Оцените этот текст:



---------------------------------------------------------------------------- 
     Аполлон Григорьев. Воспоминания
     Издание подготовил Б. Ф. Егоров
     Серия "Литературные памятники"
     Л., "Наука", 1980
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
---------------------------------------------------------------------------- 
 

 
     Я вышел из дому в шесть часов и уж конечно не с тем  намерением,  чтобы
прямо явиться туда: избави боже! Взял извозчика и  отправился  в  Знаменский
переулок. {1}  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .
"Руки  ваши  горячи   -  а  сердце  холодно".  Да! может быть, это и правда:
молод  и  стар в одно и то же время, моею теперешнею жизнию я догоняю только
жизнь  духа,  которая ушла уже далеко, далеко. Все что я ни чувствую - я уже
все   это  перечувствовал  давно  жизнью  снов,  жизнью воображения. Все это
я   знаю   наизусть  -  и  вот  что  скучно.  Измученный лихорадочною жизнию
снов, я приношу в жизнь действительную одно утомление  и скуку.
     В половине девятого я был там. Первый вопрос Нины:  {2}  "Вы  одни?"...
Меня обдало холодом, страшным холодом. Я солгал, разумеется,  сказавши,  что
заезжал к Кав<елин>у и что он нынче быть никак не может; я не сделал этого -
но отчего? Неужели от мелкой ревности? а ведь почти так, если  не  хуже.  Ее
вопрос сделал меня глупым на целый вечер... Если я ошибся? если я для нее то
же, что Кав<ели>н? Если  это  страдание,  эта  болезнь  внутренняя,  которая
грызет ее, - не мое создание?..  Но  тогда  к  чему  же  все  наши  странные
разговоры, в которых недоставало только  ясно  сказанного  слова  признания?
Faut-il que je sois dupe?.. {Суждено ли мне быть обманутым? (франц.).}
     Наехало много народу, - весь почти этот круг, которому  я  так  страшно
чужд, в котором так возмутительно ложно мое положение. Что общего между ними
и мною? Все общее основано на обмане, на  ожидании  от  меня  чего-то  в  их
роде... Боже мой! кто бы заставил меня выносить  это  положение  клиентства,
если бы, подвергаясь всевозможному нравственному унижению, я не надеялся  на
несколько минут разговора с нею?.. Еще одно: зачем дано мне видеть все  это,
зачем во мне нет Suffisance?.. {самодовольства (франц.).} Я сам знаю, что  я
становлюсь невыносим моей хандрою, моей гордой неловкостью,  всем,  всем.  -
Vous etes bien triste aujourd'hui, {Вы сегодня очень печальны  (франц.).}  -
заметила мне Лидия. {3} "Comme a l'ordmaire"... {Как всегда (франц.).}
     Приехал Щепин {4} - и начался музыкальный вечер, т. е. Нина, бледная  и
расстроенная, села за климперкастен, {5}  а  Щепин  со  скрипкой  поместился
подле нее. Мне это было невыносимо смешно и  досадно,  досадно  на  всю  эту
комедию, в которой такое искреннее участие принимали Матушка {6}  и  Никита,
{7} - досадно на нее, что в ней есть жалкое самолюбие, досадно  на  себя  за
то, что мне досадно. Я стал [против нее] у печки и смотрел на нее  прямо,  с
самою злою иронией. Лидия подошла ко  мне  и  попросила  перейти  на  другое
место; я стал у двери. Началось: интродукция дуэта Осборна  и  Берио  прошла
благополучно, но в вариациях она сбилась. Я не мог удержаться  от  невольной
улыбки, которую мать, кажется, заметила, к несчастию, - да и в  самом  деле,
это было не только невыносимо, но даже неприлично... Когда она кончила  -  и
совершенно смущенная ушла в другую комнату, мне было нисколько не  жаль  ее.
Потом она воротилась, и я начал смеяться над ее смущением: Non! се n'est pas
de pareils triumphes qu'il Vous faut... Laissez les a m-lle  Aslanovitsch...
{Нет! не такие триумфы нужны вам...  Оставьте  их  мадемуазели  Аслановнч...
(франц.).} Все остальное время вечера прошло благополучно. Только за  ужином
мне было по обыкновению гадко и неловко  до  невозможности:  я  сидел  подле
Никиты Ивановича и должен был рассуждать о чем-то - когда мне,  право,  было
не до рассуждений, - когда мне было  все  гадко  и  ненавистно,  кроме  этой
женщины, которую люблю я страстью бешеной собаки.
     Дядя {8} еще не спал, когда  я  воротился  домой,  потому  что  недавно
приехал из клуба, и мы говорили с ним долго, только не  об  этом  вечере,  о
котором сказал я слова два, не больше, а об моих  семейственных  отношениях.
Это наш вечный разговор...
     Чем все это кончится?
     Мне хотелось, глубоко хотелось молиться, но кому  -  и  об  чем?  Fatum
{Судьба, фатум  (лат.).}  -  одно  Fatum,  которое  опутало  меня  какими-то
безысходными сетями, которое с такою страшною  постепенностию  вело  меня  к
этому состоянию трагической иронии. {9}  Да!  религия  моя,  как  и  религия
целого современного общества, - просто религия Одина, {10} религия борьбы  с
сознанием падения, религия страдания беспредельного,  стремления  бесцельною
во имя человеческого благородства и величия.
 

 
     Образчик цеховой деликатности. {11} Когда я зашел нынче к m-me Ksch
после обеда - там был Н. И. {12} Между прочим, он спросил меня: званы  вы  к
Крюкову? - нет! "Да! ведь я и забыл  -  что  он  держится  аристократических
убеждений - и у него только профессора"... Что было отвечать  на  это?..  Не
знаю - по крайней мере, я не сказал того, что вчера Крюков звал меня обедать
и я не поехал... Теперь вопрос: на чем основано мое отношение с  К<рыловым>?
Не принимают ли меня par  grace  {из  милости  (франц.).}?  Нина  не  совсем
здорова - при мне приезжал доктор Брок. Я ушел скоро.
 

    XXII

Нынче был день рождения Любовь Ф<едоровн>ы: поутру я, как следует, был с поздравлением. "Что же вечерком-то - я чай, будете?" - Как же-с. По обыкновению - бездна народу, весь круг цеховых. {13} Я пришел поздно, в половине девятого, но все не позже К<авелин>а. Нина села, как это бывает часто, на козетке в спальне. Забавнее всего то, что когда человек что-нибудь знает за собою, ему кажется, что и все это непременно знают. К<авелин> говорит с ней свободно, садится подле нее и не отходит целый вечер - а я с каждым днем глупею и глупею до невыносимости. Какими-то тактическими маневрами я наконец пробрался туда и стал против нее, стараясь придать своему положению и тону как можно более равнодушия и спокойствия. Мы говорили о вздоре, между прочим об Koat-ven - Сю; и но что с нею? ее так видимо грызет глубокое, невыносимое страдание. Приехал К<авелин>: так свободен, так непринужден, так умен... Поговоря несколько минут с m-me Korsch, он перешел к нам и очень спокойно сел против нее. Потом он почти заставил ее пересесть на свое место, как более далекое от окна: отчего же я не догадался об этом прежде?.. Для чего я так глупо создан, что не могу совладеть с тяготящею меня хандрою?.. Софья Кум<анин>а беспрестанно говорила со мною, и я почти молчал, как идиот, - и это положение вольной и вместе невольной глупости было мне до бесконечности тяжко. Да - я сказал раз и повторю теперь, что только две вещи - гений и богатство могли бы закрыть, сделать сносною уродливость моего характера... Скучать оттого, что имеешь что-нибудь, - c'est comme il faut du moins, {это прилично, по крайней мере (франц.).} но скучать и хандрить от чувства ложности своего положения, но знать это, но думать, что другие, что, наконец, эта женщина знает это, - боже мой - это невыносимо. Моя страсть к ней дошла до последней степени самоотречения, и она никогда не узнает и не должна узнать об этом... Я ненавижу каждого, кто подойдет к ней на два шага, - и презираю себя за эту ненависть... И если б она любила прежде - я точно так же ненавидел бы прошедшее, как настоящее, и эта мысль об ее прошедшем меня давит и мучит. Меня просили играть им кадриль - или (к чему бояться слов?) мне только намекнули об этом - и я сел. "Боже мой - вы такой добрый!", - сказала мне Любовь Ф<едоровн>а: это меня добило окончательно - я вспомнил конфету, которая была мне дана Ниной за мою доброту. И в самом деле - не с ума ли я сошел быть рыцарем?.. Но я играл им кадриль с каким-то торжествующим самоотречением... И, может быть, я сам отравляю для себя все, может быть, они и в самом деле считают меня почти членом своей семьи, своим, что называется? После меня сел Крюков, а я танцевал с Ниной... - Vous etes vierge de la liberte aujourd'hui? - Comment done? - Mais Vous avez les trois couleurs. {- Вы сегодня дева свободы? - Как это? - На вас ведь три цвета (франц.). {15}} Она засмеялась... Но зачем мне всегда жужжат в ушах проклятые слова Гоголя: "...или заговорит, что Россия - государство пространное"... {16} Ужин был для меня еще невыносимее, чем у m-me Korsch, накануне Нового года... Я сидел с цеховыми, Кавелин - между двух сестер и говорил целый час без умолку. Несколько раз я почти изменял себе... Ребенок! Воротился домой в два - и был очень рад, что дядя мой спал. Мне было невыносимо грустно: заснуть не мог до утра - в голове такая чушь - мечты о миллионах - да об эксцентрических подвигах. Рыцарство смешно в наше время, но отчего я не нахожу в нем ничего смешного, ничего невозможного. К чему мне лицемерить перед собою?.. Еще раз - глупо я создан; но не я виноват в этом. В самом деле, моя ли вина, что для меня все сосредоточено в эксцентрическом, что я не могу верить в неэксцентрическое?..

    XXIII

Нынче вечером мы долго говорили с К<авелиным> о бессмертии. Сначала то, что я говорил, казалось ему делом, но потом - он объявил, что этого его Логика не допускает, что надобно иметь на мои доказательства особенную мистическую настроенность... "Тебе надобно жизни, жизни"... Вот в чем и ошибка-то - он считает меня способным к перемене. Едва ли? Каков я был ребенком, таков я и теперь. Древняя ли история, которую так любил я в детстве, вечно ли изолированная жизнь этому причиною, - но je suis un homme tout fait. {я человек законченный (франц.).} Изменения, которые происходят во мне, происходят по непреложным законам моего личного бытия, да и нельзя их даже назвать изменениями: это все формы одного и того же идеализма. С чего бы я ни начал - я приду всегда к одному: к глубокой, мучительной потребности верить в идеал и в jenseits. {потустороннее (нем.).} Все другие вопросы проходят мимо меня: сенсимонизм в своих последних или, по их, разумных результатах мне противен, - ибо я не могу ничего найти успокоительного в мысли о китайски-разумном идеале жизни. Оттого - ко всему я в состоянии божественной иронии, ко всему, кроме jenseits. Нормальным мне кажется не общежитие, но отрешенная, мистически-изолированная жизнь самости в себе. Но это не ведет меня к правилу тибетского мистицизма, что лучше спать, чем жить. Нет жить, но не для того, чтобы жить, а чтоб жизнию стремиться к идеалу, ибо все существует только потолику, поколику существует в идеале, в Слове. Потом мы говорили об ней. "Ее грызет страдание - она должна была испытать несчастную страсть"... Но кто же, кто создал в ней это страдание? Я знаю всех, кто ее окружает, знаю, что она была за год до этого времени. Есть один человек только, кто, кроме меня, мог быть ею" любимым. Это Щ*** {17} - и странно! одного только этого человека я не мог бы ненавидеть: светлая, открытая природа, хотя многие назовут его пустым человеком... Но ее душа, какова она теперь, создана мною, создана теми вечерами прошлого года, когда равнодушный к ней, равнодушный ко всему - я был так умен, так свободен, так зол, создана всего более - теми восторженными, лихорадочными намеками, которые я не переставал делать ей при каждой встрече, начиная с нашей прогулки в аэрьене, {18} где я в первый раз сказал ей, что она - Нина Лермонтова, {19} до вечера 23 декабря, когда я, на ее с лихорадочною дрожью сказанные слова: "Я не могу ни от чего прийти в восторг", - спокойно и тихо прочел ей строфу "Сказки для детей". Знает ли она, что я люблю ее и люблю так безумно? Думаю, что знает. Я помню тот прекрасный весенний вечер, когда, возвращаясь из цыганского концерта (это было во время пребывания в Москве Листа), {20} она вошла к нам во всей полноте девственной прелести, окруженная какою-то ореолою белого, чистого сияния... Я невольно потупил глаза, когда взглянул на нее, - и она видела это... - и на ее губах прозмеилась улыбка женского торжества... И снова перебирая в памяти недавнее прошедшее, я не могу и подумать, чтобы она не знала о моей страсти к ней...

    XXIV

Приехали наши родные... Кроме того, что я вообще не охотник до всяких семейных сцен - я был рассержен еще тем, что мне помешают идти к К<орш>. Я эгоист - да! но я сам мучусь своим эгоизмом, я бы так хотел быть не эгоистом: что же мне делать, что многое, вместо того чтобы трогать меня, просто только меня мучит, бесит и смешит. И, однако, я все-таки туда отправился, только не застал там ни Софьи Г<ригорьевн>ы, ни Нины. Было скучно. Н. И. рассуждал о "_нравственных лицах_". Господи боже мой - не надоест же человеку, подумаешь. Мне было скучно.

    XXV

Она опять больна... Дела мои по службе идут плохо {21} - и странно! чем хуже делается, тем больше предаюсь я безумной беспечности. Только успех, только счастье могут придать мне жизни и деятельности: неудачи - никогда. Оттого-то, как я часто говорил ей, "можно молиться только в минуты счастья".

    XXVI

Заходил к ним после обедни... Она - больна, бледна, расстроена; просила прислать ей "Индиану" и "La derniere Aldini". {"Последняя Альдини" (франц.).} {22} "Индиану" послал, но "La derniere Aldini" надобно взять у Готье. Взять - но на что? Долги мои растут страшно и безнадежно.

    XXVII

Оставя у всенощной тетушку, забежал к ним хотя на полчаса, твердо решась быть точно так же веселым и злым, как вчера, - что и удалось мне вполне. Но она - что с нею? Она не хотела сказать со мною ни одного слова.

    XXVIII

Заходил на минуту К<авелин> - и удивил меня: "На тебя сердятся". - И прекрасно! - "И знаешь за что?" - Вероятно, за то, что не прислал "La derniere Aldini"?.. - "Да; с этих пор, говорит она, избави меня боже попросить его о чем бы то ни было. Знаешь ли, это природа гордая и раздражительная"... "Я очень рад, очень рад - ты ничем бы не мог меня так порадовать, как этим"... "Что ж ты, пошлешь - а то я пошлю?" - Посылай... И между тем я был расстроен.

    XXIX

На вечере у Менщикова - я был очень в духе, врал без умолку и плясал без устали. Человек минуты - я готов предаваться каждому мимолетному впечатлению; но нашептывать, как демон, первой встретившейся свежей девственной душе несбыточные грезы и тревожные сны - стало у меня маниею... Бывают минуты, когда я становлюсь даже остер до последней степени: немудрено, что К-й, которая только что вышла из пансиона, мне удалось вскружить голову до того, что под конец она слушала мой вздор, не спуская с меня больших и, надобно сказать, прекрасных черных глаз. Завтра к Л-у, {23} которого жена не ухвалится мною за нынешний вечер.

    XXX

Я был совсем не то, что вчера. Я хорош только тогда, когда могу примировать, {24} т. е. когда что-нибудь заставит меня примировать... Все это вытекает во мне из одного принципа, из гордости, которую всякая неудача только злобит, но поднять не в силах. В эти минуты я становлюсь подозрителен до невыносимости. Дайте мне счастие - и я буду благороден, добр, человечествен. Если б я родился аристократом, я был бы совершенно Эгмонтом Гете, но теперь я только оскорблен и раздражен тем, что я не аристократ. Здесь был Н. И. с женой и Лидией... Лидия до бесконечности добра и нежна со мною. Кстати - на меня не сердятся, потому что поручили просить меня прислать "Роберта". {25} Мы ехали оттуда с К<авелиным>. Разговор наш был об ней - и как-то печален, как туман и холод, которые нас окружали. Он спрашивал меня: как я люблю ее, с надеждою или без надежды? Я отвечал отрицательно. Да и в самом деле, неужели можно считать надеждами несколько слов a double sens, {двусмысленных (франц.).} которые притом могли относиться к другому? И между тем отчего же не могу я вполне отказаться от этой мысли - и между тем к чему же позволяли мне говорить все, что я говорил? Боже мой! ужели она не понимала ничего этого, не видала моих мук, моего лихорадочного трепета в разговоре с нею, когда я сказал ей: "Человек становится невыносимо глуп, когда хочет скрыть то, чего скрыть нельзя", - принимала за общие места мои упреки, моления - все, что я так ясно высказывал в разговоре с ее матерью о _женщинах_, - не понимала, с какою безумною страстью читал я ей: "Они любили друг друга так долго и нежно..."?.. {26} "Но если эта женщина полюбит кого-нибудь, она будет готова следовать за ним на край света", - говорил Кавелин. Я молчал: меня сжимал внутренний холод - мне было нестерпимо грустно.

