Оцените этот текст:



----------------------------------------------------------------------------
     Аполлон Григорьев. Воспоминания
     Издание подготовил Б. Ф. Егоров
     Серия "Литературные памятники"
     Л., "Наука", 1980
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

                                      Авг<уста> 26 <1859 г.>. Полюстрово {1}

     Не имея покамест никаких _обязательных_ статей под  руками,  я  намерен
изложить вам кратко, но с возможной полностью, все, что  случилось  со  мной
внутренне и внешне с тех пор, как я не писал к вам из-за границы. Это  будет
моя исповедь - без малейшей утайки.
     Последнее письмо из-за границы я написал вам, кажется,  по  возвращении
из Рима. {2} Кушелев дал мне на Рим и на проч. 1 100 пиастров, т. е. на наши
деньги 1 500 р. Из них я половину отослал в Москву, обеспечив таким образом,
на несколько месяцев, свою семью, да 400 пошло на уплату  долгов;  остальные
промотаны были в весьма короткое  время  безобразнейшим,  но  благороднейшим
образом, на гравюры, фотографии, книги, театры и проч. Жизнь я все  еще  вел
самую целомудренную и трезвенную, хотя целомудрие мне было физически страшно
вредно - при моем темпераменте жеребца: кончилось тем, что я  равнодушно  не
мог уже видеть даже моей прислужницы квартирной, с<ин>ьоры Линды,  хоть  она
была и грязна, и нехороша. _Теоретическое_ православие простиралось  во  мне
до соблюдения всяких постов и проч. Внутри меня, собственно, жило уже другое
-  и  какими  софизмами  это  другое  согласовалось  в  голове  с  обрядовой
религиозностью - понять весьма трудно простому  смыслу,  но  очень  легко  -
смыслу,  искушенному  всякими  доктринами.  В  разговорах   с   замечательно
восприимчивым субъектом, флорентийским попом, {3}  и  с  одной  благородной,
серьезной   женщиной   {4}   -   диалектика   увлекла   меня    в    дерзкую
последовательность мысли,  в  сомнение,  к  которому  из  747  1/2  расколов
православия (y comptant {считая (франц.).} и раскол официальный)  принадлежу
я убеждением: оказывалось ясно как день, что под православием разумею я  сам
для себя просто известное, стихийно-историческое  начало,  которому  суждено
еще жить и дать новые формы жизни, искусства, в  противуположность  другому,
уже отжившему и давшему свой мир, свой цвет началу -  католицизму.  Что  это
начало, на почве славянства, и преимущественно великорусского славянства,  с
широтою его нравственного захвата - должно обновить мир, - вот что стало для
меня уже  не  смутным,  а  простым  верованием  -  перед  которым  верования
официальной церкви иже  о  Христе  жандармствующих  стали  мне  положительно
скверны (тем более, что у меня вертится перед глазами такой милый  экземпляр
их, как Бецкий, {5} - этот пакостный экстракт холопствующей, шпионничающей и
надувающей церкви), - верования же социалистов, которых живой  же  экземпляр
судьба мне послала в  лице  благороднейшего,  возвышенного  старого  ребенка
изгнанника  Демостена  Оливье,  -  ребяческими   и   теоретически   жалкими.
Шеллингизм (старый и новый, он ведь все  -  один)  проникал  меня  глубже  и
глубже - бессистемный и беспредельный, ибо он - жизнь, а не теория.
     Читали вы, разумеется, брошюру нашего великого софиста: "Derniers  mots
d'un Chretien  ortodoxe"...  {"Последнее  слово  православного  христианина"
(франц.).} {6} Она, кстати, попалась тогда мне в руки, и я  _уразумел_,  как
он себя и других надувает, наш милейший,  умнейший  софист!  Идея  Христа  и
понимание  Библии,  раздвигающиеся,  расширяющиеся  с  расширением  сознания
_общины, соборне_, в противуположность омертвению идеи  Христа  и  остановке
понимания Библии в католичестве и в противуположность раздроблению Христа на
личности и произвольно-личному толкованию Библии в  протестантизме  -  таков
широкий смысл малой  по  объему  и  великой  по  содержанию  брошюрки,  если
освободить этот смысл из-под спуда византийских хитросплетений.
     Духовный  отец   мой,   флорентийский   священник,   увлекаемый   своим
впечатлительным сердцем к _лжемудрию_ о свободе и  отталкиваемый  им  же  от
мудрости Бецкого, ходил все ко мне за разрешением мучительных, вопросов, и я
воочью видел, сколь нетрудно снискать ореолу православия.
     Внешние дела обстояли благополучно. Старуха Трубецкая,  {7}  как  истый
тип итальянки, как только узнала, что у меня есть  деньги,  стала  премилая.
Князек  {8}  любил  меня,  насколько   может   любить   себялюбивая   натура
артиста-аристократа. Милая и истинно добрая Настасья Юрьевна, {9} купно с ее
женихом, {10} были моими искренними друзьями. Готовились к отъезду в  Париж.
А я уже успел полюбить страстно и всей душою Италию  -  хоть  часто  мучился
каннскою тоской одиночества и любви к родине. Да,  были  вечера  и  часто  -
такой тоски, которая истинно похожа на проклятие каннское; прибавьте к этому
печальные семейные известия и глубокую, непроходившую, неотвязную  тоску  по
единственной путной женщине, {11} которую поздно, к сожалению, встретил я  в
жизни,  страсть  воспоминания,  коли  хотите,  -  но   страсть   семилетнюю,
закоренившуюся, с которой слилась память о лучшей, о самой светлой  и  самой
благородной поре жизни  и  деятельности...  Дальше:  мысль  о  безвыходности
положения, отсутствии будущего и проч. В  возрождение  "Москвитянина"  я  не
верил, кушелевский журнал я сразу же понял как прихоть знатного  барчонка...
Впереди  -  ничего,  назади  -  едкие  воспоминания,  в  настоящем  -   одно
артистическое упоение, один дилетантизм жизни.  Баста!  Я  закрыл  глаза  на
прошедшее и будущее и отдался настоящему...
     Между мной и моим  учеником  образовывалось  отношение  весьма  тонкое.
Совсем человеком я сделать его не мог - для этого нужно  было  бы  отнять  у
него его девять тысяч душ, но понимание  его  я  _развил_,  вопреки  мистеру
Беллю, ничего в мире так не  боявшемуся,  как  понимания,  вопреки  Бецкому,
ненавидевшему понимание, вопреки Терезе, которая вела _свою_  политику...  Я
знал, к чему идет дело, - знал наперед, что возврата в Россию и университета
_не будет_, {12} что она свои дела  обделает.  Воспитанник  мой  меня  часто
завлекал своей артистической  натурой:  он  сразу  -  верно  и  жарко  понял
"Одиссею", он критически относился к Шиллеру,  что  мне  и  нравилось  и  не
нравилось - ибо тут  был  и  верный  такт  художника,  но  вместе  и  подлое
себялюбие   аристократа,   холодность   маленького   Печорина.   Страстность
развивалась в нем ужасно - и я не без оснований  опасался  онанизма,  о  чем
тонко, но ясно давал знать княгине Терезе. Тут она являлась истинно умной  и
простой, здравой женщиной. Вообще я с ней примирился как  с  типом  цельным,
здоровым, самобытным. Она тоже видела, что я не худа  желаю,  и  только  уже
шутила над моей безалаберностью.
     Рука устала писать, да и уже два часа ночи. Кончаю на сегодня...

                                                   Сент<ября> 19. Петербург.

     Принимаюсь продолжать - почти через месяц, - ибо все это время  истинно
минуты свободной, т. е. такой, в которую можно сосредоточиться, не было.
     Море было удивительное во все время нашего плавания от Ливорно до Генуи
и от Генуи до Марселя... Я  к  морю  вообще  пристрастился,  начиная  еще  с
пребывания в Ливорно. В Генуе дохнуло уже воздухом свободы. Портреты Мадзини
и Гарибальди в трактире немало изумили меня и порадовали... Во Флоренции - я
в  _одном_  отношении  как  будто  не   покидал   отечества.   Наш   генерал
Лазарев-Станишников, или, как прозвал я его, - Штанишников,  был  совершенно
прав, избравши Флоренцию местом успокоения от своих геройских  подвигов:  он
мог дышать воздухом герцогской передней и в Светлый день {13}  проходить  по
Duomo {14} во время обедни строем солдат в своих красных штанах  и  во  всех
регалиях.
     Второй раз увидал я красавицу  Genova  {Генуя  (итал.).}  -  но  с  той
разницей, что в первый раз {15} я видел ее как свинья - а в этот с  упоением
артиста, - бегая по ней целый день, высуня язык, отыскивал  сокровищ  по  ее
галереям. В своих розысках я держался всегда одной методы: никогда не  брать
с собой указателей, стало быть, отдаваться собственному чутью... Ну да не об
этом покамест речь.
     Я вам не путешествие свое рассказываю, а историю  своего  нравственного
процесса.
     Стало быть, прямо в Париж.
     Приехал я, разумеется, _налегке_, т. е. с одним червонцем, и  поселился
сначала в 5 этаже Hotel du Maroc (rue de Seine), за 25 франков  в  месяц.  И
прекрасно бы там и прожить было... Не стану описывать вам, как  я  бегал  по
Парижу,  как  я  _очаровал_  доброго,  но  слабоумного  Николая  Ив<ановича>
Трубецкого {16} и его больше начитанную, чем умную половину, {17} как вообще
тут меня носили на руках...
     На беду, в одну из обеден  встречаю  я  в  церкви  известного  вам  (но
_достаточно_ ли известного?) Максима Афанасьева... {18} Я было  прекратил  с
ним и переписку и сношение по _многим_ причинам - главное потому,  что  меля
начало _претить_ от его страшных теорий. Этот человек у меня, как народ  (т.
е. гораздо всех нас умнее), а беспутен больше, чем самый беспутный из нас. Я
делал для него всегда все, что мог, даже больше чем мог, делал  по  принципу
христианства и по принципу служения народу. Не знаю, поймете ли вы - но чего
вы не поймете, когда захотите? - почему _вид_  этого  человека,  один  _вид_
разбил во мне последние оплоты всяких форм. Ведь уж  он  в  _православии_-то
дока первой степени.
     Ну-с! и пустились мы с ним с первого же дня во вся тяжкая! И шло  такое
кружение время немалое. Повторю опять, что все к этому кружению было во  мне
подготовлено  язвами  прошедшего,  бесцельностью   настоящего,   отсутствием
будущего - злобою на вас {19} и ко всем нашим, этой злобой любви глубокой  и
искренней.
     Увы! Ведь и теперь скажу я то же... Ведь _те_ {20} поддерживают своих -
посмотрите-ка - Кетчеру, за честное и безобразное оранье, дом  купили;  {21}
Евгению Коршу, который везде оказывался неспособным даже _до сего дне_, {22}
- постоянно терявшему места - постоянно отыскивали места даже _до сего дне_.
Ведь Солдатенкова съели бы живьем, {23} если бы Валентин Корш (бездарный, по
их же признанию) с ним поссорился, _не входя в  разбирательство  причин_.  А
вот вам, кстати, _фактец_ в виде письма, {24} которое  дал  мне  Боткин,  на
случай его смерти. Простите эти выходки  злобной  грусти  человеку,  который
служит и будет служить всегда одному направлению, зная, что в  _своих_-то  -
он и не найдет поддержки.
     Максим мне принес утешительные известия о том, как ругал  меня  матерно
Островский за доброе желание пособить Дриянскому  на  счет  его  "Квартета",
продажей этого "Квартета" Кушелеву, {25} - о том, как пьет, распутствует моя
благоверная... {26}
     Опять сказал я: баста! и, очертя голову, ринулся в омут.
     Но если б вы знали всю адскую тяжесть мук,  когда  придешь,  бывало,  в
свой одинокий номер после оргий и всяческих мерзостей.  Да!  Каинскую  тоску
одиночества я испытывал. - Чтобы заглушить ее, я жег коньяк и пил  до  утра,
пил один, и не мог напиться. Страшные ночи! Веря в бога глубоко и  пламенно,
видевши его очевидное вмешательство в мою судьбу, его чудеса  над  собою,  я
привык обращаться с ним запанибрата, я страшно вымолвить - ругался с ним, но
ведь он знал, что эти стоны и ругательства - вера. Он один не покидал меня.
     Как нарочно, в моем номере висела гравюра с картины  Делароша,  где  Он
изображен прощающим блудницу.

                                                              Сент<ября> 29.

     Дикую  и  безобразно   хаотическую   смесь   представляли   тогда   мои
верования... Мучимый своим неистовым темпераментом, я иногда в  Лувре  молил
Венеру Милосскую, и  чрезвычайно  искренне  (особенно  после  пьяной  ночи),
послать мне женщину, которая была бы жрицей, а не торговкой сладострастия...
Я вам рассказываю все без утайки.
     Венера ли Милосская, демон ли - но _такую_ я нашел:  это  факт  -  факт
точно так же, как факт то, что некогда, в 1844 году, я вызывал  на  распутии
дьявола и получил его на  другой  же  день  на  Невском  проспекте  в  особе
Милановского... {27}
     Кстати замечу, что в Венере Милосской _впервые_ запел для меня  мрамор,
как в Мадонне Мурильо во Флоренции {28} впервые ожили краски. В  Риме  я,  в
отношении к статуям, был еще слеп -  изучал,  смотрел,  но  не  понимал,  не
любил; нечто похожее на любовь и, стало быть,  на  понимание  пробудилось  у
меня там в отношении к Гладиатору {29} - но еще очень слабо.
     Возвращаюсь опять к рассказу.
     Время свадьбы сближало меня  с  Трубецкими  все  более  и  более.  План
старухи Терезы оставить Ивана  Юрьича  флорентийским  князьком  высказывался
яснее. Кстати - старшая дочь Софья, и так уже  идиотка,  доведенная  еще  до
последних степеней идиотства Бецким, - от зависти ли,  от  нимфомании  ли  -
начала впадать в помешательство.
     Князек давно уже ничего не делал, а только  видимо  изнывал  томлением.
Положение мое в отношении к  нему  было  самое  странное...  Я,  по-старому,
употреблял на него часа по четыре, выносил  снисходительно  (даже  _слишком_
снисходительно) праздную болтовню, чтобы хоть на четверть часа сосредоточить
его внимание на каком-либо человеческом вопросе и двинуть его мысль  вперед.
Положение - адски тяжелое! Сергей Петрович Геркен, муж Настасьи  Юрьевны,  -
отличнейший малой, но истинный российский гвардеец (а впрочем,  он  тут  был
прав!), - без церемонии  гнал  его  к  девкам...  Ужасные  результаты  гнета
системы  мистера  Белля  тут  только  вполне  обнаружились.  Вот  она,   эта
бессердечная, холодная,  резонерская  система  дисциплины  без  рассуждения,
гнета без позволения возражений.
     Я делал _свое_ дело, дело расшевеливания, растревожения... Я делал  его
смело, но, может быть, тоже пускался в крайности. Впрочем, в крайности ли...
Раз ездили мы в коляске по Bois de Fontainebleau {30}  с  его  теткой.  {31}
Между прочим разговором - она, отчаянный демагог и атеист в  юбке,  спросила
меня, _как_ я  рассказываю  князьку  о  революции  и  проч.  -  В  точности,
подробности и всюду правду, - отвечал я. - И вы не боитесь? - спросила  она.
- Чего, княгиня? Сделать демагога из владельца девяти тысяч душ? -  И  я,  и
она, мы, разумеется, расхохотались. После этой прогулки она объявила княгине
Терезе, "que cet homme a infiniment d'esprit, il ne tarit jamais". {"что это
человек бесконечного ума, он неиссякаем" (франц.).}
     Вообще я с ними обжился и - cela va sans dire  {само  собою  разумеется
(франц.).} - занял у князя Николая Иваныча Трубецкого  две  тысячи  франков,
которым весьма скоро, как говорится, _наварил ухо_ {32}.
     И вот - учитель и ученик - вместе в Jardin  Mabille, в Chateai  des
Fleurs. {33}
     Тереза это знала и только шутя говорила, что за учителем  следовало  бы
так же иметь гувернера, как за учеником.
     Тут-то она наконец объявила, что мы едем  не  в  Россию,  а  назад,  во
Флоренцию, и предложила мне ехать тоже.
     Я согласился. Я полюбил "cara  Italia,  solo  beato",  {"милую  Италию,
единственно блаженную" (итал.).} как родину, а  на  родине  не  ждал  ничего
хорошего - как вообще ничего хорошего в будущем.
     О, строгие судьи безобразий человеческих! Вы строги - потому что у  вас
есть определенное будущее, - вы не знаете страшной внутренней жизни русского
пролетария, т. е.  русского  развитого  человека,  этой  _постоянной_  жизни
накануне нищенства (да не собственного - это  бы  еще  не  беда!),  накануне
долгового отделения или третьего отделения,  это!  жизни  каннского  страха,
каннской тоски,  каинских  угрызений!..  Положим,  что  я  виноват  в  своем
прошедшем, - да ведь от этого- сознания вины не легче, -  ведь  прошедшее-то
опутало руки и ноги, - ведь я в кандалах. Распутайте эти кандалы, уничтожьте
следы этого прошедшего дайте вздохнуть свободно, - и тогда, но только тогда,
подвергайте строжайшей моральной ответственности.
     Это не оправдание беспутств. Беспутства оплаканы, может быть, кровавыми
слезами, заплачены адскими мучениями. Это вопль человека который жаждет жить
честно, по-божески, по-православному и не видит к тому никакой возможности!
     Я кончаю эту часть моей исповеди таким воплем потому,  что  он  у  меня
вечный. Особенно же теперь он кстати.
     Я дошел до глубокого основания своей бесполезности в настоящую  минуту.
Я - честный рыцарь безуспешного, на время погибшего дела. _Все_  соглашаются
внутренне, что я прав, - и потому-то - упорно  _молчат_  обо  мне.  Те,  кто
упрекает меня в том, что я в своих статьях не говорю об интересах минуты,  -
не знают, что эти интересы минуты для меня  дороги  не  меньше  их,  но  что
порешение вопросов _по моим_ принципам - так смело и ново, что я не смею еще
с неумытым рылом проводить последовательно  свои  мысли....  За  высказанную
мысль  надобно  отвечать  перед  богом.  Я  всюду  вижу   повторение   эпохи
междуцарствия - вижу воровских людей, клевретов Сигизмунда, {34}  мечтателей
о Владиславе - вижу шайки атамана Хлопки (в  лице  Максима  Аф<анасьева>  et
consortes {и его соучастников (франц.).}), - не вижу  земских  людей,  людей
порядка, разума, дела.
     Брожения - опять отлетели, да и в брожениях-то я никогда не  переставал
быть православным по душе и по чувству, консерватором в лучшем смысле  этого
слова, в противуположность этим тушинцам, {35} которые через  два  года,  не
больше - огадят и опозорят название либерала!  Ведь  только  _вы.....к_  мог
такою слюною бешеной собаки облевать родную мать, под именем обломовщины,  и
свалить  все  вины  гражданской  жизни  на  самодурство  "Темного  царства".
Стеганул же _их_ за первую выходку лондонский  консерватор:  {36}  не  знаю,
раскусит ли он всю _прелесть_ идеи статей "Темное царство"!..
     Да, через два года все это надоест и огадится, все эти  обличения,  все
эти узкие теории!.. Через два  года!..  Но  будем  ли  мы-то  на  что-нибудь
способны через два года? Лично я за себя не отвечаю. Православный по душе, я
по слабости могу кончить самоубийством.

                                                              Сент<ября> 30.

     Итак, я решился ехать в Италию - сумел заставить скупую Терезу накупить
груду  книг  по  истории,   политической   экономии,   древней   литературе,
убежденный, что в промежутках блуда и светских развлечений - князек все-таки
нахватается со мною образования.
     Я совершенно уже начал привязываться к ним. Достаточно было  Терезе  по
душе, как с членом семейства, поговорить о болезни Софьи Юрьевны и о прочем,
чтобы я помирился с нею душевно - уже не как с типом, а как  с  личностью  -
хотя твердо все-таки решился жить в городе Флоренске на своей квартире. {37}
А _чем_ жить - об этом я не думал. Со всем моим безобразием  я  ведь  всегда
думал не о себе, а о своей семье, хоть, по безобразию же неисходному - часто
оставлял семью ни с чем!.. Притом же я был тогда избалован  тем,  кого  звал
великим банкиром... {38}
     Ветреный неисправимо - я в кругу Трубецких совершенно и притом  _глупо_
распустился... Правда, что и поводов к этому было немало. Я в них поверил. В
кружке Николая Ивановича -  _известные_  издания  {39}  привозились  молодым
князем О<рловым> {40} и читались во всеуслышание - разумеется, с  выпущением
строк, касавшихся князя О<рлова> _папеньки_. Князь Николай {41} пренаивно  и
пресерьезно проповедовал, que le catholicisme et la liberte {что  католицизм
и свобода (франц.).} - одно и то же, а я  пренаивно  _начинал_  думать,  что
хорошая душевная влага не портится  даже  в  гнилом  сосуде  католицизма.  В
молодом кружке молодых Геркенов я читал свои философские мечтания  и  наивно
собирался читать всей молодежи лекции во Флоренции...
     На беду,  на  одном  обеде,  на  который  притащили  меня  больного,  в
Пале-Рояле,  у  Freres  provencaux  -   я   напился   как   сапожник   -   в
аристократическом обществе. На беду ли, впрочем?
     Я знал твердо - что _Тереза_ этого не забудет... Тут  она  не  показала
даже виду - и другие все обратили в шутку - но я чувствовал, что - _упал_.
     Отчасти это, отчасти и другое было причиною перемены моего решения.
     30-го  августа  нашего  стиля  я  проснулся  после  страшной  оргии   с
демагогами из наших, с отвратительным  чувством  во  рту,  с  отвратительным
соседством на постели  цинически  бесстыдной  жрицы  Венеры  Милосской...  Я
вспомнил, что это 30 августа, именины Остр<овского> -  постоянная  годовщина
сходки людей, крепко связанных  единством  смутных  верований,  -  годовщина
попоек безобразных,  но  святых  своим  братским  характером,  духом  любви,
юмором, единством с жизнию народа, богослужением народу... -
     В Россию! раздалось у меня в ушах и в сердце!
     Вы поймете это - вы, звавший нас чадами кабаков и бл...й, но  не  когда
любивший нас.
     В Россию!.. А Трубецкие уж были на дороге к Турину и там должен  я  был
найти их.
     В мгновение ока я написал к ним письмо, что по домашним обстоятельствам
и проч.
     В Париже я, впрочем, проваландался еще недели две, пока добрый приятель
{42} не дал денег.
     [Денег стало только до Берлина. В Берлине я написал Кушелеву о  высылке
мне денег и  там  пробыл  три  недели,  в  продолжение  которых  Берлин  мне
положительно огадился.]

                                                              Окт<ября> 6-го

     Я зачеркиваю не потому, чтобы что-либо  хотел  скрыть,  а  потому,  что
решаюсь развить более подробности.
     Денег у меня было мало, так что со всевозможной экономией стало едва ли
бы на то, чтобы доехать до отечества. С  безобразием  же  едва  стало  и  до
Берлина. Моя надежда была на ящик с частию книг и гравюр,  который,  полагал
я, в _ученом_ городе Берлине  можно  заложить  все-таки  хоть  за  пятьдесят
талеров какому-нибудь из книгопродавцев.
     Вечера стояли холодные, и я,  в  моем  коротеньком  парижском  пиджаке,
сильно продрог, благополучно добравшись до города Берлина. _Теплым_ я -  как
вы можете сами догадаться - ничем не запасся. Денег не оставалось  буквально
ни единого зильбергроша.
     "Zum Rothen  Adler,  Kurstrasse!"  {К  отелю  "Ротэр  Адлер"  <"Красный
орел">, на Курштрассе!  (нем.).}  -  крикнул  я  геройски  вознице  экипажа,
нарицаемого _droschky_ и столь же мало  имеющего  что-либо  общее  с  нашими
дрожками, как эластическая подушка  с  дерюгой...  Это  я  говорю,  впрочем,
теперь, когда господь наказал уже меня за излишний патриотизм. А тогда,  еще
издали - дело другое, тогда мне еще

                  и дым отечества был сладок и приятен. {43}

     Я помню,  что  раз,  садясь  с  Боткиным  {44}  в  покойные  берлинские
droschky, я пожалел об отсутствии в граде  Берлине  наших  пролеток.  Боткин
пришел в ужас от такого патриотического сожаления; а  я  внутренне  приписал
этот ужас аффектированному западничеству,  отнес  к  категории  _сделанного_
{45} в их души. Дали же знать мне себя _первые_ пролетки, тащившие  меня  от
милой таможни до Гончарной улицы, {46} и вообще давали знать себя целую зиму
как  Немезида  -  петербургские  пролетки,  которые,  по  верному  замечанию
Островского, самим небом устроены так, что на них вдвоем можно ездить только
с блудницами, _обнямшись_, - пролетки, так сказать, _буколические_.
     Zum Rothen Adler! - велел я везти себя потому, что там мы с  Бахметевым
{47} останавливались en grands seigneurs  {важными  господами  (франц.).}  -
вследствие чего, т. е. вследствие нашего грансеньорства, и взыскали с нас за
какой-то чайник из  польского  серебра,  за  так  называемую  Thee-maschine,
который мы, заговорившись по русской беспечности,  допустили  растопиться  -
_двадцать пять_ талеров. Там можно было, значит,  без  особых  неприятностей
велеть расплатиться с извозчиком.
     Так и вышло. "Rother Adler", несмотря на мой легкий костюм, принял меня
с большим почетом, узнавши сразу одну из русских ворон.
     Через пять минут я сидел в чистой, теплой, уютной комнате. Передо  мной
была Thee-maschine (должно быть, та же, только в исправленном издании)  -  а
через десять минут  я  затягивался  с  наслаждением,  азартом,  неистовством
русской спиглазовской крепкой папироской. Враг всякого комфорта, я только  и
понимаю комфорт в чаю и в табаке  (т.  е.,  если  слушать  во  всем  глубоко
чтимого мною отца Парфения, - в самом-то диавольском наваждении {48}).
     Никогда не был я так похож на тургеневского  Рудина  (в  эпилоге),  как
тут. Разбитый, без средств, без цели, без завтра. Одно только - что в душе у
меня была глубокая вера в Промысл, в то,  что  есть  еще  много  впереди.  А
чего?.. Этого я и сам не знал. По-настоящему, ничего не было. На родину ведь
я  являлся  _бесполезным_  человеком  -  с  развитым  чувством  изящного,  с
оригинальным, но несколько капризно-оригинальным взглядом на искусство, -  с
общественными  идеалами  прежними,  т.  е.  хоть  и  более  выясненными,  но
рановременными  и,  во  всяком  случае,  несвоевременными,  -   с   глубоким
православным чувством и с страшным скептицизмом в нравственных  понятиях,  с
распущенностью и с неутомимою жаждою жизни!..

                                                                Окт<ября> 7.

     Писать эту  исповедь  сделалось  для  меня  какою-то  горькою  отрадою.
Продолжаю.
     В _ученом_ городе Берлине _либеральный_ книгопродавец Шнейдер дал мне -
ни дать, ни взять, как бы сделал какой-нибудь Матюшин на Щукином дворе  {49}
- только двадцать талеров под вещи, стоящие вчетверо более.
     С двадцатью талерами недалеко уедешь, а ведь кое-как надо было  прожить
от вторника до субботы, {50} т.е. до дня отправления Черного {51} <...>


    ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам, владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а коммерческий характер и только добавило число искажений текста. Лишь Материалы (здесь и далее при сокращенных ссылках см. "Список условных сокращений") - первое научное издание, где помимо основного мемуарной произведения "Мои литературные и нравственные скитальчества" были впервые напечатаны по сохранившимся автографам "Листки из рукописи скитающегося софиста", "Краткий послужной список..." (ранее воспроизводился в сокращении) письма Григорьева. Архив Григорьева не сохранился, до нас дошли лишь единичные рукописи; некоторые адресаты сберегли письма Григорьева к ним. В. Н. Княжнин, подготовивший Материалы, к сожалению, небрежно отнесся к публикации рукописей, воспроизвел их с ошибками; комментарии к тексту были очень неполными. Наиболее авторитетное научное издание - Псс; единственный вышедший том (из предполагавшихся двенадцати) содержит из интересующей нас области лишь основное мемуарное произведение Григорьева и обстоятельные примечания к нему. Р. В. Иванов-Разумник, составитель Воспоминаний, расширил круг текстов, включил почти все автобиографические произведения писателя, но тоже проявил небрежность: допустил ошибки и пропуски в текстах, комментировал их весьма выборочно. Тексты настоящего издания печатаются или по прижизненным журнальным публикациям, или по рукописям-автографам (совпадений нет: все сохранившиеся автографы публиковались посмертно), с исправлением явных опечаток и описок (например, "Вадим Нижегородский" исправляется на "Вадим Новгородский"). Исправления спорных и сомнительных случаев комментируются в "Примечаниях". Конъектуры публикатора заключаются в угловые скобки; зачеркнутое самим авто- ром воспроизводится в квадратных скобках. Орфография и пунктуация текстов несколько приближена к современным; например, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не сказывается существенно на произношении (ройяль - рояль, охабка - охапка и т. п.). Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под строкой, с указанием в скобках языка, с которого осуществляется перевод. Все остальные подстрочные примечания принадлежат Ап. Григорьеву. Даты писем и событий в России приводятся по старому стилю, даты за рубежом - по новому. За помощь в комментировании музыкальных произведений выражается глубокая благодарность А. А. Гозенпуду, в переводах французских текстов - Ю. И. Ороховатскому, немецких - Л. Э. Найдич.

    СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Белинский - Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., изд-во АН СССР, 1953-1959. Воспоминания - Григорьев Аполлон. Воспоминания. Ред. и коммент. ИвановаРазумника. М.-Л., "Academia", 1930. Егоров - Письма Ап. Григорьева к М. П. Погодину 1857-1863 гг. Публикация и комментарии Б. Ф. Егорова. - Учен. зап. Тартуского ун-та, 1975, вып. 358, с. 336-354. ИРЛИ - рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Ленинград). ЛБ - рукописный отдел Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). Лит. критика - Григорьев Аполлон. Литературная критика. М., "Худ. лит.", 1967. Материалы - Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии. Под ред. Влад. Княжнина. Пг., 1917. Полонский (следующая затем цифра означает столбец-колонку) - Полонский Я. П. Мои студенческие воспоминания. - "Ежемесячные литературные приложения" к "Ниве", 1898, декабрь, стб. 641-688. Пcс - Григорьев Аполлон. Полн. собр. соч. и писем. Под ред. Василия Спиридонова. Т. 1. Пг., 1918. ц. р. - цензурное разрешение. ЧБ - Григорьев Ап. Человек будущего. М., "Универсальная библиотека", 1916. ПИСЬМО К М. П. ПОГОДИНУ ОТ 26 АВГУСТА-7 ОКТЯБРЯ 1859 г. Впервые с сокращениями и с несметным количеством искажений, с ошибочной датировкой 1858 годом: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, т. 16. СПб., 1902, с. 378-389. Перепечатано: Материалы, с. 246-255 (с исправлением Даты, но с добавлением ошибок); Воспоминания, с. 199-217 (здесь ошибки перепечатки исправлены по первой публикации; однако некоторые слова, показавшиеся издателю сомнительными, произвольно заменены придуманными). Обоим последним публикаторам остался неизвестным автограф письма, хранящийся в ЛБ (шифр: Пог/П.9.35). Впервые пропущенные части письма и список всех искажений опубликованы: Егоров, с. 342-344. Печатается по автографу. Конец письма не сохранился. 1 Полюстрово. - Григорьев, поссорившись в августе 1859 г. с редакцией журнала "Русское слово", во главе которой стоял меценат граф Г. А. Кушелев-Безбородко, жил в этой дачной местности под Петербургом (ныне - в черте города), не имея пока никаких других журнальных связей и обязательств и поэтому обладая достаточно свободным временем. 2 ... по возвращении из Рима. - Во всех предыдущих публикациях ошибочно писалось "из Эмса", хотя и по смыслу видно, что речь идет о поездке Г. из Флоренции в Рим и обратно (апрель 1858 г.); последнее письмо Г. из-за границы, сохранившееся в архиве Погодина, - от 11 мая 1858 г. из Флоренции. 3 ... флорентийским попом... - Травлинский П. П., протоиерей, в 1856-1863 гг. - священник домашней церкви А. Демидова, князя Сан-Донато. 4 ... благородной, серьезной женщиной... - Вероятно, В. А. Одьхиной (см. примеч. 14 к статье "Великий трагик"). 5 Бецкий И. Е. - личность более сложная, чем себе представлял Г. См., например, его характеристику в воспоминаниях Ф. И. Буслаева, его сокурсника: "Бецгаш, Иван Егорович. По окончании университетского курса несколько лет служил где-то в провинции, потом уж очень давно переселился во Флоренцию, где и живет безвыездно больше тридцати лет престарелым холостяком во дворце СлинеллиТрубецкой, в улице Гибеллини, т. е. во дворце, принадлежавшем некогда старинной итальянской фамилии Спинелли, а теперь - князьям Трубецким. Весною 1875 г. провел я целый месяц во Флоренции и чуть не каждый день видался с Бецким, возобновляя и освежая в памяти наше далекое, старинное студенческое товарищество, и тем легче было мне молодеть и студенчествовать вместе с ним, что он, проведя почти полстолетия вдали от родины, как бы застыл и окаменел в тех наивных, юношеских взглядах и понятиях о русской литературе и науке, какие были у нас в ходу, когда в аудитории мы слушали лекции Давыдова, Шевырева и Погодина. Этот милый монументально-окаменелый студент у себя дома в громадном кабинете забавляется откармливанием певчих пташек, которых развел многое множество в глубокой амбразуре всего окна, завесивши его сеткою. А когда он прогуливается по улицам Флоренции, постоянно держит в памяти свою дорогую Москву, отыскивая и приобретая для нее у букинистов и антиквариев разные подарки и гостинцы, в виде старинных гравюр и курьезных для истории быта рисунков, и время от времени пересылает их в московский Публичный и Румянцевский музей" (Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М., 1897, с. 105-106). Кроме того, Бецкий посылал подобные коллекции в петербургскую Публичную библиотеку и в Харьковский университет. В 1840-х гг. Бецкий издавал в Харькове альманах "Молодик" (4 т.). 6 "Derniers mots... ortodoxe"... - Брошюра А. С. Хомякова, имеющая несколько иное заглавие: Encore quelques mots d'un Chretien orthodoxe sur les confessions occidentales, a l'occasion de plusieurs publications religieuses, latinet et protestantes. Leipzig, 1858. В сочинениях Хомякова на русском языке это заглавие переводилось так: "Еще несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях, по поводу разных сочинений латинских и протестантских о предметах веры". Оттенок полемичности в отзыве Г. связан с тем, что он был недоволен недостаточным разрывом Хомякова с официальной церковью, хотя последняя и не принимала за "свои" религиозные трактаты славянофилов: Хомяков вынужден был свои труды печатать на французском языке в Париже и Лейпциге, так как церковная цензура России запрещала их. 7 Старуха Трубецкая - княгиня Трубецкая Леопольдина Юлия Терезия ("Тереза"), мать ученика Г., князя Ивана Юрьевича. Г. считал ее итальянкой, но она - дочь французского капитана Морена. 8 Князек - Трубецкой Иван Юрьевич. 9 Настасья Юрьевна - княжна Трубецкая, старшая сестра Ивана. 10 ... с... женихом...- Сергей Петрович Геркен, в конце письма уже именуемый мужем Настасьи Юрьевны. 11 ...единственной путной женщине... - Речь идет о Леониде Яковлевне Визард, безответную любовь к которой Г. пронес сквозь всю свою жизнь (знакомство Г. с семейством Визард относится к началу 1850-х гг.). См.: Княжнин Вл. А. А. Григорьев и Л. Я. Визард. - Материалы, с. XI-XXIX. 12 ... возврата в Россию... не будет... - Мать Ивана Юрьевича добивалась, с помощью юридических ухищрений, восстановления прав ее сына на наследственные участки во Флоренции; для этого необходимо было пребывание семьи в Италии, что очень огорчало Г., желавшего обучения его воспитанника в русском университете. 15 Светлый день - Пасха. 14 Duomo - соборная площадь в центре Флоренции. 15 ...в первый раз... - Впервые в Генуе Г. был в конце июля 1857 г. по пути из Германии во Флоренцию. 16 ... Николая Ив<ановича> Трубецкого... - Н. И. Трубецкой - брат отца И. Ю. Трубецкого, ученика Г. Интересную характеристику этого либерала, католика (и одновременно славянофила!) см. в кн.: Феоктистов E. M. За кулисами политики и литературы 1848-1896. Л., 1929, с. 47-49. Здесь же - характеристика его жены, Анны Андреевны. 17 ... умную половину... - Княгиня Анна Андреевна, рожденная графиня Гудович. См. примеч. 16. 18 ... Максима Афанасьева... - Это самое загадочное лицо из всех знакомых Г.: из писем Г. явствует, что Афанасьев - московский приятель из круга А. Н. Островского, служащий винной конторы, проповедник идей Разина и Пугачева (см.: Материалы, с. 193, 239). 19 ... злобою на вас... - Г. был глубоко обижен скупостью и общественной ретроградностью Погодина, приведшими к краху "Москвитянина" и его "молодой редакции", которую возглавлял Г. 20 ... те... - Имеются в виду западники, круг Грановского, Кавелина, Коршей; Г. явно несправедлив в оценке Кетчера и Е. Корша. 21 ... Кетчеру... дом купили... - Друзья собрали около 3000 руб. и купили Кетчеру дом в Москве, на 3-й Мещанской ул. (ныне ул. Щепкина). См. об этом: Гершензон М. Образы прошлого. М., 1912, с. 320-325; Станкевич А. В. Николай Христофорович Кетчер. Воспоминания. М., 1887. 22 ... до сего дне... - Цитата из Псалтыри (118, 91). 23 ... Солдатенкова съели бы живьем... - В конце 1850-х-начале 1860-х гг. К. Т. Солдатенков издавал собрание сочинений В. Г. Белинского; главным редактором был Н. X. Кетчер, ему помогали Е. и В. Корши и др. "западники". 24 ... фактец в виде письма... - О чем идет речь, неясно; возможно, мнительный и в то же время трусливый В. П. Боткин дал в руки Г. какой-либо реальный факт своей обиды на западнический кружок, но не желал его скорого разглашения. 25 ... продажей этого "Квартета" Кушелеву... - Г., видимо, забыл, что он содействовал опубликованию повести Е. Э. Дриянского "Квартет", но не в "Русском слове" Кушелева-Безбородко, а в "Библиотеке для чтения" А. В. Дружинина (1858, Э 9, 10). См.: Материалы, с. 157; Письма к А. В. Дружинину. М., 1948, с. 124-125. Островский, очевидно, был недоволен тем, что интересовавшая его повесть "уплыла" в чужой журнал. 26 ... пьет, распутствует моя благоверная... - Жена Г. Лидия Федоровна в самом деле не отличалась благонравным поведением; см. еще письмо Г. к М. П. Погодину от 16-17 сентября 1861 г. (Егоров, с. 351-352). 27 ... в особе Милановского... - См. примеч. 2 к письму к отцу. 28 ...в Мадонне Мурильо во Флоренции... - Г. очень высоко ценил эту картину (находится в галерее Питти); он часто говорил о ней в статьях и письмах (см., напр., Материалы, с. 174-176), посвятил ей стихотворение "Глубокий мрак, но из него возник..." (1860). 29 Гладиатор - известная античная скульптура "Умирающий гладиатор" (автор неизвестен), хранящаяся в Капитолийском музее в Риме. 30 Bois de Fontainebleaii - лес в местечке Фонтенебло, близ Парижа; недалеко находилось поместье Н. И. Трубецкого, дяди ученика Г. 31 ... его теткой... - Александра Ивановна, жена князя Н. И. Мещерского. 32 ... наварил ухо... - растратил, промотал. 33 Jardin Mabille... Chateau des Fleurs - увеселительные заведения Парижа. 34 ...вижу воровских людей, клевретов Сигизмунда... - Г. так обобщенно называл деятелей радикальной журналистики, усматривая в них "западничество", отсутствие национальных корней. 35 Тушинцы - т. е. сторонники "тушинского вора", Лжедмитрия II; так Г. тоже именовал, радикалов, особенно - сотрудников "Современника". 36 ...лондонский консерватор... - Герцен; имеется в виду его известная статья "Very dangerous!!!" (Колокол, 1859, 1 июня), где Герцен оспаривал некоторые положения статей Н. А. Добролюбова (прежде всего - насмешку над "лишними людьми", которых Герцен оправдывал в качестве жертв николаевского режима; затем - издевку над "обличительной" литературой, в которой Добролюбов усматривал либеральную беззубость, робость, а Герцен - ростки настоящей критики). Г., однако, приписывая Добролюбову "обличения", плохо знал статьи своего оппонента: как раз именно Добролюбов и боролся с "обличениями"! Очень плохо разбирался Г. и в положительной программе "Современника": как можно судить по его последующим статьям, он явно не знал, не читал статьи Добролюбова "Луч света в темном царстве". 37 ...на своей квартире. - В начале 1858 г. Г. рассорился с княгиней Трубецкой, требовавшей от учителя соблюдения домашнего режима (возвращаться домой не позже 10 часов вечера), и переехал на частную квартиру, как он подробно писал Погодину 9 февраля (Материалы, с. 223; Егоров, с. 339). И. С. Тургенев в письме к В. П. Боткину от 3-13 (15-25) марта 1858 г. сообщал этот флорентийский адрес Г.: "Borgo SS. Apostoli, primo piano Э 1169 - appartements meubles chez Santi Falossi" (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, т. III. М.-Л, 1961, с. 203). 38 ... великим банкиром... - Так Г. называл бога, беспечно надеясь выпутаться с его помощью из любого затруднительного положения. 39 ... известные издания... - Лондонские издания Герцена. 40 ... молодым князем О<рловым>... - Имеется в виду Николай Алексеевич Орлов, сын известного николаевского вельможи, только что женившийся на дочери Н. И. Трубецкого княжне Екатерине Николаевне. См. о нем и о его женитьбе: Феоктистов E. M. За кулисами политики и литературы 1848-1896. Л., 1929, с. 48-59. 41 Князь Николай... - Имеется в виду не Орлов, а его тесть Трубецкой, католик. 42 ...добрый приятель - Я. П. Полонский (см.: Материалы, с. 340). 43 ... и дым отечества был сладок и приятен. - Неточная цитата из комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" (д. 1, явл. 7). 44 ... с Боткиным... - Судя по известным нам маршрутам В. П. Боткина (см.: Егоров В. Ф. В. П. Боткин - литератор и критик. Статья 1.--Учен. зап. Тартуского ун-та, 1963, вып. 139, с. 23), встреча могла состояться именно на возвратном пути Г. из Парижа в Россию: Боткин находился в Берлине по крайней мере с 19 по 22 сентября 1858 г. (нового стиля), а затем через Штеттин, морем, прибыл в Петербург; возможно, что Боткин и Г. вместе вернулись на родину. 45 Сделанное - так Г. называл все искусственное, воспринятое по моде или по принуждению, в противоположность рожденному. 46 ... до Гончарной улицы... - В Петербурге. 47 ... с Бахметевым... - Ни один из предшествующих публикаторов не раскрыл имени этого берлинского знакомого Г. Между тем, благодаря новейшим исследованиям, можно с уверенностью сказать, что речь идет о Павле Александровиче, известном радикале, прототипе образа Рахметова из романа Чернышевского "Что делать?". См. о нем: Рейсер С. А. "Особенный человек" П. А. Бахметев. - Русская литература, 1963, Э 1, с. 173-177; Эйдельман Н. Я. Павел Александрович Бахметев. (Одна из загадок русского революционного движения). - В кн.: Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1965, с. 387-398. Встреча Г. с Бахметевым в Берлине могла состояться в третьей декаде июля 1857 г.: Г. выехал 13 июля из Петербурга в Италию по маршруту Кронштадт-Штеттин-Берлин-Прага-Венеция-Ливорно; поездка продолжалась две недели, как сообщал Г. в письме к М. П. Погодину от 10 августа 1857 г. (Материалы, с. 165). Бахметев же ехал в Лондон к Герцену. 48 ... диавольском наваждении. - Речь идет о книге: Парфений. Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой земле, ч. 1-4. М., 1856, где содержится нравоучение отца Серафима Саровского: "... винное питие и табак употреблять отнюдь никому не позволяй; даже, сколько возможно, удерживай и от чаю" (ч. 1, с. 193). Книга была очень популярна в кругу Г. Ср.: Белов С. В. Об одной книге из библиотеки Ф. М. Достоевского. - "Альманах библиофила", вып. 2. М., 1975, с. 183-187. 49 Щукин двор - дешевый рынок в Петербурге, находился недалеко от Сенного рынка. 50 ... прожить от вторника до субботы... - О некоторых подробностях берлинской жизни Г. в 1858 г. см. его печатные статьи: "Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на размышление предметах" (Воспоминания, с. 308-312) и "Стихотворения Н. Некрасова" (Лит. критика, с. 475-477). 51 ... со дня отправления Черного... - По сведениям "СПб. ведомостей", 7 октября 1858 г. (вторник) в Кронштадт из Штеттина прибыл почтовый пароход "Прусский орел", шедший 4 суток; среди приехавших - коллежский асессор Григорьев (Э 221, 10 OKT., с. 1288; Э 223, 12 OKT., с. 1301); вероятно, это и есть А. А.; тогда "суббота", день отправления из Штеттина, - 4 октября ст. стиля.

Last-modified: Sat, 10 May 2003 06:56:08 GMT
Оцените этот текст: