верить, достаточно большую прибыль казне. Кроме того, эта сделка создавала возможность заказать точно такое же количество новой сыворотки, что не могло бы не содействовать в какой-то степени преодолению депрессии в фармацевтической промышленности... Именно в этот момент непосредственный начальник полковника окончательно уверился, что ему есть прямой расчет поддерживать своего подчиненного, и он вполне умиротворенно промолвил: - Мне кажется, что в словах полковника есть зерно благоразумия. Омар кинул на него быстрый взгляд, полный благодарности, и продолжал: - Чтобы обеспечить эту возможность новых заказов фармацевтической промышленности, я оговорил специальным пунктом в договоре, что закупленный господином Патогеном товар ни в коем случае не может быть предложен снова военному ведомству... Начальник медицинской службы выразил взглядом полное свое удовлетворение. Он был членом наблюдательного совета именно той фармацевтической фирмы, с которой военное ведомство должно было бы заключить договор на поставки вакцины и сыворотки. - Два человека из Кинима! - приоткрыл дверь в кабинет дежурный секретарь. - Пусть войдут, - оказал Мэйби. - С вашего разрешения, господин сенатор, - продолжал между тем начальник медицинской службы, учитывая, что Мэйби нарочно не замечает вошедших, - следовало бы впредь до решения вопроса о противочумных средствах немедленно распорядиться об организации сплошного санитарного кордона вокруг угрожаемых мест. И прежде всего вокруг Эксепта. Не следует забывать, что Эксепт находится в весьма опасной близости от Кинима. - Это уже сделано, генерал, - ответил вместо президента один из вновь прибывших и провел рукой по своей реденькой, гладко прилизанной шевелюре. - Вернее, сделано все, что было в моих скромных силах. Он заметил недоуменные взоры присутствующих и отрекомендовался: - Теодор Патоген, доктор медицины, профессор, член Национальной академии наук. У него был усталый голос человека, честно и бескорыстно потрудившегося: - За ночь и утро я объездил на машине ряд пограничных с Кинимом районов. С остальными мне удалось переговорить по военному телефону. Теперь там всюду выставлены сильные военные и полицейские заслоны от крыс и беспорядочно бегущего населения. В достаточном количестве напечатаны и распространяются среди населения прокламации о том, как бороться с крысами. Прокламации пришлось составить мне. Обращено внимание родителей на то, чтобы дети воздерживались от ловли майских жуков. Рекомендовано уничтожать кошек и ежей, которые пожирают крыс и поэтому могут сами стать носителями заразы. Об этом же будут говорить с амвонов священнослужители. Соответствующие указания даны мною лично через командиров расквартированных в этих местностях воинских и полицейских соединений. Всякая убитая крыса или мертвый майский жук, а также кошка и еж будут обливаться бензином и сжигаться на месте. Эти указания в прокламациях я приказал напечатать самым крупным шрифтом. - Значит ли это, что мы гарантированы от эпидемии? - спросил Мэйби. Профессор Патоген мягко улыбнулся: - Вернее было бы оказать, что эти меры гарантируют нас в более или менее значительной степени от беспредельного распространения эпидемии. Они в значительной степени ограничивают зону ее распространения, локализуют ее. - И только? - К сожалению, да. - И это все, что вы нам можете сказать, профессор? - Могу еще добавить, что мы, я хочу сказать, моя лаборатория, честно выполняли свой долг перед Атавией. - Точнее! - Мы имели задание... - Патоген счел целесообразным понизить голос. - Мы имели задание: выработать наиболее сильно действующие бактериальные токсины чумы. Я счастлив доложить, что мы сделали в этом направлении все, что было в наших силах. Это следовало понимать в том смысле, что разбежавшиеся крысы и разлетевшиеся жуки были заражены самыми сильнодействующими бактериями чумы. Так его и поняли. Генерал Зов встал, чтобы распорядиться насчет организации заградительных кордонов вокруг Эксепта. - С вашего разрешения, господин сенатор, - сказал начальник медицинской службы, - необходимо немедленно закрыть движение всех видов транспорта из угрожаемых районов. - Распорядитесь об этом, Зов, от моего имени. - И еще, мне кажется, следовало бы немедленно образовать комиссию с диктаторскими полномочиями для борьбы с опасностью эпидемии, - продолжал начальник медицинской службы. - К этому мы обязательно приступим, лишь только окончательно договоримся с проф