    XXXI

Нынче в последний раз смотрел "Роберта" - и видел в бельэтаже madame Кум<анин>у с Лидией... "Meinem Flehen Erhorung nur sehenke mit des Kindes Liebe Blick... Gieb mein Kind mir, gieb mein Kind mir, gieb mein Kind mir zuruck"... {"Услышь мою мольбу и подари любящий взгляд ребенка... Верни мне, верни мне, верни мне мое дитя" (нем.).} Зачем бывают подобные минуты?.. Вот опять та же однообразная, бесконечно грустная действительность - несносная печка против самых глаз, нагоревшая свеча, болезненное бездействие. - Сейчас из собрания... Да! я подвержен даже зависти: чуждый среди этого блестящего мира и зачем-то (уж бог ведает зачем) постоянный и постоянно незаметный член этого мира, я с невольным негодованием смотрю, как к другим подходят целые толпы масок... Богатство - имя!.. Но страшно, когда человек утратит веру в спасение внутреннею силою, когда только богатство, имя - кажутся ему выходом... И грустно подумать, что это чувство плебейской ненависти и зависти - почти общий источник мятежных порывов?..

    XXXII

Сидели опять целый вечер с К<авелиным> - и точно так же без толку. Мы не поймем один другого: социальное страдание останется вечною фразою для меня, как для него искания бога. Его спокойствие, его разумный взгляд на любовь - мне более чем непонятны. Вместо того, чтобы быть там, я остался дома, вследствие домашней догмы. И неужели мой ропот на это страшное рабство - преступление?

    XXXIII

Презабавная история! "Je suis a vos pieds" {"Я у ваших ног" (франц.).} - сказанное мною m-lle Б-й на вечере у нашего синдика, {27} принято за формальное изъяснение в любви, - и она сходит теперь с ума, падает в обмороки и т. п. Но забавнее всего то, что я должен был выслушать от З*** {28} проповедь... Что меня влечет всегда делать глупости?

    XXXIV

Достал наконец денег - последние, кажется, какие можно достать - и послал при письме "La derniere Aldini" и "Histoire de Napoleon" {"История Наполеона" (франц.).}... {29} Долги растут, растут и растут... На все это я смотрю с беспечностию фаталиста.

    XXXV

Нынче она прислала за мною Валентина... {30} Я люблю его, как брата, этого ребенка; его голос так сходен с ее резки-ребяческим голосом. Странно! Кавелин говорил, что это в ней одно, что делает ее женщиною du tiers etat; {третьего сословия (франц.).} а мне так нравится этот голос... Она больна... Она почти сердилась на меня за мои богохульства, за мою хандру, за мои рассказы о явлении иконы Толгской божией матери... {31} "Вы хотите от жизни бог знает чего?" - говорила она мне. Это правда. И если результатом всех этих безумных требований будет судьба чиновника?.. Мать ее говорит мне, что я установлюсь. Едва ли! Приехали Кр<ылов>ы и с ними какая-то дама, с которою они все засели в преферанс. Я сидел на диване у стены, Лидия подле меня раскладывала карты, а Юлия {32} рассказывала мне какой-то вздор. Но мне было как-то wohl behaglich. {очень приятно (нем.).} Она подошла и села против меня на стуле. Мы молчали долго - и я глядел на нее спокойно, тихо, не опуская глаз; я забылся, мне хотелось верить, что она меня любит, мне казалось в эту минуту, что я вижу перед собою прежнюю - добрую, доверчивую Нину, Нину за год до этого: мне припоминались первые мечты моей любви к ней, тихие, святые мечты, - благородные надежды пройти с ней путь жизни... Я снова, казалось, стоял перед иконостасом Донского монастыря и думал о будущем, и думал о том, что когда-нибудь я отвечу божественному: "Се аз и чадо, его же дал ми еси"... То было то же чувство, которое майскою луною светило на меня, когда, рука об руку с нею пробегая аллеи их сада, я замечал отражение наших теней на старой стене - и был так рад, так гордо рад, что моя тень была выше... Нина заговорила первая, и заговорила о смерти. Она боится ее - и хотела бы верить в бессмертие... Но мой мистический бред о бессмертии едва ли в состоянии кого-нибудь ободрить и уверить... "А вы, неужели вы в самом деле не боитесь умереть?" - спросила она меня задумчиво и не подымая своих голубых глаз с резного стола, по которому чертила пальцем. Я отвечал ей - что "боюсь медленной смерти - но умереть вдруг готов хоть сейчас"... Мы замолчали снова; изредка только, почти невольно из меня вырывались темные, странно-мистические мечты о будущей жизни. Я ушел в 11 часов. Опять хотелось мне рыдать и молиться; еще больше хотел бы я упасть у ее ног и с глубокою, бессознательною любовью смотреть на фосфор ее глаз, на бледную, прозрачную руку...

    XXXVI

Вопрос - чем кончатся мои дела по службе и мои долги?.. Нельзя же вечно обманывать других и себя. Нынче был Кав<елин>... Опять о бессмертии и об ней. Он говорит прямо, что если обеспечит свою будущность, то непременно женится на ней... "Наш взгляд на семейную жизнь одинаков, - продолжал он, - на другой день брака я буду точно таков же, каков я теперь; жена моя будет свободна вполне"... А я - я знаю, что я бы измучил ее любовью и ревностью... Я и она осуждены равно... {33} Я и она - сумеем найти бесконечное страдание в том, что другие зовут блаженством.

    XXXVII

У Н. И. был нынче какой-то господин, которого физиономия мне очень не нравится; он - что-то вроде откупщика и пахнет откупами и нравственностью. Целый вечер я и Софья Кум<анин>а занимались бласфемиями. {34} Потом мы ходили с Лидией, она выпытывала от меня тайну моей хандры - а выпытывать, право, нечего; я даже не стараюсь и таиться. Да и она, кажется, только для эффекту выпытывает. Читая строфу "Сказки для детей", она сделала такое ударение над именем Нины, что сомневаться в ее догадливости совершенно невозможно. - Послушайте, - говорил я, садясь подле нее в зале у окна, - когда встретишь такую женщину, то отдашь ей всю жизнь, всю душу, все назначение, отвергнешь всякую цель, потому что всякую цель станешь считать богохулением... - Я говорил святую правду. - Да вы не найдете такой женщины. - А если?... - Вы обманетесь. Ecoutez moi, vous etes le comte Albert... Et Consuelo..., {Послушайте, вы - граф Альберт... А Консуэло... (франц.).} - она не договорила, но лукаво засмеялась. "Consuelo, Consuelo, Consuelo di mi alma", {"Консуэло, Консуэло, Консуэло (утешение) души моей (итал.).} {35} - отвечал я с безумным порывом. - О чем вы так горячо рассуждаете? - спросила меня с улыбкою добрая Любовь Ф<едоровн>а, которая сидела у рояля с Софьей Кум<анино>й. - О "Сказке для детей", - отвечал я с всевозможным спокойствием. Сели ужинать. Разговор между мною и Софьей Кум<анино>й склонился опять на то же. Я был в духе - и по поводу мысли о наказании в будущей жизни стал рассказывать, как мне вообразилось однажды, что ко мне входит der alte Zebaoth... {старый Саваоф (нем.).} Яблочков отвернулся и плюнул, кажется... Я не остановился и продолжал ту же историю, - хотя предчувствовал, что это не пройдет даром.

    XXXVIII

И точно... Нынче в Совете Н. И., отведя меня в сторону, начал говорить мне, что "это _именно_ и _опасно_ и с одной стороны неприлично"... Я смолчал - здесь было не место объясняться. Он прав, может быть, но замечаниям пора положить конец. Конец - но вместе с этим конец и всему. Будь воля рока - она влекла меня, она опутала меня сетями, которые можно только разрубить. Минута настала. Написал письмо к Кр<ылов>у, желчное и умное, но софистическое во всяком случае. Я знаю сам, что я не прав. - Завтра я иду к Стр<оганову>, - сказал я Фету. - Зачем? - Проситься в Сибирь. Он не поверил. Хочу молиться, в первый раз <за> этот год. Есть вечное Провидение - ж я хочу знать его _волю_.

    XXXIX

Я оставлен самому себе... Вперед же, вперед...

    XL

Разговор с Стр<огановым> был глуп - потому что я не хотел быть откровенен. Но дело идет. От него я поехал к Ane. {36} Она была поражена моим намерением - и между тем почти сквозь судорожный смех сказала мне: c'est pour la premiere foi que vous etes homme. {в первый раз вы поступаете как мужчина (франц.).} Оба мы были спокойны и холодны, но я знаю, чего стоит ей это спокойствие. При прощанье я пожал ее руку, и мне - эгоисту было как-то отрадно это пожатие. К чему таиться? мне было весело, что эта душа вполне принадлежит _мне_, что она страдает моими страданиями. Целый вечер мы говорили с Фетом... Он был расстроен до того, что все происшедшее казалось ему сном, хотя видел всю роковую неизбежность этого происшедшего. - Черт тебя знает, что ты такое... Судьба, видимо, и явно хотела сделать из тебя что-то... Да недоделала, это я всегда подозревал, душа моя. Мы говорили о прошедшем... Он был расстроен видимо... Да - есть связи на жизнь и смерть. За минуту участия женственного этой мужески-благородной, этой гордой души, за несколько, редких вечеров, когда мы оба бывали настроены одинаково, - я благодарю Провидение больше, в тысячу раз больше, чем за всю мою жизнь. Ему хотелось скрыть от меня слезу - но я ее видел. Мы квиты - мы равны. Я и он - мы можем смело и гордо сознаться сами в себе, что никогда родные братья не любили так друг друга. Если я спас его для жизни и искусства - он спас меня еще более, для великой веры в _душу человека_. О да! есть она, есть эта великая вера, наперекор попам и филистерам, наперекор духовному деспотизму и земной пошлости, наперекор гнусному догмату падения. Человек пал... но вы смеетесь, божественные титаны, великие богоборцы, вы смеетесь презрительно, вы гордо подымаете пораженное громами рока, но благородно-высокое чело, вы напрягаете могущественную грудь под клювом подлого раба Зевеса. Ибо знаете вы, что не воля Зевеса, но воля вечного, величаво спокойного рока судила вам бороться и страдать, как она судила Зевесу править недостойными рабами, как она судила беспредельному морю тщетно стремиться сокрушить ничтожные плотины земли. И рванулось же море когда-то, но поглотило оно землю своей беспредельностью, но без брата огня не могло оно уничтожить своего врага... Горы-боги скрыли этот огонь, - и потом, когда великий Титан низвел его на землю, приковали к скале великого Титана... Боритесь же, боритесь, лучезарные, - и гордо отжените от себя надежду и награду.

    XLI

В Сибирь нельзя будет уехать тайно. Только что пришел нынче в канцелярию военного генерал-губернатора, как встретил там одного знакомого моего отца, и вообще это требует предварительных сношений. Но разве это в силах остановить меня? Вздор! если нельзя в Сибирь через Москву, то можно через Петербург, взявши туда отпуск. Что бы ни было - а минута развязки пришла. Глупо я сделал, что сказал о плане ехать в Сибирь Ч-у {37} и Назимову... Но все можно поправить. Надобно лгать, лгать и лгать. "Да кой черт с вами делается? - сказал мне Хмельницкий. - Вы с ума сошли...".

    XLII

Отец уехал к сенатору... {38} Я сидел с матерью и говорил преспокойно о будущем, о моем желании остаться всегда при них... "А там, бог даст, и женишься, возьмешь богатую невесту. Что ж Менщиков-то? Разве лучше тебя?". А наверху Фет и Хмельницкий рассматривали мои вещи, думая, как бы повыгоднее заложить их. Приехал отец - и начался обыкновенный рассказ об сенаторе; я вторил его словам, по обыкновению, спокойно, точно так же, как всегда, полулежа на креслах. Пробило 10. - Казенный час. "Полуночник-то, чай, просидит у вас до полночи?" - сказала мать, которая особенно как-то не расположена к Хмельницкому. "И что сидит? - отвечал я, - хоть бы дело говорил-то... Покойной ночи!". - Христос с тобой! Я взошел наверх - и мы трое говорили об отъезде. Кажется, все уладим. Главное дело - отпуск.

    XLIII

Назимову я сказал, что отец отпускает меня в Петербург и дает 1 000 рублей на дорогу... Отпуск написали - и я тотчас же повез его к ректору. {39} Я ждал его долго, до 4 часов. Когда он приехал, я сперва подал ему бумаги к подписанию, потом положил мой отпуск. Он, казалось, не удивился нисколько! - Что ж так ненадолго? только на 14 дней? - Оттуда буду просить отсрочки, ваше пр<евосходительст>во. Он подписал. - Теперь, в. п., позвольте поблагодарить вас за вашу благородную снисходительность, за ваше внимание ко мне. - Что это значит? Я объяснил ему настоящую цель моего отпуска, взявши с него честное слово никому не говорить об этом. Он уговаривал меня остаться, уверял, что все перемелется. Нынче пятница. В субботу Кр<ылов> не бывает в университете, следственно, _мои_ не узнают ничего. Крыл<ов> подошел нынче к моему столу и подал руку с каким-то смущением. Я отвечал ему самым дружеским и искренним пожатием. "Экая горячка какая!" - сказал он мне тихо... "С нами, Н. И., сбывается, кажется, всегда, что amantium irae amoris renovatio"... {ссоры влюбленных - обновление любви... (лат.).} - "Что ж вечерком-то именно?" - "Ваш гость". Прежде зайду к _тем_, в последний раз!.. Но избави меня боже от поползновения даже на какую бы то ни было драматическую сцену.

    XLIV

_Там_ застал я К<а>в<ели>на и потому невольно был молчалив и скучен. "У! какой злой сегодня, - говорила мне Софья Григорьевна, - какой злой, какой старый!". И в самом деле - я и К<а>в<ели>н были такими противуположностями в эту минуту. Он - живой, умный, румяный, полный назначения и надежд, сидел прямо против Антонины Федоровны и говорил без устали. Я сидел у окна подле матери - и курил сигару, изредка вмешиваясь в разговор; моя бледная, исковерканная физиономия казалась еще бледнее. К чему-то Антонина обратилась ко мне с вопросом: "А помните, как мы гуляли в Покр<овско>м?"... - Как же-с! - отвечал я так равнодушно, что за это равнодушие готов был уважать себя. Мы поднялись вместе. - Au revoir, medames, - сказал я им. - Adieu, m-lle, {До свидания, сударыни... Прощайте, мадемуазель (франц.).} - обратился я к ней. И как подумаешь, что, может быть, навек. На дороге к Кр<ылов>у мы успели переговорить с К<а>в<елины>м. Нет! к черту письмо и к черту всякую драму.

    XLV

Завтра - день моего отъезда. Зах<аро>в, узнавши о моем отпуске, сказал мне: "А ведь я знаю, зачем вы едете? Чтоб поправить отчет. А? не так ли?"... И сам рад своей догадливости, он с видом хитрости смотрел на меня. - Поедем нынче к Петру Кириловичу! {40} - сказал мне; отец. - Сделайте одолжение! Мы были там. Я был в этот вечер до nec plus ultra {крайней степени (лат.).} любезен. Мы долго сидели с Анной Петровной {41} одни и говорили о Ж. Занд, но как ни наводил я разговор на мою любимую тему, она не подавалась... Наконец я просто, хотя другими словами, сказал ей, что она - пуста, и пуста потому, что аристократка. "Mais que voulez vous done que je sois? Je chasse loin de moi toutes ces questions"... {"Но что же вы хотите от меня? Я далеко отгоняю от себя все эти вопросы" (франц.).} С этого пункта я начал проповедовать. Она слушала меня задумчиво, не подымая глаз... "Si on nous entendrait - on nous maudirait", - прошептала она. - "Par bonheur on ne nous entendra pas faute de comprendre". {"Если бы нас услышали, нас прокляли бы"... "К счастью, нас никто не услышит, потому что не поймут" (франц.).} - Потом она пела мне чудные звуки Монтекки и Капулетти.

    XLVI

Утро - со мной лихорадка. В пять часов меня не будет в Москве. Написал, письмо к Анне Петровне, с которым послал "Оберманна". {42} Я доволен собою. Чуть не изменил себе, прощаясь с стариками; - но все кончено - передо мною мелькают лес да небо... Теперь 9 часов. Домашняя драма уже разыгрывается. Fatum опутало меня сетями - Fatum разрубило их. Vorwarts! {Вперед! (нем.).}

    ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам, владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а коммерческий характер и только добавило число искажений текста. Лишь Материалы (здесь и далее при сокращенных ссылках см. "Список условных сокращений") - первое научное издание, где помимо основного мемуарной произведения "Мои литературные и нравственные скитальчества" были впервые напечатаны по сохранившимся автографам "Листки из рукописи скитающегося софиста", "Краткий послужной список..." (ранее воспроизводился в сокращении) письма Григорьева. Архив Григорьева не сохранился, до нас дошли лишь единичные рукописи; некоторые адресаты сберегли письма Григорьева к ним. В. Н. Княжнин, подготовивший Материалы, к сожалению, небрежно отнесся к публикации рукописей, воспроизвел их с ошибками; комментарии к тексту были очень неполными. Наиболее авторитетное научное издание - Псс; единственный вышедший том (из предполагавшихся двенадцати) содержит из интересующей нас области лишь основное мемуарное произведение Григорьева и обстоятельные примечания к нему. Р. В. Иванов-Разумник, составитель Воспоминаний, расширил круг текстов, включил почти все автобиографические произведения писателя, но тоже проявил небрежность: допустил ошибки и пропуски в текстах, комментировал их весьма выборочно. Тексты настоящего издания печатаются или по прижизненным журнальным публикациям, или по рукописям-автографам (совпадений нет: все сохранившиеся автографы публиковались посмертно), с исправлением явных опечаток и описок (например, "Вадим Нижегородский" исправляется на "Вадим Новгородский"). Исправления спорных и сомнительных случаев комментируются в "Примечаниях". Конъектуры публикатора заключаются в угловые скобки; зачеркнутое самим авто- ром воспроизводится в квадратных скобках. Орфография и пунктуация текстов несколько приближена к современным; например, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не сказывается существенно на произношении (ройяль - рояль, охабка - охапка и т. п.). Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под строкой, с указанием в скобках языка, с которого осуществляется перевод. Все остальные подстрочные примечания принадлежат Ап. Григорьеву. Даты писем и событий в России приводятся по старому стилю, даты за рубежом - по новому. За помощь в комментировании музыкальных произведений выражается глубокая благодарность А. А. Гозенпуду, в переводах французских текстов - Ю. И. Ороховатскому, немецких - Л. Э. Найдич.

    СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Белинский - Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., изд-во АН СССР, 1953-1959. Воспоминания - Григорьев Аполлон. Воспоминания. Ред. и коммент. ИвановаРазумника. М.-Л., "Academia", 1930. Егоров - Письма Ап. Григорьева к М. П. Погодину 1857-1863 гг. Публикация и комментарии Б. Ф. Егорова. - Учен. зап. Тартуского ун-та, 1975, вып. 358, с. 336-354. ИРЛИ - рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Ленинград). ЛБ - рукописный отдел Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). Лит. критика - Григорьев Аполлон. Литературная критика. М., "Худ. лит.", 1967. Материалы - Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии. Под ред. Влад. Княжнина. Пг., 1917. Полонский (следующая затем цифра означает столбец-колонку) - Полонский Я. П. Мои студенческие воспоминания. - "Ежемесячные литературные приложения" к "Ниве", 1898, декабрь, стб. 641-688. Пcс - Григорьев Аполлон. Полн. собр. соч. и писем. Под ред. Василия Спиридонова. Т. 1. Пг., 1918. ц. р. - цензурное разрешение. ЧБ - Григорьев Ап. Человек будущего. М., "Универсальная библиотека", 1916.

    ЛИСТКИ ИЗ РУКОПИСИ СКИТАЮЩЕГОСЯ СОФИСТА

Впервые: Материалы, с. 01-016 с ошибками и пропусками, впервые научно воспроизведено: Воспоминания, с. 165-198. Автограф хранится в ИРЛИ, 3899. XVI, б. 57; это беловая рукопись почти без поправок, на 11 листах большого формата (с заполнением оборотов листов). Сразу же после заголовка следует цифра "XX", т. е-, первые 19 глав сознательно не переписаны в беловик. Единство и беловая ровность почерка исключают возможность предположения, что перед нами дневник; если таковой и велся, то в каком-то черновом варианте. Утраченные 19 глав могут быть приблизительно восстановлены по рассказу "Мое знакомство с Виталиным", содержание которого соответствует тем же событиям и, видимо, тому же времени (1843-1844 гг.). Г. дважды ошибочно повторил число 40 (XL) и, начиная с главы 41, до конца нумеровал главы неверно. Мы восстанавливаем истинную нумерацию. На полях л. 3 имеется любопытная запись рукой Г.: "[Его] Ваше Императорское Величество Всемилостивейший Государь Всеавгустейший монарх". Проба пера для какого-то прошения на имя царя? 1 Знаменский переулок - московские Малый Знаменский пер. (ныне ул. Маркса и Энгельса) или Большой Знаменский пер. (ныне ул. Грицевец); Г., очевидно, поехал в одно из "злачных" заведений в переулке. 2 Нина - Антонина Федоровна Корш. 3 Лидия - Лидия Федоровна Корш. 4 Щепин - возможно, Николай Михайлович Щепкин (1820-1886), сын известного артиста. 5 Климперкастен - дешевый, плохой рояль (от нем. Klimperkasten - бренчащий ящик). 6 Матушка - мать Антонины и Лидии, Софья Григорьевна Корш. 7 Никита - Никита Иванович Крылов, муж Любови Федоровны, урожденной Корш, сестры Антонины и Лидии. 8 Дядя - брат отца, Николай Иванович Григорьев. 9 ... состоянию трагической иронии. - Учение об иронии было развито немецкими романтиками (бр. Шлегели, Гофман), творчество которых Г. хорошо знал. Но трагический акцент и "стремление бесцельное" (т. е. не способное дать какого-либо практического результата) "во имя человеческого благородства и величия" сближает эти мысли Г. с идеями датского философа С. Киркегора, его современника, творчество которого тогда за пределами Дании совсем не было известно. 10 ... религия Одина...- Г. истолковывает языческую мифологию древних германцев в романтическом духе, явно модернизируя ее содержание и идеалы. 11 Образчик цеховой деликатности. - Г. иронизирует над "цеховой" (как бы средневековой) замкнутостью круга университетских профессоров. 12 Н. И. - Н. И. Крылов. 13 ... круг цеховых. - Круг университетских преподавателей. 14 ... Koat-ven - Сю... - Имеется в виду 4-томный роман Э. Сю "La vigie de Koat-Ven" (1833); по-русски в статьях его называли "Коатвенская башня"; переведен не был. 15 На вас ведь три цвета. - Намек на знамя Великой французской революции (трехцветное: белая, красная, синяя полосы). 16 "... или заговорит, что Россия - государство пространное"... - "Чичиков начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою об его пространстве" ("Мертвые души", т. I, гл. V). 17 Щ*** - возможно, кто-то из детей М. С. Щепкина. 18 ...в аэрьене...- В открытой коляске (от франц. aerien воздушный). 19 ...Нина Лермонтова... - Судя по дальнейшему тексту (см. гл. XXXVII), речь идет о героине поэмы "Сказка для детей" (1839-1840). Далее упомянута некая строфа из поэмы, - очевидно, следующая (21): Я понял, что душа ее была Из тех, которым рано все понятно. Для мук и счастья, для добра и зла В них пищи много - только невозвратно Они идут, куда их повела Случайность, без раскаянья, упреков И жалобы. Им в жизни нет уроков; Их чувствам повторяться не дано, Такие души я любил давно Отыскивать по свету на свободе; Я сам ведь был немножко в этом роде! 20 ... во время пребывания в Москве Листа. - Весной 1843 г. 21 Дела мои по службе идут плохо... - Г., погруженный в личные переживания, совершенно пренебрегал своими служебными обязанностями: будучи секретарем Совета университета, он не вел никаких протоколов, не делал отчетов и т. д. 22 ... "Индиану" и "La derniere Aldini". - Романы Жорж Санд. 23 ... в Л-у... - Возможно, к профессору В. Н. Лешкову. 24 Примировать - первенствовать. 25 ... прислать "Роберты. - Очевидно, ноты и либретто оперы Дж. Мейербера "Роберт-дьявол" (1831). В 1842-1844 г. в Москве гастролировала петербургская немецкая оперная группа, с Ферзингом в главной роли в этой опере. Спектакли произвели на Г. большое впечатление - см. его рассказ-очерк "Роберт-дьявол". 26 "Они любили друг друга так долго и нежно..." - Стихотворение М. Ю. Лермонтова (1841). 27 Синдик - председатель правления университета; в 1844 г. - И. И. Захаров. 28 З*** - вероятно, Захаров. 29 "Histoire de Napoleon"... - К 1840-м гг. во Франции вышло уже немало исторических сочинений о Наполеоне, но именно с таким названием наиболее известна книга графа Тибодо: Thibaudeau А.-С. de. Histoire generate de Napoleon Bonaparte. Paris, 1827-1828. Возможно, впрочем, что речь идет об известной книге В. Скотта "Жизнь Наполеона Бонапарта" (1827) во французском переводе. 30 Валентин - брат А. Ф. Корш. 31 ... о явлении иконы Толгской божией матери... - Ср. в письме Г. к H.H. Страхову от 18 июня 1861 г.: "Ярославль - красоты неописанной. Всюду Волга и всюду история <...>. Тут, кстати, чудотворная икона Толгской божией матери, которой образом благословила меня покойница мать" (Воспоминания, с. 447). 32 Юлия - старшая сестра Антонины и Лидии Корш. 33 Я и она осуждены равно... - Это тема будет варьироваться в стихах Г.: см., например, "Две судьбы" (1844). 34 Бласфемия - богохульство, кощунство (от франц. blaspheme). 35 "Consuelo... di mi alma..." - Слова графа Альберта из романа Жорж Санд "Консуэло" (1843). Фраза калумбурна, так как Consuelo - и имя героини, и значащее слово "утешение". 36 Ane - А. П. Меркулова, дочь сенатора. 37 Ч-у - возможно, князю В. А. Черкасскому, университетскому однокашнику Г. 38 ... к сенатору... - К П. К. Меркулову. 39 ... к ректору. - К А. А. Альфонскому. 40 ... к Петру Кириловичу... - См. примеч. 38. 41 Анна Петровна - См. примеч. 36. 42 "Оберманн" - роман Э. де Сенанкура (1804), одно из первых произведений XIX в. на тему о страданиях "лишнего человека"; Г. всегда высоко ценил этот роман.

Last-modified: Sat, 10 May 2003 06:18:15 GMT
Оцените этот текст: