Оцените этот текст:



     Арендатор хутора Низы Максим  Торчаков,  бердянский  мещанин,  ехал  со
своей молодой женой из церкви и вез только что освещенный кулич. Солнце  еще
не всходило, но восток уже румянился, золотился. Было тихо... Перепел кричал
свои "пить пойдем! пить пойдем!", да далеко над курганчиком носился  коршун,
в больше во всей степи не было заметно ни одного живого существа.
     Торчаков ехал и думал о том, что нет лучше  и  веселее  праздника,  как
Христово воскресенье. Женат он был недавно и теперь справлял с женой  первую
пасху. На что бы он ни взглянул, о чем бы ни подумал, все представлялось ему
светлым, радостным и счастливым. Думал он о своем хозяйстве и  находил,  что
все у него исправно, домашнее убранство такое, что лучше и  не  надо,  всего
довольно и все хорошо; глядел он на жену -  и  она  казалась  ему  красивой,
доброй и кроткой. Радовала его и заря на востоке, и молодая  травка,  и  его
тряская  визгливая  бричка,  нравился  даже  коршун,   тяжело   взмахивавший
крыльями. А когда он по пути забежал  в  кабак  закурить  папиросу  и  выпил
стаканчик, ему стало еще веселее...
     - Сказано, велик день!- говорил он.- Вот и велик! Погоди, Лиза,  сейчас
солнце начнет играть. Оно каждую пасху играет!  И  оно  тоже  радуется,  как
люди!
     - Оно не живое,- заметила жена.
     - Да на нем люди есть!- воскликнул  Торчаков.Ей-богу,  есть!  Мне  Иван
Степаныч рассказывал - на всех планетах есть люди, на солнце  и  на  месяце!
Право... А может, ученые и брешут, нечистый их знает! Постой,  никак  лошадь
стоит! Так и есть! На полдороге к дому, у Кривой  Балочки,  Торчаков  и  его
жена увидели оседланную лошадь, которая стояла неподвижно и нюхала землю.  У
самой дороги на кочке сидел рыжий казак и, согнувшись, глядел себе в ноги.
     - Христос воскрес!- крикнул ему Максим.
     - Воистину воскрес,- ответил казак, не поднимая головы.
     - Куда едешь?
     - Домой, на льготу.
     - Зачем же тут сидишь?
     - Да так... захворал... Нет мочи ехать.
     - Что ж у тебя болит?
     - Весь болю.
     - Гм... вот напасть! У людей праздник,  а  ты  хвораешь!  Да  ты  бы  в
деревню или на постоялый ехал, а что так сидеть?
     Казак поднял голову и обвел утомленными, больными глазами Максима,  его
жену, лошадь.
     - Вы это из церкви?- спросил он.
     - Из церкви.
     - А меня праздник в дороге застал. Не привел бог доехать. Сейчас  сесть
бы да ехать, а  мочи  нет...  Вы  бы,  православные,  дали  мне,  проезжему,
свяченой пасочки разговеться!
     - Пасочки?- спросил Торчаков.- Оно можно, ничего...  постой,  сейчас...
Максим быстро пошарил у себя в карманах, взглянул на жену и сказал:
     - Нету у меня ножика, отрезать нечем. А ломать-то - не рука, всю  паску
испортишь. Вот задача! Поищи-ка, нет ли у тебя ножика?
     Казак через силу поднялся и пошел к своему седлу за ножом.
     - Вот еще что выдумали!- сердито сказала жена Торчакова.- Не дам я тебе
паску кромсать! С какими глазами я ее домой порезанную повезу? И  видано  ль
дело - в  степи  разговляться.  Поезжай  на  деревню  к  мужикам  да  там  и
разговляйся!
     Жена взяла из рук мужа кулич, завернутый в белую салфетку, и сказала:
     - Не дам! Надо порядок знать. Это не булка, а свяченая паска, и грех ее
без толку кромсать.
     - Ну, казак, не прогневайся!- сказал Торчаков и  засмеялся.-  Не  велит
жена! Прощай, путь-дорога! Максим тронул вожжи, чмокнул, и  бричка  с  шумом
покатила дальше. А жена все еще говорила, что резать  кулич,  не  доехав  до
дому,- грех и не порядок, что все  должно  иметь  свое  место  и  время.  На
востоке, крася пушистые облака в разные цвета, засияли первые  лучи  солнца;
послышалась песня жаворонка. Уж не один, три коршуна, в  отдалении  друг  от
друга, носились над степью. Солнце пригрело чуть-чуть,  и  в  молодой  траве
закричали кузнечики.
     Отъехав больше версты, Торчаков оглянулся и пристально поглядел вдаль.
     - Не видать казака...- сказал  он.-  Экий  сердяга,  вздумал  в  дороге
хворать! Нет хуже напасти: ехать надо, а мочи нет... Чего доброго, помрет  в
дороге... Не дали мы ему, Лизавета, паски, а небось и ему  надо  было  дать.
Небось и ему разговеться хочется.
     Солнце взошло, но играло оно или нет, Торчаков не видел. Всю дорогу  до
самого дома он молчал, о чем-то думал и не спускал  глаз  с  черного  хвоста
лошади. неизвестно отчего, им овладела скука, и  от  праздничной  радости  в
груди не осталось ничего, как будто ее и не было.
     Приехали домой, христосовались с работниками; Торчаков опять  повеселел
и стал разговаривать,  но  как  сели  разговляться  и  все  взяли  по  куску
свяченого кулича, он невесело поглядел н жену и сказал:
     - А нехорошо, Лизавета, что мы не дали тому казаку разговеться.
     - Чудной ты, ей-богу!- сказала Лизавета и с удивлением пожала плечами.-
Где ты взял такую моду, чтобы свяченую паску раздавать по дороге? Нешто  это
булка? Теперь она порезана, на столе лежит, пущай ест,  кто  хочет,  хоть  и
казак твой! Разве мне жалко?
     - Так-то оно так, а жалко мне казака. Ведь он хуже нищего и  сироты.  В
дороге, далеко от дому, хворый...
     Торчаков выпил полстакана чаю и уж больше ничего не пил и не  ел.  Есть
ему не хотелось, чай казался невкусным, как трава,  и  опять  стало  скучно.
После разговенья легли спать. Когда часа через два Лизавета  проснулась,  он
стоял у окна и глядел во двор.
     - Ты уже встал?- спросила жена.
     - Не спится что-то... Эх, Лизавета,- вздохнул  он,обидели  мы  с  тобой
казака!
     - Ты опять с казаком! Дался тебе этот казак. Бог с ним.
     - Он царю служил, может кровь проливал, а  мы  с  ним,  как  с  свиньей
обошлись. Надо бы его больного домой привесть,  покормить,  а  мы  ему  даже
кусочка хлеба не дали.
     - Да, так дам я тебе паску портить. Да еще свяченую! Ты бы ее с казаком
искромсал, а я бы потом дома глазами лупала? Ишь ты какой! Максим потихоньку
от жены пошел в кухню, завернул в салфетку кусок кулича и пяток яиц и  пошел
в сарай к работникам.
     - Кузьма, брось гармонию,-  обратился  он  к  одному  из  них.-  Седлай
гнедого или Иванчика и езжай поживее к Кривой Балочке. Там больной  казак  с
лошадью, так вот отдай ему это. Может, он еще не уехал.
     Максим  опять  повеселел,  но,  прождав  несколько  часов  Кузьму,   не
вытерпел, оседлал лошадь и поскакал к нему  навстречу.  Встретил  он  его  у
самой Балочки.
     - Ну что? Видал казака?
     - Нигде нету. Должно, уехал.
     - Гм... история!
     Торчаков взял у Кузьмы узелок и поскакал дальше. Доехав до деревни,  он
спросил у мужиков:
     - Братцы, не видали ли вы больного казака с  лошадью?  Не  проезжал  ли
тут? Из себя рыжий, худой, на гнедом коне.
     Мужики поглядели друг на друга и сказали, что казака они не видели.
     - Обратный почтовый ехал, это точно, а чтоб казак или кто другой такого
не было.
    Вернулся Максим домой к обеду.
     - Сидит у меня этот казак в голове и хоть ты что!сказал  он  жене.-  Не
дает спокою. Я все думаю: а что, ежели это бог нас испытать хотел  и  ангела
или святого какого в виде казака нам  навстречу  послал.  Ведь  бывает  это.
Нехорошо, Лизавета, обидели мы человека!
     - Да что ты ко мне с казаком пристал?-  крикнула  Лизавета,  выходя  их
терпения.- Пристал, как смола!
     - А ты, знаешь, не добрая...- сказал Максим и пристально поглядел ей  в
лицо.
     И он впервые после женитьбы заметил, что его жена не добрая.
     - Пущай я не добрая,- крикнула она и сердито стукнула ложкой,- а только
не стану я всяким пьяницам свяченую паску раздавать!
     - А нешто казак пьяный?
     - Пьяный!
     - Почем ты знаешь?
     - Пьяный!
     - Ну и дура!
     Максим, рассердившись, встал из-за стола и начал укорять  свою  молодую
жену, говорил, что она немилосердная и глупая. А  она,  тоже  рассердившись,
заплакала и ушла в спальню и крикнула оттуда:
     - Чтоб он околел, твой казак! Отстань ты  от  меня,  холера,  со  своим
казаком вонючим, а то я к отцу уеду!
     За все время после свадьбы у Торчакова это была первая ссора  с  женой.
До самой вечерни он ходил у себя по двору, все думал о жене, думал с досадой
и она казалась теперь злой, некрасивой. И как нарочно, казак все не  выходил
из головы,  и  Максиму  мерещились  то  его  больные  глаза,  то  голос,  то
походка...
     - Эх, обидели мы  человека!-  бормотал  он.-  Обидели!  Вечером,  когда
стемнело, ему стало нестерпимо скучно, как никогда не было,-  хоть  в  петлю
полезай! От скуки и с досады на жену он напился,  как  напивался  в  прежнее
время, когда был неженатым. В хмелю он бранился скверными словами  и  кричал
жене, что у нее злое, некрасивое лицо и завтра же он прогонит ее к отцу.
     Утром на другой день праздника он захотел опохмелиться и опять напился.
     С этого и началось расстройство.
     Лошади, коровы, овцы и ульи мало-помалу друг за дружкой стали  исчезать
со двора, долги росли, жена становилась постылой...  Все  эти  напасти,  как
говорил Максим, произошли оттого, что у него  злая,  глупая  жена,  что  бог
прогневался на него и на жену... за больного казака.  Он  все  чаще  и  чаще
напивался. Когда был пьян, то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и
ждал, не встретится ли ему казак...

     Сноски:

     1. На юге кулич называют "пасхой" или "паской". (Прим. А.П.Чехова.)

Last-modified: Wed, 27 Feb 2002 18:31:03 GMT
Оцените этот текст: